Страница:
– Он действительно голосовал против, – заметила Джуди, – и мы писали об этом. Ему тогда от нас хорошенько досталось.
– Какова сумма возмещения, которую он требует? – спросил Гриффин.
– Шестьдесят миллионов баксов, то есть на деле около пяти, но и этого достаточно в настоящий момент, чтобы вывести журнал из строя. К сожалению, именно сейчас наши финансовые дела обстоят не слишком хорошо, – ответил Том.
Гриффин в задумчивости теребил в руках подставку для карандашей.
– Но я не могу поверить, – взорвалась Джуди, – что сенатор, да и вообще кто бы то ни было, пустит нас по миру только за то, что мы говорим правду, и только потому, что у него толковые юристы!
– Джуди, ты прекрасно знаешь, что дело тут не в чьей-то правоте или справедливости! – Гриффин был раздражен ее наивностью. – Закон есть закон. Сенатор Рускингтон был моим хорошим другом в Вашингтоне, – медленно проговорил он. – Лили подтвердит, что все напечатанное в «Вэв!» правда?
Джуди оглядела серьезные лица собравшихся.
– Конечно, подтвердит! – отрезала она, но неожиданно уверенность ее покинула.
Двумя днями позже Джуди торопливо шла по направлению к конторе Гриффина. Казалось странным это назначение еще одной официальной встречи, тем более что сегодня они обедали вместе. И вообще Гриффин в последнее время вел себя довольно странно. А может быть, он всегда был таким, просто раньше Джуди смотрела на него сквозь розовые очки? Или его поведение типично мужская реакция на отказ? После десяти лет объяснений, происходивших по меньшей мере раз в неделю, почему он не может на ней жениться, Гриффин был удивлен, раздражен и зол, когда Джуди очень кратко объяснила ему, почему не хочет выходить замуж.
Да, пожалуй, именно с этого момента он повел себя странно, особенно в отношении Лили, имени которой он никогда не произносил, а вместо этого говорил с сарказмом «твоя дочь». Например: «Я вижу, что подставной дружок твоей дочери уехал из города». Если бы в ее жизни не было нового и пока еще тайного увлечения, Джуди, наверное, мучительно размышляла бы, чем она так провинилась и вызвала неудовольствие Гриффина. Теперь же, когда Марк назначал свидание, Джуди уже гораздо меньше огорчалась, если Гриффин, напротив, отменял рандеву в последнюю минуту; когда Марк смеялся, Джуди уже не так расстраивалась, что Гриффин пытается всячески скрыть свои эмоции; все чаще она всерьез задумывалась над тем, а способен ли вообще Гриффин принять на себя какие-либо обязательства по отношению к другим людям – хотя бы просто обязательство соблюдать договоренности о свидании, не говоря уже о супружеских обязанностях, которые он намерен был на себя возложить. Единственным общим между двумя мужчинами была их истовая увлеченность работой. Но если Гриффин ни на минуту не забывал о делах, то Марк, когда они с Джуди были вместе, пытался от дел отключиться и целиком сосредоточиться на возлюбленной. Но наибольшую радость Джуди доставляла ее собственная все возрастающая свобода. Она не зависела больше от Гриффина, его измен, его дурного настроения, его лжи. И поэтому не чувствовала угрызений совести по поводу дивных часов, проведенных с Марком. Точнее – почти не чувствовала. Ну, в общем, если чувствовала, то не настолько, чтобы отказаться от встреч с Марком и их все крепнувшей близости…
К удивлению Джуди, в кабинете Гриффина она застала двух юристов.
После внушительного вступления, посвященного корпоративным интересам их издательской империи, редакционной политике «Вэв!» и т. д. и т. п., Гриффин, избегая смотреть Джуди в глаза, попросил одного из юристов объяснить ей позицию концерна «Орбит».
– Вы понимаете, Джуди, – начал тот, – учитывая давние связи «Орбит» с сенатором Рускингтоном, нам не хотелось бы, чтобы название концерна и далее ассоциировалось с издательским домом «Вэв!».
– Какие еще давние связи?! – взорвалась Джуди.
– Нам не хотелось бы афишировать наши вашингтонские связи. И в соответствии с нашим решением дистанцироваться от этой истории мы хотели бы выйти из числа акционеров «Вэв!» и продать принадлежащие «Орбит» 50 процентов акций третьим лицам.
– По какой цене? – Глаза Джуди за стеклами очков недобро блеснули сталью: она поняла, что этот отлично продуманный гнусный демарш – плод политики Гриффина.
– Десять свыше рыночной цены.
– Мы можем предложить двадцать. – У Джуди и Тома было по 24 процента акций «Вэв!», а остальные 20 процентов принадлежали Кейт.
– Джуди! Поверь мне, это дикая цена. – У Тома был огромный опыт биржевых игр. – Не позволяй сделать из тебя дурочку только потому, что тебе хочется утереть нос этому чертову штрейкбрехеру! – Том откинулся на спинку кресла. – Как жаль, что нет Кейт. Она бы сумела найти аргументы, чтобы призвать тебя к благоразумию. В прошлом году у нас действительно был приличный доход, но деньги в обороте, а вся имеющаяся у нас наличность пойдет на оплату юристов, чтобы хоть как-то противостоять натиску этой скотины Рускингтона.
Джуди никогда не видела Тома таким встревоженным, а кроме того, она чувствовала, что он не все договаривает. И прекрасно знала, о чем ее партнер предпочитает пока молчать.
– Я вижу, что у тебя на уме. Ты думаешь: «Если бы не эта кинозвезда, мы никогда не попали бы в такую передрягу».
Том ничего не ответил.
– Ты знаешь, я и сама так думаю, – грустно добавила Джуди. – Но я думаю также, что нет на свете такой матери или такого отца, которые не имели бы никаких неприятностей от своих чад.
– Да, дети, – вздохнул Том. – Когда они вырастают, родители надеются, что проблемы закончились, на самом же деле тут только и начинаются настоящие проблемы. – Наклонившись, Том опустил руку на плечо Джуди. – Какой смысл сейчас размышлять, почему это произошло и чья в том вина? Нам надо сконцентрироваться на том, как выбраться из этой ситуации. Но, честно говоря, я думаю, нам это не удастся. Боюсь, что даже тебе, Джуди, на сей раз придется спасовать.
«Ну вот и настал тот момент, когда мы оба нуждаемся в моральной поддержке, и ни один из нас не может ее оказать», – с грустью подумала Джуди. И тем не менее она постаралась, чтобы реплика ее прозвучала как можно более бодро:
– Ну случаются же иногда чудеса!
– Какие, например?
