Конецкий Виктор Викторович. Вчерашние заботы

   - Я этого типа понимаю, - сказал Митрофан Андреевич. - Везде нынче как-то шумно.
   За бортом проплывали опять уже безлесные берега, впереди ждало вовсе уж дикое устье Енисея, где тишины было по самую макушку, а этому странному человеку и здесь было громко!
   На ночной вахте неунывающий Рублев попытался поднять нам настроение. Рассказал, вернее, исполнил с обычным блеском номер "Саныч и птички, или Почему все радисты боятся Саныча". Но как-то "не прозвучал" номер. Потому и здесь не буду пытаться передать имитацию Рублева. А суть в том, что шикарный лайнер делал челночные круизные рейсы между Норвегией и Португалией. И каждый раз в холодной Норвегии на теплоход садились воробьи или какие-то другие маленькие и беззащитные птички. И каждый раз на подходе к Лиссабону прилетал салазаровский кобчик и пожирал птичек. Так было шесть раз. Саныч утверждает, что всегда это был один и тот же кобчик. Или, может быть, сыч, но обязательно тот же самый. На седьмой раз Саныч потратил всю специально накопленную для этого валюту на примитивный дробовик и заявил на отходе из Норвегии, что не даст больше кобчику или сычу жрать беззащитных птичек на борту советского пассажирского теплохода. На подходе к Лиссабону Саныч занял позицию на пеленгаторном мостике. Когда рассвело, кобчик или сыч оказался тут как тут. И уселся на клотик мачты, чтобы оглядеться и выбрать самую аппетитную птичку. Саныч шарахнул разбойника с первого залпа. Сыч-кобчик рухнул за борт. Вместе с разбойником рухнула за борт и главная судовая радиоантенна, ибо Саныч прихватил крупной дробью ее фарфоровые изоляторы...
   Странно устроены мужчины. Дмитрий Александрович не любит вспоминать этот конфуз. Он, конечно, старается не показать этого, но мне казалось, что ему неприятно. Ну, так, как если бы вы промазали в тире все пульки на глазах любимой.
   И нынче мое ощущение подтвердилось. После исполнения номера Рублевым он пробормотал:
   - Андрей, ты единственный человек на судне, которому не надо следить за порядком на рабочем месте - закрыл рот, и полный ажур!..
   В начале пятого ночи недалеко от Сопочной корги, где происходит расставание с лоцманами, в рубку поднялся Фомич, объяснил, что не спится, предложил мне идти отдыхать.
   Вахту ему я официально с удовольствием сдал, но в каюту не хотелось.
   В рубке была обычная кромешная тьма, оба лоцмана (уже со своими чемоданчиками); на штурманской вахте был Спиро и торчал, переживая утрату джинсов, десятки и моториста, второй механик.
   Все молчали.
   Вчерашние, нынешние, завтрашние заботы, тревоги и надежды бесшумно конвоировали теплоход "Державино" в Карское море.
   - Тимофеич, звякни боцману на бак, - приказал Фомич. - Пусть штормтрап проверит. И выброску чтоб не забыли привязать. Это, значить, чье дело о веревке и спасательном круге думать? Мое или твое?
   Старпом не ответил. Молчал в углу, уперев лоб в стекло окна.
   - С какого борта вам трап? - спросил Фомич лоцмана.
   - С правого.
   Фомич убавил ход и поинтересовался:
   - Тимофеич, ты там оглох? Не видишь, лоцмана уже намыливаются?
   Совсем затих наш теплоход, едва трепыхалось в стальном чреве его уставшее сердце.
   Было четыре сорок ночи.
   Старпом молчал.
   - Оглох он там, значить? Или характер показывает? - гадательно пробормотал Фома Фомич, разглядывая в бинокль черные близкие берега.
   - У вас, Фома Фомич, голосок-то посильнее шаляпинского, - заметил я. - Такую арию Тимофеичу спели, что и бегемот оглохнет.
   - На глотку не жалуюсь. Пожалуй, и ныне еще смогу на милю звуковой сигнал подать, - сказал Фома Фомич не без удовлетворения. - Бот подойдет или сам "Меридиан"? - спросил он лоцманов.
