Он выбрался.
   Щель слишком мала для их ближних сканеров. Эхо-импульсы же выдадут их базу, потому — щель выходит где-то в стороне от основных гротов, вероятность обнаружения при их экипировке и численности… один к двум. Отличные шансы.
   Глаза успели в достаточной степени привыкнуть к свету, чтобы разбирать дорогу по узкому карнизу. Колени колотило крупной дрожью в перенапряженных мышцах, позвоночник звенел раскаленной струной боли, кожа на лбу стремительно покрывалась коростой от пыли из-под приподнятого забрала.
   Правая бровь стремительно распухала — все-таки успел приложиться к каменному выступу, первые бурые капли упали изнутри на бронеколпак, стекая вниз толстой ленивой гусеницей. Тук. Тук. Кровь была замешана на поте и всепроникающей каменной взвеси. В этой бурой гуще было еще полно жизни, Миджер, ты обманываешь себя, говоря, что сил больше нет и путь твой закончен.
   Напевая себе под нос забытую мелодию, там-та-тара-там-тадам, он придирчиво осмотрел склон. Недостаточно устойчив, еще маяк поведет, чего доброго. Нужна нормальная скала.
   Вокруг было тихо и солнечно. Невероятно тихо и солнечно. Здесь не было уже слышно гула машин, пытающихся преодолеть завал, здесь не было даже тех деловитых штурмовиков и разведчиков — враг не спешил засылать к Миджеру своих убийц. Тем хуже для них.
   Жаль, хронометр гермокостюма погас вместе с остальной начинкой. Приходилось довольствоваться внутренним чувством времени, что оставлял подыхающий вместе с ним нейроконтур. Не слишком все эти ухищрения против воли матери-природы ему и помогли. Миджер из последних сил стянул с себя шлем и боком повалился на траву. Все еще тишина, ни свиста, ни рева, ни мелькания ветвей. Как будто не лежат под этими деревьями остывшие трупы. Как будто это утро наступило само по себе, а не после окончания той ночи.
   Так. До предельного времени осталось не более получаса. Недаром так торопятся земляные машины. Они движутся не вверх, они копают вглубь и в стороны, прочь от эпицентра. Уже скоро по туннелям понесутся черные болиды «зародышей». Никому ты не нужен, Миджер, никому ты уже не сможешь помешать.
   Освободиться от пропитанной кровью перчатки оказалось непросто — изрезанные ладони припекло к расколотым пластинам бесполезного экзоскелета.
   В разводах засохшей крови белели сухожилия. Повезло, еще чуть-чуть, и Миджер не смог бы двигать пальцами — там, в трещине, это было равно смерти. А так — с дикой болью, но выбрался.
   Хорошо было бы сейчас просто лежать, прислушиваясь к постепенно отходящему от страшного напряжения телу. Потом проводить последний вздох взглядом и уйти, как уходят рано или поздно все.
   Ладонь осторожным движением отряхнула клапан у подмышечной впадины, где остался лежать забытый веретенообразный предмет. Ребристая металлическая чечевица, ловко ложится в кулак, приятно оттягивает своей тяжестью руку, шевелится в пальцах, теплеет…
   Маяк уцелел.
   Миджер разглядывал переливы контрольного огонька, пытаясь вспомнить. Ах да. Активировать, разбить капсуль, воткнуть в основание — скалу, базальтовую, гранитную, при невозможности — в любую другую.
   Медленно, но нетерпеливо потянулась из маяка трехгранная игла с крошечной каплей на конце.
   Химический реагент мгновенного действия плавил камень, намертво закрепляя маяк в его тотчас застывающей толще. С отчетливым хрустом невиданный клинок вошел в скальную породу на добрых полметра. Раздался тонкий свист, передающая головка маяка навелась по склонению и углу, выискивая в ярком небе только ей известный объект.
   Еще одна серия мелькающих огоньков, маяк целеустремленно замер вверх, наискось через полнеба. И погас. Передача ушла.
