перекрыты все дороги, патрулировались деревни. Все же Орлов и Васильев
ждали. Длинными и холодными осенними ночами они по очереди несли
вахту.
В одну из таких ночей Алексей, сменивший на посту Васильева,
заметил, что к утру небольшие лужи у шалаша подернулись тоненьким
ледком.
"Как бы не зазимовать, - подумал он, - надо решаться на что-то".
Да, оказаться зимой в лесу без крова, теплой одежды, надежных
средств передвижения - значит обречь себя на бесцельную гибель.
Прошло еще несколько дней, уже миновало 10 октября, глубокая
осень могла в любой день уступить свои права зиме, а она по всем
признакам обещала быть в этом году ранней. Орлов и Васильев понимали,
что пришло время попытаться выехать на другой берег, к своим.
И вот однажды утром Васильев протянул Алексею листок бумаги.
- Шифровка.
В ней было четыре слова: "Разрешаем выход двумя группами".
Орлов вспомнил, что Саша Ржанский просил взять его с собой, на
свободную советскую землю. "Что ж, пусть едет с нами", - подумал
Алексей.
В день очередной встречи с Сюкалиным в Вертилово пошли оба. Петр
Захарович ждал их, приготовил баню, а когда они мылись, - наблюдал за
улицей, готовый в любую минуту предупредить, если появится какая-либо
опасность.
- За баню тебе спасибо, Петр Захарович, - сказал Орлов, когда
садились пить чай, - но теперь еще заночевать придется.
- Заночуйте, успеете и в другие дни в своей яме померзнуть, -
ответил Сюкалин и, немного подумав, добавил: - Время-то, Алексей
Михайлович, одна неделя до Покрова осталась, а после у нас опасно в
озеро выезжать.
- Лодку с утра посмотрим, а ехать... Решим так: вечером
восемнадцатого.
Утром Сюкалин и Орлов прошли метров восемьсот вдоль берега.
- Вот она, ваша лодка, - сказал Петр Захарович.
- Где?
Орлов видел только какой-то кол, одиноко торчащий из воды. Потом
присмотрелся, заметил: на самом дне лежала затопленная лодка.
- Ловко придумал, Петр Захарович.
- Так-то надежнее.
Лодку вытащили на берег, замаскировали хворостом.
Поздно вечером Сюкалин сходил на базу к разведчикам, принес
оттуда радиопередатчик и спрятал его в надежном месте.
НИ СЛОВА!
К деревне Вигово, что в нескольких километрах от Великой Губы,
приближалась лодка. В ней сидели двое пожилых мужчин. По их одежде
нетрудно было догадаться, что это рыбаки. Они ехали не спеша, работая
веслами с тем размеренным и ровным ритмом, какой могут сохранять
только опытные гребцы.
Когда лодка поравнялась с крайним домом деревни, с берега
послышались голоса:
- Юрьев, Романов, причаливайте.
Они взглянули на берег: двое в форме полицаев, а рядом с ними
человек в штатском что-то кричали им и размахивали руками.
- Кажется, нас кличут, должно, староста, - сказал Юрьев.
Причалили. Один из полицейских подошел ближе:
- Кто Юрьев?
- Я Юрьев,- ответил один из рыбаков.
- Пойдем к вам в дом.
- Надо бы рыбу сдать, - заметил Юрьев.
- Потом сдадите, скорей, - заторопил полицейский.
И они пошли.
В квартире Юрьева полицейские произвели обыск. А потом один из
них скомандовал:
- Собирайтесь, поедем, и ты, бабка, тоже.
Хозяйка заплакала.
- Не реви, Евдокия, никакой нашей вины нет, отпустят, -
успокаивал жену Юрьев. - Поесть-то можно? С утра ничего не ел.
- Давай, только поскорее.
Павел Петрович присел к столу, взял кусок рыбы. Но аппетит
пропал, не до еды в такой час. Старушка оделась, завернула в тряпицу
кусок хлеба. И они, подгоняемые полицейскими, вышли из дому.
Было уже темно, когда их привели на берег. Приказали сесть в
моторную лодку, в которой уже был Романов, сосед по дому, товарищ по
работе, а теперь и друг по несчастью.
"Уж не узнали ли о моих встречах с Орловым, - думал Юрьев, -
где-то в кармане была записка от него, та, которую Максимова принесла.
Алексей Михайлович писал, чтобы пришел к нему".
Незаметно сунул руку в карман, прячась от полицейских за спины
жены и Романова. Нащупал записку, зажал ее в кулак. Потом медленно
вынул записку и как будто пытаясь ухватиться за борт, протянул руку к
воде. Один из полицейских нагнулся, взглянул на Юрьева, скользнул
глазами по борту. Но не заметив ничего подозрительного, выпрямился,
повернул голову в другую сторону. В этот миг Павел Петрович разжал
кулак, и никем не замеченная бумажка скрылась в волне.
Их привезли в Великую Губу и доставили в полицейское управление.
Дежурный офицер приказал обыскать. Полицейские, обшарив карманы
Юрьева, повернулись к старушке. Тут из ее рук выпал сверток.
- Это что? - по-фински спросил офицер.
- Что это? - уже по-русски закричал один из них и зло взглянул на
Юрьеву.
- Хлеб, хлеб там, - торопливо ответила она, нагнувшись за
свертком.
Раскрылась дверь. На пороге появился начальник полиции Туомава,
высокий, с серыми, злыми глазами.
Дежурный офицер и полицейские вытянулись, замерли. Начальник
повернулся к арестованным.
- Коммунист? - указал он пальцем на Юрьева.
Арестованные молчали.
Офицер доложил начальнику, и тот быстро что-то проговорил. После
этого Юрьеву и Романова куда-то увели. Перед врагами остался один
Юрьев. Небольшого роста, коренастый, он спокойно стоял перед
верзилой-начальником и, казалось, не обращал внимания ни на злобные
выкрики офицера, ни на яростные взгляды полицейских, готовых броситься
на него. Ему вспомнилось все, что он пережил за год войны: и
надругательства непрошеных гостей, и выселение из родной деревни, и
слезы жены, выгнанной оккупантами из своего дома. И он подумал:
"Видно, и мне суждено постоять за своих. Ничего не добьются они от
меня".
Офицер прокричал ему прямо в лицо, а другой перевел:
- Вы, Юрьев, встречались с партизанами? Нам известно, что ездили
в Липовицы. Расскажите нам, кого из партизан знаете, где они сейчас?
- Никого я не знаю, - ответил Павел Петрович, - и ни с кем не
встречался.
- Зачем неправду говорите? Вы ездили в Липовицы, встречались с
Максимовой, а у нее были партизаны. Она во всем призналась.
- Ездил за ягодами и к Максимовой заходил по-свойски, сродни она
нам. Партизан у нее не было. А если Надежда напраслину на меня
возводит, то этого бог ей не простит.
- Врешь, собака! - закричал офицер. А начальник полиции кивнул
полицейским. Они кинулись к Юрьеву, стали бить резиновыми хлыстами.
Один больно ударил его кулаком в подбородок. Павел Петрович с трудом
удержался на ногах.