– Ну, не знаю, Том. Дай мне время подумать. А вот, скажем, ты похищаешь Лили, требуешь за нее десять миллионов долларов, получаешь выкуп и отдаешь деньги мне!
Том рассмеялся:
– Отличная идея! Только я не знаю, как приступить к ее исполнению.
– Слабак! Если я не могу положиться на тебя, то на кого же мне тогда рассчитывать?
Она подняла трубку телефона.
– Кому ты собралась звонить? – поинтересовался Том.
– Куртису Халифаксу.
– Честно говоря, я всегда удивлялся, почему Халифакс нас так преданно опекает. Конечно, я знаю – он твой давний обожатель, но боюсь, что роль вечного Санта-Клауса не для него.
Джуди печально усмехнулась и набрала номер.
– Пошел вон отсюда! – Тони ударил своим тяжелым кожаным башмаком в живот фоторепортера. Тот, чертыхаясь, отлетел от лимузина, а машина на бешеной скорости рванула со стоянки возле аэропорта.
– Да, эти ребята, пожалуй, слишком настойчивы, – пробормотал Тони, когда машина затормозила возле здания, где располагалась редакция «Вэв!».
Лили ничего не ответила. Она поднесла к уху радиотелефон.
– Джуди! Это невозможно! – голос Лили в телефонной трубке звучал так, будто она звонила из открытого космоса. – Мы просто шагу не можем ступить. Если бы не Тони, меня бы разорвали на куски. Мне пришлось запереться в туалете и вылезать через окно.
– С Пэйган все в порядке?
– Да. Но ты была права: оказалось просто сумасшествием с моей стороны ехать провожать ее в аэропорт. Эти репортеры действительно меня напугали. Я лучше вернусь в Европу.
– Не беспокойся, Лили. Я уже нашла, где ты сможешь переждать, пока шум уляжется, – поживи пару дней в квартире Марка в Гринвич-вилледж. Я сейчас пошлю кого-нибудь в отель за твоими вещами. Тони тебя проводит, а я подойду позже.
Сотрудники Джуди превратили обитель Марка во временное пристанище кинозвезды со скоростью и заботой, которые тронули Лили до слез. По всей комнате были расставлены вазы с белыми лилиями, постель заново убрана, простыни, отороченные изящным кружевом, благоухали свежестью и чистотой, на стеклянной полочке в ванной комнате красовался набор косметики, тщательно подобранный заведующим отделом красоты в журнале. Упиваясь новой для себя ролью телохранителя мировой знаменитости, Тони внимательно проверил все окна и двери.
В камине плясали языки пламени, за окном, выходящим в сад, белыми хлопьями падал снег. Шум города был еле слышен, и Лили вдруг почувствовала себя как в теплом уютном гнездышке, на тысячи миль удаленном от любой опасности.
Снег уже валил хлопьями: казалось, кто-то распотрошил над городом гигантскую пуховую подушку. Лили впервые за долгое время ощущала спокойствие и истому. Разомлевшая после теплой ванны, одетая в отороченную белым кружевом пижаму, она, свернувшись калачиком, лежала возле камина. Она не то чтобы спала, а впала в какое-то странное забытье и потому не слышала бесконечных позвякиваний колокольчика в передней. Наконец дверь, тихо скрипнув, открылась.
В дверях стоял Марк. Лицо его от холода покрылось красными пятнами. Тающий снег быстрыми струйками стекал вниз по шее. Марк мог видеть отражение спальни в гигантском зеркале, тянувшемся с пола до потолка в прихожей. Возле зажженного камина лежало диковинное существо – полуженщина-полукошка, греющаяся у огня. Потом он понял, что это, должно быть, и есть Лили – знаменитая дочь Джуди.
В течение нескольких минут он чувствовал себя просто парализованным мгновенно возникшим и страстным желанием обладать этой женщиной. Потом он наконец нагнулся, поставив на пол ящик с аппаратурой. Лили встревоженно обернулась на шум.
– Я надеюсь, вы Марк?
Марк почувствовал, как все внутри него замирает, будто он летит с крыши дома на тротуар.
– У нас есть что-нибудь выпить? – Он проскользнул на кухню, пытаясь как можно скорее, пока он еще сохранял контроль над собой, избавиться от экзотического видения. Сотрудники Джуди заполнили холодильник фруктами, салатом, сыром и несколькими бутылками шампанского «Шазалль».
– Вот, нашел! – Марк вернулся к Лили, которая к этому моменту уже успела надеть джинсы и свитер, и протянул ей бокал шампанского.
Лили, улыбнувшись, подняла бокал.
– У вас лед на ресницах.
Марк положил полуфунтовую банку икры и несколько ломтиков хлеба на поднос и поставил все эти яства возле камина.
– Как вы познакомились с моей матерью? – спросила Лили, вгрызаясь в намазанную икрой горбушку острыми крепкими зубами. О, как ей нравилось это жизнеутверждающее словосочетание «моя мать»!
– Мне так трудно поверить, что мы встретились всего несколько недель назад. Я никогда не встречал никого похожего на нее и влюбился в Джуди с первого взгляда, – начал Марк. – Я увидел ее на выставке моих сидонских фотографий. Джуди была похожа на живого любопытного маленького терьера, взявшего след. Она так внимательно смотрела на фотографии, в то время как остальные только пили и зевали от скуки. Мне так польстил ее интерес. А потом она опубликовала несколько моих фотографий в журнале.
И пока они оба трудились над опустошением банки с икрой, он не переставая говорил о Джуди. Если же разговор вдруг соскальзывал на другие проблемы, то Марк тактично возвращал его в прежнее русло, к рассуждениям о том, не пострадают ли их отношения с Джуди из-за того, что Марк все время уезжает на съемки в горячие точки планеты.
– Но, может быть, это даже лучше, чем если бы я все время ошивался тут, – заявил он, приканчивая банку. – К счастью для меня, Джуди не настаивает на том, чтобы мы все время проводили вместе. Без работы я просто зверею.
– А почему вы стали военным фотокорреспондентом?
– Потому что я не стал солдатом, – печально улыбнулся Марк. – Я родился в военной семье, мой отец был полковником-пехотинцем, и он хотел, чтобы я пошел по его стопам.
– Так почему же вы не пошли? – Лили налила себе еще один бокал шампанского.
– Надо было пообщаться с моим отцом, чтобы навсегда распрощаться с мыслями об армии. Он был в Корее с самого начала войны, лишился двух пальцев на ноге, потому что отморозил их. Но ему повезло. Это оказалась его единственная рана. Но потом, уже перед самой отправкой домой, один из младших офицеров сошел с ума и разрядил свой револьвер в окружающих. Среди них был и мой отец. Он выжил, но тронулся рассудком. С тех пор он, как пятилетний ребенок. И я не помню его другим. – Марк замолчал, вспомнив высокую сутуловатую фигуру, которая как привидение бродила по их просторному дому в Сан-Франциско. – Армия погубила моего отца, и я ненавижу войну. Вот почему я не стал военным.
