И тогда я ей дал, наконец, пинок под зад. Это было, как я сказал,
ночью. И конечно же, это был сон. В жизни я этого никогда не делал. Для
этого я слишком хорошо вопитан. Но во сне об этом иногда забываешь.
Прошлым летом я решил предоставить себе полноценный, масштабный отпуск
в Зальцбурге. Мой выбор пал на супер-делюкс-отель с собственным полем для
гольфа, собственным оборудованием для игры в крикет и, как можно было видеть
из проспекта, еще много с чем собственным.
Дверку такси мне открыл паж в угнетающе изысканной ливрее, подхватил
мой чемодан и спросил:
- Какой у вас номер, господин?
- Я этого не знаю, - ответил я. - Я еще только приехал.
Паж махнул мне рукой в сторону полностью отделанной мрамором
регистратуры, где агент тайной службы ознакомил меня с номером моей комнаты:
157. Этот номер паж немедленно внес в свою записную книжку. Тайный агент
выдал мне ключ от номера, выполненный из 24-каратного золота и украшенный
бриллиантом. Я вступил в комнату, носящую номер 157, и начал раскладывать
вещи. Но когда я решил вымыть руки, оказалось, что в номере нет мыла. Я
крикнул рабыню. Она принесла мне упакованное в целлофан, импортированное из
Голливуда мыло и спросила:
- Какой у вас номер, простите?
- 157, - ответил я. Рабыня вытащила записную книжку и аккуратно
написала на новой страничке: "157".
Теперь уже с вымытыми руками я проследовал в обеденный зал отеля, где -
не обременяя надоедливыми вопросами - передо мной поставили чашку чая и два
тоста. Поскольку тосты мне очень нравятся, я попросил еще один.
- Номер? - спросил официант с чопорностью дипломата предпенсионного
возраста. "157" было надлежащим образом зафиксировано в записной книжке.
Возвращаясь к себе, я решил справиться у бригадного генерала, служащего
в качестве портье, о точном времени.
- Мой номер 157, - сказал я. - Который час?
- 5.32, - ответил бригадир и внес номер 157 в толстую книгу.
Я переоделся к ужину, попросил одежную щетку (157), а позже - и газету
(157). Поскольку постоянный бухгалтерский учет номера постепенно начал меня
нервировать, я направился к будуару директора отеля и был удостоен
аудиенции.
- Зачем, скажите на милость, я должен по любому поводу сообщать свой
номер? - спросил я.
Его превосходительство смерил меня неодобрительным взглядом и ответил
носовым его императорского и королевского величеств австрийским:
- Все работы, которые не включены в стоимость проживания, вставляются в
отдельный счет, милостивый государь. Потому члены нашего штаба должны быть
проинформированы о номере проживающего, милостивый государь. Какой у вас
номер, милостивый государь?
- 157.
- Благодарю, милостивый государь, - сказал его превосходительство и
пометил: - Инф. для No 157.
157 стал лейтмотивом всех моих дней. Я не осмеливался обратиться к кому
бы то ни было без того, чтобы немедленно не назвать номер комнаты. Когда
однажды я заказал грейпфрутовый сок и не получил его, я попросил официанта
подумать, не следует ли ему внести в свою записную книжку "Нет грпфр. для
157". Также и в церемонию представления закрались весьма странные манеры.
Она напоминала собой тюремный двор. Встречаясь с кем-либо, я называл не свое
имя, а говорил: "157. Очень приятно".
- Взаимно, - отвечал принц Вайнгартнер, он же секретарь отеля, и
немедля писал в записной книжке: "Представлен No157".
Но однажды ситуация переменилась. Я как раз сидел на аметистовой
террасе отеля и втягивал полными легкими озонированный вечерний воздух,
когда ко мне подошел надзиратель, держащий в руке записную книжку.
- 157, - сказал я учтиво. - Свежий воздух.
- 57, - записал надзиратель. - Спасибо, милостивый государь.
Я собрался было сообщить ему об ошибке, но какая-то сила удержала меня.
Странные мысли вертелись в моей голове и концентрировались на совершенно
новых возможностях...
Вечером в ресторане я заказал очень большую и очень прожаренную порцию
телячьей печенки.
- Ваш номер? - поинтересовался официант, бывший полковник королевской
лейбгвардии.
- 75, - ответил я.
- 75, - уточнил полковник. - Спасибо, милостивый государь.
Так и пошло, и я мог в течение последующих дней удовлетворять такие
желания, о которых ранее мог мечтать только курильщик опиума. Дважды выезжал
я на лично для меня одного заказанном лимузине (75), трижды заказывал я
исполнение местным дуэтом танца живота (75) и один раз - труппу лилипутов
(75). Все самое лучшее было для меня теперь доступно. Отпуск бывает только
раз, так чего мелочиться. Хочешь быть мелочным - сиди лучше дома или купи
себе апельсиновую плантацию.
После двух чудесных недель я покидал отель. Принц Вайнгартнер вручил
мне от его высокопревосходительства директора скрепленный его высочайшей
подписью счет. Он составлял 12000 шиллингов. В эту сумму были включены
заказы, не входившие в стоимость проживания, такие, как мыло (50 шил.),
информация (431 шил.), поглощение вечернего воздуха (449 шил.) и пара других
мелочей.
Мужественными рукопожатиями я попрощался с персоналом. Бригадиру я дал
100 шиллингов, его адъютанту 50 шиллингов.
Когда я уже садился в такси, у регистратуры разыгралась безобразная
сцена. Толстый, гладкоголовый господин бился там в приступе бешенства, рвал
все бланки счетов в мелкие клочки, изрыгая при этом бессвязные проклятия -
поскольку и не думал платить 26000 шиллингов за 29 порций жареной телячьей
печенки, которые он не только не заказывал, но и не жрал, не говоря уже о
прочих непонятных штуках. Это было действительно стыдно. Ну, разве нельзя
такие пустяки, да еще в столь цивилизованной стране, как Австрия,
урегулировать иначе, чем таким несдержанным ревом?
Во время полета в Голливуд моим соседом оказался хорошо сохранившийся,
весьма упитанный пятидесятилетний мужчина, который проводил время в довольно
шумной дремоте. Где-то над Чикаго я решил, что с меня достаточно, и потряс
его за плечо:
- Извините, вы не знаете, когда мы прилетаем в Голливуд?
- Понятия не имею.
- Разве вы не живете в Голливуде?
- Нет.
- А чего же вы туда летите?
- Откуда я знаю? Спросите моего агента.
В нескольких последующих предложениях м-р Максвелл - так его звали -
внес полную ясность в то, что я - бестолковый иностранец, новичок, поросль
зеленая без малейшего понятия об американских обычаях. Когда же я ему на
вопрос, кто мой агент, абсолютно чистосердечно вынужден был признаться, что
у меня его вообще нет, он чуть не упал с кресла: "Силы небесные, как же вы
можете жить без агентов? Кто хлопочет о вашем хозяйстве? Кто заботится о
вас?".
