Конран Ширли. Кружево-2

   Выйдя из двери, она оказалась в узком переулке, куда почти не проникал солнечный свет из-за нависающих с обеих сторон балконов.
   Нагнувшись, она долго вглядывалась в замочную скважину кухонной двери, пока не убедилась, что ее никто не преследует. А потом заторопилась по переулку, как ей казалось, в направлении своего отеля.
   И хотя с утра они много путешествовали по городу, Пэйган вдруг поняла, что не имеет ни малейшего представления ни о том, где она находится, ни – что гораздо хуже – каков адрес отеля. Ну да пусть! Венеция маленький город. Главное – дойти до канала и найти там водное такси, а оно уж отвезет в отель «Киприани».
   Пэйган никогда не боялась заблудиться. Как бы далеко ни забредала она ребенком, всегда находила дорогу назад, в Трелони. «Напротив, даже приятно не знать, где ты находишься, – размышляла она, идя по аллее. – Жизнь становится необыкновенно полна, а предвкушение неожиданностей приятно бодрит. Интересно, почему я так люблю сюрпризы и ненавижу рутину?» – спрашивала она себя, попутно пытаясь понять, надо ли переходить изогнутый каменный мостик слева или, наоборот, углубиться в лабиринт переулков, уходящих направо.
   На мосту она остановилась и стала смотреть вниз – на грязную воду, по которой взад и вперед сновали лодки. Увидев стоянку такси, она уже направилась было в ту сторону, но в последний момент передумала. Стоит ли жертвовать неожиданно свалившейся на нее свободой только потому, что гудят ноги? Она развернулась и зашагала в противоположном направлении.
   Обнаружив перед собой тяжелую дубовую дверь, Пэйган вошла внутрь и очутилась в церкви, по всему пространству которой разливался запах ладана. В отличие от тех храмов, где они были с Абдуллой и которые больше напоминали картинные галереи, это была действующая церковь. Несколько одетых в черное женщин молились, статуя святого Антония Падуанского была окружена зажженными свечами. По стенам были приколоты фигурки из золотой и серебряной фольги – символы исполнения того, что верующие просили у святого. Руки, ноги из фольги – излечения ран, детские фигурки – дар некогда бездетных родителей, сердца с окружающими их ленточками, коронами – подношения от новобрачных. «Эти люди не скрывают своих желаний, – подумала Пэйган, – и в этом одно из отличий итальянцев от англичан». Дверь скрипнула, впустив луч солнечного света; послышались чьи-то шаги. Пэйган стояла в углу, не оборачиваясь, пока не сообразила вдруг, что шаги эти слишком быстры и целенаправленны для какой-нибудь степенно молящейся матроны. День быстро угасал, и она заторопилась назад к каналу. Но вдруг поняла, что на самом деле идет вовсе не к каналу: она стояла перед узким протоком с вырастающими по обе стороны громадами домов. Впрочем, утром она уже это видела – да, вот и пучок спаржи, свешивающийся из окна первого этажа. Ага! Значит, направление выбрано верно.
   И опять она уверенно пошла вперед. И вновь услышала у себя за спиной чьи-то легкие шаги.
   Она обернулась, сердце ее екнуло: она заметила наконец, что район, по которому она сейчас шла, был совершенно пустынен.
   Шаги за ее спиной смолкли, а Пэйган уже почти бежала среди вырастающих с двух сторон глухих стен.
   Она остановилась еще раз и опять прислушалась. Звука шагов вновь не было слышно.
   Пэйган обернулась. Дорога в этом месте делала изгиб, вокруг не было видно ни души, но она уже не сомневалась: кто-то ее преследовал. И ей стало страшно.
   Темнота все сгущалась. Пэйган бросилась бежать. «Нет, это не телохранитель Абдуллы, – думала она, – от него я давно отделалась. Но значит, это грабитель? Надо вернуться в церковь и попросить кого-нибудь из женщин помочь мне. Он же не посмеет напасть на меня в храме!» Она побежала быстрее.