   - Сам, - ответил кто-то из них.
   - Разрешите доложить? - спросил от руля Ваня.
   За рейс салага в значительной степени повытряхивал из волос и сено, и солому. И уже даже начинает огрызаться на боцмана.
   - Чего тебе? - спросил Ваню Фомич.
   - Спит старпом. Нормально кемарит, - доложил Ваня с четкостью Рублева.
   Да, такое с любым моряком может случиться. Раз - и вдруг вырубился человек, уперев рога в стекло рубки. Внешне все нормально: штурман крепко стоит на ногах и внимательно смотрит вперед, а на деле - вырубился. Так можно вырубиться и на несколько секунд, и на минуту, и на пять минут. Очень опасная вещь. Очевидно, для таких ситуаций психологи и считают полезными "маленькие аварии". Со мной такое происходило за жизнь три или четыре раза. Самое страшное, когда очнешься и осознаешь, что спал на ходовой вахте, а у тебя под ногами несколько десятков человек полностью полагаются на твое внимание и предусмотрительность. Потому даже не считается зазорным при таком состоянии вызвать капитана и попросить подмены на часок, чтобы проспать затмение. Однако редко у кого из штурманов хватает внутренней смелости признаться в грехе и позоре, срабатывает самолюбие, в результате лишние, бессмысленные аварии.
   - Это что, значить, получается? - вопросил окружающую тьму Фома Фомич. - Он кемарит, а мы здесь вкалываем? Тсс! Тихо! Я ему сейчас в сновидении такое кино покажу! Тихо! Ваня, бери ратьер и бегом на бак! Скажи боцману, пущай все три огня врубит и на рубку направит. Викторыч, стань пока на руль.
   - Чего боцману сказать-то? - не понял Ваня.
   - Цыц! Не ори, - сказал Фомич. - Тот сам догадается.
   У ратьера - ручного фонаря - красный, зеленый и белый огонь. Если их все разом включить и направить с бака на мостик, то получится картинка, очень похожая на огни судна, идущего прямо тебе в лоб.
   Боцман у нас с юмором, имеет солидное брюшко, но утверждает, что от работы на лесовозе "Державино" так ужасно истощал и похудел, что может спрятаться от любой погранзаставы или даже таможни за обыкновенной шваброй.
   Ваня взял фонарь и отправился на бак.
   Я много раз говорил, что милое и лукавое хулиганство взрослых мужчин, работающих тяжелую работу, таит в себе не меньше обаяния, нежели таится его иногда в прекрасной игривости молодой девушки.
   Но здесь назревало что-то не то.
   Кажется, и лоцмана это "не то" почувствовали.
   Пока Ваня преодолевал на пути в нос баррикады лиственно-соснового каравана, потенциальный отшельник и пустынник Митрофан Андреевич тихо рассказал мне, как еще в те времена, когда он плавал на Дальнем Востоке, назначили к ним на судно четвертого штурмана. "Ну, прямо-таки мальчишка, вовсе мальчуган, вроде Тома Сойера. Отходили с Охотска. На рейде шлепнули якорь, "добро" ждем на окончательный выход. "Добро" все не дают. Ночь, мальчуган и закемарил в рубке. Капитан заметил. Но спокойный такой мужчина. "Давайте, - говорит мне, - на крыло удалимся, пусть судоводитель отдохнет, коль минутка выпала свободная, не будем его разговором тревожить". Мы удалились, треплемся, "добро" ждем, его все не дают. Мальчуган свои минуток пятнадцать ухватил, проснулся и видит ужасную картину - прямо на кучу огней его пароход прет. А это "Советский Союз" на рейд втягивался. Малец огляделся, а в рубке-то пусто! И у штурвала никого! Он прыг к штурвалу, одной рукой его крутит, другой к телеграфу тянется, третьей к тифону, четвертой к телефону, чтобы капитану звонить. А мы стоим на крыле и наблюдаем за его маневрами. Наконец капитан спрашивает: "А чего вы, голуба, в данный секунд делаете?" Мальчуган докладывает: "Расхожусь со встречным судном, следующим прямо или почти прямо нам навстречу!" - "Мы, - успокаивает его капитан, - второй час на якоре кукуем. Ты не беспокойся. Отдохни еще минут двадцать. Я разбужу, когда надо будет". И что, вы думаете, из всего этого вышло? Заикаться паренек начал. И так сильно, что через год плавать бросил...
