Коул Аллан. Когда боги спали

   Сафар внезапно вспомнил, как Ирадж длинными прыжками мчался по склону горы навстречу банде демонов. Тогда это казалось поступком настоящего героя. Но ради чего? Ради спасения каравана торговца? А ведь в этом караване Ирадж не знал ни души. Что ему было до них? Там не было невинных душ — ни детей, ни целомудренных девиц, ни матери его, ни бабушки, ни человека, один взгляд на которого вызывает жалость в сердце.
   Затем он вспомнил, что и сам как безумный устремился вслед за Ираджем. Он помнил это ясно. Он вновь увидел заснеженные валуны, попадающие под ноги. Увидел демонов с клыками, когтями и устрашающего вида саблями. Увидел их скакунов, похожих на гигантских кошек. И вспомнил свои ощущения. Ощущения страха, от которого стыла кровь в жилах. Ощущения потрескивания в воздухе магии демонов, такой могучей магии, с которой, кажется, никогда не совладать. Ощущение злости при виде Астарии, которую тащат по снегу за черные волосы. Ощущение холодного, отстраненного удовлетворения от первого своего убийства.
   Он посмотрел на Ираджа и впервые по-настоящему оценил этого человека, за которым шел все эти годы. И тут же пришло и некое понимание себя самого. Но пришло оно с уколом разочарования. Подобно Ираджу, он оказался заложником событий, вопящим о священных целях, в то время как речь шла о чистой воды эгоизме. Он сделался человеком, который поднимает себя над остальными, считая свои действия благородными лишь потому, что узрел видение Хадин.
   И впервые Сафар усомнился. А какая разница? В этом мире лжи еще одна ложь ничего не изменит. Магия вовсе не священнодействие. И он сам не жрец, служащий богам. У него нет ни храма, ни алтаря. Да и сами боги молчат. Почему бы не сделать так, как просит Ирадж, и не объявить о наступлении эры великого благословения? Объявить об этом, а затем взяться за работу как проклятому, чтобы приблизить наступление этой самой эры?
   Тут же пришла мысль и о том, что если не поступить так, значит уничтожить человека, которого он называл своим другом. Человека, который уже готов рискнуть последним, что осталось у него, — дружбой с Сафаром.
   Он уже собрался сказать о своем решении, даже раскрыл рот, но тут заговорил Ирадж:
   — И вот, наконец, дружба. Моя любовь к тебе. Этим я не рисковал. И хочу ли? Не могу сказать. Но, прежде чем сделаю это, я хотел бы спросить: что собой представляет эта дружба, эта любовь? Да и существует ли она? Или, может быть, все эти годы ты морочил мне голову?
   — Ты же знаешь, что это не так, — сказал Сафар.
   — Я знаю? — спросил Ирадж, злобно улыбаясь. — Я?
   — Ну конечно, — сказал Сафар. — Поэтому-то мы и спорим. Как спорили раньше. Как будем спорить впредь. Мы разные люди, у нас разные взгляды на вещи. Но это обычные противоречия между друзьями.
   — Однажды, давным-давно, я устроил тебе проверку, — сказал Ирадж. — И если ты помнишь, ты плохо прошел ее.
   Сафар пожал плечами.
   — Тогда я был лишь мальчишкой, охваченным похотью, — сказал он. — Это ничего не значит.
   — Тогда же я сказал, — продолжил Ирадж, — что еще раз устрою тебе проверку. И похоже, этот день наконец настал.
   — Ты говоришь о заклинании? — спросил Сафар. — Ты хочешь, чтобы я солгал ради нашей дружбы?
   Он уже собрался сказать: хорошо, коли так, я согласен. Но Ирадж покачал головой, заставляя его смолчать.
   — Нет, — проговорил он. — Ты сказал, что здесь дело касается твоей чести. Я не буду просить тебя запятнать честь. Человек чести не будет просить об этом у своего друга.
   Это заявление застало Сафара врасплох. Неужели все закончено? Неужели все успешно разрешилось?
