Корнеев Роман. Время жизни

   — И теперь, если все всё поняли, прошу по кабинам. Если кто-то нервничает, можете не волноваться — тест пройдет в автоматическом режиме, все вы будете без сознания.
   Миджер ничего такого не чувствовал. Боялся он смерти, падающей с небес. Бояться дурацкой машины, забирающейся тебе в мозг, было глупо.
   Затылок обдало испариной холода, два коротких укола — имплантаты неприятно уперлись в кости черепа. Сколько раз Миджера убеждали инструкторы, объясняя, что имплантная сеть имеет ячейки в несколько микрон и никуда «упираться» ее элементы не могут физически, ему было все равно — субъективные ощущения оставались. С оглушительным хрустом инъектор пропорол кожу у основания шеи, на глаза надвинулся шлем проектора, и тут же все угасло, оставив его в одиночестве в мире пустоты и тишины. Как он ни силился, не смог заметить ничего значительного, только две или три ошалелые мысли метнулись под сводами его черепа.
   Мир вернулся почти мгновенно.
   В розовых и черных сполохах Миджер выбрался из кокона ложемента, голова гудела, затылок при каждом движении пронизывала тупая боль. Потрясающе. Только этого счастья не хватало.
   — Курсант, ты в порядке?
   — Да, да, все хорошо. Я что-то немного не в себе.
   — Бывает, вас сегодня погоняло. Ты дольше всех продержался, молодец.
   — Да? Это что-нибудь означает?
   — Выносливость к нагрузкам хорошая. Впрочем, это может ничего не означать. Ступай, результаты тестов будут только завтра к вечеру. Тогда и поговорим.
   Миджер не стал дерзить, хотя его тянуло сказать сержанту какую-нибудь грубость. Руки тряслись крупной дрожью, ноги были ватными. То ли от инъекций, то ли от тренажера этого. А может, вчерашний треклятый скорч сказался. Надо домой, отлежаться… вас бы так.
   Выйдя на свежий воздух, Миджер попытался тряхнуть головой, но только взвыл от боли. Мир вокруг плыл и совершенно не собирался возвращаться к норме. Хотя зря он так с сержантом. Что-то ему подсказывало, что там, в высотах гравитационного колодца, пилоты переносили и не такое. Потому что терпению этому ценой была жизнь — их и их товарищей.
   Посыпанные песком дорожки петляли в неверном свете звезд и далеких фонарей, уводя Миджера все дальше от дома. Сколько он просидел в этом треклятом коконе, что уже так темно? Перед глазами продолжали плясать зеленые светлячки, и это тоже не помогало. Миджер споткнулся о что-то неразличимое в темноте, с глухим криком повалившись на землю.
   Кто тут камней набросал…
   Ушибленное колено ныло, голова кружилась как и прежде. Безобразие, форменный кошмар. С трудом припоминая, не забыл ли он фонарик дома, Миджер полез в карман. Узкий луч света вонзился в сгустившуюся плотную темноту, выхватывая из ее глубин какое-то дерево, белое полотно дорожки, его собственные пыльные ботинки. Так. Надо домой, сейчас же.
   Кое-как поднявшись, Миджер с сомнением огляделся. Так, где же это мы… ага. Шум в голове немного улегся, даже глаза понемногу приходили в себя. А он не так уж и далеко ушел, крюк выйдет, но ничего, до дома если быстрым шагом — минут пятнадцать.
   Странно, но такая полутрусца-полушаг ему удавалась лучше. Чем же это его накачали. С вояк станется. Миджер размеренно задышал, выгоняя из легких этот кислый привкус, вон, смотри, звезды — не мерцают, не мельтешат перед глазами, смотрят на тебя холодно и безучастно. Так и нужно звездам.
   Вон, даже деревья поприжались, прячутся. Наступит ли когда-нибудь новый день? Или теперь всегда будут царить ночь и холодные звезды? Деревья об этом не знают. А ты сам?
   Миджер разглядел свой дом задолго до того, как смог различить слабый фонарь над дверью — поверх крон обрисовывался скат крыши. Говорят, именно так — темным пятном на фоне звездного моря — выглядят конструкции космических баз, не подсвеченные навигационными прожекторами. Холодный ребристый осколок пустоты и мрака.
   Для пилотов штурмовиков этот металлический лед был домом. Миджер иногда почти понимал, что они должны при этом чувствовать. Но сейчас его бросило в дрожь при этой мысли. Надо сказать матери, пусть включит свет, эта темнота его пугает.
