Кларк Саймон. Вампиррова победа

   Теперь она чувствовала, как успокаивается, как в голове у нее проясняется.
   Подбежав к гостинице, она отперла дверь, сдернула с крючка кожаную сумку и вернулась к машине.
   Было начало девятого.
   Ветер дул все сильнее, извлекая звуки, которые были жалобными — и столь же темными, как кровь в недрах сердца.
   Она постоянно оглядывалась по сторонам, ожидая увидеть, как тьма извергает поток подпрыгивающих белых голов.
   Несмотря на то что руки и ноги у нее дрожали, она двигалась целеустремленно, без малейшего намека на панику. Она двигалась как автомат, пальцы работали слаженно, когда она открывала дверцу, забиралась в машину, бросала сумочку на сиденье рядом с водительским.
   Заведя мотор, она выехала со стоянки, бормоча сквозь зубы:
   — Ну ладно, Джек. Это за тебя.

2

   В туннеле Дэвид поднял глаза. Водянистый желтый свет уличного фонаря проникал через решетку высоко над головой. Он протянул руку и коснулся стены перед собой, надеясь, что на самом деле ее здесь нет, что она окажется просто жестокой шуткой, иллюзией.
   Не оказалась.
   — Мне очень жаль, — пробормотал он. — Мы в тупике.
   — Что теперь? — спросила Бернис.
   — Нам придется вернуться тем же путем и попробовать другой туннель.
   Она кивнула. На лице девушки не было никакого выражения, она не в силах была больше испытывать что-либо; во всяком случае пока. Все чувства — страх, ненависть, отвращение — выдоены из нее; она суха как бумага, сердце ее пусто.
   Они медленно двинулись назад по собственным следам, Дэвид вновь возглавил маленькую процессию, сжимая в вытянутой руке меч.

3

   Электра подъехала к больнице.
   Повсюду ярко горел свет. Были часы посещений, и автостоянка была полна.
   Она припарковала машину на месте, зарезервированном для доктора Перро (об этом она узнала из таблички). Потом, захватив сумочку, она выбралась из машины и направилась ко входу в больницу.
   Ее мысли бежали впереди, будто разведывая дорогу.
   Она знала, какое ей нужно отделение и то, что Джорджа Леппингтона поместили в палату в стороне от главной.
   В коридорах, наверное, полно народу. Никто ее не заметит.
   Но они заметят кровь у тебя на руке, одернула она саму себя. Кровь Джека, оставшуюся на тебе оттого, что ты пыталась подхватить его, когда он падал, умирая, с вырванным горлом.
   Она быстро вернулась к машине, достала с заднего сиденья пальто и повесила его на испачканную кровью руку. Вот так, это все спрячет. Потом она накинула ремень сумки на плечо и снова двинулась к больнице.
   По вестибюлю слонялись люди. В основном это были посетители: входящие, или выходящие, или покупающие напитки, и конфеты, и шоколад в автоматах. Была здесь и пара медсестер — эти спешили по собственным делам.
   Все так же невозмутимо Электра быстро поднялась по лестнице, потом пошла по выкрашенным тускло-зеленым коридорам в сторону общих палат. После того как она так долго пробыла в полутемных туннелях, свет ламп казался ей ужасающе резким. Само сияние было будто пара больших пальцев, давящих ей на глазные яблоки.
   Нет, сказала она самой себе, не позволяй себе отвлекаться. Сохраняй спокойствие. Сохраняй сосредоточенность.
   Вот оно.
   Она ступила в боковую палату. Здесь была только одна кровать. На кровати лежал старик. Она сразу его узнала. Джордж Леппингтон. Всю ее жизнь он был неизменной составляющей города.
   Леппингтон лежал пластом на спине. Повязки на голове были ярко-белыми. Настолько белыми, что она вновь почувствовала давление на глаза. Тоненькая ниточка острой боли бежала от сетчатки через глазные яблоки, по глазному нерву и недрам ее мозга.
   Она моргнула.
   Боль осталась.
   Не важно.
   Электра быстро прикрыла за собой дверь. И вновь никаких лишних движений; ее жесты и осанка как будто говорили, что она член семьи больного, который хочет провести с ним несколько минут наедине.
   Она приблизилась к кровати.
   Трубка внутривенных вливаний бежала от мешка с физиологическим раствором на стойке к локтю старика.
   Старик, казалось, глубоко спал. Но Электра видела, как шевелятся бледные губы, словно он ведет беседу с кем-то, кого она не видит. Быть может, в ином измерении за нашим, подумала она, он говорит с древним богом викингов, с Тором. Быть может, он, дрожа от благоговения, объясняет, что его племянник Дэвид Леппингтон отрекся от наследия Леппингсвальтов. Может, старик молит дать ему еще силы, чтобы перенести ее в тварей, которые, без сомнения, уже сейчас отвратительными волнами несутся по туннелями под ее ногами. Электра поежилась. Каков будет ответ Тора? Подобен ли его голос раскатам грома? Доволен ли он тем, как новый принц тьмы, Майк Страуд, взялся вести вампиров в священный поход?
   Она поглядела на старческое лицо с закрытыми глазами, которое так напоминало лицо Дэвида, на густые белые брови и длинные ресницы, лежащие на щеке.
   В глубине души Электра чувствовала, что контролирует события; она знала, что не отступит перед тем, что она собирается сделать. И что не будет испытывать чувства вины.
   Она быстро открыла прикроватный столик. Внутри были мотки трубки для внутривенных вливаний, свернутый в кольцо жгут, розовые салфетки для рта в пластиковых мешочках, коробка бумажных полотенец и тюбик увлажняющего крема для предотвращения пролежней.
   Взгляд ее впитывал содержимое тумбочки.
   Да, здесь есть все, что ей нужно.

