Отмечу, что здесь следует не смешивать два понятия. Военная реформа это прежде всего государственно-политический уровень качественных комплексных изменений в вопросах обороноспособности и военной безопасности страны. Реформа же собственно Вооруженных Сил - это практические шаги по реорганизации штабов, управлений и прочих военных структур, их подгонка, если так можно выразиться, под насущный момент развития общества и государства, адекватный политической ситуации в мире. Разумеется, что и сама реформа должна проводиться, исходя из собственных интересов, а не интересов того или иного "заокеанского дяди". Третьим же постулатом является военная доктрина государства - комплекс мер, применяемых Вооруженными Силами для сдерживания и отражения военных угроз и прямых военных агрессий, включая и превентивные меры. Я думаю, все прекрасно помнят, что реформу армии в ельцинской России почему-то начали с портняжного дела. Чем уж не угодили генералу Грачеву старая и более чем эстетично выглядевшая советская военная форма, но решено было реформу начать с формы. Смешков и зубоскальства по этому поводу было немало и в коридорах самого военного ведомства. Как написал мой брат Игорь Морозов в одной из своих шуточных песен:
   И вот готова форма
   На вражеский манер
   Не то геноссе Борман,
   А может, бундесвер.
   Бог уж с ней, с этой новой формой, если бы ей соответствовало содержание, однако дальше формы дело не пошло. В бредовых умах "августовских выскочек", спешно выселивших старых советских коллег из кабинетов Генштаба, появлялись идеи одна безумней другой. Чего только стоило предложение о создании неких мобильных сил (по образцу американских сил быстрого развертывания и быстрого реагирования), призванных сменить устоявшуюся и единственно пригодную для огромного континентального государства систему военных округов (фронтов на угрожаемый и военный периоды) и стратегических направлений. Ни один из этих горе-теоретиков не удосужился даже сообразить, что ВДВ в том виде, как их задумал и создал генерал армии Василий Филиппович Маргелов, по своим возможностям намного перекрывают их "мобильные силы". Еще дальше зашел генерал Константин Кобец с его идеей обученного резерва и обороны по периметру границ. Несостоявшийся министр обороны, видать, подзабыл, что с той проблемой призыва, которая искусственно была создана еще при Горбачеве и по наследству досталась Ельцину, никакого обученного резерва, способного служить интересам обороны, просто быть не может. И что такое оборона по периметру границ? Генерал, что, спутал Россию со "страной обетованной"? Но подзабыл, видать, что Израиль, в сущности,- карликовое государство, в котором армия выполняет чисто полицейские, карательные функции, а по стратегическому счету уповает на помощь своей "большой дубинки" - США. И чем это, интересно, оборонять периметр российских границ - конными разъездами, как при "царе-батюшке?
   В качестве основных, можно сказать, краеугольных проблем военного реформирования в моих разговорах с постсоветскими генералами я старался выделить две: реорганизацию военных округов и определение вероятных угроз и противника. Касательно последнего вопроса, может быть для кого-то из моих коллег по "свободовской шарашке", равно как и некоторых новоявленных российских "демократов", полезших при смене режима, что говорится, прямиком "из грязи да в князи", он звучал открыто милитаристски. Что ж, прошу меня извинить; но если государственная политика той или иной страны оказывается неспособной к адекватному реагированию на военные угрозы и заявляет об отсутствии вероятного противника, то такой стране не нужна армия вообще, а лучше сразу отдаться на милость кого бы то ни было. (Читайте Клаузевица, господа, он когда-то тоже служил в русской армии.) Это уже похоже на крайний, доведенный до абсурда пацифизм.
