- А к Руцкому ты...
   - К Руцкому, Мишаня, я иду савсэм адын!
   В означенный день мы подъехали в район улицы Остоженка, и Миша начал выискивать место для парковки, внимательно оглядывая окрестности.
   - Ты знаешь, кажется, будущего участника твоей программы здорово обложили "наружкой". Тут как минимум четыре разных точки наблюдения, не считая пеших филеров,- заметил с явной тревогой Елистратов.
   - Тебе-то что, ты остаешься в машине.
   - Знаешь, лучше я в другом месте запаркуюсь, во дворе дома Пластуна, да заодно и в гости к нему загляну.
   - Как знаешь, только не говори Пластуну, где я. Закончу работу - сам поставлю его в известность.
   Высадив меня, Елистратов развернулся в сторону Остоженки, а я подошел к ограде уютного особнячка, архитектурно схожего с "Президент-отелем". Охрана проводила меня к лифту, поднялась со мной на самый верхний этаж и подвела к квартире Руцкого.
   Дверь открыл сам Александр Владимирович, по домашнему одетый в спортивный костюм. Я поздоровался, пожал протянутую мне руку и прошел через прихожую в кабинет. Сразу скажу, ходившие по Москве досужие сплетни о "царском убранстве" апартаментов бывшего вице-президента не подтвердились. Квартира хотя и крупнее по метражу, но по убранству - не богаче моей мюнхенской, а я, по западным меркам, живу весьма скромно. Да и компьютер на рабочем столе Руцкого - не самый крутой. Единственным украшением квартиры генерал-майора авиации служили модели боевых самолетов. Их было так много, что у меня разбегались глаза, и на некоторое время я позабыл о хозяине: "Вот бы сюда Серегу,- подумал я про себя, зная страсть Шаврова к авиамоделированию,- за уши бы не оттянули".
   - Интересуетесь?
   - В детстве мечтал стать летчиком, как и каждый нормальный русский ребенок.
   Руцкой улыбнулся, взгляд до этого напряженных глаз потеплел. Мы говорили долго, более трех часов. Поначалу, на меня опять накатило (не успел как следует "принять на грудь"), и я заикался больше обычного. Рукцой остановил меня, жестом показав, чтобы я выключил магнитофон.
   - Давно это у вас?
   - Давно, но так - волнами, то подкатит, то уйдет. Не успел принять сто грамм для "храбрости".
   - Не стесняйтесь.
   - А вы?
   - Мне нельзя.
   Я опрокидываю рюмку, водка приятным теплом растекается по желудку. На лбу сразу выступает испарина, но это нормальная реакция. В целом я успокаиваюсь.
   Александр Владимирович продолжает:
   - В детстве я тоже заикался. Сами понимаете, с этим в летное училище дорога мне была заказана. Но переборол себя - как только, как вы говорите, "подкатывало", научился делать паузы, говорил медленно, чуть протягивая гласные, и проблема эта ушла. На вступительных экзаменах никто ничего не заметил.
   Я принял еще рюмочку, снова включил магнитофон и последовал совету собеседника. Как ни странно, у меня получилось почти сразу, правда, время от времени заикание все же проскакивало, если я забывал о самоконтроле и торопился говорить.
   Основным лейтмотивом беседы, конечно, были события августа 91-го, октября 93-го и роль Александра Владимировича в этих событиях. Я понимал, что генералу тяжело вспоминать об этом, а вопросы у меня были отнюдь не прилизанные. Но Руцкой реагировал на них нормально и отвечал спокойно, без излишних эмоций. А на мой вопрос, если бы историю можно было повернуть вспять, ответил, что повторил бы пройденное, может быть, уже с учетом прошлого опыта, но историю вспять не повернешь, в этом-то все и дело. Потом у нас была тема Афганистана: Герой Советского Союза Александр Руцкой вспомнил авиабазу Баграм, сослуживцев, последний вылет его "грача" - 25-й "сушки", катапультирование и плен. Почти в самом конце разговора, уж не знаю по какому наитию, я коснулся вопроса Чечни и личности другого заслуженного летчика - Джохара Мусаевича Дудаева. Войны в Чечне тогда еще не было, но закулисные приготовления к ней уже велись. Если помните, уважаемый читатель, еще в самом конце 91-го в кремлевских кулуарах шел разговор о том, чтобы хорошо спланированной военной акцией поставить Чечню под российский контроль и навсегда задавить ростки какого-либо сепаратизма, пока не поздно. Разговоры эти так и остались разговорами, а потом уже было поздно.
