Им предстояло встретиться с одной из жительниц деревни Липовицы
Марией Рябовой. Она, как нельзя лучше, подходила для работы среди
молодежи. Эта молодая женщина перед войной служила на
метеорологической станции, была активной комсомолкой. Девятнадцати лет
она вышла замуж, но вскоре ей пришлось проводить мужа на фронт. Сама
эвакуироваться не успела. С приходом оккупантов ее отправили в лес на
заготовку дров.
Встречу Орлова и Даши с Рябовой должна была подготовить Надежда
Максимова, тоже жительница Липовиц, выполнившая до этого немало важных
поручений подпольного райкома и наших разведчиков. Алексей уже дважды
приходил в назначенное Максимовой время и все неудачно: Рябовой каждый
раз что-то мешало явиться в условленное место.
Алексей боялся, что и на этот раз она не придет. Но не прошло и
получаса, как он заметил вдали двух женщин. Орлов узнал одну из них и
вышел навстречу. Вскоре подошла и Даша.
- Будьте знакомы - Маруся Рябова, я уже рассказывала ей о вас, -
отрекомендовала подругу Максимова.
- А со мной Даша Дубинина, - представил Орлов Дудкову.
Орлов, Даша и Рябова расположились на пеньках, а Максимова стала
поодаль, надо было наблюдать за дорогой.
После недолгой беседы с Орловым и Дашей Рябова охотно согласилась
выполнять поручения подпольного райкома, только предупредила:
- Говорят, что кое-кого будут выселять из деревни, подальше от
фронта повезут. К нам тоже присматриваются, уже не раз полицейские со
старостой заходили в наш дом. Но вы не беспокойтесь, я не попадусь.
- Постарайтесь узнать, кто из комсомольцев остался еще в районе,
где они проживают, как можно встретиться с ними. Потом скажете мне или
тому, кто придет на это место, - говорила Дудкова. - А листовки
передавайте только тем, кому безусловно доверяете. Если полной
уверенности нет, рисковать не надо. Тогда лучше подбрасывать в местах,
где часто бывают жители деревни.
И Даша вручила Рябовой несколько листков серой бумаги с текстом,
отпечатанным на гектографе.
Подошла Максимова:
- Алексей Михайлович, в ту ночь, когда вы ночевали в Липовицах, в
деревню приходил патруль. Семеро солдат и офицер. Проверяли, нет ли
кого пришлых. Я увидела их в окно, да не знала, как предупредить вас.
- Ничего, Надя, что не предупредила - и хорошо, я хоть выспался,
а то пришлось бы посреди ночи из деревни уходить, - пошутил Орлов.
ПАРОЛЬ: "Я ВЕРНУСЬ..."
Спустя дня два после встречи с Орловым и Дудковой Надежда
Максимова взялась за стирку белья.
Она стояла, склонившись над корытом, в облаке пара, когда в кухню
вбежала соседка, говорливая тетка Поля. Гостья прямо с порога
затараторила:
- Ой, Надя! Что в деревне делается! Пришли опять солдаты, с
какими-то ящиками в руках, с собаками на ремнях. Искать кого-то будут.
- Много солдат?
- Много, и в Боярщине, и в Оятевщине, и в Зубове, сказывают,
солдаты.
- Как пришли, так и уйдут.
- Говорят, листовки какие-то в деревнях стали попадаться. Ну и
ищут, кто их пишет. А ты пошто вечером стираешь?
- А когда днем стирать? Разве что в воскресенье, в другие-то дни
ведь на биржу гонят.
- Ой, Надя, да ты с мылом стираешь, где взяла-то? Хоть бы кусочек
мне!
- Привез один добрый человек из Петрозаводска. Себе привез, а я
выпросила. От своего кусочка отрезал он.
Произнесла, а сама подумала: не скажешь же тетке Поле, что мыло
это один партизан дал, когда прошлой зимой здесь рейдом отряд шел.
Припрятала тогда подарок. И вот пожалуйста.
Потараторила, поохала тетка Поля и на улицу.
"Хоть бы не разболтала про мыло, - спохватилась Максимова, - и
принес же ее леший не ко времени".
А соседка кинулась в другой дом, захлебываясь, стала рассказывать
там уже не о солдатах, а о кусочке мыла, появившемся у Максимовых.
Был уже поздний час, когда Надежда Максимова отправилась за
водой. На дороге ей встретился мужчина лет сорока, финский бригадир
Арсунов, славившийся хитростью и грубостью на все Заонежье. Бегающие
водянистые глаза его скользнули по Наде.
- Надежде Ивановне мое почтение, как поживаем? За водичкой,
голубушка? - заговорил он вкрадчиво.
- Здравствуйте, Федор Степанович! Ведь как в песне поется: без
воды и ни туды и ни сюды.
- Это правильно. И без мыльца... А вот без свиданьица с
партизанами, голубушка, вполне можно и обойтись... Впрочем, как придут
еще, познакомь меня с кем-нибудь из них. Поговорить хочется.
- Что вы, Федор Степанович, какие партизаны? А мыльце-то я у
соседей в долг взяла.
- У соседей так у соседей, - вдруг переменил тон Арсунов, - мыло
штука нужная. А про партизан-то скажи, как придут. До свиданьица,
голубушка!
"Неужели выследили? Не может быть! Кто же выдал? Кто? Надо
немедленно предупредить Орлова, посоветоваться с ним". Она хотела тут
же связаться с разведчиками. Но сразу же ее обожгла новая мысль:
"Может, на это и рассчитывают враги - взбудоражить ее, устроить
слежку, а потом схватить всех. Нет, она никуда не пойдет, пока не
убедится, что опасность миновала. По всему видно: не из-за болтовни
тети Поли про мыло встал сегодня на ее пути Арсунов. Видно, они знают
что-то. Но что?"
Не у одной Максимовой было тревожно на сердце. Как только
стемнело из ворот небольшого дома появилась стройная девушка. Вскоре к
ней подошла другая. Идут две подружки, тихо разговаривают. За околицей
они встречаются с Сашей и Мишей. Проходят еще несколько шагов молча, а
потом одна из девушек, Настя, и говорит:
- Когда же кончится эта постылая жизнь, ребята? Когда же?
- Настенька, что случилось? - Саша, останавливается, вглядывается
в глаза девушки.
- А вот сегодня, видели бы вы. Ведь ее палками били... И за что?
За десяток картошин.
- Кого?
- Анну Медведевску.
- У-у, паразиты, - не сдержался Саша. - Ничего, скоро узнаете,
почем лихо. - И он погрозил невидимому врагу кулаком.
Долго еще бродили они вчетвером, тихо рассказывая друг другу
невеселые новости, но Саша так и не решился сказать друзьям о том, что
так властно вошло в его жизнь за последнее время. "Может, еще рано
говорить им", - подумал он.
- А теперь к дому, уже темно стало, - сказал Ржанский.
Шли молча. У самой деревни Миша с Катей отделились. Саша и Настя
замедлили шаг.
- Боюсь я, Саша, - как-то тихо, очень тихо прошептала Настя.
- Чего боишься, Настенька.
