Страница:
— Действуй, — усмехнулся Грохотов.
Они лежали в огороде и ждали. Из дома доносились хмельные голоса, гогот.
— Дверь можно закрыть снаружи? — шепотом спросил Витька.
— Надо в щеколду всунуть гвоздь, — подсказал сообразительный Филя.
— Есть у них харчи? — спросил Сашка.
— В сенях, направо, кладовка, там всякая всячина…
— Погодите закрывать, — сказал Сашка и, достав из-за пазухи скомканный мешок, пополз к крыльцу.
Они видели, как мелькнула его тень, и Сашка исчез в темном проеме сеней.
— Если бы не он, мы давно протянули бы ноги, — шепотом сказал Коля. — А сейчас он конфискует провиант у врага.
— Раньше я не замечал у него этой страсти.
— Забудь о том, что было раньше, — тихо и грустно сказал Коля.
— Ты не прав, — возразил Витька. — Так можно забыть, что мы родились людьми.
— Некоторые уже забыли… Возьми хоть этих полицаев.
— А кто такой Володя? — помолчав, спросил Витька.
— Володька? — улыбнулся Филя. — Он из города… Жил в Семенихе, это в пяти километрах отсюда… Он спер у немца гранату и взорвал склад боеприпасов… Грохнуло, даже у нас слышно было. Полицаи его уже неделю разыскивают… А он разве не в вашем отряде?
— Не до утра же нам ждать, — сказал Витька. — Айда!
Прячась в тени, они подобрались к железной бочке. Витька попробовал открутить металлическую пробку — ни с места. Тогда Коля достал из кармана платок, обернул пробку и стал потихоньку колотить камнем. Пробка подалась.
Филя пошарил под ногами и протянул резиновый шланг. Ведро стояло рядом с бочкой. Витька засунул шланг в бочку и подсосал. Бензин тугой струёй ударил в рот, Витька ругнулся и стал отплевываться.
Набрав целое ведро, они облили стену дома. И в этот момент в сенях что-то грохнуло и покатилось по полу. В ту же секунду оттуда пулей выскочил Сашка и, волоча туго набитый мешок, бросился в огород.
Стало тихо. Там, за стеной, смолкли голоса. Отворилась дверь, и кто-то вышел. Мальчишки затаились возле бочки. Из шланга бесшумной струёй лился бензин. Человек потоптался на крыльце, откашлялся и вдруг — яркая вспышка и автоматная очередь. Стрелявший расхохотался и, громко топоча, ушел в избу.
— Я закрываю, — сказал Витька.
Гвоздя они не нашли. Закрыли дверь на щеколду, вставив в прорезь щепку. Филя принес еще одно ведро с бензином. Коля выплеснул его на крыльцо. Витька выдрал из паза бревен клок пакли, намотал его на палку и вымочил в бензине — А теперь подальше от дома! — прошептал Витька.
— Дай, пожалуйста, мне? — попросила Алла, она спряталась за колодцем. — Я тебя очень прошу.
Витька на секунду замешкался, потом отдал ей спички, палку и отошел к ребятам. Алла чиркнула спичкой, и факел ярко вспыхнул.
— Бросай! — шептал Витька. — Ближе нельзя! Там кругом бензин!
Алла сделала еще два шага и, размахнувшись, бросила факел на крыльцо. Яркое пламя озарило девочку, стену дома, березу у крыльца. Пряча лицо от жара, Алла мотнулась в сторону. Витька схватил ее за руку.
— За мной! — крикнул он и, больше не таясь, припустил по огородам к лесу.
Они пробирались вдоль шоссе лесом, опасаясь встречи с немцами или полицаями. С дороги доносилось фырканье моторов, лязг гусениц, немецкая речь. Иногда высоко пролетали самолеты.
— Посмотрите, на дереве белый флаг! — показала Алла, И действительно, на вершине высокой сосны развевалось длинное белое полотнище.
— Там кто-то сидит, — сказал Гошка.
— Не сидит, а висит, — поправил Витька. — Причем вниз головой.
Это был мертвый парашютист. Он висел метрах в десяти от земли. Стропы и разодранный купол оплели ствол и ветви. Тело застряло в развилке.
— У него на пальце перстень, — заметила Алла. — Это не наш. Наверное, немец.
— Надо посмотреть, — сказал Витька.
— Полезешь на дерево? — спросил Гошка.
— Не ждать же, когда он свалится?
Витька подошел к сосне, посмотрел вверх и поплевав на руки, ухватился за нижний сук. Немного погодя, ломая сучья тело упало на землю.
— У него должен быть пистолет, — спустившись вниз, сказал Витька и нагнулся над летчиком. Пистолет оказался под кожаной курткой, на спине. Это был новенький вороненый браунинг с запасной обоймой.
— Найдут у тебя оружие — пиши пропал, — сказал Гошка.