   Пробегая один переулок за другим, петляя, то и дело натыкаясь на тупики, Пэйган поняла, что окончательно заблудилась. Шаги за спиной раздавались все отчетливее. Наконец она в растерянности остановилась на перекрестке.
   И вдруг тяжелая рука опустилась ей на плечо и кто-то с силой развернул Пэйган к себе. Это был Абдулла. С облегчением она упала к нему в объятия.
   – Я не думала, что ты пойдешь меня догонять.
   – Но почему ты убегала?
   – Мне казалось, за мной кто-то гонится, – ответила Пэйган, не желая признаться, как она испугалась.
   – Ты знаешь, где мы находимся?
   – Нет, а где?
   – Не имею ни малейшего представления. Знаю только, что Венеция самый запутанный город в мире.
   – Мне кажется, здесь где-то недалеко рыбный рынок. – Пэйган брезгливо потянула носом.
   – Вся Венеция так паршиво пахнет, – опроверг он ее предположение.
   Однако, повернув за угол, они действительно оказались на территории заброшенного рыбного базара.
   – Ну вот, – торжествующе заявила Пэйган. – Теперь мы хотя бы знаем, где находимся. Вот канал. Осталось только найти такси.
   Абдулла взглянул на ее уставшее лицо и, нагнувшись, крепко поцеловал.
   – Я ждала от тебя этого целый день, – Пэйган обвила руки вокруг его худого тела. – Как хорошо хоть ненадолго остаться без твоих хранителей и наперсников.
   – Но теперь тебе придется к ним привыкать. – Абдулла нежно целовал ее брови.
   – Не думаю, что мне удастся когда-либо к этому привыкнуть. У меня тут же возникает чувство клаустрофобии. Как все-таки здорово, что мне удалось от них смыться.
   – Надеюсь, впрочем, что тебе это не удалось. – Он быстро оглянулся. – Если их нет сейчас рядом, нам придется возвращаться в отель немедленно.
   Они заторопились прочь. Когда они шли по мокрым булыжникам, которыми была вымощена рыночная площадь, Пэйган опять услышала чьи-то шаги позади. И опять она почувствовала, как ее охватывает паника.
   – Абди, кто-то идет за нами. Может, это наконец объявились твои телохранители?
   – Глупости, Пэйган. Это всего лишь эхо наших собственных шагов. В Венеции это очень частый эффект – звук рикошетом отлетает от всего.
   – Да, конечно, – согласилась она, но уверенности в ее голосе не было. Шаги будто отлетали от каменных стен, кольцом обступивших рынок.
   Пэйган и Абдулла были уже совсем рядом с каналом, когда от стены вдруг отделились фигуры двух молодых людей и загородили им дорогу.
   Оттолкнув Пэйган в ближайший дверной пролет, Абдулла схватил одного из парней за шею и, быстро найдя нужную точку, с силой надавил на нее.
   В руках другого блеснуло острие кинжала.
   – Беги, Пэйган! – крикнул Абдулла и в этот момент, поскользнувшись на скользких камнях мостовой, упал, увлекая за собой противника.
   Пэйган уже ничего не боялась. Она чувствовала даже легкое возбуждение. Сняв с ноги туфлю с острым каблуком, она подбежала к все еще лежащему на мостовой парню и с силой ударила его металлическим концом «шпильки» по голове. Второй парень рванулся вперед, но Абдулла перехватил занесенную над ним руку с кинжалом и ловким приемом сбросил и нападающего, и его оружие в канал.
   Потом Абдулла поспешил на помощь Пэйган, а в это время второй юноша поднялся и бросился наутек. Бежал парень быстро, но ему не повезло: за ближайшим углом он попал прямо в объятия телохранителей Абдуллы.
   – Господи, как жестоко ты дрался! – произнесла Пэйган, откидывая со лба волосы.
