Корепанов Алексей Яковлевич. Призрачный сфинкс

   – Помнится, в школе рассказывали о Фиделе Кастро. Мне вообще-то история на фиг не нужна была, но про Фиделя я запомнил. Сколько их там было, когда они пошли власть захватывать? Главное – ты против самой идеи ничего не имеешь?
   – А хрен его знает, – сказал Саня. – Я – как вы.
   – Ага, – удовлетворенно кивнул Гусев и повернулся к Сергею. – А ты как, Серый?
   – Лонд Гарракс и король – давние друзья. Гарракс не пойдет против короля.
   – Еще как пойдет, дорогой! Побежит! Дружба дружбой, но если есть возможность занять место повыше, о дружбе не думают, я тебе говорю. Мы же короля убивать не собираемся. Может, вообще, он пятым будет. Пятивират.
   – Квинтавират, – поправил Гусева Сергей. – А как же американцы?
   – Пристроим куда-нибудь, – пообещал Гусев. – Марсианин афроамериканский пусть какие-нибудь полезные ископаемые ищет, то же золотишко, а командир… Найдем место и командиру.
   – Ловко! – усмехнулся Саня Веремеев. – Ты, Геннадий, конечно, извини, но замашки-то у тебя чисто диктаторские. Какие там на фиг триумвираты! Сам ведь наверху усядешься – если, конечно, выгорит это бредовое дело, – а нас на конюшню. Или и вовсе в расход…
   – Сдурел, Веремей? – возмутился Гусев. – Это, выходит, ты меня такой падлой считаешь? Спасибочки тебе, дорогой! И ты, Серега, тоже так думаешь?
   – Не знаю, – после довольно долгого молчания ответил Сергей, не глядя на Гусева.
   Гусев крякнул, тяжело поднялся и повесил на плечо автомат. Обвел напарников мрачным взглядом.
   – Ладно, поговорили, – процедил он. – Возвращаемся в лагерь – и можете катиться куда угодно, а я к Мастерам пойду, за оружием. Когда стану диктатором – заходите, кашей и блядями обеспечу.
   Сдернув с головы шапочку, он развернулся и размашисто зашагал к мертвому лесу.
   – А говоришь – втроем, – бросил ему вслед Саня Веремеев, но Гусев не обернулся.
   – Нам всем нужно держаться вместе, – сказал Сергей. – Нельзя отпускать его одного.
   – Согласен.
   Саня Веремеев поднялся на ноги. Сергей тоже встал с поваленного ствола, и они оба направились вслед за претендентом на королевский трон Таэльрина.
   Сергей шел по чужой земле, под чужим небом – и все-таки надеялся, что вот-вот… вот-вот… Вот-вот вновь полыхнут багровые выбросы, ударит в лицо ледяной ветер запредельности – и понесет их в родные края.
   Но стояло вокруг полное безветрие, и этот мир не собирался давать трещину и открывать дорогу назад.
   Гусева они догнали возле деревьев. Гусев стоял и разглядывал белые, как обглоданные кости, ветви с отпавшей корой. Но нет, ветви уже не напоминали обглоданные кости – на них – о чудо! – набухали почки, и кое-где выглядывали зеленые кончики молодой листвы. Мертвый лес оживал!
   Не говоря друг другу ни слова они зашагали дальше, к лагерю – уже вместе. Саня Веремеев тоже, наконец, снял «шапку-невидимку» и расстегнул куртку. День намечался погожий, солнечный, спокойный – очередной день в неведомо каких пределах…
   Уже минут пять они пробирались сквозь зазеленевший сухостой, наливающийся жизненной силой, пробуждающийся от мертвого сна – и Сергея вдруг бросило в жар. Шагающий неподалеку Гусев выругался, а у Сани Веремеева от изумления округлились глаза. Потому что впереди, там, где должен был еще тянуться лес, виднелись многочисленные просветы, в которых что-то желтело.
   – Небо… – просипел Гусев, подняв голову. – Небо другое…
   Да, небо действительно стало другим – не голубым и прозрачным, а белесым, выцветшим, – и походило на застиранную тряпку. Никто из бойцов не заметил, когда оно успело так измениться.