4

   — Дэвид? Ну надо же, Дэвид, мне не пришлось даже разыскивать тебя, а? Вы вернулись по собственной воле.
   Дэвид замер посреди туннеля. Позади него остановились Бернис и Максимилиан.
   Он поднял меч. Страуд с улыбкой поцокал языком. По обеим сторонам бок о бок с ним стояло более двадцати белоголовых вампиров.
   — Что, надо думать, туннель зашел в тупик? — Страуд улыбнулся. — Мертвый тупик. Ну не совершенная ли метафора для вашего положения, столь затруднительного в данный момент? — Улыбка вампира стала шире. — Так куда вы теперь побежите?
   — Прямо по вам, если придется, — ответил Дэвид, направляя острие меча в лицо твари.
   — Давай же, Дэвид, — усмехнулся Страуд. — Отруби мне голову, что же ты медлишь?
   — Похоже, именно это и придется сделать.
   — Когда меня окружает такая преданная стража? Сомнительно, что тебе удастся подойти ко мне и на дюжину шагов.
   — Чего ты, черт побери, добиваешься, Страуд? — горько спросил Дэвид. — К чему разжигать всю эту ненависть?
   — Ты сам прекрасно знаешь. Внешний мир уничтожил семью Леппингтонов. Уничтожил их экономически и как единый клан. Ненависть твоего дяди — его страстная ненависть — ко всем тем, кто повинен в преступлениях против вашей семьи дала нам... — он жестом обвел собравшихся вампиров, — дала нам новый контракт на жизнь. Дала нам не только жизнь, но и славную цель.
   — Так ты намерен начать наступление на внешний мир с помощью войска вампиров?
   — Конечно. В общих чертах план тебе известен. Твой дядя рассказывал его тебе достаточно часто, когда ты, карапуз, сидел у него на коленях.
   — Но чего вы этим добьетесь?
   — Уничтожения христианства.
   — Но тебе-то ничего не достанется. Ты же слышал выражение «пиррова победа». Это означает, победа, которая досталась столь дорогой ценой, что она того не стоит. Это все, что ты сможешь получить. Тебе никогда не добиться ничего ценного, тебе никогда не создать новой империи. Ты и твои монстры способны только разрушать. Твоим царством станут населенные вампирами руины. В нем не будет души. Мертвый мир.
   Майк улыбнулся, но это была холодная, полная ненависти улыбка.
   — Что за чудесное красноречие. Видишь ли, ты мог бы стать императором. Вместо этого ты отрекся от своей ответственности и от престола. Ты мог бы...
   Дэвид взмахнул мечом. Еще один шаг — и он отрубил бы вампиру голову, а так меч прошел мимо.
   — Провальная попытка, Дэвид, — улыбнулся Страуд. — Э, глянь-ка сюда. Вижу, у нас пополнение. Рослый молодой рядовой, гм?
   Он отступил в сторону.
   — Джек. Господи, ты... — Голос Дэвида стих. За спиной у него охнула Бернис.
   Перед ними стоял Блэк. Свет в его глазах изменился. Теперь он был темнее. Теперь в этих глазах стояло Зло.
   Дэвид опустил взгляд, чтобы увидеть разорванное горло и окровавленную футболку.
   — Вот именно, Дэвид. Мистер Блэк — теперь один из нас. В точности как будете и вы двое, Бернис и Дэвид. Боюсь, Максимилиана придется отвергнуть. Понимаешь ли, его гены ни на что не годны, их не переделаешь. — Он рассмеялся собственной шутке. — Следовательно, когда через несколько мгновений он умрет, он и останется мертвым. А теперь... — Он оглядел остальных вампиров, прежде чем вновь остановиться взглядом на Дэвиде и Бернис. — Ну что, завершим эту фазу вашего бытия?

