Страница:
Когда они уже выходили из машины, изящная, из змеиной кожи сумочка Лили соскользнула с плеча, раскрылась и все содержимое высыпалось наружу: серебряная мелочь, блеск для губ, письма… Лили стала поспешно запихивать все обратно, но Джуди успела заметить письмо в авиаконверте.
– Не спеши, Лили! – голос Джуди дрожал от гнева. – Он все еще тебе пишет, да?
Лили уже открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала. В конце концов, все, что бы она сейчас ни сказала, прозвучит ложью.
А Джуди не могла сдержаться:
– Неужели ты думаешь, что я не узнаю почерк своего любовника, хотя бы и после стольких месяцев?
– Джуди, я не могу заставить Марка не писать мне. Но я-то с ним не поддерживаю отношений. И у нас с ним никогда ничего не было, ты же знаешь…
– Но он хочет тебя, Лили, не правда ли? А меня он больше не хочет! – Джуди понимала, что ей необходимо остановиться, но теперь уже не могла: слишком долго она носила свои обиды в себе. – Не пытайся уверить меня, будто не знала, что Марк в тебя влюбился тогда, в Нью-Йорке. Не притворяйся, будто не знаешь, какое впечатление ты производишь на мужчин. Ты, Лили, – самый знаменитый секс-символ мира! – Джуди знала, что наносит удар по самому уязвимому месту дочери.
– Ты несправедлива, Джуди! За кого ты меня принимаешь?
Но Джуди уже окончательно потеряла контроль над собой.
Ее захлестнули ревность, отчаяние и страх:
– За женщину, которая способна соблазнить любовника матери и разрушить дело матери, вот за кого! – бросила она в лицо дочери.
Из глаз Лили хлынули слезы ярости.
– Ты невыносима! Лучше бы я тебя никогда не встретила! Я не желаю больше тебя видеть!
Она развернулась, смешалась с толпой и исчезла. Джуди печально смотрела в ту сторону, куда удалилась дочь. Их громкие, срывающиеся голоса, их лица, искаженные болью и гневом, остались незамеченными в шумной, суетливой толпе. Но обе женщины знали, что игра окончена. За считанные минуты хрупкая стабильность отношений, которую обе пытались установить, рухнула.
Мужчина с биноклем видел, что они ссорились, что Лили залилась слезами и исчезла за серыми каменными воротами базара. Он быстро двинулся за ней, расталкивая локтями прохожих, озабоченный лишь одним: не упустить Лили из виду.
– Где, черт возьми, может быть Лили? Она никогда не уходила одна так надолго!
– Вы же знаете, ходить одной для нее – высший шик, – напомнила Санди. Закинув ноги на поручни балкона и усевшись поглубже в кресло, она наблюдала, как тяжелая грозовая туча собиралась за минаретом. – Она ведь не переносит весь этот звездный антураж. Большинство знаменитых актрис шагу не могут ступить без сопровождения прессы, охраны, ассистентов со студии и собственного парикмахера. А Лили именно это больше всего ненавидит, хотя никто не умеет так эффектно появляться на людях, как она. Лили, конечно, не Гарбо, но весь тот шум, блеск, суету, которые я, например, обожаю, она не выносит.
– Да, но она прекрасно знает, что через десять минут у нас назначена встреча с представителями агентства.
– Ну, может быть, она просто не хочет с ними встречаться. И вообще, почему бы нам не сходить поесть? – Санди поднялась со стула и затянула молнию на своем золотистом комбинезоне. – А Лили к нам присоединится, когда появится.
Но когда Джуди попыталась оставить Лили записку, консьерж кивнул на ключ от номера Лили, лежащий в ячейке.
– Мисс Лили ушла несколько часов назад и с тех пор не возвращалась. Нет, не одна. В сопровождении мужчины.
– Какого мужчины?
– Он не живет в нашем отеле. Может быть, турок. Я не помню, как он был одет. Кажется, в темный костюм. – Служащие самого дорогого отеля Стамбула говорили на безупречном английском.
– Как странно, мы же здесь никого не знаем, кроме людей из агентства, – задумчиво произнесла Санди, когда они прошли в столовую. Джуди молчала.
Пока сотрудники агентства в сверхвежливой манере обсуждали с ними деловые проблемы, на столе один за другим появлялись блюда с заманчивыми названиями: «Обморок святого» (баклажаны, фаршированные помидорами, луком и чесноком), «Наслаждение султана» (тушеная баранина с луком и томатами), «Женский пупок» (пирожные с орехами и взбитым кремом). Потом свет был приглушен, а на сцене несколько пухлых женщин в одеянии из ярко-розового газа начали исполнять танец живота. Их сменил пожиратель огня, а затем на сцене появился укротитель змей. И до двух часов ночи, пока последняя кобра не улеглась обратно в корзину дрессировщика, Джуди не удавалось встать и уйти.
Но, вернувшись в отель, она забеспокоилась еще больше: ключ от номера Лили по-прежнему торчал в ячейке.
– Стамбул – не тот город, по которому девушке стоит гулять с незнакомым мужчиной, – раздраженно заметила она, обращаясь к Санди. – Как бы ни была Лили сердита, она могла бы оставить нам записку. В конце концов, ей же самой будет неприятно, когда ее начнет разыскивать полиция.
Все более ощущая свою вину, Джуди добавила:
– Пожалуй, в полицию нам лучше пока не обращаться. Если Лили решила просто покрутить роман, мы поставим ее в смешное положение.
Санди кивнула.
Едва проснувшись, Джуди набрала номер Лили. Никто не ответил. Тогда, наспех запахнувшись в длинный шелковый халат, она заторопилась вниз, в приемную. Но вчерашняя смена уже ушла. Новый дежурный, очень нервный молодой человек, наотрез отказался выдать ключи от номера Лили. Джуди потребовала, чтобы вызвали директора гостиницы, и вскоре они уже поднимались вдвоем по мраморной лестнице. Встревоженная Санди осталась ждать их в коридоре, за двойной дверью номера Лили.
Джуди в сопровождении директора отеля, быстро пройдя через гостиную, распахнула дверь в спальню. Розовый шелковый балдахин над роскошной старинной кроватью был стянут золотым шнуром, бархатные подушки с кружевной отделкой оказались не смяты, равно как и простыни цвета слоновой кости. Не вызывало сомнений, что постель оставалась именно в том виде, как ее застелила горничная сутки назад.