- За тебя боюсь. Ты горячий, с характером, а комендант да
полицейские примечают таких.
- Пусть примечают, скоро и мы их приметим.
- Что ты говоришь?
- Слушай, Настенька. Только ты никому-никому, даже Кате не
говори. Никому, понимаешь! - наклонившись к ней, шептал он. - Здесь
есть партизаны, я уже видел их. Пойду к ним. Хорошо, Настенька?
- Возьми и меня с собой.
- А что? Вот схожу к ним, осмотрюсь и возьму. Знаешь, какие это
люди?! Железные! Ничто им не страшно.
Да, пожалуй, прав был заонежский парень в своей оценке
подпольщиков. Однако не знал он о том, что и им в эти часы не спалось.
У Васильева были свои дела: он возился у радиопередатчика, от
исправности которого во многом зависела вся деятельность небольшой
группы советских патриотов, работающих в тылу. Гайдин стоял на посту и
чутко прислушивался к вечернему лесу, не различит ли ухо во множестве
шорохов нечто подозрительное, свидетельствующее об опасности. Но все
как будто было в порядке.
Не спал и Бородкин, хотя лежал на спине, крепко зажмурив глаза.
Первый секретарь подпольного райкома сейчас больше всего желал, чтобы
товарищи его после трудного дня хорошо отдохнули.
Ведь не всегда подпольщик знает, когда ему представится
возможность выспаться. Значит, он должен беречь свои силы.
Но не спал, нет, не спал Бородкин. Он думал о тех делах, ради
которых должен жить здесь, в лесу. Не все они еще шли, как хотелось
бы. Медленно, очень медленно подбираются надежные люди. Еще медленнее
эти люди вовлекаются в активную работу. Товарищи у него подобрались
хорошие. Хотя бы Орлов. У него есть какой-то особый "ключик" к
простому человеку. Ему даже грубоватость охотно прощают. А что
грубоватость! Был бы человек сердцем чист. Алексей же именно таков.
Дарья - ему под стать. Спит девушка. Намаялась. Гайдин - этот
подипломатичнее. Васильев - душа-человек.
Бородкин слегка разомкнул веки и увидел широко раскрытые глаза
лежавшего рядом с ним Куйвонена. Повернул голову в другую сторону:
Орлов старательно храпел. Притворяется. Пусть.
Да и Орлов не спал. Его тревожили мысли о доме, о семье, о людях,
которые доверились ему сполна здесь, в тылу. Вот хотя бы те же
Ржанский и Юрьев. Старые знакомые стали родными. Юрьев и Дарье очень
понравился, хотя она встречалась с ним всего два раза. Однажды он
целую корзину калиток разведчикам принес: "Кушайте на здоровье". А
потом добавил: "Одного я не пойму, Алексей. Вот пришли в декабре в наш
район партизаны. Так те дали прикурить фашистам. Правда, и сами потери
понесли, но зато результаты какие! А вы что: прячетесь в кустах и весь
сказ... Не мало ли?" Вспомнилось Орлову, как ответил он тогда: "Может
и мало. Но знаешь ли ты, друг ситный, какими данными руководствовались
партизаны, когда рейд сюда совершали? Ага, не знаешь? Так я тебе
скажу: эти данные мы с Гайдиным, головой рискуя, достали и
командованию передали. А нам кто помог? Такие же люди, как ты. Фамилии
не назову. Конспирация".
Так ответил Орлов. Но был ли он тогда откровенен до конца? Ой, не
был. У него душа горела по настоящей боевой работе. Гранатой, зубами
рвать врага, не давать ему пощады. Вот это было бы по-орловски.
Совсем другие мысли одолевали Тойво Куйвонена. Он вспоминал одну
за другой школы, где ему приходилось работать, думал о детях. У этого
сильного человека было нежное сердце и мягкий характер. С болью он
вспоминал случай, рассказанный кем-то из местных жителей. В одной из
деревень оккупанты открыли школу. Для вида, что ли? Занятий в ней
почти не было. И вот однажды выяснилось, что один из учеников стащил у
финского офицера белую булку. Какая развращенность! Маленького
"преступника" солдат притащил в школу. Сюда же оккупанты согнали всех
его товарищей. "Спусти штаны", - спокойно сказал солдат, сжимавший в
кулаке тонкий, упругий хлыст. Мальчик, смертельно бледный, дрожал от
страха. С него силой сорвали одежду, тщедушное тело его бросили на
лавку и обрушили на него град ударов. "Звери, звери!" - шептал Тойво и
невольно сжимал кулаки.
Бородкин приподнял голову.
- Приказываю спать, - тихо сказал он.
А рано утром они были уже на ногах.
- Ну, Даша, готовь жаркое, - сказал Орлов, положив перед нею двух
птиц, - а если кто конинки пожелает - пожалуйста.
Уже с неделю, как кончились у подпольщиков продукты. Питались
одними сухарями, но и тех осталось мало. Гайдин и Алексей два дня
ходили по лесу в надежде подстрелить лося, но сохатый не попадался им
на глаза. На обратном пути им, правда, удалось подбить двух тетеревов.
Но ими долго не прокормишься. Пришлось раздобыть жеребенка, все равно
лошади теперь уже не принадлежат населению, их забрали маннергеймовцы.
Даша и Васильев приготовили обед. Когда поели, радист, по
обыкновению, стал помогать Дудковой мыть посуду, Гайдин подошел к
нему:
- Надо бы, Павел, связаться с нашими.
- Хорошо.
- Когда мы послали радиограмму?
- Уже неделя прошла.
- Вот видишь.
В последние дни Васильев долгие часы проводил у рации. Но все
безрезультатно. А связь сейчас нужна была, как никогда. Разведчики,
выходившие на встречи с Сюкалиным, Ржанским, Юрьевым, Максимовой,
приносили важнейшие данные о противнике. Все это надо было немедленно
передать. Сюкалин сообщил Орлову, что оккупанты собираются
эвакуировать из Заонежья все население. Уборочные работы уже
закончены, и эвакуация может начаться со дня на день. Как быть
подпольщикам? Переходить ли в другие районы или возвращаться на
Большую землю? Одно ясно: если будут угнаны жители, группа останется
без нужных связей, лишится главного - возможности встречаться с
населением. Их пребывание здесь окажется тогда не только
затруднительным, но и бесцельным. А время уже осеннее. Если
оставаться, то нужно готовить зимние базы. Но где? Когда?
В шалаш вбежал Васильев:
- Есть связь! Читайте, только что расшифровал.
В радиограмме говорилось: "Советую Миронову направить Зайкова
опытным проводником местных жителей продуктами Шалу".
В Шалу. Значит, найти лодку и ночью ехать к своим через озеро,
мимо многочисленных островов, на которых разбросаны вражеские заставы,
наблюдательные пункты, прожектора, проплыть так, чтобы не наткнуться
на патрулирующие катера противника.
- Кого пошлем с Зайковым? - спросил Бородкин, обводя взглядом
всех собравшихся в шалаше.
- Ржанского можно, - заметил Гайдин, - надежный парень, и,
главное, его исчезновение не будет никем замечено, живут-то они на
отшибе.
