Страница:
Ну... что-то изменилось.
Но что?
Она оглянулась посмотреть в дальний конец коридора.
И, поняв в чем дело, коротко рассмеялась.
Для ее уха этот смешок показался беззаботным и звенящим.
Для кого-нибудь другого он мог бы прозвучать смехом пьяного или того, кто опасно близко подошел к краю безумия.
Бернис повернулась и, глянув по сторонам, присела в реверансе.
— Что ж, спасибо, — произнесла она в пустоту. — Спасибо, что прислали за мной лифт.
Двери лифта стояли настежь. Внутри горел свет.
Шурша юбкой, Бернис легко, будто бабочка, вплыла в кабину.
Девушка подняла затянутый в кружево палец, чтобы нажать пластиковую кнопку с цифрой "1", потертой и блестящей цифрой "1".
Но не успела она даже коснуться ее, как двери лифта сами собой стали закрываться.
— Опять спасибо, — совершенно счастливо сказала она, когда с сухим царапающим звуком сомкнулись двери.
Мотор лифта загудел, стены и пол кабины дрогнули. Лифт начал опускаться, унося Бернис за собой вниз.
7
8
9
Глава 34
1
2
3
Глава 35
Но что?
Она оглянулась посмотреть в дальний конец коридора.
И, поняв в чем дело, коротко рассмеялась.
Для ее уха этот смешок показался беззаботным и звенящим.
Для кого-нибудь другого он мог бы прозвучать смехом пьяного или того, кто опасно близко подошел к краю безумия.
Бернис повернулась и, глянув по сторонам, присела в реверансе.
— Что ж, спасибо, — произнесла она в пустоту. — Спасибо, что прислали за мной лифт.
Двери лифта стояли настежь. Внутри горел свет.
Шурша юбкой, Бернис легко, будто бабочка, вплыла в кабину.
Девушка подняла затянутый в кружево палец, чтобы нажать пластиковую кнопку с цифрой "1", потертой и блестящей цифрой "1".
Но не успела она даже коснуться ее, как двери лифта сами собой стали закрываться.
— Опять спасибо, — совершенно счастливо сказала она, когда с сухим царапающим звуком сомкнулись двери.
Мотор лифта загудел, стены и пол кабины дрогнули. Лифт начал опускаться, унося Бернис за собой вниз.
7
Электра Чарнвуд сонно прибрела в собственную кухню, зевнула, прикрывая рот рукой.
— Простите... а, я так устала. Я заснула над книгами. Вы... Джек... Джек!
Она глянула на сидящую у стола фигуру. Джек как будто бодрствовал. Глаза у него были открыты, хотя их взгляд, устремленный в одну точку, казался остекленевшим.
Татуированная рука покоилась на столе. Сигарета в толстых пальцах догорела почти до самой кожной перепонки между указательным и средним пальцами, оставив столбик холодного пепла.
— Джек! — Голос щелкнул как хлыст. — Джек! Проснись!
Взгляд Блэка неясно заблуждал по комнате, потом прояснился:
— А... в чем дело?
— Джек. Где Бернис?
— Поднялась к себе. — Он поглядел на догоревшую сигарету между пальцами с каким-то рассеянным удивлением, словно на тыльной стороне его ладони вырос гриб. — А в чем дело?
— О господи, когда?
Будто пьяный или не в себе, он перевел взгляд на кухонные часы на стене.
— Вот черт.
— Когда, Джек?
— Больше часа назад.
— Черт, черт, черт! — зашипела Электра. Холод лизал ей нутро, поднимаясь ледяными волнами все выше в самое горло. — Проклятие... остается только молиться, чтобы они до нее не добрались. Пошли... тебе лучше прихватить с собой молоток. Нужно попытаться отыскать ее.
Они вывалились из дверей квартиры Электры на площадку второго этажа. Первое, что они услышали, было гудение электромотора.
— Это лифт, — воскликнула Электра. — Проклятие. Я же его отключила, он не может работать.
— Теперь работает, — без всякого чувства отозвался Блэк. — Ты сможешь его остановить?
— А куда деваться?
Подбирая на ходу ключ, который отрубил бы подачу тока к мотору, Электра кинулась к дверям лифта на втором этаже.
Втиснув ключ в замочную скважину возле кнопки вызова, она глянула вверх. Лифт приближался; подсвеченная цифра на панели над дверьми уже сменялась с пятерки на четверку.
— Погоди, — буркнул Блэк. — Откуда мы знаем, что в лифте Мочарди?
— Она там. Кто еще это может быть?
— Может, один из этих ублюдков. Он может броситься прямо на нас, как только ты остановишь кабину на этом этаже. Что нам тогда делать?
Счетчик этажей показывал уже третий этаж — всего один этаж до них. Перед внутренним взором Электры предстал темный гробик кабины, скользящий все ниже и ниже по обшитой кирпичом шахте, и сквозняк этого скольжения заставлял трепетать столетние наслоения паутины.
— Что ты собираешься делать? — подстегнул Блэк.
Электра стояла наготове, ее взгляд озабоченно вперился в счетчик, рука была готова повернуть ключ. Если Бернис там, надо остановить кабину и вытащить ее оттуда. Лифт, как подсказывала ей интуиция, направляется в подвал. К тому, что притаилось внизу в ожидании кабины.
Но если в лифте спрятались чудовища, они накинутся на них, стоит дверям открыться.
Во рту у нее пересохло.
— Я изолирую кабину между этажами. Таким образом, двери останутся закрытыми до тех пор, пока мы не решим их открыть.
— Тогда поторопись...
Мигнув, погасла цифра "З", и Электра поняла, что кабина проходит перекрытия между этажами. И резко повернула ключ.
Хозяйка гостиницы подняла глаза — за подтверждением, что экран счетчика пуст, ожидая услышать глухой удар останавливающейся кабины.
— Нет!
Рот у нее открылся, сердце почти перестало биться.
На счетчике появилась цифра "2".
— Не работает. Они, должно быть, покопались в щитке. — Она повернула ключ в одну сторону, потом в другую. Ничего не изменилось.
Теперь хозяйка гостиницы знала наверняка: в лифте Бернис. Приложив руку к двери лифта, Электра почувствовала вибрацию деревянной панели: это кабина проходила мимо второго этажа, унося свой хрупкий смертный груз будто жертвенного агнца к темному и ужасному богу.
На панели высветилась цифра "1". Первый этаж.