- Вероятно, Господь, - робко пробормотал я.
Максвелл недоверчиво покачал головой, но ничего не сказал, поскольку
ему в этот момент - мы как раз миновали Техас - передали телеграмму, которую
он дал и мне мельком пробежать взглядом: "Погода в Голливуде неустойчивая
рекомендую серый пуловер 20.45 обед с президентом Парамаунт привет - Мо".
- Вот видите, - кивнул Максвелл. - Все, что вам нужно - это хороший
агент.
И он принялся разъяснять мне, что агенты - это важнейший национальный
институт Америки. Само собой разумеется, так сказал он мне, задачи агентов
не ограничиваются выбором цвета пуловера; в большей мере они относятся к
области паблисити, общественной значимости, профессионального роста. Хороший
агент имеет своей целью не что иное, как найти единственную и неповторимую
возможность прославить своего клиента, возвеличивать его и восхвалять,
громко и непрерывно, на земле, в небесах и на воде, до последнего дыхания,
до последнего чека, во веки веков, аминь.
Возвышенные слова Максвелла глубоко впечатлили меня. Поскольку он не
делал ни малейшего перерыва в своем повествовании, я поинтересовался, кто он
по профессии.
- Я агент, - ответил он. - А что?
- Да, но... Если вы сами агент, зачем же вам тогда нужен еще один
агент?
Максвелл снисходительно усмехнулся.
- Я отношусь к высшему рангу. Самого лучшего качества. Но могу ли я сам
себя представлять как самого лучшего в мире агента? Так не годится. Это
должен за меня сделать кто-то другой. Для этого мне и нужен свой агент.
Мое полное зависти восхищение Максвеллом продолжало расти и после
приземления. Уже когда мы покидали самолет, из всех динамиков раздалось
многократно повторенное объявление:
- М-ра Максвелла просят пройти в голубой "Кадиллак" у зала прибытия...
повторяем... голубой "Кадиллак"... М-р Максвелл... голубой "Кадиллак"...
В зале прибытия его встречал сияющий от счастья тип управленческого
вида с большим букетом цветов. Никакого сомнения: это был тот самый верный
Мо, телеграфировавший ему в самолет о сером пуловере.
Я же, наоборот, остался один, брошенный со своими чемоданами, бедным
сироткой без адреса, без надежды, без дороги в большой мир, без агента.
Побродив, я обратился к принцессе за информационной стойкой:
- Простите, вы не могли бы снять для меня хороший отель?
Принцесса взмахнула своими необычайно длинными ресницами:
- Вам что, ваш агент не забронировал номер?
Я не решился сказать ей правду и лишь молчаливо понурился.
Поскольку она не могла снять для меня отель, а лишь дала адреса двух
приличных агентов, я попытался сам дозвониться в отель Беверли Хиллз.
- Сожалею, мистер Китчен, у нас все занято, - сказал дежурный. Вот и
весь разговор.
Я поволок свое усталое тело и три своих свинцово тяжелых чемодана на
стоянку такси и попросил отвезти меня в отель.
- В какой отель, мистер?
- Хоть в какой.
Водитель повернулся и посмотрел на меня.
- Нет, - сказал я. - У меня нет агента. Но все же поедем отсюда.
Когда мы прибыли в Беверли Хиллз, я сразу заметил голубой "Кадиллак",
стоящий перед входом, и Мо, стоящего перед "Кадиллаком". Это был знак свыше.
Я приказал остановиться и подбежал к Мо:
- Мо, - пролепетал я, задыхаясь. - Возьмите меня, Мо!
Мо испытующе оглядел меня сверху донизу. После того, как я в течение
минуты стойко выдержал его взгляд, он вытащил из кармана маленькую записную
книжку и выдернул ручку с золотым пером:
- Завтра в половине десятого у вас телевизионное интервью с Си-Би-Эс,
студия Ф. В четверть первого встреча с Эдди Хоппером. Без четверти два ланч
с продюсером Парамаунт. В три придут фотографы. Не забудьте свою гитару.
- Но я не эстрадный певец, Мо, я...
- Если у вас есть кто получше меня - я уступаю, - рявкнул Мо. - А
сейчас идите-ка в отель. Номер 2003. Завтрак в восемь. Два яйца всмятку. Это
полезно для вашего голоса. Подпишитесь вот здесь.
Он протянул мне отпечатанный формуляр, из которого я при ближайшем
рассмотрении понял, что я от всех своих последующих доходов - на территории
Соединенных Штатов, Британской империи в границах 1939 года, и прочая, и
прочая - должен буду отчислять своему агенту 20%, вне зависмости от того,
получены ли вышеозначенные доходы от работы, в порядке наследования или в
виде карточных выигрышей.
- Это пожизненный договор, Мо? - поинтересовался я по какому-то
внутреннему наитию.
- Само собой, - ответил Мо.
- Тогда я не подпишу, - заупрямился я, застегнул свой чемодан и
направился через холл к регистратуре. Мо крикнул мне вслед, что не стоит
беспокиться, свободных номеров нет. И что мне не стоит делать опрометчивых
шагов. Но я уже знал, что делать. И, представ перед портье, я заявил:
- Меня зовут Гиман Шварц. Я агент м-ра Китчена, литературного советника
Пентагона и автора книги Толстого "Война и мир". Мне нужен номер с ванной,
причем немедленно.
Из своего номера я набрал номер Эдди Хоппера:
- Эдди, дорогуша, - пропел я, - знаешь ли ты, на кого я сейчас работаю?
Не поверишь - на Китчена. Да, точно. Это фантастический парень, правда? И ты
умрешь от любопытства, как это произошло...
В среду я известил о своем визите президента Парамаунта и обещал ему
обеспечить все права на новый, сенсационный сценарий Китчена. Уже через
несколько дней я установил с этим бездарным тупицей самые лучшие отношения,
и его карьера с тех пор была обеспечена на годы.
Со мной же вести переговоры никто из партнеров не хотел. Все они
предпочитали иметь дело непосредственно с моим агентом.
Я стал лишним. И действительно, кому нужен писатель? Все, что мне
требуется - это хороший агент.
После перелета, состоявшего исключительно из провалов в воздушные ямы и
вживую напомнившего нам переправу через --> Ла-Манш , мы приземлились в
Нью-Йорке. Дядя Гарри и тетя Труда уже ждали нас в аэропорту и трогательно
упали нам на шеи.
- Как прошел полет? - спросила тетя Труда.
- И не спрашивайте, - ответила моя жена. - Над океаном мы попали в
страшную бурю. Мы уже думали, что не выживем.
- Позвольте, - сказал дядя Гарри. - А разве у вас нет страхового
полиса?
- Есть.
