Страница:
Итак, получается, во всем Комитете государственной безопасности совесть есть только у него одного? Отпив глоток, Зайцев задумался. Вероятно, нет. Только в центральном управлении работает несколько тысяч сотрудников, и еще многие тысячи на местах, и просто в силу закона больших чисел среди них должно найтись достаточное количество людей «хороших» (что бы ни понимать под этим). Вот только как их найти? Разумеется, если начать в открытую их искать, это будет означать неминуемую смерть — в лучшем случае, продолжительный тюремный срок. И это основополагающая проблема, которая стояла перед Зайцевым. Он не имеет возможности ни с кем поделиться своими сомнениями. Обсудить тревоги — ни с врачом, ни со священником… ни даже с женой Ириной…
Нет, ему остается уповать лишь на помощь бутылки водки, и хотя в определенном смысле алкоголь помогал ему думать, настоящим другом считать его было нельзя. Русские мужчины способны пролить скупую слезу, однако в данном случае и это не поможет. Ирина наверняка начнет задавать вопросы, на которые он не сможет ответить. Остается только лечь спать. Олег Иванович не сомневался, что сон тоже не поможет, и в этом он оказался прав.
Еще час размышлений и две рюмки водки наконец нагнали на Зайцева сонливость. Его жена мирно дремала перед экраном телевизора — Красная Армия снова одержала победу на Курской дуге, и фильм завершился началом долгого марша вперед, на Берлин, к рейхстагу, полного надежд и восторженного рвения идти в кровавый бой. Зайцев грустно усмехнулся. Сейчас ему только этого не хватало. Он отнес пустую рюмку на кухню, затем разбудил жену и проводил ее в спальню. Оставалось надеяться, что сон придет достаточно быстро. Этому должна была поспособствовать четверть литра водки в желудке.
Так оно и произошло.
— Знаете, Артур, а нам ведь очень многое неизвестно об этом сукином сыне, — заметил Джим Грир.
— Вы имеете в виду Андропова?
— Нам даже неизвестно, женат ли он, — продолжал зам по РА-работе, взглянув на Боба Риттера.
— Мы полагаем, что женат, однако Андропов, если у него и есть жена, никогда не появлялся с ней на официальных мероприятиях. Обычно мы узнаём об этих вещах именно так, — вынужден был признать зам по опер-работе. — Советское руководство, подобно донам мафиозных кланов, частенько прячет свои семьи. У них все просто помешаны на скрытности. Да, признаю, у нас не не слишком хорошо поставлена добыча информации такого рода, однако необходимо сделать одну оговорку: она не представляет никакой ценности.
— Ну, это не совсем так, — возразил Грир. — То, как человек относится к жене и детям, если они у него есть, помогает составить его психологический портрет.
— То есть, вы хотите, чтобы я поручил Кардиналу собрать информацию о личной жизни Андропова? Не сомневаюсь, он справится с этой задачей, но не станет ли это стрельбой из пушки по воробьям?
— Вы так думаете? Если Андропов регулярно бьет свою жену — это одно. Если он заботливый муж и любящий отец — это совсем другое, — продолжал настаивать зам по РА-работе.
— Андропов настоящий бандит с большой дороги. Для того, чтобы понять это, достаточно лишь взглянуть на его фотографию. Только посмотрите, как ведет себя его ближайшее окружение. Все настороженные, запуганные — то же самое можно было сказать про окружение Гитлера, — ответил Риттер. — Несколько месяцев назад группа американских губернаторов и конгрессменов летала в Москву посланниками sub rosa40 дипломатии. По возвращении домой губернатор штата Мериленд, либеральный демократ, сказал, что когда в приемный зал вошли советские лидеры, он сразу же выделил одного из них, решив, что по виду это настоящий бандит. И лишь затем губернатор Мериленда узнал, что это Юрий Владимирович Андропов, председатель Комитета государственной безопасности. Этот губернатор славился своим умением разбираться в людях, и его оценка была внесена в досье на Андропова, заведенное в Лэнгли.
— Ну, из этого мерилендца судья получился бы неважный, — заметил Артур Мур, который, разумеется, тоже ознакомился с оценкой Андропова. — По крайней мере, разбирать кассационные жалобы я бы ему точно не доверил. Он будет настаивать на том, чтобы повесить беднягу-преступника лишь за тем, чтобы проверить, порвется ли веревка.
Конечно, и в Техасе встречались время от времени подобные судьи, однако сейчас штат стал значительно более цивилизованным. В конце концов, лошадей, которых надо украсть, теперь меньше чем людей, которых надо убить.
— Ну хорошо, Роберт, что все же мы можем предпринять, чтобы слегка прощупать Андропова? — продолжал судья Мур. — Как-никак, судя по всему, именно он станет следующим генеральным секретарем. Я нахожу предложение Джеймса весьма интересным.
— Я посмотрю, что можно будет сделать. А почему бы не спросить сэра Бейзила, нет ли у него чего-нибудь на эту тему? У англичан такие дела получаются гораздо лучше, и, кроме того, мы при этом побережем своих людей.
— Я отношусь к Бейзилу с большой симпатией, но мне бы не хотелось быть перед ним в долгу, — ответил судья Мур.
— Джеймс, а ведь в Лондоне находится ваш протеже. Пусть этот вопрос задаст сэру Бейзилу Райан. Вы уже установили у него дома шифратор?
— Да, наши связисты должны были сделать это сегодня.
— Так позвоните своему мальчику и попросите его выяснить интересующий нас вопрос — как бы мимоходом, невзначай.
Грир перевел взгляд на директора ЦРУ.
— Артур, вы что скажете?
— Одобряю. Но только чтобы все было без лишнего шума. Предупредите Райана, что это в его собственных интересах.
Адмирал взглянул на часы.
— Хорошо, я займусь этим перед тем, как отправиться домой.
— Ну а теперь, Боб, скажите, каковы успехи в «Маске красной смерти»? — насмешливо поинтересовался судья Мур, просто чтобы закончить совещание на веселой ноте.
