Дальше дело перешло от пожарных к полиции. Умер человек, о чем следовало доложить наверх по команде.
   Цепочка привела в Лондон, в здание из стекла и стали, в котором располагался Новый Скотленд-Ярд, о чем извещает вращающаяся треугольная вывеска (глядя на которую, туристы думают, что лондонская полиция действительно называется «Скотленд-Ярдом», хотя на самом деле это было лишь название улицы, на которой находилось прежнее здание центрального управления). Там записка, прикрепленная к телетайпной машине, напоминала о том, что старший суперинтендант Нолан из особого отдела просил информировать его обо всех погибших при пожарах и в автомобильных катастрофах. Сняв трубку телефона, оператор телетайпа набрал соответствующий номер.
   По этому номеру он связался с дежурным офицером особого отдела, который задал несколько вопросов, после чего перезвонил в Йорк за более подробной информацией. И только после этого он в четыре с небольшим часа утра разбудил Крошку Нолана.
   — Очень хорошо, — сказал старший суперинтендант, чуточку придя в себя после сна. — Передай в Йорк, чтобы с телом ничего не делали — совершенно ничего. Позаботься о том, чтобы тебя правильно поняли: абсолютно ничего.
   — Будет исполнено, сэр, — ответил дежурный офицер. — Я передам ваши слова.
 
   В семи милях от него Патрик Нолан снова лег в кровать. Пытаясь заснуть, он опять ломал голову, за каким дьяволом Службе внешней разведки понадобилось поджаренное человеческое тело. Определенно, это было что-то любопытное — и уж точно омерзительное, в достаточной степени для того, чтобы лишить Нолана сна в течение еще минут двадцати, после чего он наконец снова провалился в блаженную дрему.
 
   Всю ночь через Атлантику и в Восточную Европу летали сообщения, все из которых проходили через шифровальные службы посольств в разных странах, через простых сотрудников, получающих скудное жалование и вкалывающих как волы, которые только одни и могли обеспечить передачу самой закрытой информации от источника к конечному адресату и которые только одни и знали всё, но ничего со своими знаниями не делали. Именно их и пытался так настойчиво подкупить противник, и, как следствие, именно за ними и был установлен самый строгий надзор, как в центральном управлении, так и в посольствах, разбросанных по всему свету; при этом, как правило, за все страдания им не причиталась никакая компенсация. Но именно через этих незаметных, часто недооцененных, но жизненно важных людей и проходили сообщения перед тем, как попасть на стол к тому, кому они предназначались.
   Одним из получателей был Найджел Хейдок, и именно ему было адресовано самое важное сообщение из всей утренней почты, потому что в настоящий момент только он один, прикрываясь должностью торгового атташе ее величества, находясь в своем кабинете в здании посольства Великобритании на правом берегу Москвы-реки, был знаком с операцией «Беатрикс» во всем ее масштабе.
   Хейдок, как правило, завтракал в посольстве, поскольку его супруга находилась на последнем сроке беременности и он чувствовал себя не вправе нагружать ее обязанностями по готовке — кроме того, Пенни много спала, по разумению Найджела, отсыпаясь наперед на то время, когда родившийся малыш не будет давать ей спать вообще. Поэтому Хейдок сидел за столом в своем кабинете, пил чай и завтракал булочкой с маслом, когда ему принесли сообщение из Лондона.
   — Вот это да! — выдохнул он.
   Перечитав сообщение, Хейдок задумался. Повторение операции «Мясной фарш», сочиненное американцами, — оно просто замечательное. Конечно, жуткое и мрачное, но определенно замечательное. И, судя по всему, сэр Бейзил решил поддержать заокеанских союзников. Тот еще хитрец. Да, такая проделка должна была прийтись ему по сердцу. Нынешний директор Службы внешней разведки был поклонником старой школы, любившим многоходовые операции. «Может статься, излишняя мудреность Бейзила когда-нибудь станет причиной его падения, — подумал Хейдок, — однако нельзя не восхищаться его дерзостью.» Итак, надо переправить «кролика» в Будапешт и организовать его бегство оттуда…
 
   Энди Хадсон предпочитал по утрам пить кофе вместе с яичницей с беконом и помидорами и обжаренными до хрустящей корочки тостами.