Санди вбежала в комнату и открыла дверь платяного шкафа. «Все ее вещи на месте». Она заглянула в ванную. На полочке перед зеркалом, как всегда у Лили, была в беспорядке разбросана косметика.
Санди вернулась в гостиную, где застала Джуди сидящей на корточках перед огромным цилиндрической формы свертком в коричневой крафтовой бумаге.
– Лили, наверное, принесла это с базара.
– Может быть, человек, с которым ушла Лили, был торговцем коврами? – задумчиво произнесла Санди.
– А может, она просто встретила на рынке кого-нибудь из знакомых? – предположила Джуди.
Санди всегда говорила людям то, что им больше всего хотелось бы услышать в этот момент.
– Вполне вероятно, что Лили познакомилась с каким-нибудь парнем приятной наружности и решила немного поразвлечься, – попыталась она успокоить Джуди.
Услышав тихий скрип двери, обе женщины радостно вскочили.
– Лили! Слава Богу! Наконец-то… – и вдруг обе разом смолкли. В дверях стоял мальчик-посыльный с огромным букетом красных роз.
– Господи! Кому это пришло в голову присылать нам розы, когда все знают, что мы завтра уезжаем? – в изумлении воскликнула Джуди.
Санди взяла у посыльного букет и с удивлением извлекла спрятанный туда конверт. Не распечатывая, она протянула его Джуди. Та пробежала глазами вложенную в конверт открытку и со стоном отбросила ее в сторону:
– Боже мой! Только не это!
Санди подняла открытку и медленно прочла вслух:
– «Оставайтесь в гостинице, пока отец Лили не даст о себе знать. Он должен будет заплатить выкуп».
– Ну вот, теперь мы хотя бы знаем, что случилось: Лили похитили, – прошептала девушка.
1
– Не спеши, Лили! – голос Джуди дрожал от гнева. – Он все еще тебе пишет, да?
Лили уже открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала. В конце концов, все, что бы она сейчас ни сказала, прозвучит ложью.
А Джуди не могла сдержаться:
– Неужели ты думаешь, что я не узнаю почерк своего любовника, хотя бы и после стольких месяцев?
– Джуди, я не могу заставить Марка не писать мне. Но я-то с ним не поддерживаю отношений. И у нас с ним никогда ничего не было, ты же знаешь…
– Но он хочет тебя, Лили, не правда ли? А меня он больше не хочет! – Джуди понимала, что ей необходимо остановиться, но теперь уже не могла: слишком долго она носила свои обиды в себе. – Не пытайся уверить меня, будто не знала, что Марк в тебя влюбился тогда, в Нью-Йорке. Не притворяйся, будто не знаешь, какое впечатление ты производишь на мужчин. Ты, Лили, – самый знаменитый секс-символ мира! – Джуди знала, что наносит удар по самому уязвимому месту дочери.
– Ты несправедлива, Джуди! За кого ты меня принимаешь?
Но Джуди уже окончательно потеряла контроль над собой.
Ее захлестнули ревность, отчаяние и страх:
– За женщину, которая способна соблазнить любовника матери и разрушить дело матери, вот за кого! – бросила она в лицо дочери.
Из глаз Лили хлынули слезы ярости.
– Ты невыносима! Лучше бы я тебя никогда не встретила! Я не желаю больше тебя видеть!
Она развернулась, смешалась с толпой и исчезла. Джуди печально смотрела в ту сторону, куда удалилась дочь. Их громкие, срывающиеся голоса, их лица, искаженные болью и гневом, остались незамеченными в шумной, суетливой толпе. Но обе женщины знали, что игра окончена. За считанные минуты хрупкая стабильность отношений, которую обе пытались установить, рухнула.
Мужчина с биноклем видел, что они ссорились, что Лили залилась слезами и исчезла за серыми каменными воротами базара. Он быстро двинулся за ней, расталкивая локтями прохожих, озабоченный лишь одним: не упустить Лили из виду.
– Где, черт возьми, может быть Лили? Она никогда не уходила одна так надолго!
– Вы же знаете, ходить одной для нее – высший шик, – напомнила Санди. Закинув ноги на поручни балкона и усевшись поглубже в кресло, она наблюдала, как тяжелая грозовая туча собиралась за минаретом. – Она ведь не переносит весь этот звездный антураж. Большинство знаменитых актрис шагу не могут ступить без сопровождения прессы, охраны, ассистентов со студии и собственного парикмахера. А Лили именно это больше всего ненавидит, хотя никто не умеет так эффектно появляться на людях, как она. Лили, конечно, не Гарбо, но весь тот шум, блеск, суету, которые я, например, обожаю, она не выносит.
– Да, но она прекрасно знает, что через десять минут у нас назначена встреча с представителями агентства.
– Ну, может быть, она просто не хочет с ними встречаться. И вообще, почему бы нам не сходить поесть? – Санди поднялась со стула и затянула молнию на своем золотистом комбинезоне. – А Лили к нам присоединится, когда появится.
Но когда Джуди попыталась оставить Лили записку, консьерж кивнул на ключ от номера Лили, лежащий в ячейке.
– Мисс Лили ушла несколько часов назад и с тех пор не возвращалась. Нет, не одна. В сопровождении мужчины.
– Какого мужчины?
– Он не живет в нашем отеле. Может быть, турок. Я не помню, как он был одет. Кажется, в темный костюм. – Служащие самого дорогого отеля Стамбула говорили на безупречном английском.
– Как странно, мы же здесь никого не знаем, кроме людей из агентства, – задумчиво произнесла Санди, когда они прошли в столовую. Джуди молчала.
Пока сотрудники агентства в сверхвежливой манере обсуждали с ними деловые проблемы, на столе один за другим появлялись блюда с заманчивыми названиями: «Обморок святого» (баклажаны, фаршированные помидорами, луком и чесноком), «Наслаждение султана» (тушеная баранина с луком и томатами), «Женский пупок» (пирожные с орехами и взбитым кремом). Потом свет был приглушен, а на сцене несколько пухлых женщин в одеянии из ярко-розового газа начали исполнять танец живота. Их сменил пожиратель огня, а затем на сцене появился укротитель змей. И до двух часов ночи, пока последняя кобра не улеглась обратно в корзину дрессировщика, Джуди не удавалось встать и уйти.
Но, вернувшись в отель, она забеспокоилась еще больше: ключ от номера Лили по-прежнему торчал в ячейке.
– Стамбул – не тот город, по которому девушке стоит гулять с незнакомым мужчиной, – раздраженно заметила она, обращаясь к Санди. – Как бы ни была Лили сердита, она могла бы оставить нам записку. В конце концов, ей же самой будет неприятно, когда ее начнет разыскивать полиция.