   — Но вот тебе проверка, Сафар Тимур. Проверка человека, который клянется, что является моим другом. Небольшая проверка, которая не составит тебе большого труда.
   — И в чем же она заключается? — спросил Сафар встревоженно.
   — Однажды я отдал тебе женщину, — сказал Ирадж. — Девственницу, которую сам жаждал страстно. Астарию. А теперь прошу того же от тебя, хотя эта женщина и не девственница и, стало быть, является даром менее ценным.
   Ирадж глубоко заглянул в потрясенные глаза Сафара.
   — Отдай мне леди Фатина, — сказал он. — Она нужна мне самому.
   — Как же ты можешь просить об этом? — оцепенело спросил Сафар. — Ты же знаешь, что она станет моей женой.
   Ирадж пожал плечами.
   — Ты потом сможешь забрать ее, — проговорил он. — И жениться, если захочешь. Нет ничего постыдного в том, чтобы вторым, после короля, получить удовольствие. К тому же тебе очень понравилась Лейрия. И стало быть, я дал тебе даже двух женщин, а не одну. Двух, Сафар! А взамен прошу лишь одну.
   — Но это же глупо, Ирадж! — воскликнул Сафар. — Допустим, я даже обдумаю твою просьбу, но ведь и в этом случае эта женщина не моя, чтобы я мог отдавать ее кому-то. Она принадлежит сама себе.
   — А я могу представить, что и Астария и Лейрия чувствовали примерно то же самое, — сказал Ирадж. — Но ведь тебя это не остановило.
   Ошеломленный Сафар не знал, что ответить. Ирадж же в это время извлек из кармана какой-то предмет.
   — Держи, — сказал он. — Я готов даже подсластить нашу сделку, хотя почему у нас происходит сделка, я не понимаю. Ведь согласно нашей клятве мы все должны отдавать друг другу по доброй воле, не задавая никаких вопросов.
   Ирадж бросил этот предмет в раскрытую ладонь Сафара. Тот опустил глаза и увидел небольшой золотой амулет. С поблескивающей цепочки свисала прекрасной работы лошадь.
   — Давным-давно подарил мне этот амулет Коралин, — сказал Ирадж. — В благодарность за спасение его каравана. Ты ведь помнишь, не так ли? Тогда же ты получил магический кинжал.
   Сафар все прекрасно помнил. Этот самый кинжал, который все считали гербом Нерисы, сейчас он носил с собой, заткнув за пояс.
   — Коралин сказал, что настанет день, когда я увижу совершенного скакуна. Даже не скакуна, а мечту воина. И тогда мне надо будет лишь отдать этот амулет владельцу, и тогда тот не сможет отказать мне. Что ж, Сафар, мне так и не встретился этот скакун. Но не думай, я уверен, что этот скакун существует в природе.
   Он сжал непослушные пальцы Сафара вокруг амулета.
   — Теперь это твое, друг мой. Я отдаю это тебе за женщину. Более того, обмен даже не равноценный. Разве женщина может сравниться с чудесным скакуном?
   Последовало молчание. В таком молчании из тени выходит убийца. Злости Сафара сейчас хватало на то, чтобы действительно позвать убийцу. Возможность была — они одни находились в королевских апартаментах. И оружие было — кинжал за поясом, обжигающий магией его пальцы. Он с трудом одолел припадок желания, чуть не поглотившего его. Если бы он так поступил, ужасные последствия оказались бы неминуемы.
   В этот самый момент Нериса и Палимак должны были направляться к деревушке у перекрестка. И если он сейчас зарежет Протаруса, им уже не скрыться. Надо выиграть время. Вот единственный способ.
   И пока он подыскивал слова, старался сочинить какой-то ответ, Ирадж сказал:
   — Что-то ты слишком долго тянешь с ответом, Сафар. Ты не выдержал испытания.
   Протарус резко повернулся и широким шагом двинулся к небольшой дверке, ведущей из апартаментов.
   У двери он задержался.