Потом буква "П".
Подвал.
Кабина пришла по назначению.
— Простите... а, я так устала. Я заснула над книгами. Вы... Джек... Джек!
Она глянула на сидящую у стола фигуру. Джек как будто бодрствовал. Глаза у него были открыты, хотя их взгляд, устремленный в одну точку, казался остекленевшим.
Татуированная рука покоилась на столе. Сигарета в толстых пальцах догорела почти до самой кожной перепонки между указательным и средним пальцами, оставив столбик холодного пепла.
— Джек! — Голос щелкнул как хлыст. — Джек! Проснись!
Взгляд Блэка неясно заблуждал по комнате, потом прояснился:
— А... в чем дело?
— Джек. Где Бернис?
— Поднялась к себе. — Он поглядел на догоревшую сигарету между пальцами с каким-то рассеянным удивлением, словно на тыльной стороне его ладони вырос гриб. — А в чем дело?
— О господи, когда?
Будто пьяный или не в себе, он перевел взгляд на кухонные часы на стене.
— Вот черт.
— Когда, Джек?
— Больше часа назад.
— Черт, черт, черт! — зашипела Электра. Холод лизал ей нутро, поднимаясь ледяными волнами все выше в самое горло. — Проклятие... остается только молиться, чтобы они до нее не добрались. Пошли... тебе лучше прихватить с собой молоток. Нужно попытаться отыскать ее.
Они вывалились из дверей квартиры Электры на площадку второго этажа. Первое, что они услышали, было гудение электромотора.
— Это лифт, — воскликнула Электра. — Проклятие. Я же его отключила, он не может работать.
— Теперь работает, — без всякого чувства отозвался Блэк. — Ты сможешь его остановить?
— А куда деваться?
Подбирая на ходу ключ, который отрубил бы подачу тока к мотору, Электра кинулась к дверям лифта на втором этаже.
Втиснув ключ в замочную скважину возле кнопки вызова, она глянула вверх. Лифт приближался; подсвеченная цифра на панели над дверьми уже сменялась с пятерки на четверку.
— Погоди, — буркнул Блэк. — Откуда мы знаем, что в лифте Мочарди?
— Она там. Кто еще это может быть?
— Может, один из этих ублюдков. Он может броситься прямо на нас, как только ты остановишь кабину на этом этаже. Что нам тогда делать?
Счетчик этажей показывал уже третий этаж — всего один этаж до них. Перед внутренним взором Электры предстал темный гробик кабины, скользящий все ниже и ниже по обшитой кирпичом шахте, и сквозняк этого скольжения заставлял трепетать столетние наслоения паутины.
— Что ты собираешься делать? — подстегнул Блэк.
Электра стояла наготове, ее взгляд озабоченно вперился в счетчик, рука была готова повернуть ключ. Если Бернис там, надо остановить кабину и вытащить ее оттуда. Лифт, как подсказывала ей интуиция, направляется в подвал. К тому, что притаилось внизу в ожидании кабины.
Но если в лифте спрятались чудовища, они накинутся на них, стоит дверям открыться.
Во рту у нее пересохло.
— Я изолирую кабину между этажами. Таким образом, двери останутся закрытыми до тех пор, пока мы не решим их открыть.
— Тогда поторопись...
Мигнув, погасла цифра "З", и Электра поняла, что кабина проходит перекрытия между этажами. И резко повернула ключ.
Хозяйка гостиницы подняла глаза — за подтверждением, что экран счетчика пуст, ожидая услышать глухой удар останавливающейся кабины.
— Нет!
Рот у нее открылся, сердце почти перестало биться.
На счетчике появилась цифра "2".
— Не работает. Они, должно быть, покопались в щитке. — Она повернула ключ в одну сторону, потом в другую. Ничего не изменилось.
Теперь хозяйка гостиницы знала наверняка: в лифте Бернис. Приложив руку к двери лифта, Электра почувствовала вибрацию деревянной панели: это кабина проходила мимо второго этажа, унося свой хрупкий смертный груз будто жертвенного агнца к темному и ужасному богу.
На панели высветилась цифра "1". Первый этаж.
Потом буква "П".
Подвал.
Кабина пришла по назначению.
8
Как она вышла из лифта... Она даже не сознавала, что сделала эти три шага. Даже не осознала, что ее ноги, затянутые в лакированные сапоги, касаются кирпичного пола с нежными звуками поцелуев.
Не сознавала звука собственного дыхания.
Ни давления кружев на соски грудей.
Но вот я здесь, в сумеречном изумлении думала она, и стены подвала вокруг будто растворяются в невероятной дали; будто она смотрит на этот мир из другого измерения.
Она медленно прошла вперед — еще три легких шага, подол длинной юбки царапнул по кирпичному полу.
Она оглянулась на кабину лифта с ее зеркалом, и вычурными плафонами под хрусталь, и куском мягкого ковра — словно бургундское вино разлито по полу.
В это мгновение крохотная кабина отодвинулась будто на десятки миль.
Все ее тело потеряло чувствительность; такое ощущение возникает в ногах, если слишком долго простоять на коленях на голом полу.
Без малейшего прннуждения она медленио, словно во сне двинулась в глубь подвала. Еще несколько шагов — и вот она уже в самом подвале. Какой яркий здесь свет! Вот полки, которые она видела раньше, с грузом свернутых старых простыней, ящиков с гвоздями, старые бутылки из-под вина, сиденья для туалета.
Она шла дальше.
Слева от нее — запертая дверь в подвальную кладовую.
Там внутри она видела тварь с искромсанными грудями, похожую на труп.
Сейчас она чувствовала, как тварь за дверью волочет по полу босые ноги.
Бернис медленно шла вперед — прекрасная принцесса из волшебной сказки, шагающая по чудесной выдуманной стране; ее кроваво-красные губы слегка прноткрыты, глаза, подведенные черным, ярко сияют. Она глянула влево, вправо, как будто ожидая, что объявится что-нибудь чудесное, чтобы рвзвлечь и позабавить ее.
Бернис улыбнулась. Разум ее был далеко и видел сны наяву, она была счастлива: это то, что положено ей по праву рождения.
Потом она завернула за угол и глянула в глубь сужающегося к стальной двери подвала.
Только теперь все здесь было иначе.
Дверь распахнута.
Бернис поежилась.
У холодного воздуха внезапно выросли острые зубы и вцепились в нее. Холодно до боли.