   С тоскливым, протяжным скрипом дверь открылась, пропуская Миджера внутрь. Прихожая встретила его теплым запахом старой пыли, а еще едва уловимым ароматом свежей выпечки — мать редко баловала сына подобными излишествами, мука была большой редкостью, промышленности было невыгодно производить такой непрактичный продукт, проще забросить на орбиту неприхотливый штамм дрожжевой культуры, способной производить биомассу, похожую после термообработки на обычный хлеб грубого помола.
   Мать где-то все же умудрялась раздобыть все необходимое, какой смысл в жизни, если не можешь себе позволить даже такую малость. Миджер заглянул на кухню, где в электропечи уже подходили яично-желтые сдобные полусферы. На столе располагалась извлеченная на свет ручная мельница. Да уж, раритет неизвестного возраста и туманного происхождения. На ней у них в семье было принято изредка молоть кофейные зерна. Хм, мы что-то празднуем?
   — Мам, ты где?
   — Тут.
   В соседней комнате завозились, прошелестел клапан воздушной подушки, на пороге показалась мама. В руке она сжимала пластинку книги, отсюда не разобрать название, что-то, кажется, знакомое…
   — Что читаешь?
   — Остоженко. Помнишь, я читала тебе в детстве?
   — А, сказки… давно в руки не брал. Интересно, как бы оно сейчас…
   — Ты вообще мало читаешь в последнее время.
   — Да брось, мне некогда, да и не до того. Вот сдам зачеты на курсах, тогда можно будет расслабиться…
   Миджер пропустил матушку к столу, та что-то бормотала себе под нос, но вслух ничего не сказала. В круге света показался плотный пахучий мешочек с кофе. Удивительный запах, Миджер очень любил его в детстве, за этим запахом, казалось, прятались невероятные тайны, ну разве обычное дерево может давать такие поразительные плоды, потрясающе.
   Сейчас ему и по отношению к кофе было «не до того». Разве что маменькины пирожки заставляли при мысли о себе глотать горькую слюну.
   — Помочь?
   — Да что там, переодевайся, садись. Вон у тебя руки трясутся, еще уронишь, чего доброго.
   — А, ну да…
   Миджер вышел к себе, быстро переоделся, покидав грязное белье в приемник. Странно, он не заметил, что весь покрыт вязким холодным потом.
   Струи воды скользили вдоль его мыслей, потихоньку приводя в себя. Хорошо хоть воды на Имайне предостаточно — ходили слухи, что на некоторых мирах с ней было туго, особенно когда начали прерываться дальние грузовые трассы. Ну и в космосе — рециркуляторы были громоздки, биофильтры постоянно нуждались в замене, так что воду приходилось строжайше экономить, на станциях, по рассказам ветеранов, воняло так, что слезы из глаз с непривычки. Источником воды служили контейнеры с твердым водородом — с кислородом было легче, чем с водой. Иногда даже использовали в рециркуляторах лед редких в свободном пространстве комет. Куда там душ принимать — оботрись дезинфектантом и топай.
   «Хорошо, что я здесь, дома, а не там».
   Миджер вернулся как раз вовремя — мама выкладывала на стол горячую выпечку, на огоньке булькал кофейник. Впившись зубами в хрустящую корочку, он сделал маленький глоток пахучего напитка. Металлический привкус почти исчез, заворчало в животе, кровь бросилась к лицу. Хорошо. Теперь — хорошо.
   — Мам, я забыл спросить, что празднуем?
   — Как, ты забыл? Сегодня День Возвращения.
   Миджер хмыкнул. А он-то думал… совсем из ума выжил, за Всеобщим календарем бывало сложно уследить. Для матери День Возвращения был еще и не просто памятью об окончании Века Вне, в этот день, три террианских года назад, вернулся дядя Остин. И не вернулся отец. Зачем ей нужно — вот так, каждый раз напоминать самой себе. Он не знал.
   — Почему дядю не пригласила?
   — Он не захотел. Точнее, сказался занятым, но ты же знаешь, он не любит… почти как ты.
   — Я? Ну да, я. Только у него куда больше поводов для этого празднования, пусть уж лучше со своими товарищами. Что ему тут молчать с нами…
   — А ведь когда-то это был действительно праздник. — В глазах матери Миджер увидел едва различимую, но горькую, горькую слезу. — Пять веков человечество оплакивает Старую Терру, четыре века оно радуется обретению новых миров. А толку? Прошло время, и это уже не величайший праздник для живущих, это день траура. Вот так…
   Миджер встал, осторожно подошел к задумавшейся матери, поцеловал ее в висок. Потом, не удержавшись, все-таки схватил со стола еще два пирожка с яблочным джемом. Недопитую кружку с кофе оставил — и холодным сойдет, пусть мама посидит одна, ей это нужно сейчас.