Снова начали допрашивать:
- С разведчиками встречался? Где они сейчас?
- Не видел, не знаю.
- Врешь! - И опять посыпались удары.
Потом опять допрос, и снова избиение, еще более жестокое.
Наконец Юрьева увели, втолкнули в какую-то темную комнату.
Вызвали его жену. Потом она вернулась, и на допрос потащили Романова.
Далеко за полночь Юрьева с женой вывели из камеры на темную
безлюдную улицу, втолкнули в машину. В окошечко они увидели, что их
везут к кладбищу.
- Ну, Евдокия, кажись, расстреляют нас.
- Что ж, старик, вдвоем жили и умрем вместе.
Но кладбище проехали, а машина все шла вперед. И вдруг мелькнул
огонек, затем показались дома. Космозеро. Машина остановилась.
- Выходи! - закричал полицейский.
Их повели к двухэтажному дому, обнесенному колючей проволокой.
"Здесь, кажется, был детдом", - подумал Юрьев. Поднялись на второй
этаж. Один из конвоиров открыл какую-то дверь и втолкнул в камеру
старушку Юрьеву. Но та резко рванулась назад и крикнула:
- Павел, возьми хлебца-то, - и, развязав тряпку, стала торопливо
разламывать каравай.
Полицейский вырвал у нее из рук хлеб:
- Сатана! - выругался он и бросил хлеб в дальний угол.
Другие кинулись к Юрьеву, затолкали в камеру.
...И вот уже две недели сидит он в космозерской тюрьме. Дважды
его водили на допросы в отдельный домик, что в полукилометре от
тюрьмы. И сегодня снова привели сюда.
Павел Петрович стоит перед столом офицера и видит все то же
перекошенное от злобы лицо. Тот же большой стол. А за спиной Юрьева,
он знает, застыли двое рослых охранников. У них - гладко оструганные
метровые палки. Дважды его избивали этими палками до потери сознания,
но он устоял, не испугался пытки, не сказал ни слова. Его спина
исполосована. И все-таки он и сейчас ничего не скажет им. Он
вспоминает свой арест, все что было до этого, что пережил в тюрьме. Он
готов снова перенести такое же, лишь бы не нашли подпольщиков. Да, он
встречался с партизанами, встречался с Орловым, носил ему хлеб,
выполнял его поручения, а зимой укрывал в своем доме, помогал уйти от
погони. Но этого признания они у него не выбьют.
Офицер с минуту молча смотрит на Павла Петровича, раздумывая, как
сломить волю этого на вид невзрачного мужика. В двух поединках простой
рыбак выходил победителем, но теперь фашист надеется во что бы то ни
стало добиться нужных ему показаний. Начальство торопит...
И снова допрос. Офицер хочет обмануть арестованного показной
вежливостью:
- Как ваше здоровье, Юрьев? Что скажете о партизанах? Теперь,
надеюсь, вы все вспомнили? Говорите.
Павел Петрович молчит, хотя он нашел бы, что сказать этому
выродку.
- Напрасно не признаетесь. Вам же хуже будет, а партизанам все
равно никуда не уйти. Если вы не дадите нам показаний сегодня, вы
будете расстреляны вместе с ними. Дадите показания - облегчите свою
участь и участь своей жены. А так и ее расстреляют. Учитесь у
Максимовой. Она все сказала и вот уже давно на свободе. Получила, как
это у вас поется, и землю, и волю...
Юрьев знает этот прием. Ему хочется крикнуть в лицо врагу:
"Врешь, подлец!", но он спокойна отвечает:
- Не знаю никаких партизан.
- Вы же встречались с ними! Где они сейчас?
- Не знаю. В глаза их не видел.
Офицер вскакивает, от его напускной вежливости не остается и
следа. Он кричит что-то охранникам. Один из них хватает арестованного
за голову, нагибает к полу, другой с ожесточением бьет палкой по
спине, по ногам. Как будто раскаленным железом прожигает тело Юрьева.
Но он, тяжело дыша, по-прежнему молчит. Только одна мысль поддерживает
его: "Не сдаться, не выдать".
А удары продолжают сыпаться один за другим.
Потерявшего сознание Юрьева оставляют на полу отлежаться.
Обливают водой. Как только он приходит в себя, его хватают за руки и
выталкивают на улицу, ведут опять в камеру. Павел Петрович с трудом
переставляет ноги, в голове звон, в глазах зеленые огоньки. Ему
кажется, что все идет кругом - дома, телеграфные столбы, деревья. С
трудом он превозмогает слабость и думает: "Кажется, пронесло и на этот
раз. Не сказал ни слова".
А перед тем, как вновь оказаться в темном закутке камеры, он
оглядел едва освещенный коридор и увидел, как в соседнюю дверь
втолкнули истощенную женщину с измученным лицом. Но глаза ее горели
упрямством. Юрьев мог бы поклясться, что это была Максимова.
Недели через две их судили. За связь с партизанами.
Это была расправа оккупантов с людьми, оставшимися верными своей
Родине. Надежду Максимову приговорили к расстрелу. Остальных - к
тюремному заключению.
У МЕЛЬНИЦЫ
Продвигаясь по лесу все дальше и дальше, группа разведчиков и не
подозревала о том, что с радистом могла случиться беда. Думали, что
отставшие вот-вот догонят остальных. Делали остановки, поджидали и,
наконец, убедились, что дело приняло серьезный оборот.
В тот момент, когда Орлов с Васильевым устраивались на ночлег под
елью, подпольщики тоже сделали привал.
- Давайте все обдумаем, - сказал Бородкин. - Ты, Дарья, постой на
часах: пока говорим... Итак, двое наших отстали и связи нет. Как нам
быть - искать их или двигаться дальше. Если двигаться, то куда?
Начинай ты, Тойво. Только коротко.
- Я хотел бы услышать мнение Гайдина и Зайкова. Они хорошо знают
район. Им виднее... Но, по-моему, надо выручать товарищей.
- Позвольте я скажу. - Зайков привстал. - Да, я местный. И у
меня, и у Степана здесь семьи, много знакомых. С их помощью нам легче
и лодку достать, и продукты, а потом переправиться на тот берег. Вы же
сами говорили, что приказ на этот счет есть.
- Но нет приказа, чтобы товарищей бросать, - заметил Тойво.
- Я так думаю, - вступил в разговор Гайдин. - Нам, разведчикам,
было поручено обеспечить условия для работы подпольного райкома. Эту
главную задачу мы доведем до конца. Орлов - человек опытный. У него
есть рация. Ему известно, где тайник с продовольствием. Наконец, он,
действуя самостоятельно, а возможность таких действий
предусматривалась заранее, сможет предупредить всех, кто был с нами
связан. Нам же задерживаться нельзя. Если вернемся, можем нарваться на
засаду или патруль. Так что будем выходить самостоятельно. Тут пока
шли, Зайков всем уши прожужжал, что с женой хочет встретиться. Я
думаю, не это главное.
- А тебе что, не до семьи? - почти крикнул Зайков.