Бернис судорожно втянула воздух; зубы у нее щелкнули; руки непроизвольно сжались в кулаки, будто какой-то садист заставил ее лизнуть открытый глаз мертвеца.
И в это мгновение она совершенно очнулась, разом вырвавшись из транса.
Бернис в ужасе огляделась по сторонам. Со всех сторон на нее стремительно надвинулись стены. Там, где до того они казались мягкими, далекими и теплыми, теперь они были жесткими, безжалостно холодными и готовыми вот-вот хлопнуть в кирпичные ладоши и раздавить ее, размозжить истолченную трудную клетку о пропущенное под катком сердце.
Господи Иисусе, зачем я сюда спустилась, почему я сюда спустилась? Почему...
Но холодная безжалостная правда заключалась в том, что она уже в подвале. Еe сюда заманили; с той же легкостью, с какой ее некогда напоил ее же парень, а затем улестил подняться к нему, где ее лапали все эти мужики.
Только теперь перед ней была распахнутая стальная дверь, та самая дверь, которая некогда отделяла подвал от туннелей в... да, да, вполне возможно, что и в ад.
Она сделала два быстрых шага вперед. Словно ей надо было удостовериться в том, что это не иллюзия.
Нет.
Тяжелая стальная дверь, десятилетиями запертая на висячие замки, зияла провалом.
Замки лежали на полу. Они все еще были закрыты. И все же кто-то основательно поработал над ними, перепиливая дужки.
Бернис поежилась. Это была долгая, болезненно холодная дрожь. Если бы она перевела это жуткое чувство в зрительные образы, такую дрожь мог бы вызвать огромный, толстый червяк, медленно ползущий по голой коже ее живота вверх к горлу, оставляя за собой влажный след холодного молочного гноя у нее на груди.
Выбирайся отсюда, Бернис, выбирайся!
Поворачиваясь, чтобы бежать, она углом глаза заметила, как что-то белое выдвигается из теней, чтобы стать у отверстия, оставленного выломанной дверью.
Она бежала по сводчатому подвалу, мимо двери запертой кладовой, где пока еще надежно упрятана тварь.
Вот она уже в кабине. В кабине, которая еще хранит запах верхних этажей гостиницы. Чистый и сухой запах. А не эта холодная затхлость повала.
Она бьет кулачком по кнопкам на панели.
Еще секунда — и двери лифта сомкнутся, загудит мотор, и она поедет назад в безопасность верхних этажей (и не важно, какой это будет этаж, любой подойдет).
Затянутым в кружева кулачком она ударяет по кнопкам.
В любую секунду... в любую секунду.
И тут... о ужас.
Свет в подвале погас.
С криком она выглядывает из освещенной коробки, из лифта.
За дверьми кабины простирается кирпичный пол, мягко освещенный светом лифта.
А за ним — тьма подвала, тьма-тьмущая, которая чем дольше смотришь в нее, тем больше расцветает фиолетовыми соцветиями.
И у нее на глазах в этих соцветиях проступают жилки красного — а ее разум в панике пытается отыскать хоть какой-нибудь смысл в случайной игре теней с тьмой.
Тут возникает странный звук, будто кто-то ползет.
Звук ног, медленно шаркающих по кирпичу.
А потом, кивая белым из тьмы, появляются белые шары.
Во всяком случае, так Бернис показалось поначалу.
Потом она увидела, что белые шары — это на самом деле голые, лишенные даже признака волос, головы. И глаза горят из-под темных щетинящихся бровей.
Носы безжалостно искривлены. Рты полураскрыты, так что видны острые как ножи зубы.
— Ну же... давай! — кричит она и бьет по кнопкам лифта. — Ну давай, пожалуйста...
В любую секунду двери закроются. Она будет в безопасности. Ограниченное пространство ярко освещенного лифта покажется тогда на удивление уютным и теплым.
Честное слово, я никогда больше сюда не спущусь. Честное слово, я буду хорошей. Честное слов...
Они набросились на нее из темноты, нахлынули волной белых блестящих голов. Потянулись руки, и эти руки были удлиненные, мертвенные, мертвецки бледные.
Длинные пальцы сомкнулись на ее руках.
Они вытащили ее из лифта.
Она закричала.
Не сознавала звука собственного дыхания.
Ни давления кружев на соски грудей.
Но вот я здесь, в сумеречном изумлении думала она, и стены подвала вокруг будто растворяются в невероятной дали; будто она смотрит на этот мир из другого измерения.
Она медленно прошла вперед — еще три легких шага, подол длинной юбки царапнул по кирпичному полу.
Она оглянулась на кабину лифта с ее зеркалом, и вычурными плафонами под хрусталь, и куском мягкого ковра — словно бургундское вино разлито по полу.
В это мгновение крохотная кабина отодвинулась будто на десятки миль.
Все ее тело потеряло чувствительность; такое ощущение возникает в ногах, если слишком долго простоять на коленях на голом полу.
Без малейшего прннуждения она медленио, словно во сне двинулась в глубь подвала. Еще несколько шагов — и вот она уже в самом подвале. Какой яркий здесь свет! Вот полки, которые она видела раньше, с грузом свернутых старых простыней, ящиков с гвоздями, старые бутылки из-под вина, сиденья для туалета.
Она шла дальше.
Слева от нее — запертая дверь в подвальную кладовую.
Там внутри она видела тварь с искромсанными грудями, похожую на труп.
Сейчас она чувствовала, как тварь за дверью волочет по полу босые ноги.
Бернис медленно шла вперед — прекрасная принцесса из волшебной сказки, шагающая по чудесной выдуманной стране; ее кроваво-красные губы слегка прноткрыты, глаза, подведенные черным, ярко сияют. Она глянула влево, вправо, как будто ожидая, что объявится что-нибудь чудесное, чтобы рвзвлечь и позабавить ее.
Бернис улыбнулась. Разум ее был далеко и видел сны наяву, она была счастлива: это то, что положено ей по праву рождения.
Потом она завернула за угол и глянула в глубь сужающегося к стальной двери подвала.
Только теперь все здесь было иначе.
Дверь распахнута.
Бернис поежилась.
У холодного воздуха внезапно выросли острые зубы и вцепились в нее. Холодно до боли.
Бернис судорожно втянула воздух; зубы у нее щелкнули; руки непроизвольно сжались в кулаки, будто какой-то садист заставил ее лизнуть открытый глаз мертвеца.
