Страница:
Вы добровольно сдались в плен вместе с вашими солдатами?
Мы отражали атаки русских в течении двух часов. Когда стало ясно, что наши доты отрезаны, я отдал приказ кончить сопротивление и сдаться...
Это ведь во времена вашего Старого Фрица9 война велась на истощение противника... А сейчас, когда Гитлер ведет войну на истребление, попасть в плен...
В отношении Фридриха Великого это однобокое суждение,- сухо сказал обер-лейтенант.- Он предвосхитил тактику Наполеона, и он первый применил с великолепным успехом военные операции на уничтожение..."
Допрашивающей переводчице хочется сказать: "Прусская армия настаивает на приоритете в ведении войны на истребление? Что ж, пожалуйста". Но это "обвинение" явно не подействует на обер-лейтенанта. Он с трудом понимает, "чего я добиваюсь от него.
Война есть война,- сказал наконец".
Далее разведка пытается "использовать немца: подсоединиться к их рации, чтобы он своим немецким, неподдельным, офицерским голосом передавал им ложные команды и сведения". Но обер-лейтенант категорически отказывается, хотя офицер разведки уже расстегивает кобуру револьвера.
"Запавшие синие глаза Тиля смотрели глухо, затравленно...
Я не хотел бы ожесточать господ русских офицеров, но иначе не могу поступить...- выдавил он".
Помимо прочего, это означает, что, даже сдаваясь в плен, враги тогда, в 1942-м, были уверены в своей правоте и в конечной победе. Вот обер-лейтенанта Тиля ведут по сожженной его сотоварищами деревне. "У дотлевающих головешек убиваются, бранятся, греются бабы. Одна пестрая оборванная баба ринулась наперерез, с маху ткнулась кулаком в грудь Тиля, трясется, вопит, в глазах слезы ярости. Осатанело плюнула ему в лицо.
Он только дернул головой и пошел дальше, не утираясь".
Но один раз все-таки вроде бы что-то сдвинулось в этом "арийце". Изба в деревне Лысково, куда привели обер-лейтенанта.
"Хозяйка в измызганной кофтенке сидела притихшая напротив немца, приглядываясь к нему, скрестив руки на груди, сжав тощие плечики, покачиваясь, шмыгая носом". Затем она "сходила за печь, вынесла свою миску с остывшей давно пшенной кашей, поставила на стол и пододвинула миску немцу:
Ты вон на, поешь.- И, скомкав горсткой пальцев губы, заплакала.
Послушайте,- всполошенно сказал Тиль.- Чего эта старуха плачет?
Не знаю...
Он немного поел.
Если можно...- Он взволнованно провел рукой по волнистым расчесанным волосам и стойко сказал: - Если это можно, я предпочел бы правду. Меня расстреляют?
С чего вы? Тетенька, вы вот плачете, вы немца пожалели и испугали насмерть.
Старуха всхлипнула, высморкалась в конец головного платка.
Не его. Не-ет. Мне его мать жалко. Она его родила, выхаживала, вырастила такого королевича, в свет отправила. Людям и себе на мученье".
Через некоторое время переводчица спрашивает обер-лейтенанта:
"- Вот у вас на пряжке выбито: "С нами Бог"...
Да-да. Так принято в вермахте.
Но ведь Гитлер назвал христианское учение бесхребетным, непригодным для немцев...
Ну это - традиция. Девиз, если хотите...
Уж если с кем Бог, так это знаете с кем? С той старухой хозяйкой, что пожалела вас или вашу мать, уж не знаю кого.
О, старая матка! - с чувством сказал он, едва дав мне договорить.Это так удивительно... Русская душа...
Бедная причитавшая над ним старуха, оплакав его, отдав ему свою кашу, ошеломила его. Как знать, может и у него есть святая святых, неведомое ему самому... Прежде, до плена, он просто не заметил бы, что эта старуха живой человек.
Бабу, с ненавистью и отчаянием плюнувшую ему в лицо, мы обходили в нашем теологическом разговоре, хотя и у нее русская, не безбожная душа".
Впрочем, ошеломленность обер-лейтенанта - временное состояние:
"...мне-то казалось, в нем что-то сдвинулось. Нет, все при нем незыблемый пласт стройных, крепко связанных между собой понятий. Не отягощенный сомнениями, он всякий раз определенно знает, как ему быть".
И в этом - одна из основ вроде бы непреодолимой силы германской армии. Сцена с заплакавшей старухой может показаться совершенно ненужной, даже нелепой; кстати, один из офицеров разведки зло и грубо высмеивает упоминание о матери обер-лейтенанта.
Но есть в этой сцене нечто, вдруг обнаруживающееся и в поведении самих офицеров разведки. Обер-лейтенанта уже повели на расстрел за отказ сотрудничать, но старший здесь, капитан Москалев, приказывает вернуться:
"- Вот что, пусть он идет. Пусть идет!.. Мы-то ему ничего плохого пусть идет, покажется им - мы ж его пальцем не тронули, пусть глядят. Переводи! И чтоб передал им: пусть сдаются, а то мы их, гадов, перебьем.И, ярясь от воодушевления, хрипло: - И чтоб знали! Чтоб зарубили себе! Мы придем в их Германию!..
Свету было уже так мало, что шаг и другой, и немец скрылся от нас, растворившись за стволами деревьев...
Москалев тяжело дышал - вышел из рамок человек, решает не спросясь, на свой страх и риск, как Бог на душу положит".
И в плаче старухи, и в неожиданном поступке офицера (не забудем, что речь идет о времени жесточайшего противоборства под Ржевом) по-своему выразилось то зреющее превосходство над врагом, которое в конечном счете определило нашу победу над лучшей в истории (по определению самого Жукова) армией.
Напомню цитаты из опубликованных как раз в 1942 году статей Эренбурга, которые требовали: "Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать" - и согласно которым немки - не женщины, а "мерзкие самки". Но, как видим, люди, находившиеся в 1942-м под Ржевом, думали и чувствовали иначе. И, кстати сказать, в плане войны "на уничтожение" мы едва ли бы могли "превзойти" врага... Основой победы явилось другое...
Наше превосходство над врагом было не собственно "военное"; это было превосходство самого мира, в который вторгся враг. И оно не могло осуществиться, реализоваться за краткое время, ибо дело шло о "мобилизации" не армии, а именно целого мира.