   Миджер уронил снова зарядившую крупной дрожью руку на колени и откинулся на потеплевший на солнце валун. Успел, не успел, какая разница. Он истратил на достижение цели не все силы — всего себя.
   И теперь нуждался в одном.
   Отдыхе.
   Усталый мозг стремительно проваливался в бессознательное состояние, за которым, Миджер понимал это со всей четкостью, наступит смерть.
   Почему так тихо… ни одна птица не вспорет своим пронзительным криком залитое синевой небо. Ни шелеста ветвей, ни гула далекой грозы. Абсолютная тишина и мрак посреди солнечного утра.
   Миджер заворочался, зашевелился, превозмогая апатию. Нужна боль, острая, жгучая. Скорча нет, его заменит адреналин.
   Подъем, солдат!
   Не спать! Бороться!
   Помогало плохо.
   Перед глазами плыли круги, мерзкая рябь кислородного голодания отдавалась по периферии зрения, снова начала заливать правый глаз кровью разбитая бровь.
   Да что ж это такое, неужели он не сможет справиться с самым легким своим противником — самим собой?!
   Миджер с горечью подумал, что герой его любимых романов сейчас бы обязательно начал вспоминать своих боевых товарищей, вереница лиц проходила бы перед его глазами, он бы вспоминал их имена… их? Кого — «их»? Он с трудом вспоминал собственное имя.
   Человек рождается один и умирает тоже один — вот горькая правда бытия. Стоит пройти этот путь от начала до конца, чтобы осознать эту простую истину.
   Бойцы сквада погибли, а он пока жив. И призраки его беспокоить не станут, он просто и тихо присоединится к ним…
   Потом. Не сейчас.
   Подняться на локте, удержаться так на секунду, покачиваясь, пока в ушах притихнет этот проклятый звон.
   Подобрать под себя ноги… не выходит, мешают плети мертвого манипулятора, он спутался, валяясь в пыли, оплел лодыжки изжеванным хламом сочленений.
   Ты и здесь мешаешь.
   Распутать его стоило больших усилий и лишней минуты времени. Наконец Миджер сумел, вытягивая из себя последние жилы, разогнуться в спине, поднимая голову над пологим выступом скалы, со всех сторон окруженной буйной зеленью.
   Прямо в глаза ему смотрел штурмовик врага.
   Закопченные жерла орудий, чудом сохранившиеся правые пусковые направляющие, безвольно волочащаяся по земле левая верхняя «конечность», вырванная касательным попаданием правая. Разбитая фронтальная часть сенсорного выступа, капли расплава сверкающими на солнце искрами размазаны по внешней броне, изорванной, местами прожженной.
   Миджер не понимал, откуда у него силы стоять, но как держалась в вертикальном положении эта развалина…
   Покачав головой, Миджер принялся вспоминать, остались ли у него хоть какие-то боеприпасы. Сознание с трудом ворочалось под ватным пологом смертельной усталости, руки начали было что-то нащупывать на поясе, но тут же безучастно повисли двумя плетьми вдоль тела.
   Повалившись обратно на замшелый выступ скалы, Миджер перевел дух и снова поднял взгляд на врага.
   Тот стоял, раскачиваясь, будто тоже готовый рухнуть, нелепо отставив в сторону опорную конечность, водя слепой мордой из стороны в сторону, словно что-то вынюхивая. Враг был слеп и беспомощен, как… как сам Миджер.
   Какая злая шутка судьбы. Истерические смеховые нотки утонули в захлебывающемся кашле. Спазм ослабел лишь спустя несколько минут, оставив на сведенной судорогой ладони разводы каменной пыли из легких.
   Какая злая шутка судьбы. Он карабкался сюда снизу, полз по непроглядной темноте подземелья, мечтая лишь о том, чтобы выйти наверх и встретить свою смерть там, глядя на врага, а не чувствуя его приближение по содроганиям расползающейся под ногами породы.