Все более ощущая свою вину, Джуди добавила:
– Пожалуй, в полицию нам лучше пока не обращаться. Если Лили решила просто покрутить роман, мы поставим ее в смешное положение.
Санди кивнула.
Едва проснувшись, Джуди набрала номер Лили. Никто не ответил. Тогда, наспех запахнувшись в длинный шелковый халат, она заторопилась вниз, в приемную. Но вчерашняя смена уже ушла. Новый дежурный, очень нервный молодой человек, наотрез отказался выдать ключи от номера Лили. Джуди потребовала, чтобы вызвали директора гостиницы, и вскоре они уже поднимались вдвоем по мраморной лестнице. Встревоженная Санди осталась ждать их в коридоре, за двойной дверью номера Лили.
Джуди в сопровождении директора отеля, быстро пройдя через гостиную, распахнула дверь в спальню. Розовый шелковый балдахин над роскошной старинной кроватью был стянут золотым шнуром, бархатные подушки с кружевной отделкой оказались не смяты, равно как и простыни цвета слоновой кости. Не вызывало сомнений, что постель оставалась именно в том виде, как ее застелила горничная сутки назад.
Санди вбежала в комнату и открыла дверь платяного шкафа. «Все ее вещи на месте». Она заглянула в ванную. На полочке перед зеркалом, как всегда у Лили, была в беспорядке разбросана косметика.
Санди вернулась в гостиную, где застала Джуди сидящей на корточках перед огромным цилиндрической формы свертком в коричневой крафтовой бумаге.
– Лили, наверное, принесла это с базара.
– Может быть, человек, с которым ушла Лили, был торговцем коврами? – задумчиво произнесла Санди.
– А может, она просто встретила на рынке кого-нибудь из знакомых? – предположила Джуди.
Санди всегда говорила людям то, что им больше всего хотелось бы услышать в этот момент.
– Вполне вероятно, что Лили познакомилась с каким-нибудь парнем приятной наружности и решила немного поразвлечься, – попыталась она успокоить Джуди.
Услышав тихий скрип двери, обе женщины радостно вскочили.
– Лили! Слава Богу! Наконец-то… – и вдруг обе разом смолкли. В дверях стоял мальчик-посыльный с огромным букетом красных роз.
– Господи! Кому это пришло в голову присылать нам розы, когда все знают, что мы завтра уезжаем? – в изумлении воскликнула Джуди.
Санди взяла у посыльного букет и с удивлением извлекла спрятанный туда конверт. Не распечатывая, она протянула его Джуди. Та пробежала глазами вложенную в конверт открытку и со стоном отбросила ее в сторону:
– Боже мой! Только не это!
Санди подняла открытку и медленно прочла вслух:
– «Оставайтесь в гостинице, пока отец Лили не даст о себе знать. Он должен будет заплатить выкуп».
– Ну вот, теперь мы хотя бы знаем, что случилось: Лили похитили, – прошептала девушка.
1
15 ОКТЯБРЯ 1978 ГОДА
Не в силах вымолвить ни слова, Джуди стояла посреди гостиничного номера, ошеломленно глядя на великолепный букет красных роз, куда была спрятана записка о похищении. «Это моя вина, – говорила она себе. – Уже второй раз я повинна в страшном несчастье, случившемся с дочерью. Боже! Отчего ты не выкидываешь предупредительный красный флажок, когда человек совершает пусть даже крошечный шаг по пути к катастрофе?! Ведь я же, я уговорила Лили отправиться со мной в эту дурацкую поездку, потому что знала: дома, в Нью-Йорке, у меня просто не будет времени заняться дочерью. И еще доказывала себе, не моя, мол, в том вина, – кто же мог подумать, что потерянный много лет назад ребенок вдруг свалится мне на голову! У меня журнал, дела, благотворительные комитеты, наконец, любовник, который тоже требует внимания. Но эта статья о Лили в „Вэв!“ моих рук дело. Я обязана была предвидеть, что за статьей последует куча неприятностей, и всем нам придется разгребать их огромной лопатой. Если бы только я могла перевести часы на год назад и вернуть все, как было до той нашей первой встречи в отеле „Пьер“.
Стоял теплый октябрьский вечер. Однако огонь в камине гостиничного номера был разожжен, и это придавало дополнительный уют и без того прекрасной комнате с замечательным видом на пурпурный сумрак Центрального парка. Пляшущие языки пламени отбрасывали отсвет на лица двух женщин, шагнувших навстречу друг другу. Джуди ощутила странный, почти животный магнетизм, исходящий от Лили. Глядя на ее черные кудри, волнами спадавшие на складки белой греческой туники, Джуди вдруг по-новому оценила это знаменитое на весь мир лицо с высокими скулами, кажущееся одновременно невинным и хищным, каштановые глаза в обрамлении густых ресниц, блестевшие так, что каждую минуту казалось, будто в них затаилась слеза. Джуди было трудно поверить, что ее дочь, которую она считала умершей, жива и что она – Лили – самая знаменитая кинодива со времен Мэрилин Монро. Было почти невозможно совместить в сознании это сексапильное существо с тем образом, который долгие годы Джуди лелеяла в сердце, – очаровательной, хорошо воспитанной шестилетней девчушки с аккуратно заплетенными косичками.
Джуди всегда казалось, что ее давно потерянная дочь должна быть похожа на нее, однако единственное сходство между двумя женщинами было в очертаниях тонкокостной изящной фигуры. Остальные три женщины в комнате сидели неподвижно, будто загипнотизированные разворачивающейся у них на глазах драмой. Лили сделала нерешительный шаг к Джуди. Пэйган, необыкновенно элегантная в розовом шерстяном костюме, вдруг заметила, что у Джуди и у Лили совершенно одинаковые, «кукольные» руки. Она наклонилась к зеленоглазой женщине в темно-красном костюме.
– Не думаешь ли ты, что нам лучше уйти? – прошептала она, обращаясь к Кейт, сидящей на абрикосового цвета диване.
Кейт Райэн, не в силах отвести взгляда от Лили, только пожала плечами. Она поймала себя на том, что мысленно делает заметки, будто уже пишет статью. Лили неуверенным шагом двигалась навстречу Джуди, та же стояла молча и неподвижно. Кейт уже раскрыла было рот, чтобы что-то ответить, но третья из присутствующих в комнате свидетельниц сцены, элегантная блондинка в платье из голубого шелка, предупреждающе поднесла палец к губам, и все трое зачарованным взглядом следили за тем, как мать и дочь нервно обнялись. Движимые естественным желанием преодолеть боль и неловкость момента каким-то физическим действием, они все крепче и крепче сжимали друг друга в объятиях, но – как отметила Кейт – не поцеловались.