   – Но я же король, – ответил он, – а короли должны уметь драться жестоко. Коли король, так дерись так, чтобы победить.
   Вечером они ужинали на лоджии своего номера, глядя, как пляшут огни на площади Святого Марка. Подождав, когда унесут серебряный поднос с кофейником, Абдулла наклонился к Пэйган, на которой было надето ее новое темно-зеленое платье Фортуны.
   – Закрой глаза, – попросил он.
   Она услышала, как скрипнул его стул и Абдулла поднялся, и почувствовала, что он стоит у нее за спиной. Потом его руки подняли волосы у нее на спине и что-то теплое и тяжелое опустилось ей на шею.
   – Надеюсь, теперь ты уже достаточно повзрослела, чтобы принять у меня ожерелье, – прошептал Абдулла.
   Пэйган бросилась к старинному венецианскому зеркалу. Платиновое ожерелье, сверкая изумрудами, драгоценным узором обвивалось вокруг шеи.
   Подошедший сзади Абдулла обнял ее за плечи.
   – Мы дружно действовали сегодня вечером, – произнес он.
   – Да, оказывается, ты обладаешь еще кое-чем, кроме приятной наружности, – улыбнулась Пэйган.
   – А ты не так уж несговорчива и упряма, как кажешься.
   – Ты оказался очень надежным.
   – А ты храброй. Не могли бы мы провести вместе больше, чем два дня?
   Пэйган занервничала.
   – Я не знаю.
   – Не согласишься ли ты провести остаток лета в моем дворце в Канне?
   – Я не знаю, – повторила она.
   – А если я приглашу Максину и Чарльза, ты согласишься?
   – Никогда не представляла себе Максину в роли компаньонки, – рассмеялась она, но под настойчивым взглядом Абдуллы все у нее внутри похолодело. – Думаю, что это будет… – Она собиралась сказать «невозможно», но вдруг услышала, как губы ее произнесли: «Замечательно». – При этих словах все вокруг вдруг озарилось разноцветными огнями: с той стороны лагуны запускали фейерверк.
   Абдулла нежно обнял ее за обнаженные плечи и повернул к себе лицом. Пэйган, закрыв глаза, ожидала поцелуя, но его не последовало.
   – Послушай, Пэйган, – услышала она вдруг серьезный голос Абдуллы. – Я хочу поговорить с тобой о Сидоне. Фундаменталисты получают поддержку от прокоммунистических блоков, и, если мне не удастся в ближайшее время разбить бандитские группировки, в стране вспыхнет крупномасштабная гражданская война. Я не в силах победить их без помощи американцев, а в данный момент заручиться активной поддержкой Штатов я не могу.
   Пэйган меньше всего рассчитывала прослушать лекцию по текущему политическому моменту.
   – Я знаю, что именно попытка обновления и модернизации твоей страны вызвала к жизни все эти проблемы, – произнесла она, пытаясь скрыть разочарование.
   – Да, но еще одна проблема моей страны – это женщины.
   – В каком смысле? – вежливо поинтересовалась Пэйган, которую, впрочем, меньше всего в данный момент волновали проблемы, связанные с другими женщинами.
   – Во всех смыслах. Женщине намного труднее, чем мужчине, стать частью современного мира. В старые времена, отгородившись от света паранджой, они жили в полной зависимости от мужчины, но зато и под полной его защитой. Независимость пугает их, но терпеть до бесконечности прежний порядок вещей они тоже не могут. – По небу вновь рассыпались жемчуга фейерверка, а Абдулла тем временем продолжал: – Они жалеют западных женщин, которым приходится самим, без мужской поддержки, бороться за жизнь.
   – Но ведь это не так! – воскликнула Пэйган.
   – Согласно Корану, мужчина обязан поддерживать всех женщин своего дома. На Западе же муж волен развестись с женой, когда заблагорассудится, и он не понесет за это почти никакой ответственности. Поэтому права западной женщины в семейной жизни защищены далеко не на все сто процентов.