   Впереди вспыхнули пронзительные красный и зеленый бортовые отличительные и белый топовой огонь встречного судна - боцман врубил ратьер.
   - Полундра! - опять по-шаляпински и прямо в ухо старпому заорал Фома Фомич.
   Был у меня в жизни случай, когда одно судно, чтобы обратить на себя внимание, выстрелило в нашу сторону ракету, и ракета эта случайно угодила прямо в открытое окно рубки и пошла с шипением и искрами метаться в узком пространстве, отскакивая от каждого предмета, как шаровая молния. Все, конечно, вылетели тогда из рубки кто куда, а я заполз под диван в штурманской. Таким ракетным способом заметался и Арнольд Тимофеевич, но ракета металась минут пять, а этот всего минуты две.
   Единственная членораздельная команда, которую отдал старший помощник, оказалась: "Шлюпки долой!" Или он этим хотел сказать, что перед лицом смерти следует скинуть шапки долой, или почему-то решил, что в момент неизбежного столкновения шлюпки ему чем-либо могут помешать.
   Боже, в каком восторге был Фомич! И было в этом восторге нечто даже зловещее. Вернее, мне показалось, что у капитана Фомичева к старшему помощнику Федорову пробудилась истинная злобность.
   - Будешь на меня бумажки?! Будешь?! Донор нашелся на мою голову! орал Фомич. - Кровосос-передовик! На вахте дрыхнет! "Шлюпки долой!" торжествовал он. - Я вот тебя сейчас с вахты сниму! Газетки-то, газетки твои где?!
   Тут-то и выяснилось, что гробовая тишина, возникшая вдруг во время объяснения Фомича со Спиро за переборкой моей каюты, была вызвана тем, что Арнольд Тимофеевич всегда возил с собой отблеск донорской славы, то есть газеты и другие печатные издания, где упоминался его славный почин. И вот Фомич их тогда порвал в клочья, чем и лишил старпома дара речи...
   - Погасите, пожалуйста, иллюминацию, - попросил лоцман. - "Меридиан" показался. Как бы и там полундру с вашими шуточными огнями не подняли. Тут и сам черт в штаны наложит.
   Осознав, что к чему, Арнольд Тимофеевич попытался засмеяться и, вообще, изобразить бодренького участника коллективной шутки, который, мол, и свой грешок понимает, и ничего против затейников не имеет. Но вдруг схватился за живот и, не спросив разрешения, покинул рубку.
   В методических рекомендациях судовым врачам "Психогигиена и психопрофилактика" (только для медиков!) написано:
   "Большую роль в структуре значимых переживаний плавсостава играет фактор повышенной готовности на случай авральных и аварийных ситуаций. Различные категории моряков по-разному реагируют на такие ситуации. Опытные моряки побеждают и не показывают свой страх, напряжение и даже бравируют этим. После ликвидации опасности отмечаются аффективные и вегето-сосудистые реакции: общее возбуждение, повышенная двигательная активность, многословность, расторможенность. Молодые моряки при аварийных ситуациях заметно бледнеют, пугаются и теряются. После аварии бывают подавлены и заторможены".
   Наш Степан Разин пошел ненаучным путем - его прихватила медвежья болезнь.
   А все-таки, подумалось мне, не стоит Фомичу забывать, что слабый человек типа Спиро Хетовича всегда полон злобной мстительности. Чужое превосходство он способен долго переносить и терпеть с приятной даже миной на лице, но и с миной за пазухой, ожидая чужого промаха с выдержкой рыси. Арнольд же Тимофеевич не может не ощущать, что он и Фома Фомич далеко не одного поля ягодки.
   Через десяток минут подвалил к правому борту "Меридиан", лоцмана пожелали нам традиционного "Счастливого плавания!", принять рюмку отказались и в какой-то стеснительно-тоскливой тишине, нарушаемой журчанием и бульканьем воды между бортом "Меридиана" и бортом "Державино", полезли по штормтрапу в темноту Енисея.