   Ельцин и его окружение, вознесенные к власти на гребне мутной волны августа 91-го, ни в коей мере не были пацифистами. Но страх перед собственным народом у них оказался выше страха внешних угроз. Вероятный противник был определен в лице собственных граждан, и как следствие военная реформа началась не в Вооруженных Силах, а в структурах МВД, что в итоге вылилось в создание округов внутренних войск, равно как и придание этим войскам тяжелой бронетехники, ракетно-артиллерийских систем и фронтовой авиации. Географически новые военные округа МВД практически калькировали уже имеющиеся, что вносило мало порядка и в без того расшатанный военный организм государства, не говоря уже об оттоке лучшей части и без того весьма далекого от идеала молодого пополнения. Собственно военные округа России также оказались лицом к лицу с новой геополитической реальностью, возникшей после упразднения ОВС ВД и развала СССР. Потеря буферных государств-союзников после фактического роспуска Варшавского Договора еще при Горбачеве сказалась в основном на наступательном, а не оборонительном потенциале советских Вооруженных Сил. Хотя применительно к вопросу обороны становилось ясно, что четко определенный на тот период вероятный противник - блок НАТО - не преминет воспользоваться ситуацией и заполнить образовавшийся военно-политический вакуум, что, собственно, и произошло после объявления доктрины о расширении НАТО на Восток. Данный шаг в той или иной мере приблизил вероятного противника, а значит, и исходящую от него военную угрозу уже непосредственно к границам России.
   Это случилось после развала СССР и потери трех стратегических военных округов на западном направлении, одного на южном и одного на северо-западном. Нарушения в эшелонировании обороны привели к оголению огромного участка уже непосредственно российской границы, начиная от горных хребтов Кавказа и кончая Крайним Севером. Ленинградский и Северо-Кавказский военные округа не могли в полной мере заполнить образовавшуюся брешь. Требовалась кардинальная перестройка Московского военного округа, военных округов Волжско-Уральского региона, Сибири, а также создание новых, взамен утраченных в первом стратегическом эшелоне. Мобилизационные нормативы для внутренних военных округов СССР строились по формуле М30 (организационно-мобилизационные мероприятия по развертыванию округа во фронт в течении 30 дней), для стратегических военных округов первого эшелона этот период времени соответственно сводился к нескольким дням.
   Именно эти вышеперечисленные аспекты военной реформы я и поставил во главе своих вопросов российским военным, и именно на них, как я уже говорил, практически не получил ответа. Признаюсь, я даже нарисовал и логически проиграл некий футурологический сценарий - сродни тем, которые впоследствии очень блестяще перекладывал на бумагу и готовил для "Сигнала" полковник Генерального штаба, впоследствии генерал-майор Валерий Чебан.
   Представьте себе, что сценарий для Балканского ТВД, с таким успехом проигранный НАТО на Югославии, был бы перенесен на Россию. Конечно, Россия не Югославия, и блок НАТО прекрасно осведомлен о таком факторе сдерживания и возмездия, как ядерное оружие. Но представьте себе, что этот фактор оказался в полном бездействии, или вообще забудем о его существовании, рассматривая только обычные, конвенциональные средства ведения войны. Так вот, в случае массивной агрессии, включающей ракетные удары и бомбардировку с воздуха, равно как и применение сил быстрого реагирования и развертывания, задача которых подготовить плацдарм для основных сил вторжения, окажутся ли Северо-Кавказский, Московский и Ленинградский военные округа, равно как округа ПВО и округа внутренних войск МВД мобилизационно готовыми адекватно развернуться во фронты за кратчайший срок, обеспечить тыл и снабжение, организовать структурное взаимодействие не только на ведомственном уровне для применения имеющихся средств и сил, но и между родами войск и видами Вооруженных Сил, применяемых на ТВД, сдержать агрессию и перейти в контрнаступление? Не знаю, что уж там подумали об умственном здравии новоявленного Нострадамуса некоторые из интервьюируемых мною генералов и маршалов, но для Вооруженных Сил России на тот период мой сценарий не оставлял реального шанса адекватно и быстро прореагировать на массированную военную агрессию.
   Впрочем, не то же ли самое на уровне локального конфликта низкой интенсивности показала впоследствии и военно-полицейская операция в Чечне, вошедшая в историю новой России как 1-я чеченская война? О каком-либо реальном военном взаимодействии на территории СНГ говорить было вообще излишне, так как сразу становилось ясно, что этот "выкидыш постсоветской демократии" никогда не будет воплощен на практике, ибо "местным князькам", дорвавшимся до властной кормушки в бывших советских республиках, он попросту не нужен и даже опасен, а проблема решения военных конфликтов в Таджикистане, Абхазии или Приднестровье все равно ляжет на плечи российских военных, отрывая приличный кусок от и без того скудного военного бюджета.