   Вспомнив развод со своим первым мужем, Пэйган могла только согласно кивнуть.
   – Тем не менее новое поколение женщин моей страны ставит под сомнение некоторые сидонские традиции.
   – Какие, например?
   – Как тебе должно быть известно, у нас все еще практикуется женское обрезание. И женщина является такой же собственностью своего отца, а потом мужа, как какая-нибудь гусыня.
   – Да, я знаю, Абди. Ты уже рассказывал мне об этом. Но почему мы это сейчас обсуждаем? – Пэйган была по-настоящему изумлена.
   – Потому что, пока женщины не начнут играть активной роли в жизни моей страны, Сидон никогда не станет частью современного мира. – Хвостатая зеленая ракета от фейерверка с шипением плюхнулась в воду. – И необходимо, чтобы рядом со мной находилась энергичная, образованная, по-настоящему современная женщина. Без этого не выжить моей стране.
   – Ты все это говоришь таким тоном, будто зачитываешь вслух объявление: «Требуется…»
   Абдулла отпустил ее плечи и прошелся взад-вперед по террасе.
   – Мне необходим человек, который бы знал и понимал западную цивилизацию и западных женщин и в то же время мог помочь нашим женщинам утвердиться в этом мире.
   – Почему бы тебе не предложить этот пост Глории Штайнем?
   Рот Абдуллы искривился от гнева.
   – Я поклялся себе, что не потеряю самообладания. Пэйган, я не позволю тебе не понять меня вновь! – Он с силой схватил ее за плечи. – Я знаю, ты упряма, импульсивна и…
   – Самоуверенна? – прервала его Пэйган. – Ты это имеешь в виду? Ведь именно поэтому у нас с тобой раньше вспыхивали бесконечные ссоры. Тогда еще, когда оба мы были юны. Ты был нервен и очень напыщен. А я просто нервна.
   За спиной Абдуллы возвышался Дворец дожей, и его филигранный фасад красиво отражался в сверкающей огнями воде лагуны.
   – Но мы оба уже не юны, – констатировал он.
   – А ты к тому же еще и очень тактичен, – рассмеялась Пэйган. – Но, Абди, когда я с тобой, я по-прежнему ощущаю себя юной, нервной и неуверенной в себе.
   – Тебе придется привыкнуть ко мне.
   И неожиданно Пэйган осенило, предисловием к чему была вся эта лекция по текущей политике.
   – Я прошу тебя выйти за меня замуж, – церемонно произнес Абдулла и взволнованно добавил: – Пэйган, давай не упустим больше нашу судьбу.
   – Я не могу в это поверить.
   – Ни секунды не сомневался, что ты именно так и ответишь. – Он вновь поднялся и нервно зашагал по террасе.
   – Ты не понял… – начала было Пэйган.
   – Нет, я все понял. Ты боишься опять оказаться униженной, боишься, что я вновь откажусь от тебя, как это случилось уже, когда тебе было девятнадцать. – Он тяжело вздохнул. – Но, пожалуйста, подумай, ведь с тех пор прошло чертовски много времени.
   – Да, ты прав, Абдулла, я боюсь вновь обмануть себя надеждой, боюсь в очередной раз оказаться посмешищем, только теперь уже для всего мира.
   Абдулла нежно взял ее руки в свои.
   – Но ты действительно необходима мне. Именно ты, Пэйган, ведь ты тоже пришла в этот мир из царства вековых традиций, и ты, как никто, способна понять мой народ.
   «Все это скорее напоминает предложение высокого дипломатического поста, чем предложение руки и сердца, – подумала Пэйган. – Вот мы стоим сейчас в самом романтическом месте мира, среди всей этой красоты, свет луны дрожит на волнах, гондолы медленно движутся по воде, гондольеры поют любовные песни, а Абди ведет себя так, будто оба мы с ним уже на Востоке».