   Не сговариваясь, они бросились к просветам, уворачиваясь от зеленеющих веток. Выскочили из-за деревьев – и ошеломленно застыли на месте.
   Не было впереди ни горных склонов, ни леса, ни лагеря таэльринских воинов. Во все стороны тянулись однообразные барханы – бесконечные копии самих себя, и очутившееся вдруг очень высоко в небе солнце заливало песок жаркими лучами.
   – Приплыли… – срывающимся голосом выдавил из себя Гусев.
   Сергей резко обернулся. Позади тоже не было леса, лес исчез, сменившись пустыней.
   – Похоже, мы уже где-то в другом месте, – растерянно сказал Саня Веремеев.
   Гусев швырнул автомат под ноги, сел и, замычав, с силой ударил по песку кулаком:
   – С-сволочи!..
   Саня Веремеев наклонился, набрал пригоршню песка и принялся недоуменно рассматривать его.
   А Сергею опять вдруг представилось Марсианское Лицо. Лицо издевательски улыбалось, а в бездонных черных страшных глазах беспрерывно мелькало что-то, и отражалось, отражалось, отражалось…

32. Пустота

   «Эй, хватит разлеживаться! А ну-ка, вставай!» – сказал кто-то строгим металлическим голосом, и она открыла глаза. И увидела знакомое розоватое небо с бледными разводами облаков. В спину впивалось что-то мелкое и твердое. Она села, ощутив внезапное мимолетное головокружение – словно что-то сместилось, чуть-чуть изменившись и образовав какой-то новый узор, – и огляделась. Неподалеку, метрах в ста, стоял посреди равнины посадочный модуль, к его боку, как собака к ноге хозяина, жался марсоход. Люк модуля, в нарушение инструкций, был открыт. Невзрачное солнце висело довольно низко, но все-таки давало возможность увидеть, что колеса вездехода чуть ли не до половины занесены рыжей пылью. Похоже, над равниной пронеслась небольшая пылевая буря. Медленно поворачивая голову, она убедилась в том, что все видимые отсюда объекты Сидонии находятся на своих местах, и только сейчас обнаружила отсутствие своего комбинезона. На ней был плотный облегающий черный костюм наподобие трико – обычная полетная одежда, и высокие ботинки, а вот комбинезона не было, словно она забыла его надеть, прежде чем покинуть модуль. И вообще она абсолютно не помнила, когда, как и зачем вышла из модуля под марсианское солнце. И еще это странное, непонятно на чем основанное ощущение того, что тело ее должно быть покрыто глубокими ранами…
   С замиранием сердца она осторожно ощупала себя, каждое мгновение готовая закричать от боли, и облегченно вздохнула, не обнаружив никаких ран. Наверное, ей просто приснился кошмарный сон, и чтобы стряхнуть остатки этого сна, она и выбралась из модуля на открытое пространство. Возможно, это начали проявляться признаки скрытой клаустрофобии.
   Сон настолько затуманил ее сознание, что она никак не могла вспомнить свое имя. Она не хотела думать об этом сне – ей отчего-то казалось, что такие размышления грозят психическим срывом, а то и полным безумием, и поэтому начала перебирать в памяти разные имена, надеясь наткнуться на свое собственное имя. Видимо, она все-таки еще полностью не пришла в себя, поскольку и свою личность, и все окружающее осознавала как-то отстраненно, словно пыталась разглядеть и себя, и мир сквозь толстое мутное стекло. Разбегались врассыпную по темным углам обрывки каких-то невероятных воспоминаний, не позволяя определить свои формы… вернее, она умышленно отказывалась от погружения в эти воспоминания, интуитивно чувствуя, что ни к чему хорошему это не приведет.
   «Вирджиния?.. Патриция?.. Кларенс?..» – мысленно проговаривала она разные имена, рассчитывая на то, что попадание в цель встряхнет и пробудит память.