— Лучше, думаешь, выбросить?
— Я бы выбросил.
— Когда сам найдешь пистолет — и выбрасывай, — насмешливо сказал Витька. — А я оставлю.
— Лопаты нет, — сказал Коля. — Надо бы закопать… Человек все-таки.
— Какие они люди, — сплюнул Соля Шепс. — Тебя они не стали бы закапывать.
— Я ветками забросаю, — сказал Коля и стал обламывать с молодых елок зеленые лапы.
Месяц сбоку заглянул в шалаш, и сосновые иголки призрачно засияли. В шалаше было тепло. В одном углу вповалку лежали мальчишки, в другом — Алла с Люсей. У входа звенели комары. И хотя ребята расположились подальше от шоссе, глухой гул моторов явственно доносился сюда. Немецкие части шли и шли на восток.
— Эх, скорее бы к своим попасть… — мечтательно сказал Гошка. — Как началась война, я еще ни разу не выспался как следует!
— Я ничего, высыпаюсь, — зевнул Сашка.
— Нам немцы не давали спать, — сказал Соля. — То прожектором в глаза светят, то палят из автоматов. И так всю ночь.
— Коля, почему наши отступают и отступают? — спросила Алла. — Когда же будет этому конец?
Бэс зашевелился в своем углу, но промолчал. — Я не верю, что немцы смогут победить, — сказал Витька. — Такого еще в России не бывало.
— А татаро-монгольское иго? — спросил Гошка.
— Тогда вся Россия была поделена на отдельные княжества, — вступила в разговор Люся. — А князья все время ссорились, вот татары и воспользовались… А сейчас все республики — одно целое.
— Вот что значит отличница — все знает! — хохотнул Ладонщиков, — Вспомните Отечественную войну тысяча восемьсот двенадцатого года, — сказал Коля Бэс. — Наполеон Москву занял, а русские все равно победили.
— Тогда самолетов не было, — проворчал Гошка. — И на голову людям не падали бомбы.
— Пушки-то были, — сказал Коля.
— Тебе-то что, — усмехнулся Гошка. — Ты немецкий знаешь. Ты с ними поладишь, даже если фашисты победят…
Коля завозился на полу, потом сел. Сквозь ветви шалаша пробился голубоватый свет — и очки заблестели.
— Я не люблю драться, — тихо сказал Бэс. — Но сейчас я бы тебе с удовольствием дал в морду.
В шалаше стало тихо. Все ожидали, что Гошка сейчас вскочит и начнет обзывать Колю разными словами. И может быть, придется их разнимать. Но ничего не произошло. Гошка молчал, и это было совсем на него не похоже. А немного погодя послышался негромкий свист. Гошка старательно свистел носом, делая вид, что спит.
— Ну, чего ты разозлился? — зашептала Люся. — Неужели не видишь, что тебя разыгрывают?
— Не вижу, — сказал Коля и, сняв очки. снова лег.
— Скорее бы наши остановили их, — вздохнула Алла. Засопел по-настоящему Сашка, заснула Люся. Не слышно стало Колю в углу шалаша. Гошка все так же, на одной ноте, свистел носом. Алла приподнялась и шепотом спросила:
— Вить, ты спишь?
— Нет.
— Я хочу с тобой поговорить… Выйдем?
Витька бесшумно выскользнул из шалаша. Вслед за ним — Алла.
Гошка сразу перестал свистеть носом.
Ночь была ясной. Месяц плыл над остроконечными вершинами сосен и елей. Голубовато мерцали звезды. Большая медведица, Малая, далекий-далекий Млечный Путь… Может быть, и по нему движутся в бесконечность громоздкие космические механизмы, о которых писал Герберт Уэллс? Так же грохочут моторы и лязгает металл, как на шоссе, которое не знает покоя ни днем, ни ночью. И так же дико и безжалостно агрессивная цивилизация уничтожает мирные народы и целые миры? Или на других планетах человекоподобные существа более разумны?.. Как бы то ни было, а звезды тихо и мирно светили с неба, как и тысячи лет назад, а истерзанная опаленная огнем земля вздрагивала от мощных разрывов бомб и снарядов, хотя с другой планеты она, наверное, выглядела такой же тихой и мирной, как и мириады других планет и звезд.
Алла и Витька сидели на усыпанном иголками мху под толстой сосной. Тонкий комариный писк перерастал в шмелиное гудение, потом в знакомый прерывистый вой. Без огней прошли в стороне самолеты. На восток. Бомбить наши села и города. Нашу землю.
Голубоватый небесный свет лился сверху вниз по толстой косе девушки. Витька сбоку заглянул ей в глаза и чуть заметно улыбнулся: днем бы он ни за что не осмелился так посмотреть на Аллу.