Поэтому есть основания полагать, что победа у стен Москвы (именно и только у ее стен!) была все же краткой,- хотя и мощной - вспышкой нашего превосходства, после которой страна пережила и не менее катастрофическое, чем в 1941-м, отступление на юге до Волги и Кавказского хребта, и тяжелейшие - к тому же могущие показаться "бессмысленными" - сражения под Ржевом, длившиеся четырнадцать месяцев.
В истинно объективном воссоздании противоборства под Ржевом, предстающем в сочинениях Елены Ржевской, раскрывается (именно в силу доподлинной объективности) глубокий смысл войны. Это, по своей внутренней сущности, не война большевизма с нацизмом. Хотя подчас в рассказах Ржевской появляются те или иные "реалии", связанные с этими политическими феноменами, они воспринимаются как нечто внешнее, как оболочка гораздо более масштабного содержания. Вот, скажем, в разговоре переводчицы и обер-лейтенанта как-то совершенно естественно возникают и прусский король XVIII века Фридрих Великий, и Наполеон, а в другом месте тема углубляется в историю еще дальше:
"Оказывается, старинный герб Ржева - лев на красном поле... Он стоял на западной окраине русских земель, и не раз на него обрушивался удар врагов, рвущихся в глубь России".
Натиск на Восток особенно усилился начиная с XIV века, и шел он тогда под знаком борьбы Католицизма с Православием*; атака нацизма на большевизм - это только исторически-конкретная "форма" многовекового натиска под разными девизами...
Вот мельчайшая и, казалось бы, совершенно незначительная деталь: у рассуждающего о "великолепных успехах" Фридриха Великого в операциях на уничтожение обер-лейтенанта - несмотря на условия фронтового быта идеально обработанные ногти, что даже побудило переводчицу спрятать свои руки под стол. А с "запредельной" человечностью плачущая при мысли о матери жестокого врага старуха сморкается затем в кончик своего головного платка...
Словом, два несовместимых мира (выявившихся в этих вроде бы не имеющих никакой значительности деталях) - то самое геополитическое противостояние, о котором подробно говорилось выше. И оно, пожалуй, наиболее неоспоримо проявляется в таких вроде бы не заслуживающих серьезного внимания деталях...
Уместно предположить, что Елена Ржевская смогла и увидеть, и оценить значение таких деталей потому, что под Ржевом она впервые соприкоснулась не только с вражескими офицерами, но и с людьми, составляющими основу называющегося Россией мира,- ибо ранее она знала только по-своему замкнутое и как бы театральное московское бытие...
О жизни до Ржева говорится: "Я всегда жила вместе с товарищами. А теперь - одна среди невиданных раньше людей...
Подумала: если меня убьют, Агашин и Москалев (офицеры разведки.- В. К.) скажут: "Была тут переводчица-москвичка" (ничего другого, может, и не скажут, но "москвичка" - обязательно)".
Однако со временем Ржевская убеждается, что вжившись в военное бытие этих "невиданных" ею людей, стала для них своей, а не "москвичкой".
Необходимо отметить, что тот мир, в котором зреет победа над врагом не только собственно русский мир в этническом смысле слова. Так, капитан-разведчик Агашин - "с восточной окраины нашей страны, родом из полукочевого племени... Его отец и дед провели жизнь в седле, с табунами диких лошадей... Но, в общем-то, совершенно неважно, от кого он рожден..." Важно, что он всем существом принадлежит к атакуемому с Запада миру, ради которого в марте 1942-го геройски погибает...
Правда, в последнем его деянии, похоже, выразилась особенная повадка его восточного племени... Горстка людей выходит по пробитому речкой оврагу из вражеского окружения. Патроны давно кончились.
"Вдруг из-за поворота вышли немцы. Патруль. Четверо. Все. Конец. Сжалось и ткнулось куда-то сердце.
Агашин завозился, азартно, злобно оттолкнувшись, выбросил себя вперед и с поднятыми окаянно вверх руками шагнул в сторону немцев...
Это было жутко. Агашин, как в горячке, в помешательстве, спешил к ним навстречу. Сдаваться. Немцы с наведенными на него автоматами поджидали. И вдруг он оступился в снег, скособочившись. Мгновенный взмах его руки, занесенной за плечо, взрыв...
Вперед! - выдохнул Москалев, очнувшись. Мимо убитого Агашина, упавшего ничком... Мимо убитых немцев. Торопясь, пока не подоспели на взрыв другие. По черному снегу - за поворот русла, в ложбинку, по кустам, к снежному валу - к своим..."
Вернемся теперь к книге генерала Гроссмана "Ржев краеугольный камень Восточного фронта". В конце он подробно рассказывает, как армия оставляет Ржев, делая это словно бы совершенно "добровольно"*. Он иронизирует над цитируемой им нашей военной сводкой о происшедшем 3 марта: "Несколько дней назад наши войска,- говорилось в этой сводке,- начали решительное наступление на Ржев. Сегодня после длительных и тяжелых боев они взяли город". Неадекватность сводки видна из самого ее текста: в ней говорится, что наступление на Ржев началось всего "несколько дней назад", но тут же сказано о "длительных" боях. Верно, что бои шли в течение четырнадцати месяцев, однако наши войска все же не брали город с боем. Составители сводки, по-видимому, сочли неудобным сообщить, что враг сам отдал Ржев, хотя на деле-то в этом выразилось наше подлинное созревшее к тому времени превосходство над врагом. И всего лишь через четыре месяца начнется Курская битва, в которой это превосходство предстанет с полнейшей, абсолютной очевидностью (в частности, потому, что победа была достигнута летом, и нельзя было сослаться на помогавшие-де нам морозы или распутицу).
Генерал Гроссман цитирует также тогдашнюю сводку своего военного командования, в которой было объявлено, в частности, что "армия без всякого вражеского давления сдала территорию, завоеванную в тяжелой борьбе... Движение прошло планомерно. Враг не смог помешать отводу войск... Наши войска понесли незначительные потери... они чувствуют себя полностью победителями".
Прямо-таки замечательно, что в этой сводке 3 марта 1943 года, в сущности, признано наше превосходство: вражеские войска "чувствуют себя полностью победителями", ибо им удалось с "незначительными потерями" (в ходе отступления) уйти от наших войск, а не быть ими уничтоженными!
А "точка зрения", высказанная 56 лет назад в цитированной выше нашей военной сводке, широко распространена по сей день, и многие люди не знают, что Ржев был отдан врагом, а не взят нашими войсками в ходе "тяжелых боев". И не исключено, что, узнав об этом, кто-либо окончательно уверится в "бессмысленности" приведших к огромным потерям сражений под Ржевом - ведь враг-то в конце концов ушел сам...