Джуди вдруг всем своим существом осознала, что она в первый раз прикасается к дочери с того самого трагического момента, когда в швейцарском госпитале, где родился ее незаконный ребенок, она протянула трехмесячного младенца его приемной матери. Все сильнее прижимая дочь к сердцу, Джуди поняла, что они обе уже долгие годы нуждались в этом контакте и нужда эта была подобна голоду. И это их объятие было прежде всего утолением голода, а потом уже – жестом тепла, любви и привязанности. И в то же время для обеих это было и жестом доброй воли.
«Это моя дочь, – думала Джуди, ощущая вибрирующее тепло тела Лили. – Я родила эту роскошную женщину; эти дикие каштановые глаза, косая линия скул – когда-то они были частью меня. Я сотворила их. – Она скользнула взглядом по золотистой коже предплечий: – Вот плоть от плоти моей».
«Она не чувствует себя моей матерью», – размышляла Лили, ощущая под руками изящное женское тело в коричневом вельветовом платье. Диковинная смесь облегчения и возмущения родилась в ее душе; она всегда окутывала свою таинственную незнакомку-мать мистическим ореолом, иначе слишком жестоким и грубым представал отказ матери от нее, Лили, в трехмесячном возрасте. Теперь обретя наконец свою родительницу, Лили надеялась, что она обретет и защиту, но, поглядев в глаза Джуди и увидев в них боль, страх и чувство вины, Лили вдруг сама ощутила себя материнской защитницей.
Начисто забыв о трех парах посторонних глаз, наблюдающих эту сцену, Лили едва не расплакалась, вспоминая о бесконечном беспокойстве, нервозности и неуверенности, которыми была окрашена вся ее взрослая жизнь. Теперь она наконец, скорее инстинктом, чем разумом, поняла, откуда они проистекали, – из чувства утраты, не становящегося менее горестным от того, что это была тоска по женщине, которую Лили никогда не видела, по ее «настоящей мамочке» – именно так в небольшой швейцарской деревушке, где прошло ее детство, называла Лили мысленно свою далекую мать.
– Мама? – Лили произнесла это слово тихо, будто пробуя его на вкус, и секунду спустя повторила вновь: – Мама.
Обе женщины подались назад и, рассмеявшись сквозь слезы, почти хором произнесли:
– А ты не такая, как я ожидала!
– Как ты нашла нас? – добавила Джуди.
– Это было совсем не сложно, – ответила Лили. – Я наняла частного сыщика. Он выяснил, что моей матерью должна быть одна из четырех подружек-школьниц, учившихся тогда в Швейцарии, и он пошел по вашим следам, пока мы вас не нашли. – Она обернулась к зеленоглазой женщине в темно-красном костюме. – Труднее всего было с вами, Кейт. Мир оказался полон женщинами по имени Кейт Райэн. Но даже выявив всех вас, мой детектив не мог определить, кто именно та особа, что почти еще подростком родила меня двадцать девять лет назад. Поэтому мне и пришлось организовать эту встречу. – Будто засомневавшись, она вдруг замолчала, нервно покусывая нижнюю губу. – Надеюсь, вы простите меня. И, надеюсь, вы сможете понять, почему для меня было так важно выяснить, кто мои родители и кто такая я сама.
Кейт никак не предполагала, что эта эротическая богиня сможет вызвать у нее когда-нибудь чувство жалости и умиления.
– А мы, в свою очередь, надеемся, – мягко произнесла она, – что вы, Лили, тоже поймете, почему Джуди не могла оставить дочь. В 1949 году шестнадцатилетняя девушка из бедной семьи не в состоянии была позволить себе еще и растить ребенка.
Встревоженная, Джуди спросила:
– А ты… а вы… твоя приемная мать хорошо с тобой обращалась?.. Я никогда не могла простить ей, что она взяла тебя в Венгрию после того, как туда вошли русские.
– Я всегда любила Анжелину, – ответила Лили. – И всегда буду ее любить. Она тоже любила меня и никогда не лгала мне, всегда повторяла, что моя настоящая мамочка придет за мной.
– И она бросилась за тобой, – впервые вступила в разговор элегантная блондинка в платье из голубого шелка. Ее манера произносить слова безошибочно выдавала французское происхождение. – Мы знали, что ты была на каникулах в Венгрии, и, когда там произошла революция, Джуди понеслась через всю Европу к венгерской границе. Там царил хаос: полторы тысячи венгерских беженцев просочились через австрийскую границу и жили в лагерях для переселенцев. Мы поговорили с каждым из них. Но никто не знал, где тебя искать. – Максина вспомнила, в каком неистовстве кляла себя Джуди, когда они бродили от палатки к палатке в лагере беженцев.
Наверное, и Джуди в этот момент вспомнила то же самое – мучительное чувство стыда за то, что она бросила Лили, не сделала все возможное, чтобы найти ее. Закрыв лицо руками, она тяжело опустилась на диван; воцарившееся в комнате тяжелое молчание нарушалось лишь ее всхлипами.
Кейт подняла трубку телефона.
– Появление новорожденного отмечают шампанским, не так ли? – обратилась она к присутствующим. – Интересно, есть ли у них «Крюг» сорок девятого года?
– Я предпочла бы наше шампанское, – отозвалась Максина. – Попроси принести бутылку «Шазаллъ-74».
Посреди бури эмоций, последовавшей за выпитым шампанским, Пэйган вдруг спросила:
– А как насчет прессы? Будем ли мы держать всю эту историю в секрете?
– Она неизбежно так или иначе выплывет наружу, – задумчиво произнесла Максина. – Мы все люди достаточно известные, к нам постоянно приковано внимание публики. Самое позднее через неделю кто-нибудь подслушает наш телефонный разговор или выкрадет письмо и запродаст историю в «Нэшнл инкуайрер» за какие-нибудь пятьдесят долларов. – Она обернулась к Кейт: – Ты ведь журналистка, не так ли?
Джуди вспомнила, с каким удовольствием она читала в прессе смачные подробности о жизни Лили, с тем самым удовольствием, которое порождает описание порока и которое появляется всякий раз, когда речь идет о пикантных историях из жизни Элизабет Тейлор, Фараха Фасетта и Джоан Коллинз.
