Страница:
Спирос был крепко сложен, резок в движениях, мускулист. Он уже стягивал с груди Лили расшитую бисером белую шифоновую блузку. Бусинки бисера посыпались на сиденье, а жесткие руки Старкоса коснулись сосков.
Она бросила отчаянный взгляд на шофера. Нет, оттуда спасение прийти не может. Каким-то образом ей удалось стряхнуть с себя руки миллионера.
– Мне нет нужды насиловать тебя, – пробормотал Спирос. – Все равно ты достанешься мне. Я буду заботиться о тебе лучше, чем Джо. Ведь когда он погиб, ты осталась без гроша, не так ли? А я дам тебе все, что ты пожелаешь. Твое место на моей яхте «Персефоне» – вдали от суеты и каких бы то ни было забот. Если только вздумается пройтись по магазинам. – Он вновь потянулся к ее груди, и на этот раз Лили не стала противиться. Она поняла, что борьба только раззадорит Спироса, и тогда он действительно ее изнасилует. Теперь все мысли Лили сосредоточились на том, чтобы выбраться из «роллс-ройса».
– Спирос, ты можешь взять меня силой, а можешь дать мне время. Сегодня… неподходящий день месяца.
Его немигающий черепаший взгляд, казалось, пытался пронзить Лили насквозь. Она поднесла свои губы к губам Старкоса и остаток пути провела в объятиях миллионера.
С облегчением вздохнув, Лили поднялась по ступенькам отеля и, прикрыв разорванную блузку шарфом, подошла к дежурным и протянула им коробочку с серьгами.
– Не будете ли вы так добры переслать это анонимно на адрес леди Свонн?
Ничто не сможет раздражить Спироса больше, чем мысль о том, что его подарки были пожертвованы на благотворительные нужды.
Обнаженная, Лили стояла в ванной комнате и сердито рассматривала в зеркале свою грудь, на которой уже стали проступать синяки от объятий Старкоса. Она вспоминала, как очень рано, едва ей исполнилось двенадцать, ее тело уже начало созревать. Как она была смущена, когда заметила, что грудь начала расти. Девочки всегда очень обеспокоены своей формирующейся грудью: то она слишком большая, то слишком маленькая. Но какой бы ни была, она всегда привлекала к себе внимание. Лили вспомнила, как ненавидела она тот интерес, который начали проявлять к ней мужчины бедного парижского квартала, в котором она росла. И даже ее приемный отец, месье Сардо, украдкой разглядывал сквозь пенсне ее тело, когда Лили возвращалась домой из школы.
Начиная с шести лет ее существование стало нагромождением катастроф, цепью несчастий, предотвратить которые она была не властна. Лили была одной из жертв жизни, пока не поняла могущества собственного тела, своей упругой плоти.
Она даже спросила как-то у Джо Старкоса, откуда берется такая молниеносная, почти автоматическая реакция мужчин на нее. Почему, даже разговаривая с Лили, они, как правило, беспомощно смотрят на грудь, а не на лицо? Что такого особо завораживающего в этих двух фунтах плоти?
Джо тогда рассмеялся и ответил, что никогда не задумывался над этим. А потом добавил:
– Ты знаешь, чертовски приятно смотреть, как грудь колышется. Тут же возникает желание схватить ее. Не могу объяснить, почему так происходит. Должно быть, срабатывает инстинкт.
– Но почему? Почему, если навстречу женщине идут несколько рабочих, то она может быть абсолютно уверена, что, как только они поравняются, начнется это ерзанье взглядов. Это поворачивание головы туда-сюда, как у болельщиков в Уимблдоне. Почему?
– Я действительно не знаю, как тебе объяснить, – ответил Джо. – Мужчина не властен над своими реакциями. Но если у женщины декольте и мужчина видит, как вздымается ее грудь, или если на ней обтягивающая блузка и кажется, что грудь рвется наружу, то мужчина уверен, будто между ним и женщиной возникает некий молчаливый диалог. Он хочет дотронуться до ее груди и не может, причем уверен, что женщина знает о его чувствах.
– Господи! Подумаешь, «колышется». Желе тоже колышется, но мужчины ведь не смотрят на него маслеными глазами.
– Для мужчины в женской груди всегда заключено что-то таинственное, сокрытое, запретное. И в то же время это знак женской сексуальности, некое обещание, которое негласно женщина дает мужчине.
– Ерунда! – воскликнула Лили. – И именно в этом ошибка и корень всех бед. Никаких обещаний, никаких «тайных посланий» на самом деле нет. В то время, когда женщина не занимается любовью, грудь просто мешает ей. Особенно если она пытается выглядеть элегантной: любое платье лучше смотрится на плоском теле. Грудь у женщины просто существует, как существуют локти или колени. Я ничего никому не собираюсь обещать только на том основании, что у меня есть бюст.
– Возможно, ты и права. Но я говорю о том, как это представляется мужчинам.
– Просто они пытаются таким образом оправдать свое скверное поведение, – презрительно фыркнула Лили. – «Она же сама этого хочет» – говорят себе мужчины, оправдывая свое приставание к женщине. Женщина действительно хочет, чтобы ею восхищались, чтобы к ней влекло, но только тех, кого она сама выбрала.
Это был типичный вернисаж в небольшой нью-йоркской галерее. Позвякивание стаканов с белым вином, интеллектуального вида мужчины в джинсах и женщины в робах а-ля Марта Грэхам или в черных платьях. Стоя спиной к изображающим сидонские баталии фотографиям Марка Скотта, они обменивались друг с другом сплетнями о владельце галереи, других критиках и знакомых художниках. Марк был еще менее говорлив, чем обычно, а Анструтер, представив его сначала обозревателю из «Виллидж войс», потом из «Нью-Йорк таймс», вдруг обернулся к небольшого роста светловолосой женщине, пристально разглядывающей фотографии сквозь очки в черепаховой оправе.
– Фотография с маленькой девочкой просто потрясает, – сказала Джуди. – Мне бы хотелось просить у вас разрешения опубликовать ее в «Вэв!». И мне очень нравятся остальные ваши работы. В принципе мы не берем военные сюжеты, но мне было бы очень интересно побывать у вас в мастерской. И если вы не возражаете, я бы привела с собой нашего художественного редактора.
Неожиданно рядом с ними оказался высокий мускулистый мужчина с резкими чертами лица, выражающего одновременно и тревогу и угрозу.
– Все в порядке, Джуди?
– Да, Тони. Все отлично. Вы не будете так любезны принести мне пальто?