— Я устала, — сказала Алла. — Мы идем, идем, а конца не видно… И потом, что будет с нами? Где-то под Шуей у меня есть родственники, но я никогда у них не была. Я даже не знаю их адреса.
Алла передернула плечами: ночь, хотя и ясная, но прохладная. Витька подумал, что надо бы поближе придвинуться к ней — теплее будет, но не решился. Но тут Алла сама пододвинулась к нему и прижалась плечом.
Витька боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ее.
— …он ведь не был трусом, — говорила Алла. — Даже не верится, что это он. Я убеждена, что, не будь мы ему нужны, он бы, не задумываясь, бросил нас и ушел. Он боится остаться один. Знает, что без нас пропадет… Гошка Буянов — гроза Чапаевской улицы… Кто бы мог подумать?..
При чем тут Гошка Буянов? Витька старался уловить смысл. Он не хотел сейчас говорить о Гошке. Витьке хотелось вот так, прижавшись к ней, сидеть рядом и слушать лес.
— Что же ты молчишь? — спросила Алла и посмотрела ему в глаза. И сама замолчала.
— С нами со всеми что-то происходит, — облизнув пересохшие губы, сказал Витька. — А хорошо это или плохо, я не знаю.
— Ты тоже изменился, — негромко сказала Алла, — был мальчишка, а стал… стал мужчина. — Она провела ладонью по Витькиным нечесаным волосам и вздохнула. Все мы стали взрослыми.
— Это плохо?
— Не знаю, — помолчав, ответила Алла. — Мне иногда бывает страшно… Не из-за бомбежек и всего такого — страшно жить. Ведь я теперь совсем одна.
— Ты не одна, — сказал Витька.
— Ты иди, а я еще посижу, — попросила она.
Витька встал и пошел к шалашу.
Навстречу ему попался Гошка. Увидел Витьку и сказал:
— Какой мне сон приснился…
Тот молча прошел мимо, залез в шалаш и затих рядом с Сашкой.
— А где Алла?! — сонным голосом спросила Люся. Ей никто не ответил.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. СМЕРТЬ НА ШОССЕ.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ВСТРЕЧА В ЛЕСУ.
Они лежали в огороде и ждали. Из дома доносились хмельные голоса, гогот.
— Дверь можно закрыть снаружи? — шепотом спросил Витька.
— Надо в щеколду всунуть гвоздь, — подсказал сообразительный Филя.
— Есть у них харчи? — спросил Сашка.
— В сенях, направо, кладовка, там всякая всячина…
— Погодите закрывать, — сказал Сашка и, достав из-за пазухи скомканный мешок, пополз к крыльцу.
Они видели, как мелькнула его тень, и Сашка исчез в темном проеме сеней.
— Если бы не он, мы давно протянули бы ноги, — шепотом сказал Коля. — А сейчас он конфискует провиант у врага.
— Раньше я не замечал у него этой страсти.
— Забудь о том, что было раньше, — тихо и грустно сказал Коля.
— Ты не прав, — возразил Витька. — Так можно забыть, что мы родились людьми.
— Некоторые уже забыли… Возьми хоть этих полицаев.
— А кто такой Володя? — помолчав, спросил Витька.
— Володька? — улыбнулся Филя. — Он из города… Жил в Семенихе, это в пяти километрах отсюда… Он спер у немца гранату и взорвал склад боеприпасов… Грохнуло, даже у нас слышно было. Полицаи его уже неделю разыскивают… А он разве не в вашем отряде?
— Не до утра же нам ждать, — сказал Витька. — Айда!
Прячась в тени, они подобрались к железной бочке. Витька попробовал открутить металлическую пробку — ни с места. Тогда Коля достал из кармана платок, обернул пробку и стал потихоньку колотить камнем. Пробка подалась.
Филя пошарил под ногами и протянул резиновый шланг. Ведро стояло рядом с бочкой. Витька засунул шланг в бочку и подсосал. Бензин тугой струёй ударил в рот, Витька ругнулся и стал отплевываться.
Набрав целое ведро, они облили стену дома. И в этот момент в сенях что-то грохнуло и покатилось по полу. В ту же секунду оттуда пулей выскочил Сашка и, волоча туго набитый мешок, бросился в огород.
Стало тихо. Там, за стеной, смолкли голоса. Отворилась дверь, и кто-то вышел. Мальчишки затаились возле бочки. Из шланга бесшумной струёй лился бензин. Человек потоптался на крыльце, откашлялся и вдруг — яркая вспышка и автоматная очередь. Стрелявший расхохотался и, громко топоча, ушел в избу.
— Я закрываю, — сказал Витька.
Гвоздя они не нашли. Закрыли дверь на щеколду, вставив в прорезь щепку. Филя принес еще одно ведро с бензином. Коля выплеснул его на крыльцо. Витька выдрал из паза бревен клок пакли, намотал его на палку и вымочил в бензине — А теперь подальше от дома! — прошептал Витька.