5

   В больнице Электра быстро вынула из прикроватной тумбочки пластиковый пакет с салфетками для вытирания рта. Из коридора доносились голоса. Она в напряжении помедлила, ожидая вот-вот увидеть, как открывается дверь и входит сестра. Голоса стали громче. Потом начали стихать.
   Со вздохом огромного облегчения Электра высыпала салфетки на прикроватный столик.
   Потом осторожно открыла пластиковый пакет. Пакет был из прозрачного полиэтилена, на деле довольно прочного.
   Уж конечно, достаточно прочного.
   Руки Электры двигались умело и спокойно. Одной рукой она приподняла голову старика. Тот все еще бормотал, беседуя с кем-то или чем-то, ей невидимым. Свободной рукой она натянула пластиковый пакет на голову старику.
   Покончив с этим, она пальцами собрала края пакета и затянула их на горле, затянула туже, удостоверилась, что полиэтилен образовал теперь воздухонепроницаемый манжет на шее.
   И тут же пакет на голове старика надулся от выдоха. Морщинки на пакете разгладились — с хрустом натянулся полиэтилен.
   Когда старик вдохнул, мешок осел. Пластик приник к контурам лица; создавалось впечатление, что перед Электрой — голова в пластиковой вакуумной упаковке. Омерзительно, но она не отступала.
   Джордж Леппингтон выдохнул. На этот раз мешок запотел, так что черты лица человека, лежащего без сознания, стали размыты.
   Она не двинулась с места, обеими руками крепко держа пакет на горле старика, слушая, как пакет скрипит при каждом вдохе и выдохе.
   Теперь ритм дыхания убыстрился — двуокись углерода постепенно заменяла в пакете кислород.
   Она чувствовала, как дрожит под ее ладонями шея.
   Она глядела сквозь запотевший пластик.
   Господи милосердный. Пара голубых глаз глядела на нее в ответ.
   И в этих глазах стояла ярость. Выражение лица было яростным и свирепым.
   Господи, о Господи, только не очнись... пожалуйста, только не очнись.
   Несмотря на то что глаза открылись, старик, похоже, так и не пришел в сознание.
   Господи милосердный. Не очнись. Пожалуйста, только не очнись!
   Бормотание, извергающееся изо рта старика, стало громче. Дрожь тела превратилась в конвульсии. Она поглядела на крупные руки, сжавшиеся в кулаки.
   И все же она не отпускала своей хватки.
   Пусть воздух станет ядовитым. Пусть он задохнется. Пусть эта сволочь задохнется, думала Электра с такой жгучей яростью, что на глазах у нее выступили слезы.
   Тело старика дрожало теперь с такой силой, что сотрясало кровать, и та ударялась о стену. И даже будучи без сознания, старик, задыхаясь, хрипел.
   Господи, они услышат; кто-нибудь придет!
   Ее остановят.
   И она уже ничего не сможет поделать.