Джуди вновь обернулась к Марку:
– Тони – это моя защита. Но иногда он бывает, пожалуй, чересчур ревнивым. Он считает, что я слишком много работаю, а все вокруг пытаются меня использовать. И, насколько я заметила, он особо напрягается, когда рядом со мной оказывается молодой симпатичный мужчина.
– Тогда давайте встретимся и поговорим там, где бы Тони нас не видел. Как насчет того, чтобы пообедать вместе?
Занятия аэробикой, которые Тони вел в «Вэв!», имели успех, и у Джуди вошло в привычку приглашать своих друзей не в ресторан, а в гимнастический класс.
Пока она рассказывала Пэйган о своем новом друге, молодом фотографе, Лили натягивала на ноги одну за одной несколько пар грязных продырявленных гетр.
– Циммер называет их моим защитным отрепьем, – смеясь, пояснила она и хорошо тренированным движением вскочила на ноги. Леди Свонн растроганно смотрела на изящную, как на полотнах Дега, фигуру молодой женщины. Самой Пэйган, до тех пор пока она не встретила Кристофера, было глубочайшим образом наплевать, как она выглядит.
После сорока минут занятий она начала задыхаться и на лице ее выступили красные пятна. С Лили и Джуди градом катился пот.
– Слава Богу, что в конце месяца я уезжаю, иначе это просто свело бы меня в могилу! – воскликнула Пэйган.
Тони, в белой с засученными рукавами рубашке, сквозь тонкое полотно которой проступали все его мускулы, подошел к зеркальной стене.
– Сейчас я покажу новое упражнение на гибкость. Ноги на ширине плеч, носками вперед. Теперь согните колени, а плечи расслабьте и опустите. И начинайте вращать по кругу бедрами. Остальные части тела неподвижны! – С невероятно серьезным видом Тони начал демонстрировать, как следует выполнять упражнение.
Кто-то хихикнул. Тони застыл.
– Ничего смешного. Это упражнение проходят во всех танцевальных школах. – Он нахмурился. – Даже восточные танцовщицы, исполняющие танец живота, обязательно его делают.
– Нет, Тони, – прервала его Пэйган, – они не делают таких упражнений. Для них это слишком грубое движение.
Тони не любил, когда ему противоречили.
– Никто из женщин не мог стать любимой наложницей шаха, пока не научится как следует трясти задницей. А если они отказывались выполнять упражнение, то старшая смотрительница гарема их просто секла.
Но Пэйган продолжала настаивать на своем.
– Не знаю, Тони, где вы изучали историю Востока, но у вас неверные сведения. Старшей смотрительницы в гареме никогда не было. Королевский гарем управлялся матерью короля и главным евнухом. Никого из жен никогда не секли, потому что проливать королевскую кровь было строжайше запрещено законом. А провинившихся жен просто душили шелковым шнуром.
Джуди не понравилось, что Пэйган иронизирует по поводу недостатка образования у учителя гимнастики.
– На этом пока закончим, – скомандовала она. – Переходим к «партерным» упражнениям.
Женщины, кряхтя, стали располагаться на полу. Растянувшись на длинном упругом мате, Джуди прошептала Пэйган:
Если они не голубые, то долдоны, или роботы из Гарвардской школы бизнеса, или ничего не смыслят в восточной истории. Мне иногда кажется, что Марк Скотт единственный нормальный, с симпатичной внешностью парень в Нью-Йорке. Не говоря уже обо всем остальном!
Уже в раздевалке Джуди решила все же сделать подруге замечание.
– Послушай, у Тони не было таких возможностей получить образование, как у тебя. И поэтому тебе грешно поднимать его на смех. Конечно, он только учитель гимнастики, но зато очень хороший, и мне не хотелось бы его терять.
– Он был только учителем гимнастики, – возразила Пэйган, стягивая черные лосины, в которых ее ноги казались на несколько сантиметров длиннее, а бедра на несколько сантиметров уже. – Неужели ты не понимаешь, Джуди, что Тони становится твоей тенью?
– Да, возможно, он слишком усерден в проявлений преданности, но только потому, что до прихода сюда он работал чистильщиком улиц, надсмотрщиком в полицейском участке и уборщиком в метро. И он просто благодарен мне за то, что работает в чистом красивом помещении среди красивых, хорошо одетых женщин, которые к тому же его ценят. Тони очень полезен мне. Он физически сильный и выносливый человек, готовый в любую минуту выполнить любое из многочисленных поручений, которых всегда полно в редакции. И он трогательно привязан ко мне – только за то, что я дала ему шанс в жизни. Он стал уже почти…
– …Твоим телохранителем, черт его возьми! – закончила Пэйган фразу.
– Ну и так ли уж это плохо, если иметь в виду, что творится нынче на Манхэттене? – Джуди взглянула на себя в зеркало. – Кем он действительно стал, так это моим шофером. Я никогда не понимала даже, как это здорово – иметь шофера, пока не появился Тони.
– Шофер – это действительно здорово, только порой он может создать массу непредвиденных сложностей. К тому же в нужный момент – поздно вечером или в выходные – его никогда нет под рукой, а ты вечно должна заботиться о том, чтобы его вовремя покормили, а то он возьмет и надуется. Если ты хочешь себя действительно нормально в этом отношении чувствовать, то надо иметь трех шоферов, в три смены по восемь часов.
Пэйган умолкла, а потом вдруг вспомнила, что сказал ей дедушка, когда ему пришлось уволить своего водителя, пойманного на краже. Дедушка сказал, что пассажиры часто забывают опустить стекло, отгораживающее переднее сиденье от заднего, и таким образом сидящему за рулем становится известно все о жизни своих хозяев. Ведь те, кто расположились на заднем сиденье, просто забывают, что шофер – живой человек, принимая его за молчаливого робота. «Шофер вооружен очень опасным оружием – собственными ушами», – сказал тогда дед.
– Будь осторожна! – предупредила Пэйган Джуди.
Джуди подняла голову от лежащих на столе бумаг и вдруг вскочила.
– Марк! Ты? А я не ждала тебя раньше вечера. У меня через десять минут начинается заседание.
Он молча взглянул на четыре телефонных аппарата, стоящих по левую и правую руку от Джуди, и протянул ей один из них.
– Там вполне смогут обойтись без тебя, не правда ли? Джуди колебалась. Обогнув стол, Марк подошел к ней и прижал ее к своему крупной вязки свитеру цвета хаки. Джуди взяла телефон.
