Клэнси Том. Красный кролик

   — Так-так, — неопределенно пробормотал Эд Фоули, окинув квартиру беглым взглядом.
   Сотрудник консульской службы, живший здесь до этого, по крайней мере предпринял попытку привести квартиру в порядок, в чем ему, несомненно, помогла русская прислуга — ее предоставляло советское правительство, и эти люди работали очень прилежно… и на тех, и на других своих хозяев. Перед отлетом в Москву из аэропорта имени Кеннеди рейсом авиакомпании «Пан-америкен» Эда и Мери Пат подробно инструктировали в течение нескольких недель — нет, месяцев.
   — Итак, это и есть наш новый дом, да? — подчеркнуто нейтральным голосом произнес Эд.
   — Добро пожаловать в Москву, — приветствовал новоселов Майк Барнс, также сотрудник консульского отдела, быстро делавший себе карьеру в Государственном департаменте. На этой неделе он был в посольстве ответственный за встречу гостей. — Перед вами здесь жил Чарли Вустер. Отличный парень, сейчас он вернулся на «Туманное дно»¹¹, греется на летнем солнышке.
   — А здесь летом как? — поинтересовалась Мари Пат.
   — Что-то вроде Миннеаполиса, — ответил Барнс. — Жары особой не бывает, и влажность терпимая. По правде говоря, и зимы в Москве не такие уж и суровые — я родом из Миннеаполиса, — объяснил он. — Разумеется, германская армия и Наполеон, возможно, с этим и не согласились бы, но, впрочем, никто и не говорил, что Москва — это Париж, верно?
   — Да, меня предупредили насчет ночной жизни, — усмехнулся Эд.
   Впрочем, он сам ничего не имел против этого. В Париже специалисты такого профиля никому не нужны. Назначение в Москву превзошло самые смелые ожидания Эда. Он смел мечтать разве что о Болгарии, но чтобы попасть в самое сердце зверя… Судя по всему, своей работой в Тегеране Эд произвел большое впечатление на Боба Риттера. Хвала господу, Мери Пат пришла пора рожать именно в тот момент. Они покинули Иран за сколько — кажется, меньше чем за три недели до захвата заложников¹²? Беременность протекала с осложнениями, и врач настоял на том, чтобы Мари Пат для родов возвратилась домой в Нью-Йорк. Вот уж точно, дети — это дар божий… К тому же, маленький Эдди стал урожденным ньюйоркцем, а Эду очень хотелось, чтобы его сын с рождения был болельщиком «Янкиз» и «Рейнджерс». Самым лучшим в назначении в Москву, помимо чисто профессиональной составляющей, была возможность увидеть своими глазами лучший хоккей в мире. К черту балет и симфоническую музыку. Русские дьяволы, проклятие, умеют гонять по льду шайбу. Жаль, что в России не понимают бейсбол. Вероятно, для «мужиков» эта игра слишком заумная. Питчеры, бэттеры, страйки — им это не осилить…
   — Квартира не слишком большая, — заметила Мери Пат, глядя на приоткрытое окно.
   Квартира находилась на шестом этаже. По крайней мере, шум транспорта не будет слишком донимать. Жилой квартал для иностранцев — своеобразное гетто — был обнесен стеной и охранялся. Русские утверждали, что делается это в целях безопасности, однако проблема уличной преступности в отношении иностранцев в Москве не стояла. Рядовым советским гражданам запрещалось иметь на руках иностранную валюту, которую, к тому же, все равно нельзя было потратить законным путем. Так что грабить на улицах американцев или французов не имело смысла; а спутать их с простыми москвичами не было никакой возможности: иностранцы выделялись среди них так же отчетливо, как павлины среди ворон.
   — Привет! — В голосе, который произнес это слово, прозвучал английский акцент. Через мгновение показалось и цветущее лицо говорившего. — Мы ваши соседи. Найджел и Пенни Хейдок, — представился обладатель лица.
   Ему было около сорока пяти лет; высокий, худой, преждевременно поседевшие редеющие волосы. Следом за ним появилась его жена, более молодая и красивая, чем он, вероятно, заслуживал бы, которая держала в руках поднос с сандвичами и бутылкой белого вина, чтобы отметить новоселье.
   — А вы, должно быть, Эдди, — заметила золотоволосая миссис Хейдок.