   Пожалуй, лоцманская работа дает не меньше возможностей изучать людскую натуру и жизнь во всех ее спектрах - от черного до белого и от инфракрасного до ультрафиолетового, нежели в милиции Игарки. Подумайте, сколько судов проведет за жизнь лоцман, и на каждом своя атмосфера, свои чудаки, мудрецы, дураки, добряки, мерзавцы; сколько сценок, одноактных пьес и полнометражных спектаклей видит лоцман. И именно в роли отстраненного зрителя, со стороны видит, а со стороны все острее и виднее рассмотреть можно...
   Так что прав Митрофан Андреевич - и на Енисее шума многовато бывает ныне...
   РДО: "СЛЕДУЙТЕ ОБЫЧНЫМИ НАВИГАЦИОННЫМИ КУРСАМИ ОГИБАЯ ОСТРОВ БЕЛЫЙ ВЫХОДИТЕ ТОЧКУ 7100/5900 ДАЛЕЕ 7000/5800 ЭТОМ ПУТИ ЛЕД 2/4 БАЛЛА ОТДЕЛЬНЫЕ ПЕРЕМЫЧКИ 5/6 БАЛЛОВ ДАЛЕЕ НАЗНАЧЕНИЮ ТЧК ВСЕМ ПУТИ МОГУТ ВСТРЕЧАТЬСЯ ОТДЕЛЬНО ПЛАВАЮЩИЕ ЛЬДИНЫ ТУМАНЕ ЗПТ ТЕМНОЕ ВРЕМЯ СУТОК СОБЛЮДАЙТЕ ОСТОРОЖНОСТЬ-КНМ ВАКУЛА".
   Выход из Енисея был обставлен следующим образом: стармех и электромеханик в машине, три судовода на мостике, боцман на баке, маневренный ход. Так волоклись по трем створам от Сопочной корги до мыса Шайтанского - между десятиметровой изобатой и островыми вехами, в дистанции около одной мили от берега и при отличной видимости.
   Затем Фома Фомич вопросительно пробормотал мне:
   - А там льдины плавают, одиночные, в Карском... значить, ночь опять же уже, говорят, темная... Полным ходом-то ночью идти нельзя, значить, а?
   Возможно, он меня уважает за быстроту соображения, но одновременно это вызывает в нем глубокую тревогу, и даже суеверный страх мелькает в его глазах иногда. Он меня может послушаться, но всеми фибрами мне не доверяет. Он не доверяет тому, кто решает быстро. Этот процесс может быть добротным только тогда, когда он медлителен.
   Бюллетень погоды Карского моря 8 сентября 1975 года 15МСК: "ПОГОДА ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ТЫЛОВОЙ ЮЖНОЙ ЧАСТЬЮ ЦИКЛОНА ЦЕНТРОМ СЕВЕРНЕЕ АРХИПЕЛАГА СЕВЕРНАЯ ЗЕМЛЯ. ПРОГНОЗ НА СУТКИ. МЫС ЖЕЛАНИЯ ОСТРОВ БЕЛЫЙ ВЕТЕР ЮГО-ЗАПАДНЫЙ, ЮЖНЫЙ НАЧАЛЕ УЧАСТКА ЗАПАДНЫЙ 11/14 МС ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ НОЧИ ДНЕМ 14/17 МС МЕСТАМИ ОСАДКИ ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ. ОТ ОСТРОВА БЕЛОГО ДО ДИКСОНА ВЕТЕР ЮЗ, Ю 14/17 МС ВРЕМЕНАМИ ДОЖДЬ ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ ДОЖДЕ 4-6 КМ..."
   Разбирая прогнозы с Амдермы и Диксона, Фома Фомич долго крутил над картой спирали то над югом, то над севером Новой Земли. Наконец выяснилось, что он путает Новую Землю с Северной Землей и оба минимума давления относит к одной Новой Земле. Здесь я взбеленился и сказал, что в осеннее время лучшего прогноза он не дождется.