В действительности же он ушел потому, что 2 февраля сокрушительным поражением завершилась Сталинградская битва (через четыре дня, 6 февраля, Гитлер см. выше "разрешил" оставить Ржев), а ее исход мог бы быть иным, если бы под Ржевом враг не вынужден был держать примерно 1/6 часть войск Восточного фронта, в том числе и упомянутые выше 12 дивизий, которые ему пришлось дополнительно отправить летом 1942 года не под Сталинград, а к Ржеву!
Таким образом, был свой объективный смысл в ржевском противоборстве и у нас, и у врага - правда, кардинально различный смысл: сопротивляясь под Ржевом, враг отдалял свое поражение, а мы, атакуя его, приближали свою Победу.
И, кстати сказать, генерал Гроссман как-то сознавал безнадежность сопротивления под Ржевом; это выразилось во вводном слове его уже цитированной фразы: "Гитлер разрешил, наконец, 6 февраля отвести..." и т. д. Сие "наконец" означало, в сущности, что тяжелейшая борьба и "слишком большие" потери под Ржевом только оттягивали неизбежное поражение. И в конце концов вынужденный оставить этот город враг в самом деле открыл нам дорогу на Берлин, хотя, разумеется, дорога предстояла долгая и трудная...
Важно подчеркнуть, что во время боев под Ржевом в августе 1942 года едва ли не впервые четко проявилось созревшее превосходство наших сил над вражескими. Генерал Л. М. Сандалов, начальник штаба 20-й армии, сражавшейся на ржевском рубеже, вспоминал впоследствии о своем многозначительном разговоре с командующим армией генералом М. А. Рейтером. К 10 августа под Ржевом были разгромлены два "элитных" танковых корпуса врага, один из которых входил ранее в танковую армию Гудериана (тот был еще 26 декабря 1941 года отправлен Гитлером в резерв за свою взвешенную "отступательную" тактику).
" Подумать только, что год тому назад (в августе 1941-го. В. К.) два таких немецких (гудериановских.- В. К.) корпуса прорвались от Десны на юг за Ромны, вспоминал... Рейтер.- Позже такие же силы неприятеля прорвались от Орла до Тулы (то есть уже близко к Москве.- В. К.). А теперь два полнокровных танковых корпуса разбиты относительно равными силами нашей армии и спешно переходят к обороне, зарываются в землю. Причем вражеские танковые корпуса понесли поражение летом*, когда, по уверениям немецкого командования, немцам нет равных! Нет, не тот немец стал, не тот!
А может быть, мы не те стали? возразил я.
Конечно, переделали немцев, протерли им глаза радикально изменившиеся за это время войска Красной Армии, согласился Рейтер" (там же, с. 304-305).
* * *
Для более полного понимания смысла и значения боев под Ржевом необходимо рассмотреть еще одну таинственную страницу истории войны. Как уже сказано, наши войска вели наступление на ржевском рубеже в январе апреле и, затем, в августе 1942 года, а 2 марта 1943-го враг сам оставил Ржев, после чего мы преследовали его, и это была как бы еще одна наступательная операция.
В известной энциклопедии "Великая Отечественная война. 1941 1945" каждой из этих трех наступательных операций посвящена специальная статья (правда, последняя операция преподнесена там неверно как наступление, предпринятое по нашей инициативе, а не преследование отступавшего по своей воле врага). Но, как ни странно, в этой энциклопедии вообще не упоминается еще одна весьма крупная наступательная операция наших войск под Ржевом, имевшая место в декабре 1942 года,- не упоминается, по-видимому, потому, что сама по себе она ни в коей мере не была успешной.
Однако в действительности эта операция имела необычайно существенное значение в ходе войны в целом; при этом есть основания полагать, что она и не была рассчитана на очевидный успех, то есть изгнание врага с ржевского рубежа, хотя даже командовавший ею Г. К. Жуков об этом, по-видимому, не знал...
В своих "Воспоминаниях и размышлениях" Георгий Константинович писал: "Верховный предполагал, что немцы летом 1942 года будут в состоянии вести крупные наступательные операции одновременно на двух стратегических направлениях, вероятнее всего на московском и на юге страны (то есть в направлении Сталинграда и Кавказа. В. К.)... Из тех двух направлений... И. В. Сталин больше всего опасался за московское" (цит. соч., с. 251),- и Г. К. Жуков, как он признает, был с ним согласен: "...Я... считал, что... нам нужно обязательно... разгромить ржевско-вяземскую группировку, где немецкие войска удерживали обширный плацдарм... Конечно,- заключает Георгий Константинович,- теперь, при ретроспективной оценке событий, этот вывод мне уже не кажется столь бесспорным" (с. 252, 253).
И, как мы знаем, в августе (точнее с 30 июля) 1942-го под командованием самого Жукова началось, по его словам, "успешное наступление с целью разгрома противника в районе Сычевка Ржев". Однако к концу августа наступление пришлось остановить. "Если бы в нашем распоряжении,- сетовал Георгий Константинович,- были одна-две (сверх имевшихся.- В. К.) армии, можно было бы... разгромить... всю ржевско-вяземскую группу... К сожалению, эта реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена. Вообще, должен сказать, Верховный понял, что неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием и его личной ошибки". Правда, здесь же, на той же странице, Жуков оговаривает, что для остановки нашего наступления в районе Ржева "немецкому командованию пришлось спешно бросить туда значительное количество дивизий, предназначенных для развития наступления на сталинградском и кавказском направлениях" (с. 266).
Из этого рассказа Георгия Константиновича вроде бы следует, что отвлечение вражеских сил от Сталинграда и Кавказа не было главной целью нашего наступления под Ржевом, начавшегося 30 июля, и его остановка к концу августа являлась серьезной неудачей. Между тем есть основания полагать, что именно отвлечение войск врага с юга, где 17 июля (то есть двумя неделями ранее) он начал наступление непосредственно на Сталинград, было главной целью Ржевской операции.