– Попросите Тома начать разговор без меня, Анетт.
– Мисс Джордан, Лос-Анджелес на линии.
Джуди прикрыла трубку рукой и решительно взглянула на Марка.
– Дай мне десять минут, хорошо?
Он опустился в белое кожаное кресло, а Джуди сосредоточилась на предстоящем телефонном разговоре.
– Свифти? Ну как дела? Мне бы хотелось прояснить некоторые пункты в договоре на 1979 год. – Она пододвинула к себе кипу бумаг.
Через десять минут Джуди все еще продолжала обсуждать с Лос-Анджелесом важные для издательства вопросы, как вдруг почувствовала, что по ее коже скользят быстрые, нежные пальцы, поднимаясь все выше – туда, где кружевная кофточка прикрывала грудь. А пальцы другой руки гладили ей бедро.
Джуди протестующе сдвинула ноги вместе. Но рука не смутилась. Напротив, раздвинула бедра Джуди с такой силой, что едва не причинила ей боль.
«Черт бы драл тебя, Марк! Тебя и твои ловкие в любви руки», – подумала Джуди. Она привстала из-за стола и попыталась снова вникнуть в тот запутанный вопрос, суть которого объяснял ей по телефону агент. Ей действительно необходимо было в этом разобраться, и все же она не смогла отогнать от себя мысль, что Марк хочет заняться с ней любовью здесь, в ее кабинете, именно в знак протеста. Протеста против ее дела, которое, как смутно чувствовал любой мужчина, навсегда останется главной любовью мисс Джордан.
Когда она склонилась над столом, чтобы сделать очередную пометку, пальцы Марка добрались наконец до ее ягодиц и стали спускаться ниже по обрамляющим трусики кружевам. Легкие, подобные крыльям бабочки прикосновения ощущались Джуди, как языки пламени, лижущие ее плоть. Теперь все ее сознание сосредоточилось на этой части ее тела, однако она отчаянно продолжала попытку вникнуть в телефонные объяснения. Она почувствовала, как пальцы Марка, проникнув под кружево трусиков, легко коснулись увлажнившегося влагалища. Потом он встал на колени и стал нежно лизать внутреннюю сторону бедер Джуди. Движения языка все учащались, а пальцы глубже проникали вглубь. Он еще шире раздвинул ей ноги, и Джуди, не в силах больше противостоять его натиску, повиновалась, пытаясь лишь унять охватившую ее дрожь.
– Марк! – вновь прикрыв трубку рукой, сердито прошептала она. – Это действительно серьезное дело. Мне необходимо им заняться!
– Не сомневаюсь в том, дорогая Джуди, – парировал Марк. – Ты можешь заниматься этим, сколько тебе угодно. А я займусь тем, что важно мне.
Он поднялся с колен и, подойдя к Джуди со спины, начал расстегивать пуговицы на платье. Оно упало на пол. Потом Марк крепко прижал Джуди к себе, и она поняла, что не только обнажена, но и полностью беззащитна перед этим человеком. Зажатая между Марком, гладившим ее крепкую, маленькую грудь, и письменным столом, Джуди очутилась в ловушке. Телефонная трубка все еще объясняла что-то ей в ухо. Но Джуди уже не слышала. А ей, черт возьми, было так важно знать мнение Свифти.
Валявшийся на полу свитер цвета хаки пропах потом и сигаретным дымом, но от самого Марка исходил дурманящий запах тепла и мускуса. Джуди смирилась с тем, что не понимает половины объяснений своего лос-анджелесского агента. Но теперь на том конце трубки повисла вопрошающая тишина.
– Свифти, можно я еще раз взгляну на бумаги и перезвоню тебе? Хорошо, пока! – слабеющим голосом проговорила Джуди в телефон.
– О'кей, ты выиграл! – обернулась она к Марку, освободив наконец руки от телефонного аппарата и подставив губы потрескавшимся от солнца губам Марка. Они вместе повалились в кресло.
– Чудовище! Из-за тебя я вылечу в трубу! – рассмеялась Джуди.
– Маленькая лгунья! – Он все еще крепко прижимал Джуди к себе. – Не бойся, ваши агенты будут считать, что ты занялась новыми изысканиями. – Он жадно поцеловал ее, втягивая в рот розовый язык Джуди. Потом со стола на пол полетели все договора, письма и гранки следующего номера…
Чуть позже они стояли вместе под душем, и серебристые струйки воды стекали вниз по загорелому телу Марка и бледной коже Джуди. В приемной секретарши, посмеиваясь, перемигивались. Они были довольны. По их мнению, Гриффина стоило разочек провести.
4
Она бросила отчаянный взгляд на шофера. Нет, оттуда спасение прийти не может. Каким-то образом ей удалось стряхнуть с себя руки миллионера.
– Мне нет нужды насиловать тебя, – пробормотал Спирос. – Все равно ты достанешься мне. Я буду заботиться о тебе лучше, чем Джо. Ведь когда он погиб, ты осталась без гроша, не так ли? А я дам тебе все, что ты пожелаешь. Твое место на моей яхте «Персефоне» – вдали от суеты и каких бы то ни было забот. Если только вздумается пройтись по магазинам. – Он вновь потянулся к ее груди, и на этот раз Лили не стала противиться. Она поняла, что борьба только раззадорит Спироса, и тогда он действительно ее изнасилует. Теперь все мысли Лили сосредоточились на том, чтобы выбраться из «роллс-ройса».
– Спирос, ты можешь взять меня силой, а можешь дать мне время. Сегодня… неподходящий день месяца.
Его немигающий черепаший взгляд, казалось, пытался пронзить Лили насквозь. Она поднесла свои губы к губам Старкоса и остаток пути провела в объятиях миллионера.
С облегчением вздохнув, Лили поднялась по ступенькам отеля и, прикрыв разорванную блузку шарфом, подошла к дежурным и протянула им коробочку с серьгами.
– Не будете ли вы так добры переслать это анонимно на адрес леди Свонн?
Ничто не сможет раздражить Спироса больше, чем мысль о том, что его подарки были пожертвованы на благотворительные нужды.