   Стиснув зубы, она крепче сжала пакет. На губах старого Леппингтона выступили пузыри слюны; нос стал ярко-красным, потом так же внезапно побелел, пока не стал белым, как наволочка на подушке, на которой он лежал.
   Грудь поднялась, но этот огромный вдох лишь погнал по пакету теперь уже ядовитый воздух.
   Из груди старика послышалось низкое бульканье, которое становилось все громче, громче, громче.
   Потом прекратилось.
   Внезапно со всем было покончено.
   Концентрация двуокиси углерода привела к остановке сердца.
   С пусто прозвучавшим вздохом тело расслабилось.
   Давай же, еще не конец, прошептала она самой себе.
   Проверив пульс, чтобы убедиться, что жизнь оставила это восьмидесятичетырехлетнее тело, Электра стащила с головы пластиковый пакет, потом аккуратно собрала в него салфетки для вытирания рта. Пакет с салфетками она вернула на место в тумбочку, положив его в точности так же и на то же место, где он лежал.
   Проклятие.
   Из носа старика бежал ручеек крови. Верный признак удушья.
   Черт, ничего не кончено — далеко не кончено.
   Она опрокинула на кровать свою сумку.
   Ключи от машины, три тампона, карандаш, перьевая ручка, маникюрные ножницы. Пара тюбиков помады.
   Двигаясь теперь с почти сверхъестественной скоростью, она выхватила из шкафчика бумажное полотенце, стерла кровь с ноздри. Потом разрезала ножницами тампон пополам, после чего вставила по половинке тампона в каждую ноздрю. Ловко подхватила карандаш и затолкала половинки тампона как можно глубже в ноздри. Она надавливала так сильно, что сломался карандаш.
   Быстро заменить карандаш ручкой. Несколько секунд спустя половинки тампона были уже затолканы так далеко, что их не было видно. Там они вздуются от соприкосновения с кровью, сочащейся из лишенных кислорода легких. Если повезет, они напрочь перекроют поток крови.
   Потом, разжав челюсти мертвеца, она отклонила его голову назад и затолкала оставшиеся два тампона ему в глотку. На сей раз пришлось воспользоваться средним пальцем, чтобы затолкать их ему в горло достаточно далеко, чтобы их не заметил измотанный врач, который будет составлять свидетельство о смерти старого Леппингтона. Благодаря закупоренным воздушным путям не будет никакого симптоматического потока крови, который мог бы возбудить подозрения врача и навести на мысль о том, что старик мог умереть от удушья. Что до доктора (хотелось бы надеяться, замотанного), он установит, что больной просто умер от сердечной недостаточности, вызванной весьма преклонным возрастом и обостренной взрывом динамита.
   Старик лежал теперь неподвижно. Уста его безмолвствовали; глаза глядели в потолок. Они ничего не видели. Они больше никогда ничего не увидят.
   Уничтожив все следы своего посещения, Электра набросила ремешок сумки на плечо, сложила и перекинула через руку пальто, а потом вышла из палаты.