- Так и решим: Александра Ржанского.
На другой день в Оятевщину отправились Гайдин, Орлов, Даша и
Зайков. Перед деревней, не выходя из лесу, остановились. К дому
Ржанского пошел один Орлов.
Александр встретил его у дверей и с тревогой спросил:
- Алексей Михайлович, как ты пробрался? Ведь сейчас только прошли
солдаты. Восемь человек с чемоданчиком.
- Восемь, говоришь? И с пеленгатором? Черт с ними. Пойдем,
поговорить надо.
Когда Орлов и Саша подошли к лесу, Гайдин, поджидавший их на
опушке, сказал Ржанскому:
- Надо бы съездить с Зайковым в Шалу. Сможете? Возьмете там, что
дадут, и назад. А с тем заданием придется погодить.
За несколько дней до этого разведчики обсуждали вопрос, как лучше
осуществить поджог штаба участка фронта и управления полиции,
размещавшихся в двухэтажном доме в Великой Губе. Это ответственное
задание поручили Ржанскому. Орлов дал Саше термитную шашку, научил,
как ее подбросить. Но вскоре выяснилось, что дом, обнесенный колючей
проволокой в пять колов, охранялся усиленным нарядом. Саша ждал
удобного случая. Скоро ему предстояло получать новый пропуск. Вот
тогда-то он и пройдет в управление полиции.
- Съездить-то могу. Да прежнее задание очень мне по вкусу, -
сказал Саша, глядя в глаза Гайдину.
- Готовь лодку, - будто ничего не услышав, ответил Гайдин.
И Саша понял, что его дело - выполнять приказ, раз уж он встал на
тропу разведчика.
А Гайдин продолжал:
- Через два дня вечером придут сюда Зайков и еще кто-нибудь. А
шашку принесешь при следующей встрече. Попытаемся сами подпустить
огонька в штаб.
- Хорошо, лодка будет.
- Тогда все, встреча через три дня здесь, в 20 часов. Пароль: "Я
вернусь". Ясно?
- Ясно.
ТРЕВОГА!
В Шалу ехать никому из разведчиков так и не пришлось. Через день
после встречи с Ржанским, когда, казалось, все уже было решено,
подпольщики получили новую радиограмму. В ней говорилось: "Продукты,
листовки, батареи - всего восемь мест выбросим самолета 14.09 от 3 до
6 часов раойне К-нав. Ваш сигнал: большой огонь. Следите. Если не
будет 14, операцию повторим следующие сутки те же часы".
- Видно, понимают там, что не легок водный путь, - сказал Гайдин,
прочитав радиограмму.
Приняли решение: тринадцатого к ночи всем выйти на болото,
подготовить там сигнальный костер и ждать. Накануне Гайдин и Зайков
должны были сходить в Оятевщину и предупредить Ржанского о том, что
поездка в Шалу отменяется. Орлов и Дудкова в тот же день побывали в
Вертилове у Сюкалина и получили у него свежие сведения об обстановке.
- Ну как, расстроился парень, когда узнал, что поездка
отменяется? - спросил потом Орлов Гайдина.
- Даже в лице изменился, говорит: "Не везет мне, думал, после
Шалы совсем к вам уйду, а выходит опять сорвалось".
- Мне кажется, партизан из него был бы толковый, да и разведчик
неплохой. Молод, правда. Но ничего, привыкнет.
- А как Сюкалин? - спросил в свою очередь Гайдин.
- Подтверждает, что "приятели" наши насторожились. Он слышал,
будто листовки где-то нашли. Патрулируют все деревни. К нему тоже
заходили. Офицер советовал: "Ты, Сюкалин, сделай так: если придут
партизаны, замани их к себе, пригласи чай пить, а нам дай сигнал".
- Сюкалин у них не на подозрении? - тревожно спросил Бородкин.
- Думаю, что нет. Однако просил большой группой не ходить.
Говорит, когда мы в бане у него мылись, очень боялся за нас. Могли
подумать: нет ли гостей у Сюкалина, если баню на неделе топит.
- Ну, ладно, что было, то прошло. Банька неплохая была, -
засмеялся Куйвонен. - Только прав Сюкалин: на неделе мыться больше не
будем. Приметно это. А что, Даша, - улыбнулся он, - стала бы ты
делать, если бы в бане зацапали?
- А у меня защитница была - бабушка Матрена Михеевна. В обиду бы
не дала. Когда я ее спросила, живет ли кто в Лонгасах, она мне знаешь,
что ответила?
- Что?
- В Лонгасах, говорит, людей нету, одни фашисты проклятые.
- Вот это теща! - пошутил Бородкин, а затем уже серьезно добавил:
- Продолжай, Алексей.
- А еще говорил Сюкалин, что к нему переводчик приходил, Аликом
зовут. Спрашивал: правда ли, что партизаны в Вертилово наведывались?
- А он что? - забеспокоился Гайдин.
- Сказал: коль появились, никуда не уйдут. Из-за коммунистов,
говорит, я два раза в тюрьме сидел и не пропущу случая свести с ними
счеты. А потом еще сказал: Я сам имею задание от коменданта Роома
партизан выведывать.
- Молодец. Хорошо отбрил. Но поверил ли переводчик Сюкалину?
- Думаю, поверил.
- Да, зашевелились маннергеймовцы, - задумчиво заключил Бородкин.
- Надо быть поосторожнее. Особенно сейчас. А самое главное: самолет не
прозевать. Всю эту операцию возлагаю на наших военспецов. На вас,
Гайдин.
- Хорошо.
Встречать самолет вышли все, кроме радиста. Ему надо было
приготовиться к связи со штабом и доложить о результатах операции, как
только подпольщики вернутся на базу.
На болото отправились с наступлением темноты, прихватив с собой
сухие ветки, бересту, смолистые чурки.
Шли молча. Орлов часто вскидывал голову, всматриваясь в серое,
без единой звездочки небо. Все заволокло тучами, а ведь днем было
ясно.
На болоте сыро, холодно. Выбрав место под костер и сложив дрова,
поднялись на высоту. А там еще холоднее. Даже от ветра негде укрыться.
Зато обзор много лучше.
До двух часов ночи дежурили все, установив круговое наблюдение за
местностью. Находились в полной боевой готовности, с автоматами, с
пистолетами, гранатами.
В напряженной тишине вдруг явственно послышался шорох. Казалось,
кто-то осторожно подбирается к тому месту, где находились наблюдатели,
время от времени останавливаясь и прислушиваясь.
- Стрелять только по команде, - шепнул Гайдин.
Но вот что-то хрустнуло, затрещали ветки, и шум стал удаляться.
- Лось, - определил Орлов.
В два часа Гайдин и Орлов спустились с высотки, разожгли костер.
Столб огня осветил болото. Снова все собрались на возвышенности,
тревожно всматривались в темно-серое небо. Изредка подходили к костру,
чтобы подбавить дров, и опять поднимались на холм. Ждали час, другой,
третий. Самолет все не прилетал. Когда уже рассвело, вернулись на
базу.
Что могло помешать летчику вылететь сегодня? Плохая видимость? А
что, если он сбился с пути?