Обнаженная, Лили стояла в ванной комнате и сердито рассматривала в зеркале свою грудь, на которой уже стали проступать синяки от объятий Старкоса. Она вспоминала, как очень рано, едва ей исполнилось двенадцать, ее тело уже начало созревать. Как она была смущена, когда заметила, что грудь начала расти. Девочки всегда очень обеспокоены своей формирующейся грудью: то она слишком большая, то слишком маленькая. Но какой бы ни была, она всегда привлекала к себе внимание. Лили вспомнила, как ненавидела она тот интерес, который начали проявлять к ней мужчины бедного парижского квартала, в котором она росла. И даже ее приемный отец, месье Сардо, украдкой разглядывал сквозь пенсне ее тело, когда Лили возвращалась домой из школы.
Начиная с шести лет ее существование стало нагромождением катастроф, цепью несчастий, предотвратить которые она была не властна. Лили была одной из жертв жизни, пока не поняла могущества собственного тела, своей упругой плоти.
Она даже спросила как-то у Джо Старкоса, откуда берется такая молниеносная, почти автоматическая реакция мужчин на нее. Почему, даже разговаривая с Лили, они, как правило, беспомощно смотрят на грудь, а не на лицо? Что такого особо завораживающего в этих двух фунтах плоти?
Джо тогда рассмеялся и ответил, что никогда не задумывался над этим. А потом добавил:
– Ты знаешь, чертовски приятно смотреть, как грудь колышется. Тут же возникает желание схватить ее. Не могу объяснить, почему так происходит. Должно быть, срабатывает инстинкт.
– Но почему? Почему, если навстречу женщине идут несколько рабочих, то она может быть абсолютно уверена, что, как только они поравняются, начнется это ерзанье взглядов. Это поворачивание головы туда-сюда, как у болельщиков в Уимблдоне. Почему?
– Я действительно не знаю, как тебе объяснить, – ответил Джо. – Мужчина не властен над своими реакциями. Но если у женщины декольте и мужчина видит, как вздымается ее грудь, или если на ней обтягивающая блузка и кажется, что грудь рвется наружу, то мужчина уверен, будто между ним и женщиной возникает некий молчаливый диалог. Он хочет дотронуться до ее груди и не может, причем уверен, что женщина знает о его чувствах.
– Господи! Подумаешь, «колышется». Желе тоже колышется, но мужчины ведь не смотрят на него маслеными глазами.
– Для мужчины в женской груди всегда заключено что-то таинственное, сокрытое, запретное. И в то же время это знак женской сексуальности, некое обещание, которое негласно женщина дает мужчине.
– Ерунда! – воскликнула Лили. – И именно в этом ошибка и корень всех бед. Никаких обещаний, никаких «тайных посланий» на самом деле нет. В то время, когда женщина не занимается любовью, грудь просто мешает ей. Особенно если она пытается выглядеть элегантной: любое платье лучше смотрится на плоском теле. Грудь у женщины просто существует, как существуют локти или колени. Я ничего никому не собираюсь обещать только на том основании, что у меня есть бюст.
– Возможно, ты и права. Но я говорю о том, как это представляется мужчинам.
– Просто они пытаются таким образом оправдать свое скверное поведение, – презрительно фыркнула Лили. – «Она же сама этого хочет» – говорят себе мужчины, оправдывая свое приставание к женщине. Женщина действительно хочет, чтобы ею восхищались, чтобы к ней влекло, но только тех, кого она сама выбрала.
Это был типичный вернисаж в небольшой нью-йоркской галерее. Позвякивание стаканов с белым вином, интеллектуального вида мужчины в джинсах и женщины в робах а-ля Марта Грэхам или в черных платьях. Стоя спиной к изображающим сидонские баталии фотографиям Марка Скотта, они обменивались друг с другом сплетнями о владельце галереи, других критиках и знакомых художниках. Марк был еще менее говорлив, чем обычно, а Анструтер, представив его сначала обозревателю из «Виллидж войс», потом из «Нью-Йорк таймс», вдруг обернулся к небольшого роста светловолосой женщине, пристально разглядывающей фотографии сквозь очки в черепаховой оправе.
– Фотография с маленькой девочкой просто потрясает, – сказала Джуди. – Мне бы хотелось просить у вас разрешения опубликовать ее в «Вэв!». И мне очень нравятся остальные ваши работы. В принципе мы не берем военные сюжеты, но мне было бы очень интересно побывать у вас в мастерской. И если вы не возражаете, я бы привела с собой нашего художественного редактора.
Неожиданно рядом с ними оказался высокий мускулистый мужчина с резкими чертами лица, выражающего одновременно и тревогу и угрозу.
– Все в порядке, Джуди?
– Да, Тони. Все отлично. Вы не будете так любезны принести мне пальто?
Джуди вновь обернулась к Марку:
– Тони – это моя защита. Но иногда он бывает, пожалуй, чересчур ревнивым. Он считает, что я слишком много работаю, а все вокруг пытаются меня использовать. И, насколько я заметила, он особо напрягается, когда рядом со мной оказывается молодой симпатичный мужчина.
– Тогда давайте встретимся и поговорим там, где бы Тони нас не видел. Как насчет того, чтобы пообедать вместе?
Занятия аэробикой, которые Тони вел в «Вэв!», имели успех, и у Джуди вошло в привычку приглашать своих друзей не в ресторан, а в гимнастический класс.
Пока она рассказывала Пэйган о своем новом друге, молодом фотографе, Лили натягивала на ноги одну за одной несколько пар грязных продырявленных гетр.
– Циммер называет их моим защитным отрепьем, – смеясь, пояснила она и хорошо тренированным движением вскочила на ноги. Леди Свонн растроганно смотрела на изящную, как на полотнах Дега, фигуру молодой женщины. Самой Пэйган, до тех пор пока она не встретила Кристофера, было глубочайшим образом наплевать, как она выглядит.
После сорока минут занятий она начала задыхаться и на лице ее выступили красные пятна. С Лили и Джуди градом катился пот.
– Слава Богу, что в конце месяца я уезжаю, иначе это просто свело бы меня в могилу! – воскликнула Пэйган.
Тони, в белой с засученными рукавами рубашке, сквозь тонкое полотно которой проступали все его мускулы, подошел к зеркальной стене.
– Сейчас я покажу новое упражнение на гибкость. Ноги на ширине плеч, носками вперед. Теперь согните колени, а плечи расслабьте и опустите. И начинайте вращать по кругу бедрами. Остальные части тела неподвижны! – С невероятно серьезным видом Тони начал демонстрировать, как следует выполнять упражнение.
Кто-то хихикнул. Тони застыл.
– Ничего смешного. Это упражнение проходят во всех танцевальных школах. – Он нахмурился. – Даже восточные танцовщицы, исполняющие танец живота, обязательно его делают.