— Артур, давайте не будем слишком поспешно сбрасывать это со счетов, хорошо? Русские действительно окажутся смертельно уязвимы перед пулей определенного типа. Нам нужно лишь зарядить ее.
— Только не говорите об этом нашим конгрессменам. Они от страха наложат в штаны, — со смехом предостерег его Грир. — Мы ведь должны наслаждаться мирным сосуществованием с Советским Союзом.
— С Гитлером подобный номер не прошел. Сталин и Чемберлен пытались дружить с этим ублюдком, и куда это их привело? Джентльмены, русские являются нашими врагами, и, как это ни печально, истина состоит в том, что настоящий мир с ними невозможен, нравится это или нет. Наши мировоззрения настроены в совершенно разных тональностях. — Риттер поднял руки. — Да-да, знаю, мы не должны мыслить подобными категориями, но, хвала господу, наш президент разделяет эти взгляды, а мы по-прежнему подчиняемся ему.
Это замечание не требовало комментариев. На прошедших выборах все трое голосовали за нынешнего президента, несмотря на расхожую шутку о том, что двумя категориями людей, которых днем с огнем не сыскать в Лэнгли, являются коммунисты и… республиканцы. Да, у Рональда Рейгана железный характер и лисье чутье. Особенно это импонировало Риттеру, из всех троих самому нетерпеливому и задиристому.
— Хорошо. А теперь мне нужно подготовиться к слушаниям по бюджету, которые состоятся в Сенате послезавтра, — объявил Мур, заканчивая совещание.
Райан сидел за компьютером, мысленно повторяя сражение в заливе Лейте41, когда зазвонил телефон закрытой связи. Джек впервые услышал его непривычный, резкий звонок. Достав из кармана пластиковую карточку с ключом доступа, он вставил его в щель и снял трубку.
— Ждите, — сообщил механический голос. — Происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… установлена закрытая связь, — наконец объявил он.
— Алло, слушаю, — сказал Райан, гадая, кто из тех, у кого есть шифратор, может позвонить ему в столь поздний час.
Ответ оказался очевиден.
— Здравствуй, Джек, — приветствовал Райана знакомый голос.
В закрытой связи был один положительный момент: цифровая аппаратура передавала голос так отчетливо, словно собеседник находился в соседней комнате.
Райан взглянул на настольные часы.
— У вас уже поздновато, сэр.
— Но не так, как у вас в доброй старой Англии. Как семья?
— В основном, спит. Кэти, вероятно, читает какой-нибудь медицинский журнал. — Чем она обычно развлекалась на ночь вместо сидения перед телевизором. — Чем могу служить, господин адмирал?
— У меня есть для тебя одно маленькое дельце.
— Слушаю, — ответил Райан.
— Наведи справки, осторожно, как бы невзначай, относительно Юрия Андропова. Нам хотелось бы кое-что узнать о нем. Быть может, интересующая нас информация есть у сэра Бейзила.
— Что именно вы хотите узнать, сэр? — спросил Джек.
— Ну, женат ли он, есть ли у него дети.
— Нам неизвестно, женат ли Андропов?
Только сейчас до Райана дошло, что в досье на председателя КГБ эти данные отсутствовали, но он в свое время не обратил на это внимание, решив, что они находятся где-то в другом месте.
— Совершенно верно. Судья Мур хочет выяснить, известно ли что-нибудь на этот счет сэру Бейзилу.
— Хорошо, я спрошу у Саймона. Насколько это важно?
— Как я уже сказал, сделай вид, будто это интересует тебя лично. Как только что-нибудь узнаешь, перезвони мне отсюда — я имею в виду, из дома.
— Будет исполнено, сэр. Нам известны его возраст, дата рождения, образование и все такое, но мы не знаем, женат ли он и есть ли у него дети, так?
— Вот как порой бывает.
— Да, сэр.
Джек задумался. О Брежневе ЦРУ было известно все — кроме разве что размера его полового члена. Был известен даже размер платья, который носила его дочь Галина, — кто-то посчитал эту информацию настолько важной, что не поленился через посла в Бельгии выведать ее в магазине модной одежды, в котором любящий отец купил шелковое подвенечное платье. Но в Лэнгли не известно, есть ли жена у человека, который, скорее всего, станет следующим генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. «Господи, да ему же уже под шестьдесят, и неужели это никому не известно? Что за чертовщина?»
— Хорошо, сэр, я поспрашиваю. Полагаю, особых сложностей не возникнет.
— Ну а как дела в остальном? Как Лондон?
— Мне здесь нравится, и Кэти тоже, но она не перестает поражаться низкой эффективности британского государственного здравоохранения.
— Бесплатная медицина? Я не виню твою жену. Правда, сам я по-прежнему в случае чего обращаюсь в военно-морской госпиталь в Бетесде, однако, должен признаться, помогает то, что перед моей фамилией ставится маленькое слово «адмирал». Конечно, к вышедшему в отставку старшине отношение несколько другое.
— Не сомневаюсь.
Самому Райану очень помогало то, что его жена работала в клинике Джонса Гопкинса. Ему не приходилось иметь дело ни с одним врачом, у кого на халате не было бы нашивки «профессор», а, как выяснил Джек, в медицине, в отличие от остальных областей жизни, преподавательской работой действительно занимаются лучшие из лучших.