- Ну, так о чем волноваться?
Следует знать, что дядя Гарри, с тех пор, как получил американское
гражданство, стал образцовым американцем и страхует все, что только можно
застраховать. В этом и заключается причина его нынешних манер, его
внутренней энергии, его жизненной силы. Ему уже 59 лет, дяде Гарри, - но
когда видишь его в хорошо подогнанной спортивной куртке, ярком галстуке и с
ослепительной улыбкой, - ему не дашь больше 65.
- Чего мне еще бояться? - спрашивает дядя Гарри. - Я застраховал жизнь
на 200000 долларов, что включает в себя: естественную смерть, насильственную
смерть, смерть от самоубийства, смерть в результате несчастного случая,
помешательства, похищения, нахождения в тюрьме. Ну, и что вам еще?
Гордо провел он нас по своему домику в сером пригороде Нью-Йорка.
Центральное отопление стоило ему 15000 доларов, гараж с поднимающейся
дверью, открывающейся и закрывающейся автоматически, 5000 долларов. На
сколько он оценил мебель, я так и не выяснил. На стенах висела пара
голландских гравюр по дереву, весьма приличные вещицы 2000-долларовой школы;
они были застрахованы на 12000 долларов от возвожного обнаружения подделки.
Библиотека порадовала дорогостоящей страховкой от пожара, пожелтения,
заплесневения и прочтения страниц. Страховка захватывающего вида из окна
включала землетрясение, торнадо и пробегание стада быков. А в саду радостно
щебетали птицы, поскольку знали, что застрахованы от разорения гнезд,
болезни попугаев и соколиной охоты.
- Жену я застраховал на 100000 долларов, - прошептал дядя Гарри мне на
ухо. - Иначе это будет нерентабельно. Я же должен возместить 30000 долларов
страховки за ее развод с первым мужем...
Если где-то в нашем маленьком мире и существует государство в
государстве внутри государства, так это город Нью-Йорк в штате Нью-Йорк в
Соединенных Штатах --> Америки . Нью-Йорк имеет больше жителей, больше
дорожных происшествий, больше выставок, больше новостроек и больше порока,
чем в любом другом городе мира. Кроме того, там находятся Организация
Объединенных Наций, Барабара Стрейзанд и король Саудовской Аравии. Нью-Йорк
также богат облаками и открыт 24 часа в сутки. На свете он только один
такой. И слава Б-гу.
Американцы очень гордятся Нью-Йорком. Когда приходится знакомиться с
остальным континентом, каждый встречный немедленно спрашивает:
- Как вам понравилась Америка? И что вы скажете о Нью-Йорке?
- Америка - просто прелесть, - отвечаю я в таких случаях, - а Нью-Йорк
- милый, приветливый город.
На этом тема была бы исчерпана, и моя американская карьера потерпела
крах, если бы в Вашингтоне, округ Колумбия, ей не придали новый аспект.
Один гостеприимный гражданин этого относительно небольшого и
относительно красивого города пригласил меня в ресторан с кондиционером и,
естественно, задал там непременный вопрос о моем мнении по поводу Америки и
Нью-Йорка.
- Нью-Йорк - милый город, - затянул я свою обычную песню, - но на мой
вкус, немного шумный.
- Секундочку, - остановил меня мой хозяин. - Я это должен рассказать
своей жене.
Он достал телефон и после пары вводных фраз заговорил обо мне:
- Очень славный, - услышал я его слова. - Но терпеть не может Нью-Йорк.
Тамошний шум просто сводит его с ума.
Затем он, выжидательно держа трубку в руке, обратился ко мне:
- Жанетта хотела бы знать, не обратили ли вы также внимания на обилие
мусора в Нью-Йорке?
- Еще бы! Это просто мерзость какая-то!
- А сирены и стрельбу по ночам?
- Лучше не напоминайте!
- Моя супруга хотела бы пригласить вас на ужин, - известил он меня
через несколько секунд.
Это было мгновение истины. Это тем же вечером в доме моего
новоприобретенного друга Гарри подтвердили многие изысканные гости, которых
он пригласил в честь меня и которые обступили меня плотным кольцом, с
коктейлем в руке и жаждой мести в глазах. "Расскажите нам что-нибудь ужасное
про Нью-Йорк", - умоляли меня их взгляды. - Вы как иностранец должны быть
беспристрастны. Ругайте же его!".
Ну, это я - пожалуйста.
- Нью-Йорк страшно действует на нервы, - мимоходом заметил я. - Я не
смог бы прожить там и двух лет.
- Еще! - простонали с закрытыми глазами столпившиеся вокруг дамы. -
Дальше, дальше!
- Нью-йоркские мужчины неэлегантны, небриты и скупы. Нью-Йорк - это не
Америка.
- Гениально, - простонал какой-то молодой газетчик. - Это же заголовок
моей завтрашней статьи! - И он исчез.
На следующий день во всех ведущих газетах города рядом с моей
фотографией красовался огромный аншлаг: "Израильский ученый ненавидит
нью-йоркскую истерию", - и как подзаголовок: "и любуется великолепными
красотами Вашингтона".
Известие, подобно степному пожару, распространилось от побережья к
побережью. Когда я в Хьюстоне, штат Техас, выходил из самолета, меня уже
поджидала толпа ковбоев, разъедаемых комплексом --> неполноценности .
Руководитель делегации, ростом под два метра, обратился ко мне:
- Эй! Не вы ли тот малый, что везде ругает Нью-Йорк?
- Все завист от того, - ответил я, - что вы здесь мне предложите.
Был предложен номер в "Хилтоне", лимузин с персональным шофером и
безграничное количество виски со льдом. На торжественный обед, данный в мою
честь мэром города, съехались нефтяные магнаты со всей округи. Они молча
занялись своими стейками. Они безмолвно и неподвижно вперили в меня свои
взгляды, полные ожидания. Я дал напряжению немного окрепнуть, прежде, чем
начать представление:
- Господа, - сказал я, - я предлагаю тост за ваше здоровье. Вот только
в Нью-Йорке это у вас не получится. Это вообще не город, а какой-то
огромный, злобный притон наркоманов. Его было бы неплохо окружить
полицейским кордоном.
Громоподобные аплодисменты, разразившиеся вслед за моими словами,
заставили содрогнуться все окрестные стада быков. А после моего
телевизионного интервью ("Средний нью-йоркский великан на 3 дюйма ниже
среднего техасского гнома") мне вообще пришлось отбиваться от многочисленных
приглашений, посыпавшихся со всех сторон изо всех штатов.
Человека, взявшего затем дело в свои руки, звали Чарли. Представился он
мне так:
- Вы - экстра-класс. Выше Гималаев. Ваш трюк с Нью-Йорком проходит на
"ура". Вам нужен только агент. Меня зовут Чарли.