   Только сейчас Эд Фоули обратил внимание на ее просторный сарафан. Судя по округлому животу, она была уже на шестом месяце беременности. Значит, те, кто инструктировал чету Фоули, оказались правы во всех мелочах. Конечно, Фоули доверял ЦРУ, но опыт приучил его проверять все и вся, начиная от фамилий соседей по лестничной клетке и до того, исправно ли работает сливной бачок. «Особенно это верно в Москве,» — подумал он, направляясь в туалет. Найджел последовал за ним.
   — Сантехника здесь довольно сносная, вот только чересчур шумная, — объяснил Хейдок. — Впрочем, никто не жалуется.
   Эд Фоули нажал на рычажок, и действительно раздался громкий шум.
   — Этот бачок починил я сам, — сказал Найджел. — Знаете, люблю все делать своими руками. — Затем гораздо тише: — Эд, ведите себя здесь очень осторожно. Повсюду проклятые «жучки». Особенно много их в спальнях. Судя по всему, эти треклятые русские любят считать наши оргазмы. Мы с Пенни делаем все, чтобы их не разочаровать.
   Хейдок хитро усмехнулся. Что ж, в некоторые города ночные развлечения приходится привозить с собой.
   — Вы провели в Москве уже два года?
   Вода с шумным журчанием текла, казалось, бесконечно долго. Фоули захотелось приподнять крышку бачка и посмотреть, не заменил ли Хейдок обычное сливное устройство каким-то особенным приспособлением.
   — Двадцать девять месяцев. Осталось еще семь. Скучать здесь не приходится. Не сомневаюсь, вас уже предупредили, что куда бы вы ни пошли, неподалеку обязательно будет ваш «друг». И русских ни в коем случае нельзя недооценивать. Ребята из Второго главного управления КГБ знают свое дело… — Наконец вода в бачке иссякла, и Хейдок переменил тон. — Вот душ — с горячей водой никаких проблем не бывает, зато ситечко душа гремит, как и в нашей квартире…
   Демонстрируя свои слова, он открутил кран, и душ, естественно, загрохотал. У Эда мелькнула мысль: «А не разболтал ли его кто-нибудь специально?» Вполне возможно. Скорее всего, тот самый любитель все делать своими руками, который сейчас стоял рядом.
   — Замечательно.
   — Да, вам придется много работать именно здесь. «Примите душ вдвоем с другом и сэкономьте воду» — кажется, так говорят в Калифорнии?
   Фоули рассмеялся — впервые с момента приезда в Москву.
   — Да, совершенно верно.
   Он присмотрелся к гостю внимательнее. Его несколько удивило, что Хейдок не стал ждать и представился в первый же день; впрочем, быть может, это было обратной стороной пресловутой английской щепетильности. В шпионском ремесле существует множество своих законов, а русские привыкли всегда строго придерживаться правил. Поэтому, посоветовал Боб Риттер, выбрось подальше какую-то часть учебников. Крепко держись за свою «крышу» и старайся по возможности производить впечатление тупого, сумасбродного американца. Кроме того, он сказал чете Фоули, что Найджелу Хейдоку верить можно. Он был сын сотрудника британской разведки, которого выдал не кто иной, как сам Ким Филби: сброшенный на парашюте над Албанией, бедняга спустился прямо в руки встречающих из КГБ. Маленькому Найджелу тогда не исполнилось и пяти лет, но он уже был достаточно взрослым, чтобы запомнить, каково терять отца. Вероятно, побудительные мотивы, которые двигали Найджелом Хейдоком, были даже более серьезными, чем в случае с Мери Пат. Даже более серьезными, чем его собственные, готов был признать после нескольких коктейлей Эд Фоули. Мери Пат ненавидела ублюдков так, как сам господь бог ненавидел грех. Хейдок не был резидентом, но он был главной ищейкой британской секретной службы в Москве и это многое говорило о нем. Директор ЦРУ судья Мур доверял англичанам: после случая с Филби они буквально вычистили свою внешнюю разведку огнем, более жарким, чем адский пламень, и заварили все щели, места возможной утечки. В свою очередь, Фоули доверял судье Муру и президенту Соединенных Штатов. В разведке это обстоятельство просто сводило с ума: доверять нельзя было никому — но надо было кому-то верить.