   Я напомнил Руцкому о тех не таких уж далеких временах. Чуть помедлив с ответом, Александр Владимирович сказал, что поначалу и сам был сторонником силового решения чеченской проблемы, однако позже понял, что военной силой там ничего не решишь, только разворотишь тлеющие угли и начнется пожар. Чечню надо было брать в кольцо экономической и политической блокады, продолжал Руцкой, а где нужно - наносить хирургически точные удары силами спецподразделений. Однако такая "мирная" концепция многих в окружении президента не устраивала, в первую очередь министров обороны и внутренних дел, а теперь уже поздно проводить даже крупномасштабную силовую акцию. Чечня вооружена до зубов, и любое вторжение будет означать затяжную кровавую войну на своей, российской территории. Это будет пострашнее Афганистана.
   (В самом конце декабря 94-го то же самое, почти слово в слово, повторил в интервью радио "Свобода" и бывший командующий ВДВ, соратник Руцкого по октябрьским событиям 93-го года генерал Владислав Ачалов.)
   В заключение беседы я спросил Александра Владимировича о его планах на будущее.
   - Какие там планы? Честно тебе скажу, Валера, у меня давние проблемы с позвоночником, еще с Афганистана, после двух вынужденных катапультирований. Так вот мне мелко отомстили, лишив квалифицированной медицинской помощи. А так... Есть общественное движение "Держава". Мы собираемся в будущем заявить о себе как о политической силе. Ну и я собираюсь вот в будущем баллотироваться на пост губернатора Курска, если доживу, бог даст.
   Мы попрощались. Руцкой подарил мне свою книгу и сам проводил к выходу. Было заметно, что передвигается он с трудом. По дороге к Пластуну я думал, что не по-русски как-то так вот мелко мстить своим противникам, пусть даже и проигравшим. Но у президента Ельцина на сей счет было свое особое мнение. Руцкой выразил сомнение: все ли из наговоренного нами на пленку мне разрешат запустить в эфир? Я заверил его, что проблем быть не должно и, как только подготовлю материал, сразу дам знать по факсимильной связи или по телефону, когда передачу можно будет послушать.
   Господи, как я ошибался! Такой "войны", как за интервью Руцкого, не было даже с излияниями генерала Альберта Макашова в адрес "проклятых жидов-сионистов". В конце концов пришлось прибегнуть к прямому шантажу и передать Гендлеру привет от его бывшего следователя из Ленинградского КГБ полковника в отставке Волошенюка. Услышав очень уж знакомую и даже, можно сказать, незабываемую фамилию, Юрий Львович взял и "перекрестился". То есть попеременно хватанулся за лоб, за сердце, проверил наличие портмоне в правом кармане пиджака, а под конец и наличие того, что у homo erectus "человека прямоходящего" - анатомически расположено гораздо ниже диафрагмы. Чуть успокоившись, "православный" заглотнул очередную порцию виски и пошел на попятную. Беседа с Руцким прошла в эфир без каких-либо цензурных купюр. И кто бы мог подумать, что нынешний благообразный директор Русской службы РС Юрий Львович Гендлер когда-то в советские времена был... стукачом. Спасибо старому чекисту Волошенюку - просветил.
   Лифт сломался? Я только что из буфета и стою с охапкой стеклопосуды, пытаясь чуть ли не носом нажимать кнопку 4-го этажа. За этим странным занятием меня и застает начальник Штаба по координации военного сотрудничества генерал Виктор Самсонов.