   Но эти имена скользили холодными ледышками мимо, не вызывая у нее никакого отклика.
   «Мэг?.. Джудит?.. Николь?..»
   Устроившись в «позе лотоса», она попробовала очень-очень осторожно прикоснуться к своим воспоминаниям – нет, не к тому страшному сну, о котором она запретила себе думать, а к другим, касающимся прежней ее жизни.
   Но у нее ничего не получилось. Словно воздвиглась в памяти глухая стена, отгородив ее-прежнюю от теперешней. Она знала, что находится не на Земле, а на Марсе, знала, что она нанотехнолог, что умеет управлять посадочным модулем и водить марсоход – но этого было слишком мало. Она не сомневалась в том, что должна знать и помнить неизмеримо больше – и внезапно поняла, в чем здесь дело.
   Она была нездорова. Возможно, оттого, что подверглась воздействию каких-то неизвестных местных факторов.
   «У меня какие-то психические девиации, – подумала она, растерянно блуждая взором по представляющейся ей почему-то угрюмой громаде Сфинкса. – Надо вернуться в модуль и лечь. Заснуть – и постараться проснуться здоровой…»
   Неуверенно поднявшись на ноги, она, прежде чем направиться к летательному аппарату, обвела взглядом близкий горизонт – и вдруг увидела одинокую человеческую фигуру, бредущую по равнине со стороны древнего испарившегося океана. Человек медленно приближался, и было видно, что тело его полностью обнажено.
   Она стояла, опустив руки, и смотрела, как он подходит все ближе и ближе, и прислушивалась к своим чувствам. Чувства молчали… нет, колыхнулось поначалу что-то, похожее на легкое удивление, мелькнула тень любопытства – и пропала. Словно не живым человеком она была, а зомби, которому неведомы ни радость, ни печаль, ни страх, ни удивление…
   Человек был не очень высок ростом и крепко сбит, на его смуглом лице отливали золотом отрешенные глаза. Он, казалось, нисколько не стеснялся своей наготы и, остановившись в пяти шагах, даже не пытался прикрыть рукой свое не весьма внушительное, но все-таки довольно приличное мужское достоинство.
   Когда человек улыбнулся и произнес несколько слов на совершенно незнакомом ей певучем языке, она поняла, что это марсианин. Настоящий марсианин, что бы там не говорили ученые о невозможности разумной жизни на Марсе.
   – Илла, – полупропел марсианин и плавно повел покрытой легким загаром рукой в сторону Сфинкса, словно приглашая ее туда. – Илла, лао гелли итиоэль…
   Она послушно шагнула к нему и вдруг замерла, оглушенная, пораженная еще одним словом, одним-единственным словом, которое он произнес.
   – Элси… – пропел марсианин.
   И – рухнула глухая стена! Воспоминания сворой сорвавшихся с цепи бешеных псов понеслись в ее сознании, и она закричала от дикой боли, почувствовав, как вновь и вновь терзают ее плоть острые зубы мохнатых лесных чудовищ. Монстры с корнем выдирали ее волосы, рвали когтями комбинезон, с урчанием выгрызали куски мяса, с жутким хрустом дробили кости… Боль была невыносимой, и она заходилась в безумном крике, запрокинув лицо к почерневшему небу с черным диском зловещего солнца – нет, не солнца, а жуткого светила ада! – и отступала, пятилась от марсианина, в котором она узнала Майкла Савински.
   Бежать! Бежать! Бежать с этой сумасшедшей планеты, от этого каменного марсианского чудовища, преобразившего Майкла, поглотившего Аллана, Уолтера и Ральфа – и убившего Ральфа! И пытавшегося убить ее – Элис Рут…
   Бежать!
   Элис, не переставая кричать от боли (или от воспоминания о пережитой боли?), резко развернулась и бросилась прочь от золотоглазого подобия человека, к посадочному модулю. Майкл Савински продолжал стоять на месте, бесстрастно глядя ей вслед, и губы его чуть заметно шевелились, шепча слова древнего языка, слова, которые с прадавних времен не звучали под этим холодным небом.