   Вот — враг перед ним.
   Беспомощный, раздавленный, лишенный остатка воли к жизни Миджер против беспомощного, искромсанного, полуживого механизма.
   Нет в этой безумной сцене ни показной отваги, ни гордости, ни даже последней предсмертной ярости, когда бросаешься вперед, подобно книжным героям, назло врагу, не давая ему утолить жажду мести.
   Бесполезно.
   У врага нет жажды мести. А у Миджера нет ни капли гордости за свою победу, ни грамма желания что-то кому-то доказывать.
   Есть только бесконечная слабость да застилающая глаза чернота.
   А ведь хочется, безумно хочется просто их закрыть и погрузиться в эту тьму, чтобы ни звука, ни вспышки, ни боли, ничего.
   Но что-то мешает. Что-то незавершенное.
   И этот маячащий в отдалении остов.
   Он победил его, Миджер Энис победил их всех, таких умных, таких быстрых, таких безошибочно-холодных. Таких бессмысленных в самом своем существовании.
   А ты сам? Какой смысл в тебе? В твоем существовании?
   Послать сигнал и ждать. Ждать, ждать…
   Ждать.
   Что может быть мучительнее.
   Он не чувствовал за собой этой победы, не было в этом нелепом театре теней ни слова об отмщении за погибших товарищей, ни слова об избавлении его родного Имайна от чудовищного бремени бесконечной бессмысленной войны. А что было? Сумасшествие? Безумие? Бред воспаленного сознания?
   И это тоже.
   Миджер со стоном снова оторвал голову от гладкого теплого камня.
   А ведь они тоже узнали. Что он послал сигнал.
   Все просто. Там, в небе, сейчас разворачивается во всю свою убийственную мощь орудие возмездия. Теперь, после сигнала, уже нет смысла прятаться. Сверхчувствительные датчики врага не могли не заметить всплеск энергии. Они быстро, очень быстро реагируют. Группировка врага широким фронтом сейчас на полном ходу движется во все стороны от предполагаемого эпицентра поражения. От него, Миджера.
   Враг постарается отвести все возможные силы, оставить боеспособными максимальное количество боевых единиц. Отстать — значит погибнуть. Штурмовики несутся в одиночестве. Быстроходные рейдеры попарно несут на себе громоздкие «муравейники» ремонтников. А глубоко под землей по расчищенным промоинам карстовых систем пытаются перемещать то, что должно было спустя какие-то часы стать матрицей, началом механического цикла воспроизводства.
   Последним — уже не успеть. Но они постараются, сделают все…
   Потому и оставили добивать Миджера эту колченогую развалину. У них тоже есть своеобразное чувство юмора.
   Миджер хрипло рассмеялся, слепая морда железного зверя снова метнулась в его сторону и принялась с удвоенной силой «принюхиваться».
   Бесполезно. Не осталось на нем ни единого функционирующего блока. А вот он сам — почему-то жив. Человек снова оказался сильнее своих несовершенных творений. Что же будет с человечеством, когда оно однажды встретится с создателями этих… чудовищ.
   Миджер зашарил пальцами по гладкому камню. Где-то здесь… он помнит трещину…
   Обломок удобно лег в почерневшую ладонь. Нужно заканчивать этот затянувшийся спектакль.
   Замах, бросок, облачко каменной крошки взметнулось над шишковатым «лбом» машины. Та потратила на ориентацию в пространстве всего мгновение. И прыгнула вперед.
   Миджер со спокойной душой наблюдал за этим последним для них обоих прыжком. Все, однажды начавшееся, однажды заканчивается. Иначе в нем нет смысла.
   Впрочем, в нем нет смысла в любом случае.
   Плотная тень накрыла их на мгновение, пронесшись в небесах. Даже этой, скромной, бессмысленной теперь победы врагу не досталось.