– Нет, Тони, – прервала его Пэйган, – они не делают таких упражнений. Для них это слишком грубое движение.
Тони не любил, когда ему противоречили.
– Никто из женщин не мог стать любимой наложницей шаха, пока не научится как следует трясти задницей. А если они отказывались выполнять упражнение, то старшая смотрительница гарема их просто секла.
Но Пэйган продолжала настаивать на своем.
– Не знаю, Тони, где вы изучали историю Востока, но у вас неверные сведения. Старшей смотрительницы в гареме никогда не было. Королевский гарем управлялся матерью короля и главным евнухом. Никого из жен никогда не секли, потому что проливать королевскую кровь было строжайше запрещено законом. А провинившихся жен просто душили шелковым шнуром.
Джуди не понравилось, что Пэйган иронизирует по поводу недостатка образования у учителя гимнастики.
– На этом пока закончим, – скомандовала она. – Переходим к «партерным» упражнениям.
Женщины, кряхтя, стали располагаться на полу. Растянувшись на длинном упругом мате, Джуди прошептала Пэйган:
Если они не голубые, то долдоны, или роботы из Гарвардской школы бизнеса, или ничего не смыслят в восточной истории. Мне иногда кажется, что Марк Скотт единственный нормальный, с симпатичной внешностью парень в Нью-Йорке. Не говоря уже обо всем остальном!
Уже в раздевалке Джуди решила все же сделать подруге замечание.
– Послушай, у Тони не было таких возможностей получить образование, как у тебя. И поэтому тебе грешно поднимать его на смех. Конечно, он только учитель гимнастики, но зато очень хороший, и мне не хотелось бы его терять.
– Он был только учителем гимнастики, – возразила Пэйган, стягивая черные лосины, в которых ее ноги казались на несколько сантиметров длиннее, а бедра на несколько сантиметров уже. – Неужели ты не понимаешь, Джуди, что Тони становится твоей тенью?
– Да, возможно, он слишком усерден в проявлений преданности, но только потому, что до прихода сюда он работал чистильщиком улиц, надсмотрщиком в полицейском участке и уборщиком в метро. И он просто благодарен мне за то, что работает в чистом красивом помещении среди красивых, хорошо одетых женщин, которые к тому же его ценят. Тони очень полезен мне. Он физически сильный и выносливый человек, готовый в любую минуту выполнить любое из многочисленных поручений, которых всегда полно в редакции. И он трогательно привязан ко мне – только за то, что я дала ему шанс в жизни. Он стал уже почти…
– …Твоим телохранителем, черт его возьми! – закончила Пэйган фразу.
– Ну и так ли уж это плохо, если иметь в виду, что творится нынче на Манхэттене? – Джуди взглянула на себя в зеркало. – Кем он действительно стал, так это моим шофером. Я никогда не понимала даже, как это здорово – иметь шофера, пока не появился Тони.
– Шофер – это действительно здорово, только порой он может создать массу непредвиденных сложностей. К тому же в нужный момент – поздно вечером или в выходные – его никогда нет под рукой, а ты вечно должна заботиться о том, чтобы его вовремя покормили, а то он возьмет и надуется. Если ты хочешь себя действительно нормально в этом отношении чувствовать, то надо иметь трех шоферов, в три смены по восемь часов.
Пэйган умолкла, а потом вдруг вспомнила, что сказал ей дедушка, когда ему пришлось уволить своего водителя, пойманного на краже. Дедушка сказал, что пассажиры часто забывают опустить стекло, отгораживающее переднее сиденье от заднего, и таким образом сидящему за рулем становится известно все о жизни своих хозяев. Ведь те, кто расположились на заднем сиденье, просто забывают, что шофер – живой человек, принимая его за молчаливого робота. «Шофер вооружен очень опасным оружием – собственными ушами», – сказал тогда дед.
– Будь осторожна! – предупредила Пэйган Джуди.
Джуди подняла голову от лежащих на столе бумаг и вдруг вскочила.
– Марк! Ты? А я не ждала тебя раньше вечера. У меня через десять минут начинается заседание.
Он молча взглянул на четыре телефонных аппарата, стоящих по левую и правую руку от Джуди, и протянул ей один из них.
– Там вполне смогут обойтись без тебя, не правда ли? Джуди колебалась. Обогнув стол, Марк подошел к ней и прижал ее к своему крупной вязки свитеру цвета хаки. Джуди взяла телефон.
– Попросите Тома начать разговор без меня, Анетт.
– Мисс Джордан, Лос-Анджелес на линии.
Джуди прикрыла трубку рукой и решительно взглянула на Марка.
– Дай мне десять минут, хорошо?
Он опустился в белое кожаное кресло, а Джуди сосредоточилась на предстоящем телефонном разговоре.
– Свифти? Ну как дела? Мне бы хотелось прояснить некоторые пункты в договоре на 1979 год. – Она пододвинула к себе кипу бумаг.
Через десять минут Джуди все еще продолжала обсуждать с Лос-Анджелесом важные для издательства вопросы, как вдруг почувствовала, что по ее коже скользят быстрые, нежные пальцы, поднимаясь все выше – туда, где кружевная кофточка прикрывала грудь. А пальцы другой руки гладили ей бедро.
Джуди протестующе сдвинула ноги вместе. Но рука не смутилась. Напротив, раздвинула бедра Джуди с такой силой, что едва не причинила ей боль.
«Черт бы драл тебя, Марк! Тебя и твои ловкие в любви руки», – подумала Джуди. Она привстала из-за стола и попыталась снова вникнуть в тот запутанный вопрос, суть которого объяснял ей по телефону агент. Ей действительно необходимо было в этом разобраться, и все же она не смогла отогнать от себя мысль, что Марк хочет заняться с ней любовью здесь, в ее кабинете, именно в знак протеста. Протеста против ее дела, которое, как смутно чувствовал любой мужчина, навсегда останется главной любовью мисс Джордан.
Когда она склонилась над столом, чтобы сделать очередную пометку, пальцы Марка добрались наконец до ее ягодиц и стали спускаться ниже по обрамляющим трусики кружевам. Легкие, подобные крыльям бабочки прикосновения ощущались Джуди, как языки пламени, лижущие ее плоть. Теперь все ее сознание сосредоточилось на этой части ее тела, однако она отчаянно продолжала попытку вникнуть в телефонные объяснения. Она почувствовала, как пальцы Марка, проникнув под кружево трусиков, легко коснулись увлажнившегося влагалища. Потом он встал на колени и стал нежно лизать внутреннюю сторону бедер Джуди. Движения языка все учащались, а пальцы глубже проникали вглубь. Он еще шире раздвинул ей ноги, и Джуди, не в силах больше противостоять его натиску, повиновалась, пытаясь лишь унять охватившую ее дрожь.