И мы заключили с ним контракт на год. Чарли напечатал проспект с
прайс-листом, который в наглядной форме давал обо мне необходимую информацию
и стоимость мероприятий:
"Общие заметки о перенаселенном Нью-Йорке: приглашение к обеду (шесть
блюд).
Детальное описание морального разложения: проживание и обслуживание на
два дня в первоклассном отеле.
Пикантные детали ночного разбоя (с яркими примерами): шесть дней в
отеле класса люкс. Скидки для обществ.
Каждую среду - также и по утрам.
Заказывайте уже сейчас!".
Городской стадион в Лос-Анджелесе, где Билли Грехем проводил свои
проповеди, едва вместил всех желающих. Чтобы не испытывать понапрасну
терпение людей, губернатор Калифорнии ограничился только кратким
приветствием в двух предложениях:
- Наш всемирно известный, везде побывавший друг только несколько дней
назад вырвался из нью-йоркского ада. Послушем, что он расскажет.
Я взял микрофон:
- Дорогие друзья, достойные зависти жители Западного побережья! Не раз
несравненная красота вашего города терзала мою душу, когда я пытался забыть
о ней, терпя страдания в Нью-Йорке. Но сейчас, когда я опять с вами, я уже
не испытываю никакой ненависти к этому современному Содому, а одну только
жалость. Что такое в действительности Нью-Йорк? Каменные трущобы
небоскребов, асфальтовые джунгли, вонючее болото, в котором набитые деньгами
крокодилы бессовестно набрасываются на неопытного прохожего и пожирают его,
если он раньше еще не пал жертвой расцветших махровым цветом коррупции и
жестокости...
Я становился настоящим поэтом. И поскольку я еще периодически вставлял
легко воспринимающиеся строфы о нью-йоркских гнездах порока и извращений,
элита Лос-Анджелеса окончательно приняла меня в свое сердце.
Аристократический круг замкнулся вокруг меня и готов был слушать меня столь
долго, пока не заучивали мои тексты наизусть и не летали в Нью-Йорк, чтобы
там пару ночей хорошо поразвлечься. Однако я не собирался их
инструктировать. Мои посещения были расписаны на месяц вперед.
Одна звукозаписывающая фирма в Сан-Франциско предложила мне выпустить
альбом с самыми примечательными пассажами из моих выступлений под
заголовком: "Я хочу Нью-Йорк похоронить, а не хвалить".
Чарли был против. Наше турне по долгоиграющему проклятию Нью-Йорка,
считал он, получило бы от этого серьезный урон, поскольку каждый американец
всего за $2,99 смог бы получить оргазм на дому.
- Пусть лучше они нам за это заплатят, - сказал он.
Я обогатил свои выступления цитатами из "Ада" Данте в сопровождении
органа и пены изо рта (фирма "Техниколор"). В Чикаго мне посоветовали выйти
из себя от своего апокалиптического видения.
- Адом эту банду гангстеров не удивить, - пожаловались организаторы
выступления. Фанатичная религиозная секта, называемая "Йоркцы", просила меня
стать их президентом. Проявил интерес к циклу моих выступлений и
"Объединенный Еврейский Вопрос".
При все при этом я не могу скрыть правду в темном чулане. На самом деле
я считаю Нью-Йорк прелестным и интересным городом. Действительной столицей
мира. Веселым и радующимся жизни. Не таким, как эти провинциальные
захолустья, где день кончается с заходом солнца. Как вы сказали? В Нью-Йорке
есть гангстеры и убийцы? А где их нет, позвольте спросить? Нельзя требовать,
чтобы в городе с 12-миллионным населением жили одни святые и монашенки.
Конечно, там живет несколько асоциальных элементов, адвокатов и шлюх. Ничего
страшного. Они также принадлежат к жизненной атмосфере этого неповторимого
города. Закругляясь, скажу: я люблю Нью-Йорк.
- Нью-Йорк - центр мира! - кричу я громко навстречу солнцу. - Нью-Йорк
великолепен! Нью-Йорк - это не Америка!
- Секундочку, - говорит дружелюбный господин, сидящий рядом со мной на
скамье в Централ Парке. - Я должен это рассказать своей жене.
- А мюзикл на Бродвее, - продолжаю я (и грандиозный поток транспорта
огромного города, текущий позади нас по великолепной Пятой авеню, повторяет
мои слова), - стоит больше, чем все стада быков Техаса и Аризоны вместе
взятые!
- Наши женщины, - подхватывает нью-йоркец, - хотели бы пригласить вас
на ужин...
Все права защищены.
По пути в Нью-Хэйвен, когда мы заправляли машину, один из служителей
спросил нас:
- Вам муравьи нужны?
Это был, надо заметить, весьма сложный вопрос. Взаправду ли мы уважаем
этих трудолюбивых насекомых, если не даем им проходу на своих кухнях? Нет,
никаких отношений с ними так не установишь. Но должны ли мы были начинать
это прямо сейчас и здесь, на автостраде, в 64 милях севернее Нью-Йорка?
Потому я повернулся к безмолвно ожидающему работнику бензиновых дел и
сказал:
- Простите - не понял вас.
- У меня еще осталась пара коробочек, - уточнил он и в знак доброй воли
протер наше лобовое стекло. - Это сейчас модно. Каждый стремится завести
свою собственную муравьиную ферму. Дорожное развлечение для всей семьи.
Особенно сходят с ума дети. Они часами могут смотреть сквозь стеклянную
крышечку, как муравьи строят свои дороги. Или мосты. Или метро. За все
вместе два доллара. Муравьи бесплатно. В городе вам придется заплатить по
меньшей мере три.
- Спасибо, - ответил я, все еще несколько смущенно. - В данный момент
муравьи мне не нужны. Я ведь не местный, знаете ли. Я иностранец. Просто
путешествую.
- Иностранец? Минутку! - он щелкнул пальцами, нырнул в магазин при
заправке и вернулся с дюжиной огромных сложенных гармошками карт, которые
развернул перед нами на капоте.
- Машина нуждается в уходе, - заметил он при этом и начал очищать
сиденья нейлоновой щеткой. - Мы получили партию прекраснейших нейлоновых
щеток. Всех цветов.
- Большое спасибо. Мой дядя как раз работает в щеточной промышленности.
- У нас есть дядя в Америке? Тогда нам следует его удивить маленьким
подарком! Цветочная ваза? Абажур? Губная гармошка? Мыло для бритья? Попугай?
- Столь многого мой дядя не стоит. Да и не люблю я его.
- Совершенно правильно! - И, чтобы подчеркнуть свое согласие, он начал
водить по моему костюму миниатюрным пылесосом. - Никогда нельзя зависеть от
своих родственников. Вообще говоря, вам не следует у него жить. Мое бюро по
найму жилья...
- Но я-то как раз все время в пути.
- А какие газеты вы хотите выписывать?
- Никаких.
- А не записаться ли вам в школу танцев?