   Крыльцо плыло над миром — окутанное ароматами горячей сдобы, окруженное тьмой, чуть подсвеченное пространство. Звезды снова холодно мерцали в вышине, но не было ветерка, который бы шевелил листву деревьев, не было и звука, чтобы рассеять плотную густоту ночи, придать окружающему толику реальности, отзвука бытия.
   Как же мал, как же тесен и страшно незащищен этот мирок, который Миджер привык считать своим домом, своей родиной. Окруженный чужими силами, он похож на…
   Вспышка разорвала звездную ночь пополам.
   В небе разгорелось кровавое зарево: один, два, три белых клубка пламени перечеркнули вселенную наискось слева направо, пронеслись куда-то за горизонт, прячась от людского глаза. Три светлые, тлеющие в тишине полосы остались тремя расползающимися шрамами.
   Грохот эха настиг Миджера гораздо позже. Он сливался с воем сирен в единое целое, в клубящуюся какофонию всего мерзкого, что мог вобрать в себя воздух, всесокрушающей мощью обрушиваясь в уши даже сквозь сжавшие их ладони.
   Миджер успел заметить тонкие черточки, отщепившиеся на малых скоростях от общего ствола белесого следа прогорающих в атмосфере обломков. Едва различимые глазом искры слаженно сгруппировались чуть ли не над самой их промзоной и только потом пошли одна за другой на север, к предгорьям.
   Грохот затих, но сирена не унималась, разрывая мозг на части. Показалась испуганная мать, но ничего спрашивать не стала, только вцепилась взглядом в тускнеющие над головой небесные письмена.
   — Это не могут быть наши, мама, — приходилось драть глотку, перекрикивая вопль сирены.
   — Это враг?
   — Да. Больше некому.
   — Тогда пошли читать сводку.
   Сирена наконец умолкла, дав отдых натруженным ушам.
   Миджера колотило.
 
   Улисс мягким шагом вышел из бокового коридора, оказавшись на лифтовой площадке. Его лицо не выражало ничего, кроме скуки, глаза из-под полуприкрытых ленивых век безучастно скользили по предметам обстановки, по обтянутым пластиком «под дерево» стенам, незаметно, краем, цепляясь за расставленные по углам глазки камер. Если скользят влево-вправо, плавно и безостановочно — больше шансов, что они работают в автоматическом режиме. Стоит такой замереть, чуть резко повернуться тебе навстречу — жди беды.
   Зеленый огонек сенсора мигнул и порадовал цифрой «+35 этажей» рядом с указателем шестой шахты. Эти лифты никогда не справлялись со своей работой. Улисс вздохнул и повернул налево по проходу в сторону туалетных помещений, камер тут было привычно много.
   Он поправил на груди карточку служащего и остановился у стеллажей. Пятый ящик был свободен, полсекунды спустя контейнер уже лежал на своем месте, закрытый на замок кодом бэджа. Туалет сверкал пластиком «под стекло», металлическим зеркалом во всю широкую стену и рядом кабинок напротив. Шикарное место. Хорошо устроились.
   Улисс отвернулся от незнакомого отражения, прикрыл дверь кабинки, постоял с минуту над выдвинувшимся писсуаром, потом коротко кашлянул под фырканье автоматически спущенной воды. Не использовать более привычные способы подачи сигнала агенту ему приходилось себя буквально заставлять. Ответный кашель донесся из-за двери дальней кабинки. Отлично.
   Вода в кранах была едва теплой, тут тоже экономили, и пока руки пытались отделаться от остатков геля, Улисс старался не разглядывать излишне внимательно в зеркале свою физиономию. Одутловатость придала выражению лица оттенок безнадежности, простимулированная инъекцией щетина лежала неровными пятнами, кожа была сухой и морщинистой, хотя и бугрилась отеками. Отвратительное зрелище, жители центра могли себе позволить нормальную косметическую операцию, лаборанты и клерки среднего звена питались тем, чем давали, а дышали тем, чем придется. И хорошо, отличить Улисса от того, под чьей личиной он сейчас находился, смогли бы разве что судмедэксперты. Охране у мониторов слежения это не по плечу. Автоматике — тем более.