   - Валерий Николаевич, надеюсь, это...
   - Виктор Николаевич, только для меня. Для офицеров вот - кофе, лимонад и безалкогольное пиво, немецкое,- упреждаю я вопрос генерала.
   Он с сомнением качает головой. Лифт наконец поехал. Самсонов выходит на втором, я еду дальше - в "Петушки", то есть, простите, снова перепутал,на четвертый этаж. Опять чертово "дежа вю". Кажется, год назад эта сцена уже была. В кабинете начальника пресс-центра Штаба КВС СНГ полковника Серафима Юшкова собрались офицеры. Среди уже знакомых мне новое лицо полковник Семен Багдасаров, неспешно перебирающий роскошные лазуритовые четки с золотой вязью нанесенных на камень сур Корана. Мои собственные, зеленого цвета, совсем простые, но зато из рук самого духовного лидера Ирана аятоллы Хоменеи (конфисковал по случаю у Володи Пластуна после его возращения из Тегерана).
   Багдасаров - мой новый автор по таджикско-афганскому "узлу", но я этого пока еще не знаю. Воевал в Афганистане, теперь воюет в Таджикистане. Есть и подходящая замена Елистратову - адъюнкт Военной академии Генштаба полковник Николай Плотников. Я рассказываю товарищам офицерам о своем недавнем визите к Александру Руцкому и о беседе с ним. Тезки - Валера Чебан и Валера Борисенко - интересуются, чем закончилась история с Елистратовым. Борисенко спрашивает, не хочу ли я 2 августа мотнуться в Нарафоминск по случаю празднования Дня ВДВ. Конечно, хочу, но до означенной даты еще целый месяц. Под вечер я неохотно покидаю Штаб КВС. Я чувствовал себя там как дома, и порой, когда бываю в Москве, проезжая мимо по Ленинградке, с какой-то болью в душе грустно оглядываюсь на КПП и резную решетку ограды. Да! Прошлого вспять не повернешь...
   В пятницу, 8 июля, под вечер, я приехал в Московское бюро РС уже с братом Юрки, Серегой Беспаловым. Он поднялся со мной наверх, каким-то нехорошим взглядом повел вокруг, оглядев присутствующую публику, и сказал, что от греха подальше лучше подождет меня внизу, в машине. Я же направился в студию. Кивнув технику звукозаписи, набираю телефонный номер и жду гудка. (Первый тур выборов уже прошел. Второй же казуистически назначили на воскресенье, прикинув, что наш в недалеком прошлом советский избиратель в свой выходной день скорее отправится на дачу копаться в грядках, чем пойдет голосовать к избирательным урнам.)
   После двух-трех протяжных сигналов знакомый голос Виктора Нестюка произнес:
   - Слушаю! А, это вы, Валерий, одну секундочку... Александр Григорьевич, это Коновалов...
   Трубку взял Лукашенко. Я начал было представляться, как положено, по форме, но Александр Григорьевич прекратил мои словоизлияния:
   - Валера, я тебя хорошо знаю, так что давай сразу к делу. Какие у тебя ко мне вопросы?
   И тут в нарушение канонов журналистской этики я обратился к Лукашенко, как обращаются к состоявшемуся главе государства: "Господин президент!"
   Мы говорили почти пятнадцать минут. В основном мои вопросы касались борьбы с коррупцией и организованной преступностью в республике, реорганизации силовых структур и армии, экономического, политического и военного союза с Россией, а также отношений Белоруссии с Европейским сообществом, и в частности с Германией. Отношения с США я "злонамеренно" не упоминал. В конце интервью я еще раз произнес:
   - Благодарю вас, господин президент!
   - Спасибо и тебе, Валера, приедешь в республику - буду рад видеть,поблагодарил Александр Григорьевич.
   Трубку взял Нестюк:
   - Когда интервью может пойти в эфир?