   — Но я не настолько жестокий человек, чтобы не дать тебе и другой возможности, — сказал он. — Сегодня же вечером пришли ко мне леди Фатина. И все будет забыто.
   И он удалился.
   Выйдя из дворцового поместья, Сафар нырнул в какой-то переулок и скинул с себя официальный плащ. Богатый придворный костюм, изукрашенный символами великого визиря, полетел в какую-то навозную кучу. Сафар остался в простой грубой тунике и бриджах обычного солдата. Затем, опустив голову, он поспешил прочь, при этом стараясь не мчаться, чтобы не привлекать к себе любопытные взоры. Вскоре он оказался в огромном квартале демонов, раскинувшемся до задних ворот Занзера. Демонши, отрываясь от своих постирушек, провожали его глазами. Детишки выкрикивали оскорбления или толпой бежали вслед, прося подаяние. А громадные демоны-мужики выглядывали из таверн, чтобы спьяну вызывающе обозвать этого человеческого червя, рискнувшего в одиночку показаться на их улицах.
   Сафар не обращал ни на кого внимания, опуская глаза под взглядами демонш, отмахиваясь от маленьких попрошаек и попросту пропуская мимо ушей оскорбления.
   Он двигался к маленькой полуразвалившейся конюшне у задних ворот. Утром он встал до рассвета, совершил несколько поспешных приготовлений к реализации того плана, что они с Нерисой обсудили ночью, затем вернулся домой, чтобы упаковать необходимое до подъема слуг. После этого он отвел свою лучшую лошадь в конюшню у ворот. Он оставил ее на попечение заспанного конюха, присовокупив монет ровно столько, чтобы о животном хорошо позаботились, но при этом не возникли подозрения.
   И все это время он молился, чтобы удача его не покинула и чтобы эти приготовления не оказались лишними. Первым признаком удачи он счел отсутствие Лейрии и во дворце, и в доме. Он предположил, что она отправилась на свои «тренировочные курсы» — очевидная отговорка, под которой Протарус и Калазарис вызывали своих шпионов на доклады и инструктаж.
   Добравшись до конюшни, он подумал, что вот и еще кусочек удачи. Иначе Лейрия прекратила бы его деятельность еще в том переулке, где он скинул плащ. А то, хуже того, пришлось бы и прирезать ее. Впрочем, Сафар сильно сомневался, что способен на такие действия, чем бы они ни оправдывались. Шпионка она или нет, но все же за долгое время, проведенное вместе с нею, он отдал ей кусочек своего сердца.
   Оказавшись в полуразвалившемся строении, он никого не обнаружил. Окликнув конюха, ответа он также не получил. Выудив из кармана несколько монет и положив их на виду, на лавку, он отправился на зады конюшни, где его должна была дожидаться лошадь и упряжь.
   Перед стойлом он застыл. Лошадь его стояла уже оседланной, с притороченными мешками, и даже сабля свисала с седла. Рядом стояли еще две оседланные лошади, готовые в дорогу. Но для кого готовые? Он подошел ближе и вновь застыл. Обе лошади были его собственные!
   Захрустела солома. Он резко развернулся, выхватывая единственное оружие — небольшой серебряный кинжал.
   Перед ним стояла Лейрия, в доспехах и в полном вооружении. Он чуть не бросился на нее с кинжалом, но вовремя остановился. Как он и боялся, решимости и ненависти на этот поступок у него не хватило.
   — Что ты тут делаешь? — требовательно спросил он.
   Лейрия выставила перед собой руки, показывая, что они пусты. Он опустил взгляд ниже и увидел, что сабля ее покоится в ножнах.
   — Я пришла, чтобы помочь тебе, Сафар, — сказала она.
   Сафар разразился смехом.
   — Ну еще бы, конечно, — сказал он. — Вот только помочь, чтобы отправиться куда? В могилу?
   — Я не виню тебя за такие мысли, — сказала она. — Но ты все же должен признать, что я еще ни словом, ни поступком тебе не навредила. Помнишь, как некогда я сказала тебе, что никогда не предам тебя, Сафар Тимур? И не предавала.