   Пророкотал звук спускаемой воды. Пригладив короткий ежик мокрыми ладонями, Улисс пропустил вперед себя человека в таком же, как у него, голубом комбинезоне, и только потом вышел к стеллажам, хмыкнув про себя на чуть приоткрытую дверцу с номером 5. Короткий укол боли в недрах его спящего естества, и шестая ячейка открылась без запинки, Улисс извлек оттуда в точности такой же, как у него, контейнер для личных вещей. Стоять он старался боком к камере, которая обозревала непосредственно стеллажи, чтобы не казалось, что он скрывает свое лицо, — тот, кто передал ему контейнер, уже вечером будет отсюда далеко, а вот сегодняшний прототип Улисса, номинальный агент Корпорации, завтра должен как ни в чем не бывало выйти на работу. И к нему не должно быть никаких претензий. Человек просто положил контейнер, просто его извлек и просто вышел на лифтовую площадку.
   С легким покалыванием в ладони Улисс проследил, как слабые огоньки ячеек памяти внутри стеллажа сменили полярность. Следы стерты.
   Карточка снова пискнула, отмечая проход через периметр. Тут же, секунда в секунду, звякнула шестая шахта, впуская Улисса в свои жаркие объятия. Горячий воздух поднимался с нижних уровней — кондиционеры не справлялись. В очередях через пропускные пункты говорили, что даже в лифтах для местного начальства было отнюдь не прохладно. Это была, конечно же, неправда. А еще говорили, что в кабинах повсеместно установлены приборы электромагнитной наводки — если требовалось, они сбивали работу нейроимплантатов. А вот это было зачастую абсолютной истиной. Рядовой агент, полагающийся на обколотые мышцы и скрытые детекторы, без специального защитного механизма становился тут обычным беспомощным человеком. А мог стать просто инвалидом.
   Улисс снова про себя порадовался — хорошо быть обыкновенным, незаметным винтиком в механизме Корпораций. Или по крайней мере выглядеть таковым, полагаясь на неумолимую природу Соратника.
   В кабине потели еще трое «синих комбинезонов». Все трое с такими же, как у него, личными контейнерами. Внутри третьего периметра по правилам «Джи-И» любые посторонние предметы можно было переносить только в таких, удобных для просвечивания ящиках, и на обед — а помещение для еды находилось за пределами периметра, во внешней, четвертой зоне — все ходили одинаково, с пластиковой тарой на жесткой ручке.
   Лифт остановился на пятидесятом уровне, выпуская всех в просторный холл. За мутными пластиковыми стенами просматривалась стартовая площадка транспорта, слева, за пропускными воротами, были видны длинные ряды столов и стульев — Улисс, не мешкая, вместе со всеми направился прямо, туда, где у сканера столпилось со своими контейнерами с десяток человек.
   — Эй, сотрудник!
   — Да? — с любезной, но в меру кривой улыбкой повернулся навстречу голосу Улисс. Опять… Вечно к нему цепляются. По слухам, вероятность попасть под ручной досмотр была не больше одного к тридцати, но его прототипу не везло, чуть не через день проверяют. Такова была легенда-вводная.
   — Пройдите сюда, пожалуйста.
   — Да пожалуйста, пожалуйста… — пробормотал он, протягивая охраннику контейнер. Не узнать. Разве что с помощью заснувшего сейчас нутряного чувства Соратника. Сколько всего человек задействовано в операции?
   — Откройте контейнер.
   «Уж мог бы и сам, не переигрывай, вежливость в „Джи-И“ не практикуется, холоднее взгляд, выше подбородок!»
   — Прошу.
   Внутри все было как надо — пара фруктов, завернутых в поролон, баночка с маслом — не какое-нибудь соевое, сливочное! В общем, только то, что средней руки сотрудник мог добавить к бесплатному рациону корпорации. Пусть хоть глаза до дыр просмотрят, нет в контейнере ничего особенного.
   — Пройдите через сканер.
   Вот это кстати, задержки с очередью ему не нужны. Да и контейнер, пройдя через рамку, мог случайно показать кое-что подозрительное… Зеленый индикатор не дрогнул. Никаких запрещенных имплантатов, никаких инъекторов и мио-усилителей.
   — Извините за беспокойство. Проходите.
   Вот и все. Бэдж тренькнул в воротах, выпуская Улисса в пределы четвертого периметра. Формально это уже не совсем территория «Джи-И». Второй столик у дальней стены был пуст, так что Улисс смело направился к нему, по дороге извлекая из автомата пластиковый поднос с четырьмя запаянными капсулами.