Дело в том, что перед нашим контрнаступлением под Сталинградом, начавшемся 19 ноября 1942 года, было вновь принято решение наступать и под Ржевом, и на этот раз уж совсем явно не для разгрома там вражеских войск и овладения Ржевом, а для отвлечения сил врага с юга. Ибо, как сообщил в своих воспоминаниях один из тогдашних руководителей разведки, П. А. Судоплатов, враг был заранее информирован нами о готовящемся и начавшемся 8 декабря нашем наступлении!..* "Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью" (цит. соч., с. 188). Эта поистине редкостная по своему характеру акция может показаться выдуманной. Однако руководивший наступлением под Ржевом в декабре 1942 года Жуков, говоря о полной его неудаче, отметил прежде всего следующее: "Противник разгадал (выделено мною.- В. К.) наш замысел и сумел подтянуть к району действия значительные силы... перебросив их с других фронтов". А у нас "был недостаток танковых, артиллерийских, минометных и авиационных средств для обеспечения прорыва обороны противника" (с. 313, 314),- то есть, выходит, настоящей готовности к мощному наступлению не имелось...
Итак, обладавший высокой военной мудростью Г. К. Жуков понял, что враг каким-то образом "разгадал" наш план наступления. Но Георгий Константинович, сообщает Судоплатов, "так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении, поэтому бросили туда такое количество войск" (там же).
Стоит сказать, что, несмотря на громадную группировку войск врага под Сталинградом, количественно превышавшую его ржевскую группировку, качественно она уступала последней, ибо под Сталинградом значительную часть вражеских войск составляли намного менее боеспособные румынские, итальянские и венгерские войска.
Выше цитировались слова Жукова о том, что Сталин считал ржевскую группу врага "более опасной", чем южную, нацеленную на Сталинград и Кавказ. Но естественно предположить, что вождь "обманывал" Георгия Константиновича, ибо оба наступления на Ржев, в августе и декабре, едва ли преследовали цель изгнать врага с ржевского рубежа.
Показательно следующее. 26 августа 1942 года, после провала наступления на Ржев, Жуков назначается заместителем Верховного Главнокомандующего (это после провала!) и 29 августа отправляется на юг, в район Сталинграда, в качестве руководителя всей операции... Однако 17 ноября за два дня до начала контрнаступления на юге Сталин вызывает его в Москву и отправляет в район Ржева, откуда он тем не менее 28 29 ноября (см. цит. соч., с. 310-311) передает Сталину и А. М. Василевскому (заменившему на юге Жукова) свои соображения о том, как надо вести наступление под Сталинградом!
К тому времени враг уже хорошо знал, что Жуков командует на главных направлениях, и появление его у Ржева, надо думать, служило дополнительным подтверждением подброшенной врагу нашей разведкой версии. И по-своему даже забавно, что удочка, на которую попался в 1942-м враг, сработала и в наши дни: американский писатель и историк Дэвид Гланц, сочинения которого публикуются (возможно, из своего рода низкопоклонства) и у нас, пропагандирует сенсационную версию, согласно которой наступление под Ржевом в декабре 1942-го было наиважнейшей операцией, намного более важной, чем почти одновременное контрнаступление под Сталинградом, но этот факт-де замалчивается ибо Ржевская операция не удалась, потерпела полное поражение...
Это, без сомнения, совершенно безосновательная "концепция", ибо слишком много имеется доказательств того, что Сталинградской битве с самого начала придавалось безусловно первостепенное и решающее значение. Вместе с тем, как ясно из вышеизложенного, разгром врага под Сталинградом не умаляет значения продолжавшегося четырнадцать месяцев противостояния под Ржевом...
Глава четвертая
ИТОГИ ВОЙНЫ
Предшествующее изложение сосредоточилось на событиях 1941-1942 гг., и это вполне естественно, ибо ход войны в 1943-1945 годах воссоздан в обширной литературе о ней гораздо более ясно и правдиво: победы под Курском, в Белоруссии (летом 1944 года) и т. д. незачем было "лакировать" (они и так великолепны) в "доперестроечные" времена, и затруднительно "очернять" в конце 1980-1990-х годах.
Вместе с тем существует наиболее тяжкая, мучительная проблема, на основе которой (сначала в так называемых "самиздате" и "тамиздате", а с конца 1980-х и в общедоступной литературе) осуждают и попросту проклинают "методы" войны в целом - как в период наших поражений, так и в период побед. Речь идет о проблеме человеческих потерь 1941-1945 годов. Ныне "демократические" СМИ постоянно внушают, что "цена победы" была непомерной, и потому это как бы даже и не победа...
Потери в самом деле были громадны, но суть нынешней пропаганды заключается в том, что "вину" за них возлагают не столько на врагов, сколько на "своих",- прежде всего, разумеется, на Сталина.
Опубликован, например, документ от 27 мая 1942 года - директива Сталина руководству Юго-Западного фронта (командующий - С. К. Тимошенко, член Военного совета - Н. С. Хрущев, начальник штаба - И. Х. Баграмян), начавшего с 12 мая Харьковское сражение, в ходе которого были чрезмерные потери. "Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? - писал Главнокомандующий.- Воевать надо не числом, а уменьем"124.
Однако в глазах многих людей этот сталинский выговор Тимошенко и другим предстанет, без сомнения, как лицемерный (хотя дело ведь идет не о показном публичном требовании сократить человеческие потери, а о предназначенном для трех адресатов секретном документе).
Знакомясь с иными нынешними сочинениями о войне читатели волей-неволей должны прийти к выводу, что Сталин, да и тогдашний режим в целом, чуть ли не целенаправленно стремились уложить на полях боев как можно больше своих солдат и офицеров, патологически пренебрегая тем самым и своими собственными интересами (ибо чем слабее становится армия, тем опаснее для режима)...
И поскольку главная цель многих сочинений, затрагивающих вопрос о потерях нашей армии, заключалась, в сущности, не в исследовании реальных фактов, а в обличении Сталина и режима в целом, предлагались абсолютно фантастические цифры,- вплоть до 44 миллионов (!) погибших военнослужащих...125
Полнейшая абсурдность этой цифры совершенно очевидна. В начале 1941 года население СССР составляло, как выяснено в последнее время посредством тщательнейших и всецело достоверных подсчетов, 195,3 млн. человек, а в начале 1946-го людей старше 5 лет в стране имелось всего лишь 157,2 млн.*; таким образом "исчезли" 38,1 млн. человек из имевшихся в начале 1941-го126. Утрата, конечно же, огромна - 19,5% - почти каждый пятый! - из населения 1941 года**. Но в то же время очевидна нелепость утверждения, что в 1941-1945-м погибли-де 44 млн. одних только военнослужащих - то есть на 6 млн. (!) больше, чем было утрачено за эти годы людей вообще, включая детей, женщин и стариков.