   — А как же тогда назвать то, что ты шпионила за мной?
   В глазах Лейрии отразилась мольба.
   — Если бы я отказалась сотрудничать с королем и Калазарисом, — сказала она, — меня бы заменили кем-нибудь другим. Тем, кто не питает к тебе никаких чувств, Сафар. А я тебя люблю, ты же знаешь. Даже сейчас, когда сердце твое занято другой женщиной.
   Сафару хотелось поверить в это, но он отчаянно боялся, что именно в этот момент он может увидеть желаемое, но не действительное.
   — Кроме того, — сказала Лейрия, — ты никогда не ошибался. Ты никогда не был предателем. Никогда не вступал в заговоры. Что же плохого могла я рассказать о твоих невинных развлечениях, дружеских встречах или длинных ночах, проведенных за чтением книг по магии? Однако одного я им не сказала. Я ничего не сказала о ребенке. О Палимаке.
   — Да что ты говоришь? — сказал Сафар. — Они же знают о его существовании. Это не секрет.
   — Они не знают, что он наполовину демон, — сказала она. — Ты скрывал это от меня, Сафар, но я узнала. Я видела его глаза. Как ты думаешь, что представил бы себе Ирадж, узнай он об этом? Его великий визирь в руках у женщины, у которой вместо ребенка монстр? Палимак конечно же не монстр, но Ираджу было бы не до того. Особенно теперь, когда он окружен Лукой, Фари и Калазарисом, нашептывающими ему самые мерзкие вещи.
   — Ну что ж, спасибо и на том, — сказал Сафар. — Но это уже не имеет никакого значения. И вообще, на твоем месте я бежал бы прочь изо всех сил. У меня с Ираджем все кончено!
   — Я знаю это, Сафар, — сказала она. — У вас все было кончено еще до этой утренней встречи. Все уже было решено. Ирадж и не сомневался, что ты ему не подчинишься. Ему нужен был предлог покончить с тобой. Чтобы объявить Сафара Тимура преступником. Чтобы очернить твое имя. Он боится тебя, Сафар. Он считает тебя соперником по трону и по любви подданных. Но более всего, мой милый Сафар, он боится твоей магии. Он завидует тебе.
   Она помолчала, увидев, как подозрение исчезает из его глаз, как эти глаза из ледяных превращаются в плещущие голубым воды озера Кирании.
   — Я сожалею, что так получилось, — сказал он и пожал плечами. — Вот уж не думал, что так все произойдет.
   — Я понимаю, — сказала Лейрия.
   — Я думал, она погибла.
   — И это я понимаю.
   — Мне стыдно за то, как я обошелся с тобой.
   — Не обращай внимания, — сказала Лейрия. — Сейчас не время для извинений и покаяний, любимый.
   Она глубоко вздохнула и сказала:
   — А теперь соберись с духом, и я расскажу тебе, что произошло. Мне следовало сделать это в первую очередь, но тогда ты счел бы это уловкой. Ловушкой. Нериса и Палимак не смогли сбежать. Они по-прежнему в Занзере.
   — Что? — выкрикнул Сафар.
   — Ее выдал Абубенсу, — сказала Лейрия. — Экипаж так и не прибыл. Он всяческими уловками задерживал ее, пока не стало ясно, что поздно искать другой экипаж. А теперь дом ее находится под охраной. Охранников не много, но она знает об их существовании и не решается бежать.
   — Сколько у нас времени? — спросил Сафар.
   — Не знаю, — сказала Лейрия. — Самое большее — несколько часов. Они бы перевезли ее и быстрее, но боятся тебя. Кроме того, им еще надо собраться как с духом, так и с силами, чтобы выступить против тебя. И можешь не сомневаться, что когда они придут за тобой, то окружать их будут не солдаты, а лучшие маги Фари и вынюхиватели колдовства. Вот как они боятся тебя.
   Лейрия указала на лошадей:
   — Все готово. Можем ехать.