   — Чертовски великолепно! — высказался он вслух.
   Дерзость предстоящей операции импонировала его безрассудно смелой натуре. Значит, из Венгрии предстоит тайно переправить троих человек — взрослого мужчину, взрослую женщину и меленькую девочку. В принципе ничего сложного, но надо будет проверить «крысиный ход», потому что в этой операции никаких проколов допустить нельзя, особенно если он собирается рассчитывать в обозримом будущем на повышение. Служба внешней разведки выделялась среди остальных правительственных ведомств Великобритании тем, что, хотя успехи вознаграждались достаточно щедро, промахи не прощались: в Сенчури-Хаузе не было профсоюза, который отстаивал бы права трудовых пчел. Впрочем, все это было известно Хадсону еще до того, как он пришел на работу в СВР, и пенсии его все равно лишить не смогут — если, конечно, осторожно напомнил он себе, у него будет достаточная выслуга лет. И все же, хотя предстоящая операция и не могла сравниться по значению с финальным матчем чемпионата мира по футболу, ее успешное выполнение можно было поставить на одну доску с победным голом за «Арсенал» в матче с «Манчестер юнайтед» на стадионе «Уэмбли».
   Поэтому первая задача на день будет состоять в проверке механизма нелегального пересечения границы. «Разумеется, он вполне надежен,» — успокоил себя Хадсон. Он потратил много времени на создание этого механизма, а затем периодически его проверял. И, тем не менее, сегодня начнется еще одна проверка. Кроме того, надо будет связаться с агентом в АВХ… впрочем, надо ли? Что это даст? Конечно, можно будет выяснить, не находится ли венгерская тайная полиция в состоянии повышенной готовности, однако если это так, «кролик» никуда не уедет из Москвы. Но информация, которой он обладает, представляет огромную ценность, раз ЦРУ затеяло такую сложную операцию, да еще привлекло в помощь СВР. А КГБ — слишком осторожное и консервативное ведомство, чтобы идти на малейший риск, если речь идет о такой важной информации. Предсказать шаги разведки противника никогда невозможно. Большая группа людей с несколько отличными друг от друга точками зрения не может оперировать полностью синхронно. Итак, нет, АВХ мало что известно, если известно вообще что-нибудь. КГБ не доверяет абсолютно никому, за исключением тех, кто находится под прямым надзором — желательно, вооруженной охраны.
   Поэтому разумнее всего будет лишь еще раз проверить механизм побега, причем сделать это косвенно, не привлекая внимания, а затем ждать прибытия из Лондона этого янки Райана, который будет заглядывать ему через плечо… «Райан из ЦРУ, — подумал Хадсон. — Неужели тот самый Райан…» Нет, об этом не может быть и речи. Просто однофамилец. Случайное совпадение — иначе быть не может. Тот Райан — морпех, американский морпех. «Просто невероятное совпадение,» — решил резидент СВР в Будапеште.
 
   На этот раз Райан не забыл про круассаны и, купив их на вокзале Виктория, привез на такси в Сенчури-Хауз, чтобы съесть с кофе. Войдя в кабинет, он увидел, что плащ Саймона уже висит на вешалке, однако самого Хардинга не было. «Вероятно, его вызвал сэр Бейзил,» — решил Райан и, сев за стол, углубился в изучение сообщений, пришедших за ночь. Круассаны — пожадничав, он купил сразу три, а вместе с ними пакетики с маслом и виноградным джемом, — оказались настолько хрустящими, что возникла опасность отправить их не в желудок, а на одежду, зато кофе был весьма неплохой. Райан мысленно взял на заметку написать в компанию «Старбакс» и предложить открыть несколько точек в Лондоне. Англичане нуждались в хорошем кофе, который должен был бы отучить их от их проклятого чая, а у этой молодой и настырной компании из Сиэттла это могло получиться — при условии, если они смогут научить персонал кафе правильно готовить свой чудный напиток. Услышав звук открывшейся двери, Райан оторвался от бумаг.
   — Доброе утро, Джек.
   — Привет, Саймон. Как поживает сэр Бейзил?
   — Все его мысли прикованы к операции «Беатрикс». Она уже идет полным ходом.
   — Ты не мог бы меня немного просветить?