   – Я понимаю, почему тебе нужна королева, но совсем не могу уразуметь, зачем тебе понадобилась жена.
   Последовала пауза.
   – Затем же, зачем и всем, – наконец произнес он, глядя в сторону.
   – Абди, каждая женщина в душе навсегда остается семнадцатилетней. А семнадцатилетние все хотят слышать одно и то же. – «Я заставлю его сказать это, пусть это для него равносильно смерти», – поклялась она себе. – Хотя мужчины никак не могут понять почему.
   – Я люблю тебя, – пробормотал Абдулла наконец, глядя в пол.
   – И я люблю тебя, – нежно прошептала Пэйган.
   – Означает ли это, что твой ответ «да»?
   И опять Пэйган уловила слишком жесткие, резкие ноты в его тоне. Он ли это, знаменитый сердцеед и любовник, человек, способный истратить на розы целое состояние?
   – Есть две темы, которые необходимо предварительно обсудить.
   Поглаживая ее по обнаженной шее, он прошептал:
   – Только учти, я ничего не желаю слышать о том, что ты уже не так молода и вообще не подходишь мне по каким-либо статьям. Так что давай сразу опустим этот пункт.
   – Нет, уж лучше давай обсудим его откровенно, Абди. Во-первых, я действительно считаю, что слишком стара для тебя.
   – Будь добра, позволь мне самому судить об этом. Пэйган притронулась к зеленой ленточке висевшего на сюртуке Абдуллы ордена Семиры.
   – Я знаю, обычно об этом не спрашивают в столь торжественный момент, но мне необходимо это знать: ты верный муж, Абдулла?
   – Почему вы на Западе вечно смешиваете секс с любовью? Сексуальная верность имеет к браку мало отношения.
   – Собираешься ли ты хранить мне верность? – Пэйган чувствовала, что ступает по тонкому льду, но была полна решимости получить от Абдуллы однозначный ответ. – Ведь и на Востоке сексуальная верность играет далеко не последнюю роль – в отношении жены. Неверных жен обезглавливают, не так ли? Каковы же твои намерения, Абдулла?
   – Когда знаешь, что любое количество юных красоток будет к твоим услугам, стоит лишь щелкнуть пальцами, щелкать не очень и хочется.
   – Абди, не уклоняйся от моего вопроса. Будешь ли ты верен мне?
   – Я не могу ответить.
   – Мы договорились играть начистоту, – напомнила она.
   Он помолчал и сказал:
   – Тогда я отвечу – я сомневаюсь.
   – То есть ты можешь почувствовать желание щелкнуть пальцами?
   – Мы же сейчас играем начистоту. Пэйган почувствовала тупую боль.
   – Тогда я отвечаю – нет, – гордо произнесла она, уже чуть не воя от боли. Она отступила от него – злая, разочарованная. – Почему ты так невыносимо высокомерен?
   – Ты просила меня быть откровенным. И опять ты позволила своей гордости заслонить от тебя реальную жизнь. – Он пристально смотрел на нее, пытаясь совладать со своим гневом. – Я поклялся, что не позволю тебе вывести меня из терпения.
   – Тебя! Вывести из терпения?! – закричала Пэйган.
   Абдулла схватил ее за руку.
   – Нам пора обоим остановиться, – он с трудом овладел собой. – Нет смысла ссориться по поводу того, что произошло тридцать лет назад.
   – По поводу того, что не произошло, ты хотел сказать, – возразила Пэйган с печалью в голосе.
   – Того, что может произойти теперь, – мягко настаивал он, осторожно подталкивая ее к кровати.
   «Он превосходно демонстрирует то, как можно, делая предложение, не сделать его», – печально подумала Пэйган.
   – Абдулла, я не думаю, что подобный брак сможет когда-либо состояться.
   Последние огни фейерверка погасли, и на город спустилась темнота.
   – Но ты ведь согласишься поехать со мной в Канн? – он решил пойти на временное отступление.
   – Если ты все еще хочешь, чтобы я поехала.