Глава 45

   Лавиной нарастал странный звук. Он поднимался из нижних туннелей, будто шум надвигающейся бури.
   Дэвид почувствовал, как Бернис схватила его за руку. Глянув на девушку, он увидел, что глаза ее полны страха.
   А звук все нарастал.
   Потом он сообразил, что это.
   Огромный вздох.
   Повсюду вокруг него белоглавые вампиры испускали невероятный вздох не то печали, не то облегчения. При этом они зажимали руками уши и трясли головами, словно пораженные горем, столь же невыносимым, сколь и внезапным.
   Блэк придвинулся вперед в озерцо света, отбрасываемого через решетку уличными фонарями. Он огляделся по сторонам, на его татуированном лице возникло озадаченное выражение.
   Теперь Дэвид вернулся взглядом к Страуду: тот тоже казался встревоженным. Он все встряхивал головой, как будто на него внезапно нашел приступ головокружения.
   — В чем дело? — прошептала Бернис. — Что с ними происходит?
   — Не знаю. Но это наш шанс. Беги!
   Но уйти дальше чем на несколько шагов им не удалось. Когда они пытались прорваться мимо Страуда, вампир бросился вперед и схватил Бернис за запястье. Он все еще тряс головой, губы его кривились от боли, но за свою жертву он держался цепко.
   — Никуда ты не уйдешь! — загремел он. — Ты моя! А повсюду вокруг них стенали белоглавые вампиры, словно охваченное горем семейство оплакивало кончину отца.
   Твари прижимали руки к вискам, неистово раскачивались из стороны в сторону и, выли так, что звук, эхом отдававшийся от стен, болезненно резал слух.
   — Дэвид! — вскрикнула Бернис, пытаясь вырваться из хватки Майка Страуда, который все так же тряс головой, будто внезапно потерял ориентацию.
   Блэк оглядывал стенающих вампиров, сам, очевидно, пребывая в смятении.
   Сжав рукоять меча обеими руками, Дэвид двинулся вперед к Страуду, который держал отчаянно вырывающуюся девушку с такой же легкостью, как будто это был маленький ребенок.
   — Оставь ее в покое! — С внезапным криком Максимилиан бросился на Страуда. — Отпусти ее... ты делаешь ей больно!
   Невидимым глазом движением Страуд безжалостно бросил Бернис на пол и схватил размахивающего кулаками Максимилиана. Мгновение спустя вампир припал ртом к его горлу.
   Дэвид в ужасе смотрел, как двигается, разрывая вены, челюсть вампира.
   И вот Страуд отбросил Максимилиана в сторону, словно выбрасывал мешок ненужного хлама. Вампир поглядел на Дэвида, глаза его сияли, подборок был омыт кровью. Усмехнувшись, он выплюнул что-то себе под ноги. И Дэвид распознал окровавленный кусок человеческой трахеи. Вампир вырвал Максимилиану адамово яблоко.
   — Вот вам! — Страуд отплевывался, как от отвратительного вкуса. — Что я вам говорил? Дурная кровь.
   — Ублюдок, — выкрикнул Дэвид. — Жалкий ублюдок!
   Полная неприкрытого зла ухмылка Страуда стала шире, зубы были окрашены красным.
   — Ты можешь поглядеть, если хочешь, мой милый мальчик!
   Наклонившись, он схватил Бернис за волосы.
   — Э... Отпусти меня, ты, грызун! — ни с того ни с сего хрюкнул Страуд.
   Максимилиан еще не был мертв. Кровь хлестала из раны у него на горле, но одной рукой он вцепился в ногу Страуда.
   Дэвид понял, что вот он — его шанс.
   Когда вампир перегнулся в талии, Дэвид занес меч снизу. И клинок взметнулся вверх огромной сверкающей дугой.
   Удар пришелся в основание шеи вампира. Все еще острый как бритва клинок прошел гладко и чисто, перерубая позвоночник, мускулы, артерии и, наконец, дыхательное горло.
   Отрубленная голова покатилась по кирпичному полу; тело дернулось вверх и на краткое мгновение застыло в стоячем положении, спазматически подергивая руками. Из открытой раны плескала, рвалась на свободу желтая жидкость.
   Секунду спустя тело рухнуло наземь кучкой подергивающихся конечностей.
   Теперь Дэвид не медлил.
   Он занес меч как серп, чисто обезглавливая тварь, бывшую Джейсоном Морроу.