Сновидения явились после полуночи, хотя Олег не мог об этом знать. Стоял ясный солнечный день, и человек в белых одеяниях шел по Красной площади. У него за спиной оставался собор Василия Блаженного, а человек направлялся к мавзолею Ленина, не обращая внимания на потоки транспорта. Его окружали дети, и он ласково беседовал с ними, как это делал бы любящий родственник… или приходской священник. Только тут Олег понял, что это и есть священник. Но почему он облачен во все белое? Даже с золотым шитьем? Дети, четыре — пять мальчиков и девочек, держали священника за руки, глядя на него с невинными улыбками. И тут Олег обернулся. На трибуне гранитной гробницы, там, где они стоят во время Первомайских парадов, стояли члены Политбюро: Брежнев, Суслов, Устинов и Андропов. Андропов держал в руках винтовку и целился в маленькую процессию, пересекавшую площадь. Вокруг было полно других людей — безликих, спешащих по своим делам, не обращающих внимание на происходящее. Вдруг Олег оказался рядом с Андроповым и услышал его слова. Председатель КГБ спрашивал, есть ли у него право убить священника. «Осторожнее, Юрий Владимирович, не попадите случайно в детей,» — предостерегал его Суслов. «Да, будьте осторожнее,» — соглашался Брежнев. Устинов, подойдя к Андропову, переставил прицел винтовки. Никто не обращал внимания на Зайцева, который тщетно пытался привлечь к себе внимание.
«Но почему? — спросил он. — Почему вы хотите его убить?»
«Кто этот человек?» — спросил Андропова Брежнев.
«Не обращайте на него внимания, — огрызнулся Суслов. — Стреляйте же скорее, прикончите ублюдка!»
«Хорошо,» — сказал Андропов.
Он тщательно прицелился, и Зайцев не смог ничем ему помешать, хотя и находился совсем рядом. Затем председатель КГБ нажал спусковой крючок.
Зайцев оказался уже на площади. Первая пуля попала в ребенка, в мальчика, шедшего справа от священника, и тот беззвучно рухнул на брусчатую мостовую.
«Не в него, идиот, — целься в священника!» — словно бешеный пес взвизгнул Михаил Суслов.
Андропов выстрелил снова, на этот раз попав в маленькую белокурую девчушку, стоявшую слева от священника. Ее голова словно взорвалась красным облаком. Зайцев склонился над девочкой, желая ей помочь, но она сказала, что с ней все в порядке. Оставив ее, Зайцев вернулся к священнику.
«Берегитесь же!»
«Чего я должен беречься, мой юный друг? — ласково спросил священник. Он повернулся к детям. — Идемте, дети мои, сейчас мы увидимся с господом.»
Андропов выстрелил снова. На этот раз пуля попала священнику прямо в грудь. На белой одежде появилось кровавое пятно, размером и цветом похожее на бутон розы. Священник поморщился, но продолжал идти вперед, ведя за собой детей.
Еще один выстрел, еще один розовый бутон на груди, слева от первого. Священник замедлил шаг, но упорно шел дальше.
«Вы ранены?» — спросил Зайцев.
«Ничего страшного, — ответил священник. — Но почему ты его не остановил?»
«Но я же пытался!» — возмутился Зайцев.
Остановившись, священник обернулся и посмотрел ему прямо в глаза.
«Да?»
В это самое мгновение третья пуля поразила его в самое сердце.
«Да?» — снова спросил священник.
Теперь все дети смотрели не на него, а на Зайцева.
Очнувшись, Олег понял, что сидит в своей кровати. Часы показывали без нескольких минут четыре утра. Олег обливался потом. Ему оставалось только одно. Встав с кровати, он сходил в туалет, справил малую нужду и прошлепал босиком на кухню. Налив стакан воды, он сел у мойки и закурил сигарету. Ему хотелось полностью проснуться перед тем, как вернуться в кровать. У него не было никакого желания возвращаться в тот самый сон.
За окном простиралась притихшая ночная Москва. На пустынных улицах не было даже пьянчужки, бредущего, спотыкаясь, домой. И это тоже хорошо. В такой поздний час лифты в доме не работают. По просторной магистрали не проносилось ни одной машины, что было достаточно странно, но все же не так странно, как для какого-нибудь крупного города любой западной страны.
Наконец сигарета достигла своей цели. Зайцеву удалось полностью стряхнуть с себя сон, чтобы можно было снова ложиться спать. Но уже сейчас он понимал, что видение не оставит его. Большинство снов бесследно тает, подобно дыму сигареты, однако с этим сном такое не произойдет. Зайцев был в этом уверен.
Глава десятая
Нет, ему остается уповать лишь на помощь бутылки водки, и хотя в определенном смысле алкоголь помогал ему думать, настоящим другом считать его было нельзя. Русские мужчины способны пролить скупую слезу, однако в данном случае и это не поможет. Ирина наверняка начнет задавать вопросы, на которые он не сможет ответить. Остается только лечь спать. Олег Иванович не сомневался, что сон тоже не поможет, и в этом он оказался прав.
Еще час размышлений и две рюмки водки наконец нагнали на Зайцева сонливость. Его жена мирно дремала перед экраном телевизора — Красная Армия снова одержала победу на Курской дуге, и фильм завершился началом долгого марша вперед, на Берлин, к рейхстагу, полного надежд и восторженного рвения идти в кровавый бой. Зайцев грустно усмехнулся. Сейчас ему только этого не хватало. Он отнес пустую рюмку на кухню, затем разбудил жену и проводил ее в спальню. Оставалось надеяться, что сон придет достаточно быстро. Этому должна была поспособствовать четверть литра водки в желудке.
Так оно и произошло.
— Знаете, Артур, а нам ведь очень многое неизвестно об этом сукином сыне, — заметил Джим Грир.
— Вы имеете в виду Андропова?
— Нам даже неизвестно, женат ли он, — продолжал зам по РА-работе, взглянув на Боба Риттера.
— Мы полагаем, что женат, однако Андропов, если у него и есть жена, никогда не появлялся с ней на официальных мероприятиях. Обычно мы узнаём об этих вещах именно так, — вынужден был признать зам по опер-работе. — Советское руководство, подобно донам мафиозных кланов, частенько прячет свои семьи. У них все просто помешаны на скрытности. Да, признаю, у нас не не слишком хорошо поставлена добыча информации такого рода, однако необходимо сделать одну оговорку: она не представляет никакой ценности.
— Ну, это не совсем так, — возразил Грир. — То, как человек относится к жене и детям, если они у него есть, помогает составить его психологический портрет.