   Я думаю, что маршал Евгений Шапошников как никто другой понимал всю порочность принципа "лоскутного одеяла" как основы оборонного союза СНГ, да и всей военной реформы в целом. Не может быть здорового военного организма, в котором не соблюдается принцип единоначалия. Маршалу же оставили некий совещательный голос, на деле не дав ни войск, ни властных полномочий. Он и сам как-то в одном из разговоров со мной, не записываемых на пленку, обронил весьма саркастическую фразу, что является "главкомом войск, которых нет, не будет и никогда не было".
   Мне известно, что многие из опозиционно настроенных к ельцинскому режиму и гражданских и военных недолюбливали главкома, выдвинутого из маршалов авиации в министры обороны СССР после августа 91-го, считая его слабаком и чуть ли не предателем их интересов. Я достаточно долго общался с Евгением Ивановичем на всех его должностях - от Главкома ОВС СНГ до секретаря СБ и представителя президента в компании "Россвооружение" - и не только лишь по долгу радиостанционной службы, чтобы остаться при своем мнении. Маршалу Шапошникову, может, и не хватало порой решительности в действиях, но в том была не его вина, а его беда, ибо он, как, впрочем, и вся российская армия, оказался заложником тех политических обстоятельств, которые принес с собой августовский "недоворот" и последовавшая за ним Беловежская "путча" бывших партийных товарищей. Не Шапошников и даже в какой-то мере не Грачев, а новоявленная "банда четырех" развалила и страну и армию, оставив России хотя и самый большой лоскут от военного одеяла, но никак не могущий целиком покрыть образовавшиеся бреши в оборонном пространстве. Евгений Иванович произвел на меня впечатление честного и патриотически настроенного русского офицера. Еще раз оговорюсь, это мое личное мнение, которое я вынес из общения с ним на протяжении нескольких лет. В октябре 93-го он сделал свой выбор, подав в отставку с поста секретаря СБ, когда режим ждал от него совсем иных действий по отношению к парламенту, который так и не утвердил его в этой должности. Я до сих пор лично благодарен Евгению Ивановичу в первую очередь за то, что он помог мне осуществить мою давнюю мечту - снова оказаться в России и работать в подвластных ему военных структурах в качестве военного журналиста, пусть и откомандированного "вражьим" радиоголосом.
   У меня остались самые приятные впечатления и от встреч с генералами Маниловым, Пьянковым и Ивашовым. В их лице я получил великолепно подготовленных в военных вопросах собеседников, без помощи которых никогда бы не смог довести концепцию своей программы до того уровня военного профессионализма, который, по письмам некоторых радиослушателей, приходивших в Московское бюро РС, выгодно отличал ее от всего другого, звучавшего на волнах "Свободы". Пусть основную часть моей аудитории составляли "те, кто носит на плечах погоны", но их количество в России, по самым скромным оценкам, превышало миллион человек. Отечественные же СМИ на тот период своего существования продолжали "славную горбачевскую традицию" оплевывания всего, что связано с понятием "защитник Отечества", и некоторые из этих, с позволения сказать, "коллег по перу" очень уж часто бросали на меня косые и порой весьма недружелюбные взгляды.
   ГЕНЕРАЛЫ МУТНОГО ВРЕМЕНИ
   Первым из российских генералов, согласившихся дать интервью "Свободе", оказался тогдашний командующий ВДВ Евгений Подколзин. В один из майских дней я созвонился с его помощником, полковником Геннадием Яценюком, и запряг Мишу Елистратова маршрутом к славной российской тюрьме "Матросская тишина", рядом с которой как раз и расположен штаб Воздушно-десантных войск, а также часть ОСНАЗа ВДВ. На беседу к Подколзину меня, конечно, сопровождал полковник Уватенко из Управления информации российского Минобороны. В приемной пришлось немного подождать. Было слышно, как командующий разбирался с кем-то по ЗАСу. Потом меня и Уватенко пригласили в кабинет.