   Подумав немного, Саймон Хардинг вкратце рассказал, на чем остановились главы двух самых могущественных разведок Западного мира.
   — Они что там, с ума посходили все? — воскликнул Райан, дослушав до конца краткий рассказ.
   — Джек, это гениальный замысел, — согласился Хардинг. — Конечно, возникнут некоторые практические трудности.
   — Например, меня вырвет, — мрачно ответил Райан.
   — Так захвати с собой гигиенический пакет, — предложил Хардинг. — Возьмешь в самолете.
   — Очень смешно, Саймон. — Райан помолчал. — Это что, церемония моего посвящения?
   — Нет, мы подобными вещами не занимаемся. Замысел операции предложили ваши люди, а просьба о содействии исходит лично от судьи Мура.
   — Твою мать! — в сердцах выругался Джек. — А меня бросают в парашу!
   — Джек, задача стоит не только в том, чтобы просто вытащить «кролика», но и сделать это так, чтобы Иван считал его покойником, а не перебежчиком. И его, и его жену с дочерью.
   На самом деле Райана больше всего беспокоили трупы. Что может быть отвратительнее этого? «Но он еще не знает самого мерзкого,» — подумал Саймон Хардинг, радуясь, что благодаря ему этот момент был исключен.
 
   Зайцев поднялся на второй этаж центрального управления и прошел в административное крыло. Показав девушке-секретарше удостоверение, он подождал несколько минут и наконец попал в кабинет начальника транспортного отдела.
   — Да? — рассеянно бросил тот, не отрываясь от бумаг на столе.
   — Я хочу взять отпуск. Мне бы хотелось свозить жену в Будапешт. Там дает концерты дирижер, которого она очень хочет послушать. Если можно, мы бы предпочли отправиться в Венгрию поездом, а не самолетом.
   — Когда?
   — В ближайшие несколько дней. Если точнее, чем раньше, тем лучше.
   — Понятно.
   Транспортный отдел КГБ занимался многими вещами, в том числе совершенно мирного характера. Туристический агент — а как еще должен был называть начальника транспортного отдела Зайцев? — по-прежнему не отрывался от бумаг.
   — Я должен буду свериться с наличием свободных мест.
   — Я хотел бы ехать в спальном вагоне, в купе на троих, — понимаете, у меня маленький ребенок.
   — Это будет очень непросто, — заметил чиновник.
   — Товарищ, если возникнут какие-то проблемы, пожалуйста, свяжитесь с полковником Рождественским, — мягко предложил Зайцев.
   Он отметил, что начальник транспортного отдела, услышав эту фамилию, наконец поднял взгляд. Теперь весь вопрос оставался только в том, позвонит или не позвонит он Рождественскому. Простой бюрократ добивается высокого положения не тем, что сует нос не в свои дела; и, подобно большинству сотрудников центрального управления, начальник транспортного отдела испытывал благоговейный страх перед обитателями последнего этажа. С другой стороны, у него может возникнуть желание проверить, не использует ли Зайцев фамилию Рождественского без должных на то оснований. Опять же, с другой стороны, мелкому червю из административно-хозяйственного управления незачем привлекать к себе внимание влиятельного полковника. Начальник транспортного отдела посмотрел на Зайцева, гадая, имеет ли тот право ссылаться на Рождественского.
   — Товарищ майор, я посмотрю, что можно сделать, — наконец пообещал он.
   — Когда с вами связаться?
   — Сегодня ближе к вечеру.
   — Благодарю вас, товарищ.
   Выйдя из кабинета, Зайцев спустился на лифте вниз. Итак, благодаря временному патрону с последнего этажа, это дело сделано. Олег Иванович на всякий случай положил в карман пиджака сложенный синий в полоску галстук. Вернувшись на свое рабочее место, он продолжил откладывать в память содержимое проходящих через него сообщений. У него мелькнула мысль, что хорошо бы было снять копию с какого-нибудь одноразового шифровального блокнота. Однако осуществить это практически будет очень трудно, а задача запомнить наизусть случайную последовательность букв была непосильной даже для его натренированной памяти.