— То есть, вы хотите, чтобы я поручил Кардиналу собрать информацию о личной жизни Андропова? Не сомневаюсь, он справится с этой задачей, но не станет ли это стрельбой из пушки по воробьям?
— Вы так думаете? Если Андропов регулярно бьет свою жену — это одно. Если он заботливый муж и любящий отец — это совсем другое, — продолжал настаивать зам по РА-работе.
— Андропов настоящий бандит с большой дороги. Для того, чтобы понять это, достаточно лишь взглянуть на его фотографию. Только посмотрите, как ведет себя его ближайшее окружение. Все настороженные, запуганные — то же самое можно было сказать про окружение Гитлера, — ответил Риттер. — Несколько месяцев назад группа американских губернаторов и конгрессменов летала в Москву посланниками sub rosa40 дипломатии. По возвращении домой губернатор штата Мериленд, либеральный демократ, сказал, что когда в приемный зал вошли советские лидеры, он сразу же выделил одного из них, решив, что по виду это настоящий бандит. И лишь затем губернатор Мериленда узнал, что это Юрий Владимирович Андропов, председатель Комитета государственной безопасности. Этот губернатор славился своим умением разбираться в людях, и его оценка была внесена в досье на Андропова, заведенное в Лэнгли.
— Ну, из этого мерилендца судья получился бы неважный, — заметил Артур Мур, который, разумеется, тоже ознакомился с оценкой Андропова. — По крайней мере, разбирать кассационные жалобы я бы ему точно не доверил. Он будет настаивать на том, чтобы повесить беднягу-преступника лишь за тем, чтобы проверить, порвется ли веревка.
Конечно, и в Техасе встречались время от времени подобные судьи, однако сейчас штат стал значительно более цивилизованным. В конце концов, лошадей, которых надо украсть, теперь меньше чем людей, которых надо убить.
— Ну хорошо, Роберт, что все же мы можем предпринять, чтобы слегка прощупать Андропова? — продолжал судья Мур. — Как-никак, судя по всему, именно он станет следующим генеральным секретарем. Я нахожу предложение Джеймса весьма интересным.
— Я посмотрю, что можно будет сделать. А почему бы не спросить сэра Бейзила, нет ли у него чего-нибудь на эту тему? У англичан такие дела получаются гораздо лучше, и, кроме того, мы при этом побережем своих людей.
— Я отношусь к Бейзилу с большой симпатией, но мне бы не хотелось быть перед ним в долгу, — ответил судья Мур.
— Джеймс, а ведь в Лондоне находится ваш протеже. Пусть этот вопрос задаст сэру Бейзилу Райан. Вы уже установили у него дома шифратор?
— Да, наши связисты должны были сделать это сегодня.
— Так позвоните своему мальчику и попросите его выяснить интересующий нас вопрос — как бы мимоходом, невзначай.
Грир перевел взгляд на директора ЦРУ.
— Артур, вы что скажете?
— Одобряю. Но только чтобы все было без лишнего шума. Предупредите Райана, что это в его собственных интересах.
Адмирал взглянул на часы.
— Хорошо, я займусь этим перед тем, как отправиться домой.
— Ну а теперь, Боб, скажите, каковы успехи в «Маске красной смерти»? — насмешливо поинтересовался судья Мур, просто чтобы закончить совещание на веселой ноте.
— Артур, давайте не будем слишком поспешно сбрасывать это со счетов, хорошо? Русские действительно окажутся смертельно уязвимы перед пулей определенного типа. Нам нужно лишь зарядить ее.
— Только не говорите об этом нашим конгрессменам. Они от страха наложат в штаны, — со смехом предостерег его Грир. — Мы ведь должны наслаждаться мирным сосуществованием с Советским Союзом.
— С Гитлером подобный номер не прошел. Сталин и Чемберлен пытались дружить с этим ублюдком, и куда это их привело? Джентльмены, русские являются нашими врагами, и, как это ни печально, истина состоит в том, что настоящий мир с ними невозможен, нравится это или нет. Наши мировоззрения настроены в совершенно разных тональностях. — Риттер поднял руки. — Да-да, знаю, мы не должны мыслить подобными категориями, но, хвала господу, наш президент разделяет эти взгляды, а мы по-прежнему подчиняемся ему.
Это замечание не требовало комментариев. На прошедших выборах все трое голосовали за нынешнего президента, несмотря на расхожую шутку о том, что двумя категориями людей, которых днем с огнем не сыскать в Лэнгли, являются коммунисты и… республиканцы. Да, у Рональда Рейгана железный характер и лисье чутье. Особенно это импонировало Риттеру, из всех троих самому нетерпеливому и задиристому.
— Хорошо. А теперь мне нужно подготовиться к слушаниям по бюджету, которые состоятся в Сенате послезавтра, — объявил Мур, заканчивая совещание.
Райан сидел за компьютером, мысленно повторяя сражение в заливе Лейте41, когда зазвонил телефон закрытой связи. Джек впервые услышал его непривычный, резкий звонок. Достав из кармана пластиковую карточку с ключом доступа, он вставил его в щель и снял трубку.
— Ждите, — сообщил механический голос. — Происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… установлена закрытая связь, — наконец объявил он.
— Алло, слушаю, — сказал Райан, гадая, кто из тех, у кого есть шифратор, может позвонить ему в столь поздний час.
Ответ оказался очевиден.
— Здравствуй, Джек, — приветствовал Райана знакомый голос.
В закрытой связи был один положительный момент: цифровая аппаратура передавала голос так отчетливо, словно собеседник находился в соседней комнате.
Райан взглянул на настольные часы.
— У вас уже поздновато, сэр.
— Но не так, как у вас в доброй старой Англии. Как семья?
— В основном, спит. Кэти, вероятно, читает какой-нибудь медицинский журнал. — Чем она обычно развлекалась на ночь вместо сидения перед телевизором. — Чем могу служить, господин адмирал?
— У меня есть для тебя одно маленькое дельце.
— Слушаю, — ответил Райан.