   – Я думаю, мы оба должны подумать над тем, что можем потерять.
   «Что он имеет в виду?» – напряженно размышляла Пэйган, точно так же, как несколькими часами раньше она прислушивалась к чьим-то шагам и не могла понять их направление. Любое направление казалось обманчивым. Но ей необходимо это понять!
   – Да, я приеду в Канн, – пообещала она. – Сразу же после благотворительного гала-концерта.

12
ИЮЛЬ 1979 ГОДА

   – Мы потратили дополнительно много денег на напитки, организацию приема и лотерею, – заявила шотландская герцогиня, оглядывая бальную комнату. Женщины с обнаженными плечами в ярких платьях из тафты беседовали с мужчинами в рубашках, усеянных бриллиантами, демонстрируя друг другу свои безукоризненные манеры.
   Пэйган, лицо которой уже болело от бесконечно раздариваемых гостям улыбок, вполуха слушала беспокойное квохтанье герцогини о том, что в отеле едва ли хватит официантов для такого приема.
   – Давно я не видела такого множества тиар, – говорила герцогиня. – Теперь ведь почти никто не носит настоящих драгоценностей. Николь Берминхем рассказывала, что, когда она в последний раз надела свои аквамарины, одна лишь страховка и оплата телохранителей обошлись ей в пять тысяч долларов, так что на следующий день она отправилась прямехонько на Кеннет-Лейн.
   Пэйган встревоженно следила за стрелками часов, висевших над дверью. Еще пять минут, и ей придется произнести приветственную речь, а потом сопроводить две тысячи гостей в Королевский театр.
   Неожиданно рядом с ней выросла фигура распорядителя.
   – Ради Бога, простите! Можно вас на пару слов, миледи?
   – Что случилось, мистер Гейтс?
   – Я только что разговаривал с господином Циммером, он звонил из театра. Он сообщил, что у них там возникли какие-то технические сложности, что-то связанное с противопожарным занавесом. Поэтому он просил вас объявить гостям, что гала-концерт начнется на час позже, в восемь тридцать. Он просил не беспокоиться: ситуация под контролем, просто инженерам необходимо время.
   – Как это неприятно, мистер Гейтс, – произнесла Пэйган вслух, про себя подумав: «Гребаный пожарный занавес!» – Пожалуй, я объявлю об этом прямо сейчас.
   Она направилась к подиуму, взошла по ступенькам и взяла в руки микрофон:
   – Дорогие леди и джентльмены…
   – Занавес должен был подняться десять минут назад, но зал пуст! – в глазах Лили стояли слезы. Перед ней, прильнувшей к щели между полотнищами занавеса, простирались две тысячи пустых мест.
   Распорядитель смущенно кивнул.
   – Действительно, в театре до сих пор нет ни одного человека.
   Даже под массивным слоем грима было видно, как исказилось от боли лицо Лили. Она нервно стащила с правой руки длинную черную перчатку.
   – Я не могу в это поверить. – Она покачала головой, и три страусовых пера – корона принцессы Уэльса – затрепетали в ее прическе. – Что могло случиться? – Она прикусила нижнюю губу, пытаясь скрыть волнение, потом стала нервно оправлять телесного цвета облегающее трико.
   – Не знаю, – менеджер взъерошил пятерней свои русые волосы. – Гости должны были прибыть по меньшей мере полчаса назад. Но здание совершенно пусто.
   Лили в отчаянии топнула серебряным каблучком.
   – Пожалуйста, проверьте билеты еще раз! Действительно ли там указано верное время?
   – Мы уже проверяли. С приглашениями все в порядке. – Распорядитель выглядел совершенно беспомощным. Благотворительные гала, организованные любителями, это сущий кошмар.
   Циммер обнял Лили.
   – Не плачь, дорогая, а то испортишь грим. Лучше всего вернись обратно в гримерную. Сташ сейчас выяснит, что за чертовщина там произошла.