 
 
   И они поскакали. Бешеный стук железных подков, крики и проклятия сопровождали их бешеную скачку по улицам. Они промчались через многолюдную рыночную площадь, сбивая с ног покупателей и опрокидывая лотки. Они пролетали по паркам, перепрыгивая через изгороди и поднимая фонтаны грязных брызг. Но когда они оказались у подножия холма, на котором стоял дом Нерисы, то остановились, спешились, стараясь не шуметь, и спрятали лошадей среди деревьев.
   Затем среди бела дня они крадучись двинулись к дому, используя для укрытия каждый камень, ямку и кустик. Их заметила какая-то юная нянька с двумя малышами и поспешила прочь. Пока они прятались у какой-то изгороди, на них наткнулся садовник, и Лейрия легко и осторожно скрутила его, связав кожаной упряжью.
   Поместье патрулировали четыре охранника. Три демона и человек-громила.
   Они убили всех четверых, быстро и тихо.
   — Я приведу лошадей, — сказала Лейрия, повернулась и побежала с холма.
   Двери отворились, и Нериса бросилась в объятия Сафара.
   — Я боялась, что ты никогда не придешь, — сказала она. — А еще больше боялась, что придешь. Ведь они же за тобой охотятся, а не за мной.
   — Если бы так, — сказал Сафар. — Но если король приговорил меня, то и ты осуждена. А теперь — быстрее! Бери Палимака. Мы должны бежать!
   Вскоре они оказались на широкой лужайке, на которую с грохотом вылетела Лейрия, ведя за собой еще двух лошадей.
   Пока Нериса садилась в седло, Сафар держал Палимака. Ребенок молча трепетал. Глаза его из желтых становились карими и наоборот.
   Наконец Нериса села и нагнулась за ребенком.
   Сафар поднял ребенка, и тут внезапно закричал Гундара:
   — Они приближаются, хозяин! Они приближаются!
   Сафар неуклюже развернулся, все еще держа ребенка на руках. У подножия холма показались всадники — люди и демоны, — отчаянно пришпоривающие лошадей. Затем послышалось дьявольское завывание разнюхивателей колдовства, и перед солдатами выскочили эти ужасные псы. Сафар ощутил порыв магии, отшатнулся назад, натыкаясь на лошадь Нерисы, которая заржала и отпрянула в сторону. Он услыхал, как она закричала, умоляя отдать ей ребенка.
   Но времени уже не было.
   Следующий порыв магии, сильнее первого, налетел на него, как сильный ветер, иссушая траву жарой.
   Он умудрился блокировать заклинание, но отвел лишь часть его. Он отвернулся, закрывая собою ребенка и принимая порыв спиной. Жара проникла сквозь одежду, опаляя кожу. Он сжал зубы от боли, и тут же донесся крик Гундара:
   — Заткнись!
   И Палимак отозвался:
   — Заткнись!
   И боль пропала.
   Он положил ребенка на землю и распрямился, рукой шаря в кармане. Разнюхиватели магии уже подлетели, но он успел швырнуть шарики, и те взорвались, испуская языки пламени и дым.
   Злобные твари, вопя от страха и боли, разбежались.
   Вокруг заклубились красные, зеленые и желтые дымы.
   Тут донесся грохот копыт приближающихся солдат, и сквозь дым Сафар увидел, как Лейрия, с саблей в руке, врезалась в эту массу, оставляя за собой вопящих от боли демонов и людей, рубя налево и направо. Она прорвалась насквозь, развернула скакуна и атаковала сзади. С губительной ее сабли потоком лилась кровь.
   И вот уже Нериса соскочила с лошади и оказалась стоящей рядом с ним. Из-за дыма выскочил разнюхиватель магии, разинув пасть. Он уже готов был вцепиться в Сафара, но Нериса хлестнула его хлыстом прямо поперек морды, и та превратилась в кровавую маску, а тварь рухнула на землю, да так близко, что до нее дотянулся Палимак и ударил крошечным кулачком, приговаривая:
   — Заткнись! Заткнись!
   Нериса подхватила Палимака с земли. Прижимая его к бедру одной рукой, другой она размахивала хлыстом.