   Я прикинул в уме время выхода программы Лены Коломийченко по национальным вопросам. Первый раз - завтра вечером, второй - в полночь, плюс к тому повтор на все воскресенье (я назвал точные часы, когда программа выходит в эфир). Интервью перегнали в Мюнхен. Коломийченко сразу же поставила его в программу. Как-никак, а сенсация, самое первое интервью Александра Лукашенко западным средствам массовой информации - и в ее передаче! В субботу вечером, поймав на коротких волнах "Свободу", я внимательно прослушал свой "шедевр". Все путем. На следующий день Лукашенко стал президентом Белоруссии, набрав 80% процентов голосов избирателей.
   Звоню Раиске - та в полном "отпаде": оказывается, какой замечательный мужик Лукашенко, если верить радио "Свобода". (А этому радио тогда верили многие, и слушали его тоже многие.)
   Следующий звонок Виктору Нестюку. Тот благодарит; интервью всем понравилось. Еще раз напоминает о приглашении президента посетить Белоруссию. Я говорю "спасибо" и отключаюсь от линии.
   В понедельник с самого раннего утречка в квартире надрывно зазвонил телефон. Похоже, межгород? Наталья дотягивается до трубки и передает ее мне. Я не ошибся - на проводе Мюнхен. Связь поддерживается через бюро РС и разговор наверняка пишут на ленту:
   - Старик, ты что там, с ума сошел, что ты себе позволяешь? - чуть ли не хныкающим голосом начинает "наигрывать барыню" Гендлер
   - Юрий Львович, в чем дело? Что с вами? У вас что, снова ограбили квартиру? Вы какой-то такой расстроенный...- Я на всякий случай прикидываюсь "снегурочкой".
   - Почему в своем интервью ты назвал Лукашенко "господином президентом"?
   - А как я должен был его назвать? - продолжаю я валять ваньку.Шеф-поваром, что ли?
   - Валерий, хватит хохмочек, дело серьезное, начальство уже ставит вопрос о твоей профпригодности...
   - Юрий Львович, я что-то не понял, чем это они так недовольны? Передача пошла в эфир в воскресенье, в воскресенье же Лукашенко и был избран президентом. О чем базар-вокзал, в натуре? В конце концов, вы-то сами на что? Вы же директор Русской службы! Или вас уже уволили за профнепригодность?
   На том конце провода раздаются короткие гудки - Юрий Львович в сердцах швырнул трубку. Наталья вопросительно посматривает на меня. Улыбаясь во всю ширь, я объясняю ей, что, кажется, здорово насолил американской пропаганде, хотя юридически, если они сунутся с этим делом в суд, любой немецкий адвокат тут же восстановит меня на службе без лишних на то проблем. С Коломийченко тоже взятки гладки. А вот Гендлеру, по американскому, да и по немецкому трудовому законодательству,- ответственному администратору, придется "подтираться" за всех. И поделом. Я слишком хорошо запомнил его октябрьские 93-го года призывы "поддерживать Ельцина". Если вопреки этическим нормам, которые приняты в международной журналистике, американское радио "Свобода" в открытую делает ставки на тех или иных политических деятелей (например, Явлинского), а некоторые сотрудники РС типа Савика Шустера и Марка Дейча не гнушаются брать за это и денежную мзду, то, простите, военный редактор Коновалов тоже имеет право выразить личную симпатию своему земляку - президенту Белоруссии. В конце концов я ведь прямо никого не призывал голосовать за него. Закурив, я лукаво подмигиваю Наталье и вношу предложение:
   - А что, девочка, от трудов праведных не прокатиться ли нам денька на три-четыре в Питер? Погуляем, старых друзей моих навестим. Мне опять же деду Карнаушко в Выборг гонорар отвезти надо.
   Наташа не против - хоть на край света.
   - Тогда занимайся билетами на фирменный ночной поезд.
   Снова звонок. Это уже Елистратов. На его вопрос о моих планах на ближайшие дни я коротко отвечаю, что собрался в Ленинград.
   - Тогда и я с вами,- оживляется Миша.
   - А тебе-то зачем, не на тачке же ты туда собрался ехать?