 
   Вскрыв сообщение, пришедшее из Лэнгли, Фоули прочел единственное слово: «Вперед». Итак, дело идет полным ходом. И это очень хорошо. Начальство ухватилось за операцию «Беатрикс» обеими руками, вероятно, потому, что «кролик» предупредил о возможной компрометации защищенной связи, а это определенно вызвало всеобщую панику на седьмом этаже штаб-квартиры в Лэнгли. Однако соответствует ли это действительности? Едва ли. Майк Рассел так не считает, и, как он верно заметил, если бы это было правдой, многих агентов уже смелo бы, как конфетти после карнавального шествия. Но этого не произошло… если только КГБ не ведет по-настоящему коварную игру.
   Не исключена возможность, что «засвеченные» агенты перевербованы и теперь работают под контролем советских спецслужб. Однако в таком случае он ведь смог бы это определить, правда? «Ну, наверное, смог бы,» — рассудил Фоули. Определенно, перевербовать всех агентов КГБ не мог. Определенные вещи просто невозможно скрыть — если только Второму главному управлению КГБ не удалось провернуть самую хитроумную операцию за всю историю шпионажа. И хотя теоретически такая возможность существовала, на практике это означало бы искусство высшего порядка. Русские вряд ли смогли бы пойти на такое хотя бы потому, что для этого им потребовалось бы, чтобы хотя бы часть переданной информации была качественной — настолько качественной, что сознательно организовать ее утечку они просто не смогли бы…
   Однако полностью исключить такую вероятность нельзя. Естественно, АНБ, не медля ни минуты, предпримет все необходимые шаги для проверки надежности Кей-эйч-7 и других шифраторов. Однако в Форт-Миде существует особый Красный отдел, чья единственная задача состоит в том, чтобы пытаться взломать собственные системы шифрования, и хотя русские математики очень способные — это ведется испокон веку — они тоже люди, а не пришельцы с другой планеты… если только, конечно, у них нет своего агента, внедренного в самые сокровенные глубины Форт-Мида, и именно это предположение вызывало наибольшую тревогу. Сколько КГБ готов был бы выложить за подобную информацию? Вероятно, миллионы. Но таких денег у русских нет даже для того, чтобы платить своим людям. И в дополнение к небывалой скупости, КГБ славился полным безразличием к своим сотрудникам, которые считались чем-то вроде расходного материала. О да, русским удалось благополучно переправить в Москву Кима Филби. Западным разведслужбам было известно, где он живет; им даже удалось сфотографировать перебежчика. Больше того, для них не являлось секретом, сколько мерзавец пьет — а пил Филби много даже по русским меркам. Однако когда КГБ терял агента, предпринимались ли когда-либо попытки выкупить его, совершить сделку? Нет, по крайней мере, с тех пор, как в 1962 году ЦРУ обменяло Френсиса Гэри Пауэрса, невезучего пилота разведывательного самолета У-2, сбитого над Свердловском 1 мая 1960 года. Русские согласились обменять Пауэрса на Рудольфа Абеля, однако Абель был кадровым офицером КГБ, полковником, и очень неплохим разведчиком, который действовал в Нью-Йорке. Одним словом, это обстоятельство должно останавливать любого американского гражданина, которому вздумается тешить себя иллюзиями разбогатеть за счет Матушки-России. К тому же, предателям приходится в тюрьмах федеральной исправительной системы очень несладко, и эти соображения тоже должны тормозить всех потенциальных изменников.
   Однако предатели все же существуют, как бы они ни заблуждались. К счастью, по крайней мере, в основном осталась в прошлом эпоха шпионства по идеологическим мотивам. Те люди, искренне верившие в то, что коммунизм является передовой волной эволюции человечества, действовали наиболее самоотверженно и эффективно. Однако в настоящее время даже русские больше не верят в марксизм-ленинизм, за исключением Суслова — а его уже можно считать покойником — и его будущего преемника Александрова. Таким образом, агенты КГБ на Западе являются практически без исключения продажными тварями. А не борцами за свободу, с которыми приходится ежедневно сталкиваться на улицах Москвы Эду Фоули, заверил себя московский резидент. В эту иллюзию свято верили все сотрудники ЦРУ, и даже его жена.
   Ну а «кролик»? Он определенно чем-то взбешен. По его словам, речь идет о предполагаемом убийстве, расправе над невиновным человеком. И он, человек честный и порядочный, не смог этого стерпеть. А значит, «кроликом» движут самые благородные побуждения, поэтому он заслуживает пристального внимания и заботливого отношения.