   И тут воздух пронзительно запел, и на них обрушилась темная туча стрел.
   Достигнув верхней точки полета, они медленно, очень медленно начали падать вниз, вниз, вниз.
   В тот самый момент, когда они ударили, Сафар бросился сверху на Нерису и ребенка. И только его тело, а не магия представляло их единственную защиту. Он услышал, как стрелы кругом него впиваются в землю, и уже решил, что чудом ли, неточными прицелами, но они спасены. И тут же крякнул от боли, когда одна из стрел глубоко вонзилась ему в бедро. И вновь крякнул, получив в плечо вторую. Как же было больно, видели боги, как было больно, но ему было наплевать, потому что он ощущал под собою тепло тела Нерисы. А из-под нее доносился плач Палимака. А стало быть, они оба были в целости и сохранности.
   Он откатился в сторону, ломая стрелы о землю.
   Сафар вскочил на ноги, с каждым вдохом становясь все спокойнее и сильнее.
   Из-за пояса он вытащил кинжал. Небрежно, словно в его распоряжении было все время мира. С холодным интересом отметил он, как Лейрия продолжает избивать солдат. Она оказывалась и тут, и там, повсюду, даруя смерть, как сладостнейший из даров. Но она устала, и устала ее лошадь. Он увидел, как споткнулся скакун, увидел, с каким усилием поднимается ее рука с саблей.
   И тут налетело большое заклинание. Он ждал его. За этим заклинанием ощущалось присутствие Фари, этого старого проклятого демона. А вот и слабое ощущение присутствия Луки. Сафар презрительно фыркнул. Так, а где же Калазарис? Сафар вновь фыркнул, ощутив стойкий запах заговора. А, вот ты где, сын шлюхи. Но не Фари нуждался в этом заклинании.
   В нем нуждался Ирадж.
   Сафар представил, как Протарус скрывается где-то в безопасном месте, во дворце. Скорее всего, в некромантиуме.
   Фари был осторожным старым демоном и вовсе не рассчитывал на то, что маги одолеют Сафара. Поэтому-то он и сотворил это могучее заклинание, взяв по капле крови от каждого. Построив заклинание на внутренних силах каждого из заговорщиков. Он взял у Луки ядовитую ненависть его отца. Для верности одну каплю от Калазариса. И одну от себя. И наконец, одну от Ираджа, поскольку нет ничего более смертельного, чем вражда друга.
   Этому Сафара обучал и Аспер.
   Затем Фари смешал кровь в снадобье. Снадобье, над которым пришлось немало потрудиться. А затем они выпили его, передавая кубок из рук в руки.
   «Бедный Ирадж, — подумал Сафар. — Наверняка он и понятия не имел, что теперь навеки связан с ними этим снадобьем».
   Затем Фари должен был сотворить заклинание. Но какое?
   А! Какое же еще, как не это!
   Сила четырех!
   И это он тоже узнал у Аспера.
   Сафар окликнул Гундара, который тут же вскочил на плечо.
   Маленький Фаворит забормотал заклинание, вертя головой во все стороны. И вот он ткнул пальцем на восток.
   — Вон там, хозяин! — воскликнул он.
   Прежде всего Сафар увидел блеск Демонской луны над дворцом. Затем показался некий образ, принимающий все более определенные черты волчьей головы. С клыками, длинными, как у демона. Злобные глаза его двигались.
   И вот волк увидел его. И взвыла тварь злобно и радостно, устремляясь вперед и увеличиваясь в размерах.
   Но Сафар боялся не головы. Вслед за нею пустынным смерчем мчалось убийственное заклинание. И столь мощное, что Сафар не мог остановить его.
   Сафар кончиком кинжала, заблестевшего в свете луны кроваво-красным, указал на голову.
   Отыскав центр головы, он взмахнул кинжалом. Разрез для Луки. Два разреза для Калазариса. Три — для Фари. И четырежды — для Ираджа.
   Затем вновь нацелил кончик в центр. Прямо между сверкающими глазами волка.