– Мы сможем уберечь тебя от вранья, Лили. Мы обнародуем правдивую историю твоей жизни, такую, как ты сама расскажешь, – обратилась она к дочери.
– Нет, только не это, – отпрянула Лили в испуге. – Вы же знаете, какие помои на меня выливают. А по такому случаю они особо постараются.
– Не бойся, Лили, – вступила в разговор Кейт. – Я главный редактор «Вэв!», и я смогу держать ситуацию под контролем. Мы напечатаем только то, что ты сама найдешь нужным. – Она обернулась к Джуди за поддержкой. – Если мы берем настоящую историю и делаем ее так, как надо, то все остальные остаются вне игры. Вряд ли кто рискнет браться за тот же сюжет после нас.
– Да, пожалуй, это действительно «правдивая история», – улыбнулась Лили.
И пока Максина бесшумно разливала очередную бутылку шампанского, четыре находившиеся в комнате женщины погрузились в историю пятой – Лили. Тихо и неторопливо рассказывала она обо всем, что случилось с ней после 1956 года: чудесную историю превращения парижской порномодели в кинозвезду мирового класса, печальную историю одинокой души, так же мало способной отстоять свои права и достоинство, как не в силах удержаться на ветках осенние листья в темнеющем Центральном парке.
Было уже два часа ночи, когда Кейт вернулась домой. Стоя в дверях своей огромной спальни, слипающимися, покрасневшими от бессонной ночи глазами она смотрела на мужчину, спящего на их стоящей в углу просторной двухместной кровати. По стенам над изголовьем была развешена коллекция старинных картин и гравюр с изображением тигров. На полу возле кровати валялись пара мокасин, носки, смятый номер «Уолл-стрит джорнэл» и серебряный поднос с недоеденным куском пиццы и опустошенным наполовину стаканом пива. «Том никогда не научится разбираться в еде, сколь бы изысканные блюда я ему ни готовила», – думала Кейт, осторожно, на цыпочках приблизившись к мужу и тряся его за плечо.
– Уже поздно, дорогой, – прошептала она, когда он, растерянно мигая спросонья, вдруг сгреб ее в охапку.
– Ну, как дела, родная? Тебе удалось договориться с тигренком Лили?
– Утром все тебе расскажу. Все отлично, но сейчас я смертельно устала и мечтаю только об одном: завалиться спать. Как жалко, что не изобрели пока машину, которая могла бы тебя раздеть, умыть, почистить тебе зубы и уложить в постель!
– Со мной!
– Ну, это была бы дополнительная услуга и очень дорого оплачиваемая.
В залитой мягким светом ванной комнате в отеле «Плаза» Максина аккуратно вскрыла три стеклянные ампулы, смешала прозрачную жидкость, вооружилась пипеткой, оттянув веко вниз, осторожно закапала несколько капель в глаз и аккуратными движениями стала втирать жидкость в нежную кожу вокруг глаз. Потом розовым кремом она сняла косметику, протерла лицо тоником и наложила тонкий слой регенерирующей эмульсии на нос, щеки и подбородок. По легким морщинкам, прорезавшим лоб, не более заметным, чем прожилки лицевой стороны зеленого листа, она провела кисточкой, смоченной в растворе искусственного коллагена. Потом она перешла к груди. Соски ее благодаря длительному и тщательному уходу были мягкими и розовыми, как персик. Аккуратно повесив на плечики шелковое голубое платье, она облачилась в шелковый пеньюар, отделанный кружевом. Расчесав волосы, она забралась в постель и, открыв записную книжку в кожаном, каштанового цвета переплете, стала делать заметки, пометила то, что завтра предстояло телексом отправить ее секретарю. Потом крупным размашистым почерком она написала записку Джуди, поблагодарив ее за приглашение в Нью-Йорк, и написала ободряющее письмо Лили. Она всегда писала такие письма ночью, независимо от позднего часа, пока еще чувство благодарности не притупилось. Максина была убеждена, что ничто не может позволить человеку пренебрегать своими обязанностями, своим телом и долгом вежливости.
Пэйган растянулась на своей старомодной кровати в комнате «Алгонквина» и в очередной раз попыталась набрать номер мужа.
Было два часа ночи, а значит, семь утра в Лондоне. «Хорошо бы поймать Кристофера до завтрака», – подумала Пэйган, обводя взглядом небольшую уютную комнату. Ее розовое муаровое платье было небрежно брошено на спинку стула, а нижнее белье валялось на малахитово-зеленом ковре.
– Дорогой, это ты? Как собаки? София садится за уроки сразу же, как только возвращается из школы? Ты помогаешь ей с геометрией?.. Извини, но, мне кажется, с тех пор как мы расстались, прошли не сутки, а недели… Да, я встретила Лили, но мне не хочется говорить об этом по телефону… Нет, дорогой, мы не обсуждали возможность спонсорских денег для твоей лаборатории, ты еще более бестактен, чем я… Нет, у нас просто не было случая поговорить о важности исследований по борьбе с раком. – Она откинула назад рыжие тяжелые волосы и, придав своему обнаженному стройному телу более удобную позу, растянулась на кружевном пододеяльнике. – …Да, я знаю, что забыла упаковать мои ночные рубашки, но меня же никто не видит, а когда принесут завтрак, я завернусь в одеяло… О, черт, неужели я опять забыла отправить заказ бакалейщику?.. – Потом очень осторожно, как бы вскользь, Пэйган спросила: – А как ты себя чувствуешь, дорогой? – После его сердечного приступа она всегда беспокоилась, когда была вдали от Кристофера. – …Нет, прошлой ночью я почти не спала. Ты же знаешь, мне нельзя принимать снотворное. Но сегодня я во всеоружии перед лицом бессонницы. Я захватила этот невероятно завлекательный роман – «Угрызения совести»…
Джуди тоже провела бессонную ночь. Она разглядывала персикового цвета стены и гармонирующие по тону, свободными складками свисающие занавески, очаровательные викторианские натюрморты с персиками и виноградом, яблоками и абрикосами. Она была почти рада, что Гриффина не было: он улетел на пару дней на Западное побережье, чтобы наладить выпуск нового художественного журнала – первого из серии издательских начинаний, которые он намеревался осуществить в Сан-Франциско. Только прошлым вечером Гриффин задал Джуди вопрос, которого она ждала от него. Хотя Гриффин и являлся крупнейшим держателем акций в журнале «Вэв!» и уже более десяти лет был любовником Джуди, существовали темы, на которые ей запрещено было с ним заговаривать. И главной такой темой была его супружеская жизнь. Все в их среде знали, что семья его сформировалась давно и прочно еще до того, как он встретил Джуди. Однако уже в те годы этого дьявола Гриффина Лоуэ часто видели в городе с лучшими фотомоделями и начинающими актрисами. Но ни одной из них не удалось увести Гриффина из семьи, от его жены и троих детей; слишком долго карабкался он по лестнице, ведущей к успеху, и теперь не хотел жертвовать ни малой толикой достигнутого положения – ни стабильностью и респектабельностью домашнего очага, ни своими любовными приключениями.