   Элис бежала, перепрыгивая через камни, хватая ртом обжигающий легкие воздух – в воздухе едва уловимо витал запах больницы. Все ближе и ближе был открытый люк модуля, все ближе и бли…
   …Неспешно поглощавшие свой завтрак воины оторвались от мисок, услышав отдаленный грохот гранат и стрельбу. Испуганно задергали головами расседланные кони. Аллан Маккойнт и Уолтер Грэхем молча обменялись взглядами. Маг Ольвиорн побледнел и закрыл глаза. Нокеры недоуменно повернулись к мертвому лесу.
   Все были неподвижны, все прислушивались – а потом стрельба стихла и на лагерь упала темнота. Не опустилась, а именно упала, обрушилась, как падает в пропасть глыба, как врезается в землю вошедший в смертельное пике истребитель. Темнота навалилась, не дав возможности прозвучать ни одному изумленному или испуганному возгласу.
   И тут же рассеялась, испарилась – так мгновенно исчезают капли воды на раскаленной сковороде. Один кадр сменился другим. И оказалось, что рассеянный или нетрезвый киномеханик не так склеил ленту, потому что очередной кадр оказался из совсем другого фильма…
   Ропот пронесся среди таэльринских воинов, и они повскакивали на ноги, озираясь, позабыв про свои миски и ложки.
   Не было больше вокруг изломанных временем скал, не было мертвого леса. Отряд Рандера в полном составе, вместе с ранеными и конями – так же как и лонд Гарракс, оба американца, маг Ольвиорн с помощниками и Подземные Мастера – оказался на каком-то пустыре, поросшем блеклой, выгоревшей на солнце травой. Чуть поодаль, в низине, трепетала листьями на легком ветру реденькая рощица; среди зелени то тут, то там виднелись вкрапления желтого и багряного цветов – любимых цветов осени. С противоположной стороны пустырь упирался в высокий, некогда белый, а теперь почти полностью грязно-серый забор, сооруженный, как определили не верящие своим глазам астронавты, из железобетонных плит; возможно, такие ограждения воздвигали и где-нибудь на планетах Сириуса или Бетельгейзе, но вообще они были в ходу у цивилизации землян. По ту сторону забора вздымалась в бледно-голубое небо высокая труба из красного кирпича, отчетливо выделяясь на фоне белого, в потеках, длинного шести– или семиэтажного здания, не очень похожего на жилой дом. Скользя взглядом по одинаковым как близнецы окнам с решетками, и Аллан Маккойнт, и Уолтер Грэхем предположили, что перед ними либо тюрьма, либо – и скорее всего – психиатрическая лечебница, потому что ограждение тюрьмы должны были бы украшать несколько рядов проволоки.
   Зажатый между чахлой рощей и забором пустырь с одной стороны переходил в огороды, а с другой стороны оканчивался заваленным всяким мусором кюветом, примыкающим к неширокой дороге, покрытой серым, в глубоких выбоинах асфальтом. Дорогу обрамляли высокие деревья, стволы которых до половины человеческого роста были вымазаны или покрашены чем-то белым, а дальше, еще за одним пустырем с покосившимися, похожими на футбольные воротами, стояли пятиэтажные дома, плоские крыши которых были утыканы штырями телевизионных антенн; кое-где на балконах обосновались и круглые тарелки спутниковых антенн – и участники Первой марсианской смогли почти уверенно предположить, что неведомая сила вернула их на Землю – если только они не попали в очередной сон Марсианского Чудовища…
   Но куда, в какой уголок Земли занес их чужой и чуждый сверхразум?
   По выщербленному асфальту время от времени, тарахтя колесами по выбоинам, проезжали легковые автомобили и грузовики – но астронавты не находили среди них знакомых марок… хотя нет – вот полным ходом пролетел мимо пустыря, словно удирая от полиции, темно-синий джип-«чероки»; за ним, сипя мотором, тащилось нечто тускло-кремовое, напоминающее итальянский «фиат».
   «Возможно, Балканы?» – подумал Аллан Маккойнт.