– Но ведь то, что вы делаете, прославляет войну?
– Нет. Никакой славы нет в том, чтобы убивать людей. Я надеюсь, что мои фотографии показывают ужас войны.
Они молча смотрели на огонь.
– Теперь я поняла, что значит иметь брата, – сказала Лили. – Давайте выпьем за братскую любовь.
Впервые в жизни Лили почувствовала, что значит провести пару часов с симпатичным молодым человеком, не ощущая никакой угрозы с его стороны. Но пока снег все более и более толстым слоем покрывал крыши дома напротив, обычно молчаливый Марк ни на секунду не переставал говорить. И только необходимость поддерживать разговор отвлекла его от все нарастающего желания обладать Лили.
5
– Какова сумма возмещения, которую он требует? – спросил Гриффин.
– Шестьдесят миллионов баксов, то есть на деле около пяти, но и этого достаточно в настоящий момент, чтобы вывести журнал из строя. К сожалению, именно сейчас наши финансовые дела обстоят не слишком хорошо, – ответил Том.
Гриффин в задумчивости теребил в руках подставку для карандашей.
– Но я не могу поверить, – взорвалась Джуди, – что сенатор, да и вообще кто бы то ни было, пустит нас по миру только за то, что мы говорим правду, и только потому, что у него толковые юристы!
– Джуди, ты прекрасно знаешь, что дело тут не в чьей-то правоте или справедливости! – Гриффин был раздражен ее наивностью. – Закон есть закон. Сенатор Рускингтон был моим хорошим другом в Вашингтоне, – медленно проговорил он. – Лили подтвердит, что все напечатанное в «Вэв!» правда?
Джуди оглядела серьезные лица собравшихся.
– Конечно, подтвердит! – отрезала она, но неожиданно уверенность ее покинула.
Двумя днями позже Джуди торопливо шла по направлению к конторе Гриффина. Казалось странным это назначение еще одной официальной встречи, тем более что сегодня они обедали вместе. И вообще Гриффин в последнее время вел себя довольно странно. А может быть, он всегда был таким, просто раньше Джуди смотрела на него сквозь розовые очки? Или его поведение типично мужская реакция на отказ? После десяти лет объяснений, происходивших по меньшей мере раз в неделю, почему он не может на ней жениться, Гриффин был удивлен, раздражен и зол, когда Джуди очень кратко объяснила ему, почему не хочет выходить замуж.
Да, пожалуй, именно с этого момента он повел себя странно, особенно в отношении Лили, имени которой он никогда не произносил, а вместо этого говорил с сарказмом «твоя дочь». Например: «Я вижу, что подставной дружок твоей дочери уехал из города». Если бы в ее жизни не было нового и пока еще тайного увлечения, Джуди, наверное, мучительно размышляла бы, чем она так провинилась и вызвала неудовольствие Гриффина. Теперь же, когда Марк назначал свидание, Джуди уже гораздо меньше огорчалась, если Гриффин, напротив, отменял рандеву в последнюю минуту; когда Марк смеялся, Джуди уже не так расстраивалась, что Гриффин пытается всячески скрыть свои эмоции; все чаще она всерьез задумывалась над тем, а способен ли вообще Гриффин принять на себя какие-либо обязательства по отношению к другим людям – хотя бы просто обязательство соблюдать договоренности о свидании, не говоря уже о супружеских обязанностях, которые он намерен был на себя возложить. Единственным общим между двумя мужчинами была их истовая увлеченность работой. Но если Гриффин ни на минуту не забывал о делах, то Марк, когда они с Джуди были вместе, пытался от дел отключиться и целиком сосредоточиться на возлюбленной. Но наибольшую радость Джуди доставляла ее собственная все возрастающая свобода. Она не зависела больше от Гриффина, его измен, его дурного настроения, его лжи. И поэтому не чувствовала угрызений совести по поводу дивных часов, проведенных с Марком. Точнее – почти не чувствовала. Ну, в общем, если чувствовала, то не настолько, чтобы отказаться от встреч с Марком и их все крепнувшей близости…
К удивлению Джуди, в кабинете Гриффина она застала двух юристов.
После внушительного вступления, посвященного корпоративным интересам их издательской империи, редакционной политике «Вэв!» и т. д. и т. п., Гриффин, избегая смотреть Джуди в глаза, попросил одного из юристов объяснить ей позицию концерна «Орбит».
– Вы понимаете, Джуди, – начал тот, – учитывая давние связи «Орбит» с сенатором Рускингтоном, нам не хотелось бы, чтобы название концерна и далее ассоциировалось с издательским домом «Вэв!».
– Какие еще давние связи?! – взорвалась Джуди.
– Нам не хотелось бы афишировать наши вашингтонские связи. И в соответствии с нашим решением дистанцироваться от этой истории мы хотели бы выйти из числа акционеров «Вэв!» и продать принадлежащие «Орбит» 50 процентов акций третьим лицам.
– По какой цене? – Глаза Джуди за стеклами очков недобро блеснули сталью: она поняла, что этот отлично продуманный гнусный демарш – плод политики Гриффина.
– Десять свыше рыночной цены.
– Мы можем предложить двадцать. – У Джуди и Тома было по 24 процента акций «Вэв!», а остальные 20 процентов принадлежали Кейт.
– Джуди! Поверь мне, это дикая цена. – У Тома был огромный опыт биржевых игр. – Не позволяй сделать из тебя дурочку только потому, что тебе хочется утереть нос этому чертову штрейкбрехеру! – Том откинулся на спинку кресла. – Как жаль, что нет Кейт. Она бы сумела найти аргументы, чтобы призвать тебя к благоразумию. В прошлом году у нас действительно был приличный доход, но деньги в обороте, а вся имеющаяся у нас наличность пойдет на оплату юристов, чтобы хоть как-то противостоять натиску этой скотины Рускингтона.
Джуди никогда не видела Тома таким встревоженным, а кроме того, она чувствовала, что он не все договаривает. И прекрасно знала, о чем ее партнер предпочитает пока молчать.
– Я вижу, что у тебя на уме. Ты думаешь: «Если бы не эта кинозвезда, мы никогда не попали бы в такую передрягу».
Том ничего не ответил.
– Ты знаешь, я и сама так думаю, – грустно добавила Джуди. – Но я думаю также, что нет на свете такой матери или такого отца, которые не имели бы никаких неприятностей от своих чад.