— Наведи справки, осторожно, как бы невзначай, относительно Юрия Андропова. Нам хотелось бы кое-что узнать о нем. Быть может, интересующая нас информация есть у сэра Бейзила.
— Что именно вы хотите узнать, сэр? — спросил Джек.
— Ну, женат ли он, есть ли у него дети.
— Нам неизвестно, женат ли Андропов?
Только сейчас до Райана дошло, что в досье на председателя КГБ эти данные отсутствовали, но он в свое время не обратил на это внимание, решив, что они находятся где-то в другом месте.
— Совершенно верно. Судья Мур хочет выяснить, известно ли что-нибудь на этот счет сэру Бейзилу.
— Хорошо, я спрошу у Саймона. Насколько это важно?
— Как я уже сказал, сделай вид, будто это интересует тебя лично. Как только что-нибудь узнаешь, перезвони мне отсюда — я имею в виду, из дома.
— Будет исполнено, сэр. Нам известны его возраст, дата рождения, образование и все такое, но мы не знаем, женат ли он и есть ли у него дети, так?
— Вот как порой бывает.
— Да, сэр.
Джек задумался. О Брежневе ЦРУ было известно все — кроме разве что размера его полового члена. Был известен даже размер платья, который носила его дочь Галина, — кто-то посчитал эту информацию настолько важной, что не поленился через посла в Бельгии выведать ее в магазине модной одежды, в котором любящий отец купил шелковое подвенечное платье. Но в Лэнгли не известно, есть ли жена у человека, который, скорее всего, станет следующим генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. «Господи, да ему же уже под шестьдесят, и неужели это никому не известно? Что за чертовщина?»
— Хорошо, сэр, я поспрашиваю. Полагаю, особых сложностей не возникнет.
— Ну а как дела в остальном? Как Лондон?
— Мне здесь нравится, и Кэти тоже, но она не перестает поражаться низкой эффективности британского государственного здравоохранения.
— Бесплатная медицина? Я не виню твою жену. Правда, сам я по-прежнему в случае чего обращаюсь в военно-морской госпиталь в Бетесде, однако, должен признаться, помогает то, что перед моей фамилией ставится маленькое слово «адмирал». Конечно, к вышедшему в отставку старшине отношение несколько другое.
— Не сомневаюсь.
Самому Райану очень помогало то, что его жена работала в клинике Джонса Гопкинса. Ему не приходилось иметь дело ни с одним врачом, у кого на халате не было бы нашивки «профессор», а, как выяснил Джек, в медицине, в отличие от остальных областей жизни, преподавательской работой действительно занимаются лучшие из лучших.
Сновидения явились после полуночи, хотя Олег не мог об этом знать. Стоял ясный солнечный день, и человек в белых одеяниях шел по Красной площади. У него за спиной оставался собор Василия Блаженного, а человек направлялся к мавзолею Ленина, не обращая внимания на потоки транспорта. Его окружали дети, и он ласково беседовал с ними, как это делал бы любящий родственник… или приходской священник. Только тут Олег понял, что это и есть священник. Но почему он облачен во все белое? Даже с золотым шитьем? Дети, четыре — пять мальчиков и девочек, держали священника за руки, глядя на него с невинными улыбками. И тут Олег обернулся. На трибуне гранитной гробницы, там, где они стоят во время Первомайских парадов, стояли члены Политбюро: Брежнев, Суслов, Устинов и Андропов. Андропов держал в руках винтовку и целился в маленькую процессию, пересекавшую площадь. Вокруг было полно других людей — безликих, спешащих по своим делам, не обращающих внимание на происходящее. Вдруг Олег оказался рядом с Андроповым и услышал его слова. Председатель КГБ спрашивал, есть ли у него право убить священника. «Осторожнее, Юрий Владимирович, не попадите случайно в детей,» — предостерегал его Суслов. «Да, будьте осторожнее,» — соглашался Брежнев. Устинов, подойдя к Андропову, переставил прицел винтовки. Никто не обращал внимания на Зайцева, который тщетно пытался привлечь к себе внимание.
«Но почему? — спросил он. — Почему вы хотите его убить?»
«Кто этот человек?» — спросил Андропова Брежнев.
«Не обращайте на него внимания, — огрызнулся Суслов. — Стреляйте же скорее, прикончите ублюдка!»
«Хорошо,» — сказал Андропов.
Он тщательно прицелился, и Зайцев не смог ничем ему помешать, хотя и находился совсем рядом. Затем председатель КГБ нажал спусковой крючок.
Зайцев оказался уже на площади. Первая пуля попала в ребенка, в мальчика, шедшего справа от священника, и тот беззвучно рухнул на брусчатую мостовую.
«Не в него, идиот, — целься в священника!» — словно бешеный пес взвизгнул Михаил Суслов.
Андропов выстрелил снова, на этот раз попав в маленькую белокурую девчушку, стоявшую слева от священника. Ее голова словно взорвалась красным облаком. Зайцев склонился над девочкой, желая ей помочь, но она сказала, что с ней все в порядке. Оставив ее, Зайцев вернулся к священнику.
«Берегитесь же!»
«Чего я должен беречься, мой юный друг? — ласково спросил священник. Он повернулся к детям. — Идемте, дети мои, сейчас мы увидимся с господом.»
Андропов выстрелил снова. На этот раз пуля попала священнику прямо в грудь. На белой одежде появилось кровавое пятно, размером и цветом похожее на бутон розы. Священник поморщился, но продолжал идти вперед, ведя за собой детей.
Еще один выстрел, еще один розовый бутон на груди, слева от первого. Священник замедлил шаг, но упорно шел дальше.
«Вы ранены?» — спросил Зайцев.
«Ничего страшного, — ответил священник. — Но почему ты его не остановил?»
«Но я же пытался!» — возмутился Зайцев.
Остановившись, священник обернулся и посмотрел ему прямо в глаза.
«Да?»
В это самое мгновение третья пуля поразила его в самое сердце.
«Да?» — снова спросил священник.
Теперь все дети смотрели не на него, а на Зайцева.