И вот несколько дней назад жена Гриффина его бросила и отправилась со своим любовником в Израиль, чтобы начать новую жизнь в кибутце. Многострадальная миссис Лоуэ дала отставку своему красивому, богатому, веселому и беспутному супругу.
Что не менее удивительно: Гриффин немедленно сделал Джуди предложение. Но еще более удивительно то, что Джуди, ждавшая этого момента десять лет, вдруг поняла, что она не хочет выходить замуж за Гриффина. Слишком уж любил он подтрунивать над своей прошлой женой. И потому Джуди не торопилась занять ее место. Старые привычки умирают с трудом.
В красноватом свете ночника изящная обнаженная фигура чем-то напоминала алебастровую копию; на лисьей мордочке лежащего на кровати человека вдруг появилась доверительная улыбка:
– Нет, нет, нет, дорогой, это совершенно безопасно. Лили сейчас нет, она играет величайшую роль своей жизни. – Он тихо рассмеялся в телефонную трубку. – Я вернусь в Париж в субботу… пообещай, дорогой, что ты сохранишь это еще на пару дней…
Неожиданно мужчина вздрогнул: дверь в комнату была открыта и на пороге стояла улыбающаяся Лили.
– Нет, вы ошиблись номером, – хрипло прокричал он в трубку и, повесив ее, протянул руки к Лили.
– Ты оказался прав, Симон! Все произошло именно так, как ты говорил. – Обняв Симона, она поцеловала его в губы. – Наконец-то я знаю, кто я такая на самом деле и кто моя мать!
Стоял теплый октябрьский вечер. Однако огонь в камине гостиничного номера был разожжен, и это придавало дополнительный уют и без того прекрасной комнате с замечательным видом на пурпурный сумрак Центрального парка. Пляшущие языки пламени отбрасывали отсвет на лица двух женщин, шагнувших навстречу друг другу. Джуди ощутила странный, почти животный магнетизм, исходящий от Лили. Глядя на ее черные кудри, волнами спадавшие на складки белой греческой туники, Джуди вдруг по-новому оценила это знаменитое на весь мир лицо с высокими скулами, кажущееся одновременно невинным и хищным, каштановые глаза в обрамлении густых ресниц, блестевшие так, что каждую минуту казалось, будто в них затаилась слеза. Джуди было трудно поверить, что ее дочь, которую она считала умершей, жива и что она – Лили – самая знаменитая кинодива со времен Мэрилин Монро. Было почти невозможно совместить в сознании это сексапильное существо с тем образом, который долгие годы Джуди лелеяла в сердце, – очаровательной, хорошо воспитанной шестилетней девчушки с аккуратно заплетенными косичками.
Джуди всегда казалось, что ее давно потерянная дочь должна быть похожа на нее, однако единственное сходство между двумя женщинами было в очертаниях тонкокостной изящной фигуры. Остальные три женщины в комнате сидели неподвижно, будто загипнотизированные разворачивающейся у них на глазах драмой. Лили сделала нерешительный шаг к Джуди. Пэйган, необыкновенно элегантная в розовом шерстяном костюме, вдруг заметила, что у Джуди и у Лили совершенно одинаковые, «кукольные» руки. Она наклонилась к зеленоглазой женщине в темно-красном костюме.
– Не думаешь ли ты, что нам лучше уйти? – прошептала она, обращаясь к Кейт, сидящей на абрикосового цвета диване.
Кейт Райэн, не в силах отвести взгляда от Лили, только пожала плечами. Она поймала себя на том, что мысленно делает заметки, будто уже пишет статью. Лили неуверенным шагом двигалась навстречу Джуди, та же стояла молча и неподвижно. Кейт уже раскрыла было рот, чтобы что-то ответить, но третья из присутствующих в комнате свидетельниц сцены, элегантная блондинка в платье из голубого шелка, предупреждающе поднесла палец к губам, и все трое зачарованным взглядом следили за тем, как мать и дочь нервно обнялись. Движимые естественным желанием преодолеть боль и неловкость момента каким-то физическим действием, они все крепче и крепче сжимали друг друга в объятиях, но – как отметила Кейт – не поцеловались.
Джуди вдруг всем своим существом осознала, что она в первый раз прикасается к дочери с того самого трагического момента, когда в швейцарском госпитале, где родился ее незаконный ребенок, она протянула трехмесячного младенца его приемной матери. Все сильнее прижимая дочь к сердцу, Джуди поняла, что они обе уже долгие годы нуждались в этом контакте и нужда эта была подобна голоду. И это их объятие было прежде всего утолением голода, а потом уже – жестом тепла, любви и привязанности. И в то же время для обеих это было и жестом доброй воли.
«Это моя дочь, – думала Джуди, ощущая вибрирующее тепло тела Лили. – Я родила эту роскошную женщину; эти дикие каштановые глаза, косая линия скул – когда-то они были частью меня. Я сотворила их. – Она скользнула взглядом по золотистой коже предплечий: – Вот плоть от плоти моей».
«Она не чувствует себя моей матерью», – размышляла Лили, ощущая под руками изящное женское тело в коричневом вельветовом платье. Диковинная смесь облегчения и возмущения родилась в ее душе; она всегда окутывала свою таинственную незнакомку-мать мистическим ореолом, иначе слишком жестоким и грубым представал отказ матери от нее, Лили, в трехмесячном возрасте. Теперь обретя наконец свою родительницу, Лили надеялась, что она обретет и защиту, но, поглядев в глаза Джуди и увидев в них боль, страх и чувство вины, Лили вдруг сама ощутила себя материнской защитницей.
Начисто забыв о трех парах посторонних глаз, наблюдающих эту сцену, Лили едва не расплакалась, вспоминая о бесконечном беспокойстве, нервозности и неуверенности, которыми была окрашена вся ее взрослая жизнь. Теперь она наконец, скорее инстинктом, чем разумом, поняла, откуда они проистекали, – из чувства утраты, не становящегося менее горестным от того, что это была тоска по женщине, которую Лили никогда не видела, по ее «настоящей мамочке» – именно так в небольшой швейцарской деревушке, где прошло ее детство, называла Лили мысленно свою далекую мать.