- И мне семья дорога. Но когда выполняется боевая задача, о деле
думать надо.
- Вопрос ясен, - примирительно сказал Бородкин. - К сожалению,
нам сейчас не до семей, хотя о них всегда помним... Принимаем
предложение Гайдина. Мы с Зайковым уже навещали его близких во время
семидневного похода в Яндомозеро. Думаю, что на этот раз там и лодку
найдем. Но одно условие: сутки простоим здесь лагерем. Может, наши
подойдут. А сейчас - отдыхать.
Через несколько дней разведчики, измученные непрерывными
блужданиями по лесу, голодные, насквозь промокшие, сумели обойти
Великую Губу и приблизиться к Яндомозеру. Остановились в лесу,
километрах в двух от деревни. К ней вел узкий полуостровок, образуемый
с одной стороны маленьким заливчиком, а с другой - мелководной речкой,
у которой стояла мельница.
В полночь Гайдин и Зайков отправились на разведку. Долго
наблюдали за интересующим их домом. Как будто ничего подозрительного.
Но и родные Зайкова на крыльце не показывались. Что ж, надо рискнуть.
Зайков крадучись подошел к крыльцу и осторожно постучал в дверь.
Открыли. Гайдину из его укрытия было видно, как кто-то радостно
всплеснул руками и повлек его товарища за собой.
Зайков вскоре вышел из дому. За ним шла его жена, стройная, очень
красивая женщина. Она приветливо улыбнулась Степану. А Зайков, в ответ
на вопросительный взгляд товарища, заметил: "Все в порядке". Степан
понял, что молодая женщина взялась раздобыть для разведчиков продукты
и попытается достать лодку. Они условились через сутки ждать ее с двух
до шести вечера в лесу, за мельницей.
Зайков стал прощаться с женой. Чтобы не мешать им, Гайдин отошел
в сторону. И тут вспомнил, что в кармане у него залежались две
небольшие шоколадки. Эти маленькие прямоугольные плиточки, размером не
больше спичечного коробка каждая, не могли утолить голода пятерых и
сохранились так, на крайний случай.
"Кажется, двое детей у них", - подумал Гайдин и подошел к
Зайковым.
- Маша, возьми, вот, ребятам.
Женщина с благодарностью приняла подарок, и разведчики вскоре
ушли. По пути Зайков подробно рассказал Степану, что сегодня жена
обещала обойти всех надежных людей, чтобы разузнать, нет ли у кого
лодки.
- Она у меня молодец. Из-под земли, что нужно, достанет.
Через сутки на встречу с Марьей пошли Зайков, Гайдин и Куйвонен.
Они ждали ее дотемна, но напрасно.
"Что же случилось? Что помешало ей прийти, - думал Степан, и
невольная тревога овладела им. - Что могло задержать Машу?!"
К мельнице ходили и на другой день, и на третий. И все
безрезультатно. Между тем, положение группы было отчаянным. Подходили
к концу хлеб и картошка, принесенные Зайковым из дому. А в деревни
ходить рискованно. Кругом - вражеские гарнизоны.
Тридцатого сентября Гайдин, Куйвонен и Зайков. еще раз сделали
попытку встретиться с Марьей.
Стояла не по-осеннему сухая безветренная погода. В лесу было
совсем тихо. Они вышли на дорогу, ведущую к мельнице. Услышав какой-то
шорох, укрылись за камнями и кустами на склоне овражка, близко
подступающего к дороге. Гайдин взглянул на Зайкова: "Что он делает.
Сколько раз и я, и Орлов говорили ему, что в разведке курить нельзя".
Сделал знак рукой: мол, гаси папироску. И тут увидел: по дороге идет
офицер в плаще, а за ним десять солдат.
Офицер, худощавый, с холодными белесыми глазами, остановился
метрах в двадцати от разведчиков. Потянул носом, подозрительно
огляделся, затем поднял руку, показав два пальца, и пошел вперед. За
ним двинулись восемь солдат, а двое с автоматами остались на месте.
Медленно протянулись еще две-три минуты. Степан чувствовал, что у
него немеют бок и рука, но знал - шелохнуться нельзя. Недвижим был и
Куйвонен. Оба понимали: если заметят - смерть!
Если бы солдат было только двое, но ведь где-то поблизости -
остальные. "А может быть, все-таки рискнуть?.." Только подумал об этом
Степан, как увидел: со стороны деревни показалась стройная женская
фигура. Теперь уже все трое внимательно смотрели на подходившую. Вот
она уже совсем близко. Несмотря на серый платок, покрывавший не только
голову, но и лицо, Гайдин сразу узнал Марью. "Но почему она идет прямо
на солдат. Неужели не замечает их. Ведь ее могут схватить!"
Женщина поравнялась с автоматчиками и прошла мимо, даже не
повернув головы. В тот момент, когда она начала уже удаляться,
произошло нечто совершенно немыслимое. Зайков, который до этого молча
лежал за пригорком и глазами, полными слез, напряженно следил за
происходящим, вдруг вскочил во весь рост.
- Маша! - с рыданием крикнул он и метнулся вслед за женой. Один
из солдат дал автоматную очередь. Зайков упал, но тут же приподнялся и
бросил гранату. Взрыв потряс тишину леса. Последующего Гайдин и
Куйвонен уже не видели. Используя единственный шанс на спасение, они
метнулись под откос. Уходя в глубь леса, вновь услышали автоматные
очереди и треск ответного выстрела из нагана.
- Тойво, левее, - крикнул Степан и сам повернул туда же.
С трудом им удалось уйти из-под яростного автоматного огня и
оторваться от преследования. До полуночи они скрывались во мху под
елками, сжимая в руках оружие.
- Пошли, - сказал, наконец, Гайдин.
- Кажется, мы поступили не очень хорошо, - заметил Куйвонен.
- Почему же? - резко спросил Степан.
- Бросили товарища в беде.
- Вот оно что... Нет, Тойво, зря берешь на себя такую вину.
Вопрос ведь так стоял: или кидаться в пекло за Зайковым, который
нарушил дисциплину и чуть всех нас не погубил, или возвращаться и
спасать от верной гибели Бородкина и Дарью. Они же без нас не
выберутся. Нет, из-за одного истеричного человека рисковать всей
группой нельзя. Скажи лучше, почему Маша три дня не являлась на место
свидания, а явившись, привела с собой солдат?
- То есть как это - "привела". Да она после них пришла.
- Хорошо, если так. Но боюсь, что веревочку в руках держал
лейтенант. Если же это не так, почему ее солдаты не тронули?
Довольно долго еще лежали в кустах Куйвонен и Гайдин. Но вот в
нескольких шагах от них, непринужденно болтая, прошли финские солдаты.
"Те самые", - отметил про себя Гайдин.
- Пошли! - шепнул Куйвонен.
- Эта демонстрация подозрительна. Полежим еще.
И хорошо сделали, что остались на месте. Часа через полтора,
слева от них, стали перекликаться вражеские секреты, находившиеся в
засаде. Но скоро и они удалились.
- Отправились кофе пить, - заметил Степан. - Теперь и нам можно
сматывать удочки.