   Беседа получилась объемной, более чем на час, и многоплановой. Евгений Подколзин оказался хотя и не оратором (чего греха таить, не так уж много генералов советской школы были приучены к микрофонам и выступлениям перед аудиторией), но говорил по-военному четко, профессионально и по существу, не уклоняясь от ответов даже на некоторые каверзные вопросы, как так называемая миротворческая функция, навязанная ВДВ горе-политиками и грозившая превратить и без того ослабленный потерей нескольких дивизий стратегический резерв Верховного Главного Командования в этаких "пожарных СНГ". Дескать, "никто, кроме вас!" Впечатления от беседы у генерала Подколзина, впрочем, как и у меня самого, остались самые приятные.
   Уже в конце 92-го, когда я приехал в Москву во второй раз и столкнулся с очередным "вывертом" в Управлении информации МО в лице нового начальника генерала Чирвина (при Язове, как мне сообщили по секрету, он заведовал минобороновской каптеркой, выдавал уборщикам метлы и моющие средства), а также с категорическим запретом Грачева давать какие-либо интервью иностранным корреспондентам без его личного на то разрешения, генерал Подколзин счел возможным проигнорировать данный запрет, и я вернулся из второй более краткосрочной российской командировки, слава богу, не с пустыми руками.
   Следующим по счету российским генералом, нашедшим время для беседы с корреспондентом "Свободы", стал начальник Высшего общевойскового командного училища имени Верховного Совета РФ, генерал-лейтенант Александр Носков. Начальник ВОКУ правда заставил себя подождать пару часов, но причина была уважительная. Офицеры училища сдавали зачеты по физнормативу, этот же норматив сдавал и сам генерал. Я знал о нем не так уж много, как о достаточно еще молодом выдвиженце Дмитрия Язова, охарактеризованном некоторыми офицерами, знавшими его по мотострелковой дивизии, которой он раньше командовал, толковым и перспективным военачальником. Ко времени встречи с Носковым я успел задать несколько вопросов курсантам и пообщаться с замполитом училища, то есть, по-новому, помощником по работе с личным составом.
   Беседа с генералом Носковым прошла в достаточно, я бы сказал, конструктивном ключе. Генерал сконцентрировался только на военно-учебной тематике и всячески избегал сугубо политической темы, сразу сказав, что, по его личному мнению, это не дело военных. Что касается внешних данных Александра Носкова, то более спортивно сложенного и по-военному подтянутого представителя российского генералитета я, признаюсь, так больше и не встречал. Не знаю, продолжает ли генерал Носков руководить училищем, получил повышение или, наоборот, был уволен в запас. Если последнее, то было бы очень жаль.
   Отдельным вопросом в моей работе со структурами российского МО стоял сам министр обороны, но, как я уже говорил, Павел Сергеевич интервью давать передумал, заявив, что не время, мол, и не место. Только гораздо позже я понял смысл этой многомудрой фразы. Временем оказался август 94-го, а местом - Берлин. По программе-минимум я согласился на его заместителя. Признаюсь, я рассчитывал провести интервью с Борисом Громовым, но, видимо, на тот момент еще не определенное до конца положение бывшего командарма 40-й ставило под вопрос и мою беседу с ним; альтернативой я назвал второго генерала-афганца, моего тезку Миронова, к тому времени сдавшего ПрибВО и получившего должность заместителя министра обороны по воспитательной работе. Мои заявки на остальных замов Грачева не подлежали удовлетворению, так как я мог рассчитывать только на одно интервью, а заданный как бы вскользь вопрос об интервью с кем-нибудь из Генштаба, если не с самим НГШ Михаилом Колесниковым, то хотя бы с Николаевым или Барынькиным из структур ГОУ, вообще остался вроде бы не услышанным до этого всегда чутким ухом российского министра обороны. Я быстро понял, что если буду слишком давить на самого главного, то лишусь и уже приобретенных разрешений на интервью, а посему на время оставил Пал Сергеича в покое, решив не разбивать образ "уважаемого журналиста, как бишь там, мать твою, тебя зовут?".