   Он ожидал нападения белоголовых вампиров, но те, казалось, были слишком погружены в собственные терзания. Сжимая головы длинными пальцами, они стенали и раскачивались взад-вперед, будто на них разом обрушились все тяготы и невзгоды на свете.
   Теперь дорогу им заступил Джек Блэк. Глаза гиганта казались тусклыми и пустыми, без тени какой-либо мысли. Хотя физически Блэк уже превратился из человека в вампира, ментальный переход ему еще только предстоял.
   Дэвид сообразил, что происходит. Разум вампира еще только укоренялся в этом мертвом мозгу, неуверенно нащупывая дорогу к рукам и ногам, как водитель, осваивающийся за рулем незнакомого автомобиля.
   Дэвид занес меч высоко над головой. На этот раз он опускал его прямо вниз, словно рубил сушняк. Что-то не из этого мира, очевидно, придало силы его рукам и направило удар, что-то, что сияло светом и чистейшим золотом.
   Потому клинок меча ударил в макушку бритой головы Джека Блэка с силой, какой ни за что бы не найти в себе самом Дэвиду.
   Все словно происходило в замедленной съемке. Дэвид видел, как заточенный клинок прорезает скальп, проходит через лоб, вниз по центру носа, как острый нож разрезает дыню пополам.
   Внезапно вспыхнув невообразимой голодной яростью, глаза вампира уставились на Дэвида.
   Существо, бывшее некогда Джеком Блэком, воздело руки, готовое размозжить череп своего врага.
   Но клинок было уже не остановить: будто сам архангел Гавриил направлял этот последний удар в едином чистом и неостановимом падении.
   Прежде чем меч прорезал верхнюю губу, порыв воздуха вырвался изо рта существа, явив последнее слово:
   — ЛЕППИНГТОН...
   Меч прошел через середину рта.
   Дэвид не применял больше никакой силы. Меч продолжал падать по собственной воле, легко и гладко прорезая центральную линию горла, затем трахеи, прорезал ключицу, вниз через ребра и живот, чтобы выйти между ног в паху.
   И в это мгновение ровно разрезанное посередине тело распалось на две одинаковые части.
   Стенания белоголовых вампиров превратилось в подобный свисту визг.
   Рука вцепилась ему в локоть.
   — Дэвид!
   Во тьме он увидел лицо Бернис.
   — Дэвид, пойдем. Оставь их!
   Прежде чем они успели сделать хотя бы один шаг, пронзительный вопль смолк — будто где-то нажали кнопку.
   И в это мгновение вампиры распались. Взяли и распались.
   Они рухнули взметающимися облаками пыли, которая отблескивала темно-желтым в свете уличных фонарей, проникающем сквозь водосточные решетки в потолке.
   Тут и там из горок мельчайшей пыли торчали ребра, бедренные кости, челюсти.
   Внезапная тишина, казалось, давила на уши.
   Дэвид поднял глаза вверх. В голове его еще эхом отдавались похоронные крики тварей, становясь все слабее, бледнея, словно отзвуки их растворялись в туннелях, чтобы умереть где-то под городом.
   Быть может, они оплакивали, звали будущее, которое никогда не наступит. Будущее, в котором вампиры унаследовали землю. Теперь для них оно потеряно. Вампиры проиграли.
   Он покачал головой; на зубах у него скрипела зависшая в воздухе пыль, в которую распались тела этих мертвых существ. Пыль, которая осела у него на губах ядовитым налетом.
   Медленно, устало — с мучительной, ноющей усталостью — он поднял голову. Бернис встала, протягивая руку.
   Он осторожно взял протянутую руку девушки — теперь не было нужды бежать.
   У их ног лежало тело Максимилиана Харта; глаза Максимилиана были закрыты, как будто он спал. Вероятно, надгробного камня у этого человека не будет никогда, подумал Дэвид. Но если есть на этом одиноком и зачастую нечестном свете справедливость, у Максимилиана Харта будет свое надгробие: огромное и высеченное из гранита, оно возвысится над всеми остальными. И под именем МАКСИМИЛИАН ХАРТ должно стоять слово, выбитое так глубоко, чтобы оно никогда не поблекло от времени, не потрескалось от стужи, не стерлось бурями. И это слово будет:
   ГЕРОЙ.
   Крепко взяв Бернис за руку, Дэвид пошел прочь из туннелей.