"Что же все-таки с Зайковым? - думал Гайдин, идя к временной
базе. - Он, кажется, сразу был ранен автоматчиком. А граната? Не
задела его? Нет, он же потом стрелял. Но выстрел из нагана был всего
один.
Неужели стрелял в себя?"
Всю дорогу ломал голову Гайдин, пытаясь разгадать причину
внезапного появления солдат на месте, назначенном для встречи с женой
Зайкова, но так и не нашел ответа на мучивший его вопрос. "Уж не
предала ли Марья?" Но он тут же отогнал эту мысль. Ведь только на днях
она по его заданию ходила на берег озера разведать, как там с лодками,
а затем встречалась с ними.
Да, все было так. А о том, что произошло после, Гайдин узнал лишь
много времени спустя.
Утром после ночной встречи с разведчиками Марья пришла домой в
каком-то особенно приподнятом настроении. Ей казалось, что и она
приобщилась к активной борьбе с врагом.
Пришла, обласкала ребятишек, сунула им две шоколадки, которые
получила от Степана. Получив гостинец, ребята кинулись на улицу. Как
не похвастать перед товарищами диковинным лакомством. А тут как назло
- полицейский.
- Это что у тебя? - спросил он у девочки.
- Шоколадка. Мама дала.
- А мама откуда взяла?
- Из лесу принесла.
- Вот оно что... Ну играй, играй...
А через час Марья уже была на допросе.
- Откуда шоколад?
- Господин финский офицер дал.
- Как фамилия офицера?
- Не знаю.
- Припоминайте! Нет, нет не пугайтесь. Бить я вас не буду. Просто
прикажу расстрелять и закопать под тем деревом, - офицер, широко
расставляя длинные ноги, подошел к окну и показал, под каким деревом
ее закопают. - Ну, будете говорить? Ах нет. - И он вызвал солдат.
Пыток Марья не вынесла. Сдалась. Сказала, где у нее назначена
встреча. И по требованию офицера потом пришла туда. После неудачной
облавы на Куйвонена и Гайдина ее бросили в тюрьму.
...Только к двум часам ночи Гайдин и Куйвовен вернулись на базу,
где их с тревогой ждали Бородкин и Дудкова. Они слышали отдаленные
выстрелы и, конечно, беспокоились за товарищей.
И снова группа разведчиков, в которой осталось теперь четыре
человека, пробиралась лесами и болотами, стремясь выйти к берегу
Онежского озера. Может быть, удастся достать лодку... Прошел день.
Затем второй, третий. Питались ягодами да сырыми грибами.
Проходя мимо одной деревни, Бородкин и Куйвонен стали о чем-то
переговариваться по-карельски. Потом отозвали в сторону Гайдина.
- Смотри, Степан, как бы Даша совсем не выбилась из сил. Надо
лодку искать. Даже с риском. А то ослабеем, какие из нас потом гребцы.
- Да, надо попытаться.
- Может быть, мне пойти. Все-таки я знаю финский язык. Мне легче.
- Но ведь ты, Георгий Васильевич, не знаешь этих мест, - ответил
Гайдин. А сам с теплотой подумал об этом человеке, который физически
был менее всех приспособлен к подобным трудностям, но стойко переносил
все тяготы походной жизни.
- Ничего, - ответил Бородкин Гайдину. - Зато меня никто здесь не
знает. Постараюсь скоро вернуться.
Перед тем как уйти, Георгий Васильевич тепло простился со всеми,
особенно с Дудковой, к которой относился, как к дочери. Уже
отправляясь, поглядел на звездное небо и сказал:
- А ну-ка, сориентируемся. Где, Дашенька, Большая Медведица?
- Вон она, Георгий Васильевич. Видишь?
- Вижу. В этих пределах астрономией владею. - Он взял наган и
спрятал оружие в боковой карман стеганки. - В боевых делах помогают
нам звезды. А ведь созданы они для ученых и для влюбленных. Ну,
бывайте...
Через несколько часов с той стороны, куда ушел Бородкин,
донеслись выстрелы. А затем все стихло.
Двое суток товарищи искали его, а на третьи, под вечер,
приблизились еще к одной деревне. Когда стемнело, Дудкова вышла из
лесу. Подкралась к первому дому, слышит - поют:
"Расцветали яблони и груши..."
Только хотела войти, как различила пьяные мужские голоса.
Постучалась в дверь соседнего дома. Какая-то бабушка впустила ее,
приговаривая:
- Проходи, проходи, касатка.
Усадила на лавку, села напротив:
- Не здешняя, видно. А какая ты изморенная. Уж не оттуда ли ты?..
- махнула куда-то рукой и осеклась. - Садись к столу, чайку попьешь.
Не раздеваясь, Даша присела и стала пить чай с сахарином. Лишь
несколько глотков сделала, как в избу вошел офицер.
- Гостья?
- Внучка моя, - сказала старушка, - из Великой Губы. Садитесь с
нами чай пить.
- Можно.
Офицер опустился на лавку рядом с Дашей.
Внешне беззаботно, а внутренне холодея, глядела девушка на этого
человека. Глядела, а сама незаметно прощупывала рукой скрытый под
полой куртки наган, находящуюся в кармане гранату. Подумала: "Если
что, брошу ему под ноги".
Где-то за деревней раздались выстрелы. В избе появился солдат,
быстро доложил о чем-то и убежал. Офицер кинулся за ним, расстегивая
на ходу кобуру.
"Неужели наших обнаружили?" - подумала Даша и тоже заспешила к
двери.
Старушка засуетилась:
- Постой, доченька, возьми, съешь потом, - и она сунула Дудковой
в руки корзинку с едой.
Даша выскочила на крыльцо. Метнулась через улицу, за изгородь.
Пробежала метров пятьдесят - выстрел. Пуля просвистела над ухом. Она
упала, проползла немного, свернула в сторону, поднялась и снова
вперед. Опять выстрел. Еще раз залегла. Потом снова вскочила, сделала
еще перебежку. Выстрелы отдалились. Стреляли в ту сторону, где еще
недавно были двое ее товарищей. Теперь девушка без остановки бежала в
лес, пересекла небольшую опушку и плюхнулась под кустом прямо в воду.
Огляделась: впереди болото.
Наконец все утихло. Даша решилась и негромко позвала:
- Тойво! Тойво!
Вскоре раздались чавкающие шаги: кто-то приближался к ней, не
разбирая дороги, ступая прямо по лужам.
- Даша?
- Здесь я, Тойво. Что, обнаружили вас?
- Да, напоролись на патруль. Но, кажется, все обошлось
благополучно. - Он говорил, как всегда, спокойно. Но нелегко давалось
ему это спокойствие. Видимо, погиб Георгий Васильевич. А тут еще Даша
потерялась. К счастью, он оказался поблизости и услышал ее голос.
Они пошли к Гайдину. Ночевать решили в стоге сена. И только тут
Дудкова почувствовала, как она устала да и промокла насквозь. И еще
хотелось есть. Зарывшись глубоко в сено, Даша сунула руку в корзинку,
нащупала что-то круглое. По запаху определила - печеная брюква.