– Мама? – Лили произнесла это слово тихо, будто пробуя его на вкус, и секунду спустя повторила вновь: – Мама.
Обе женщины подались назад и, рассмеявшись сквозь слезы, почти хором произнесли:
– А ты не такая, как я ожидала!
– Как ты нашла нас? – добавила Джуди.
– Это было совсем не сложно, – ответила Лили. – Я наняла частного сыщика. Он выяснил, что моей матерью должна быть одна из четырех подружек-школьниц, учившихся тогда в Швейцарии, и он пошел по вашим следам, пока мы вас не нашли. – Она обернулась к зеленоглазой женщине в темно-красном костюме. – Труднее всего было с вами, Кейт. Мир оказался полон женщинами по имени Кейт Райэн. Но даже выявив всех вас, мой детектив не мог определить, кто именно та особа, что почти еще подростком родила меня двадцать девять лет назад. Поэтому мне и пришлось организовать эту встречу. – Будто засомневавшись, она вдруг замолчала, нервно покусывая нижнюю губу. – Надеюсь, вы простите меня. И, надеюсь, вы сможете понять, почему для меня было так важно выяснить, кто мои родители и кто такая я сама.
Кейт никак не предполагала, что эта эротическая богиня сможет вызвать у нее когда-нибудь чувство жалости и умиления.
– А мы, в свою очередь, надеемся, – мягко произнесла она, – что вы, Лили, тоже поймете, почему Джуди не могла оставить дочь. В 1949 году шестнадцатилетняя девушка из бедной семьи не в состоянии была позволить себе еще и растить ребенка.
Встревоженная, Джуди спросила:
– А ты… а вы… твоя приемная мать хорошо с тобой обращалась?.. Я никогда не могла простить ей, что она взяла тебя в Венгрию после того, как туда вошли русские.
– Я всегда любила Анжелину, – ответила Лили. – И всегда буду ее любить. Она тоже любила меня и никогда не лгала мне, всегда повторяла, что моя настоящая мамочка придет за мной.
– И она бросилась за тобой, – впервые вступила в разговор элегантная блондинка в платье из голубого шелка. Ее манера произносить слова безошибочно выдавала французское происхождение. – Мы знали, что ты была на каникулах в Венгрии, и, когда там произошла революция, Джуди понеслась через всю Европу к венгерской границе. Там царил хаос: полторы тысячи венгерских беженцев просочились через австрийскую границу и жили в лагерях для переселенцев. Мы поговорили с каждым из них. Но никто не знал, где тебя искать. – Максина вспомнила, в каком неистовстве кляла себя Джуди, когда они бродили от палатки к палатке в лагере беженцев.
Наверное, и Джуди в этот момент вспомнила то же самое – мучительное чувство стыда за то, что она бросила Лили, не сделала все возможное, чтобы найти ее. Закрыв лицо руками, она тяжело опустилась на диван; воцарившееся в комнате тяжелое молчание нарушалось лишь ее всхлипами.
Кейт подняла трубку телефона.
– Появление новорожденного отмечают шампанским, не так ли? – обратилась она к присутствующим. – Интересно, есть ли у них «Крюг» сорок девятого года?
– Я предпочла бы наше шампанское, – отозвалась Максина. – Попроси принести бутылку «Шазаллъ-74».
Посреди бури эмоций, последовавшей за выпитым шампанским, Пэйган вдруг спросила:
– А как насчет прессы? Будем ли мы держать всю эту историю в секрете?
– Она неизбежно так или иначе выплывет наружу, – задумчиво произнесла Максина. – Мы все люди достаточно известные, к нам постоянно приковано внимание публики. Самое позднее через неделю кто-нибудь подслушает наш телефонный разговор или выкрадет письмо и запродаст историю в «Нэшнл инкуайрер» за какие-нибудь пятьдесят долларов. – Она обернулась к Кейт: – Ты ведь журналистка, не так ли?
Джуди вспомнила, с каким удовольствием она читала в прессе смачные подробности о жизни Лили, с тем самым удовольствием, которое порождает описание порока и которое появляется всякий раз, когда речь идет о пикантных историях из жизни Элизабет Тейлор, Фараха Фасетта и Джоан Коллинз.
– Мы сможем уберечь тебя от вранья, Лили. Мы обнародуем правдивую историю твоей жизни, такую, как ты сама расскажешь, – обратилась она к дочери.
– Нет, только не это, – отпрянула Лили в испуге. – Вы же знаете, какие помои на меня выливают. А по такому случаю они особо постараются.
– Не бойся, Лили, – вступила в разговор Кейт. – Я главный редактор «Вэв!», и я смогу держать ситуацию под контролем. Мы напечатаем только то, что ты сама найдешь нужным. – Она обернулась к Джуди за поддержкой. – Если мы берем настоящую историю и делаем ее так, как надо, то все остальные остаются вне игры. Вряд ли кто рискнет браться за тот же сюжет после нас.
– Да, пожалуй, это действительно «правдивая история», – улыбнулась Лили.
И пока Максина бесшумно разливала очередную бутылку шампанского, четыре находившиеся в комнате женщины погрузились в историю пятой – Лили. Тихо и неторопливо рассказывала она обо всем, что случилось с ней после 1956 года: чудесную историю превращения парижской порномодели в кинозвезду мирового класса, печальную историю одинокой души, так же мало способной отстоять свои права и достоинство, как не в силах удержаться на ветках осенние листья в темнеющем Центральном парке.
Было уже два часа ночи, когда Кейт вернулась домой. Стоя в дверях своей огромной спальни, слипающимися, покрасневшими от бессонной ночи глазами она смотрела на мужчину, спящего на их стоящей в углу просторной двухместной кровати. По стенам над изголовьем была развешена коллекция старинных картин и гравюр с изображением тигров. На полу возле кровати валялись пара мокасин, носки, смятый номер «Уолл-стрит джорнэл» и серебряный поднос с недоеденным куском пиццы и опустошенным наполовину стаканом пива. «Том никогда не научится разбираться в еде, сколь бы изысканные блюда я ему ни готовила», – думала Кейт, осторожно, на цыпочках приблизившись к мужу и тряся его за плечо.
– Уже поздно, дорогой, – прошептала она, когда он, растерянно мигая спросонья, вдруг сгреб ее в охапку.