   Озадачив своего помощника из управления информации МО полковника Уватенко вопросом об отслеживании маршрута замминистра Миронова, я с его помощью наконец встретился с бывшим начальником Генерального штаба ВС СССР генералом армии Михаилом Моисеевым. Встреча и беседа состоялись в здании напротив МО, принадлежавшем Управлению внешних сношений. Генерал армии Моисеев очень подробно коснулся вопросов, связанных с августом 91-го. Слушая его интерпретацию тех событий, я еще более уверился в своей концепции театрального представления под названием "путч", в которой от природы хитрый актер Бориска переиграл хренового и бездарного режиссера Мишку. А тех действующих лиц, которые вовремя не почуяли, куда подул ветер, впоследствии определили на роли "стрелочников".
   Вторая часть беседы с генералом Моисеевым касалась вопросов военных, теории и стратегии, а также того, какой видится бывшему начальнику ГШ концепция военной реформы в России. Эту вторую часть интервью по возвращении в Мюнхен я довольно свободно пустил в эфир, чего не скажу о первой ее части. "Свободовский кагал" устроил-таки форменный крик по поводу протаскивания в эфир американской радиостанции мемуаров одного из "гэкачепистов". Однако покричали и успокоились (больные люди, раз кричат, значит - что-то болит, голова, наверное), интервью в эфир все же ушло, не в последнюю очередь опять благодаря личному вмешательству директора Русской службы Матусевича.
   А впереди меня ждали еще несколько подобных "кагалов" с "форменным криком" из-за бесед с Альбертом Макашовым, Виктором Филатовым, Александром Прохановым и некоторыми другими так называемыми русскими фашистами. Правда, тут представители "кагала", решив, что старые традиционные средства борьбы с "русским фашистом Коноваловым" уже исчерпаны, сами бросились названивать тому же Проханову и проводить с ним беседы по вопросам русского национализма. Согласитесь, уважаемые читатели, что когда русский по духу и национальности человек беседует с таким же русским по духу и национальности другим человеком о русских же духовных и национальных ценностях, то это вполне приемлемо и здраво. А вот когда оголтелый сионист-еврей звонит русскому националисту и пытается делать то же самое, то это, извините, уже патология, и оного еврея надо содержать за американский счет в самой лучшей израильской психлечебнице. Вопрос, как любил приговаривать Павел Сергеич Грачев, "однако, интересный", но факт остается фактом: некоторые из моих бывших коллег-евреев настолько "прониклись" идеей русского национализма, что решили последовать моему примеру и наперебой стали приглашать так называемых русских фашистов в микрофонам "Свободы". Не знаю, что уж подумали о них Александр Проханов и Виктор Филатов. (Чуть забегая вперед, надо бы все же отметить, что господин Проханов на "Свободе", похоже, прижился и сошел за своего. Иначе как объяснить его странный транзит из Лондона от Березовского в Прагу нынешней осенью и задушевную беседу с одним из самых отъявленных русофобов на РС Левой Ройтманом? Перефразируя известную русскую пословицу, видать, "по Саньке и камилавка".)
   С генерал-полковником Геннадием Стефановским, как и с его тогдашним помощником полковником Валерием Чебаном, я был знаком телефонно и даже подружился с ними по телефону еще с прошлого, 91-го года. Чебана к моему приезду в Россию в Москве не оказалось. Служба есть служба, как говорится, "летим, куда прикажут", а Геннадий Александрович Стефановский сам нашел меня. Я знал, что генерал все же получил должность в российских военных структурах - помощника по работе с личным составом Главкома РВСН Сергеева, как знал и то, что с Пал Сергеичем Стефановский сильно не в ладах. Дав понять Уватенко, что встречаются старые друзья, а третий, как говорится, лишний, генерал повел меня в ресторан Дома Российской Армии для беседы в более спокойной и располагающей к доверию обстановке, нежели кабинетно-казенная. Елистратов, как всегда, остался ожидать в машине.