   «Господи, — подумал Эд Фоули, — какими иллюзиями приходится тешить себя для того, чтобы выжить в нашем глупом, долбанном ремесле!» И кроме того, надо быть психологом, любящей матерью, строгим отцом, близким другом и исповедником для всех тех верящих в светлые идеалы, разочаровавшихся, озлобленных или просто алчных людей, которые решили предать свою родину. Одни из них слишком много пьют; другие настолько разгневаны, что ставят под угрозу свою и чужую жизнь, идя на неоправданный риск. Есть среди них просто сумасшедшие, свихнувшиеся, страдающие умственными расстройствами. Есть и сексуальные извращенцы — черт побери, предательство дает толчок скрытым желаниям, и затем все становится только хуже и хуже. И для всех них Эд Фоули должен быть работником социального обслуживания — черт побери, весьма своеобразное описание профессии человека, который мнит себя воином, ведущим смертельный бой с Большим страшным медведем. «Что ж, — успокоил себя Фоули, — за раз по одному шагу.» Он сознательно выбрал для себя это ремесло, которое позволяет лишь сводить концы с концами, которое никогда не принесет почета и признания, которое сопряжено с опасностями, физическими и психологическими. Он служит своей родине, но так, что это никогда не оценят миллионы его сограждан, о чьей безопасности он заботится. Его презирают средства массовой информации — но и он, в свою очередь, презирает их. И, самое страшное, он никогда не сможет защищать себя, говоря всю правду о своей работе, — чертовски завидная жизнь!
   Однако и в этой работе есть свои радости — как, например, устройство побега «кролика» из Красной страны.
   Но радоваться можно будет только тогда, когда операция «Беатрикс» завершится успехом.
   В конце концов Фоули рассудил, что он в очередной раз в полной мере прочувствовал, каково играть подающим в финале Мировой серии.
 
   Иштван Ковач жил в нескольких кварталах от резиденции венгерского парламента, вычурного здания, чем-то напоминающего Вестминстерский дворец. Ковач жил на третьем этаже доходного дома, построенного на рубеже веков, в котором все четыре туалета находились на первом этаже, на убогом внутреннем дворике. Хадсон доехал на метро до парламента, а остальную часть пути прошел пешком, проверяя, что за ним нет слежки. Он предварительно позвонил, предупреждая о своем приходе, — как это ни странно, городская телефонная сеть была безопасным средством связи; контролировать ее было невозможно в первую очередь из-за отвратительного состояния телефонных узлов.
   Ковач являл собой настолько типичный образ венгра, что его фотографию можно было бы с полным основанием помещать на обложку несуществующей туристической брошюры, в которой восхвалялись бы достопримечательности Венгрии: рост пять футов восемь дюймов, смуглый, круглолицый, кареглазый и черноволосый. Однако вследствие своего рода занятий одевался он существенно лучше, чем средний венгерский гражданин. Ковач был контрабандистом. У него на родине это ремесло считалось весьма пристойным способом зарабатывать на жизнь. Ковач в основном имел дело с южным соседом Венгрии, с условно-марксистской Югославией, чья граница была открыта в достаточной степени для того, чтобы ловкий человек закупал там товары Западных стран, после чего перепродавал их в Венгрии, откуда они уже расходились дальше по всей Восточной Европе. Подобные «экспортные» торговые операции не вызывали особого нарекания у югославской пограничной охраны, особенно когда торговцы устанавливали тесный контакт с пограничниками. Ковач принадлежал как раз к таким.
   — Привет, Иштван, — улыбнулся Энди Хадсон.
   Имя «Иштван» представляло собой венгерский эквивалент «Стивена», а фамилия «Ковач» — вездесущий «кузнец» — соответствовала английской «Смит».
   — Добрый день, Энди, — радушно приветствовал гостя Ковач.
   Он откупорил бутылку токайского, местного красного вина, которое делалось из винограда, пораженного благородной гнилью, что происходило каждые несколько лет. Хадсон пристрастился к токаю, находя его венгерской разновидностью хереса, которая обладала несколько другим вкусом, но служила тем же самым целям.