ждали. Длинными и холодными осенними ночами они по очереди несли
вахту.
В одну из таких ночей Алексей, сменивший на посту Васильева,
заметил, что к утру небольшие лужи у шалаша подернулись тоненьким
ледком.
"Как бы не зазимовать, - подумал он, - надо решаться на что-то".
Да, оказаться зимой в лесу без крова, теплой одежды, надежных
средств передвижения - значит обречь себя на бесцельную гибель.
Прошло еще несколько дней, уже миновало 10 октября, глубокая
осень могла в любой день уступить свои права зиме, а она по всем
признакам обещала быть в этом году ранней. Орлов и Васильев понимали,
что пришло время попытаться выехать на другой берег, к своим.
И вот однажды утром Васильев протянул Алексею листок бумаги.
- Шифровка.
В ней было четыре слова: "Разрешаем выход двумя группами".
Орлов вспомнил, что Саша Ржанский просил взять его с собой, на
свободную советскую землю. "Что ж, пусть едет с нами", - подумал
Алексей.
В день очередной встречи с Сюкалиным в Вертилово пошли оба. Петр
Захарович ждал их, приготовил баню, а когда они мылись, - наблюдал за
улицей, готовый в любую минуту предупредить, если появится какая-либо
опасность.
- За баню тебе спасибо, Петр Захарович, - сказал Орлов, когда
садились пить чай, - но теперь еще заночевать придется.
- Заночуйте, успеете и в другие дни в своей яме померзнуть, -
ответил Сюкалин и, немного подумав, добавил: - Время-то, Алексей
Михайлович, одна неделя до Покрова осталась, а после у нас опасно в
озеро выезжать.
- Лодку с утра посмотрим, а ехать... Решим так: вечером
восемнадцатого.
Утром Сюкалин и Орлов прошли метров восемьсот вдоль берега.
- Вот она, ваша лодка, - сказал Петр Захарович.
- Где?
Орлов видел только какой-то кол, одиноко торчащий из воды. Потом
присмотрелся, заметил: на самом дне лежала затопленная лодка.
- Ловко придумал, Петр Захарович.
- Так-то надежнее.
Лодку вытащили на берег, замаскировали хворостом.
Поздно вечером Сюкалин сходил на базу к разведчикам, принес
оттуда радиопередатчик и спрятал его в надежном месте.
НИ СЛОВА!
К деревне Вигово, что в нескольких километрах от Великой Губы,
приближалась лодка. В ней сидели двое пожилых мужчин. По их одежде
нетрудно было догадаться, что это рыбаки. Они ехали не спеша, работая
веслами с тем размеренным и ровным ритмом, какой могут сохранять
только опытные гребцы.
Когда лодка поравнялась с крайним домом деревни, с берега
послышались голоса:
- Юрьев, Романов, причаливайте.
Они взглянули на берег: двое в форме полицаев, а рядом с ними
человек в штатском что-то кричали им и размахивали руками.
- Кажется, нас кличут, должно, староста, - сказал Юрьев.
Причалили. Один из полицейских подошел ближе:
- Кто Юрьев?
- Я Юрьев,- ответил один из рыбаков.
- Пойдем к вам в дом.
- Надо бы рыбу сдать, - заметил Юрьев.
- Потом сдадите, скорей, - заторопил полицейский.
И они пошли.
В квартире Юрьева полицейские произвели обыск. А потом один из
них скомандовал:
- Собирайтесь, поедем, и ты, бабка, тоже.
Хозяйка заплакала.
- Не реви, Евдокия, никакой нашей вины нет, отпустят, -
успокаивал жену Юрьев. - Поесть-то можно? С утра ничего не ел.
- Давай, только поскорее.
Павел Петрович присел к столу, взял кусок рыбы. Но аппетит
пропал, не до еды в такой час. Старушка оделась, завернула в тряпицу
кусок хлеба. И они, подгоняемые полицейскими, вышли из дому.
Было уже темно, когда их привели на берег. Приказали сесть в
моторную лодку, в которой уже был Романов, сосед по дому, товарищ по
работе, а теперь и друг по несчастью.
"Уж не узнали ли о моих встречах с Орловым, - думал Юрьев, -
где-то в кармане была записка от него, та, которую Максимова принесла.
Алексей Михайлович писал, чтобы пришел к нему".
Незаметно сунул руку в карман, прячась от полицейских за спины
жены и Романова. Нащупал записку, зажал ее в кулак. Потом медленно
вынул записку и как будто пытаясь ухватиться за борт, протянул руку к
воде. Один из полицейских нагнулся, взглянул на Юрьева, скользнул
глазами по борту. Но не заметив ничего подозрительного, выпрямился,
повернул голову в другую сторону. В этот миг Павел Петрович разжал
кулак, и никем не замеченная бумажка скрылась в волне.
Их привезли в Великую Губу и доставили в полицейское управление.
Дежурный офицер приказал обыскать. Полицейские, обшарив карманы
Юрьева, повернулись к старушке. Тут из ее рук выпал сверток.
- Это что? - по-фински спросил офицер.
- Что это? - уже по-русски закричал один из них и зло взглянул на
Юрьеву.
- Хлеб, хлеб там, - торопливо ответила она, нагнувшись за
свертком.
Раскрылась дверь. На пороге появился начальник полиции Туомава,
высокий, с серыми, злыми глазами.
Дежурный офицер и полицейские вытянулись, замерли. Начальник
повернулся к арестованным.
- Коммунист? - указал он пальцем на Юрьева.
Арестованные молчали.
Офицер доложил начальнику, и тот быстро что-то проговорил. После
этого Юрьеву и Романова куда-то увели. Перед врагами остался один
Юрьев. Небольшого роста, коренастый, он спокойно стоял перед
верзилой-начальником и, казалось, не обращал внимания ни на злобные
выкрики офицера, ни на яростные взгляды полицейских, готовых броситься
на него. Ему вспомнилось все, что он пережил за год войны: и
надругательства непрошеных гостей, и выселение из родной деревни, и
слезы жены, выгнанной оккупантами из своего дома. И он подумал:
"Видно, и мне суждено постоять за своих. Ничего не добьются они от
меня".
Офицер прокричал ему прямо в лицо, а другой перевел:
- Вы, Юрьев, встречались с партизанами? Нам известно, что ездили
в Липовицы. Расскажите нам, кого из партизан знаете, где они сейчас?
- Никого я не знаю, - ответил Павел Петрович, - и ни с кем не
встречался.
- Зачем неправду говорите? Вы ездили в Липовицы, встречались с
Максимовой, а у нее были партизаны. Она во всем призналась.
- Ездил за ягодами и к Максимовой заходил по-свойски, сродни она
нам. Партизан у нее не было. А если Надежда напраслину на меня
возводит, то этого бог ей не простит.
- Врешь, собака! - закричал офицер. А начальник полиции кивнул
полицейским. Они кинулись к Юрьеву, стали бить резиновыми хлыстами.
Один больно ударил его кулаком в подбородок. Павел Петрович с трудом
удержался на ногах.