Мы отражали атаки русских в течении двух часов. Когда стало ясно, что наши доты отрезаны, я отдал приказ кончить сопротивление и сдаться...
Это ведь во времена вашего Старого Фрица9 война велась на истощение противника... А сейчас, когда Гитлер ведет войну на истребление, попасть в плен...
В отношении Фридриха Великого это однобокое суждение,- сухо сказал обер-лейтенант.- Он предвосхитил тактику Наполеона, и он первый применил с великолепным успехом военные операции на уничтожение..."
Допрашивающей переводчице хочется сказать: "Прусская армия настаивает на приоритете в ведении войны на истребление? Что ж, пожалуйста". Но это "обвинение" явно не подействует на обер-лейтенанта. Он с трудом понимает, "чего я добиваюсь от него.
Война есть война,- сказал наконец".
Далее разведка пытается "использовать немца: подсоединиться к их рации, чтобы он своим немецким, неподдельным, офицерским голосом передавал им ложные команды и сведения". Но обер-лейтенант категорически отказывается, хотя офицер разведки уже расстегивает кобуру револьвера.
"Запавшие синие глаза Тиля смотрели глухо, затравленно...
Я не хотел бы ожесточать господ русских офицеров, но иначе не могу поступить...- выдавил он".
Помимо прочего, это означает, что, даже сдаваясь в плен, враги тогда, в 1942-м, были уверены в своей правоте и в конечной победе. Вот обер-лейтенанта Тиля ведут по сожженной его сотоварищами деревне. "У дотлевающих головешек убиваются, бранятся, греются бабы. Одна пестрая оборванная баба ринулась наперерез, с маху ткнулась кулаком в грудь Тиля, трясется, вопит, в глазах слезы ярости. Осатанело плюнула ему в лицо.
Он только дернул головой и пошел дальше, не утираясь".
Но один раз все-таки вроде бы что-то сдвинулось в этом "арийце". Изба в деревне Лысково, куда привели обер-лейтенанта.
"Хозяйка в измызганной кофтенке сидела притихшая напротив немца, приглядываясь к нему, скрестив руки на груди, сжав тощие плечики, покачиваясь, шмыгая носом". Затем она "сходила за печь, вынесла свою миску с остывшей давно пшенной кашей, поставила на стол и пододвинула миску немцу:
Ты вон на, поешь.- И, скомкав горсткой пальцев губы, заплакала.
Послушайте,- всполошенно сказал Тиль.- Чего эта старуха плачет?
Не знаю...
Он немного поел.
Если можно...- Он взволнованно провел рукой по волнистым расчесанным волосам и стойко сказал: - Если это можно, я предпочел бы правду. Меня расстреляют?
С чего вы? Тетенька, вы вот плачете, вы немца пожалели и испугали насмерть.
Старуха всхлипнула, высморкалась в конец головного платка.
Не его. Не-ет. Мне его мать жалко. Она его родила, выхаживала, вырастила такого королевича, в свет отправила. Людям и себе на мученье".
Через некоторое время переводчица спрашивает обер-лейтенанта:
"- Вот у вас на пряжке выбито: "С нами Бог"...
Да-да. Так принято в вермахте.
Но ведь Гитлер назвал христианское учение бесхребетным, непригодным для немцев...
Ну это - традиция. Девиз, если хотите...
Уж если с кем Бог, так это знаете с кем? С той старухой хозяйкой, что пожалела вас или вашу мать, уж не знаю кого.
О, старая матка! - с чувством сказал он, едва дав мне договорить.Это так удивительно... Русская душа...
Бедная причитавшая над ним старуха, оплакав его, отдав ему свою кашу, ошеломила его. Как знать, может и у него есть святая святых, неведомое ему самому... Прежде, до плена, он просто не заметил бы, что эта старуха живой человек.
Бабу, с ненавистью и отчаянием плюнувшую ему в лицо, мы обходили в нашем теологическом разговоре, хотя и у нее русская, не безбожная душа".
Впрочем, ошеломленность обер-лейтенанта - временное состояние:
"...мне-то казалось, в нем что-то сдвинулось. Нет, все при нем незыблемый пласт стройных, крепко связанных между собой понятий. Не отягощенный сомнениями, он всякий раз определенно знает, как ему быть".
И в этом - одна из основ вроде бы непреодолимой силы германской армии. Сцена с заплакавшей старухой может показаться совершенно ненужной, даже нелепой; кстати, один из офицеров разведки зло и грубо высмеивает упоминание о матери обер-лейтенанта.
Но есть в этой сцене нечто, вдруг обнаруживающееся и в поведении самих офицеров разведки. Обер-лейтенанта уже повели на расстрел за отказ сотрудничать, но старший здесь, капитан Москалев, приказывает вернуться:
"- Вот что, пусть он идет. Пусть идет!.. Мы-то ему ничего плохого пусть идет, покажется им - мы ж его пальцем не тронули, пусть глядят. Переводи! И чтоб передал им: пусть сдаются, а то мы их, гадов, перебьем.И, ярясь от воодушевления, хрипло: - И чтоб знали! Чтоб зарубили себе! Мы придем в их Германию!..
Свету было уже так мало, что шаг и другой, и немец скрылся от нас, растворившись за стволами деревьев...
Москалев тяжело дышал - вышел из рамок человек, решает не спросясь, на свой страх и риск, как Бог на душу положит".
И в плаче старухи, и в неожиданном поступке офицера (не забудем, что речь идет о времени жесточайшего противоборства под Ржевом) по-своему выразилось то зреющее превосходство над врагом, которое в конечном счете определило нашу победу над лучшей в истории (по определению самого Жукова) армией.
Напомню цитаты из опубликованных как раз в 1942 году статей Эренбурга, которые требовали: "Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать" - и согласно которым немки - не женщины, а "мерзкие самки". Но, как видим, люди, находившиеся в 1942-м под Ржевом, думали и чувствовали иначе. И, кстати сказать, в плане войны "на уничтожение" мы едва ли бы могли "превзойти" врага... Основой победы явилось другое...
Наше превосходство над врагом было не собственно "военное"; это было превосходство самого мира, в который вторгся враг. И оно не могло осуществиться, реализоваться за краткое время, ибо дело шло о "мобилизации" не армии, а именно целого мира.