– Марк! – вновь прикрыв трубку рукой, сердито прошептала она. – Это действительно серьезное дело. Мне необходимо им заняться!
– Не сомневаюсь в том, дорогая Джуди, – парировал Марк. – Ты можешь заниматься этим, сколько тебе угодно. А я займусь тем, что важно мне.
Он поднялся с колен и, подойдя к Джуди со спины, начал расстегивать пуговицы на платье. Оно упало на пол. Потом Марк крепко прижал Джуди к себе, и она поняла, что не только обнажена, но и полностью беззащитна перед этим человеком. Зажатая между Марком, гладившим ее крепкую, маленькую грудь, и письменным столом, Джуди очутилась в ловушке. Телефонная трубка все еще объясняла что-то ей в ухо. Но Джуди уже не слышала. А ей, черт возьми, было так важно знать мнение Свифти.
Валявшийся на полу свитер цвета хаки пропах потом и сигаретным дымом, но от самого Марка исходил дурманящий запах тепла и мускуса. Джуди смирилась с тем, что не понимает половины объяснений своего лос-анджелесского агента. Но теперь на том конце трубки повисла вопрошающая тишина.
– Свифти, можно я еще раз взгляну на бумаги и перезвоню тебе? Хорошо, пока! – слабеющим голосом проговорила Джуди в телефон.
– О'кей, ты выиграл! – обернулась она к Марку, освободив наконец руки от телефонного аппарата и подставив губы потрескавшимся от солнца губам Марка. Они вместе повалились в кресло.
– Чудовище! Из-за тебя я вылечу в трубу! – рассмеялась Джуди.
– Маленькая лгунья! – Он все еще крепко прижимал Джуди к себе. – Не бойся, ваши агенты будут считать, что ты занялась новыми изысканиями. – Он жадно поцеловал ее, втягивая в рот розовый язык Джуди. Потом со стола на пол полетели все договора, письма и гранки следующего номера…
Чуть позже они стояли вместе под душем, и серебристые струйки воды стекали вниз по загорелому телу Марка и бледной коже Джуди. В приемной секретарши, посмеиваясь, перемигивались. Они были довольны. По их мнению, Гриффина стоило разочек провести.
4
2 ДЕКАБРЯ 1978 ГОДА
Джуди прикнопила обложку декабрьского номера «Вэв!» к стене в кабинете. На снимке были изображены Лили и Джуди. На Джуди было простое, с высоким воротником платье небесно-голубого цвета, а Лили выбрала для снимка бледное, построенное на резком рисунке линий платье с квадратным вырезом, пышными рукавами и широкой приталенной юбкой. Хотя женщины на фотографии держались за руки, они казались существами из двух разных миров. Миров, между которыми, при всем их различии, готова вот-вот зародиться близость. «И как только камера могла так тонко прочувствовать то, о чем мы сами лишь начинаем догадываться?» – подумала Джуди, отступая на шаг назад и словно в гипнозе глядя на двойной портрет матери и дочери. «Я никогда и ни к кому не чувствовала такой любви, как к ней, – размышляла Джуди. – Лили – моя единственная кровная связь на этой земле. И в то же время она чужой, почти посторонний мне человек».
Лили вошла в кабинет, одетая в то же самое платье, что и на снимке, делавшее ее похожей на испанскую инфанту. Пожалуй, оно не слишком сочеталось с холодным декабрьским манхэттенским утром, но зато должно было прекрасно получиться на черно-белых фотографиях нью-йоркских газет. Если хотите нормально получиться на газетном снимке, наденьте черное или белое, в крайнем случае, что-нибудь в полоску.
– Волнуешься, Лили? – спросила Джуди. Лили пожала плечами.
– Подумаешь, очередная пресс-конференция. Все равно, что бы мы ни сказали, это будет тут же переиначено и разнесено по свету в таком виде, что мы не поймем, о чем речь. А в конечном итоге послужит еще и свидетельством против нас.
– А я все же думаю, что решение Кейт было правильным. – Джуди вспомнила, как Кейт, запихивая белье в дорожную сумку, давала последние наставления: «Самое разумное, что можно сделать в этой ситуации, – самим выхватить угли из печи и устроить пресс-конференцию за день до появления „Вэв!“ в киосках. Лучше всего самим сообщить прессе все факты, и тогда журналистская братия вскоре угомонится и оставит вас в покое».
Лили подошла к Джуди и смущенно поцеловала ее в щеку; они никогда не целовались в губы.
– Я хотела бы кое-что тебе передать, – сказала Джуди, отодвигая ящик письменного стола и доставая оттуда маленькую смятую фотографию в серебряной рамочке. Молодой человек в спортивной шапочке и с бамбуковыми лыжными палками в руках весело улыбался с фото. – Это Ник, твой отец. – Джуди ладонями вниз протянула к дочери руки. На средних пальцах обеих рук были надеты золотые кольца с изящнейшим коралловым бутоном. – Ник подарил мне эти кольца, когда мы расставались, чтобы, как он сказал, напомнить мне о том, что я всегда буду от него зависеть. С тех пор я их не снимаю. А теперь хочу одно подарить тебе, чтобы ты зависела от меня.
– А я уже от тебя завишу, – ответила Лили, пока Джуди надевала кольцо на длинный тонкий палец дочери. – Максина была так добра ко мне, а Пэйган и Кейт так поддержали меня после разрыва с Симоном. Они помогли мне пройти сквозь унижение и боль. – Поколебавшись секунду, она добавила: – Я никогда раньше не верила в существование женской дружбы. Вернее, у меня просто не было подруг, и я не знала, что возможны такое молчаливое согласие и симпатия между людьми.
По коридору простучала дробь каблучков, и в комнату влетела Пэйган.
– Послушай, Джуди! Такие меры предосторожности просто смешны. При входе они перетряхнули всю мою сумочку, вплоть до кошелька!
– Сядь, глупая, и помолчи. Лили как раз говорила мне о том, как прекрасен наш молчаливый союз.