   Вообще-то, сведения Амдермы и Диксона в ряде пунктов противоречили, и это не очень нравилось.
   В помполитовской каюте, где живу, хранится годовой комплект журнала "Отчизна". Журнал издается на русском для соотечественников за рубежом, то есть для эмигрантов типа старичков парикмахеров в Монтевидео или парализованных скрипачей в Сиднее. Журнал многотемный. Я в нем недавно вычитал и такую информацию по гидрометеорологии: "Ослы ревут - к ветру", "Овцы стукаются лбами - к сильному ветру", "Пауки собираются группами к сухой погоде", "Мухи гудят - к дождю"... Таким образом, если имеешь журнал "Отчизна", осла, пару овец, группу пауков, десяток мух, то никакое неприятное явление погоды тебя не застанет врасплох. Ослы у нас, вероятно, есть, но овец, пауков и мух вообще нет. Потому проверить бюллетень не представлялось возможным. А хотелось. Очень почему-то хотелось.
   С ноля девятого сентября барометр начал падать. Ветерок крепчал. И начинал надавливать от юга и юго-запада.
   Когда прошли остров Носок и легли к Свердрупу, я сдал вахту Фомичу. Видимость была отличная, море чистое, но что-то такое саднило... предчувствие какое-то...
   Сквозь сон чувствовал, что шторм крепчает, но отдавал себе отчет в том, что все в каюте закреплено хорошо, и потому продолжал дрыхнуть. В десять утра услышал сакраментальное: "Электромеханику срочно на мостик!!" Высунулся из койки и узрел волны, которые шли в правый борт; судно уже сильно и очень тяжело кренилось. Оно не должно было так крениться, если бы нормально принимали шторм в бейдевинд на малом ходу. И зайти в правый борт ветер не мог так быстро, если раньше давил в левый.
   Я оделся потеплее и вылез на ботдек, чтобы оглядеться. Всю жизнь не могу приучить себя к летящему мячу: жмурюсь, когда он летит на меня. И потому отвратительно играю в волейбол, хотя играть в него мне хочется. Особенно где-нибудь на пляже, под взглядами прекрасных женщин. А от брызг я научился почти не жмуриться. Веки деревенеют, некоторые капли влепляют прямо в зрачок, все плывет в тумане, пока не сморгнешь, но на брызги я почти не жмурюсь.
   Здесь зажмурился и подумал, что надевать надо не штаны, а резиновые кальсоны - такое нижнее белье выдают киноартистам, когда они снимаются в морских фильмах и обречены прыгать за борт или совершать какой-нибудь другой подвиг.
   Картину сильного шторма на неуправляемом лесовозе с трехметровым караваном на палубе - вот что я увидел. Невеселая картина.
   Поднялся в штурманскую, прочитал РДО: "ВСЕМ СУДАМ ШТОРМПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ=БЛИЖАЙШИЕ 6 ЧАСОВ РАЙОНЕ КАРСКИХ ВОРОТ ЮГО-ЗАПАДЕ ТРАССЫ КАРСКИЕ ВОРОТА ОСТРОВ БЕЛЫЙ ТРАССЕ Ю ШАР АМДЕРМА ОЖИДАЕТСЯ ВЕТЕР ЮЖН ЗАП 14/21 МС=АМДЕРМА ПОГОДА".
   Как только Фомич высунулся в Карское, естественно, ветер и волны от юго-запада усилились. И он сразу повернул на обратный курс и еще убавил ход до маневренного! На попутной волне и уменьшенном ходу судно рыскало до двадцати градусов от курса. И мы получали оплеухи от обгоняющих волн с обеих сторон. Караван трещал, рулевая машина не тянула, лесовоз слушался только при положении руля "на борт".
   Я испытал самый настоящий страх. Его можно сравнить с тем страхом, который вы испытаете, если будете ехать в автобусе с сумасшедшим шофером за баранкой. Поворот под попутный шторм на лесовозе с минимумом остойчивости, то есть с "потенциальным креном"!
   Под почерневшей кожей Карского моря бежали уже не отдельные мышцы, а целые ягодицы, и каждая из них вмазывала нам в перо руля, в винты и под корму, повергая судно не только в крены, но и в судорожную крупную дрожь одновременно.