- Вторые сутки без связи, - сказал радист, словно отвечая на
вопрос, который волновал каждого.
- Обязательно надо связаться. Наверное, у них там погода
нелетная, у нас еще тихо, хотя и пасмурно, а там штормит. Ветер
северный, сырости натянуло, - заметил Орлов. - А ночью все равно на
болото идти надо.
На следующую ночь все вновь отправились встречать самолет.
Потянулось томительное ожидание. Снова Орлов и Гайдин спустились к
костру, и снова столб огня осветил мшистую и влажную поверхность
болота и уродливые вершинки редких низкорослых сосен.
- Эге, да, кажись, это он! - вдруг сказал Орлов.
За лесом где-то и впрямь послышался слабый гул мотора. Потом он
усилился, и над болотом появился самолет. Он пролетел над костром,
сбросил что-то. Затем развернулся, сделал круг и взял курс на
северо-восток. Все кинулись к парашютам, плавно опускавшимся на землю.
Груз приняли прямо на руки.
- Осмотрим мешки, ведь все сразу, видимо, не унести, - сказал
Гайдин.
Проверили содержимое сброшенных посылок: сухари, концентраты,
консервы, мешок соли, приемник, питание к нему и рации, гектограф,
пачки листовок.
- Груз большой. Отнесем часть в глубь леса, поближе к месту, где
расположим новую базу, а продуктов на несколько дней возьмем с собой.
Устроим шалаш на новом месте, - предложил Орлов.
- Правильно, Алексей, - поддержал Бородкин. - На нашей старой
базе трава уже притоптана, тропинок стало много. Да и самолет могли
обнаружить, низко все же летел.
Километра два с половиной пробирались по лесу с грузом, с трудом
вытягивая ноги из топкого мха и спотыкаясь о пни и корни деревьев. К
месту, облюбованному Орловым, пришли усталые, проголодавшиеся.
- Радиобатареи, два мешка с грузом, парашюты оставим здесь, за
ними придем потом, - сказал Гайдин.
Так и сделали. Налегке направились на базу. И лишь к утру
добрались до места.
Как только Гайдин увидел радиста, спросил:
- Как связь?
- Есть.
- Передай: "Все получили, сухарей мало". Запроси, вернулся ли
самолет.
- Самолет-то, пожалуй, вернулся благополучно, - заметил Бородкин.
- А вот летел он не там, где следовало. Зачем к Кижам сунулся. Ведь,
наверняка, на кижской колокольне наблюдатели сидят. Хорошо еще, что
видимость плохая была, а то засекли бы парашюты.
- Когда базу менять будем? - спросил Орлов.
- Давайте вместе подумаем, - ответил Гайдин и, немного помедлив,
продолжал: - Сегодня, пожалуй, не успеем. Отдохнуть надо, а завтра с
утра обязательно.
Все согласились с этим. А Гайдин уточнил:
- Тогда в 9.00 начинаем, место - в двух километрах отсюда, на
северо-запад, там в пятидесяти метрах от просеки высотка, покрытая
лесом.
Около полуночи Орлов, стоявший на посту, услышал шаги.
Насторожился. Определил. Идет один человек, явно торопится, шагает
неровно.
Укрывшись за кустом, Алексей стал пристально вглядываться.
Кажется, Сюкалин. Да, конечно, он.
- Пароль? - спросил Алексей, поднимаясь навстречу идущему.
- Вперед на Запад, - раздалось в ответ.
- Петр Захарович? Ты? Что случилось? Как нашел нас?
- Как нашел, об этом мои ноги расскажут, да глаз старого
охотника. А ты, Алексей, лучше скажи: собирался завтра в Липовицы, к
Максимовой?
- А что?
- Нет, скажи, собирался?
- Ну, мало ли куда я могу пойти.
- Не хочешь говорить, так слушай, что я тебе скажу. Надежда
Максимова арестована. Сегодня утром я узнал об этом в Сенной Губе.
Кто-то донес, что она принимала партизан. Сегодня ночью у ее дома,
наверняка, будет засада, да и в окрестностях тоже.
- От кого узнал? - опросил Орлов, внешне ничем не показывая
охватившей его тревоги.
- Бригадир есть - Арсунов по фамилии. Так он мне сказал: "Скоро,
Петр Захарович, хлопот у нас убавится, Максимову взяли, а через эту
бабу и всех партизан выловят. Я, говорит, сам видел, как солдат в
Липовицы посылали".
- Ну, спасибо, Петр Захарович. Молодец ты. А теперь иди. Через
день, как условились, к тебе наведаемся.
Сюкалин скрылся в ночной темноте так же неожиданно, как и
появился. Алексей с сожалением подумал: "Грубовато я с ним обошелся.
Человек ночью десять километров шел по лесу, чтобы предупредить,
рисковал, мог попасть в засаду". Орлов подошел к шалашу, позвал
Гайдина, рассказал ему все, что сообщил Сюкалин.
- Вот видишь, - заметил Гайдин.
- Ничего не вижу.
- Я хочу сказать, что как бы не выбили они признание у
Максимовой. Она знает, где наша база?
- Где база, точно не знает, встречались мы с ней в лесу, но
приблизительно предполагать может. Хотя Надежда - женщина и верная, а
место следует сменить.
- А в Липовицы можно ходить?
- Сначала разведаем в других деревнях, а потом решим. Я сказал
Сюкалину, что послезавтра буду у него.
- Хорошо.
Утром подпольщики собрались в путь раньше намеченного времени.
Вести, принесенные Сюкалиным ночью, настораживали.
Продвинулись дальше в лес, километра за два от прежней базы. Туда
перенесли продукты и весь походный скарб. Оставалось доставить лишь
часть груза, сброшенного с самолета и хранившегося пока в лесу вблизи
болота. Там было и питание к рации. За грузом отправились Бородкин,
Куйвонен и Васильев.
Они шли, не торопясь, прислушиваясь к каждому шороху. Васильев -
впереди, секретари подпольного райкома - на некотором отдалении.
Бородкин подал знак рукой: мол, надо поговорить. Все трое
остановились. Васильев немного поодаль, на случай внезапной опасности.
- Итак, - как бы размышляя вслух, заметил Бородкин, - мы
находимся в тылу в общей сложности...
- Тридцать один день. Учебную четверть не пробыли, - улыбнулся
Тойво.
- Точно запомнил. Высадились мы 17 августа, а сегодня...
- Шестнадцатое сентября. Тридцать один день. Много это или мало?
- Если судить по пережитому, то много, а если по сделанному...
- А я считаю, что и сделано немало, - продолжал Бородкин. -
Немало! Для этих условий. И дело тут не ограничивается одними Дашиными
упражнениями на гектографе, установлением связей с населением. Главное
- моральный фактор. Люди знают, что где-то рядом находятся свои и
чувствуют себя не брошенными. Согласен?
- Согласен.
- Я не случайно заикнулся об условиях. Здесь, в Заонежье, не
просто оккупация. В сущности вся территория этого района превращена в
огромный концентрационный лагерь. Партизаны сюда как прорываются?
Отдельными рейдами. Летом - шалишь! Зимой, главным образом, на лыжах.