   Сташ ободряюще кивнул, потрепал Лили по плечу и заторопился к служебному телефону.
   Циммер не сомневался, что должно было произойти нечто из ряда вон выходящее – грандиозная катастрофа перед отелем или авария Боинга-707 в районе Пикадилли, но в его обязанности входило прежде всего успокоить звезду.
   – Соберись, Лили! Ты же профессионал. В театре происходили истории и похуже. Например, убили Линкольна.
   Лили слабо улыбнулась в ответ. Циммер бывал незаменим, когда на площадке что-то не клеилось. Самые сложные ситуации он улаживал буквально в секунду. И чем глубже был кризис, тем хладнокровнее вел себя Циммер.
   Сташ тем временем уже появился у Лили в гримерной.
   – Тайна раскрылась, – заявил он. – Они все еще в отеле, так как кто-то позвонил туда и сообщил, что из-за технических проблем представление откладывается на час. Я говорил с леди Свонн, и она обещает, что гости будут здесь самое позднее через пятнадцать минут. Они уже заказали все лондонские такси.
   – На то, чтобы рассесться, уйдет еще пятнадцать минут, – заявил Циммер. – Итак, Лили, у тебя есть полчаса, чтобы успокоиться, войти в роль и разогреть ноги.
   Он был прав. Лили потянулась за своими грубыми, красного цвета гетрами.
   – И проверь грим, дорогая. А то слезы немножко нарушили линию глаз. И сосредоточься на роли. Забудь обо всем остальном. Предоставь это мне.
   Циммер прекрасно знал, в каком смятенном состоянии духа находится любой актер перед тем, как выйти на сцену. За полчаса до поднятия занавеса актер обычно сосредоточивался только на роли, гоня от себя прочь все посторонние мысли. И в это время лучше не подходить к нему, не пытаться его отвлечь. Хороший актер ткет полотно роли из своего внутреннего «я», и это процесс, происходящий на глубинных уровнях подсознания. Да, он разучивает свою роль, репетирует ее вместе со всем остальным составом, но именно перед тем, как занавес взметнется вверх, роль становится частью самого актера. Именно в этот момент рацио отходит на второй план и уступает место подсознанию, и именно тогда все, что накопилось за время репетиций, сплавляется в единый сгусток.
   Через двадцать минут раздался стук в дверь и в гримерную Лили вошли смертельно расстроенная Пэйган в кремового цвета атласном платье с юбкой в форме тюльпана и Абдулла в украшенном изумрудами воротнике.
   – Я не знаю, как именно это произошло, Лили, ясно только, что кто-то попытался разрушить наш праздник. Но мы не позволим им! Через пятнадцать минут у тебя будет полный зал.
   – Все это очень мило с твоей стороны, Пэйган, но тебе ведь в отличие от меня не придется сейчас выйти на сцену, и улыбаться, и пытаться сразить их всех наповал так, будто ничего не случилось.
   – Лили должна теперь остаться одна, – твердо заявил Циммер, нежно выпроваживая Пэйган и ее спутника из гримерной. Они прошли через кулисы, где уже томились в ожидании истекающие потом в этой жаркой июльской ночи актеры. Циммер прошел на цыпочках через всю сцену, заглянул в щель в занавесе и обернулся к Пэйган:
   – Они идут. – Потом обратился к распорядителю: – Пожалуйста, попросите ребят из службы безопасности обыскать помещение. Проверьте каждое кресло, все помещения за кулисами, все туалетные комнаты. Расчистите подступы к театру на улице.
   – Но ведь это еще больше задержит представление! – воскликнул распорядитель, поклявшись себе, что никогда больше не свяжется с благотворительным гала.
   – Очевидно, кто-то очень настроен против Лили, – отчеканил Циммер, – поэтому я вынужден настаивать на проверке помещения. – Он опять обратился к Пэйган: – Действительно, скверная история, и Лили в этот вечер придется туго.