   Миджер со все тем же безумным спокойствием проследил в воздухе пологий полет дымящихся обломков. Один из них просвистел у самого лица, не закрытого даже хрупкой броней забрала. Но и это не заставило Миджера пошелохнуться.
   Спасательная группа. Они нашли его.
   Его.
   Хриплый, надтреснутый, неузнаваемый голос захохотал во все горло, и мучительный этот смех, подхваченный ветром, понесся по камням куда-то вдаль.
   Следы копоти на земле напоминали пятиметровую кляксу, с расходящимися в стороны веерами металлического рассыпного хлама, похожие следы оставляет брошенный с большой высоты пузырь с водой. Врага накрыли с лету, точно и уверенно. Вот как бывает. Колченогая тварь даже до него, бессильного, беспомощного, не смогла добраться. Маленькая месть не удалась.
   Прощай, несостоявшаяся смерть. На этом свете ничего нельзя планировать.
   Десантный бот завершил круг, прощупывая местность своими сканерами в дополнение к всевидящему оку стремительно разворачивающейся по ту сторону неба спутниковой сети. Еще пару раз рявкнули боковые турели, но это была лишь перестраховка рвущегося в бой бортстрелка — больше в пределах нескольких километров не обнаруживалось и следа посторонней активности. Навигатор-инженер еще раз сверился с данными космической разведки и вывел замыкающуюся петлю курса на точку первого контакта.
   Боец в истерзанном разведывательном гермокостюме лежал, раскинувшись, в нескольких шагах от края воронки — еще мгновение, и спасти его от атаки невесть откуда взявшегося здесь вражеского штурмовика уже бы не удалось.
   На голове бойца почему-то не было гермошлема, силовые перчатки валялись на камнях, больше похожие на ворох изъеденного кислотой железа. На поясе выжившего в расплющенном гнезде бесполезно болтался один из четырех манипуляторов. От него тянулась борозда в ту сторону, откуда боец пришел. Ни оружия, ни прочей амуниции в пределах видимости не наблюдалось. Боец неотрывно смотрел на небо, и только по слабым колебаниям грудной клетки приборы внешнего наблюдения свидетельствовали, что он еще жив.
   Команда «на выход» рявкнула по общему каналу, и сквад облаченных в тяжелую броню штурмовиков ринулся вниз меж ребристых створок бокового люка. Паучьи лапы манипуляторов прогрохотали по внешней броне, высекая видимые даже днем фонтанчики искр.
   «Время — три мин, в огнеконтакт не вступать, строй не ломать, пошли».
   Речитатив сержанта был отрывист и сдержан. Нужно было попытаться найти то, что осталось от боевых товарищей этого счастливчика. Живых бойцов в этом секторе, увы, приборам больше обнаружить так и не удалось.
   Сержант с двадцатиметровой высоты следил, как капрал со своим примаром проверяют состояние выжившего. Там, внизу, ему сегодня делать было нечего.
   «Сардж, ты подумай. Он не из десанта».
   «А точнее?»
   «Это доброволец-проводник. У него местный нейроконтур, выгорел почти целиком, не справился».
   Как же справился тогда его биологический носитель… Единственный в этой мясорубке. Парню очень повезло. Очень. Им всем очень повезло, всей этой несчастной планете.
   «Перенесет транспортировку?»
   «Да, но нужно торопиться. Шок отходит, будем подавлять реакции организма. Постараемся довезти».
   Там-та-тара-там-тадам. Держись. Держись.
   «Поднимаем».
   Бот по команде ухнул вниз на добрых десять метров, едва не шаркнув отбойником о скалу. Со свистом выстрелили в воздух мгновенно твердеющие от впрыснутых катализаторов упругие струны каркаса. Поверх образовавшейся конструкции пристегнули полотно, аккуратно уложили парня в образовавшиеся носилки, затем три пары манипуляторов перенесли основу медицинского кокона вместе с пациентом в тамбур бота и дальше в кабину, оставляя проход остальным.
   «Минус два-пять сек».