   Знавал он людей, которые за такой «рацион» продали бы собственную мать. Но для той личины, которую сейчас принял Улисс, это поглощение пиши было безрадостным элементом ежедневного существования. Так, прожевать-проглотить.
   — Свободно?
   Едва удержался, останавливаясь на самой грани пробуждения. Он слишком привык к мгновенно возникающей опасности. Спокойно, тебе не отчего нервничать, тебе незачем потеть, ты спокойно ешь, твой опустевший контейнер стоит на столе напротив тебя, занимая место, которым мог бы воспользоваться другой служащий, которому расписание выделило эти полчаса для быстрого безвкусного обеда.
   — Да, конечно, прошу.
   Улисс вовремя заметил крошечную искру на лацкане пиджака. Сигнал «свой». Если бы не эта деталь, он бы уже прорывался бы уровнем ниже на переходные пандусы. Обошлось. Теперь присмотримся. Не из лаборантов, рангом повыше, но все равно — прототип несколько раз встречался с ним в коридорах, а значит — в меру любезности, шапочное знакомство. Убрать контейнер со стола, покидать на дно флакончики с витаминами, закрыть, оставить у ног справа.
   — Какими судьбами в рабочей столовой?
   Улисс в существующем состоянии никак не мог узнать собеседника, пластический грим был идеален. Из четырех сотен оперативников, задействованных в этой операции, он помнил всех, но запомнить их личины у него просто не было возможности. Пока он снова не стал Соратником. Когда будет нужно, он сумеет распознать чужака. Его же лицо сидящему напротив и вовсе ни о чем не говорило. Только небольшой синячок под ногтем большого пальца. Знак. Ему одному.
   — Да я сам только полгода как на повышение пошел, кормился здесь без малого десять лет.
   — Повезло. А мне вон, ни сном ни духом пока.
   — Ничего, еще повезет.
   Разговор не завязывался, да и к чему он — ешь себе, пока окончательно не остыло.
   Часы степенно тикали в его голове, пока Улисс изо всех сил изображал голод. Отмерив нужный промежуток времени, он залпом опрокинул в себя содержимое последней упаковки — эрзац-сок с поливитаминами, — после чего встал, пробормотал обязательно-вежливое «бай» и направился обратно к пропускным воротам.
   — Эй!
   Ну что там еще…
   — Эй, забыли! Вернитесь!..
   Ах, ну да. Совсем вылетело из головы. С извиняющейся полуулыбкой Улисс развернулся обратно почти от самого холла, кивнул, хмыкнул еще раз, поднял с пола контейнер. И не отличишь. Вернуться на рабочее место было нетрудно. Теперь у него в руках был совсем обычный контейнер, такой же безликий, как и все остальные. А тот, прошлый, с таким трудом вынесенный за ограждение, уже летел, наверное, на всех парах, летел куда следует.
   Где-то в его пластиковом прессованном нутре пряталась микросхема памяти, содержимое которой еще предстоит расшифровать. Точная копия того, что сейчас медленно укладывается на самом дне его памяти. Но не об этом Улисс сейчас думал, его волновала сейчас только треклятая сирена тревоги, которая могла включиться по всей башне, отрезая его и его помощников от спасительного выхода. Западня, в которую они сами себя загнали. Малейший провал в сложной цепочке технических ухищрений и его личных талантов — и придется спасать хоть кого-нибудь из всей с таким трудом выстроенной цепочки кротов в недрах этого сегмента «Джи-И».
   Улисс лишь надеялся, что Ромул действительно нуждался в этой информации, что сейчас столь срочно и наспех выковыривалась из лап врага. Их слишком мало, чтобы так рисковать — «Сейко», «Тойота», «Три-трейд», «Джи-И» — все имели возможность разбрасываться людьми по необходимости. У Корпорации, названия которой не знал никто, людей было мало. И каждого из своих оперативников и кротов Улисс должен был держать в области минимальной опасности. Ромул сказал и ему: «Не лезь в пекло, если что». Улисс хмыкнул про себя, выходя из лифта. Нет уж, «если что» — он полезет, куда потребует обстановка.