– Да, дети, – вздохнул Том. – Когда они вырастают, родители надеются, что проблемы закончились, на самом же деле тут только и начинаются настоящие проблемы. – Наклонившись, Том опустил руку на плечо Джуди. – Какой смысл сейчас размышлять, почему это произошло и чья в том вина? Нам надо сконцентрироваться на том, как выбраться из этой ситуации. Но, честно говоря, я думаю, нам это не удастся. Боюсь, что даже тебе, Джуди, на сей раз придется спасовать.
«Ну вот и настал тот момент, когда мы оба нуждаемся в моральной поддержке, и ни один из нас не может ее оказать», – с грустью подумала Джуди. И тем не менее она постаралась, чтобы реплика ее прозвучала как можно более бодро:
– Ну случаются же иногда чудеса!
– Какие, например?
– Ну, не знаю, Том. Дай мне время подумать. А вот, скажем, ты похищаешь Лили, требуешь за нее десять миллионов долларов, получаешь выкуп и отдаешь деньги мне!
Том рассмеялся:
– Отличная идея! Только я не знаю, как приступить к ее исполнению.
– Слабак! Если я не могу положиться на тебя, то на кого же мне тогда рассчитывать?
Она подняла трубку телефона.
– Кому ты собралась звонить? – поинтересовался Том.
– Куртису Халифаксу.
– Честно говоря, я всегда удивлялся, почему Халифакс нас так преданно опекает. Конечно, я знаю – он твой давний обожатель, но боюсь, что роль вечного Санта-Клауса не для него.
Джуди печально усмехнулась и набрала номер.
– Пошел вон отсюда! – Тони ударил своим тяжелым кожаным башмаком в живот фоторепортера. Тот, чертыхаясь, отлетел от лимузина, а машина на бешеной скорости рванула со стоянки возле аэропорта.
– Да, эти ребята, пожалуй, слишком настойчивы, – пробормотал Тони, когда машина затормозила возле здания, где располагалась редакция «Вэв!».
Лили ничего не ответила. Она поднесла к уху радиотелефон.
– Джуди! Это невозможно! – голос Лили в телефонной трубке звучал так, будто она звонила из открытого космоса. – Мы просто шагу не можем ступить. Если бы не Тони, меня бы разорвали на куски. Мне пришлось запереться в туалете и вылезать через окно.
– С Пэйган все в порядке?
– Да. Но ты была права: оказалось просто сумасшествием с моей стороны ехать провожать ее в аэропорт. Эти репортеры действительно меня напугали. Я лучше вернусь в Европу.
– Не беспокойся, Лили. Я уже нашла, где ты сможешь переждать, пока шум уляжется, – поживи пару дней в квартире Марка в Гринвич-вилледж. Я сейчас пошлю кого-нибудь в отель за твоими вещами. Тони тебя проводит, а я подойду позже.
Сотрудники Джуди превратили обитель Марка во временное пристанище кинозвезды со скоростью и заботой, которые тронули Лили до слез. По всей комнате были расставлены вазы с белыми лилиями, постель заново убрана, простыни, отороченные изящным кружевом, благоухали свежестью и чистотой, на стеклянной полочке в ванной комнате красовался набор косметики, тщательно подобранный заведующим отделом красоты в журнале. Упиваясь новой для себя ролью телохранителя мировой знаменитости, Тони внимательно проверил все окна и двери.
В камине плясали языки пламени, за окном, выходящим в сад, белыми хлопьями падал снег. Шум города был еле слышен, и Лили вдруг почувствовала себя как в теплом уютном гнездышке, на тысячи миль удаленном от любой опасности.
Снег уже валил хлопьями: казалось, кто-то распотрошил над городом гигантскую пуховую подушку. Лили впервые за долгое время ощущала спокойствие и истому. Разомлевшая после теплой ванны, одетая в отороченную белым кружевом пижаму, она, свернувшись калачиком, лежала возле камина. Она не то чтобы спала, а впала в какое-то странное забытье и потому не слышала бесконечных позвякиваний колокольчика в передней. Наконец дверь, тихо скрипнув, открылась.
В дверях стоял Марк. Лицо его от холода покрылось красными пятнами. Тающий снег быстрыми струйками стекал вниз по шее. Марк мог видеть отражение спальни в гигантском зеркале, тянувшемся с пола до потолка в прихожей. Возле зажженного камина лежало диковинное существо – полуженщина-полукошка, греющаяся у огня. Потом он понял, что это, должно быть, и есть Лили – знаменитая дочь Джуди.
В течение нескольких минут он чувствовал себя просто парализованным мгновенно возникшим и страстным желанием обладать этой женщиной. Потом он наконец нагнулся, поставив на пол ящик с аппаратурой. Лили встревоженно обернулась на шум.
– Я надеюсь, вы Марк?
Марк почувствовал, как все внутри него замирает, будто он летит с крыши дома на тротуар.
– У нас есть что-нибудь выпить? – Он проскользнул на кухню, пытаясь как можно скорее, пока он еще сохранял контроль над собой, избавиться от экзотического видения. Сотрудники Джуди заполнили холодильник фруктами, салатом, сыром и несколькими бутылками шампанского «Шазалль».
– Вот, нашел! – Марк вернулся к Лили, которая к этому моменту уже успела надеть джинсы и свитер, и протянул ей бокал шампанского.
Лили, улыбнувшись, подняла бокал.
– У вас лед на ресницах.
Марк положил полуфунтовую банку икры и несколько ломтиков хлеба на поднос и поставил все эти яства возле камина.
– Как вы познакомились с моей матерью? – спросила Лили, вгрызаясь в намазанную икрой горбушку острыми крепкими зубами. О, как ей нравилось это жизнеутверждающее словосочетание «моя мать»!
– Мне так трудно поверить, что мы встретились всего несколько недель назад. Я никогда не встречал никого похожего на нее и влюбился в Джуди с первого взгляда, – начал Марк. – Я увидел ее на выставке моих сидонских фотографий. Джуди была похожа на живого любопытного маленького терьера, взявшего след. Она так внимательно смотрела на фотографии, в то время как остальные только пили и зевали от скуки. Мне так польстил ее интерес. А потом она опубликовала несколько моих фотографий в журнале.
И пока они оба трудились над опустошением банки с икрой, он не переставая говорил о Джуди. Если же разговор вдруг соскальзывал на другие проблемы, то Марк тактично возвращал его в прежнее русло, к рассуждениям о том, не пострадают ли их отношения с Джуди из-за того, что Марк все время уезжает на съемки в горячие точки планеты.
– Но, может быть, это даже лучше, чем если бы я все время ошивался тут, – заявил он, приканчивая банку. – К счастью для меня, Джуди не настаивает на том, чтобы мы все время проводили вместе. Без работы я просто зверею.