- Я вообще не танцую.
ночью. И конечно же, это был сон. В жизни я этого никогда не делал. Для
этого я слишком хорошо вопитан. Но во сне об этом иногда забываешь.
Прошлым летом я решил предоставить себе полноценный, масштабный отпуск
в Зальцбурге. Мой выбор пал на супер-делюкс-отель с собственным полем для
гольфа, собственным оборудованием для игры в крикет и, как можно было видеть
из проспекта, еще много с чем собственным.
Дверку такси мне открыл паж в угнетающе изысканной ливрее, подхватил
мой чемодан и спросил:
- Какой у вас номер, господин?
- Я этого не знаю, - ответил я. - Я еще только приехал.
Паж махнул мне рукой в сторону полностью отделанной мрамором
регистратуры, где агент тайной службы ознакомил меня с номером моей комнаты:
157. Этот номер паж немедленно внес в свою записную книжку. Тайный агент
выдал мне ключ от номера, выполненный из 24-каратного золота и украшенный
бриллиантом. Я вступил в комнату, носящую номер 157, и начал раскладывать
вещи. Но когда я решил вымыть руки, оказалось, что в номере нет мыла. Я
крикнул рабыню. Она принесла мне упакованное в целлофан, импортированное из
Голливуда мыло и спросила:
- Какой у вас номер, простите?
- 157, - ответил я. Рабыня вытащила записную книжку и аккуратно
написала на новой страничке: "157".
Теперь уже с вымытыми руками я проследовал в обеденный зал отеля, где -
не обременяя надоедливыми вопросами - передо мной поставили чашку чая и два
тоста. Поскольку тосты мне очень нравятся, я попросил еще один.
- Номер? - спросил официант с чопорностью дипломата предпенсионного
возраста. "157" было надлежащим образом зафиксировано в записной книжке.
Возвращаясь к себе, я решил справиться у бригадного генерала, служащего
в качестве портье, о точном времени.
- Мой номер 157, - сказал я. - Который час?
- 5.32, - ответил бригадир и внес номер 157 в толстую книгу.
Я переоделся к ужину, попросил одежную щетку (157), а позже - и газету
(157). Поскольку постоянный бухгалтерский учет номера постепенно начал меня
нервировать, я направился к будуару директора отеля и был удостоен
аудиенции.
- Зачем, скажите на милость, я должен по любому поводу сообщать свой
номер? - спросил я.
Его превосходительство смерил меня неодобрительным взглядом и ответил
носовым его императорского и королевского величеств австрийским:
- Все работы, которые не включены в стоимость проживания, вставляются в
отдельный счет, милостивый государь. Потому члены нашего штаба должны быть
проинформированы о номере проживающего, милостивый государь. Какой у вас
номер, милостивый государь?
- 157.
- Благодарю, милостивый государь, - сказал его превосходительство и
пометил: - Инф. для No 157.
157 стал лейтмотивом всех моих дней. Я не осмеливался обратиться к кому
бы то ни было без того, чтобы немедленно не назвать номер комнаты. Когда
однажды я заказал грейпфрутовый сок и не получил его, я попросил официанта
подумать, не следует ли ему внести в свою записную книжку "Нет грпфр. для
157". Также и в церемонию представления закрались весьма странные манеры.
Она напоминала собой тюремный двор. Встречаясь с кем-либо, я называл не свое
имя, а говорил: "157. Очень приятно".
- Взаимно, - отвечал принц Вайнгартнер, он же секретарь отеля, и
немедля писал в записной книжке: "Представлен No157".
Но однажды ситуация переменилась. Я как раз сидел на аметистовой
террасе отеля и втягивал полными легкими озонированный вечерний воздух,
когда ко мне подошел надзиратель, держащий в руке записную книжку.
- 157, - сказал я учтиво. - Свежий воздух.
- 57, - записал надзиратель. - Спасибо, милостивый государь.
Я собрался было сообщить ему об ошибке, но какая-то сила удержала меня.
Странные мысли вертелись в моей голове и концентрировались на совершенно
новых возможностях...
Вечером в ресторане я заказал очень большую и очень прожаренную порцию
телячьей печенки.
- Ваш номер? - поинтересовался официант, бывший полковник королевской
лейбгвардии.
- 75, - ответил я.
- 75, - уточнил полковник. - Спасибо, милостивый государь.
Так и пошло, и я мог в течение последующих дней удовлетворять такие
желания, о которых ранее мог мечтать только курильщик опиума. Дважды выезжал
я на лично для меня одного заказанном лимузине (75), трижды заказывал я
исполнение местным дуэтом танца живота (75) и один раз - труппу лилипутов
(75). Все самое лучшее было для меня теперь доступно. Отпуск бывает только
раз, так чего мелочиться. Хочешь быть мелочным - сиди лучше дома или купи
себе апельсиновую плантацию.
После двух чудесных недель я покидал отель. Принц Вайнгартнер вручил
мне от его высокопревосходительства директора скрепленный его высочайшей
подписью счет. Он составлял 12000 шиллингов. В эту сумму были включены
заказы, не входившие в стоимость проживания, такие, как мыло (50 шил.),
информация (431 шил.), поглощение вечернего воздуха (449 шил.) и пара других
мелочей.
Мужественными рукопожатиями я попрощался с персоналом. Бригадиру я дал
100 шиллингов, его адъютанту 50 шиллингов.
Когда я уже садился в такси, у регистратуры разыгралась безобразная
сцена. Толстый, гладкоголовый господин бился там в приступе бешенства, рвал
все бланки счетов в мелкие клочки, изрыгая при этом бессвязные проклятия -
поскольку и не думал платить 26000 шиллингов за 29 порций жареной телячьей
печенки, которые он не только не заказывал, но и не жрал, не говоря уже о
прочих непонятных штуках. Это было действительно стыдно. Ну, разве нельзя
такие пустяки, да еще в столь цивилизованной стране, как Австрия,
урегулировать иначе, чем таким несдержанным ревом?
Во время полета в Голливуд моим соседом оказался хорошо сохранившийся,
весьма упитанный пятидесятилетний мужчина, который проводил время в довольно
шумной дремоте. Где-то над Чикаго я решил, что с меня достаточно, и потряс
его за плечо:
- Извините, вы не знаете, когда мы прилетаем в Голливуд?
- Понятия не имею.
- Разве вы не живете в Голливуде?
- Нет.
- А чего же вы туда летите?
- Откуда я знаю? Спросите моего агента.
В нескольких последующих предложениях м-р Максвелл - так его звали -
внес полную ясность в то, что я - бестолковый иностранец, новичок, поросль
зеленая без малейшего понятия об американских обычаях. Когда же я ему на
вопрос, кто мой агент, абсолютно чистосердечно вынужден был признаться, что
у меня его вообще нет, он чуть не упал с кресла: "Силы небесные, как же вы
можете жить без агентов? Кто хлопочет о вашем хозяйстве? Кто заботится о
вас?".