   «Какой-то осколок советской империи зла, – подумал Уолтер Грэхем. – Может быть, эта… Чечня… Что там еще, кроме Москвы? А, Чернобыль… А может, Санкт-Петербург? Нет, что-то непохоже, провинцией отдает…»
   Ошеломленные, ничего не понимающие воины Рандера молча таращились на автомобили. У самого Рандера был такой вид, словно он только что получил сильный удар по голове. Выражение его лица очень походило на выражение лиц обоих нокеров. Помощники мага Ольвиорна выглядели нисколько не лучше, и только сам Ольвиорн, кажется, сообразил что к чему. С любопытством разглядывая окружающее, он подошел к американским астронавтам и произнес несколько слов. Эти слова прозвучали как вопрос, но Аллан Маккойнт и Уолтер Грэхем ничего не поняли – маг говорил на каком-то неизвестном им языке.
   – Не понимаем, – командир «Арго» развел руками и обратился к ареологу: – Что скажешь насчет идеи телепортации, Уотти? С Марса на Землю – за один миг.
   – Да, возможно, это телепортация, – подумав, согласился Уолтер Грэхем. – Водятся у нас такие муравьи – атта… Их матка, кажется, умеет телепортироваться в случае опасности. Но, возможно, просто продолжается череда миражей.
   – Или же этот сидонийский феномен запросто управляет пространством и временем. – Аллан Маккойнт вздохнул. – Даже если это действительно Земля – наша Земля, – я теперь до конца жизни буду подозревать, что живу в иллюзорном мире, и он в любой момент может рассыпаться или превратиться во что-то другое. И, может быть, страшное…
   Ареолог промолчал. Маг Ольвиорн, стоящий рядом, выслушал их диалог и вновь заговорил на непонятном американцам языке – на языке иного мира, мира, в котором осталось королевство Таэльрин, марги и прочая нечисть…
   – Увы, уважаемый маг, – Уолтер Грэхем дотронулся до руки Ольвиорна.
   – Теперь мы друг друга не поймем…
   Множество вооруженных мечами людей, столпившихся на пустыре у стен больницы, не могло не привлечь внимание местных жителей. От пятиэтажек бежали к пустырю мальчишки, сбавил ход, а потом и вовсе остановился желтый автобус с помятым боком, в окнах лечебницы виднелись лица пациентов, глядящих на невиданное в этих краях зрелище…
   …Гусев еще раз впечатал кулак в рыхлый горячий песок и повторил с ожесточением:
   – Сволочи! Нашли себе рейнджеров на шару! – Он скрутил кукиш и ткнул в разморенное распаренное небо. – Вот вам, засранцам! Хрен я больше куда пойду! С места не сдвинусь, буду сидеть тут, пока не сдохну! В гробу я всю эту хренотень видел!
   Саня Веремеев отряхнул ладони от песка, сунул руки в карманы и принялся бродить кругами, отрешенно глядя себе под ноги. Вид у него был довольно унылый.
   Сергей сбросил куртку, освободился от бронежилета и, положив его на песок, сел рядом с Гусевым. Он тоже не намерен был больше никуда идти. Чего ради? Зачем тащиться по горячим пескам, взбираться на барханы, изнемогая от зноя и жажды, и искать смерть, когда она сама найдет их – тут, на месте. Тут же и обслужит. Сколько они выдержат без воды? Наверное, сутки, не больше…
   – Блин, жил себе не тужил, – угрюмо сказал Гусев, расшвыривая песок носком ботинка, – никого не трогал – и тут на тебе! Накидали полную запазуху – хрен унесешь…
   – Ничего себе не трогал! – Саня Веремеев, даже пребывая в меланхолическом состоянии, не мог удержаться от возражений. – Сидел, примус починял, да? А кто вынуждал бандюков слезы пускать в три ручья? Кто их по почкам да по кумполу лупил со всей дури? Теперь вот и откликнулось…
   – Тебе что, черепушку уже напекло, Веремей? – багровея, зло осведомился Гусев. – Ты хочешь сказать, это Господь Бог нас наказывает? За бандюков?