И в это мгновение она совершенно очнулась, разом вырвавшись из транса.
Бернис в ужасе огляделась по сторонам. Со всех сторон на нее стремительно надвинулись стены. Там, где до того они казались мягкими, далекими и теплыми, теперь они были жесткими, безжалостно холодными и готовыми вот-вот хлопнуть в кирпичные ладоши и раздавить ее, размозжить истолченную трудную клетку о пропущенное под катком сердце.
Господи Иисусе, зачем я сюда спустилась, почему я сюда спустилась? Почему...
Но холодная безжалостная правда заключалась в том, что она уже в подвале. Еe сюда заманили; с той же легкостью, с какой ее некогда напоил ее же парень, а затем улестил подняться к нему, где ее лапали все эти мужики.
Только теперь перед ней была распахнутая стальная дверь, та самая дверь, которая некогда отделяла подвал от туннелей в... да, да, вполне возможно, что и в ад.
Она сделала два быстрых шага вперед. Словно ей надо было удостовериться в том, что это не иллюзия.
Нет.
Тяжелая стальная дверь, десятилетиями запертая на висячие замки, зияла провалом.
Замки лежали на полу. Они все еще были закрыты. И все же кто-то основательно поработал над ними, перепиливая дужки.
Бернис поежилась. Это была долгая, болезненно холодная дрожь. Если бы она перевела это жуткое чувство в зрительные образы, такую дрожь мог бы вызвать огромный, толстый червяк, медленно ползущий по голой коже ее живота вверх к горлу, оставляя за собой влажный след холодного молочного гноя у нее на груди.
Выбирайся отсюда, Бернис, выбирайся!
Поворачиваясь, чтобы бежать, она углом глаза заметила, как что-то белое выдвигается из теней, чтобы стать у отверстия, оставленного выломанной дверью.
Она бежала по сводчатому подвалу, мимо двери запертой кладовой, где пока еще надежно упрятана тварь.
Вот она уже в кабине. В кабине, которая еще хранит запах верхних этажей гостиницы. Чистый и сухой запах. А не эта холодная затхлость повала.
Она бьет кулачком по кнопкам на панели.
Еще секунда — и двери лифта сомкнутся, загудит мотор, и она поедет назад в безопасность верхних этажей (и не важно, какой это будет этаж, любой подойдет).
Затянутым в кружева кулачком она ударяет по кнопкам.
В любую секунду... в любую секунду.
И тут... о ужас.
Свет в подвале погас.
С криком она выглядывает из освещенной коробки, из лифта.
За дверьми кабины простирается кирпичный пол, мягко освещенный светом лифта.
А за ним — тьма подвала, тьма-тьмущая, которая чем дольше смотришь в нее, тем больше расцветает фиолетовыми соцветиями.
И у нее на глазах в этих соцветиях проступают жилки красного — а ее разум в панике пытается отыскать хоть какой-нибудь смысл в случайной игре теней с тьмой.
Тут возникает странный звук, будто кто-то ползет.
Звук ног, медленно шаркающих по кирпичу.
А потом, кивая белым из тьмы, появляются белые шары.
Во всяком случае, так Бернис показалось поначалу.
Потом она увидела, что белые шары — это на самом деле голые, лишенные даже признака волос, головы. И глаза горят из-под темных щетинящихся бровей.
Носы безжалостно искривлены. Рты полураскрыты, так что видны острые как ножи зубы.
— Ну же... давай! — кричит она и бьет по кнопкам лифта. — Ну давай, пожалуйста...
В любую секунду двери закроются. Она будет в безопасности. Ограниченное пространство ярко освещенного лифта покажется тогда на удивление уютным и теплым.
Честное слово, я никогда больше сюда не спущусь. Честное слово, я буду хорошей. Честное слов...
Они набросились на нее из темноты, нахлынули волной белых блестящих голов. Потянулись руки, и эти руки были удлиненные, мертвенные, мертвецки бледные.
Длинные пальцы сомкнулись на ее руках.
Они вытащили ее из лифта.
Она закричала.
9
В больничной палате, прерывая шепот старика, зазвонил мобильный телефон.
Поспешно вытащив телефон из кармана, Дэвид нажал кнопку «прием».
— Алло?
И услышал голос Электры:
— Дэвид, по-моему, они забрали Бернис.
С мгновение он был не в силах произнести ни слова. Ветер за окнами дул все сильнее и теперь поднялся до высокого воя.
— Дэвид? — спросил из динамика голос Электры.
— Да. Я здесь.
— Ты вернешься в гостиницу?
Он вдруг сообразил, что, как это ни абсурдно, он качает головой, как будто Электра может увидеть этот жест, увидеть, как он, жалко сгорбившись, сидит на дешевом пластмассовом стуле у постели старика.
— Нет, — наконец ответил он. — Времени не хватит. Я поеду к дяде.
— Зачем?
— Именно там вход в пещеру.
Он продолжал сидеть. Наконец он осознал, что голос Электры все еще окликает его по телефону:
— Дэвид. Дэвид?
Дав отбой, он убрал телефон в карман.
В глубине души он знал, что оттягивал то, что ему следовало сделать давным-давно. Более тысячи лет назад.
Он чувствовал, как кровь предков течет по его жилам.
Время пришло.
Вот так — просто и неизбежно.
Поспешно вытащив телефон из кармана, Дэвид нажал кнопку «прием».
— Алло?
И услышал голос Электры:
— Дэвид, по-моему, они забрали Бернис.
С мгновение он был не в силах произнести ни слова. Ветер за окнами дул все сильнее и теперь поднялся до высокого воя.
— Дэвид? — спросил из динамика голос Электры.
— Да. Я здесь.
— Ты вернешься в гостиницу?
Он вдруг сообразил, что, как это ни абсурдно, он качает головой, как будто Электра может увидеть этот жест, увидеть, как он, жалко сгорбившись, сидит на дешевом пластмассовом стуле у постели старика.
— Нет, — наконец ответил он. — Времени не хватит. Я поеду к дяде.
— Зачем?
— Именно там вход в пещеру.
Он продолжал сидеть. Наконец он осознал, что голос Электры все еще окликает его по телефону:
— Дэвид. Дэвид?
Дав отбой, он убрал телефон в карман.
В глубине души он знал, что оттягивал то, что ему следовало сделать давным-давно. Более тысячи лет назад.