– А почему вы стали военным фотокорреспондентом?
– Потому что я не стал солдатом, – печально улыбнулся Марк. – Я родился в военной семье, мой отец был полковником-пехотинцем, и он хотел, чтобы я пошел по его стопам.
– Так почему же вы не пошли? – Лили налила себе еще один бокал шампанского.
– Надо было пообщаться с моим отцом, чтобы навсегда распрощаться с мыслями об армии. Он был в Корее с самого начала войны, лишился двух пальцев на ноге, потому что отморозил их. Но ему повезло. Это оказалась его единственная рана. Но потом, уже перед самой отправкой домой, один из младших офицеров сошел с ума и разрядил свой револьвер в окружающих. Среди них был и мой отец. Он выжил, но тронулся рассудком. С тех пор он, как пятилетний ребенок. И я не помню его другим. – Марк замолчал, вспомнив высокую сутуловатую фигуру, которая как привидение бродила по их просторному дому в Сан-Франциско. – Армия погубила моего отца, и я ненавижу войну. Вот почему я не стал военным.
– Но ведь то, что вы делаете, прославляет войну?
– Нет. Никакой славы нет в том, чтобы убивать людей. Я надеюсь, что мои фотографии показывают ужас войны.
Они молча смотрели на огонь.
– Теперь я поняла, что значит иметь брата, – сказала Лили. – Давайте выпьем за братскую любовь.
Впервые в жизни Лили почувствовала, что значит провести пару часов с симпатичным молодым человеком, не ощущая никакой угрозы с его стороны. Но пока снег все более и более толстым слоем покрывал крыши дома напротив, обычно молчаливый Марк ни на секунду не переставал говорить. И только необходимость поддерживать разговор отвлекла его от все нарастающего желания обладать Лили.
5
ДЕКАБРЬ 1978 ГОДА
Том просунул голову в кабинет Джуди.
– Первое письмо от Кейт! – Он размахивал авиаконвертом. – Она говорит, что все это похоже на войну без объявления войны. Тысячи людей из горных племен бросают в тюрьму без суда и следствия, пытают, убивают. А Кейт заболела дизентерией.
– И это называется, ей нужен был отдых! – проворчала Джуди, на минуту отвлекаясь от телефонного разговора.
– Да, Максина, конечно, я приеду, – продолжала говорить она в телефонную трубку. – Придумай какой-нибудь предлог, чтобы меня пригласить. Пусть ситуация пока немножко успокоится, а я прилечу на уик-энд в канун Рождества.
– Джуди! Ты с ума сошла! – воскликнул Том. – Ты не можешь сейчас улететь во Францию. Мы по уши увязли в собственных проблемах.
– Но я буду отсутствовать только один уик-энд, – ответила Джуди. – Подумай лучше, что мы сейчас скажем нашему блистательному адвокату, который повергнет сенатора Рускингтона в прах и пепел.
– Джуди, ты зря шутишь по этому поводу! – раздраженно заметил Том. – Суммы наших трат все возрастают. Кажется, что эти бестии-юристы ведут переписку на бумаге из чистого золота. С финансовой точки зрения мы уже живем на пределе наших возможностей, а если, не дай Бог, дело дойдет до суда и сенатор Рускингтон выиграет процесс, мы будем разорены.
– Если такое случится, пообещай мне, что мы возьмемся за руки и вместе выбросимся с пятнадцатого этажа, – проговорила Джуди, резко пододвинув к себе папку с бумагами.
– О'кей! Будем считать, что свидание назначено! – Том положил руку ей на плечо. – Послушай, я хочу, чтобы ты знала: если случится настоящая беда, мы будем вместе. Я пройду с тобой до конца.
– Спасибо тебе, Том! Итак, что хотят юристы?
– Нам необходимо продемонстрировать, что лично у тебя не было никаких предумышленных намерений против сенатора. Надо показать, что ты не предубеждена против него никоим образом. Это важно, Джуди, потому что Рускингтон – баптист, а твоя дочь обвиняет его в попытке изнасилования. Тебе придется доказать, что никакой изначальной ненависти у тебя к нему нет.
– Но сенатор Рускингтон как раз тот персонаж, по отношению к которому ненависть – чувство вполне естественное, – возразила Джуди. – И уверяю тебя, Том, он не станет доводить дело до суда. Такого рода скандал положит конец его политической карьере.
– Ему уже нечего терять. Скандал уже разгорелся, и единственный выход для Рускингтона – попытаться себя обелить. Неприятности грозят как раз нам. Вся эта история может очень сильно повредить подписной компании «Вэв!».
Джуди встала из-за стола. Она решила, что необходимо любым способом вдохнуть в партнера уверенность.
– Что с тобой, Том? – спросила она. – Этот пораженческий тон тебе совсем не идет. И потом ты прекрасно знаешь, что любой шум вокруг печатного органа только увеличивает его популярность. Мы не потеряем читателей на этой истории, напротив, они будут болеть за нас.
Том покинул кабинет Джуди с чувством, что ничто не в силах заставить ее осознать, как серьезна ситуация на самом деле. Он уже видел результаты подписки на первый квартал будущего года – она упала. Но Джуди об этом пока не знала. Неужели безошибочный инстинкт издателя впервые за столько лет подвел-таки ее? Проходя мимо зала, он увидел, как несколько сотрудниц собрались на занятия аэробикой. Джуди никогда не увлекалась спортом, поездку на машине предпочитала пешим прогулкам, и теперь наблюдать за тем, как она, обливаясь потом, старательно проделывает все предложенные Тони упражнения, было странно. Может быть, она начала наконец ощущать возраст?
Час спустя Джуди заглянула в ванную комнату, где мылась Лили.
– Я так и думала, что найду тебя здесь. Можно мне войти?
Лили вся, по подбородок, утопала в розовой мыльной пене. Теплая ванна была ее любимым местом – воплощением комфорта и безопасности.
– Уже целый мир видел меня в ванной. Так неужели родная мать не может себе этого позволить, – усмехнулась она. – Как твои дела?
– Сенатор действительно начал на нас серьезное наступление. – Джуди пока не могла решить, стоит ли открывать дочери весь объем неприятностей, обрушившихся на «Вэв!» после публикации интервью.
Лили серьезно взглянула на мать.
– Я все искала подходящего момента, чтобы сказать тебе кое-что, и думала уже, что такой момент не представится.
– Что сказать?
– Что я очень сожалею о тех неприятностях, в которые ты из-за меня попала.