Во тьме завершается...

1. Год спустя

   Ровно год спустя после похорон Джорджа Леппингтона все трое — Бернис Мочарди, Дэвид Леппингтон и Электра Чарнвуд — собрались на обед в «Городском гербе».
   Весна уже прогнала зиму в ее северное убежище еще на несколько месяцев. Листья боярышника и ив по берегу реки разворачивались свежей новорожденной зеленью. Появились юные птенцы, пятнистые и почему-то ослепительно свежие с виду, и шумно зачирикали в гнездах. Через задний двор гостиницы неслышно брела крупная мама-кошка, а за ней следом — четыре котенка, пухлые и пушисто-рыжие.
   Солнце соскользнуло вниз, чтобы лечь на вершины холмов и окрасить золотом небесных барашков; в воздухе зависла тишина. Ощущение мира и покоя снизошло на древний город Леппингтон, затихающий после еще одного дня. На рыночной площади рабочие в люминесцентно-оранжевых нейлоновых жилетах сметали мусор: узлы веревок, капустные листья, бумажные пакеты, газеты. Один из метельщиков заметил кассету любительской видеокамеры, лежащую на дне мусорного бака. Пленка из нее была вытащена и лежала теперь, свившись черной путаницей блестящих петель. Весело посвистывая, он бросил кассету в вагонетку к прочему хламу. На кассете имелась наклейка, а на ней — надпись от руки: «ВИДЕОДНЕВНИК. СЫРОЙ МОНТАЖ».

2. Песнь для мертвого героя

   Никто не знает настоящего имени Джека Блэка. Никто не знает, откуда он взялся, кто были его отец и мать. И за исключением троих, никто не знает, что, как и Максимилиан Харт, Блэк умер героем.
   Или что он умер вампиром.
   Но сейчас, когда две половины его головы закопаны отдельно от двух половин его тела, останки эти вполне смертны; они гниют в земле, как и любые другие. Хотя стоит сказать, что покоятся эти смертные останки не в освященной земле. Вместо этого тело лежит вдали от города, на склоне холма, продуваемого всеми ветрами.
   Голова лежит на берегу реки, чуть ниже по течению от «Городского герба», под плакучими ивами.
   Иногда Электра Чарнвуд посещает то место на речном берегу, где закопана голова. Она глядит, как вода вскипает белой пеной у валунов, чувствует, как ветер треплет ее иссиня-черные волосы и обвивает ее тело, и думает, не пытается ли это сама природа обнять ее.
   Потом она сидит на поваленном дереве и смотрит на лоскут земли, скрывающий голову Джека. Теперь она научилась свободно плакать. Иногда — не часто — она рассыпает здесь по берегу пригоршню белых лепестков. Потому что в некоторых частях света белые цветы — символ траура.
   Электра все еще просыпается среди ночи, когда в окно струится лунный свет; тогда она, случается, чувствует чье-то присутствие — кто-то ходит по гостинице. Это что-то движется с огромной скоростью, плавно взлетает вверх по лестницам, чтобы пронестись по коридору к ее двери. Потом она чувствует, как оно вышагивает по коридору за ее дверью. Взад-вперед, взад-вперед, босые ступни вдавливаются в старый красный ковер.