   «Что ж, — подумал Фоули, проверяя рукой горячую воду, — никто и не говорил, что эта работа для нормальных людей.» Что-то вроде классической метафизики: вот это просто обстоит так, а не иначе.
   — Когда сюда перевезут мебель?
   — Как раз сейчас контейнер должны загружать в Ленинграде на трейлер. Русские будут его досматривать?
   Хейдок пожал плечами.
   — Проверьте всё, — предупредил он. Затем его тон смягчился. — Видите ли, Эдвард, никогда нельзя знать наперед, насколько досконально они будут работать. КГБ — огромная, бесконечно сложная бюрократическая машина — понять значение этого выражения можно будет только тогда, когда вы здесь увидите ее в действии. Возьмем, к примеру, «жучки», установленные у вас в квартире, — сколько из них работоспособны? Они ведь выпущены не «Бритиш телеком» и не Эй-Ти-энд-Ти. На самом деле, в этом проклятие России, а нам так только на руку, однако полагаться на это тоже нельзя. Когда за тобой идет хвост, нельзя определить, то ли это опытный специалист своего дела, то ли какой-нибудь бестолковый болван, который не сможет самостоятельно отыскать дорогу в туалет. Они все похожи друг на друга и одеваются одинаково. Если хорошенько разобраться, то же самое верно и в отношении нас, но русская бюрократическая машина настолько громоздкая, что она с большой вероятностью защитит некомпетентного — а может быть, и нет. Видит бог, у нас в Сенчури-Хаузе тоже хватает своих глупцов.
   Фоули кивнул.
   — В Лэнгли мы называем их разведывательно-аналитическим отделом.
   — Совершенно верно. А мы своих — Вестминстерским дворцом, — заметил Хейдок, озвучивая свои собственные предубеждения. — Полагаю, мы уже проверили всю сантехнику.
   Фоули закрутил кран, и мужчины вернулись в гостиную. Как выяснилось, Пенни и Мери Пат тоже уже успели познакомиться.
   — Ну, дорогая, по крайней мере, горячей воды у нас будет достаточно.
   — Рада это слышать, — ответила Мери Пат. Она повернулась к гостье. — А где вы покупаете продукты?
   Пенни Хейдок улыбнулась:
   — Я вам все покажу. Что-нибудь особенное можно заказывать через агентство в Хельсинки: товары великолепного качества, английские, французские, немецкие — даже американские, что касается соков и консервов. Скоропортящиеся продукты, в основном, финского происхождения, и, как правило, они очень хорошие, особенно баранина. Найджел, ты согласен, что финская баранина превосходная?
   — Совершенно верно — она ничуть не уступает новозеландской, — согласился ее муж.
   — Правда, говядина оставляет желать лучшего, — вмешался в разговор Майк Барнс. — Но раз в неделю мы получаем говядину из Омахи. Много отличной говядины — мы раздаем ее всем друзьям.
   — Что правда, то правда, — вынужден был признать Найджел. — Мясо коров, которых всю жизнь кормили кукурузой, не сравнится ни с чем. Боюсь, мы уже успели к нему пристраститься.
   — Хвала господу, у нас есть американские ВВС, — продолжал Барнс. — Американские военные самолеты доставляют говядину на все базы НАТО, и мы, к счастью, также числимся у них в списке. Конечно, мясо поступает замороженным, что хуже, чем свежее из супермаркета «Дельмонико», но все равно достаточно хорошее, чтобы напомнить о доме. Надеюсь, вы купите себе мангал. Жарить барбекю мы поднимаемся на крышу. Древесный уголь также приходится привозить из-за границы. Русский Иван никак не может взять это в толк.
   Балкона в квартире не было, вероятно, для того, чтобы защитить жильцов от смрада дизельных выхлопов, висящего над городом.
   — Как насчет того, чтобы заглянуть на работу? — спросил Фоули.
   — Лучше воспользуйтесь метро, — посоветовал Барнс. — В Москве оно действительно замечательное.
   — А машину ты оставишь мне? — с надеждой улыбнулась Мери Пат.
   На самом деле именно на это они и рассчитывали. Именно это и ожидали, однако в их ремесле все то, что складывается удачно, воспринимается как приятная неожиданность — вроде как подарок под рождественской елкой. Ты всегда надеешься, что Санта-Клаус получит твое письмо, но полной уверенности никогда не бывает.