Он чувствовал, как кровь предков течет по его жилам.
Время пришло.
Вот так — просто и неизбежно.
Глава 34
1
Дэвид ушел из палаты дяди еще до полуночи. Шея, казалось, была набита горячим песком. Глаза слезились от усилий, с которыми он всматривался в лицо старика, пока тот гипнотическим бормотанием выкладывал все, что знал о разновидности вампиров Леппингсвальта.
Их нельзя пронзить колом в сердце, племянник; чеснок их не беспокоит и свежие лепестки роз тоже; и на святую воду и распятия им наплевать. Но их тревожит яркий свет — выводит их из себя, приводит в смятение, лишает ориентации в пространстве. Они чураются яркого света дня. Особенно противен им солнечный свет. Он причиняет боль их приспособившимся ко тьме глазам, понимаешь? Но действие света будет лишь временным.
И так далее и тому подобное, пока слова раскаленными камнями не загромыхали в мозгу Дэвида.
Прямо сейчас ему хотелось изрядно напиться, может, водкой или бренди пополам с портвейном. Да чем угодно, лишь бы градусов побольше.
Но ему предстоит работа.
Ах вот как, снова разыгрываем Иисуса Христа, доктор Леппингтон, принялся подначивать внутренний голос. Да пусть этот ублюдочный городишко катится ко всем чертям! Оставь эту дерьмовую дыру вампирам. Пусть их, пусть высосут какую ни на есть кровь, если что осталось в этой паршивой провинциальной деревушке.
Пересекая автостоянку, Дэвид потряс головой. Нет. От такого не уходят.
Ветер теперь чуть не сбивал с ног, визгливо кричал в телефонных проводах, раскачивал стонущие под его напором деревья.
На уровне головы Дэвида пронеслось несколько пустых шуршащих пакетов. А в вышине по небу неслись облака, как спасательные плоты, которые отчаянно пытались бежать из этого Богом забытого уголка Англии.
Отпирая машину, он чувствовав на себе взгляды, следящие за ним из теней, и знал, чьи это взгляды. В мгновение ока эти существа способны налететь на него, разорвать его кожу и выпить из его плоти кровь, как беспризорник высасывает из губки банную воду.
Он открыл дверь машины.
Нет. Пока они на него не нападут.
Пока еще они нуждаются в нем смертном. Им нужен человек, способный действовать при свете дня и при этом возглавить вампирские орды, чтобы развязать войну против всего мира за пределами Леппингтона.
Тут ему пришло в голову, что для всех было бы лучше, если бы он позволил им считать, что он так и сделает. Что он, Дэвид Леппингтон, с готовностью примет лредназначенную ему роль. Что он станет главарем этих немертвых, он, последний из Леппингтонов, станет королем вампиров.
Дэвид кисло улыбнулся, когда внутренний голос подсказал ему слова:
«Одни рождаются для величия, другим оно даруется...»[20].
Проклятие, ну и наследство.
С урчанием завелся двухлитровый мотор «вольво», и Дэвид вывел машину со стоянки. Фары прорезали в ночи две ослепительные просеки.
Несколько минут спустя он уже затормозил возле дома дяди. В темноте дом выглядел унылым и неприветливым. Ветер раскачивал взад-вперед ветви деревьев в саду, как будто яблони махали ему «уходи прочь», жестами пытались сказать, что идти дальше — безумие, что там его ожидают только боль и в конце концов — смерть.
На мгновение он помедлил, стараясь дышать поглубже и всматриваясь во тьму за лобовым стеклом.
Они забрали Бернис. Должно быть, теперь она — одна из них.
Дэвид гневно скрипнул зубами. Как они могли так легко ее потерять?
Возможно, в этот самый момент она, облизывая губы, выглядывает из кустов по ту сторону дороги и глаза у нее загораются от голода при мысли о крови, что так обильно пульсирует в его венах.
Взяв себя в руки, Дэвид покрепче сжал фонарь. И выбрался из машины.
Их нельзя пронзить колом в сердце, племянник; чеснок их не беспокоит и свежие лепестки роз тоже; и на святую воду и распятия им наплевать. Но их тревожит яркий свет — выводит их из себя, приводит в смятение, лишает ориентации в пространстве. Они чураются яркого света дня. Особенно противен им солнечный свет. Он причиняет боль их приспособившимся ко тьме глазам, понимаешь? Но действие света будет лишь временным.
И так далее и тому подобное, пока слова раскаленными камнями не загромыхали в мозгу Дэвида.
Прямо сейчас ему хотелось изрядно напиться, может, водкой или бренди пополам с портвейном. Да чем угодно, лишь бы градусов побольше.
Но ему предстоит работа.
Ах вот как, снова разыгрываем Иисуса Христа, доктор Леппингтон, принялся подначивать внутренний голос. Да пусть этот ублюдочный городишко катится ко всем чертям! Оставь эту дерьмовую дыру вампирам. Пусть их, пусть высосут какую ни на есть кровь, если что осталось в этой паршивой провинциальной деревушке.
Пересекая автостоянку, Дэвид потряс головой. Нет. От такого не уходят.
Ветер теперь чуть не сбивал с ног, визгливо кричал в телефонных проводах, раскачивал стонущие под его напором деревья.
На уровне головы Дэвида пронеслось несколько пустых шуршащих пакетов. А в вышине по небу неслись облака, как спасательные плоты, которые отчаянно пытались бежать из этого Богом забытого уголка Англии.
Отпирая машину, он чувствовав на себе взгляды, следящие за ним из теней, и знал, чьи это взгляды. В мгновение ока эти существа способны налететь на него, разорвать его кожу и выпить из его плоти кровь, как беспризорник высасывает из губки банную воду.
Он открыл дверь машины.
Нет. Пока они на него не нападут.
Пока еще они нуждаются в нем смертном. Им нужен человек, способный действовать при свете дня и при этом возглавить вампирские орды, чтобы развязать войну против всего мира за пределами Леппингтона.
Тут ему пришло в голову, что для всех было бы лучше, если бы он позволил им считать, что он так и сделает. Что он, Дэвид Леппингтон, с готовностью примет лредназначенную ему роль. Что он станет главарем этих немертвых, он, последний из Леппингтонов, станет королем вампиров.
Дэвид кисло улыбнулся, когда внутренний голос подсказал ему слова:
«Одни рождаются для величия, другим оно даруется...»[20].
Проклятие, ну и наследство.