   Ни единого залпа так и не разорвало окружающую тишину, однако бойцы возвращались небывало молчаливые — найти удалось немногое. В пластиковые пакеты с шипением укладывались залитые кровью перчатки, обломок гермошлема, обрывок покрытой копотью брони — то самое большее, что удалось отыскать на месте столкновений с врагом. Только одна пара вернулась с тяжелым грузом — десантник выглядел почти живым, луч прошил его насквозь, войдя в горло и выйдя через затылок. Даже выражение этих мертвых глаз осталось прежним, только остекленело.
   Больше тел не обнаружено.
   «Отрыв!»
   Пол качнулся, с ним качнулся и сверкающий утренней зеленью пейзаж за окном. Бот взял курс на базу.
   Миджер продолжал отрешенно наблюдать за манипуляциями своих спасителей — его конечности оплели антисептические манжеты, под них упрятались шлейфы трубок внутривенного вливания, подключился центральный, густая, почти черная его кровь побежала по трубке куда-то в глубины портативного регенерационного аппарата. От кислородной маски он отказался — глядя прямо в глаза, молча покачал головой, и от него тут же отстали.
   Зашуршал сканер, заливая его кисеей пронзительного света, лопнула струна и свет тут же устало погас, оставив после себя багровые разводы.
   — Парень, ты легко отделался.
   Сержант заговорил с ним на языке матерей. Как давно он его не слышал. Со вчерашнего вечера.
   — Два десятка трещин в костях, три хороших вывиха с разрывом связок, сильно ушиблены внутренние органы, следы глубокого термического ожога в нескольких местах, порезы, жеваные повреждения крупных мышц, два осколка ребер в печени, кровоизлияния, нехорошие затемнения в легких. Повреждений много, но ты, парень, все равно легко отделался. Тебя определенно сумеют привести в чувство. Хуже дела с нейроконтуром и всей системой протезирования, это займет некоторое время, но тоже поправимо.
   Миджер едва заметно кивнул, лишь бы сержант уже от него отстал.
   — Так что ты не волнуйся, держись. Выжить в этой мясорубке, это надо особое счастье иметь. Не отдавай его просто так.
   И отвернулся. Что и было нужно в тот момент Миджеру.
   Краем глаза он следил, как бойцы сквада о чем-то друг с другом вполголоса переговариваются, искоса глядя в его сторону и нет-нет да и прикладываясь к плечевым сенсорам — прикосновение, и сразу впрыск дозы скорча в кровь.
   Бойцы все еще находились в лихорадке несостоявшегося боя, им еще было дело до погибших у этих треклятых пещер товарищей. Они были похоронной командой, и они сознавали это, заливая досаду и стыд новой и новой волной скорча.
   Миджер с удивлением поймал себя на раздражении. Это была первая эмоция, что проснулась в светлеющем стараниями полевой медицины сознании. Его извечный страх не вернулся. И впервые за последние годы Миджер почувствовал, что не хочет скорча.
   После всего того казавшегося бесконечным пути из засыпанной взрывом пещеры ему хотелось одного — чтобы его оставили одного. И еще… и еще, какое-то подспудное раздражение терзало его изнутри, пробуждаясь вместе с ним, оно росло откуда-то изнутри, из его памяти, из его…
   — Сардж!
   Слово получилось невнятным и глухим, как будто ушло в Вату. В ржавую техническую вату.
   — Ты звал, боец?
   Миджер мучительно шевелил во рту языком, растаскивая вязкую слюну по зубам. Шумным глотком горький комок упал в пищевод. Теперь можно говорить.
   — Атака… атака состоялась?
   Сержант коротко бросил взгляд в пространство — сверялся с хронометром нейроконтура.
   — Минус двадцать одна. В полете тряхнет. Не волнуйся, все будет ок. Так, инж?
   «Так точно, сардж».
   Значит, он все-таки успел. Если это не удар вслепую по максимально достоверным целям. Он до сих пор не уверен, что маяк сработал… проклятие.