   – Да ничего я не хочу сказать, – вяло отмахнулся Саня Веремеев, продолжая накручивать вокруг напарников все расширяющиеся круги. – Господь, судьба, рок, стечение обстоятельств, колдовство, чья-то хохма – называй как хочешь, легче-то от этого не будет… Влипли по самые помидоры, и фиг поймешь, кому претензии предъявлять.
   «Сфинксу надо претензии предъявлять, – подумал Сергей. – Только как до него дотянешься? И плевать ему с высокой колокольни на все наши претензии…»
   Над пустыней висела тишина. Было безветренно и жарко. У гребней барханов дрожал горячий воздух, а солнце казалось полыхающей убийственным огнем амбразурой. Даже не имея семи пядей во лбу, можно было сообразить, что долго на такой жарище они не протянут.
   Сергей закрыл глаза. Под веками плавали огненные круги. Он чувствовал, как по спине стекают струйки пота, но пить пока не хотелось. Пока…
   – Ладно, парни, – вдруг решительно сказал Гусев. – Поскулили и хватит. Валить нужно отсюда, а не сидеть на жаре. Почему-то ведь нас именно сюда заткнули, не на дно морское, не на комету какую-нибудь, не в задницу к дьяволу – а именно сюда! Может, там, за горушками этими, оазис с прекрасными озера… – Гусев запнулся, а потом победно вскинул голову. – Или база скоддов, парни! Мы их поперли оттуда, так они сюда передислоцировались. А нас – за ними, чтобы мы их добили до конца. А, парни?
   «А что? – встрепенулся Сергей. – Это лучше, чем поджариться, сидя на месте. Во всяком случае, есть хоть какая-то надежда. А это уже хорошо…»
   – Мозгам твоим солнце полезно, Геныч, – сказал он. – Такие идеи выдаешь, куда там «что-где-когдашникам».
   Гусев горделиво постучал себя согнутым пальцем по лбу:
   – Котелок варит в любом климате. Ты понял, Веремей? – обратился он к Сане, который удалился от них уже метров на тридцать.
   Саня не ответил. Он стоял и внимательно рассматривал какой-то зеленый лоскуток, только что поднятый им с песка. А потом, издав торжествующий вопль, чуть ли не вприпрыжку бросился к напарникам.
   – Вот! Вот, смотрите, мужики! – задыхаясь, выпалил он, потрясая непонятным лоскутком. – Эврика!
   – Какая эврика, че ты мелешь? – озадаченно воззрился на него Гусев.
   А Сергей уже все понял, и вновь почувствовал нисхождение в душу благодати, как тогда, после уничтожения базы скоддов.
   – Дубок, – поднеся свою находку к глазам, громко прочитал Саня Веремеев. – Карамель. Винницкая кондитерская фабрика, Винница, ул. Успенского, восемь!
   – Успенского, восемь, – зачарованно повторил Гусев. – Карамель… Кто же это здесь конфеты жрал?
   – Да хоть верблюд! – Саня Веремеев воздел конфетную обертку над головой, словно знамя. – Карамель «Дубок», Винница! Вин-ни-ца!
   До Гусева наконец дошло:
   – Бля, так нас вернули?
   – Именно!
   – Ф-фу-у! – шумно выдохнул Гусев, но тут же нахмурился. – Стоп, а как эта хрень сюда попала? Что-то я не припомню пустынь возле Винницы.
   – Какая разница, Гусек! – отмахнулся Саня Веремеев. – С самолета упала.
   – Ага, кто-то бросил в открытое окошко. С высоты десять тысяч метров. Ерунда!
   – Неважно это, Геныч, понимаешь? – проникновенно сказал Саня Веремеев. – С самолета, вертолета, дельтаплана, подводной лодки… Главное – сам факт. Пустынь возле Винницы нет, это ты точно подметил, но чай-то мы какой пьем, а? Индийский, «Принцесса Дури»? А сколько от нашей казармы до Индии? Пусть тебе Афанасий Никитин расскажет. Мы дома, пусть в Сахаре, Каракумах или еще в какой пустыне, но – дома! Понимаешь?