С урчанием завелся двухлитровый мотор «вольво», и Дэвид вывел машину со стоянки. Фары прорезали в ночи две ослепительные просеки.
Несколько минут спустя он уже затормозил возле дома дяди. В темноте дом выглядел унылым и неприветливым. Ветер раскачивал взад-вперед ветви деревьев в саду, как будто яблони махали ему «уходи прочь», жестами пытались сказать, что идти дальше — безумие, что там его ожидают только боль и в конце концов — смерть.
На мгновение он помедлил, стараясь дышать поглубже и всматриваясь во тьму за лобовым стеклом.
Они забрали Бернис. Должно быть, теперь она — одна из них.
Дэвид гневно скрипнул зубами. Как они могли так легко ее потерять?
Возможно, в этот самый момент она, облизывая губы, выглядывает из кустов по ту сторону дороги и глаза у нее загораются от голода при мысли о крови, что так обильно пульсирует в его венах.
Взяв себя в руки, Дэвид покрепче сжал фонарь. И выбрался из машины.
2
В голове у него все еще гудело от рассказов дяди. Теперь он знал больше, гораздо больше об этих тварях, чем раньше, но это знание отнюдь не исполняло его оптимизмом. Он так и не знал, как их уничтожить.
Он приехал к дому дяди со смутной надеждой, — что стальная решетка в пещере каким-то чудом могла уцелеть, что, быть может, заложенный дядей заряд оказался недостаточно мощным, чтобы разнести всю эту прочную конструкцию; в таком случае вампиры каким-то чудом все еще заточены под землей. Если же нет, то у него была идея — такая же смутная и неопределенная, — что, ему, может быть, удастся заложить еще динамита, чтобы обрушить потолок пещеры. Возможно, вот он, ответ, — просто запечатать чудовищ в подземельях.
Он толкнул тесовую створку ворот — и ветер тут же толкнул ее назад, как будто силы природы сговорились уберечь его от беды.
Но он знал, что настал час расплаты. Он должен встретить эту опасность лицом к лицу.
Он шел по дорожке, сгорбившись под напором ветра, кричащего в деревьях, завывающего в черепице дома.
Сам дом погружен во тьму, и окна его пусты словно глаза мертвеца.
Дэвид поежился.
И продолжал идти.
Пути назад нет, сказал од самому себе. Нет пути назад.
Сперва он подошел к мастерской старика.
Может быть, здесь хранится динамит.
Но как, черт побери, пользоваться динамитом? Все свои познания о нем он почерпнул из телепередач — скорее всего из детских мультфильмов. Том вечно запихивал динамитные шашки в мышиную норку Джерри, запаливал фитиль, а потом старый мудрый Джерри отплачивал ему той же монетой: засовывал динамитную шашку между подушечками на лапе глупого кота и — БАБАХ!
Р-раз! Кот обуглен и без шерсти, на кошачьей морде — выражение страдальческого удивления.
Но как на самом деле использовать настоящую взрывчатку? Правильно установить заряд так, чтобы направленный взрыв обрушил потолок пещеры. Рассчитать нужную длину запального шнура. А как быть с детонаторами? Он сообразил, что с тем же успехом дело может закончиться тем, что он отправит самого себя к праотцам.
Войдя в мастерскую, он зажег электрический свет.
В мастерской все было точно так же, как тогда, когда он бал здесь впервые, каких-то два дня назад. Господи, казалось, полжизни прошло с тех пор, как он стоял здесь, обжигаясь невероятно крепким чаем!
Огонь в кузнечном горне давным-давно погас, осталась только кучка коричневатого пепла в жаровне. Время от времени в трубу залетал ветер и фырчал, издавая странный резонирующий звук.
Пока он оглядывал мастерскую, этот порождаемый ветром звук проносился над ней зовом скорбящей души... фу-уум-фру-уум; перевернутый конус металлической вытяжки, опускающейся на кузнечный горн, сочувственно вибрировал.
Дзвид оглядел стальные полки. Денатурат, инструмент для работы по металлу, мотки веревки, мотки электрического провода, жестянка «Суорфега» (который дядя в конце дня втирает в могучие руки, чтобы снять грязь), утюг, который старик, должно быть, как раз чинил, коробки с гвоздями, гайками, шайбами, болтами (все методично рассортирована по размеру), радио, которое он, наверное, слушал, выстукивая молотом ритм музыки.
Вся мастерская была тщательно прибрана, что, наверное, отражало дядин упорядоченный ум.
На металлической полке поверх сложенной тряпки лежал меч, над которым работал старик.
Со времени визита Давида он, должно быть, отдал ему не один час работы; меч еще не был закончен, но форма клинка была уже выведена. Длинный клинок сходился к острию. Рукоять была еще не завершена, но противовес, медный шар размером с куриное яйцо, уже был приварен на место, и гарда поставлена. В целом меч до странности напоминал Экскалибур короля Артура.
В версии Леппингтонов это был — как называл его дядя? — Хельветес? Да, вот именно, Хельветес, что означает «кровавый» или «напоенный кровью».
По легенде, меч вытащили из брюха рыбины, обитавшей в подземном озере.
Дэвид коснулся клинка. Металл был еще тусклым, и режущая кромка не заточена.
Он провел большим пальцем по подушечкам остальных пальцев так, как делают обычно, проверяя, нет ли пыли на полке или завитушках. Только сейчас Дэвид в кончиках пальцев испытал легкое покалывание.
Он снова коснулся клинка. На этот раз покалывание распространилось от кончиков пальцев до самого запястья, потом защекотало по руке до локтя, будто он тронул клеммы промышленной батареи.
Не успев еще осознать, что делает, он подхватил меч за рукоять и начав проверять его вес и балансировку.
Меч словно ждал, чтобы он взял его в руки. Дэвиду показалось, что клинку место здесь: как будто он когда-то уже владел мечом и лишь на время его лишился.
Он провел пальцами по лезвию. Слишком тупое, более чем тупое, даже огурца не разрежет.
Дэвид быстро оглядел мастерскую. В дальнем ее конце стоял электрический точильный станок, на котором дядя, очевидно, затачивал инструмент.
Кожу Дэвида еще покалывало, но он чувствовал себя на коне. Не прошло и нескольких секунд, как он включил станок. Завращался точильный камень.
С мгновение Дэвид, нахмурившись, глядел на него. Он не прикасался к подобным станкам с четырнадцати лет, с уроков труда в школе.