Очнувшись, Олег понял, что сидит в своей кровати. Часы показывали без нескольких минут четыре утра. Олег обливался потом. Ему оставалось только одно. Встав с кровати, он сходил в туалет, справил малую нужду и прошлепал босиком на кухню. Налив стакан воды, он сел у мойки и закурил сигарету. Ему хотелось полностью проснуться перед тем, как вернуться в кровать. У него не было никакого желания возвращаться в тот самый сон.
За окном простиралась притихшая ночная Москва. На пустынных улицах не было даже пьянчужки, бредущего, спотыкаясь, домой. И это тоже хорошо. В такой поздний час лифты в доме не работают. По просторной магистрали не проносилось ни одной машины, что было достаточно странно, но все же не так странно, как для какого-нибудь крупного города любой западной страны.
Наконец сигарета достигла своей цели. Зайцеву удалось полностью стряхнуть с себя сон, чтобы можно было снова ложиться спать. Но уже сейчас он понимал, что видение не оставит его. Большинство снов бесследно тает, подобно дыму сигареты, однако с этим сном такое не произойдет. Зайцев был в этом уверен.
Глава десятая
Гром среди ясного неба
Ему предстояло многое обдумать. Казалось, решение возникло само собой, словно какая-то чужеродная сила завладела его рассудком, а через него — уже всем телом, превратив его самого в стороннего наблюдателя. Подобно большинству русских людей, проснувшись утром, Зайцев не стал принимать душ, а ограничился лишь тем, что сполоснул лицо водой, и побрился опасной бритвой, трижды порезавшись при этом. С этим разобралась туалетная бумага — по крайней мере, с последствиями, если не с причиной. Видения из сна по-прежнему неотступно стояли перед взором Олега Ивановича, словно кадры из фильма про войну. Это продолжалось и после завтрака, отчего у него в глазах появилось какое-то отрешенное выражение. Жена обратила на это внимание, но предпочла ничего не говорить. Пора было уходить на работу. Зайцев на полном автомате вышел из дома и направился к метро, повинуясь подсознательной памяти. Его сознание одновременно бездействовало и лихорадочно работало, словно он внезапно разделился на двух разных, но отдаленно связанных друг с другом людей, шедших бок о бок к цели, которую оба не видели и не понимали. Однако, Зайцева несло вперед, словно щепку, попавшую в стремительный горный ручей; огромные валуны мелькали справа и слева так быстро, что он не успевал их разглядеть. Неожиданно для себя Олег Иванович обнаружил, что находится в вагоне метро, несущемся по темному тоннелю, вырытому во времена Сталина политическими заключенными, которыми руководил Никита Сергеевич Хрущев. Зайцева окружала притихшая, практически безликая толпа советских граждан, также спешащих на работу, к которой они не питали никаких чувств. Однако все ехали на работу, потому что только так можно было зарабатывать на пропитание своим семьям, — крохотные винтики гигантской машины, каковой являлось советское государство, которому все они вроде бы должны были служить и которое вроде бы должно было служить им и их близким…
«Но это ведь ложь, правда? — спрашивал себя Зайцев. — Правда?» Каким образом может послужить советскому государству убийство священника? Какая от этого польза может быть самому Зайцеву и его маленькой дочери? Это их накормит? Даст возможность ходить в «закрытые» магазины и покупать там вещи, о которых простые рабочие не смеют даже мечтать?
Олег Иванович напомнил себе, что он обеспечен значительно лучше подавляющего большинства тех, кто едет с ним в одном вагоне метро. Разве не должен он испытывать благодарность по этому поводу? Разве он не ест более качественные продукты, не пьет более вкусный кофе, не смотрит более современный телевизор, не спит на более хорошем постельном белье? Разве он не пользуется всеми теми материальными благами, о которых остальным приходится только мечтать? «Но почему же, в таком случае, меня вдруг начала мучить совесть?» — спросил себя старший офицер центра связи. Ответ был настолько очевиден, что Зайцеву потребовалась целая минута, чтобы его осмыслить. Все дело было в том, что его положение, то самое, благодаря которому он наслаждался всеми этими удобствами, также давало ему знания, и впервые в жизни знание оказалось проклятием. Зайцеву стали известны мысли тех, кто определял курс государства, и, узнав их, он понял, что курс этот ошибочный… даже порочный. У него в голове словно находилось особое ведомство, которое ознакомилось с поступившей информацией и пришло к заключению, что это приведет к злу. И в этом заключении содержалось настоятельное требование предпринять какие-то шаги, чтобы предотвратить зло. Выступить с открытым протестом в этой стране, которая высокопарно именует себя самой свободной в мире, нельзя. Нет такого учреждения, ведомства, посредством которого можно было бы сделать свое суждение общим достоянием, чтобы это суждение поддержали другие люди, которые все вместе могли бы потребовать от тех, кто управляет страной, исправить собственные ошибки. Нет, у Зайцева не было никакой возможности действовать в рамках существующей системы. Для этого надо было бы занимать очень высокое положение, однако в этом случае перед тем, как высказывать свои сомнения, требовалось бы тщательно обдумывать каждое слово, чтобы не потерять привилегии; а последние остатки совести оказываются растоптанными боязнью потерять так много. Олегу Ивановичу никогда не приходилось слышать о том, чтобы какая-то влиятельная политическая фигура, отстаивая свои принципы, поднимала голос и указывала вышестоящим вождям на их ошибку. Нет, система полностью исключала подобное, выбирая соответствующих людей. Коррумпированные люди выберут своим руководством только коррумпированных людей, чтобы те не ставили под сомнение тот порядок вещей, который дает огромные привилегии им самим. Подобно тому, как при царях знать никогда не задумывалась о последствиях своего правления для простого народа, так и новая знать от марксизма-ленинизма никогда не задавала вопросов относительно системы, которая подняла их на вершину власти. Почему? Потому что содержание осталось прежним — изменился лишь цвет, от царского белого к социалистическому красному; а, сохранив содержание, система сохранила свои методы работы. Ну а в красном мире заметить немного пролитой крови очень нелегко.