   - Да нет, поездом, у меня там кое-какие дела с братьями Зубковыми,нашелся Елистратов.
   - Ладно. Наташ, заказывай на послезавтра четыре билета, полный купе, чтобы без подсадных.
   Я встал, прыгнул под душ, наспех позавтракал чем бог послал, дождался Елистратова и дал команду отвезти меня к брату. Игорь был уже посвящен в детали моего интервью с Лукашенко, поэтому только подвел короткий итог:
   - Вот теперь, братан, они тебя точно уволят!
   - Брат, рано или поздно они меня все равно уволят. Я тебе уже говорил, что в предварительных списках на "пражский этап" моей фамилии нет. Тут вот что. Мы с Натахой собрались на пару-тройку дней в Ленинград. С нами увязался и Елистратов...
   - А я вот в деревню собираюсь, надо дом достраивать, отец уже там.
   - Братан, давай по моему возвращению. Берем Серегу Шаврова за руль и махнем вместе. А пока посиди, подумай над главами из "Команды "К". Надо хоть что-то дать в программу, пока меня действительно не турнули со "Свободы".
   - Да надо. Но садиться писать все нет времени. Дел невпроворот. Дом надо достраивать. Строителей оставишь одних, приезжаешь - пьют, опять же доски разворованы...
   - А ты Шаврова с "дурой" поставь, сразу воровать отвадятся.
   - Да это кто-то из своих, деревенских, на пропой тащит...
   - Да, Николаевич, дай-ка мне телефонный номерок Володьки Мурзина, буду в Питере - позвоню. Он в прошлом году, когда здесь у тебя был, обронил вроде, что есть у него видеозапись с Юрой Кирсановым. Хотелось бы посмотреть.
   Игорь покопался в лохматой записной книжке, нашел домашний и рабочий телефоны Мурзина.
   - Жену зовут Наталья. Есть собака. Сука той же породы, что и Нокс.
   - Понял. Спасибо, брат.
   Мы выпили по рюмочке башкирского бальзама, обнялись на прощание, и я поехал колесить по Москве дальше. Вечером, перед отъездом на Ленинградский вокзал, я позвонил Мурзину. Тот обрадовался мне как старому знакомому, предложил встретить.
   - Да нет, Володя, спасибо. С Московского меня заберут, так что вечерком я у тебя. Только я не один - с подругой.
   - Есть! Ждем!
   С Московского вокзала нас забрал Андрей Карганов, то и дело постреливавший глазами в сторону Наташи.
   - Следи за дорогой, кобель,- дружески подначил я Андрюху.
   - Ну почему сразу "кобель", уж и посмотреть нельзя!
   - Смотреть-то смотри, но, как в музее, руками не трогай.
   - Ладно-ладно, не заводись. Елистратова я ссаживаю у братьев Зубковых. А тебя куда?
   - Пока туда же, потом на хату, а вечерком - вот по этому адресу.
   Мы остановились возле "Астро-банка" на Невском. Я облобызался с Серегой и Сашкой Зубковыми, упреждая их намерение поочередно лобызаться с Натальей. Потом старший Зубков, Серега, внес конструктивное предложение коллективно полакомиться чем-нибудь "экзотическим". Я не возражал, ибо, кроме стакана теплой водки, в желудке с самого утра ничего не плескалось. А с таким завтраком "по-пластунски" (это производное от давней и нехорошей привычки Володи Пластуна, а не от ползания на животе) недолго и язву заработать. Братья Зубковы, прихватив собственных секретарш (у "новых русских" свои причуды), потащили нас в "настоящий корейский ресторан". Стульев и столов там не было - сиди на полу в позе лотоса, совсем как в чайхане. Нам-то что, а вот как быть с дамами? Но дамы, слава богу, все были в брюках.