- Вероятно, Господь, - робко пробормотал я.
Максвелл недоверчиво покачал головой, но ничего не сказал, поскольку
ему в этот момент - мы как раз миновали Техас - передали телеграмму, которую
он дал и мне мельком пробежать взглядом: "Погода в Голливуде неустойчивая
рекомендую серый пуловер 20.45 обед с президентом Парамаунт привет - Мо".
- Вот видите, - кивнул Максвелл. - Все, что вам нужно - это хороший
агент.
И он принялся разъяснять мне, что агенты - это важнейший национальный
институт Америки. Само собой разумеется, так сказал он мне, задачи агентов
не ограничиваются выбором цвета пуловера; в большей мере они относятся к
области паблисити, общественной значимости, профессионального роста. Хороший
агент имеет своей целью не что иное, как найти единственную и неповторимую
возможность прославить своего клиента, возвеличивать его и восхвалять,
громко и непрерывно, на земле, в небесах и на воде, до последнего дыхания,
до последнего чека, во веки веков, аминь.
Возвышенные слова Максвелла глубоко впечатлили меня. Поскольку он не
делал ни малейшего перерыва в своем повествовании, я поинтересовался, кто он
по профессии.
- Я агент, - ответил он. - А что?
- Да, но... Если вы сами агент, зачем же вам тогда нужен еще один
агент?
Максвелл снисходительно усмехнулся.
- Я отношусь к высшему рангу. Самого лучшего качества. Но могу ли я сам
себя представлять как самого лучшего в мире агента? Так не годится. Это
должен за меня сделать кто-то другой. Для этого мне и нужен свой агент.
Мое полное зависти восхищение Максвеллом продолжало расти и после
приземления. Уже когда мы покидали самолет, из всех динамиков раздалось
многократно повторенное объявление:
- М-ра Максвелла просят пройти в голубой "Кадиллак" у зала прибытия...
повторяем... голубой "Кадиллак"... М-р Максвелл... голубой "Кадиллак"...
В зале прибытия его встречал сияющий от счастья тип управленческого
вида с большим букетом цветов. Никакого сомнения: это был тот самый верный
Мо, телеграфировавший ему в самолет о сером пуловере.
Я же, наоборот, остался один, брошенный со своими чемоданами, бедным
сироткой без адреса, без надежды, без дороги в большой мир, без агента.
Побродив, я обратился к принцессе за информационной стойкой:
- Простите, вы не могли бы снять для меня хороший отель?
Принцесса взмахнула своими необычайно длинными ресницами:
- Вам что, ваш агент не забронировал номер?
Я не решился сказать ей правду и лишь молчаливо понурился.
Поскольку она не могла снять для меня отель, а лишь дала адреса двух
приличных агентов, я попытался сам дозвониться в отель Беверли Хиллз.
- Сожалею, мистер Китчен, у нас все занято, - сказал дежурный. Вот и
весь разговор.
Я поволок свое усталое тело и три своих свинцово тяжелых чемодана на
стоянку такси и попросил отвезти меня в отель.
- В какой отель, мистер?
- Хоть в какой.
Водитель повернулся и посмотрел на меня.
- Нет, - сказал я. - У меня нет агента. Но все же поедем отсюда.
Когда мы прибыли в Беверли Хиллз, я сразу заметил голубой "Кадиллак",
стоящий перед входом, и Мо, стоящего перед "Кадиллаком". Это был знак свыше.
Я приказал остановиться и подбежал к Мо:
- Мо, - пролепетал я, задыхаясь. - Возьмите меня, Мо!
Мо испытующе оглядел меня сверху донизу. После того, как я в течение
минуты стойко выдержал его взгляд, он вытащил из кармана маленькую записную
книжку и выдернул ручку с золотым пером:
- Завтра в половине десятого у вас телевизионное интервью с Си-Би-Эс,
студия Ф. В четверть первого встреча с Эдди Хоппером. Без четверти два ланч
с продюсером Парамаунт. В три придут фотографы. Не забудьте свою гитару.
- Но я не эстрадный певец, Мо, я...
- Если у вас есть кто получше меня - я уступаю, - рявкнул Мо. - А
сейчас идите-ка в отель. Номер 2003. Завтрак в восемь. Два яйца всмятку. Это
полезно для вашего голоса. Подпишитесь вот здесь.
Он протянул мне отпечатанный формуляр, из которого я при ближайшем
рассмотрении понял, что я от всех своих последующих доходов - на территории
Соединенных Штатов, Британской империи в границах 1939 года, и прочая, и
прочая - должен буду отчислять своему агенту 20%, вне зависмости от того,
получены ли вышеозначенные доходы от работы, в порядке наследования или в
виде карточных выигрышей.
- Это пожизненный договор, Мо? - поинтересовался я по какому-то
внутреннему наитию.
- Само собой, - ответил Мо.
- Тогда я не подпишу, - заупрямился я, застегнул свой чемодан и
направился через холл к регистратуре. Мо крикнул мне вслед, что не стоит
беспокиться, свободных номеров нет. И что мне не стоит делать опрометчивых
шагов. Но я уже знал, что делать. И, представ перед портье, я заявил:
- Меня зовут Гиман Шварц. Я агент м-ра Китчена, литературного советника
Пентагона и автора книги Толстого "Война и мир". Мне нужен номер с ванной,
причем немедленно.
Из своего номера я набрал номер Эдди Хоппера:
- Эдди, дорогуша, - пропел я, - знаешь ли ты, на кого я сейчас работаю?
Не поверишь - на Китчена. Да, точно. Это фантастический парень, правда? И ты
умрешь от любопытства, как это произошло...
В среду я известил о своем визите президента Парамаунта и обещал ему
обеспечить все права на новый, сенсационный сценарий Китчена. Уже через
несколько дней я установил с этим бездарным тупицей самые лучшие отношения,
и его карьера с тех пор была обеспечена на годы.
Со мной же вести переговоры никто из партнеров не хотел. Все они
предпочитали иметь дело непосредственно с моим агентом.
Я стал лишним. И действительно, кому нужен писатель? Все, что мне
требуется - это хороший агент.
После перелета, состоявшего исключительно из провалов в воздушные ямы и
вживую напомнившего нам переправу через --> Ла-Манш , мы приземлились в
Нью-Йорке. Дядя Гарри и тетя Труда уже ждали нас в аэропорту и трогательно
упали нам на шеи.
- Как прошел полет? - спросила тетя Труда.
- И не спрашивайте, - ответила моя жена. - Над океаном мы попали в
страшную бурю. Мы уже думали, что не выживем.
- Позвольте, - сказал дядя Гарри. - А разве у вас нет страхового
полиса?
- Есть.
- Ну, так о чем волноваться?