– Ты рассказала правду, Лили. А мы рискнули. Твоя история, напечатанная в «Вэв!», произвела сенсацию. Но мы не просчитали, какова будет реакция сенатора. Вот и все. Но мы все еще надеемся, что до суда дело не дойдет.
– Ну, если дело только в нем… – Лили презрительно хмыкнула. – Это не станет для тебя проблемой, Джуди. Я уже сказала, что буду до конца отстаивать правоту вашей публикации. Он не решится встретиться со мной в суде. – Лили потянулась за шампунем. – Не захочет же он, чтобы его избиратели поняли, что человек, которому они доверили представлять себя в Вашингтоне, – старый грязный козел.
Она сполоснула голову и вылезла из ванны – большеглазая, со сверкающими в волосах каплями воды, похожая в этот момент на тюленя.
Поколебавшись, Джуди спросила:
– Он действительно был так неприятен, как ты его описала?
– Смотря что понимать под «неприятен», – медленно проговорила Лили.
Она вспомнила, как несколько месяцев спустя после гибели Джо гостила у герцогини Сантигосской в ее похожей на дворец приморской вилле. Лили все еще чувствовала себя крайне удрученной после гибели Джо, но Циммер упорно настаивал на том, что ей необходимо хоть немного развлечься, и буквально заставил ее принять одно из тех приглашений, которые обычно во множестве получают знаменитости.
Первые два дня были очаровательны. Почти все из собравшихся на даче двадцати двух гостей оказались деловыми знакомыми герцога, который, растратив почти все свое состояние, пытался теперь заработать на посреднических услугах в надежде, что ему удастся когда-нибудь открыть собственное дело.
Они плавали, катались на водных лыжах, и все, за исключением Лили, прыгали с парашютом в море. И даже жена итальянского ювелира, которая была уже бабушкой и ни разу в жизни с парашютом не прыгала, теперь попробовала и уверяла Лили, что это очень легко. И Лили решилась. Она разбежалась и прыгнула с края мола, дернув, как ее учили, за кольцо парашюта. Она взглянула вниз, увидела синюю воду и невдалеке – моторную лодку, контролирующую безопасность парашютистов, и почувствовала, как все внутри нее переворачивается и тошнота подступает к горлу. Лили боялась высоты, она никогда не смотрела вниз с мостов или балконов, но в воздухе – в самолете или в вертолете – ей еще ни разу не было дурно. Поэтому ей просто не пришло сразу в голову, что прыжки с парашютом не для нее. Десятиминутный полет был ужасен, но, как только она опустилась в воды Средиземного моря, к ней подплыла моторка, и сидящие в ней спасатели, обрезав канаты, быстро свернули и забрали в лодку намокший парашют. А Лили, раскинув руки, легла на спину, тихо покачиваясь в такт волнам. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы плыть к берегу. В этот момент неподалеку показалась лысина американского сенатора, с которым они до этого едва ли обмолвились парой слов.
– Сильные ощущения, не правда ли? – спросил он и вдруг заметил болезненное выражение лица Лили. – С вами все в порядке, дорогая?
– Да… Нет… Я не знаю… Пожалуйста. – Тут накатившая волна накрыла ее с головой, и Лили, сама того не желая, глотнула морской воды. – Пожалуйста, вы не поможете мне добраться до берега?
– Обхвати меня руками, дорогая.
Лили почувствовала, как сенатор крепко прижал к себе под водой ее тело, и устало подумала, что, кажется, утопающих должны спасать совсем не так. Прошла целая вечность, наконец сенатор пробормотал:
– Я думаю, будет лучше, если вы попытаетесь плыть, дорогая, а я поддержу вас снизу. – Сенатор поплыл к берегу, работая только ногами, так как обе руки у него были заняты: он поддерживал Лили снизу за грудь.
Добравшись наконец до берега, Лили примерно с час полежала в тени, потом, несколько оправившись, поблагодарила сенатора за помощь. Она все еще неважно себя чувствовала и решила лечь спать пораньше. На этом, как она полагала, инцидент будет исчерпан.
Лили проснулась от странного ощущения. Открыв глаза, она увидела, что вся комната залита лунным светом, и еще вполусне поняла, что дрожит от холода, так как одеяла на ней нет. Потом она ощутила нечто, ни разу не испытанное со смерти Джо, и наконец проснулась окончательно. Ее ночная рубашка оказалась задрана почти до подбородка. У подножия кровати на коленях стоял человек и, раздвинув ноги Лили, лизал ее клитор. Осознав, что происходит, Лили быстро одернула рубашку и, охваченная ужасом, попыталась сесть. Но тяжелая рука, опустившись Лили на грудь, словно пригвоздила ее к кровати, а незнакомец вдруг оказался на ней верхом. Лили, дрожа от страха, заметила, что человек абсолютно голый. Она хотела закричать, но он закрыл ей рот поцелуем.
«Нет, я не могу в это поверить… Это какой-то кошмар… Он, должно быть, грабитель…» – лихорадочно пронеслось у нее в голове.
Потом, когда человек на секунду приподнял лицо и оно светилось лунным светом, Лили его узнала.
Человек вновь до боли сжал грудь Лили, буквально вдавливая актрису в подушку.
– Ты же не возражала, когда я в воде тебя прихватил, – прошептал он. – Ты даже не пыталась меня остановить, маленькая чертовка!
Это был тот самый лысеющий американский сенатор, который помог ей доплыть до берега сегодня днем.
Лили вскрикнула и, неожиданным движением схватив мужчину за яички, сжала их, как только могла. Человек взвыл и скорчился от боли, а Лили возблагодарила Бога за то, что ее в свое время обучили этому классическому приему проституток.
Лили удалось выскользнуть из-под извивающегося на кровати тела, она рванулась к двери и, распахнув ее настежь, понеслась по широкому, совершенно безлюдному коридору, пока не добежала до черной лестницы. Мигом пролетев вниз три лестничных марша, она выскочила в залитый лунным сиянием вестибюль. Лили бросилась в находившуюся на первом этаже ванную комнату и там, дрожа от холода, просидела до самого рассвета, пока не услышала голоса проснувшихся слуг и не пробралась обратно к себе в спальню.
Трудно было поверить, что чудовищная ночная сцена произошла в действительности. Постель была в беспорядке, но ничто не выдавало… И вдруг Лили заметила синий в полоску кусок шелка, торчащий из-под кровати. Она нагнулась и подняла с пола галстук сенатора. Тогда, заперев дверь на ключ, она набрала номер телефона герцогини. Секретарь ответил, что она еще не просыпалась. Лили попросила передать, что, как только герцогиня проснется, она ждет ее у себя по очень срочному делу.