   — Что ж, можете начинать учиться водить машину по этому городу, — сказал Барнс. — По крайней мере, машина у вас хорошая.
   Предыдущий обитатель квартиры оставил после себя белый «Мерседес-280», машину действительно хорошую. На самом деле, даже слишком хорошую для своих четырех лет. Впрочем, легковых машин в Москве достаточно мало, к тому же, особые номера сразу же покажут, что «Мерседес» принадлежит американскому дипломату, что облегчит слежку. Можно не сомневаться, машина КГБ будет следовать за белым «Мерседесом» всюду, куда бы он ни направился. И опять же, английские традиции наоборот. Мери Пат придется учиться ездить по городу, словно жителю Индианаполиса, впервые попавашему в Нью-Йорк.
   — Улицы широкие и пустые, — продолжал Барнс. — А заправка в трех кварталах отсюда, вот в эту сторону. — Он махнул рукой. — Огромная. Русские любят строить все на широкую ногу.
   — Просто замечательно, — ответила Мери Пат, чтобы польстить Барнсу.
   Она уже спряталась под маску миловидной, пустоголовой блондинки. Во всем мире почему-то считается, что красивые женщины обязательно должны быть глупыми, и к блондинкам это относится в первую очередь. И, черт побери, в конце концов, гораздо проще строить из себя дурака, чем умного, — что бы там ни утверждали голливудские звезды.
   — А как насчет технического обслуживания машины? — поинтересовался Эд.
   — Это же «Мерседес». Они практически не ломаются, — сказал Барнс. — В любом случае, в посольстве Западной Германии есть парень, который сможет починить все что угодно. Мы поддерживаем добрососедские отношения с нашими союзниками по НАТО. Кстати, вы любите европейский футбол?
   — Игра избалованных барышень, — тотчас же ответил Эд Фоули.
   — Эк вы резко выразились! — заметил Найджел Хейдок.
   — Вот американский футбол — это игра для настоящих мужчин, — возразил Фоули.
   — Совершенно глупая, бескультурная игра, изобилующая грубостью и заседаниями всяческих комиссий, — презрительно фыркнул англичанин.
   Фоули усмехнулся.
   — Давайте лучше сядем есть.
   Все уселись за стол. Временная мебель оказалась вполне сносной — такую можно увидеть в захудалой гостинице в Алабаме. На кровати можно спать, и баллончик с инсектицидом, вероятно, расправился со всеми домашними насекомыми. Вероятно.
   Сандвичи оказались вкусными. Мери Пат взяла стаканы и открыла кран…
   — Настоятельно советую не делать этого, миссис Фоули, — остановил ее Найджел. — Бывает, что те, кто пил воду из-под крана, начинают жаловаться на боли в животе…
   — Вот как? — Она закрыла кран. — Да, Найджел, меня зовут Мери Пат.
   Наконец все были должным образом представлены друг другу.
   — Хорошо, Мери Пат, — подтвердил Барнс. — Мы предпочитаем употреблять питьевую воду из бутылок. Водой из-под крана можно умываться, и если ее вскипятить в чайнике, она сойдет для приготовления кофе или чая.
   — А в Ленинграде еще хуже, — продолжал Найджел. — Как мне говорили, у местных жителей выработался иммунитет, но у нас, иностранцев, может возникнуть расстройство желудка.
   — А что насчет школы? — высказала вслух свое беспокойство Мери Пат.
   — В американско-английской школе с детьми обращаются очень хорошо, — заверила ее Пенни Хейдок. — Я сама подрабатываю там. Ну а уровень обучения выше всяческих похвал.
   — Эдди у нас уже читает, правда, дорогая? — с гордостью похвалился отец.
   — Только «Кролика Питера» и другие детские сказки, но для четырех лет он читает очень прилично, — подтвердила остальным не менее довольная мать.