Пэйган опустилась на кремовую софу, а Лили продолжала:
– Я чувствую, мне необходима женская поддержка, чтобы научиться справляться с проблемами. После Симона я решила жить одна и попытаться тверже стоять на обеих ногах, иначе я так никогда и не узнаю, на что я способна, никогда и не узнаю самое себя. – Она посмотрела на длинный, почти бесконечный ряд окон в доме напротив. – Я все еще не знаю, кто я на самом деле, и я устала искать смысла жизни в любви.
– Путешествие к самим себе, которое каждому из нас рано или поздно предстоит совершить, – заметила Джуди.
– О, избавьте меня, ради Бога, от философских изысканий, – рассмеялась Пэйган, вытягивая ноги на софе.
– Переживая трудные времена, человек сам не замечает, как меняется, – сказала Джуди, направляясь к двери.
– Не думаю, чтобы Лили или я согласились с тобой, – тихо проговорила Пэйган. – Трудные времена топят человека, а на плаву ему помогают держаться друзья.
Приемную «Вэв!» оккупировали фоторепортеры.
Журналисты как из пулемета выпаливали вопросы: «Как вы ощущаете себя в роли матери, Джуди?», «Видели ли вы фильмы с участием Лили?», «Что вы думаете о ее снимках для календарей?».
– Кто отец Лили? – Неожиданным выстрелом прозвучал вопрос репортера «Нью-Йорк пост».
– Отец Лили – студент из Великобритании, которого я встретила в Швейцарии, – спокойно ответила Джуди.
Пэйган внимательно разглядывала потолок. «Конечно, у Джуди есть свои соображения, по которым она решила скрыть правду. Но в чем они состоят, лучше пока не спрашивать», – размышляла леди Свонн.
– И что все находят в Лили? Титьки и задница, а больше ничего! – бросил через плечо своему соседу лысеющий фотограф. – Нет, все эти юные секс-символы не для меня. Мне подавай матушку. Ей ведь, должно быть, уже все пятьдесят, а выглядит потрясающе.
– Мисс Джордан сорок пять! – обернулась к нему агент по рекламе из «Вэв!».
– О! Еще невеста!
Услышавшая этот разговор Джуди вдруг почувствовала себя уязвленной и впервые подумала о том, что у материнского статуса есть, пожалуй, и не совсем приятные стороны.
А собравшиеся на пресс-конференцию журналисты тем временем переключили внимание на Лили.
«У вас действительно все кончено с Симоном Пуаном?» «Вы выходите замуж за Спироса Старкоса?» «Это правда про сенатора Рускингтона?» «Правда, что вы беременны?» «Правда, что вы умираете от рака груди?»
Лили улыбалась, хмурилась, поворачивалась направо, налево, то скрещивала, то распрямляла ноги – каждый фоторепортер стремился получить ее эксклюзивное фото.
– Не представляю себе, зачем я пришла, – смеясь, прошептала Пэйган Тому. – Ни я, ни сбор пожертвований в пользу нашего института никого не волнуют.
Джуди, обернувшись, прислушивалась к их разговору и вдруг поймала свое отражение в зеркале. «Да, наверное, мне вполне можно дать все пятьдесят, – вздохнула она. – Я стала матерью, и весь старый уклад моей жизни просто пошел ко дну. Вот так, в одночасье! Ну нет! Завтра я наконец сниму это надоевшее платье. Никто не смеет списывать меня со счетов только лишь потому, что у меня красивая дочь!»
Декабрьский номер «Вэв!» был распродан в секунду.
Уже на следующий день после его появления Том Шварц, Джуди и юрист журнала собрались в кабинете Гриффина.
Хозяин выдержанного в приглушенно-серых тонах кабинета раздраженно потер переносицу.
– Так это правда или нет? – Он протянул исковое заявление юристу.
– В таких вопросах никого не волнует, как обстояло дело в действительности. Сенатор Рускингтон подал на нас в суд за клевету.
Джуди откинулась в кресле.
– Лично я не думаю, что нам надо терять сон по этому поводу. «Вэв!» сталкивался с подобными ситуациями и раньше и каждый раз с честью выходил из них.
Гриффин взглянул на юриста.
– А на чем строится его обвинение?
– В опубликованном в нашем журнале интервью Лили утверждает, что сенатор Рускингтон пытался изнасиловать, ее, когда они оба были в Испании и гостили в летней резиденции герцогини Сантигосской на берегу моря.
Гриффин казался изумленным.
– Лили утверждает, – пояснил Том, наклоняясь к нему, – что сенатор был похож на отвратительную дохлую черепаху и вел себя, как похотливый козел, накурившийся ЛСД.
Джуди усмехнулась.
– Но он действительно смахивает на черепаху, и любая вашингтонская проститутка знает, что он старый козел. А нашим читателям нравится, когда эти надутые деятели получают щелчки.
– Мы подпадаем под первую поправку? – поинтересовался Гриффин.
Юрист откашлялся.
– В данном случае нет, потому что сенатор обвиняет мисс Джордан в злом умысле. Если суммировать, он утверждает, что «Вэв!» систематически травит его за то, что он в свое время голосовал против закона о равных нравах в своем штате.
Лили вошла в кабинет, одетая в то же самое платье, что и на снимке, делавшее ее похожей на испанскую инфанту. Пожалуй, оно не слишком сочеталось с холодным декабрьским манхэттенским утром, но зато должно было прекрасно получиться на черно-белых фотографиях нью-йоркских газет. Если хотите нормально получиться на газетном снимке, наденьте черное или белое, в крайнем случае, что-нибудь в полоску.
– Волнуешься, Лили? – спросила Джуди. Лили пожала плечами.
– Подумаешь, очередная пресс-конференция. Все равно, что бы мы ни сказали, это будет тут же переиначено и разнесено по свету в таком виде, что мы не поймем, о чем речь. А в конечном итоге послужит еще и свидетельством против нас.
– А я все же думаю, что решение Кейт было правильным. – Джуди вспомнила, как Кейт, запихивая белье в дорожную сумку, давала последние наставления: «Самое разумное, что можно сделать в этой ситуации, – самим выхватить угли из печи и устроить пресс-конференцию за день до появления „Вэв!“ в киосках. Лучше всего самим сообщить прессе все факты, и тогда журналистская братия вскоре угомонится и оставит вас в покое».
Лили подошла к Джуди и смущенно поцеловала ее в щеку; они никогда не целовались в губы.