Марией Рябовой. Она, как нельзя лучше, подходила для работы среди
молодежи. Эта молодая женщина перед войной служила на
метеорологической станции, была активной комсомолкой. Девятнадцати лет
она вышла замуж, но вскоре ей пришлось проводить мужа на фронт. Сама
эвакуироваться не успела. С приходом оккупантов ее отправили в лес на
заготовку дров.
Встречу Орлова и Даши с Рябовой должна была подготовить Надежда
Максимова, тоже жительница Липовиц, выполнившая до этого немало важных
поручений подпольного райкома и наших разведчиков. Алексей уже дважды
приходил в назначенное Максимовой время и все неудачно: Рябовой каждый
раз что-то мешало явиться в условленное место.
Алексей боялся, что и на этот раз она не придет. Но не прошло и
получаса, как он заметил вдали двух женщин. Орлов узнал одну из них и
вышел навстречу. Вскоре подошла и Даша.
- Будьте знакомы - Маруся Рябова, я уже рассказывала ей о вас, -
отрекомендовала подругу Максимова.
- А со мной Даша Дубинина, - представил Орлов Дудкову.
Орлов, Даша и Рябова расположились на пеньках, а Максимова стала
поодаль, надо было наблюдать за дорогой.
После недолгой беседы с Орловым и Дашей Рябова охотно согласилась
выполнять поручения подпольного райкома, только предупредила:
- Говорят, что кое-кого будут выселять из деревни, подальше от
фронта повезут. К нам тоже присматриваются, уже не раз полицейские со
старостой заходили в наш дом. Но вы не беспокойтесь, я не попадусь.
- Постарайтесь узнать, кто из комсомольцев остался еще в районе,
где они проживают, как можно встретиться с ними. Потом скажете мне или
тому, кто придет на это место, - говорила Дудкова. - А листовки
передавайте только тем, кому безусловно доверяете. Если полной
уверенности нет, рисковать не надо. Тогда лучше подбрасывать в местах,
где часто бывают жители деревни.
И Даша вручила Рябовой несколько листков серой бумаги с текстом,
отпечатанным на гектографе.
Подошла Максимова:
- Алексей Михайлович, в ту ночь, когда вы ночевали в Липовицах, в
деревню приходил патруль. Семеро солдат и офицер. Проверяли, нет ли
кого пришлых. Я увидела их в окно, да не знала, как предупредить вас.
- Ничего, Надя, что не предупредила - и хорошо, я хоть выспался,
а то пришлось бы посреди ночи из деревни уходить, - пошутил Орлов.
ПАРОЛЬ: "Я ВЕРНУСЬ..."
Спустя дня два после встречи с Орловым и Дудковой Надежда
Максимова взялась за стирку белья.
Она стояла, склонившись над корытом, в облаке пара, когда в кухню
вбежала соседка, говорливая тетка Поля. Гостья прямо с порога
затараторила:
- Ой, Надя! Что в деревне делается! Пришли опять солдаты, с
какими-то ящиками в руках, с собаками на ремнях. Искать кого-то будут.
- Много солдат?
- Много, и в Боярщине, и в Оятевщине, и в Зубове, сказывают,
солдаты.
- Как пришли, так и уйдут.
- Говорят, листовки какие-то в деревнях стали попадаться. Ну и
ищут, кто их пишет. А ты пошто вечером стираешь?
- А когда днем стирать? Разве что в воскресенье, в другие-то дни
ведь на биржу гонят.
- Ой, Надя, да ты с мылом стираешь, где взяла-то? Хоть бы кусочек
мне!
- Привез один добрый человек из Петрозаводска. Себе привез, а я
выпросила. От своего кусочка отрезал он.
Произнесла, а сама подумала: не скажешь же тетке Поле, что мыло
это один партизан дал, когда прошлой зимой здесь рейдом отряд шел.
Припрятала тогда подарок. И вот пожалуйста.
Потараторила, поохала тетка Поля и на улицу.
"Хоть бы не разболтала про мыло, - спохватилась Максимова, - и
принес же ее леший не ко времени".
А соседка кинулась в другой дом, захлебываясь, стала рассказывать
там уже не о солдатах, а о кусочке мыла, появившемся у Максимовых.
Был уже поздний час, когда Надежда Максимова отправилась за
водой. На дороге ей встретился мужчина лет сорока, финский бригадир
Арсунов, славившийся хитростью и грубостью на все Заонежье. Бегающие
водянистые глаза его скользнули по Наде.
- Надежде Ивановне мое почтение, как поживаем? За водичкой,
голубушка? - заговорил он вкрадчиво.
- Здравствуйте, Федор Степанович! Ведь как в песне поется: без
воды и ни туды и ни сюды.
- Это правильно. И без мыльца... А вот без свиданьица с
партизанами, голубушка, вполне можно и обойтись... Впрочем, как придут
еще, познакомь меня с кем-нибудь из них. Поговорить хочется.
- Что вы, Федор Степанович, какие партизаны? А мыльце-то я у
соседей в долг взяла.
- У соседей так у соседей, - вдруг переменил тон Арсунов, - мыло
штука нужная. А про партизан-то скажи, как придут. До свиданьица,
голубушка!
"Неужели выследили? Не может быть! Кто же выдал? Кто? Надо
немедленно предупредить Орлова, посоветоваться с ним". Она хотела тут
же связаться с разведчиками. Но сразу же ее обожгла новая мысль:
"Может, на это и рассчитывают враги - взбудоражить ее, устроить
слежку, а потом схватить всех. Нет, она никуда не пойдет, пока не
убедится, что опасность миновала. По всему видно: не из-за болтовни
тети Поли про мыло встал сегодня на ее пути Арсунов. Видно, они знают
что-то. Но что?"
Не у одной Максимовой было тревожно на сердце. Как только
стемнело из ворот небольшого дома появилась стройная девушка. Вскоре к
ней подошла другая. Идут две подружки, тихо разговаривают. За околицей
они встречаются с Сашей и Мишей. Проходят еще несколько шагов молча, а
потом одна из девушек, Настя, и говорит:
- Когда же кончится эта постылая жизнь, ребята? Когда же?
- Настенька, что случилось? - Саша, останавливается, вглядывается
в глаза девушки.
- А вот сегодня, видели бы вы. Ведь ее палками били... И за что?
За десяток картошин.
- Кого?
- Анну Медведевску.
- У-у, паразиты, - не сдержался Саша. - Ничего, скоро узнаете,
почем лихо. - И он погрозил невидимому врагу кулаком.
Долго еще бродили они вчетвером, тихо рассказывая друг другу
невеселые новости, но Саша так и не решился сказать друзьям о том, что
так властно вошло в его жизнь за последнее время. "Может, еще рано
говорить им", - подумал он.
- А теперь к дому, уже темно стало, - сказал Ржанский.
Шли молча. У самой деревни Миша с Катей отделились. Саша и Настя
замедлили шаг.
- Боюсь я, Саша, - как-то тихо, очень тихо прошептала Настя.
- Чего боишься, Настенька.
- За тебя боюсь. Ты горячий, с характером, а комендант да
полицейские примечают таких.