Снова начали допрашивать:
- С разведчиками встречался? Где они сейчас?
- Не видел, не знаю.
- Врешь! - И опять посыпались удары.
Потом опять допрос, и снова избиение, еще более жестокое.
Наконец Юрьева увели, втолкнули в какую-то темную комнату.
Вызвали его жену. Потом она вернулась, и на допрос потащили Романова.
Далеко за полночь Юрьева с женой вывели из камеры на темную
безлюдную улицу, втолкнули в машину. В окошечко они увидели, что их
везут к кладбищу.
- Ну, Евдокия, кажись, расстреляют нас.
- Что ж, старик, вдвоем жили и умрем вместе.
Но кладбище проехали, а машина все шла вперед. И вдруг мелькнул
огонек, затем показались дома. Космозеро. Машина остановилась.
- Выходи! - закричал полицейский.
Их повели к двухэтажному дому, обнесенному колючей проволокой.
"Здесь, кажется, был детдом", - подумал Юрьев. Поднялись на второй
этаж. Один из конвоиров открыл какую-то дверь и втолкнул в камеру
старушку Юрьеву. Но та резко рванулась назад и крикнула:
- Павел, возьми хлебца-то, - и, развязав тряпку, стала торопливо
разламывать каравай.
Полицейский вырвал у нее из рук хлеб:
- Сатана! - выругался он и бросил хлеб в дальний угол.
Другие кинулись к Юрьеву, затолкали в камеру.
...И вот уже две недели сидит он в космозерской тюрьме. Дважды
его водили на допросы в отдельный домик, что в полукилометре от
тюрьмы. И сегодня снова привели сюда.
Павел Петрович стоит перед столом офицера и видит все то же
перекошенное от злобы лицо. Тот же большой стол. А за спиной Юрьева,
он знает, застыли двое рослых охранников. У них - гладко оструганные
метровые палки. Дважды его избивали этими палками до потери сознания,
но он устоял, не испугался пытки, не сказал ни слова. Его спина
исполосована. И все-таки он и сейчас ничего не скажет им. Он
вспоминает свой арест, все что было до этого, что пережил в тюрьме. Он
готов снова перенести такое же, лишь бы не нашли подпольщиков. Да, он
встречался с партизанами, встречался с Орловым, носил ему хлеб,
выполнял его поручения, а зимой укрывал в своем доме, помогал уйти от
погони. Но этого признания они у него не выбьют.
Офицер с минуту молча смотрит на Павла Петровича, раздумывая, как
сломить волю этого на вид невзрачного мужика. В двух поединках простой
рыбак выходил победителем, но теперь фашист надеется во что бы то ни
стало добиться нужных ему показаний. Начальство торопит...
И снова допрос. Офицер хочет обмануть арестованного показной
вежливостью:
- Как ваше здоровье, Юрьев? Что скажете о партизанах? Теперь,
надеюсь, вы все вспомнили? Говорите.
Павел Петрович молчит, хотя он нашел бы, что сказать этому
выродку.
- Напрасно не признаетесь. Вам же хуже будет, а партизанам все
равно никуда не уйти. Если вы не дадите нам показаний сегодня, вы
будете расстреляны вместе с ними. Дадите показания - облегчите свою
участь и участь своей жены. А так и ее расстреляют. Учитесь у
Максимовой. Она все сказала и вот уже давно на свободе. Получила, как
это у вас поется, и землю, и волю...
Юрьев знает этот прием. Ему хочется крикнуть в лицо врагу:
"Врешь, подлец!", но он спокойна отвечает:
- Не знаю никаких партизан.
- Вы же встречались с ними! Где они сейчас?
- Не знаю. В глаза их не видел.
Офицер вскакивает, от его напускной вежливости не остается и
следа. Он кричит что-то охранникам. Один из них хватает арестованного
за голову, нагибает к полу, другой с ожесточением бьет палкой по
спине, по ногам. Как будто раскаленным железом прожигает тело Юрьева.
Но он, тяжело дыша, по-прежнему молчит. Только одна мысль поддерживает
его: "Не сдаться, не выдать".
А удары продолжают сыпаться один за другим.
Потерявшего сознание Юрьева оставляют на полу отлежаться.
Обливают водой. Как только он приходит в себя, его хватают за руки и
выталкивают на улицу, ведут опять в камеру. Павел Петрович с трудом
переставляет ноги, в голове звон, в глазах зеленые огоньки. Ему
кажется, что все идет кругом - дома, телеграфные столбы, деревья. С
трудом он превозмогает слабость и думает: "Кажется, пронесло и на этот
раз. Не сказал ни слова".
А перед тем, как вновь оказаться в темном закутке камеры, он
оглядел едва освещенный коридор и увидел, как в соседнюю дверь
втолкнули истощенную женщину с измученным лицом. Но глаза ее горели
упрямством. Юрьев мог бы поклясться, что это была Максимова.
Недели через две их судили. За связь с партизанами.
Это была расправа оккупантов с людьми, оставшимися верными своей
Родине. Надежду Максимову приговорили к расстрелу. Остальных - к
тюремному заключению.
У МЕЛЬНИЦЫ
Продвигаясь по лесу все дальше и дальше, группа разведчиков и не
подозревала о том, что с радистом могла случиться беда. Думали, что
отставшие вот-вот догонят остальных. Делали остановки, поджидали и,
наконец, убедились, что дело приняло серьезный оборот.
В тот момент, когда Орлов с Васильевым устраивались на ночлег под
елью, подпольщики тоже сделали привал.
- Давайте все обдумаем, - сказал Бородкин. - Ты, Дарья, постой на
часах: пока говорим... Итак, двое наших отстали и связи нет. Как нам
быть - искать их или двигаться дальше. Если двигаться, то куда?
Начинай ты, Тойво. Только коротко.
- Я хотел бы услышать мнение Гайдина и Зайкова. Они хорошо знают
район. Им виднее... Но, по-моему, надо выручать товарищей.
- Позвольте я скажу. - Зайков привстал. - Да, я местный. И у
меня, и у Степана здесь семьи, много знакомых. С их помощью нам легче
и лодку достать, и продукты, а потом переправиться на тот берег. Вы же
сами говорили, что приказ на этот счет есть.
- Но нет приказа, чтобы товарищей бросать, - заметил Тойво.
- Я так думаю, - вступил в разговор Гайдин. - Нам, разведчикам,
было поручено обеспечить условия для работы подпольного райкома. Эту
главную задачу мы доведем до конца. Орлов - человек опытный. У него
есть рация. Ему известно, где тайник с продовольствием. Наконец, он,
действуя самостоятельно, а возможность таких действий
предусматривалась заранее, сможет предупредить всех, кто был с нами
связан. Нам же задерживаться нельзя. Если вернемся, можем нарваться на
засаду или патруль. Так что будем выходить самостоятельно. Тут пока
шли, Зайков всем уши прожужжал, что с женой хочет встретиться. Я
думаю, не это главное.
- А тебе что, не до семьи? - почти крикнул Зайков.
- И мне семья дорога. Но когда выполняется боевая задача, о деле
думать надо.