   Да, самая добрая тетка злится, когда ей отдавливают ногу в трамвае. И самая добрая волна злится, когда ей в лоб тычется корма лесовоза.
   - Как пошли остальные суда? - заорал я Фомичу изо всех голосовых сил: Карское море грохотало уже под восемь баллов.
   Конечно, "Великий Устюг" и "Гастелло" пошли, ясное дело, малыми ходами на волну к острову Белому, принимая шторм в бейдевинд и чихая на него с высокого дерева.
   - А мы решили повернуть, значить! - объяснял мне Фомич.- Топлива-то у нас мало, если кончится, то это уже аварией считаться будет! И потом, значить, стойки у каравана всего в три доски - боюсь, они лопнут! Где позади спрячемся от ветра - переждем, значится шторм!..
   Радиограмму о повороте на обратный курс он дал с объяснением одной причины: "нехватка топлива" - удар по Ушастику! Это механик не запасся топливом, а он, Фома Фомич Фомичев, тут где-то сбоку припека?
   Облака крутились в зените над судном, как собаки за своими хвостами,нехороший признак.
   Но мне нечего было на мостике делать, ибо, как я и говорил, на судне один капитан - был, есть и, дай бог, будет всегда один. И я собрался идти досыпать в каюту, хотя под ложечкой сосало.
   Старпом доложил о встречном судне, и Фомич заметался по мостику.
   Навстречу спокойно шел "Пермьлес".
   - Право на борт! - заорал Фома Фомич. И мое сосание под ложечкой сменилось чистой воды страхом. Не тем, о котором когда-то предуведомлял меня капитан и писатель Юрий Дмитриевич Клименченко, а живым, животным страхом - от слова "живот", но не в смысле "жизнь", а в том смысле, что живот поджимало.
   Рулевой мигом скатал руль на борт, и мы стали лагом к волне и повалились на левый борт.
   А я подумал о том, что пора Фомича вязать манильским тросом, если я хочу еще увидеть родные берега.
   Понимаете ли, на лесовозе, покидающем порт без крена, но с некачественно уложенным пилолесом в пакетах, под воздействием целого букета внешних и внутренних сил груз за счет пустот начинает смещаться в сторону подветренного борта, уплотняясь на одном борту и создавая небольшой постоянный крен. Замедленный и малоприметный на общей качке, этот процесс в какой-то момент может принять лавинообразный характер - чем больше крен, тем активнее происходит заполнение пустот и уплотнение каравана и его смещение на один борт. При значительных углах крена палуба со стороны подветренного борта начинает уходить в воду, пилолес с этого борта в караване намокает, становится тяжелее и еще больше увеличивает крен. Наконец, часть палубного каравана смещается за габариты судна, и оно оказывается в критическом положении. Здесь даже рекомендуется не ожидать, когда лопнут крепления и караван самодеятельно уйдет за борт, а отдавать найтовы самому, чтобы сбросить часть груза, вернуть судну остойчивость и сохранить само судно и основную часть груза. Вот что такое "недостаточно плотно уложенный пиломатериал".
   И вот почему меня прихватило таким страхом, что я подумал, не пора ли Фомича вязать манильским тросом, если я еще хочу увидеть родные берега. Без всяких шуток в голове мелькало разное на эту тему.
   Но я все-таки неторопливо и членораздельно объяснил ему, что встречное судно идет в бейдевинд волне и отлично управляется, что нас всего двое на все Карское море и потому мы найдем место, где разойтись.
   - Он у нас на курсе! На курсовой! Смотрите радар! - заорал Фомич.
   - Ну и черт с ним! - заорал я.- Оставьте его в покое! Скажите по радиотелефону, что мы плохо управляемся, - вот и все!
   - Лево на борт! - заорал Фомич, потому что до него наконец дошло, что мы уже "лежим в корыте", то есть лежим лагом к волне, и это пострашнее встречного судна. Но команда "Лево на борт!" могла оказаться его последней командой, ибо надо было выводить пароход из критической ситуации с мимозной нежностью и постепенностью...