   Там-та-тара-там-тадам, почему никак не исчезает эта мелодия?
   — Сержант, наверху получали мои записи? Или вы нашли меня…
   — Я же сказал, не волнуйся, ляг обратно. Сигнал получен, подтверждение от штаба пришло. Я понимаю, что мы не могли тебя так быстро найти. Я же говорю — тебе просто повезло, курсоуказание просто вывело нас точно на тебя, сканеры бы ничего не дали — слишком большая территория. Похоже, вы дрались точно там, куда шли. Отойди вы в сторону километра на три — мы бы не успели тебя забрать. А сигнал твой наверху получен, в точности как и другие, до того. Ты успел, ты сделал свое дело.
   Почему он не чувствует долгожданного облегчения? Будто цель его была — в другом, не в треклятом сигнале.
   Миджер отвернулся от продолжавшего его увещевать сержанта, прикрыл веки, притворяясь безумно усталым, которому дай только волю — заснуть. Он и правда смертельно устал. Но сон не шел, как не шло успокоение. Чего-то в этом всем ему недоставало. Только чего?
   Сквад принялся по расчету проверять закрепление блоков в гнездах, проверили и оборудование вокруг лежанки Миджера. Готовились к грозе. Гроза сегодня будет знатная, подумал он.
   Пискнул у изголовья переговорник, едва слышимый через прикрытый фонарь штурмового шлема голос сержанта что-то сосредоточенно забубнил, потом смолк, выслушивая ответ. Начальство в штабе суборбитального флота желало лично, не через текстовый канал, расспросить о ходе операции спасения. Могильщикам сегодня повезло — спасли хоть кого-то. Бесполезного планетника из сил самообороны.
   — Парень, тебе привет из штаба. Тебя там ждут… м-м… люди. Они хотят с тобой встретиться.
   Миджера позабавила нотка неуверенности в словах сержанта. Такая сомневающаяся пауза между словами. Кто там его, Миджера, может ждать? Делегация с цветами? Вряд ли они пустят сейчас к нему маму… мама.
   Да, дома его ждала мама. Мысленно она его уже похоронила, Миджер это знал, чувствовал. Так же она отнеслась когда-то и к отбытию отца на фронт. Сразу смирилась со смертью. И после этого радовалась любому вернувшемуся, как будто они восставали из могил. Отец не вернулся. Чуда не произошло. Миджер вернулся. Чудо произошло.
   Он глядел на чистое небо Имайна в узкую щель иллюминатора до самого момента, когда оно вдруг вспыхнуло и сразу потемнело. Удар сотряс бот гораздо позже.
   И наступила долгожданная тишина.
   Миджер возвращался домой. Играла в голове свое там-та-тара-там-тадам странная песня.
   Но лучше бы его там никто не ждал.
 
   Я стоял на балконе одного из средних уровней, скукожившись под неожиданно сильными порывами сырого ветра.
   Я плохо помнил, как туда попал, и совсем не представлял, что делать дальше. Все то, что осталось за моей спиной, в прошлом, казалось миром теней, в котором ничто не было реально, где царили оживленные чьей-то неведомой волей безжизненные фантомы, холодные призраки того, что другие называли жизнью.
   Я, Майкл Кнехт, вырвался из расставленной на меня, меня одного, ловушки. И теперь пытался понять, какие мои воспоминания имели хоть толику общего с реальностью.
   Голова раскалывалась от сомнений, поскольку то, что творилось в последние дни, месяцы, долгие годы, предстало теперь передо мной в совершенно ином свете. Мне чудилась клетка, достаточно просторная, чтобы загнанный в нее зверь не подозревал о своем пленении, но достаточно прочная, чтобы он даже не помышлял из нее бежать, почитая ее существование за очередной смутный закон природы.