Состав остановился на станции «Дзержинская», и Зайцев вышел из вагона на платформу, повернул налево к эскалатору и поднялся на улицу, где стоял чудесный, ясный летний день. Толпа, окружавшая его, постепенно рассеивалась, однако определенное количество людей продолжало уверенным шагом двигаться прямо, к зданию центрального управления. Войдя в бронзовые двери, Зайцев приблизился к первому контрольно-пропускному пункту. Он показал свое удостоверение прапорщику в форме, и тот, сверив фотографию с лицом, кивнул головой вправо, разрешая войти в величественное здание. Демонстрируя ту же самую отрешенность, что и во все остальные дни, Зайцев спустился по каменной лестнице в подвальный этаж, где преодолел еще один контрольно-пропускной пункт и наконец попал в просторное помещение центра связи.
Ночная смена как раз заканчивала дежурство. За столом Зайцева сидел Николай Константинович Добрик, тоже недавно произведенный в майоры, отдежуривший смену с полуночи до восьми.
— Доброе утро, Олег, — радушно приветствовал Зайцева Добрик, устало потягиваясь в крутящемся кресле.
— Привет, Коля. Как прошло ночное дежурство?
— Опять было много сообщений из Вашингтона. Этот сумасшедший американский президент снова изрыгал проклятия в наш адрес. Ты знаешь, что мы являемся «центром всего мирового зла»?
— Он прямо так и сказал? — недоверчиво переспросил Зайцев.
Добрик кивнул.
— Точно. Вашингтонский резидент переслал текст выступления Рейгана — оно стало куском свежего окровавленного мяса, который президент бросил своим верным сторонникам, и все же на этот раз его заявление, похоже, прозвучало чересчур воинственно. Думаю, наш посол в Штатах получит из Министерства иностранных дел инструкции по поводу того, как ему себя вести; вероятно, и Политбюро тоже скажет свое слово. Но, по крайней мере, я хоть немного развлекся, читая эту любопытную переписку.
— Надеюсь, на этот раз обошлось без шифровальных блокнотов, да?
Если бы такой объем информации зашифровывался с помощью одноразовых блокнотов, для шифровальщиков ночная смена явилась бы настоящей каторгой.
— Нет, слава богу, на этот раз работа была механической, — ответил Добрик. В его словах не было иронии. Данное выражение нередко употреблялось в центре связи, когда речь шла о шифраторах. — Наши специалисты до сих пор пытаются разобраться в высказываниях американского президента. Политическое отделение будет биться над ними несколько часов — а может быть, и дней; и, готов поспорить, к работе подключат психиатров.
Зайцев натянуто усмехнулся. Вероятно, оживленную переписку московских психологов и резидентов в Америке читать будет очень интересно — а сотрудники центра связи не упускали случая ознакомиться со всем, что позволяет скрасить однообразную рутину дежурств.
— Остается только гадать, как подобные люди оказываются во главе крупнейших мировых держав, — заметил Добрик, поднимаясь из-за стола и закуривая сигарету.
— По-моему, это и есть то, что называется демократическим процессом, — ответил Зайцев.
— Ну, как бы там ни было, ничто не сравнится с «коллективной волей народа», которую он выражает через нашу любимую партию.
Несмотря на насмешливый тон, которым были произнесены эти слова, Добрик являлся убежденным коммунистом, как, разумеется, и все, кто находился в этом здании.
— Ты совершенно прав, Коля. В любом случае… — Взглянув на настенные часы, Зайцев увидел, что до окончания ночной смены оставалось еще шесть минут. -…Товарищ майор, дежурство принял.
— Благодарю вас, товарищ майор.
С этими словами Добрик направился к выходу.
Усевшись в кресло, еще хранящее тепло ягодиц Добрика, Зайцев расписался в журнале дежурств, отметив время. Затем он вытряхнул пепельницу в мусорное ведро — Добрик, похоже, никогда не утруждал себя этим, — и начал новый трудовой день. Процесс передачи дежурства происходил на полном автомате. Зайцев почти не знал Добрика; их знакомство ограничивалось лишь краткими встречами по утрам в начале его смены. Для Олега Ивановича оставалось непостижимой загадкой, почему кто-то добровольно вызывался работать в ночные смены. Но, по крайней мере, Добрик никогда не оставлял после себя стол, заваленный недоделанной работой, что давало Зайцеву несколько минут, чтобы прийти в себя и мысленно настроиться на работу.
«Но это ведь ложь, правда? — спрашивал себя Зайцев. — Правда?» Каким образом может послужить советскому государству убийство священника? Какая от этого польза может быть самому Зайцеву и его маленькой дочери? Это их накормит? Даст возможность ходить в «закрытые» магазины и покупать там вещи, о которых простые рабочие не смеют даже мечтать?