   «Сослуживцы» тускло глядели каждый на свой стол, мониторы расцвечивали их лица отраженным бледным светом, придавая им всем схожесть с группой хорошо сохранившихся мертвецов. Уже все здесь, а ведь до конца перерыва еще три минуты. Рвение считается делом похвальным. Улисс так же безвольно склонился над своим рабочим столом, так же радостно потом улыбался проходящим начальникам — фотографии и характеристики мелькают перед глазами, — изображал активность, но вперед не лез — пусть прототип сам зарабатывает себе продвижение, Улиссу сейчас не до того. В голове продолжали тикать часы, с каждым часом все больше напоминая набат.
   Работа кипела — занятие у его личины было нудное, но непыльное, ручная фильтрация каких-то тестов после машинной обработки. Малая толика аналитических способностей ускоряла эту работу в десяток раз, но, видать, у «Джи-И» хоть сколько-то ценные спецы занимались занятием поинтеллектуальнее. Улисс старался не слишком выделяться скоростью обработки, то и дело «задумываясь» и тратя эти выкроенные секунды на короткие взгляды по сторонам. Время шло медленно, но тревожный звоночек так и не зазвонил.
   В полвосьмого покидая «свое» рабочее место, Улисс даже испытывал некоторое чувство гордости. Послужил, пусть двигаются дальше. Как и сам Ромул, в отличие от многих Соратников, Улисс не испытывал к Корпорациям ничего особо негативного. Для него они были элементами ландшафта, силами природы, которые нужно было сломить, в лапы которых нужно было не попасть самому и не затащить туда другого.
   Все просто.
   Когда лифтовая дверь раскрылась, выпуская Улисса из своих жарких объятий, он уже был предельно спокоен и по возможности расслаблен. Повторная — на этот раз на сканере — проверка его личного контейнера прошла гладко. Если они действительно ничего не упустили, то завтра человек с таким же лицом вернется на службу, и никто о его сегодняшнем дне не вспомнит, несмотря на весь поднявшийся шум.
   Улисс коротко кивнул охранникам, для порядка пристегнул контейнер к поясу цепочкой (наловчились в центре хабари выхватывать из рук что приглянется) и шагнул в прозрачные пластиковые двери — площадка встретила его смрадным дыханием горячего железа и острым запахом озона из-под электрических контактов монорельса. Небольшая кучка людей у короткой платформы. Здесь можно остановиться и отдохнуть.
   Красное зарево заката косыми лучами поднималось с окраин наискосок, через частокол возносящихся в серое небо башен. В глубине мегаполиса солнце видели всего пару раз в году, когда ветер проникал в недра мешанины платформ, путепроводов, кабелей и мостов, освобождая его от вечного сырого смога. Некогда считалось, что мегаполисы перестанут страдать от грязного воздуха, стоит только вынести производства за его пределы и пользоваться чистым заменителем вместо стремительно иссякающего углеводородного топлива. До Войны, в сороковые годы про перенаселение уж и думать забыли, даже китайская экспансия откатилась обратно за Стену, иссякнув в промороженной насквозь, изрытой котлованами Сибири. Война все поставила на свои места, вернув позабытую уже скученность перенаселенных мегаполисов, изуродовав материки радиоактивными пятнами от атак фанатиков и безжизненными пустошами Новых Пустынь, потянувшихся повсеместно сначала из Африки, а потом и со стороны Скандинавии.
   Пыль, сырость напитанного от мощных систем кондиционирования воздуха, повышенная влажность разогретых парниковым эффектом океанических воздушных масс, неизживаемый трупный запах годами не расчищаемых завалов в сумрачной глубине городов, странная жизнь заброшенной системы подземных коммуникаций. Все это делало нижние уровни мегаполисов слабопригодными для жизни человека, там орудовали машины, питавшие города энергией и обеспечивающие их воздухом, водой, частично даже пищей — эти-то хоть хорошо охранялись. В основаниях же заброшенных башен (даже в относительно благополучных мегаполисах таких насчитывались десятки) было темно и что-то вечно копошилось. Что уж говорить об окончательно заброшенных теперь городских улицах…
   Улисс молча глядел туда, вниз, сквозь пелену испачканного смогом заката, и вспоминал те времена, когда мегаполисы только разрастались, а он еще ходил по земле, только по земле. Три десятка лет послевоенного европейского промышленного бума не прошли даром. Последний раз он спускался ниже пятидесятого уровня три года назад. А вне мегаполисов ему и вовсе нечего было делать — там либо простирались бесконечные поля ветряных ловушек, стояли пластиковые ребра гидропонных ферм, либо просто было голо и пусто. Так пусто, что мороз по коже. Ничего живого.