Поэтому есть основания полагать, что победа у стен Москвы (именно и только у ее стен!) была все же краткой,- хотя и мощной - вспышкой нашего превосходства, после которой страна пережила и не менее катастрофическое, чем в 1941-м, отступление на юге до Волги и Кавказского хребта, и тяжелейшие - к тому же могущие показаться "бессмысленными" - сражения под Ржевом, длившиеся четырнадцать месяцев.
В истинно объективном воссоздании противоборства под Ржевом, предстающем в сочинениях Елены Ржевской, раскрывается (именно в силу доподлинной объективности) глубокий смысл войны. Это, по своей внутренней сущности, не война большевизма с нацизмом. Хотя подчас в рассказах Ржевской появляются те или иные "реалии", связанные с этими политическими феноменами, они воспринимаются как нечто внешнее, как оболочка гораздо более масштабного содержания. Вот, скажем, в разговоре переводчицы и обер-лейтенанта как-то совершенно естественно возникают и прусский король XVIII века Фридрих Великий, и Наполеон, а в другом месте тема углубляется в историю еще дальше:
"Оказывается, старинный герб Ржева - лев на красном поле... Он стоял на западной окраине русских земель, и не раз на него обрушивался удар врагов, рвущихся в глубь России".
Натиск на Восток особенно усилился начиная с XIV века, и шел он тогда под знаком борьбы Католицизма с Православием*; атака нацизма на большевизм - это только исторически-конкретная "форма" многовекового натиска под разными девизами...
Вот мельчайшая и, казалось бы, совершенно незначительная деталь: у рассуждающего о "великолепных успехах" Фридриха Великого в операциях на уничтожение обер-лейтенанта - несмотря на условия фронтового быта идеально обработанные ногти, что даже побудило переводчицу спрятать свои руки под стол. А с "запредельной" человечностью плачущая при мысли о матери жестокого врага старуха сморкается затем в кончик своего головного платка...
Словом, два несовместимых мира (выявившихся в этих вроде бы не имеющих никакой значительности деталях) - то самое геополитическое противостояние, о котором подробно говорилось выше. И оно, пожалуй, наиболее неоспоримо проявляется в таких вроде бы не заслуживающих серьезного внимания деталях...
Уместно предположить, что Елена Ржевская смогла и увидеть, и оценить значение таких деталей потому, что под Ржевом она впервые соприкоснулась не только с вражескими офицерами, но и с людьми, составляющими основу называющегося Россией мира,- ибо ранее она знала только по-своему замкнутое и как бы театральное московское бытие...
О жизни до Ржева говорится: "Я всегда жила вместе с товарищами. А теперь - одна среди невиданных раньше людей...
Подумала: если меня убьют, Агашин и Москалев (офицеры разведки.- В. К.) скажут: "Была тут переводчица-москвичка" (ничего другого, может, и не скажут, но "москвичка" - обязательно)".
Однако со временем Ржевская убеждается, что вжившись в военное бытие этих "невиданных" ею людей, стала для них своей, а не "москвичкой".
Необходимо отметить, что тот мир, в котором зреет победа над врагом не только собственно русский мир в этническом смысле слова. Так, капитан-разведчик Агашин - "с восточной окраины нашей страны, родом из полукочевого племени... Его отец и дед провели жизнь в седле, с табунами диких лошадей... Но, в общем-то, совершенно неважно, от кого он рожден..." Важно, что он всем существом принадлежит к атакуемому с Запада миру, ради которого в марте 1942-го геройски погибает...
Правда, в последнем его деянии, похоже, выразилась особенная повадка его восточного племени... Горстка людей выходит по пробитому речкой оврагу из вражеского окружения. Патроны давно кончились.
"Вдруг из-за поворота вышли немцы. Патруль. Четверо. Все. Конец. Сжалось и ткнулось куда-то сердце.
Агашин завозился, азартно, злобно оттолкнувшись, выбросил себя вперед и с поднятыми окаянно вверх руками шагнул в сторону немцев...
Это было жутко. Агашин, как в горячке, в помешательстве, спешил к ним навстречу. Сдаваться. Немцы с наведенными на него автоматами поджидали. И вдруг он оступился в снег, скособочившись. Мгновенный взмах его руки, занесенной за плечо, взрыв...
Вперед! - выдохнул Москалев, очнувшись. Мимо убитого Агашина, упавшего ничком... Мимо убитых немцев. Торопясь, пока не подоспели на взрыв другие. По черному снегу - за поворот русла, в ложбинку, по кустам, к снежному валу - к своим..."
Вернемся теперь к книге генерала Гроссмана "Ржев краеугольный камень Восточного фронта". В конце он подробно рассказывает, как армия оставляет Ржев, делая это словно бы совершенно "добровольно"*. Он иронизирует над цитируемой им нашей военной сводкой о происшедшем 3 марта: "Несколько дней назад наши войска,- говорилось в этой сводке,- начали решительное наступление на Ржев. Сегодня после длительных и тяжелых боев они взяли город". Неадекватность сводки видна из самого ее текста: в ней говорится, что наступление на Ржев началось всего "несколько дней назад", но тут же сказано о "длительных" боях. Верно, что бои шли в течение четырнадцати месяцев, однако наши войска все же не брали город с боем. Составители сводки, по-видимому, сочли неудобным сообщить, что враг сам отдал Ржев, хотя на деле-то в этом выразилось наше подлинное созревшее к тому времени превосходство над врагом. И всего лишь через четыре месяца начнется Курская битва, в которой это превосходство предстанет с полнейшей, абсолютной очевидностью (в частности, потому, что победа была достигнута летом, и нельзя было сослаться на помогавшие-де нам морозы или распутицу).
Генерал Гроссман цитирует также тогдашнюю сводку своего военного командования, в которой было объявлено, в частности, что "армия без всякого вражеского давления сдала территорию, завоеванную в тяжелой борьбе... Движение прошло планомерно. Враг не смог помешать отводу войск... Наши войска понесли незначительные потери... они чувствуют себя полностью победителями".
Прямо-таки замечательно, что в этой сводке 3 марта 1943 года, в сущности, признано наше превосходство: вражеские войска "чувствуют себя полностью победителями", ибо им удалось с "незначительными потерями" (в ходе отступления) уйти от наших войск, а не быть ими уничтоженными!
А "точка зрения", высказанная 56 лет назад в цитированной выше нашей военной сводке, широко распространена по сей день, и многие люди не знают, что Ржев был отдан врагом, а не взят нашими войсками в ходе "тяжелых боев". И не исключено, что, узнав об этом, кто-либо окончательно уверится в "бессмысленности" приведших к огромным потерям сражений под Ржевом - ведь враг-то в конце концов ушел сам...