– Я хотела бы кое-что тебе передать, – сказала Джуди, отодвигая ящик письменного стола и доставая оттуда маленькую смятую фотографию в серебряной рамочке. Молодой человек в спортивной шапочке и с бамбуковыми лыжными палками в руках весело улыбался с фото. – Это Ник, твой отец. – Джуди ладонями вниз протянула к дочери руки. На средних пальцах обеих рук были надеты золотые кольца с изящнейшим коралловым бутоном. – Ник подарил мне эти кольца, когда мы расставались, чтобы, как он сказал, напомнить мне о том, что я всегда буду от него зависеть. С тех пор я их не снимаю. А теперь хочу одно подарить тебе, чтобы ты зависела от меня.
– А я уже от тебя завишу, – ответила Лили, пока Джуди надевала кольцо на длинный тонкий палец дочери. – Максина была так добра ко мне, а Пэйган и Кейт так поддержали меня после разрыва с Симоном. Они помогли мне пройти сквозь унижение и боль. – Поколебавшись секунду, она добавила: – Я никогда раньше не верила в существование женской дружбы. Вернее, у меня просто не было подруг, и я не знала, что возможны такое молчаливое согласие и симпатия между людьми.
По коридору простучала дробь каблучков, и в комнату влетела Пэйган.
– Послушай, Джуди! Такие меры предосторожности просто смешны. При входе они перетряхнули всю мою сумочку, вплоть до кошелька!
– Сядь, глупая, и помолчи. Лили как раз говорила мне о том, как прекрасен наш молчаливый союз.
Пэйган опустилась на кремовую софу, а Лили продолжала:
– Я чувствую, мне необходима женская поддержка, чтобы научиться справляться с проблемами. После Симона я решила жить одна и попытаться тверже стоять на обеих ногах, иначе я так никогда и не узнаю, на что я способна, никогда и не узнаю самое себя. – Она посмотрела на длинный, почти бесконечный ряд окон в доме напротив. – Я все еще не знаю, кто я на самом деле, и я устала искать смысла жизни в любви.
– Путешествие к самим себе, которое каждому из нас рано или поздно предстоит совершить, – заметила Джуди.
– О, избавьте меня, ради Бога, от философских изысканий, – рассмеялась Пэйган, вытягивая ноги на софе.
– Переживая трудные времена, человек сам не замечает, как меняется, – сказала Джуди, направляясь к двери.
– Не думаю, чтобы Лили или я согласились с тобой, – тихо проговорила Пэйган. – Трудные времена топят человека, а на плаву ему помогают держаться друзья.
Приемную «Вэв!» оккупировали фоторепортеры.
Журналисты как из пулемета выпаливали вопросы: «Как вы ощущаете себя в роли матери, Джуди?», «Видели ли вы фильмы с участием Лили?», «Что вы думаете о ее снимках для календарей?».
– Кто отец Лили? – Неожиданным выстрелом прозвучал вопрос репортера «Нью-Йорк пост».
– Отец Лили – студент из Великобритании, которого я встретила в Швейцарии, – спокойно ответила Джуди.
Пэйган внимательно разглядывала потолок. «Конечно, у Джуди есть свои соображения, по которым она решила скрыть правду. Но в чем они состоят, лучше пока не спрашивать», – размышляла леди Свонн.
– И что все находят в Лили? Титьки и задница, а больше ничего! – бросил через плечо своему соседу лысеющий фотограф. – Нет, все эти юные секс-символы не для меня. Мне подавай матушку. Ей ведь, должно быть, уже все пятьдесят, а выглядит потрясающе.
– Мисс Джордан сорок пять! – обернулась к нему агент по рекламе из «Вэв!».
– О! Еще невеста!
Услышавшая этот разговор Джуди вдруг почувствовала себя уязвленной и впервые подумала о том, что у материнского статуса есть, пожалуй, и не совсем приятные стороны.
А собравшиеся на пресс-конференцию журналисты тем временем переключили внимание на Лили.
«У вас действительно все кончено с Симоном Пуаном?» «Вы выходите замуж за Спироса Старкоса?» «Это правда про сенатора Рускингтона?» «Правда, что вы беременны?» «Правда, что вы умираете от рака груди?»
Лили улыбалась, хмурилась, поворачивалась направо, налево, то скрещивала, то распрямляла ноги – каждый фоторепортер стремился получить ее эксклюзивное фото.
– Не представляю себе, зачем я пришла, – смеясь, прошептала Пэйган Тому. – Ни я, ни сбор пожертвований в пользу нашего института никого не волнуют.
Джуди, обернувшись, прислушивалась к их разговору и вдруг поймала свое отражение в зеркале. «Да, наверное, мне вполне можно дать все пятьдесят, – вздохнула она. – Я стала матерью, и весь старый уклад моей жизни просто пошел ко дну. Вот так, в одночасье! Ну нет! Завтра я наконец сниму это надоевшее платье. Никто не смеет списывать меня со счетов только лишь потому, что у меня красивая дочь!»
Декабрьский номер «Вэв!» был распродан в секунду.
Уже на следующий день после его появления Том Шварц, Джуди и юрист журнала собрались в кабинете Гриффина.
Хозяин выдержанного в приглушенно-серых тонах кабинета раздраженно потер переносицу.
– Так это правда или нет? – Он протянул исковое заявление юристу.
– В таких вопросах никого не волнует, как обстояло дело в действительности. Сенатор Рускингтон подал на нас в суд за клевету.
Джуди откинулась в кресле.
– Лично я не думаю, что нам надо терять сон по этому поводу. «Вэв!» сталкивался с подобными ситуациями и раньше и каждый раз с честью выходил из них.
Гриффин взглянул на юриста.
– А на чем строится его обвинение?
– В опубликованном в нашем журнале интервью Лили утверждает, что сенатор Рускингтон пытался изнасиловать, ее, когда они оба были в Испании и гостили в летней резиденции герцогини Сантигосской на берегу моря.
Гриффин казался изумленным.
– Лили утверждает, – пояснил Том, наклоняясь к нему, – что сенатор был похож на отвратительную дохлую черепаху и вел себя, как похотливый козел, накурившийся ЛСД.
Джуди усмехнулась.
– Но он действительно смахивает на черепаху, и любая вашингтонская проститутка знает, что он старый козел. А нашим читателям нравится, когда эти надутые деятели получают щелчки.
– Мы подпадаем под первую поправку? – поинтересовался Гриффин.
Юрист откашлялся.
– В данном случае нет, потому что сенатор обвиняет мисс Джордан в злом умысле. Если суммировать, он утверждает, что «Вэв!» систематически травит его за то, что он в свое время голосовал против закона о равных нравах в своем штате.