   Готовили прямо на наших глазах. Персонал - сплошь корейцы. Я поманил одного пальцем и спросил: "А собачка у вас есть?" Тот, секунду помедлив, ответил на ломаном русском: "Нилза! Балсой нацалник с такой фамилий запритил!" Младший Зубков показал корейцу кулак, и тот моментально слинял. Жаль, так я и не попробовал "собчака по-корейски".
   Вечером мы с Натальей приехали к Мурзиным. Володя еще с порога предупредил, чтобы не гладили собаку. Она с характером, может и цапнуть. Мы прошли, поздоровались с его супругой Наташей. Чуть погодя нас пригласили к столу. После двух рюмок я напрочь забыл о предостережении и уже не только гладил Ноксову "сестричку", но даже и покормил ее с рук. К неподдельному удивлению хозяев, собака вела себя вполне мирно и цапнуть меня не пыталась. Потом, оставив наших дам за чаем и разговорами, я попросил Володю показать мне видеозапись с Юрием Кирсановым. Попутно выяснилось, что я ошибался тогда в Москве, принимая Володю Мурзина за кадрового чекиста. Он военный строитель, служил на Дальнем Востоке, звание и форма одежды военно-морские. В Афганистане же его как специалиста по фортификационным и другим сооружениям (бани, которые строил Мурзин, буквально воспеты бойцами "Каскада") фактически приписали к ОБГ 4-го "Каскада", дислоцированному в Кундузе. Так он познакомился и сжился с многими бойцами этого легендарного спецподразделения КГБ.
   Что же касается "каскадера" Кирсанова, то Юрий Иванович был жив-здоров и служил в те годы начальником отдела украинской службы безопасности в Мариуполе. С ним, правда, случилась почти невероятная история. Юрия Кирсанова - автора и одного из родоначальников афганской песни - объявили погибшим. И только уже после вывода наших войск из Афганистана полковник Виктор Верстаков разыскал живого Кирсанова на Украине в бывшем городе Жданове. У меня не было возможности лично встретиться с Юрием Ивановичем. В Москве он бывал крайне редко, а на Украину меня самого не пускали. Нам оставалось только одно средство общения - телефон. И так уж получилось, что за вычетом старой, еще афганских временен фотографии я не имел представления о том, как выглядит живой Юрий Кирсанов с гитарой в руках.
   Здравствуй дорогая, из Афганистана,
   Я пишу, как прежде, жив я и здоров,
   Что в часы свободные, бродим по дуканам,
   Базарнее Кабула я не видел городов.
   С видеоленты уже далеко не молодой старший лейтенант тех далеких афганских годов пел одну из известных своих песен. Мы с Володей налили по полной, встали и молча выпили "третий".
   Мой последний день в Питере ознаменовался походом в ресторан все с теми же братьями Зубковыми. На сей раз они выбрали "китайскую экзотику". Старший из братьев, Сергей, владел китайским не хуже, а может, и лучше, чем русским. Как-никак, а добрый десяток лет прослужил в ОСНАЗе ГРУ в Чите, разбивая коды и шифры к запускам китайских межконтинентальных ракет.
   Мы подошли к невысокому росточком, улыбающемуся человеку администратору ресторана "Шанхай", и Серега Зубков, поздоровавшись по-китайски, что-то быстро-быстро затараторил. Я, будучи уже навеселе, тоже решил блеснуть знанием китайского, но, вместо традиционного приветствия "ни хао" ("добрый день"), сам не знаю почему выпалил: "хо ни ма". По-китайски это означает то же самое, что по-русски послать к едреной матери. Китаец изменился в лице, улыбка стерлась, но в ответ он ничего не сказал. Зато поинтересовался Зубков: откуда это у меня такие "познания"? Я несколько смущенно ответил, что, пока был пессимистом, пытался учить китайский. Потом стал оптимистом и выучил английский. Зато теперь я реалист и изучаю устройство автомата Калашникова.