- Пусть примечают, скоро и мы их приметим.
- Что ты говоришь?
- Слушай, Настенька. Только ты никому-никому, даже Кате не
говори. Никому, понимаешь! - наклонившись к ней, шептал он. - Здесь
есть партизаны, я уже видел их. Пойду к ним. Хорошо, Настенька?
- Возьми и меня с собой.
- А что? Вот схожу к ним, осмотрюсь и возьму. Знаешь, какие это
люди?! Железные! Ничто им не страшно.
Да, пожалуй, прав был заонежский парень в своей оценке
подпольщиков. Однако не знал он о том, что и им в эти часы не спалось.
У Васильева были свои дела: он возился у радиопередатчика, от
исправности которого во многом зависела вся деятельность небольшой
группы советских патриотов, работающих в тылу. Гайдин стоял на посту и
чутко прислушивался к вечернему лесу, не различит ли ухо во множестве
шорохов нечто подозрительное, свидетельствующее об опасности. Но все
как будто было в порядке.
Не спал и Бородкин, хотя лежал на спине, крепко зажмурив глаза.
Первый секретарь подпольного райкома сейчас больше всего желал, чтобы
товарищи его после трудного дня хорошо отдохнули.
Ведь не всегда подпольщик знает, когда ему представится
возможность выспаться. Значит, он должен беречь свои силы.
Но не спал, нет, не спал Бородкин. Он думал о тех делах, ради
которых должен жить здесь, в лесу. Не все они еще шли, как хотелось
бы. Медленно, очень медленно подбираются надежные люди. Еще медленнее
эти люди вовлекаются в активную работу. Товарищи у него подобрались
хорошие. Хотя бы Орлов. У него есть какой-то особый "ключик" к
простому человеку. Ему даже грубоватость охотно прощают. А что
грубоватость! Был бы человек сердцем чист. Алексей же именно таков.
Дарья - ему под стать. Спит девушка. Намаялась. Гайдин - этот
подипломатичнее. Васильев - душа-человек.
Бородкин слегка разомкнул веки и увидел широко раскрытые глаза
лежавшего рядом с ним Куйвонена. Повернул голову в другую сторону:
Орлов старательно храпел. Притворяется. Пусть.
Да и Орлов не спал. Его тревожили мысли о доме, о семье, о людях,
которые доверились ему сполна здесь, в тылу. Вот хотя бы те же
Ржанский и Юрьев. Старые знакомые стали родными. Юрьев и Дарье очень
понравился, хотя она встречалась с ним всего два раза. Однажды он
целую корзину калиток разведчикам принес: "Кушайте на здоровье". А
потом добавил: "Одного я не пойму, Алексей. Вот пришли в декабре в наш
район партизаны. Так те дали прикурить фашистам. Правда, и сами потери
понесли, но зато результаты какие! А вы что: прячетесь в кустах и весь
сказ... Не мало ли?" Вспомнилось Орлову, как ответил он тогда: "Может
и мало. Но знаешь ли ты, друг ситный, какими данными руководствовались
партизаны, когда рейд сюда совершали? Ага, не знаешь? Так я тебе
скажу: эти данные мы с Гайдиным, головой рискуя, достали и
командованию передали. А нам кто помог? Такие же люди, как ты. Фамилии
не назову. Конспирация".
Так ответил Орлов. Но был ли он тогда откровенен до конца? Ой, не
был. У него душа горела по настоящей боевой работе. Гранатой, зубами
рвать врага, не давать ему пощады. Вот это было бы по-орловски.
Совсем другие мысли одолевали Тойво Куйвонена. Он вспоминал одну
за другой школы, где ему приходилось работать, думал о детях. У этого
сильного человека было нежное сердце и мягкий характер. С болью он
вспоминал случай, рассказанный кем-то из местных жителей. В одной из
деревень оккупанты открыли школу. Для вида, что ли? Занятий в ней
почти не было. И вот однажды выяснилось, что один из учеников стащил у
финского офицера белую булку. Какая развращенность! Маленького
"преступника" солдат притащил в школу. Сюда же оккупанты согнали всех
его товарищей. "Спусти штаны", - спокойно сказал солдат, сжимавший в
кулаке тонкий, упругий хлыст. Мальчик, смертельно бледный, дрожал от
страха. С него силой сорвали одежду, тщедушное тело его бросили на
лавку и обрушили на него град ударов. "Звери, звери!" - шептал Тойво и
невольно сжимал кулаки.
Бородкин приподнял голову.
- Приказываю спать, - тихо сказал он.
А рано утром они были уже на ногах.
- Ну, Даша, готовь жаркое, - сказал Орлов, положив перед нею двух
птиц, - а если кто конинки пожелает - пожалуйста.
Уже с неделю, как кончились у подпольщиков продукты. Питались
одними сухарями, но и тех осталось мало. Гайдин и Алексей два дня
ходили по лесу в надежде подстрелить лося, но сохатый не попадался им
на глаза. На обратном пути им, правда, удалось подбить двух тетеревов.
Но ими долго не прокормишься. Пришлось раздобыть жеребенка, все равно
лошади теперь уже не принадлежат населению, их забрали маннергеймовцы.
Даша и Васильев приготовили обед. Когда поели, радист, по
обыкновению, стал помогать Дудковой мыть посуду, Гайдин подошел к
нему:
- Надо бы, Павел, связаться с нашими.
- Хорошо.
- Когда мы послали радиограмму?
- Уже неделя прошла.
- Вот видишь.
В последние дни Васильев долгие часы проводил у рации. Но все
безрезультатно. А связь сейчас нужна была, как никогда. Разведчики,
выходившие на встречи с Сюкалиным, Ржанским, Юрьевым, Максимовой,
приносили важнейшие данные о противнике. Все это надо было немедленно
передать. Сюкалин сообщил Орлову, что оккупанты собираются
эвакуировать из Заонежья все население. Уборочные работы уже
закончены, и эвакуация может начаться со дня на день. Как быть
подпольщикам? Переходить ли в другие районы или возвращаться на
Большую землю? Одно ясно: если будут угнаны жители, группа останется
без нужных связей, лишится главного - возможности встречаться с
населением. Их пребывание здесь окажется тогда не только
затруднительным, но и бесцельным. А время уже осеннее. Если
оставаться, то нужно готовить зимние базы. Но где? Когда?
В шалаш вбежал Васильев:
- Есть связь! Читайте, только что расшифровал.
В радиограмме говорилось: "Советую Миронову направить Зайкова
опытным проводником местных жителей продуктами Шалу".
В Шалу. Значит, найти лодку и ночью ехать к своим через озеро,
мимо многочисленных островов, на которых разбросаны вражеские заставы,
наблюдательные пункты, прожектора, проплыть так, чтобы не наткнуться
на патрулирующие катера противника.
- Кого пошлем с Зайковым? - спросил Бородкин, обводя взглядом
всех собравшихся в шалаше.
- Ржанского можно, - заметил Гайдин, - надежный парень, и,
главное, его исчезновение не будет никем замечено, живут-то они на
отшибе.
- Так и решим: Александра Ржанского.