Следует знать, что дядя Гарри, с тех пор, как получил американское
гражданство, стал образцовым американцем и страхует все, что только можно
застраховать. В этом и заключается причина его нынешних манер, его
внутренней энергии, его жизненной силы. Ему уже 59 лет, дяде Гарри, - но
когда видишь его в хорошо подогнанной спортивной куртке, ярком галстуке и с
ослепительной улыбкой, - ему не дашь больше 65.
- Чего мне еще бояться? - спрашивает дядя Гарри. - Я застраховал жизнь
на 200000 долларов, что включает в себя: естественную смерть, насильственную
смерть, смерть от самоубийства, смерть в результате несчастного случая,
помешательства, похищения, нахождения в тюрьме. Ну, и что вам еще?
Гордо провел он нас по своему домику в сером пригороде Нью-Йорка.
Центральное отопление стоило ему 15000 доларов, гараж с поднимающейся
дверью, открывающейся и закрывающейся автоматически, 5000 долларов. На
сколько он оценил мебель, я так и не выяснил. На стенах висела пара
голландских гравюр по дереву, весьма приличные вещицы 2000-долларовой школы;
они были застрахованы на 12000 долларов от возвожного обнаружения подделки.
Библиотека порадовала дорогостоящей страховкой от пожара, пожелтения,
заплесневения и прочтения страниц. Страховка захватывающего вида из окна
включала землетрясение, торнадо и пробегание стада быков. А в саду радостно
щебетали птицы, поскольку знали, что застрахованы от разорения гнезд,
болезни попугаев и соколиной охоты.
- Жену я застраховал на 100000 долларов, - прошептал дядя Гарри мне на
ухо. - Иначе это будет нерентабельно. Я же должен возместить 30000 долларов
страховки за ее развод с первым мужем...
Если где-то в нашем маленьком мире и существует государство в
государстве внутри государства, так это город Нью-Йорк в штате Нью-Йорк в
Соединенных Штатах --> Америки . Нью-Йорк имеет больше жителей, больше
дорожных происшествий, больше выставок, больше новостроек и больше порока,
чем в любом другом городе мира. Кроме того, там находятся Организация
Объединенных Наций, Барабара Стрейзанд и король Саудовской Аравии. Нью-Йорк
также богат облаками и открыт 24 часа в сутки. На свете он только один
такой. И слава Б-гу.
Американцы очень гордятся Нью-Йорком. Когда приходится знакомиться с
остальным континентом, каждый встречный немедленно спрашивает:
- Как вам понравилась Америка? И что вы скажете о Нью-Йорке?
- Америка - просто прелесть, - отвечаю я в таких случаях, - а Нью-Йорк
- милый, приветливый город.
На этом тема была бы исчерпана, и моя американская карьера потерпела
крах, если бы в Вашингтоне, округ Колумбия, ей не придали новый аспект.
Один гостеприимный гражданин этого относительно небольшого и
относительно красивого города пригласил меня в ресторан с кондиционером и,
естественно, задал там непременный вопрос о моем мнении по поводу Америки и
Нью-Йорка.
- Нью-Йорк - милый город, - затянул я свою обычную песню, - но на мой
вкус, немного шумный.
- Секундочку, - остановил меня мой хозяин. - Я это должен рассказать
своей жене.
Он достал телефон и после пары вводных фраз заговорил обо мне:
- Очень славный, - услышал я его слова. - Но терпеть не может Нью-Йорк.
Тамошний шум просто сводит его с ума.
Затем он, выжидательно держа трубку в руке, обратился ко мне:
- Жанетта хотела бы знать, не обратили ли вы также внимания на обилие
мусора в Нью-Йорке?
- Еще бы! Это просто мерзость какая-то!
- А сирены и стрельбу по ночам?
- Лучше не напоминайте!
- Моя супруга хотела бы пригласить вас на ужин, - известил он меня
через несколько секунд.
Это было мгновение истины. Это тем же вечером в доме моего
новоприобретенного друга Гарри подтвердили многие изысканные гости, которых
он пригласил в честь меня и которые обступили меня плотным кольцом, с
коктейлем в руке и жаждой мести в глазах. "Расскажите нам что-нибудь ужасное
про Нью-Йорк", - умоляли меня их взгляды. - Вы как иностранец должны быть
беспристрастны. Ругайте же его!".
Ну, это я - пожалуйста.
- Нью-Йорк страшно действует на нервы, - мимоходом заметил я. - Я не
смог бы прожить там и двух лет.
- Еще! - простонали с закрытыми глазами столпившиеся вокруг дамы. -
Дальше, дальше!
- Нью-йоркские мужчины неэлегантны, небриты и скупы. Нью-Йорк - это не
Америка.
- Гениально, - простонал какой-то молодой газетчик. - Это же заголовок
моей завтрашней статьи! - И он исчез.
На следующий день во всех ведущих газетах города рядом с моей
фотографией красовался огромный аншлаг: "Израильский ученый ненавидит
нью-йоркскую истерию", - и как подзаголовок: "и любуется великолепными
красотами Вашингтона".
Известие, подобно степному пожару, распространилось от побережья к
побережью. Когда я в Хьюстоне, штат Техас, выходил из самолета, меня уже
поджидала толпа ковбоев, разъедаемых комплексом --> неполноценности .
Руководитель делегации, ростом под два метра, обратился ко мне:
- Эй! Не вы ли тот малый, что везде ругает Нью-Йорк?
- Все завист от того, - ответил я, - что вы здесь мне предложите.
Был предложен номер в "Хилтоне", лимузин с персональным шофером и
безграничное количество виски со льдом. На торжественный обед, данный в мою
честь мэром города, съехались нефтяные магнаты со всей округи. Они молча
занялись своими стейками. Они безмолвно и неподвижно вперили в меня свои
взгляды, полные ожидания. Я дал напряжению немного окрепнуть, прежде, чем
начать представление:
- Господа, - сказал я, - я предлагаю тост за ваше здоровье. Вот только
в Нью-Йорке это у вас не получится. Это вообще не город, а какой-то
огромный, злобный притон наркоманов. Его было бы неплохо окружить
полицейским кордоном.
Громоподобные аплодисменты, разразившиеся вслед за моими словами,
заставили содрогнуться все окрестные стада быков. А после моего
телевизионного интервью ("Средний нью-йоркский великан на 3 дюйма ниже
среднего техасского гнома") мне вообще пришлось отбиваться от многочисленных
приглашений, посыпавшихся со всех сторон изо всех штатов.
Человека, взявшего затем дело в свои руки, звали Чарли. Представился он
мне так:
- Вы - экстра-класс. Выше Гималаев. Ваш трюк с Нью-Йорком проходит на
"ура". Вам нужен только агент. Меня зовут Чарли.