   Гульба в китайском ресторане была еще та. Китайцы просто "заплакали от счастья", когда Серега Зубков, разогнав что-то мычащий на эстраде оркестрик, взял микрофон и громко на весь зал запел песню о "Великом кормчем Мао, переплывающем реку Янцзы". Запел, разумеется, по-китайски. Правда, уж не знаю зачем, администрация ресторана пригласила послушать пение еще и местный ОМОН, но бойцы оказались свои ребята, знакомые еще одного из братьев Зубковых, Аркаши, в прошлом советника при Гардезском полку афганских коммандос. Им налили по полному стакану водки и тоже усадили за стол.
   В себя я пришел уже в "ночном фирменном", уносившим меня все дальше в сторону Москвы-матушки. Голова от китайской рисовой водки болела нещадно. И только бы одна голова! В купе мы были вдвоем с Натахой, Елистратов подзадержался в Питере.
   К брату в деревню поехали через несколько дней, когда я настолько отошел от "китайской экзотики", чтобы твердо уже стоять на своих двоих. (Не таскать же меня Сереге Шаврову, закинув на плечо, как в старые добрые времена службы в Псковской ВДД - зенитно-ракетный комплекс "Стрела-2".) С утра загрузились в "Москвич", Серега сел за руль, и мы не спеша вырулили на Рязанское шоссе. В деревне мне понравилось. Заповедные места, почти не испоганенная цивилизацией природа. Вот только с непривычки, не иначе как от чистого деревенского воздуха, снова разболелась голова. Мужики дали дельный совет: подышать выхлопными газами. Как ни странно, помогло - боль словно рукой сняло.
   Серега Шавров - "огромный двуногий кот" - ловил в речке рыбку, Игорь занимался домом, а я - безуспешными попытками засадить Игоря за работу с "Командой К" или соблазнить Шаврова выпивкой. Один раз, только сели в горнице и я приготовил магнитофон к записи, как через улицу кто-то во всю мощь динамиков врубил долбанного Шуфутинского. Мне это "чмо" живьем надоело еще в "русских" ресторанах Лос-Анджелеса, но чтобы здесь, в самой что ни на есть российской глубинке, слушать его подвывания... Это было уже слишком! Выход из положения нашел Серега - посадил нас с братом в тачку и отвез в глухой лес.
   - Уж тут-то вас никакой еврейский шансонье не достанет,- улыбаясь, пробасил Шавров.
   Так в конце концов в полной тишине, если не считать стрекотания в траве редких кузнечиков да писка мелких лесных пичуг, мы и записали с Игорем первые две главы его воспоминаний. Сделали перерыв. На заднем сиденье нашлась поллитра первача, изготовленного двоюродным братом Игоря Валентином (по качеству - не хуже марочного британского виски, но куда как крепче по градусам), пара свежих огурцов только что с грядки - и, как назло, никакой посуды. Первач - не магазинная водка, с горла тянуть не с руки. Выход из положения опять нашел "непьющий" десантник Шавров вытряхнул фотопленки из пластмассовых футляров и протянув нам по два импровизированных стаканчика: "Грамм по пятьдесят войдет". (Ох, прав был Венедикт Ерофеев: наш русский народ, касательно "этого дела" - самый изобретательный народ в мире.) Мы выпили, загрызли самогон огурцом и с божьей помощью записали следующую по счету кассету - еще две главы "Команды К". Нам бы так и продолжать творческий процесс, но... сперва закончился "первач", а потом начало смеркаться и пора уже было возвращаться в деревню. А завтра - в обратный путь на Москву.
   Валеру Борисенко мы подобрали в городе, в районе Тверской. Елистратов хорошо знал дорогу в Нарафоминск еще со времен своей учебы в Военной академии имени Фрунзе. Второе августа - День десантника. Приехали, запарковали тачку. Огромное поле, на котором уже выставлена трибуна для командования ВДВ и отведены места для гостей. Народу много. Я пробираюсь поближе к трибуне, глазами выискивая знакомые лица. Жарко. Но голова от жары почему-то не распухла, а съежилась. Солнцезащитные очки то и дело грозят свалиться с носа. Елистратов плетется где-то сзади, а Борисенко совсем куда-то исчез. Наконец он появляется - и не один.