   «Или занесло сюда кого-то из нашего мира с кульком карамели «Дубок», – вдруг подумал Сергей и благодати в его душе поубавилось. – А ведь совсем свежая бумажка, не выгорела еще на солнце, и песком ее не засыпало. И прямо возле нас, как по заказу…»
   – Так, парни, потопали, – деловито скомандовал Гусев. – Вернуть-то нас вернули, а выбираться отсюда самим, видать, придется, жопой чую.
   – Веди, Наполеон ты наш, – как всегда не удержался Саня Веремеев, скомкал обертку с коричневыми нарисованными желудями на зеленом фоне и бросил на песок. – Может, пойдем штурмом Винницу брать? Вместо Таэльсана.
   – Замолкни, Веремеич! – с раздражением посоветовал ему Гусев, посмотрел на молча стоящего Сергея и вздохнул: – Эх, а какой был шанс…
   Они успели сделать всего несколько шагов по рассыпчатому горячему пес…
   …Ральф Торенссен сидел в удобном глубоком кресле возле большого окна, перечеркнутого полосками жалюзи. Сквозь полоски синело небо, а из-за приоткрытой фрамуги в комнату просачивался откуда-то снизу приглушенный уличный шум. Ярко-оранжевый комбинезон Торенссена сменился обыкновенным темно-синим цивильным костюмом, и вместо тяжелых ботинок, ступавших по марсианскому грунту, на ногах астронавта были тоже вполне обычные легкие туфли. Перед ним стоял низкий столик с пустой чашкой на изящном блюдечке – Ральф только что допил кофе, – а другая чашка находилась в руках человека, сидящего напротив пилота посадочного модуля космического корабля «Арго» в таком же удобном кресле. Человек был одет в неброский серый костюм без галстука, и лицо у него тоже было неброское, подобное не очень качественно сделанному фотоснимку.
   Человек пригубил кофе, взглянул на Торенссена неопределенного цвета глазами и негромко сказал:
   – Мы получили ответ, мистер Торенссен. – Говорил он по-английски без акцента, но слишком старательно, как на кассетах для обучения. – Разумеется, им ничего о вас неизвестно, но они постараются разобраться.
   Ральф Торенссен внутренне усмехнулся. Конечно же, никто ни в чем не будет признаваться. Не будет подтверждать факт секретной миссии на Марс и участие в этой миссии гражданина Соединенных Штатов Америки Торенссена, равно как и других граждан США. Но это не беда. Информация попадет куда следует, и к нему обязательно придут. Для того чтобы выяснить, действительно ли он тот самый Ральф Торенссен, который в данное время должен находиться не на Земле, а на Марсе.
   Еще когда его, забрав из психбольницы, на самолете переправляли в столицу, Торенссен продумал, как будет объяснять местным спецслужбам свое появление в запертой снаружи больничной палате.
   Вернее, как не будет объяснять свое появление.
   Ральф Торенссен не знал классических слов из советской кинокомедии: «Поскользнулся, упал. Потерял сознание. Очнулся – гипс», – но намеревался придерживаться похожей версии.
   Эксперимент. Он – участник секретного эксперимента, суть которого разглашать не имеет права. Эксперимент вышел из-под контроля, он потерял сознание… А очнулся – гипс! То бишь палата психбольницы в другой стране. Как он туда попал – не имеет ни малейшего понятия. Попал – да и все тут.
   Ральфа Торенссена внимательно выслушали, а потом, не спрашивая его согласия, сделали укол и начали задавать вопросы… И пилот подробно рассказал и о космическом пилотируемом корабле «Арго», и о золотом панцире Сидонии, и о Марсианском Сфинксе с его причудами, и о том, как он, Ральф Торенссен, погиб в походе из королевства Таэльрин, явно не имеющего никакого отношения к Организации Объединенных Наций, к местности под названием «Небесный Огонь», возле которой находилась база пришельцев скоддов – истребителей целых миров…