   Тем временем Эдди, отыскав блюдо с сандвичами, уже что-то аппетитно жевал. Это была не его любимая копченая колбаса, но проголодавшиеся дети перестают привередничать в еде. К тому же, в надежном месте были припрятаны четыре больших банки с арахисовым маслом «Скиппи». Местный хлеб, по общим отзывам, был вполне приличный, хотя и уступал «чудо-хлебу», на котором росли американские дети. Кроме того, Мери Пат уложила в багаж хлебопечку, которая сейчас катилась в трейлере между Ленинградом и Москвой. Хорошая стряпуха, она особенно мастерски пекла хлеб и надеялась, что это станет ее пропуском в высший свет семейств посольских работников.
 
   Совсем недалеко от того места, где они сидели, из рук в руки перешел один конверт. Курьер прибыл из Варшавы, и это письмо было направлено правительством его страны — точнее, одним правительственным ведомством для правительственного ведомства другой страны. Посланец был нисколько не рад порученному заданию. Он был коммунистом — непременное условие для такого ответственного поручения, — но, тем не менее, он оставался поляком, каковым являлся и тот человек, о котором шла речь в письме. И в этом была главная проблема.
   На самом деле, это письмо было фотокопией оригинала, который всего три дня назад один человек лично принес в кабинет важной — очень важной персоны в Варшаве.
   Тот, кому предназначалось это письмо, был знаком с посыльным, полковником польской разведки, — хотя и не испытывал к нему особо теплых чувств. Русские использовали своих западных соседей для самых различных задач. У поляков был природный дар к разведывательным операциям — по той же самой причине, что и у израильтян: обе страны были со всех сторон окружены врагами. К западу от Польши лежала Германия, к востоку — Советский Союз. Это крайне неблагоприятное обстоятельство привело к тому, что многие из самых талантливых и одаренных поляков посвящали себя разведке.
   Адресату письма все это было хорошо известно. Больше того, ему уже было известно дословное содержание письма. Он узнал его еще вчера. Однако, его нисколько не удивила задержка. Польское правительство потратило сутки на то, чтобы осмыслить содержание письма и его значение, и лишь потом переправило его дальше, и адресат не был за это в обиде. Правительства всех стран мира брали по крайней мере одни сутки на изучение подобных вопросов. По самой своей природе люди, облеченные властью, были склонны к сомнениям и колебаниям, даже несмотря на то, что им было прекрасно известно: промедление является пустой тратой времени и сил. Однако даже марксизму-ленинизму было не под силу изменить человеческую природу. Печально, но факт. «Новый советский человек», как и «новый польский человек», оставался в конце концов просто человеком.
   Немой спектакль, разыгрывающийся в кабинете, напоминал стилизованный балет в исполнении Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова. Хозяину кабинета даже казалось, что он слышит звуки оркестра. На самом деле он предпочитал классической музыке западный джаз, но в любом случае музыка в балете является лишь гарниром к основному блюду, системой, которая говорит танцорам, когда им надо дружно прыгать, подобно дрессированным собачкам. Разумеется, по русским меркам все балерины слишком худосочные, однако настоящие женщины были бы просто неподъемными для тех гномов, которые в балете именуются мужчинами.
   Почему его мысли ушли в сторону? Хозяин кабинета вернулся на свое место, медленно опустился в кожаное кресло и развернул письмо. Оно было написано на польском языке, а он не умел по-польски ни читать, ни говорить. Однако к письму был приложен хороший русский перевод. Разумеется, хозяин кабинета заставит поработать над текстом своих переводчиков, а также двух — трех психологов, которые оценят душевное состояние автора и составят многостраничное заключение, — а ему придется с ним ознакомиться, хотя это будет пустой тратой времени. После этого он сам должен будет подготовить доклад, чтобы обеспечить свое политическое руководство — нет, он сам входил в высшее руководство страны, был равным среди равных, — информацией о всех этих дополнительных исследованиях, чтобы уже оно, в свою очередь, тратило время, вдумываясь в послание и оценивая его важность перед тем, как принимать решение об ответных действиях.
   У председателя КГБ мелькнула мысль: сознает ли полковник польской разведки, какой малой кровью обошлось его собственное руководство. В конце концов, этим людям пришлось лишь переправить документ своим политическим хозяевам, свалить на них груз ответственности, заставив их предпринимать ответные шаги. Так поступают государственные чиновники во всем мире, независимо от политических взглядов и убеждений. Все вассалы одинаковы.
   Оторвавшись от письма, председатель КГБ поднял взгляд на стоявшего перед ним офицера.