Усмехнувшись, он прислонил клинок к белому диску из оксидированного алюминия, а диск уже вращался со скоростью более трех тысяч оборотов в минуту. Ослепительным дождем полетели искры.
Кивнув самому себе, Дэвид улыбнулся. Возвращались школьные навыки. Он вновь прислонив клинок к точильному кругу. На пол каскадом посыпались искры; Дэвид осторожно изменил угол наклона, так чтобы край диска отшлифовал металл до тонкого, острого, как скальпель, лезвия.
Ветер фырчал в трубе, Дэвид почти зажмурил глаза — чтобы полностью сосредоточиться, а также для того, чтобы уберечься от ослепительного каскада искр, — и погрузился в работу.
Он приехал к дому дяди со смутной надеждой, — что стальная решетка в пещере каким-то чудом могла уцелеть, что, быть может, заложенный дядей заряд оказался недостаточно мощным, чтобы разнести всю эту прочную конструкцию; в таком случае вампиры каким-то чудом все еще заточены под землей. Если же нет, то у него была идея — такая же смутная и неопределенная, — что, ему, может быть, удастся заложить еще динамита, чтобы обрушить потолок пещеры. Возможно, вот он, ответ, — просто запечатать чудовищ в подземельях.
Он толкнул тесовую створку ворот — и ветер тут же толкнул ее назад, как будто силы природы сговорились уберечь его от беды.
Но он знал, что настал час расплаты. Он должен встретить эту опасность лицом к лицу.
Он шел по дорожке, сгорбившись под напором ветра, кричащего в деревьях, завывающего в черепице дома.
Сам дом погружен во тьму, и окна его пусты словно глаза мертвеца.
Дэвид поежился.
И продолжал идти.
Пути назад нет, сказал од самому себе. Нет пути назад.
Сперва он подошел к мастерской старика.
Может быть, здесь хранится динамит.
Но как, черт побери, пользоваться динамитом? Все свои познания о нем он почерпнул из телепередач — скорее всего из детских мультфильмов. Том вечно запихивал динамитные шашки в мышиную норку Джерри, запаливал фитиль, а потом старый мудрый Джерри отплачивал ему той же монетой: засовывал динамитную шашку между подушечками на лапе глупого кота и — БАБАХ!
Р-раз! Кот обуглен и без шерсти, на кошачьей морде — выражение страдальческого удивления.
Но как на самом деле использовать настоящую взрывчатку? Правильно установить заряд так, чтобы направленный взрыв обрушил потолок пещеры. Рассчитать нужную длину запального шнура. А как быть с детонаторами? Он сообразил, что с тем же успехом дело может закончиться тем, что он отправит самого себя к праотцам.
Войдя в мастерскую, он зажег электрический свет.
В мастерской все было точно так же, как тогда, когда он бал здесь впервые, каких-то два дня назад. Господи, казалось, полжизни прошло с тех пор, как он стоял здесь, обжигаясь невероятно крепким чаем!
Огонь в кузнечном горне давным-давно погас, осталась только кучка коричневатого пепла в жаровне. Время от времени в трубу залетал ветер и фырчал, издавая странный резонирующий звук.
Пока он оглядывал мастерскую, этот порождаемый ветром звук проносился над ней зовом скорбящей души... фу-уум-фру-уум; перевернутый конус металлической вытяжки, опускающейся на кузнечный горн, сочувственно вибрировал.
Дзвид оглядел стальные полки. Денатурат, инструмент для работы по металлу, мотки веревки, мотки электрического провода, жестянка «Суорфега» (который дядя в конце дня втирает в могучие руки, чтобы снять грязь), утюг, который старик, должно быть, как раз чинил, коробки с гвоздями, гайками, шайбами, болтами (все методично рассортирована по размеру), радио, которое он, наверное, слушал, выстукивая молотом ритм музыки.
Вся мастерская была тщательно прибрана, что, наверное, отражало дядин упорядоченный ум.
На металлической полке поверх сложенной тряпки лежал меч, над которым работал старик.
Со времени визита Давида он, должно быть, отдал ему не один час работы; меч еще не был закончен, но форма клинка была уже выведена. Длинный клинок сходился к острию. Рукоять была еще не завершена, но противовес, медный шар размером с куриное яйцо, уже был приварен на место, и гарда поставлена. В целом меч до странности напоминал Экскалибур короля Артура.
В версии Леппингтонов это был — как называл его дядя? — Хельветес? Да, вот именно, Хельветес, что означает «кровавый» или «напоенный кровью».
По легенде, меч вытащили из брюха рыбины, обитавшей в подземном озере.
Дэвид коснулся клинка. Металл был еще тусклым, и режущая кромка не заточена.
Он провел большим пальцем по подушечкам остальных пальцев так, как делают обычно, проверяя, нет ли пыли на полке или завитушках. Только сейчас Дэвид в кончиках пальцев испытал легкое покалывание.
Он снова коснулся клинка. На этот раз покалывание распространилось от кончиков пальцев до самого запястья, потом защекотало по руке до локтя, будто он тронул клеммы промышленной батареи.
Не успев еще осознать, что делает, он подхватил меч за рукоять и начав проверять его вес и балансировку.
Меч словно ждал, чтобы он взял его в руки. Дэвиду показалось, что клинку место здесь: как будто он когда-то уже владел мечом и лишь на время его лишился.
Он провел пальцами по лезвию. Слишком тупое, более чем тупое, даже огурца не разрежет.
Дэвид быстро оглядел мастерскую. В дальнем ее конце стоял электрический точильный станок, на котором дядя, очевидно, затачивал инструмент.
Кожу Дэвида еще покалывало, но он чувствовал себя на коне. Не прошло и нескольких секунд, как он включил станок. Завращался точильный камень.
С мгновение Дэвид, нахмурившись, глядел на него. Он не прикасался к подобным станкам с четырнадцати лет, с уроков труда в школе.
Усмехнувшись, он прислонил клинок к белому диску из оксидированного алюминия, а диск уже вращался со скоростью более трех тысяч оборотов в минуту. Ослепительным дождем полетели искры.
Кивнув самому себе, Дэвид улыбнулся. Возвращались школьные навыки. Он вновь прислонив клинок к точильному кругу. На пол каскадом посыпались искры; Дэвид осторожно изменил угол наклона, так чтобы край диска отшлифовал металл до тонкого, острого, как скальпель, лезвия.