   — Благодарю, Иштван. — Хадсон пригубил токайское. Вино оказалось очень вкусным; на этикетке были изображены шесть корзин гнилого винограда, что означало токай высшего качества. — Ну, как идут дела?
   — Замечательно. Наши видеомагнитофоны пользуются спросом у югославов, а кассеты, которые они продают взамен, пользуются спросом везде. — Он рассмеялся. — О, как мне хотелось бы иметь такой здоровенный член, как у этих актеров!
   — Женщины там тоже неплохи, — заметил Хадсон.
   На своем веку он насмотрелся достаточно порнофильмов.
   — И откуда только берутся такие смачные стервы?
   — Наверное, все дело в том, что американцы платят своим шлюхам больше, чем мы, европейцы. Но, Иштван, смею тебя заверить — у этих женщин нет сердца.
   Хадсон никогда не платил за любовь — по крайней мере, в открытую.
   — Меня интересуют вовсе не их сердца.
   Ковач снова громогласно расхохотался. Судя по всему, эта бутылка токайского была у него сегодня не первая, значит, вечером его не ждет поездка за границу. Что ж, выходные должны быть у всех.
   — Возможно, у меня будет для тебя одна работенка.
   — Что я должен буду привезти?
   — Ничего. Тебе придется кое-что вывезти, — уточнил Хадсон.
   — С этим не будет никаких проблем. Наши доблестные пограничники беспокоят нас только тогда, когда мы что-то везем сюда — да и то не слишком.
   Подняв правую руку, Ковач многозначительно потер большой и указательный пальцы, объясняя этим красноречивым международным жестом, как именно решаются все вопросы с пограничной охраной.
   — Ну, на этот раз пакетик будет достаточно громоздким, — предупредил Хадсон.
   — Что значит «громоздким»? Ты хочешь вывезти из Венгрии танк?
   Венгерская армия только что получила новые русские танки Т-72. Это событие было широко освещено по телевидению с целью повысить боевой дух войск. Хадсон сразу же пришел к заключению, что это пустая трата времени.
   — Можно будет вывезти и танк, — продолжал Ковач. — Сделать это сложно, но можно — за соответствующую плату.
   Однако, поляки уже передали один Т-72 английской Службе внешней разведки — правда, этот факт не предавался широкой огласке.
   — Нет, Иштван, поменьше. Размером с меня, но только в трех экземплярах.
   — Троих человек? — уточнил Ковач.
   Ответом ему явился молчаливый взгляд. Венгр все понял.
   — Ха, это будет проще простого — baszd meg! — заключил он: «Твою мать!»
   — Я знал, Иштван, что на тебя можно положиться, — усмехнулся Хадсон. — Сколько?
   — За то, чтобы переправить троих человек в Югославию… — Ковач на мгновение задумался. — О, пять тысяч немецких марок.
   — Ez kurva draga! — изобразил возмущение Хадсон. Он не ожидал, что венгр запросит так мало — чуть больше тысячи фунтов. — Ну хорошо, грабитель! Я заплачy, потому что ты мой друг, — но в последний раз. — Он допил токайское. — Знаешь, я мог бы просто вывезти своих людей самолетом, — добавил Хадсон.
   — Да, но международный аэропорт — единственное место, где пограничники всегда начеку, — напомнил Ковач. — Бедолаги постоянно находится под пристальным надзором, вокруг всегда много начальства. Не может быть и речи о том, чтобы вступить с ними в… торговые переговоры.
   — Полагаю, тут ты прав, — согласился Хадсон. — Ну хорошо. Я тебе предварительно позвоню.
   — Замечательно. Ты знаешь, где меня найти.
   Хадсон встал.
   — Спасибо за угощение, мой друг.
   — Хорошее вино для дела — лучшая смазка, — сказал Ковач, открывая дверь, чтобы выпустить гостя.
   Пяти тысяч западногерманских марок с лихвой хватит на то, чтобы оплатить все накладные расходы, и останется еще приличная сумма, на которую можно будет накупить товары, чтобы потом с выгодой продать в Будапеште.

Глава двадцать третья
Всем занять свои места

   Зайцев позвонил в транспортный отдел в половине четвертого, надеясь, что подобная настойчивость не покажется подозрительной. Впрочем, рассудил он, любой человек должен беспокоиться по поводу того, как складывается подготовка к отпуску.