В действительности же он ушел потому, что 2 февраля сокрушительным поражением завершилась Сталинградская битва (через четыре дня, 6 февраля, Гитлер см. выше "разрешил" оставить Ржев), а ее исход мог бы быть иным, если бы под Ржевом враг не вынужден был держать примерно 1/6 часть войск Восточного фронта, в том числе и упомянутые выше 12 дивизий, которые ему пришлось дополнительно отправить летом 1942 года не под Сталинград, а к Ржеву!
Таким образом, был свой объективный смысл в ржевском противоборстве и у нас, и у врага - правда, кардинально различный смысл: сопротивляясь под Ржевом, враг отдалял свое поражение, а мы, атакуя его, приближали свою Победу.
И, кстати сказать, генерал Гроссман как-то сознавал безнадежность сопротивления под Ржевом; это выразилось во вводном слове его уже цитированной фразы: "Гитлер разрешил, наконец, 6 февраля отвести..." и т. д. Сие "наконец" означало, в сущности, что тяжелейшая борьба и "слишком большие" потери под Ржевом только оттягивали неизбежное поражение. И в конце концов вынужденный оставить этот город враг в самом деле открыл нам дорогу на Берлин, хотя, разумеется, дорога предстояла долгая и трудная...
Важно подчеркнуть, что во время боев под Ржевом в августе 1942 года едва ли не впервые четко проявилось созревшее превосходство наших сил над вражескими. Генерал Л. М. Сандалов, начальник штаба 20-й армии, сражавшейся на ржевском рубеже, вспоминал впоследствии о своем многозначительном разговоре с командующим армией генералом М. А. Рейтером. К 10 августа под Ржевом были разгромлены два "элитных" танковых корпуса врага, один из которых входил ранее в танковую армию Гудериана (тот был еще 26 декабря 1941 года отправлен Гитлером в резерв за свою взвешенную "отступательную" тактику).
" Подумать только, что год тому назад (в августе 1941-го. В. К.) два таких немецких (гудериановских.- В. К.) корпуса прорвались от Десны на юг за Ромны, вспоминал... Рейтер.- Позже такие же силы неприятеля прорвались от Орла до Тулы (то есть уже близко к Москве.- В. К.). А теперь два полнокровных танковых корпуса разбиты относительно равными силами нашей армии и спешно переходят к обороне, зарываются в землю. Причем вражеские танковые корпуса понесли поражение летом*, когда, по уверениям немецкого командования, немцам нет равных! Нет, не тот немец стал, не тот!
А может быть, мы не те стали? возразил я.
Конечно, переделали немцев, протерли им глаза радикально изменившиеся за это время войска Красной Армии, согласился Рейтер" (там же, с. 304-305).
* * *
Для более полного понимания смысла и значения боев под Ржевом необходимо рассмотреть еще одну таинственную страницу истории войны. Как уже сказано, наши войска вели наступление на ржевском рубеже в январе апреле и, затем, в августе 1942 года, а 2 марта 1943-го враг сам оставил Ржев, после чего мы преследовали его, и это была как бы еще одна наступательная операция.
В известной энциклопедии "Великая Отечественная война. 1941 1945" каждой из этих трех наступательных операций посвящена специальная статья (правда, последняя операция преподнесена там неверно как наступление, предпринятое по нашей инициативе, а не преследование отступавшего по своей воле врага). Но, как ни странно, в этой энциклопедии вообще не упоминается еще одна весьма крупная наступательная операция наших войск под Ржевом, имевшая место в декабре 1942 года,- не упоминается, по-видимому, потому, что сама по себе она ни в коей мере не была успешной.
Однако в действительности эта операция имела необычайно существенное значение в ходе войны в целом; при этом есть основания полагать, что она и не была рассчитана на очевидный успех, то есть изгнание врага с ржевского рубежа, хотя даже командовавший ею Г. К. Жуков об этом, по-видимому, не знал...
В своих "Воспоминаниях и размышлениях" Георгий Константинович писал: "Верховный предполагал, что немцы летом 1942 года будут в состоянии вести крупные наступательные операции одновременно на двух стратегических направлениях, вероятнее всего на московском и на юге страны (то есть в направлении Сталинграда и Кавказа. В. К.)... Из тех двух направлений... И. В. Сталин больше всего опасался за московское" (цит. соч., с. 251),- и Г. К. Жуков, как он признает, был с ним согласен: "...Я... считал, что... нам нужно обязательно... разгромить ржевско-вяземскую группировку, где немецкие войска удерживали обширный плацдарм... Конечно,- заключает Георгий Константинович,- теперь, при ретроспективной оценке событий, этот вывод мне уже не кажется столь бесспорным" (с. 252, 253).
И, как мы знаем, в августе (точнее с 30 июля) 1942-го под командованием самого Жукова началось, по его словам, "успешное наступление с целью разгрома противника в районе Сычевка Ржев". Однако к концу августа наступление пришлось остановить. "Если бы в нашем распоряжении,- сетовал Георгий Константинович,- были одна-две (сверх имевшихся.- В. К.) армии, можно было бы... разгромить... всю ржевско-вяземскую группу... К сожалению, эта реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена. Вообще, должен сказать, Верховный понял, что неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием и его личной ошибки". Правда, здесь же, на той же странице, Жуков оговаривает, что для остановки нашего наступления в районе Ржева "немецкому командованию пришлось спешно бросить туда значительное количество дивизий, предназначенных для развития наступления на сталинградском и кавказском направлениях" (с. 266).
Из этого рассказа Георгия Константиновича вроде бы следует, что отвлечение вражеских сил от Сталинграда и Кавказа не было главной целью нашего наступления под Ржевом, начавшегося 30 июля, и его остановка к концу августа являлась серьезной неудачей. Между тем есть основания полагать, что именно отвлечение войск врага с юга, где 17 июля (то есть двумя неделями ранее) он начал наступление непосредственно на Сталинград, было главной целью Ржевской операции.