   Он ощутил силу ненависти этих глаз. Ощутил первый порыв обжигающих магических ветров.
   На кончике кинжала он сосредоточил все свое могущество, всю волю. И выкрикнул:
   — ПРОТАРУС!
   Раздался грохот небожественного грома, и голова волка разлетелась на куски. Послышался далекий вой. И в небесах стало пусто, а воздух успокоился.
   Он огляделся и увидел, как солдаты бегут с холма. Лейрия подошла, ведя за собой лошадь, истекающую кровью от многочисленных ран.
   — Их там еще больше, Сафар, — сказала она. — Посмотри с холма. Сотни солдат. Они собираются с духом. И вскоре вновь пойдут в атаку. Дело еще не закончено.
   — Я не могу убить его, — сказал Сафар. — Я сделал ему больно, но убить не могу. Времени не было.
   — Ирадж не даст тебе другой возможности, — сказала она.
   — Ну так и мы ему не дадим, — сказал Сафар.
   Он повернулся к Нерисе:
   — Мы направимся к той деревне сразу же, как…
   Нериса раскинулась на земле. Из ее груди торчала стрела. Кровь растекалась по тунике.
   Рядом на корточках сидел плачущий Палимак и бормотал снова и снова:
   — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — Словно пытался заставить замолчать саму смерть. А может быть, и действительно пытался.
   Сафар ничего не ощущал. Он был слишком потрясен, чтобы горевать, совершенно парализован, чтобы думать. Лишь в груди, где некогда жило сердце, ощущал он холодный камень.
   Его потянули за рукав.
   — Мы должны идти, Сафар, — сказала Лейрия. — Жаль, что она погибла, но мы ничего не можем поделать.
   Голос ее зазвучал издалека, как у чайки, кричащей над просторами моря.
   Затем он прозвучал ближе:
   — Сафар! Они будут здесь с минуты на минуту!
   Лейрия бросилась к телу Нерисы. Мягко подхватив Палимака, она принялась утешать его, но получалось у нее неуклюже, как у солдата.
   Она поднесла ребенка к Сафару и ткнула ему в руки. Сафар никак не отреагировал, и ей пришлось по очереди каждую его руку прижать к малышу, заставляя обнять его.
   — Они и ребенка убьют, Сафар, — сказала она. — Ребенка Нерисы!
   Сафар вышел из оцепенения и крепко прижал к себе Палимака.
   — Не позволю, — сказал он. — А этого сына шлюхи я убью, клянусь, убью!
   — Убийство подождет, — сказала Лейрия. — Сначала нам надо скрыться.
   Так они и сделали. Лейрия ехала впереди, а Сафар вез малыша. Но как им удалось скрыться, он бы не смог сказать. Он помнил лишь, как позади и с флангов что-то кричали солдаты. Слышал, как хлопали двери и закрывались ставни, когда они мчались по улицам города. Помнил вопли и кровь у ворот. Со свистом промелькнул пригород. И как они запутывали следы, пересекая ручьи и прячась в лесах.
   Наконец они добрались до той деревни, где планировали встретиться Сафар и Нериса.
   Только там Сафар ожил. Сердце по-прежнему оставалось каменным, но он ощущал, как внутри что-то согревается.
   Оживляла и согревала его ненависть, желание отомстить.
   Палимака с Лейрией он отослал. Возможно, она и спорила, но он не помнил. Он лишь смутно припоминал, что она должна была вернуться к какому-то числу. Но вот к какому, он сразу же забыл, как только она уехала.
   По деревне протекал широкий ручей. Сафар осмотрел берега и отыскал залежи глины. Чистой белой глины.
   Он собрал все необходимое и взобрался на холм, что возвышался над деревней. С холма открывался вид на Занзер, на дворец, где король Протарус, сидя на троне, правил этим краем.
   Сафар разложил перед собой все свои вещи. Затем собрал дров и развел небольшой костер. Когда костер прогорел, Сафар разделся до набедренной повязки и обмазал тело золой.