   — Товарищ полковник, благодарю за то, что обратили мое внимание на эту мелочь. Пожалуйста, передайте от меня привет и наилучшие пожелания вашему начальству. Вы свободны.
   Вытянувшись по стойке «смирно», полковник забавно, на польский манер козырнул, развернулся как на плацу и вышел за дверь.
   Проводив его взглядом и дождавшись, когда за ним закроется дверь, Юрий Владимирович Андропов снова склонился над письмом и подколотым переводом.
   — Значит, Кароль, ты нам угрожаешь, да? — Щелкнув языком, он покачал головой и тихо добавил: — Ты храбрый человек, но твои взгляды следует немного подправить, дорогой мой товарищ священник.
   Председатель КГБ снова задумчиво оторвался от документа. Стены кабинета были увешаны произведениями искусства, по той же самой причине, по которой это делается во всех кабинетах: для того, чтобы избежать пустоты. Два писанных маслом полотна мастеров эпохи Возрождения, позаимствованных из коллекции какого-нибудь покойного царя или дворянина. Еще одна картина — портрет Ленина, и, нужно признать, довольно неплохой: бледное лицо и широкий лоб с залысиной, известные миллионам людей во всем мире. И рядом с ним заключенная в красивую рамку цветная фотография Леонида Ильича Брежнева, нынешнего генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Этот снимок был ложью: на нем был изображен молодой и полный сил мужчина, а не дряхлый старик, который в настоящее время возглавлял Политбюро. Что ж, все люди стареют, однако в большинстве стран старики оставляют свои посты и с почетом удаляются на пенсию. Но только не в этой стране, подумал Андропов… и снова перевел взгляд на письмо. Впрочем, то же самое можно сказать и про этого человека. Его пост тоже пожизненный.
   «Но сейчас дерзкий поляк намеревается изменить эту часть уравнения,» — подумал председатель Комитета государственной безопасности. И это очень опасно.
   Опасно?
   Возможные последствия были неизвестны, и уже одно это представляло значительную опасность. Коллеги Андропова по Политбюро — люди преклонного возраста, осторожные, пугливые, — отнесутся к этому так же.
   Поэтому ему нужно будет не просто доложить об опасности. Он должен будет также представить пути эффективного решения проблемы.
   На стене кабинета должны были бы висеть портреты двух людей, в настоящее время полузабытых. Одним из них был бы Железный Феликс — сам Дзержинский, основатель Чека, предшественницы КГБ.
   Другим должен был бы быть Иосиф Виссарионович Сталин. Вождь в свое время поставил вопрос, имевший прямое отношение к той самой ситуации, с которой сейчас столкнулся Андропов. Это было в 1944 году. Сейчас — сейчас, вероятно, этот вопрос приобрел еще большее значение.
   Ну, это еще надо будет посмотреть. И, напомнил себе Андропов, именно он будет тем самым человеком, которому предстоит принимать решение. Можно заставить исчезнуть любого человека. Эта мысль, мелькнувшая у него в голове, должна была бы его изумить, однако этого не произошло. Это здание, выстроенное восемьдесят лет назад в качестве величественного центрального управления страховой компании «Россия», повидало на своем веку много подобного, и его обитатели издавали приказания, которые влекли смерть многих и многих людей. В подвале совершались казни. Этому настал конец лишь несколько лет назад, когда центральное управление КГБ разрослось настолько, что его уже не смогло вместить даже это обширное здание, и оно выплеснулось на весь квартал до самого Бульварного кольца. Однако обслуживающий персонал до сих пор перешептывался о призраках, которые появлялись тихими ночами, пугая пожилых уборщиц с ведрами и швабрами, своими всклокоченными седыми волосами напоминающих ведьм. Правительство страны верило в духов и привидений не больше, чем в бессмертность человеческой души, однако вытравить подобные предрассудки из сознания простых крестьян было гораздо более сложной задачей, чем заставить интеллигенцию покупать многотомные собрания сочинений Владимира Ильича Ленина, Карла Маркса и Фридриха Энгельса, не говоря про высокопарные труды, приписываемые Сталину (которые, на самом деле, были написаны коллективом перепуганных авторов, что лишь еще больше усугубляло дело), которые, к счастью, в настоящее время читали лишь законченные мазохисты.