Дело в том, что перед нашим контрнаступлением под Сталинградом, начавшемся 19 ноября 1942 года, было вновь принято решение наступать и под Ржевом, и на этот раз уж совсем явно не для разгрома там вражеских войск и овладения Ржевом, а для отвлечения сил врага с юга. Ибо, как сообщил в своих воспоминаниях один из тогдашних руководителей разведки, П. А. Судоплатов, враг был заранее информирован нами о готовящемся и начавшемся 8 декабря нашем наступлении!..* "Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью" (цит. соч., с. 188). Эта поистине редкостная по своему характеру акция может показаться выдуманной. Однако руководивший наступлением под Ржевом в декабре 1942 года Жуков, говоря о полной его неудаче, отметил прежде всего следующее: "Противник разгадал (выделено мною.- В. К.) наш замысел и сумел подтянуть к району действия значительные силы... перебросив их с других фронтов". А у нас "был недостаток танковых, артиллерийских, минометных и авиационных средств для обеспечения прорыва обороны противника" (с. 313, 314),- то есть, выходит, настоящей готовности к мощному наступлению не имелось...
Итак, обладавший высокой военной мудростью Г. К. Жуков понял, что враг каким-то образом "разгадал" наш план наступления. Но Георгий Константинович, сообщает Судоплатов, "так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении, поэтому бросили туда такое количество войск" (там же).
Стоит сказать, что, несмотря на громадную группировку войск врага под Сталинградом, количественно превышавшую его ржевскую группировку, качественно она уступала последней, ибо под Сталинградом значительную часть вражеских войск составляли намного менее боеспособные румынские, итальянские и венгерские войска.
Выше цитировались слова Жукова о том, что Сталин считал ржевскую группу врага "более опасной", чем южную, нацеленную на Сталинград и Кавказ. Но естественно предположить, что вождь "обманывал" Георгия Константиновича, ибо оба наступления на Ржев, в августе и декабре, едва ли преследовали цель изгнать врага с ржевского рубежа.
Показательно следующее. 26 августа 1942 года, после провала наступления на Ржев, Жуков назначается заместителем Верховного Главнокомандующего (это после провала!) и 29 августа отправляется на юг, в район Сталинграда, в качестве руководителя всей операции... Однако 17 ноября за два дня до начала контрнаступления на юге Сталин вызывает его в Москву и отправляет в район Ржева, откуда он тем не менее 28 29 ноября (см. цит. соч., с. 310-311) передает Сталину и А. М. Василевскому (заменившему на юге Жукова) свои соображения о том, как надо вести наступление под Сталинградом!
К тому времени враг уже хорошо знал, что Жуков командует на главных направлениях, и появление его у Ржева, надо думать, служило дополнительным подтверждением подброшенной врагу нашей разведкой версии. И по-своему даже забавно, что удочка, на которую попался в 1942-м враг, сработала и в наши дни: американский писатель и историк Дэвид Гланц, сочинения которого публикуются (возможно, из своего рода низкопоклонства) и у нас, пропагандирует сенсационную версию, согласно которой наступление под Ржевом в декабре 1942-го было наиважнейшей операцией, намного более важной, чем почти одновременное контрнаступление под Сталинградом, но этот факт-де замалчивается ибо Ржевская операция не удалась, потерпела полное поражение...
Это, без сомнения, совершенно безосновательная "концепция", ибо слишком много имеется доказательств того, что Сталинградской битве с самого начала придавалось безусловно первостепенное и решающее значение. Вместе с тем, как ясно из вышеизложенного, разгром врага под Сталинградом не умаляет значения продолжавшегося четырнадцать месяцев противостояния под Ржевом...
Глава четвертая
ИТОГИ ВОЙНЫ
Предшествующее изложение сосредоточилось на событиях 1941-1942 гг., и это вполне естественно, ибо ход войны в 1943-1945 годах воссоздан в обширной литературе о ней гораздо более ясно и правдиво: победы под Курском, в Белоруссии (летом 1944 года) и т. д. незачем было "лакировать" (они и так великолепны) в "доперестроечные" времена, и затруднительно "очернять" в конце 1980-1990-х годах.
Вместе с тем существует наиболее тяжкая, мучительная проблема, на основе которой (сначала в так называемых "самиздате" и "тамиздате", а с конца 1980-х и в общедоступной литературе) осуждают и попросту проклинают "методы" войны в целом - как в период наших поражений, так и в период побед. Речь идет о проблеме человеческих потерь 1941-1945 годов. Ныне "демократические" СМИ постоянно внушают, что "цена победы" была непомерной, и потому это как бы даже и не победа...
Потери в самом деле были громадны, но суть нынешней пропаганды заключается в том, что "вину" за них возлагают не столько на врагов, сколько на "своих",- прежде всего, разумеется, на Сталина.
Опубликован, например, документ от 27 мая 1942 года - директива Сталина руководству Юго-Западного фронта (командующий - С. К. Тимошенко, член Военного совета - Н. С. Хрущев, начальник штаба - И. Х. Баграмян), начавшего с 12 мая Харьковское сражение, в ходе которого были чрезмерные потери. "Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? - писал Главнокомандующий.- Воевать надо не числом, а уменьем"124.
Однако в глазах многих людей этот сталинский выговор Тимошенко и другим предстанет, без сомнения, как лицемерный (хотя дело ведь идет не о показном публичном требовании сократить человеческие потери, а о предназначенном для трех адресатов секретном документе).
Знакомясь с иными нынешними сочинениями о войне читатели волей-неволей должны прийти к выводу, что Сталин, да и тогдашний режим в целом, чуть ли не целенаправленно стремились уложить на полях боев как можно больше своих солдат и офицеров, патологически пренебрегая тем самым и своими собственными интересами (ибо чем слабее становится армия, тем опаснее для режима)...
И поскольку главная цель многих сочинений, затрагивающих вопрос о потерях нашей армии, заключалась, в сущности, не в исследовании реальных фактов, а в обличении Сталина и режима в целом, предлагались абсолютно фантастические цифры,- вплоть до 44 миллионов (!) погибших военнослужащих...125
Полнейшая абсурдность этой цифры совершенно очевидна. В начале 1941 года население СССР составляло, как выяснено в последнее время посредством тщательнейших и всецело достоверных подсчетов, 195,3 млн. человек, а в начале 1946-го людей старше 5 лет в стране имелось всего лишь 157,2 млн.*; таким образом "исчезли" 38,1 млн. человек из имевшихся в начале 1941-го126. Утрата, конечно же, огромна - 19,5% - почти каждый пятый! - из населения 1941 года**. Но в то же время очевидна нелепость утверждения, что в 1941-1945-м погибли-де 44 млн. одних только военнослужащих - то есть на 6 млн. (!) больше, чем было утрачено за эти годы людей вообще, включая детей, женщин и стариков.