Ветер фырчал в трубе, Дэвид почти зажмурил глаза — чтобы полностью сосредоточиться, а также для того, чтобы уберечься от ослепительного каскада искр, — и погрузился в работу.
3
Через несколько секунд после того, как ее вытащили из лифта в подвале гостиницы, Бернис протащили через зияющий дверной проем в туннель.
Шок подавил любые попытки кричать — после ее первого вопля полнейшего ужаса. Девушка не то что орать во все горло, дышать едва могла от страха.
Внезапно она словно лишилась ног — почувствовала, как жилистые руки сомкнулись вокруг ее ног и тела и ее горизонтально понесли — так, как носят широкий, свернутый в трубу ковер.
Тьма была абсолютной.
До Бернис доносился скрежет тяжелого дыхания. Сколько их было здесь, она не знала. Восемь? Десять? Двадцать?
Воздух туннеля холодил лицо, пальцы плотно вжимались в атлас юбки, сдавливая Бернис ноги.
В голове у нее все смешалось; за веками мельтешили искры; она хватала ртом воздух, с усилием проталкивая его потом в легкие; сердце как пойманная птица колотилось о грудную клетку.
Ребенком она смотрела старые приключенческие фильмы с погонями на автомобилях. Ее неизменно занимали сцены, в которых машина проламывает заграждение и обрушивается с края скалы в пропасть. Каких-то несколько секунд водитель так и сидит за рулем, уставившись в лобовое стекло, в то время как машина летит вперед, потом вниз ло длинной мучительной дуге.
О чем он тогда думает? — спрашивала она себя, расширив от удивления глаза и прижав руку к губам. Он знает, что машина разобьется о камни внизу, он знает, что она немедленно взорвется огненным шаром (они ведь всегда взрываются после катастрофы в кино, ведь так?). Он знает, что умрет.
Так о чем же он думает в эти несколько секунд свободного парения перед смертельным ударом?
Теперь она знает. По ней пронеслась лавина страха, подернутого огненными нитями ужаса. Она думала обо всем и обо всех. Она подумала о том, как ей вырваться из этих рук и с криком убежать в безопасное место (но эти руки как сталь, Бернис, отсюда не вырваться); она подумала о том, как эти мертвые губы прикасаются к ее шее за секунду до того, как зубы прокусят кожу; она подумала о том, как будет умирать...
О...
Она принялась корчиться и извиваться; ее внезапно обострившиеся чувства зафиксировали давление роскошных сапог из черной лакированной кожи на икры; льнущие к голеням черные чулки; шелковистую прохладу атласа и шелков о кожу на животе и спине; слабое покалывание кружева перчаток, обнимающих ее руки, запястья и локти.
И холодный воздух на обнаженной коже лица и горла — будто к ним прижимают ледяные стекла.
Она остро сознавала, что ее уносят вниз, уносят через грязное горло туннеля в чрево земли. И нет ничего, что она могла бы сделать, чтобы спастись.
Она как водитель в приключенческом фильме, водитель, чья машина рухнула с края скалы...
...падает вниз, кувыркаясь, кувыркаясь...
И в любую секунду может удариться о камни. Теперь в любую секунду двадцатитрехлетняя Бернис Мочарди может встретиться со своей судьбой — во всем сотрясающем кости столкновении машины со дном каньона.
И тут к ней вернулся голос, и именно тут она наконец закричала по-настоящему.
Шок подавил любые попытки кричать — после ее первого вопля полнейшего ужаса. Девушка не то что орать во все горло, дышать едва могла от страха.
Внезапно она словно лишилась ног — почувствовала, как жилистые руки сомкнулись вокруг ее ног и тела и ее горизонтально понесли — так, как носят широкий, свернутый в трубу ковер.
Тьма была абсолютной.
До Бернис доносился скрежет тяжелого дыхания. Сколько их было здесь, она не знала. Восемь? Десять? Двадцать?
Воздух туннеля холодил лицо, пальцы плотно вжимались в атлас юбки, сдавливая Бернис ноги.
В голове у нее все смешалось; за веками мельтешили искры; она хватала ртом воздух, с усилием проталкивая его потом в легкие; сердце как пойманная птица колотилось о грудную клетку.
Ребенком она смотрела старые приключенческие фильмы с погонями на автомобилях. Ее неизменно занимали сцены, в которых машина проламывает заграждение и обрушивается с края скалы в пропасть. Каких-то несколько секунд водитель так и сидит за рулем, уставившись в лобовое стекло, в то время как машина летит вперед, потом вниз ло длинной мучительной дуге.
О чем он тогда думает? — спрашивала она себя, расширив от удивления глаза и прижав руку к губам. Он знает, что машина разобьется о камни внизу, он знает, что она немедленно взорвется огненным шаром (они ведь всегда взрываются после катастрофы в кино, ведь так?). Он знает, что умрет.
Так о чем же он думает в эти несколько секунд свободного парения перед смертельным ударом?
Теперь она знает. По ней пронеслась лавина страха, подернутого огненными нитями ужаса. Она думала обо всем и обо всех. Она подумала о том, как ей вырваться из этих рук и с криком убежать в безопасное место (но эти руки как сталь, Бернис, отсюда не вырваться); она подумала о том, как эти мертвые губы прикасаются к ее шее за секунду до того, как зубы прокусят кожу; она подумала о том, как будет умирать...
О...
Она принялась корчиться и извиваться; ее внезапно обострившиеся чувства зафиксировали давление роскошных сапог из черной лакированной кожи на икры; льнущие к голеням черные чулки; шелковистую прохладу атласа и шелков о кожу на животе и спине; слабое покалывание кружева перчаток, обнимающих ее руки, запястья и локти.
И холодный воздух на обнаженной коже лица и горла — будто к ним прижимают ледяные стекла.
Она остро сознавала, что ее уносят вниз, уносят через грязное горло туннеля в чрево земли. И нет ничего, что она могла бы сделать, чтобы спастись.
Она как водитель в приключенческом фильме, водитель, чья машина рухнула с края скалы...
...падает вниз, кувыркаясь, кувыркаясь...
И в любую секунду может удариться о камни. Теперь в любую секунду двадцатитрехлетняя Бернис Мочарди может встретиться со своей судьбой — во всем сотрясающем кости столкновении машины со дном каньона.
И тут к ней вернулся голос, и именно тут она наконец закричала по-настоящему.