- Вопрос ясен, - примирительно сказал Бородкин. - К сожалению,
нам сейчас не до семей, хотя о них всегда помним... Принимаем
предложение Гайдина. Мы с Зайковым уже навещали его близких во время
семидневного похода в Яндомозеро. Думаю, что на этот раз там и лодку
найдем. Но одно условие: сутки простоим здесь лагерем. Может, наши
подойдут. А сейчас - отдыхать.
Через несколько дней разведчики, измученные непрерывными
блужданиями по лесу, голодные, насквозь промокшие, сумели обойти
Великую Губу и приблизиться к Яндомозеру. Остановились в лесу,
километрах в двух от деревни. К ней вел узкий полуостровок, образуемый
с одной стороны маленьким заливчиком, а с другой - мелководной речкой,
у которой стояла мельница.
В полночь Гайдин и Зайков отправились на разведку. Долго
наблюдали за интересующим их домом. Как будто ничего подозрительного.
Но и родные Зайкова на крыльце не показывались. Что ж, надо рискнуть.
Зайков крадучись подошел к крыльцу и осторожно постучал в дверь.
Открыли. Гайдину из его укрытия было видно, как кто-то радостно
всплеснул руками и повлек его товарища за собой.
Зайков вскоре вышел из дому. За ним шла его жена, стройная, очень
красивая женщина. Она приветливо улыбнулась Степану. А Зайков, в ответ
на вопросительный взгляд товарища, заметил: "Все в порядке". Степан
понял, что молодая женщина взялась раздобыть для разведчиков продукты
и попытается достать лодку. Они условились через сутки ждать ее с двух
до шести вечера в лесу, за мельницей.
Зайков стал прощаться с женой. Чтобы не мешать им, Гайдин отошел
в сторону. И тут вспомнил, что в кармане у него залежались две
небольшие шоколадки. Эти маленькие прямоугольные плиточки, размером не
больше спичечного коробка каждая, не могли утолить голода пятерых и
сохранились так, на крайний случай.
"Кажется, двое детей у них", - подумал Гайдин и подошел к
Зайковым.
- Маша, возьми, вот, ребятам.
Женщина с благодарностью приняла подарок, и разведчики вскоре
ушли. По пути Зайков подробно рассказал Степану, что сегодня жена
обещала обойти всех надежных людей, чтобы разузнать, нет ли у кого
лодки.
- Она у меня молодец. Из-под земли, что нужно, достанет.
Через сутки на встречу с Марьей пошли Зайков, Гайдин и Куйвонен.
Они ждали ее дотемна, но напрасно.
"Что же случилось? Что помешало ей прийти, - думал Степан, и
невольная тревога овладела им. - Что могло задержать Машу?!"
К мельнице ходили и на другой день, и на третий. И все
безрезультатно. Между тем, положение группы было отчаянным. Подходили
к концу хлеб и картошка, принесенные Зайковым из дому. А в деревни
ходить рискованно. Кругом - вражеские гарнизоны.
Тридцатого сентября Гайдин, Куйвонен и Зайков. еще раз сделали
попытку встретиться с Марьей.
Стояла не по-осеннему сухая безветренная погода. В лесу было
совсем тихо. Они вышли на дорогу, ведущую к мельнице. Услышав какой-то
шорох, укрылись за камнями и кустами на склоне овражка, близко
подступающего к дороге. Гайдин взглянул на Зайкова: "Что он делает.
Сколько раз и я, и Орлов говорили ему, что в разведке курить нельзя".
Сделал знак рукой: мол, гаси папироску. И тут увидел: по дороге идет
офицер в плаще, а за ним десять солдат.
Офицер, худощавый, с холодными белесыми глазами, остановился
метрах в двадцати от разведчиков. Потянул носом, подозрительно
огляделся, затем поднял руку, показав два пальца, и пошел вперед. За
ним двинулись восемь солдат, а двое с автоматами остались на месте.
Медленно протянулись еще две-три минуты. Степан чувствовал, что у
него немеют бок и рука, но знал - шелохнуться нельзя. Недвижим был и
Куйвонен. Оба понимали: если заметят - смерть!
Если бы солдат было только двое, но ведь где-то поблизости -
остальные. "А может быть, все-таки рискнуть?.." Только подумал об этом
Степан, как увидел: со стороны деревни показалась стройная женская
фигура. Теперь уже все трое внимательно смотрели на подходившую. Вот
она уже совсем близко. Несмотря на серый платок, покрывавший не только
голову, но и лицо, Гайдин сразу узнал Марью. "Но почему она идет прямо
на солдат. Неужели не замечает их. Ведь ее могут схватить!"
Женщина поравнялась с автоматчиками и прошла мимо, даже не
повернув головы. В тот момент, когда она начала уже удаляться,
произошло нечто совершенно немыслимое. Зайков, который до этого молча
лежал за пригорком и глазами, полными слез, напряженно следил за
происходящим, вдруг вскочил во весь рост.
- Маша! - с рыданием крикнул он и метнулся вслед за женой. Один
из солдат дал автоматную очередь. Зайков упал, но тут же приподнялся и
бросил гранату. Взрыв потряс тишину леса. Последующего Гайдин и
Куйвонен уже не видели. Используя единственный шанс на спасение, они
метнулись под откос. Уходя в глубь леса, вновь услышали автоматные
очереди и треск ответного выстрела из нагана.
- Тойво, левее, - крикнул Степан и сам повернул туда же.
С трудом им удалось уйти из-под яростного автоматного огня и
оторваться от преследования. До полуночи они скрывались во мху под
елками, сжимая в руках оружие.
- Пошли, - сказал, наконец, Гайдин.
- Кажется, мы поступили не очень хорошо, - заметил Куйвонен.
- Почему же? - резко спросил Степан.
- Бросили товарища в беде.
- Вот оно что... Нет, Тойво, зря берешь на себя такую вину.
Вопрос ведь так стоял: или кидаться в пекло за Зайковым, который
нарушил дисциплину и чуть всех нас не погубил, или возвращаться и
спасать от верной гибели Бородкина и Дарью. Они же без нас не
выберутся. Нет, из-за одного истеричного человека рисковать всей
группой нельзя. Скажи лучше, почему Маша три дня не являлась на место
свидания, а явившись, привела с собой солдат?
- То есть как это - "привела". Да она после них пришла.
- Хорошо, если так. Но боюсь, что веревочку в руках держал
лейтенант. Если же это не так, почему ее солдаты не тронули?
Довольно долго еще лежали в кустах Куйвонен и Гайдин. Но вот в
нескольких шагах от них, непринужденно болтая, прошли финские солдаты.
"Те самые", - отметил про себя Гайдин.
- Пошли! - шепнул Куйвонен.
- Эта демонстрация подозрительна. Полежим еще.
И хорошо сделали, что остались на месте. Часа через полтора,
слева от них, стали перекликаться вражеские секреты, находившиеся в
засаде. Но скоро и они удалились.
- Отправились кофе пить, - заметил Степан. - Теперь и нам можно
сматывать удочки.