Через три часа, одетая в светло-серый крепдешиновый пеньюар, герцогиня величественно вошла в комнату Лили. Та, волнуясь, рассказала всю историю с самого начала и, протянув найденный галстук, заглянула в ее круглое лицо, ища поддержки. Герцогиня задумчиво теребила в руках галстук. Потом она наконец сказала:
– Дорогая моя, сенатор Рускингтон очень влиятельный человек, с которым мой муж предполагает… вести некоторые дела. Честно говоря, весь этот съезд гостей был задуман, чтобы доставить ему удовольствие. Я думаю, дорогая, что все вами рассказанное не более чем дурной сон. А если нет… Ну, согласитесь, с вами же не произошло ничего такого, чего не происходило бы раньше. Джентльмен был возбужден вашей красотой, возможно, он в тот день выпил немного лишнего. Сомневаюсь, что наутро он будет способен что-либо вспомнить. Поэтому все вами сказанное в конечном итоге обернется против вас. Сенатор может даже заявить, что вы сами пригласили его к себе в спальню… И будет ли в таком случае галстук уликой?
– Первое письмо от Кейт! – Он размахивал авиаконвертом. – Она говорит, что все это похоже на войну без объявления войны. Тысячи людей из горных племен бросают в тюрьму без суда и следствия, пытают, убивают. А Кейт заболела дизентерией.
– И это называется, ей нужен был отдых! – проворчала Джуди, на минуту отвлекаясь от телефонного разговора.
– Да, Максина, конечно, я приеду, – продолжала говорить она в телефонную трубку. – Придумай какой-нибудь предлог, чтобы меня пригласить. Пусть ситуация пока немножко успокоится, а я прилечу на уик-энд в канун Рождества.
– Джуди! Ты с ума сошла! – воскликнул Том. – Ты не можешь сейчас улететь во Францию. Мы по уши увязли в собственных проблемах.
– Но я буду отсутствовать только один уик-энд, – ответила Джуди. – Подумай лучше, что мы сейчас скажем нашему блистательному адвокату, который повергнет сенатора Рускингтона в прах и пепел.
– Джуди, ты зря шутишь по этому поводу! – раздраженно заметил Том. – Суммы наших трат все возрастают. Кажется, что эти бестии-юристы ведут переписку на бумаге из чистого золота. С финансовой точки зрения мы уже живем на пределе наших возможностей, а если, не дай Бог, дело дойдет до суда и сенатор Рускингтон выиграет процесс, мы будем разорены.
– Если такое случится, пообещай мне, что мы возьмемся за руки и вместе выбросимся с пятнадцатого этажа, – проговорила Джуди, резко пододвинув к себе папку с бумагами.
– О'кей! Будем считать, что свидание назначено! – Том положил руку ей на плечо. – Послушай, я хочу, чтобы ты знала: если случится настоящая беда, мы будем вместе. Я пройду с тобой до конца.
– Спасибо тебе, Том! Итак, что хотят юристы?
– Нам необходимо продемонстрировать, что лично у тебя не было никаких предумышленных намерений против сенатора. Надо показать, что ты не предубеждена против него никоим образом. Это важно, Джуди, потому что Рускингтон – баптист, а твоя дочь обвиняет его в попытке изнасилования. Тебе придется доказать, что никакой изначальной ненависти у тебя к нему нет.
– Но сенатор Рускингтон как раз тот персонаж, по отношению к которому ненависть – чувство вполне естественное, – возразила Джуди. – И уверяю тебя, Том, он не станет доводить дело до суда. Такого рода скандал положит конец его политической карьере.
– Ему уже нечего терять. Скандал уже разгорелся, и единственный выход для Рускингтона – попытаться себя обелить. Неприятности грозят как раз нам. Вся эта история может очень сильно повредить подписной компании «Вэв!».
Джуди встала из-за стола. Она решила, что необходимо любым способом вдохнуть в партнера уверенность.
– Что с тобой, Том? – спросила она. – Этот пораженческий тон тебе совсем не идет. И потом ты прекрасно знаешь, что любой шум вокруг печатного органа только увеличивает его популярность. Мы не потеряем читателей на этой истории, напротив, они будут болеть за нас.
Том покинул кабинет Джуди с чувством, что ничто не в силах заставить ее осознать, как серьезна ситуация на самом деле. Он уже видел результаты подписки на первый квартал будущего года – она упала. Но Джуди об этом пока не знала. Неужели безошибочный инстинкт издателя впервые за столько лет подвел-таки ее? Проходя мимо зала, он увидел, как несколько сотрудниц собрались на занятия аэробикой. Джуди никогда не увлекалась спортом, поездку на машине предпочитала пешим прогулкам, и теперь наблюдать за тем, как она, обливаясь потом, старательно проделывает все предложенные Тони упражнения, было странно. Может быть, она начала наконец ощущать возраст?
Час спустя Джуди заглянула в ванную комнату, где мылась Лили.
– Я так и думала, что найду тебя здесь. Можно мне войти?
Лили вся, по подбородок, утопала в розовой мыльной пене. Теплая ванна была ее любимым местом – воплощением комфорта и безопасности.
– Уже целый мир видел меня в ванной. Так неужели родная мать не может себе этого позволить, – усмехнулась она. – Как твои дела?
– Сенатор действительно начал на нас серьезное наступление. – Джуди пока не могла решить, стоит ли открывать дочери весь объем неприятностей, обрушившихся на «Вэв!» после публикации интервью.
Лили серьезно взглянула на мать.
– Я все искала подходящего момента, чтобы сказать тебе кое-что, и думала уже, что такой момент не представится.
– Что сказать?
– Что я очень сожалею о тех неприятностях, в которые ты из-за меня попала.
– Ты рассказала правду, Лили. А мы рискнули. Твоя история, напечатанная в «Вэв!», произвела сенсацию. Но мы не просчитали, какова будет реакция сенатора. Вот и все. Но мы все еще надеемся, что до суда дело не дойдет.
– Ну, если дело только в нем… – Лили презрительно хмыкнула. – Это не станет для тебя проблемой, Джуди. Я уже сказала, что буду до конца отстаивать правоту вашей публикации. Он не решится встретиться со мной в суде. – Лили потянулась за шампунем. – Не захочет же он, чтобы его избиратели поняли, что человек, которому они доверили представлять себя в Вашингтоне, – старый грязный козел.
Она сполоснула голову и вылезла из ванны – большеглазая, со сверкающими в волосах каплями воды, похожая в этот момент на тюленя.
Поколебавшись, Джуди спросила:
– Он действительно был так неприятен, как ты его описала?
– Смотря что понимать под «неприятен», – медленно проговорила Лили.