Олег Иванович напомнил себе, что он обеспечен значительно лучше подавляющего большинства тех, кто едет с ним в одном вагоне метро. Разве не должен он испытывать благодарность по этому поводу? Разве он не ест более качественные продукты, не пьет более вкусный кофе, не смотрит более современный телевизор, не спит на более хорошем постельном белье? Разве он не пользуется всеми теми материальными благами, о которых остальным приходится только мечтать? «Но почему же, в таком случае, меня вдруг начала мучить совесть?» — спросил себя старший офицер центра связи. Ответ был настолько очевиден, что Зайцеву потребовалась целая минута, чтобы его осмыслить. Все дело было в том, что его положение, то самое, благодаря которому он наслаждался всеми этими удобствами, также давало ему знания, и впервые в жизни знание оказалось проклятием. Зайцеву стали известны мысли тех, кто определял курс государства, и, узнав их, он понял, что курс этот ошибочный… даже порочный. У него в голове словно находилось особое ведомство, которое ознакомилось с поступившей информацией и пришло к заключению, что это приведет к злу. И в этом заключении содержалось настоятельное требование предпринять какие-то шаги, чтобы предотвратить зло. Выступить с открытым протестом в этой стране, которая высокопарно именует себя самой свободной в мире, нельзя. Нет такого учреждения, ведомства, посредством которого можно было бы сделать свое суждение общим достоянием, чтобы это суждение поддержали другие люди, которые все вместе могли бы потребовать от тех, кто управляет страной, исправить собственные ошибки. Нет, у Зайцева не было никакой возможности действовать в рамках существующей системы. Для этого надо было бы занимать очень высокое положение, однако в этом случае перед тем, как высказывать свои сомнения, требовалось бы тщательно обдумывать каждое слово, чтобы не потерять привилегии; а последние остатки совести оказываются растоптанными боязнью потерять так много. Олегу Ивановичу никогда не приходилось слышать о том, чтобы какая-то влиятельная политическая фигура, отстаивая свои принципы, поднимала голос и указывала вышестоящим вождям на их ошибку. Нет, система полностью исключала подобное, выбирая соответствующих людей. Коррумпированные люди выберут своим руководством только коррумпированных людей, чтобы те не ставили под сомнение тот порядок вещей, который дает огромные привилегии им самим. Подобно тому, как при царях знать никогда не задумывалась о последствиях своего правления для простого народа, так и новая знать от марксизма-ленинизма никогда не задавала вопросов относительно системы, которая подняла их на вершину власти. Почему? Потому что содержание осталось прежним — изменился лишь цвет, от царского белого к социалистическому красному; а, сохранив содержание, система сохранила свои методы работы. Ну а в красном мире заметить немного пролитой крови очень нелегко.
Состав остановился на станции «Дзержинская», и Зайцев вышел из вагона на платформу, повернул налево к эскалатору и поднялся на улицу, где стоял чудесный, ясный летний день. Толпа, окружавшая его, постепенно рассеивалась, однако определенное количество людей продолжало уверенным шагом двигаться прямо, к зданию центрального управления. Войдя в бронзовые двери, Зайцев приблизился к первому контрольно-пропускному пункту. Он показал свое удостоверение прапорщику в форме, и тот, сверив фотографию с лицом, кивнул головой вправо, разрешая войти в величественное здание. Демонстрируя ту же самую отрешенность, что и во все остальные дни, Зайцев спустился по каменной лестнице в подвальный этаж, где преодолел еще один контрольно-пропускной пункт и наконец попал в просторное помещение центра связи.
Ночная смена как раз заканчивала дежурство. За столом Зайцева сидел Николай Константинович Добрик, тоже недавно произведенный в майоры, отдежуривший смену с полуночи до восьми.
— Доброе утро, Олег, — радушно приветствовал Зайцева Добрик, устало потягиваясь в крутящемся кресле.
— Привет, Коля. Как прошло ночное дежурство?
— Опять было много сообщений из Вашингтона. Этот сумасшедший американский президент снова изрыгал проклятия в наш адрес. Ты знаешь, что мы являемся «центром всего мирового зла»?
— Он прямо так и сказал? — недоверчиво переспросил Зайцев.
Добрик кивнул.
— Точно. Вашингтонский резидент переслал текст выступления Рейгана — оно стало куском свежего окровавленного мяса, который президент бросил своим верным сторонникам, и все же на этот раз его заявление, похоже, прозвучало чересчур воинственно. Думаю, наш посол в Штатах получит из Министерства иностранных дел инструкции по поводу того, как ему себя вести; вероятно, и Политбюро тоже скажет свое слово. Но, по крайней мере, я хоть немного развлекся, читая эту любопытную переписку.
— Надеюсь, на этот раз обошлось без шифровальных блокнотов, да?
Если бы такой объем информации зашифровывался с помощью одноразовых блокнотов, для шифровальщиков ночная смена явилась бы настоящей каторгой.
— Нет, слава богу, на этот раз работа была механической, — ответил Добрик. В его словах не было иронии. Данное выражение нередко употреблялось в центре связи, когда речь шла о шифраторах. — Наши специалисты до сих пор пытаются разобраться в высказываниях американского президента. Политическое отделение будет биться над ними несколько часов — а может быть, и дней; и, готов поспорить, к работе подключат психиатров.
Зайцев натянуто усмехнулся. Вероятно, оживленную переписку московских психологов и резидентов в Америке читать будет очень интересно — а сотрудники центра связи не упускали случая ознакомиться со всем, что позволяет скрасить однообразную рутину дежурств.
— Остается только гадать, как подобные люди оказываются во главе крупнейших мировых держав, — заметил Добрик, поднимаясь из-за стола и закуривая сигарету.
— По-моему, это и есть то, что называется демократическим процессом, — ответил Зайцев.
— Ну, как бы там ни было, ничто не сравнится с «коллективной волей народа», которую он выражает через нашу любимую партию.
Несмотря на насмешливый тон, которым были произнесены эти слова, Добрик являлся убежденным коммунистом, как, разумеется, и все, кто находился в этом здании.
— Ты совершенно прав, Коля. В любом случае… — Взглянув на настенные часы, Зайцев увидел, что до окончания ночной смены оставалось еще шесть минут. -…Товарищ майор, дежурство принял.
— Благодарю вас, товарищ майор.
С этими словами Добрик направился к выходу.
Усевшись в кресло, еще хранящее тепло ягодиц Добрика, Зайцев расписался в журнале дежурств, отметив время. Затем он вытряхнул пепельницу в мусорное ведро — Добрик, похоже, никогда не утруждал себя этим, — и начал новый трудовой день. Процесс передачи дежурства происходил на полном автомате. Зайцев почти не знал Добрика; их знакомство ограничивалось лишь краткими встречами по утрам в начале его смены. Для Олега Ивановича оставалось непостижимой загадкой, почему кто-то добровольно вызывался работать в ночные смены. Но, по крайней мере, Добрик никогда не оставлял после себя стол, заваленный недоделанной работой, что давало Зайцеву несколько минут, чтобы прийти в себя и мысленно настроиться на работу.