– Ну, как дела, родная? Тебе удалось договориться с тигренком Лили?
– Утром все тебе расскажу. Все отлично, но сейчас я смертельно устала и мечтаю только об одном: завалиться спать. Как жалко, что не изобрели пока машину, которая могла бы тебя раздеть, умыть, почистить тебе зубы и уложить в постель!
– Со мной!
– Ну, это была бы дополнительная услуга и очень дорого оплачиваемая.
В залитой мягким светом ванной комнате в отеле «Плаза» Максина аккуратно вскрыла три стеклянные ампулы, смешала прозрачную жидкость, вооружилась пипеткой, оттянув веко вниз, осторожно закапала несколько капель в глаз и аккуратными движениями стала втирать жидкость в нежную кожу вокруг глаз. Потом розовым кремом она сняла косметику, протерла лицо тоником и наложила тонкий слой регенерирующей эмульсии на нос, щеки и подбородок. По легким морщинкам, прорезавшим лоб, не более заметным, чем прожилки лицевой стороны зеленого листа, она провела кисточкой, смоченной в растворе искусственного коллагена. Потом она перешла к груди. Соски ее благодаря длительному и тщательному уходу были мягкими и розовыми, как персик. Аккуратно повесив на плечики шелковое голубое платье, она облачилась в шелковый пеньюар, отделанный кружевом. Расчесав волосы, она забралась в постель и, открыв записную книжку в кожаном, каштанового цвета переплете, стала делать заметки, пометила то, что завтра предстояло телексом отправить ее секретарю. Потом крупным размашистым почерком она написала записку Джуди, поблагодарив ее за приглашение в Нью-Йорк, и написала ободряющее письмо Лили. Она всегда писала такие письма ночью, независимо от позднего часа, пока еще чувство благодарности не притупилось. Максина была убеждена, что ничто не может позволить человеку пренебрегать своими обязанностями, своим телом и долгом вежливости.
Пэйган растянулась на своей старомодной кровати в комнате «Алгонквина» и в очередной раз попыталась набрать номер мужа.
Было два часа ночи, а значит, семь утра в Лондоне. «Хорошо бы поймать Кристофера до завтрака», – подумала Пэйган, обводя взглядом небольшую уютную комнату. Ее розовое муаровое платье было небрежно брошено на спинку стула, а нижнее белье валялось на малахитово-зеленом ковре.
– Дорогой, это ты? Как собаки? София садится за уроки сразу же, как только возвращается из школы? Ты помогаешь ей с геометрией?.. Извини, но, мне кажется, с тех пор как мы расстались, прошли не сутки, а недели… Да, я встретила Лили, но мне не хочется говорить об этом по телефону… Нет, дорогой, мы не обсуждали возможность спонсорских денег для твоей лаборатории, ты еще более бестактен, чем я… Нет, у нас просто не было случая поговорить о важности исследований по борьбе с раком. – Она откинула назад рыжие тяжелые волосы и, придав своему обнаженному стройному телу более удобную позу, растянулась на кружевном пододеяльнике. – …Да, я знаю, что забыла упаковать мои ночные рубашки, но меня же никто не видит, а когда принесут завтрак, я завернусь в одеяло… О, черт, неужели я опять забыла отправить заказ бакалейщику?.. – Потом очень осторожно, как бы вскользь, Пэйган спросила: – А как ты себя чувствуешь, дорогой? – После его сердечного приступа она всегда беспокоилась, когда была вдали от Кристофера. – …Нет, прошлой ночью я почти не спала. Ты же знаешь, мне нельзя принимать снотворное. Но сегодня я во всеоружии перед лицом бессонницы. Я захватила этот невероятно завлекательный роман – «Угрызения совести»…
Джуди тоже провела бессонную ночь. Она разглядывала персикового цвета стены и гармонирующие по тону, свободными складками свисающие занавески, очаровательные викторианские натюрморты с персиками и виноградом, яблоками и абрикосами. Она была почти рада, что Гриффина не было: он улетел на пару дней на Западное побережье, чтобы наладить выпуск нового художественного журнала – первого из серии издательских начинаний, которые он намеревался осуществить в Сан-Франциско. Только прошлым вечером Гриффин задал Джуди вопрос, которого она ждала от него. Хотя Гриффин и являлся крупнейшим держателем акций в журнале «Вэв!» и уже более десяти лет был любовником Джуди, существовали темы, на которые ей запрещено было с ним заговаривать. И главной такой темой была его супружеская жизнь. Все в их среде знали, что семья его сформировалась давно и прочно еще до того, как он встретил Джуди. Однако уже в те годы этого дьявола Гриффина Лоуэ часто видели в городе с лучшими фотомоделями и начинающими актрисами. Но ни одной из них не удалось увести Гриффина из семьи, от его жены и троих детей; слишком долго карабкался он по лестнице, ведущей к успеху, и теперь не хотел жертвовать ни малой толикой достигнутого положения – ни стабильностью и респектабельностью домашнего очага, ни своими любовными приключениями.
И вот несколько дней назад жена Гриффина его бросила и отправилась со своим любовником в Израиль, чтобы начать новую жизнь в кибутце. Многострадальная миссис Лоуэ дала отставку своему красивому, богатому, веселому и беспутному супругу.
Что не менее удивительно: Гриффин немедленно сделал Джуди предложение. Но еще более удивительно то, что Джуди, ждавшая этого момента десять лет, вдруг поняла, что она не хочет выходить замуж за Гриффина. Слишком уж любил он подтрунивать над своей прошлой женой. И потому Джуди не торопилась занять ее место. Старые привычки умирают с трудом.
В красноватом свете ночника изящная обнаженная фигура чем-то напоминала алебастровую копию; на лисьей мордочке лежащего на кровати человека вдруг появилась доверительная улыбка:
– Нет, нет, нет, дорогой, это совершенно безопасно. Лили сейчас нет, она играет величайшую роль своей жизни. – Он тихо рассмеялся в телефонную трубку. – Я вернусь в Париж в субботу… пообещай, дорогой, что ты сохранишь это еще на пару дней…
Неожиданно мужчина вздрогнул: дверь в комнату была открыта и на пороге стояла улыбающаяся Лили.
– Нет, вы ошиблись номером, – хрипло прокричал он в трубку и, повесив ее, протянул руки к Лили.
– Ты оказался прав, Симон! Все произошло именно так, как ты говорил. – Обняв Симона, она поцеловала его в губы. – Наконец-то я знаю, кто я такая на самом деле и кто моя мать!