   Ведь какой удивительный сплав оголтелой перестраховки и своеобразной силы одновременно есть в Фомиче, если он повернул на сумасшедший обратный курс, хотя на него давили: 1) жена, которая скоро взбесится от такого своего отпуска и считает часы до Мурманска; 2) три четверти экипажа, которые должны в Мурманске списаться с "Державино" и через четверо суток сесть там же, в Мурманске, на "Комилес", то есть любая задержка означает для списываемых невозможность слетать в Питер в этот промежуток; 3) я, ибо Фомич знает, что я смотрю на его маневры из последних сил.
   Мы вывернулись, и я уже не отходил от рулевого, пока не прибавил ход и не набрал его, то есть пока судно не начало более или менее управляться. А Фомич бормотал про три доски на стойках каравана и нехватку аварийного запаса топлива: "Ежели, значить, мы теперь постоянно лесовоз, так надо бревна выписать и с собой возить, чтобы стойки для каравана самим делать... Из сосны крепче или из ели?.."
   В 10.30 навстречу человеческим курсом прошел еще один лесовоз.
   К 11.30 шторм достиг критической силы. И давление начало подниматься так же стремительно, как падало (минимум был 992 миллибары).
   Существует известное правило, которое никогда не имеет исключений даже в такой исключительно зыбкой области, как погода. Если ветер усиливается, почти не меняя направления, а давление при этом падает, то центр циклона пройдет над местом наблюдения. При прохождении центра циклона ветер ослабевает, давление, оставаясь низким, не изменяется; после прохождения центра циклона ветер резко усиливается и изменяет направление на противоположный румб, давление начинает резко возрастать.
   Все так классически и было.
   Мы разминулись с центром циклона, который несся со скоростью 40 км/час от юга Новой Земли к Северной Земле. И ветер заходил по часовой стрелке, меняясь на чистый вест, а потом и норд-ост.
   Глянуло солнце.
   Высветило с резкостью и беспощадностью границы между пеной на волнах, самими волнами и тенями под гребнями.
   Видны стали доски нашего каравана в кипении никак не вологодских кружев.
   И тут радист принес две радиограммы. Первая - об урагане на Диксоне, то есть там, куда Фомич так стремился.
   РДО: "ИЗ ДИКСОНА ВСЕМ СУДАМ ШТОРМПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ=СЕГОДНЯ В РАЙОНЕ ДИКСОНА В ПЕРИОД ОТ 09 ДО 11 МСК ОЖИДАЕТСЯ УСИЛЕНИЕ ЗАПАДНОГО ВЕТРА ДО 30/35 МС=ДИКСОН ПОГОДА".
   Вторая - бытовая: список членов экипажа, которые уже ехали в Мурманск, чтобы сесть на "Державино" и плыть в ГДР.
   В этом списке была буфетчица Деткина. Не знаю, что больше потрясло Фому Фомича и Арнольда Тимофеевича: ураган в предполагаемом порту-убежище или появление на горизонте Соньки.
   Я сейчас без шуток.
   Фомичев н е п о н и м а л, что мы полным ходом прем вдогонку за циклоном. Он глядел в радиограмму остекленевшими глазами и бормотал:
   - Таким, значить, санпаспорт нельзя выдавать, а ее, значить, опять к нам!..
   Ураган на Диксоне Фому Фомича, наоборот, утешил и как бы даже развеял. Он подошел к вопросу урагана опять с совершенно неожиданной стороны:
   - Значить, теперь никто к нам не придерется, что назад повернули! Тридцать пять метров ветер, вот, значить, и все хорошо!
   Удивительного качества и рода оптимизм зарыт в этом самородке.
   Принимать ураганный ветер в корму!
   Я пытался что-то втолковать ему, но он уже опять тыкал пальцем в фамилию "Деткина" на бланке радиограммы и орал о том, как он купил вкусное вино в Испании, а она выпила его и налила в графин кофе, а потом украла две бутылки водки из медизолятора.
   (Водку в таком неподходящем месте прятал, как вы догадываетесь, старпом. Он же и проводил потом расследование - ползал со штурманской лупой по медизолятору и обнаружил на влажном линолеуме след женской туфли.)