На другой день в Оятевщину отправились Гайдин, Орлов, Даша и
Зайков. Перед деревней, не выходя из лесу, остановились. К дому
Ржанского пошел один Орлов.
Александр встретил его у дверей и с тревогой спросил:
- Алексей Михайлович, как ты пробрался? Ведь сейчас только прошли
солдаты. Восемь человек с чемоданчиком.
- Восемь, говоришь? И с пеленгатором? Черт с ними. Пойдем,
поговорить надо.
Когда Орлов и Саша подошли к лесу, Гайдин, поджидавший их на
опушке, сказал Ржанскому:
- Надо бы съездить с Зайковым в Шалу. Сможете? Возьмете там, что
дадут, и назад. А с тем заданием придется погодить.
За несколько дней до этого разведчики обсуждали вопрос, как лучше
осуществить поджог штаба участка фронта и управления полиции,
размещавшихся в двухэтажном доме в Великой Губе. Это ответственное
задание поручили Ржанскому. Орлов дал Саше термитную шашку, научил,
как ее подбросить. Но вскоре выяснилось, что дом, обнесенный колючей
проволокой в пять колов, охранялся усиленным нарядом. Саша ждал
удобного случая. Скоро ему предстояло получать новый пропуск. Вот
тогда-то он и пройдет в управление полиции.
- Съездить-то могу. Да прежнее задание очень мне по вкусу, -
сказал Саша, глядя в глаза Гайдину.
- Готовь лодку, - будто ничего не услышав, ответил Гайдин.
И Саша понял, что его дело - выполнять приказ, раз уж он встал на
тропу разведчика.
А Гайдин продолжал:
- Через два дня вечером придут сюда Зайков и еще кто-нибудь. А
шашку принесешь при следующей встрече. Попытаемся сами подпустить
огонька в штаб.
- Хорошо, лодка будет.
- Тогда все, встреча через три дня здесь, в 20 часов. Пароль: "Я
вернусь". Ясно?
- Ясно.
ТРЕВОГА!
В Шалу ехать никому из разведчиков так и не пришлось. Через день
после встречи с Ржанским, когда, казалось, все уже было решено,
подпольщики получили новую радиограмму. В ней говорилось: "Продукты,
листовки, батареи - всего восемь мест выбросим самолета 14.09 от 3 до
6 часов раойне К-нав. Ваш сигнал: большой огонь. Следите. Если не
будет 14, операцию повторим следующие сутки те же часы".
- Видно, понимают там, что не легок водный путь, - сказал Гайдин,
прочитав радиограмму.
Приняли решение: тринадцатого к ночи всем выйти на болото,
подготовить там сигнальный костер и ждать. Накануне Гайдин и Зайков
должны были сходить в Оятевщину и предупредить Ржанского о том, что
поездка в Шалу отменяется. Орлов и Дудкова в тот же день побывали в
Вертилове у Сюкалина и получили у него свежие сведения об обстановке.
- Ну как, расстроился парень, когда узнал, что поездка
отменяется? - спросил потом Орлов Гайдина.
- Даже в лице изменился, говорит: "Не везет мне, думал, после
Шалы совсем к вам уйду, а выходит опять сорвалось".
- Мне кажется, партизан из него был бы толковый, да и разведчик
неплохой. Молод, правда. Но ничего, привыкнет.
- А как Сюкалин? - спросил в свою очередь Гайдин.
- Подтверждает, что "приятели" наши насторожились. Он слышал,
будто листовки где-то нашли. Патрулируют все деревни. К нему тоже
заходили. Офицер советовал: "Ты, Сюкалин, сделай так: если придут
партизаны, замани их к себе, пригласи чай пить, а нам дай сигнал".
- Сюкалин у них не на подозрении? - тревожно спросил Бородкин.
- Думаю, что нет. Однако просил большой группой не ходить.
Говорит, когда мы в бане у него мылись, очень боялся за нас. Могли
подумать: нет ли гостей у Сюкалина, если баню на неделе топит.
- Ну, ладно, что было, то прошло. Банька неплохая была, -
засмеялся Куйвонен. - Только прав Сюкалин: на неделе мыться больше не
будем. Приметно это. А что, Даша, - улыбнулся он, - стала бы ты
делать, если бы в бане зацапали?
- А у меня защитница была - бабушка Матрена Михеевна. В обиду бы
не дала. Когда я ее спросила, живет ли кто в Лонгасах, она мне знаешь,
что ответила?
- Что?
- В Лонгасах, говорит, людей нету, одни фашисты проклятые.
- Вот это теща! - пошутил Бородкин, а затем уже серьезно добавил:
- Продолжай, Алексей.
- А еще говорил Сюкалин, что к нему переводчик приходил, Аликом
зовут. Спрашивал: правда ли, что партизаны в Вертилово наведывались?
- А он что? - забеспокоился Гайдин.
- Сказал: коль появились, никуда не уйдут. Из-за коммунистов,
говорит, я два раза в тюрьме сидел и не пропущу случая свести с ними
счеты. А потом еще сказал: Я сам имею задание от коменданта Роома
партизан выведывать.
- Молодец. Хорошо отбрил. Но поверил ли переводчик Сюкалину?
- Думаю, поверил.
- Да, зашевелились маннергеймовцы, - задумчиво заключил Бородкин.
- Надо быть поосторожнее. Особенно сейчас. А самое главное: самолет не
прозевать. Всю эту операцию возлагаю на наших военспецов. На вас,
Гайдин.
- Хорошо.
Встречать самолет вышли все, кроме радиста. Ему надо было
приготовиться к связи со штабом и доложить о результатах операции, как
только подпольщики вернутся на базу.
На болото отправились с наступлением темноты, прихватив с собой
сухие ветки, бересту, смолистые чурки.
Шли молча. Орлов часто вскидывал голову, всматриваясь в серое,
без единой звездочки небо. Все заволокло тучами, а ведь днем было
ясно.
На болоте сыро, холодно. Выбрав место под костер и сложив дрова,
поднялись на высоту. А там еще холоднее. Даже от ветра негде укрыться.
Зато обзор много лучше.
До двух часов ночи дежурили все, установив круговое наблюдение за
местностью. Находились в полной боевой готовности, с автоматами, с
пистолетами, гранатами.
В напряженной тишине вдруг явственно послышался шорох. Казалось,
кто-то осторожно подбирается к тому месту, где находились наблюдатели,
время от времени останавливаясь и прислушиваясь.
- Стрелять только по команде, - шепнул Гайдин.
Но вот что-то хрустнуло, затрещали ветки, и шум стал удаляться.
- Лось, - определил Орлов.
В два часа Гайдин и Орлов спустились с высотки, разожгли костер.
Столб огня осветил болото. Снова все собрались на возвышенности,
тревожно всматривались в темно-серое небо. Изредка подходили к костру,
чтобы подбавить дров, и опять поднимались на холм. Ждали час, другой,
третий. Самолет все не прилетал. Когда уже рассвело, вернулись на
базу.
Что могло помешать летчику вылететь сегодня? Плохая видимость? А
что, если он сбился с пути?