   Да, точно так могут подумать о своей жизни буквально все жители планеты Земля, но по какой-то прихоти судьбы мне было даровано несчастье видеть истинный облик этих стен, чувствовать в себе силы их разрушить, вернуть себе волю, попробовать вновь обрести смысл жизни, без гнета этого холодного сосредоточенного на тебе взгляда.
   Я его и сейчас чувствовал, несмотря на дальность расстояния, он был таким же острым, таким же неумолимым. Он от меня что-то хотел. Ему было мало моей боли, мало потери Коры, мало моего одиночества. Я чувствовал — даже то, с какой легкостью я покинул его казавшееся непреодолимым узилище в глубинах безымянной башни, не впечатлило его ни на секунду. Он продолжал меня вести. И это приводило меня в ярость.
   Я знал, что мир вокруг меня существует, хрустальные царапины на моей коже невозможно подделать, но законы этого мира не желали вступать в согласие с известными фактами, мне приходилось вертеть их так и сяк, борясь с тошнотой, подкатывающей к горлу, стараясь отвлечься от гулко стучащего в моей голове метронома.
   Нужно что-то делать.
   Я заставил себя разомкнуть веки навстречу ветру, выпрямляясь перед невысокими перилами балкона. Средние уровни. Граница водораздела между верхним и нижним мегаполисом. Здесь уже дует ветер, сюда заглядывает солнце, но здесь все равно пахнет смрадом жилых этажей.
   Наверху — то же, что внизу, только выглядит все чуть краше и чуть шире открываются горизонты. Болото, слегка прикрытое ряской и туманом человеческих испарений. Ни у кого нет шанса из него выбраться. У меня — есть.
   Дрожь по спине. Какие кошмарные мысли меня посещают после неожиданного освобождения. Смотри, как высоко отсюда падать — я перегнулся через поручень, вглядываясь в изрезанный электроканатками и стальными прочерками монорельса клубящийся мрак. Ты сумел забраться высоко. Всего каких-то два дня назад ты червем полз в жарких глубинах подземных ярусов, пытаясь просто заработать денег, и вот, ты уже наверху — а что изменилось? Одни загадки сменились другими, сил прибавилось, но прибавилось ли знания об окружающем меня мире…
   Увы.
   Оглянись вокруг, ты полагаешься на свой новообретенный хрустальный мир, но ты не понимаешь, что он такое. Ты попал в поле зрения чужой воли, но не знаешь ничего о её целях.
   Я стоял и вспоминал, что у меня было и чего я лишился, похоже, навсегда.
   Мой дом… вряд ли я туда когда-то вернусь. Мама… мама умирает в больнице, но я так и не знаю, чем ей помочь. Мартин — скорее всего остался пленником той башни на далеких окраинах. Кора — просто исчезла.
   У меня не осталось ничего.
   Что же мне теперь делать.
   Стоило ли с такой поспешностью бежать из того места, где у меня было куда больше шансов получить ответы на свои вопросы? Стоило. Потому что мне нужно учиться выбирать собственную дорогу. В том возрасте, в котором я неожиданно встретил самого себя, это непросто. Но нужно постараться.
   Холодный сырой ветер промозглой ладонью плеснул мне в лицо горсть изрядно кислых на вкус брызг. Утираясь, я усмехнулся. Ладно, стерплю, в последний раз.
   Кроме пути назад, в неизвестность глубин той безымянной башни, у меня еще оставался путь вперед. Некто, думая, что дело выгорит, или просто надеясь на возможный удачный исход операции, отправил Мартина и его бригаду на задание. Даже зная Мартина, мне теперешнему было сложно представить, каких усилий стоило неведомому заказчику уговорить его на эту «тему». Ему был выдан на руки план коммуникаций, сам по себе стоивший, должно быть, немыслимых усилий и денег, но на вопрос, куда же он идет, ответа так и не было получено. И все равно Мартин пошел. Это было возможно только в том случае, если заказчик и в самом деле не обладал такой информацией. То есть если в этом и состояло это странное и столь неудачное предприятие. Узнать, что это за башня.