"Что же все-таки с Зайковым? - думал Гайдин, идя к временной
базе. - Он, кажется, сразу был ранен автоматчиком. А граната? Не
задела его? Нет, он же потом стрелял. Но выстрел из нагана был всего
один.
Неужели стрелял в себя?"
Всю дорогу ломал голову Гайдин, пытаясь разгадать причину
внезапного появления солдат на месте, назначенном для встречи с женой
Зайкова, но так и не нашел ответа на мучивший его вопрос. "Уж не
предала ли Марья?" Но он тут же отогнал эту мысль. Ведь только на днях
она по его заданию ходила на берег озера разведать, как там с лодками,
а затем встречалась с ними.
Да, все было так. А о том, что произошло после, Гайдин узнал лишь
много времени спустя.
Утром после ночной встречи с разведчиками Марья пришла домой в
каком-то особенно приподнятом настроении. Ей казалось, что и она
приобщилась к активной борьбе с врагом.
Пришла, обласкала ребятишек, сунула им две шоколадки, которые
получила от Степана. Получив гостинец, ребята кинулись на улицу. Как
не похвастать перед товарищами диковинным лакомством. А тут как назло
- полицейский.
- Это что у тебя? - спросил он у девочки.
- Шоколадка. Мама дала.
- А мама откуда взяла?
- Из лесу принесла.
- Вот оно что... Ну играй, играй...
А через час Марья уже была на допросе.
- Откуда шоколад?
- Господин финский офицер дал.
- Как фамилия офицера?
- Не знаю.
- Припоминайте! Нет, нет не пугайтесь. Бить я вас не буду. Просто
прикажу расстрелять и закопать под тем деревом, - офицер, широко
расставляя длинные ноги, подошел к окну и показал, под каким деревом
ее закопают. - Ну, будете говорить? Ах нет. - И он вызвал солдат.
Пыток Марья не вынесла. Сдалась. Сказала, где у нее назначена
встреча. И по требованию офицера потом пришла туда. После неудачной
облавы на Куйвонена и Гайдина ее бросили в тюрьму.
...Только к двум часам ночи Гайдин и Куйвовен вернулись на базу,
где их с тревогой ждали Бородкин и Дудкова. Они слышали отдаленные
выстрелы и, конечно, беспокоились за товарищей.
И снова группа разведчиков, в которой осталось теперь четыре
человека, пробиралась лесами и болотами, стремясь выйти к берегу
Онежского озера. Может быть, удастся достать лодку... Прошел день.
Затем второй, третий. Питались ягодами да сырыми грибами.
Проходя мимо одной деревни, Бородкин и Куйвонен стали о чем-то
переговариваться по-карельски. Потом отозвали в сторону Гайдина.
- Смотри, Степан, как бы Даша совсем не выбилась из сил. Надо
лодку искать. Даже с риском. А то ослабеем, какие из нас потом гребцы.
- Да, надо попытаться.
- Может быть, мне пойти. Все-таки я знаю финский язык. Мне легче.
- Но ведь ты, Георгий Васильевич, не знаешь этих мест, - ответил
Гайдин. А сам с теплотой подумал об этом человеке, который физически
был менее всех приспособлен к подобным трудностям, но стойко переносил
все тяготы походной жизни.
- Ничего, - ответил Бородкин Гайдину. - Зато меня никто здесь не
знает. Постараюсь скоро вернуться.
Перед тем как уйти, Георгий Васильевич тепло простился со всеми,
особенно с Дудковой, к которой относился, как к дочери. Уже
отправляясь, поглядел на звездное небо и сказал:
- А ну-ка, сориентируемся. Где, Дашенька, Большая Медведица?
- Вон она, Георгий Васильевич. Видишь?
- Вижу. В этих пределах астрономией владею. - Он взял наган и
спрятал оружие в боковой карман стеганки. - В боевых делах помогают
нам звезды. А ведь созданы они для ученых и для влюбленных. Ну,
бывайте...
Через несколько часов с той стороны, куда ушел Бородкин,
донеслись выстрелы. А затем все стихло.
Двое суток товарищи искали его, а на третьи, под вечер,
приблизились еще к одной деревне. Когда стемнело, Дудкова вышла из
лесу. Подкралась к первому дому, слышит - поют:
"Расцветали яблони и груши..."
Только хотела войти, как различила пьяные мужские голоса.
Постучалась в дверь соседнего дома. Какая-то бабушка впустила ее,
приговаривая:
- Проходи, проходи, касатка.
Усадила на лавку, села напротив:
- Не здешняя, видно. А какая ты изморенная. Уж не оттуда ли ты?..
- махнула куда-то рукой и осеклась. - Садись к столу, чайку попьешь.
Не раздеваясь, Даша присела и стала пить чай с сахарином. Лишь
несколько глотков сделала, как в избу вошел офицер.
- Гостья?
- Внучка моя, - сказала старушка, - из Великой Губы. Садитесь с
нами чай пить.
- Можно.
Офицер опустился на лавку рядом с Дашей.
Внешне беззаботно, а внутренне холодея, глядела девушка на этого
человека. Глядела, а сама незаметно прощупывала рукой скрытый под
полой куртки наган, находящуюся в кармане гранату. Подумала: "Если
что, брошу ему под ноги".
Где-то за деревней раздались выстрелы. В избе появился солдат,
быстро доложил о чем-то и убежал. Офицер кинулся за ним, расстегивая
на ходу кобуру.
"Неужели наших обнаружили?" - подумала Даша и тоже заспешила к
двери.
Старушка засуетилась:
- Постой, доченька, возьми, съешь потом, - и она сунула Дудковой
в руки корзинку с едой.
Даша выскочила на крыльцо. Метнулась через улицу, за изгородь.
Пробежала метров пятьдесят - выстрел. Пуля просвистела над ухом. Она
упала, проползла немного, свернула в сторону, поднялась и снова
вперед. Опять выстрел. Еще раз залегла. Потом снова вскочила, сделала
еще перебежку. Выстрелы отдалились. Стреляли в ту сторону, где еще
недавно были двое ее товарищей. Теперь девушка без остановки бежала в
лес, пересекла небольшую опушку и плюхнулась под кустом прямо в воду.
Огляделась: впереди болото.
Наконец все утихло. Даша решилась и негромко позвала:
- Тойво! Тойво!
Вскоре раздались чавкающие шаги: кто-то приближался к ней, не
разбирая дороги, ступая прямо по лужам.
- Даша?
- Здесь я, Тойво. Что, обнаружили вас?
- Да, напоролись на патруль. Но, кажется, все обошлось
благополучно. - Он говорил, как всегда, спокойно. Но нелегко давалось
ему это спокойствие. Видимо, погиб Георгий Васильевич. А тут еще Даша
потерялась. К счастью, он оказался поблизости и услышал ее голос.
Они пошли к Гайдину. Ночевать решили в стоге сена. И только тут
Дудкова почувствовала, как она устала да и промокла насквозь. И еще
хотелось есть. Зарывшись глубоко в сено, Даша сунула руку в корзинку,
нащупала что-то круглое. По запаху определила - печеная брюква.