   Признаюсь, я испытывал определенные муки совести из-за него, ибо человек по натуре добрый, и для себя решил, что в следующий раз, коль мы обговорили вопрос его сотрудничества с программой, возьму его с собой в качестве ассистента. И... чуть было не оказал товарищу Елистратову медвежью услугу. Но об этом позже, а пока вернусь к итогам моей ресторанной встречи с генералом Стефановским.
   Прежде всего я так ничего и не записал в тот день, ибо мы упились просто до чертиков. Наутро, оценивая количество выпитого по головной боли и общему моторно-мышечному состоянию, я пришел к выводу, что оно было критическим. Но все относительно. Я еще не летал тогда с Героем России полковником Александром Маргеловым, ставшим мне близким другом и братом, в Омск на открытие мемориальной доски Василию Филипповичу - его легендарному отцу и нашему десантному Бате, еще не пил с десантниками, а главное, не опохмелялся. Совсем как в том анекдоте, знаете?
   "Из дневника иностранца в России:
   Вчера пил с русскими военными, чуть не умер.
   Сегодня опохмелялись... Лучше бы я умер вчера!"
   Я, слава богу, не умер ни тогда, ни вчера и тем более не сегодня... Наверное, потому, что все-таки русский, а не иностранец, хоть и живу за границей. Я нашел в себе силы позвонить Геннадию Александровичу по служебному, порученец соединил. Генерал, как того и следовало ожидать, был в полном порядке. Мы договорились повторить беседу, но уже с умеренным количеством спиртного. Потом появился Елистратов и внес ясность в то, как я оказался на квартире, добавив, что "развозить по домам в жопу пьяных корреспондентов и генералов он не нанимался".
   - Ладно, не лезь в бутылку, - квелым голосом отозвался я.
   - Да ты-то сам, вижу, туда вчера основательно залез,- не унимался Елистртов
   Контрастный душ восстановил мою двигательную систему, но голова требовала лечения, а в доме как назло ни капли, и секретарша тоже куда-то свалила.
   - Сгонял бы лучше за спиртным, что ли...
   Кляня корреспондента-алкаша на чем свет стоит, Миша взял бабки и пошел к выходу.
   - И пожрать чего-нибудь прихвати! - крикнул я несколько запоздало вослед.
   - Шел бы ты, барин...
   - Я бы с радостью, но пока не опохмелюсь, даже туда, куда ты меня послал, передвигаться мне будет тяжко.
   Через пару часов я был уже в форме, достаточной, чтобы показывать меня по телевизору в качестве учебного пособия по борьбе с алкоголизмом, а еще через час ничем не отличался от человека обычного, если не считать перегара; но по роду моих занятий мне ни с кем лобызаться было не надо. Зазвонил телефон. Подполковник Уватенко сначала обрадовал меня новостью, что сегодня вечером замминистра обороны Миронов прилетает в Москву, а потом огорчил тем, что завтра тот уже улетает в Ленинград.
   - Ну и что делать? - спросил я с заметным нетерпением в голосе.
   - Как что? Ловить его сегодня вечером в гостинице Генштаба,последовал совет Уватенко.
   До означенного вечера оставалась еще уйма времени, и я упросил Мишу Елистратова проехаться по книжным "развалам", посмотреть, чего там можно купить почитать. Покряхтев и поохав насчет "не в меру образованных алкашей", Еслистратов пошел заводить тачку.
   Вечером мы подобрали Уватенко на Новом Арбате и подъехали к генштабовской гостинице.
   - Пойдем с нами,- предложил я Мише Елистратову, помня свое недавнее данное самому себе обещание,- ты теперь автор моей программы.
   Реакция Миши была весьма странной и поначалу, даже можно сказать, непонятной.
   - Ты что, охренел? - вытаращив глаза (это было заметно даже за толстыми стеклами дымчатых очков) неожиданно наехал на меня Миша.- Куда, к Миронову, что ли?
   - Ну да.
   Тут уже с интересом к нашей перепалке начал прислушиваться и Уватенко.
   - Ты знаешь, что он раньше занимал должность начальника штаба ЛенВО?
   - Ну и что?
   - А то, что он летит в Ленинград с инспекцией штаба и управлений.
   - Но тебе то чего? Ты ж в запасе...
   Тут Миши несколько стушевался.