Она вспомнила, как несколько месяцев спустя после гибели Джо гостила у герцогини Сантигосской в ее похожей на дворец приморской вилле. Лили все еще чувствовала себя крайне удрученной после гибели Джо, но Циммер упорно настаивал на том, что ей необходимо хоть немного развлечься, и буквально заставил ее принять одно из тех приглашений, которые обычно во множестве получают знаменитости.
Первые два дня были очаровательны. Почти все из собравшихся на даче двадцати двух гостей оказались деловыми знакомыми герцога, который, растратив почти все свое состояние, пытался теперь заработать на посреднических услугах в надежде, что ему удастся когда-нибудь открыть собственное дело.
Они плавали, катались на водных лыжах, и все, за исключением Лили, прыгали с парашютом в море. И даже жена итальянского ювелира, которая была уже бабушкой и ни разу в жизни с парашютом не прыгала, теперь попробовала и уверяла Лили, что это очень легко. И Лили решилась. Она разбежалась и прыгнула с края мола, дернув, как ее учили, за кольцо парашюта. Она взглянула вниз, увидела синюю воду и невдалеке – моторную лодку, контролирующую безопасность парашютистов, и почувствовала, как все внутри нее переворачивается и тошнота подступает к горлу. Лили боялась высоты, она никогда не смотрела вниз с мостов или балконов, но в воздухе – в самолете или в вертолете – ей еще ни разу не было дурно. Поэтому ей просто не пришло сразу в голову, что прыжки с парашютом не для нее. Десятиминутный полет был ужасен, но, как только она опустилась в воды Средиземного моря, к ней подплыла моторка, и сидящие в ней спасатели, обрезав канаты, быстро свернули и забрали в лодку намокший парашют. А Лили, раскинув руки, легла на спину, тихо покачиваясь в такт волнам. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы плыть к берегу. В этот момент неподалеку показалась лысина американского сенатора, с которым они до этого едва ли обмолвились парой слов.
– Сильные ощущения, не правда ли? – спросил он и вдруг заметил болезненное выражение лица Лили. – С вами все в порядке, дорогая?
– Да… Нет… Я не знаю… Пожалуйста. – Тут накатившая волна накрыла ее с головой, и Лили, сама того не желая, глотнула морской воды. – Пожалуйста, вы не поможете мне добраться до берега?
– Обхвати меня руками, дорогая.
Лили почувствовала, как сенатор крепко прижал к себе под водой ее тело, и устало подумала, что, кажется, утопающих должны спасать совсем не так. Прошла целая вечность, наконец сенатор пробормотал:
– Я думаю, будет лучше, если вы попытаетесь плыть, дорогая, а я поддержу вас снизу. – Сенатор поплыл к берегу, работая только ногами, так как обе руки у него были заняты: он поддерживал Лили снизу за грудь.
Добравшись наконец до берега, Лили примерно с час полежала в тени, потом, несколько оправившись, поблагодарила сенатора за помощь. Она все еще неважно себя чувствовала и решила лечь спать пораньше. На этом, как она полагала, инцидент будет исчерпан.
Лили проснулась от странного ощущения. Открыв глаза, она увидела, что вся комната залита лунным светом, и еще вполусне поняла, что дрожит от холода, так как одеяла на ней нет. Потом она ощутила нечто, ни разу не испытанное со смерти Джо, и наконец проснулась окончательно. Ее ночная рубашка оказалась задрана почти до подбородка. У подножия кровати на коленях стоял человек и, раздвинув ноги Лили, лизал ее клитор. Осознав, что происходит, Лили быстро одернула рубашку и, охваченная ужасом, попыталась сесть. Но тяжелая рука, опустившись Лили на грудь, словно пригвоздила ее к кровати, а незнакомец вдруг оказался на ней верхом. Лили, дрожа от страха, заметила, что человек абсолютно голый. Она хотела закричать, но он закрыл ей рот поцелуем.
«Нет, я не могу в это поверить… Это какой-то кошмар… Он, должно быть, грабитель…» – лихорадочно пронеслось у нее в голове.
Потом, когда человек на секунду приподнял лицо и оно светилось лунным светом, Лили его узнала.
Человек вновь до боли сжал грудь Лили, буквально вдавливая актрису в подушку.
– Ты же не возражала, когда я в воде тебя прихватил, – прошептал он. – Ты даже не пыталась меня остановить, маленькая чертовка!
Это был тот самый лысеющий американский сенатор, который помог ей доплыть до берега сегодня днем.
Лили вскрикнула и, неожиданным движением схватив мужчину за яички, сжала их, как только могла. Человек взвыл и скорчился от боли, а Лили возблагодарила Бога за то, что ее в свое время обучили этому классическому приему проституток.
Лили удалось выскользнуть из-под извивающегося на кровати тела, она рванулась к двери и, распахнув ее настежь, понеслась по широкому, совершенно безлюдному коридору, пока не добежала до черной лестницы. Мигом пролетев вниз три лестничных марша, она выскочила в залитый лунным сиянием вестибюль. Лили бросилась в находившуюся на первом этаже ванную комнату и там, дрожа от холода, просидела до самого рассвета, пока не услышала голоса проснувшихся слуг и не пробралась обратно к себе в спальню.
Трудно было поверить, что чудовищная ночная сцена произошла в действительности. Постель была в беспорядке, но ничто не выдавало… И вдруг Лили заметила синий в полоску кусок шелка, торчащий из-под кровати. Она нагнулась и подняла с пола галстук сенатора. Тогда, заперев дверь на ключ, она набрала номер телефона герцогини. Секретарь ответил, что она еще не просыпалась. Лили попросила передать, что, как только герцогиня проснется, она ждет ее у себя по очень срочному делу.
Через три часа, одетая в светло-серый крепдешиновый пеньюар, герцогиня величественно вошла в комнату Лили. Та, волнуясь, рассказала всю историю с самого начала и, протянув найденный галстук, заглянула в ее круглое лицо, ища поддержки. Герцогиня задумчиво теребила в руках галстук. Потом она наконец сказала:
– Дорогая моя, сенатор Рускингтон очень влиятельный человек, с которым мой муж предполагает… вести некоторые дела. Честно говоря, весь этот съезд гостей был задуман, чтобы доставить ему удовольствие. Я думаю, дорогая, что все вами рассказанное не более чем дурной сон. А если нет… Ну, согласитесь, с вами же не произошло ничего такого, чего не происходило бы раньше. Джентльмен был возбужден вашей красотой, возможно, он в тот день выпил немного лишнего. Сомневаюсь, что наутро он будет способен что-либо вспомнить. Поэтому все вами сказанное в конечном итоге обернется против вас. Сенатор может даже заявить, что вы сами пригласили его к себе в спальню… И будет ли в таком случае галстук уликой?