И мы заключили с ним контракт на год. Чарли напечатал проспект с
прайс-листом, который в наглядной форме давал обо мне необходимую информацию
и стоимость мероприятий:
"Общие заметки о перенаселенном Нью-Йорке: приглашение к обеду (шесть
блюд).
Детальное описание морального разложения: проживание и обслуживание на
два дня в первоклассном отеле.
Пикантные детали ночного разбоя (с яркими примерами): шесть дней в
отеле класса люкс. Скидки для обществ.
Каждую среду - также и по утрам.
Заказывайте уже сейчас!".
Городской стадион в Лос-Анджелесе, где Билли Грехем проводил свои
проповеди, едва вместил всех желающих. Чтобы не испытывать понапрасну
терпение людей, губернатор Калифорнии ограничился только кратким
приветствием в двух предложениях:
- Наш всемирно известный, везде побывавший друг только несколько дней
назад вырвался из нью-йоркского ада. Послушем, что он расскажет.
Я взял микрофон:
- Дорогие друзья, достойные зависти жители Западного побережья! Не раз
несравненная красота вашего города терзала мою душу, когда я пытался забыть
о ней, терпя страдания в Нью-Йорке. Но сейчас, когда я опять с вами, я уже
не испытываю никакой ненависти к этому современному Содому, а одну только
жалость. Что такое в действительности Нью-Йорк? Каменные трущобы
небоскребов, асфальтовые джунгли, вонючее болото, в котором набитые деньгами
крокодилы бессовестно набрасываются на неопытного прохожего и пожирают его,
если он раньше еще не пал жертвой расцветших махровым цветом коррупции и
жестокости...
Я становился настоящим поэтом. И поскольку я еще периодически вставлял
легко воспринимающиеся строфы о нью-йоркских гнездах порока и извращений,
элита Лос-Анджелеса окончательно приняла меня в свое сердце.
Аристократический круг замкнулся вокруг меня и готов был слушать меня столь
долго, пока не заучивали мои тексты наизусть и не летали в Нью-Йорк, чтобы
там пару ночей хорошо поразвлечься. Однако я не собирался их
инструктировать. Мои посещения были расписаны на месяц вперед.
Одна звукозаписывающая фирма в Сан-Франциско предложила мне выпустить
альбом с самыми примечательными пассажами из моих выступлений под
заголовком: "Я хочу Нью-Йорк похоронить, а не хвалить".
Чарли был против. Наше турне по долгоиграющему проклятию Нью-Йорка,
считал он, получило бы от этого серьезный урон, поскольку каждый американец
всего за $2,99 смог бы получить оргазм на дому.
- Пусть лучше они нам за это заплатят, - сказал он.
Я обогатил свои выступления цитатами из "Ада" Данте в сопровождении
органа и пены изо рта (фирма "Техниколор"). В Чикаго мне посоветовали выйти
из себя от своего апокалиптического видения.
- Адом эту банду гангстеров не удивить, - пожаловались организаторы
выступления. Фанатичная религиозная секта, называемая "Йоркцы", просила меня
стать их президентом. Проявил интерес к циклу моих выступлений и
"Объединенный Еврейский Вопрос".
При все при этом я не могу скрыть правду в темном чулане. На самом деле
я считаю Нью-Йорк прелестным и интересным городом. Действительной столицей
мира. Веселым и радующимся жизни. Не таким, как эти провинциальные
захолустья, где день кончается с заходом солнца. Как вы сказали? В Нью-Йорке
есть гангстеры и убийцы? А где их нет, позвольте спросить? Нельзя требовать,
чтобы в городе с 12-миллионным населением жили одни святые и монашенки.
Конечно, там живет несколько асоциальных элементов, адвокатов и шлюх. Ничего
страшного. Они также принадлежат к жизненной атмосфере этого неповторимого
города. Закругляясь, скажу: я люблю Нью-Йорк.
- Нью-Йорк - центр мира! - кричу я громко навстречу солнцу. - Нью-Йорк
великолепен! Нью-Йорк - это не Америка!
- Секундочку, - говорит дружелюбный господин, сидящий рядом со мной на
скамье в Централ Парке. - Я должен это рассказать своей жене.
- А мюзикл на Бродвее, - продолжаю я (и грандиозный поток транспорта
огромного города, текущий позади нас по великолепной Пятой авеню, повторяет
мои слова), - стоит больше, чем все стада быков Техаса и Аризоны вместе
взятые!
- Наши женщины, - подхватывает нью-йоркец, - хотели бы пригласить вас
на ужин...
Все права защищены.
По пути в Нью-Хэйвен, когда мы заправляли машину, один из служителей
спросил нас:
- Вам муравьи нужны?
Это был, надо заметить, весьма сложный вопрос. Взаправду ли мы уважаем
этих трудолюбивых насекомых, если не даем им проходу на своих кухнях? Нет,
никаких отношений с ними так не установишь. Но должны ли мы были начинать
это прямо сейчас и здесь, на автостраде, в 64 милях севернее Нью-Йорка?
Потому я повернулся к безмолвно ожидающему работнику бензиновых дел и
сказал:
- Простите - не понял вас.
- У меня еще осталась пара коробочек, - уточнил он и в знак доброй воли
протер наше лобовое стекло. - Это сейчас модно. Каждый стремится завести
свою собственную муравьиную ферму. Дорожное развлечение для всей семьи.
Особенно сходят с ума дети. Они часами могут смотреть сквозь стеклянную
крышечку, как муравьи строят свои дороги. Или мосты. Или метро. За все
вместе два доллара. Муравьи бесплатно. В городе вам придется заплатить по
меньшей мере три.
- Спасибо, - ответил я, все еще несколько смущенно. - В данный момент
муравьи мне не нужны. Я ведь не местный, знаете ли. Я иностранец. Просто
путешествую.
- Иностранец? Минутку! - он щелкнул пальцами, нырнул в магазин при
заправке и вернулся с дюжиной огромных сложенных гармошками карт, которые
развернул перед нами на капоте.
- Машина нуждается в уходе, - заметил он при этом и начал очищать
сиденья нейлоновой щеткой. - Мы получили партию прекраснейших нейлоновых
щеток. Всех цветов.
- Большое спасибо. Мой дядя как раз работает в щеточной промышленности.
- У нас есть дядя в Америке? Тогда нам следует его удивить маленьким
подарком! Цветочная ваза? Абажур? Губная гармошка? Мыло для бритья? Попугай?
- Столь многого мой дядя не стоит. Да и не люблю я его.
- Совершенно правильно! - И, чтобы подчеркнуть свое согласие, он начал
водить по моему костюму миниатюрным пылесосом. - Никогда нельзя зависеть от
своих родственников. Вообще говоря, вам не следует у него жить. Мое бюро по
найму жилья...
- Но я-то как раз все время в пути.
- А какие газеты вы хотите выписывать?
- Никаких.
- А не записаться ли вам в школу танцев?
- Я вообще не танцую.