- Вторые сутки без связи, - сказал радист, словно отвечая на
вопрос, который волновал каждого.
- Обязательно надо связаться. Наверное, у них там погода
нелетная, у нас еще тихо, хотя и пасмурно, а там штормит. Ветер
северный, сырости натянуло, - заметил Орлов. - А ночью все равно на
болото идти надо.
На следующую ночь все вновь отправились встречать самолет.
Потянулось томительное ожидание. Снова Орлов и Гайдин спустились к
костру, и снова столб огня осветил мшистую и влажную поверхность
болота и уродливые вершинки редких низкорослых сосен.
- Эге, да, кажись, это он! - вдруг сказал Орлов.
За лесом где-то и впрямь послышался слабый гул мотора. Потом он
усилился, и над болотом появился самолет. Он пролетел над костром,
сбросил что-то. Затем развернулся, сделал круг и взял курс на
северо-восток. Все кинулись к парашютам, плавно опускавшимся на землю.
Груз приняли прямо на руки.
- Осмотрим мешки, ведь все сразу, видимо, не унести, - сказал
Гайдин.
Проверили содержимое сброшенных посылок: сухари, концентраты,
консервы, мешок соли, приемник, питание к нему и рации, гектограф,
пачки листовок.
- Груз большой. Отнесем часть в глубь леса, поближе к месту, где
расположим новую базу, а продуктов на несколько дней возьмем с собой.
Устроим шалаш на новом месте, - предложил Орлов.
- Правильно, Алексей, - поддержал Бородкин. - На нашей старой
базе трава уже притоптана, тропинок стало много. Да и самолет могли
обнаружить, низко все же летел.
Километра два с половиной пробирались по лесу с грузом, с трудом
вытягивая ноги из топкого мха и спотыкаясь о пни и корни деревьев. К
месту, облюбованному Орловым, пришли усталые, проголодавшиеся.
- Радиобатареи, два мешка с грузом, парашюты оставим здесь, за
ними придем потом, - сказал Гайдин.
Так и сделали. Налегке направились на базу. И лишь к утру
добрались до места.
Как только Гайдин увидел радиста, спросил:
- Как связь?
- Есть.
- Передай: "Все получили, сухарей мало". Запроси, вернулся ли
самолет.
- Самолет-то, пожалуй, вернулся благополучно, - заметил Бородкин.
- А вот летел он не там, где следовало. Зачем к Кижам сунулся. Ведь,
наверняка, на кижской колокольне наблюдатели сидят. Хорошо еще, что
видимость плохая была, а то засекли бы парашюты.
- Когда базу менять будем? - спросил Орлов.
- Давайте вместе подумаем, - ответил Гайдин и, немного помедлив,
продолжал: - Сегодня, пожалуй, не успеем. Отдохнуть надо, а завтра с
утра обязательно.
Все согласились с этим. А Гайдин уточнил:
- Тогда в 9.00 начинаем, место - в двух километрах отсюда, на
северо-запад, там в пятидесяти метрах от просеки высотка, покрытая
лесом.
Около полуночи Орлов, стоявший на посту, услышал шаги.
Насторожился. Определил. Идет один человек, явно торопится, шагает
неровно.
Укрывшись за кустом, Алексей стал пристально вглядываться.
Кажется, Сюкалин. Да, конечно, он.
- Пароль? - спросил Алексей, поднимаясь навстречу идущему.
- Вперед на Запад, - раздалось в ответ.
- Петр Захарович? Ты? Что случилось? Как нашел нас?
- Как нашел, об этом мои ноги расскажут, да глаз старого
охотника. А ты, Алексей, лучше скажи: собирался завтра в Липовицы, к
Максимовой?
- А что?
- Нет, скажи, собирался?
- Ну, мало ли куда я могу пойти.
- Не хочешь говорить, так слушай, что я тебе скажу. Надежда
Максимова арестована. Сегодня утром я узнал об этом в Сенной Губе.
Кто-то донес, что она принимала партизан. Сегодня ночью у ее дома,
наверняка, будет засада, да и в окрестностях тоже.
- От кого узнал? - опросил Орлов, внешне ничем не показывая
охватившей его тревоги.
- Бригадир есть - Арсунов по фамилии. Так он мне сказал: "Скоро,
Петр Захарович, хлопот у нас убавится, Максимову взяли, а через эту
бабу и всех партизан выловят. Я, говорит, сам видел, как солдат в
Липовицы посылали".
- Ну, спасибо, Петр Захарович. Молодец ты. А теперь иди. Через
день, как условились, к тебе наведаемся.
Сюкалин скрылся в ночной темноте так же неожиданно, как и
появился. Алексей с сожалением подумал: "Грубовато я с ним обошелся.
Человек ночью десять километров шел по лесу, чтобы предупредить,
рисковал, мог попасть в засаду". Орлов подошел к шалашу, позвал
Гайдина, рассказал ему все, что сообщил Сюкалин.
- Вот видишь, - заметил Гайдин.
- Ничего не вижу.
- Я хочу сказать, что как бы не выбили они признание у
Максимовой. Она знает, где наша база?
- Где база, точно не знает, встречались мы с ней в лесу, но
приблизительно предполагать может. Хотя Надежда - женщина и верная, а
место следует сменить.
- А в Липовицы можно ходить?
- Сначала разведаем в других деревнях, а потом решим. Я сказал
Сюкалину, что послезавтра буду у него.
- Хорошо.
Утром подпольщики собрались в путь раньше намеченного времени.
Вести, принесенные Сюкалиным ночью, настораживали.
Продвинулись дальше в лес, километра за два от прежней базы. Туда
перенесли продукты и весь походный скарб. Оставалось доставить лишь
часть груза, сброшенного с самолета и хранившегося пока в лесу вблизи
болота. Там было и питание к рации. За грузом отправились Бородкин,
Куйвонен и Васильев.
Они шли, не торопясь, прислушиваясь к каждому шороху. Васильев -
впереди, секретари подпольного райкома - на некотором отдалении.
Бородкин подал знак рукой: мол, надо поговорить. Все трое
остановились. Васильев немного поодаль, на случай внезапной опасности.
- Итак, - как бы размышляя вслух, заметил Бородкин, - мы
находимся в тылу в общей сложности...
- Тридцать один день. Учебную четверть не пробыли, - улыбнулся
Тойво.
- Точно запомнил. Высадились мы 17 августа, а сегодня...
- Шестнадцатое сентября. Тридцать один день. Много это или мало?
- Если судить по пережитому, то много, а если по сделанному...
- А я считаю, что и сделано немало, - продолжал Бородкин. -
Немало! Для этих условий. И дело тут не ограничивается одними Дашиными
упражнениями на гектографе, установлением связей с населением. Главное
- моральный фактор. Люди знают, что где-то рядом находятся свои и
чувствуют себя не брошенными. Согласен?
- Согласен.
- Я не случайно заикнулся об условиях. Здесь, в Заонежье, не
просто оккупация. В сущности вся территория этого района превращена в
огромный концентрационный лагерь. Партизаны сюда как прорываются?
Отдельными рейдами. Летом - шалишь! Зимой, главным образом, на лыжах.