— Дай, пожалуйста, мне? — попросила Алла, она спряталась за колодцем. — Я тебя очень прошу.
Витька на секунду замешкался, потом отдал ей спички, палку и отошел к ребятам. Алла чиркнула спичкой, и факел ярко вспыхнул.
— Бросай! — шептал Витька. — Ближе нельзя! Там кругом бензин!
Алла сделала еще два шага и, размахнувшись, бросила факел на крыльцо. Яркое пламя озарило девочку, стену дома, березу у крыльца. Пряча лицо от жара, Алла мотнулась в сторону. Витька схватил ее за руку.
— За мной! — крикнул он и, больше не таясь, припустил по огородам к лесу.
Они пробирались вдоль шоссе лесом, опасаясь встречи с немцами или полицаями. С дороги доносилось фырканье моторов, лязг гусениц, немецкая речь. Иногда высоко пролетали самолеты.
— Посмотрите, на дереве белый флаг! — показала Алла, И действительно, на вершине высокой сосны развевалось длинное белое полотнище.
— Там кто-то сидит, — сказал Гошка.
— Не сидит, а висит, — поправил Витька. — Причем вниз головой.
Это был мертвый парашютист. Он висел метрах в десяти от земли. Стропы и разодранный купол оплели ствол и ветви. Тело застряло в развилке.
— У него на пальце перстень, — заметила Алла. — Это не наш. Наверное, немец.
— Надо посмотреть, — сказал Витька.
— Полезешь на дерево? — спросил Гошка.
— Не ждать же, когда он свалится?
Витька подошел к сосне, посмотрел вверх и поплевав на руки, ухватился за нижний сук. Немного погодя, ломая сучья тело упало на землю.
— У него должен быть пистолет, — спустившись вниз, сказал Витька и нагнулся над летчиком. Пистолет оказался под кожаной курткой, на спине. Это был новенький вороненый браунинг с запасной обоймой.
— Найдут у тебя оружие — пиши пропал, — сказал Гошка.
— Лучше, думаешь, выбросить?
— Я бы выбросил.
— Когда сам найдешь пистолет — и выбрасывай, — насмешливо сказал Витька. — А я оставлю.
— Лопаты нет, — сказал Коля. — Надо бы закопать… Человек все-таки.
— Какие они люди, — сплюнул Соля Шепс. — Тебя они не стали бы закапывать.
— Я ветками забросаю, — сказал Коля и стал обламывать с молодых елок зеленые лапы.
Месяц сбоку заглянул в шалаш, и сосновые иголки призрачно засияли. В шалаше было тепло. В одном углу вповалку лежали мальчишки, в другом — Алла с Люсей. У входа звенели комары. И хотя ребята расположились подальше от шоссе, глухой гул моторов явственно доносился сюда. Немецкие части шли и шли на восток.
— Эх, скорее бы к своим попасть… — мечтательно сказал Гошка. — Как началась война, я еще ни разу не выспался как следует!
— Я ничего, высыпаюсь, — зевнул Сашка.
— Нам немцы не давали спать, — сказал Соля. — То прожектором в глаза светят, то палят из автоматов. И так всю ночь.
— Коля, почему наши отступают и отступают? — спросила Алла. — Когда же будет этому конец?
Бэс зашевелился в своем углу, но промолчал. — Я не верю, что немцы смогут победить, — сказал Витька. — Такого еще в России не бывало.
— А татаро-монгольское иго? — спросил Гошка.
— Тогда вся Россия была поделена на отдельные княжества, — вступила в разговор Люся. — А князья все время ссорились, вот татары и воспользовались… А сейчас все республики — одно целое.
— Вот что значит отличница — все знает! — хохотнул Ладонщиков, — Вспомните Отечественную войну тысяча восемьсот двенадцатого года, — сказал Коля Бэс. — Наполеон Москву занял, а русские все равно победили.
— Тогда самолетов не было, — проворчал Гошка. — И на голову людям не падали бомбы.
— Пушки-то были, — сказал Коля.
— Тебе-то что, — усмехнулся Гошка. — Ты немецкий знаешь. Ты с ними поладишь, даже если фашисты победят…
Коля завозился на полу, потом сел. Сквозь ветви шалаша пробился голубоватый свет — и очки заблестели.
— Я не люблю драться, — тихо сказал Бэс. — Но сейчас я бы тебе с удовольствием дал в морду.
В шалаше стало тихо. Все ожидали, что Гошка сейчас вскочит и начнет обзывать Колю разными словами. И может быть, придется их разнимать. Но ничего не произошло. Гошка молчал, и это было совсем на него не похоже. А немного погодя послышался негромкий свист. Гошка старательно свистел носом, делая вид, что спит.
— Ну, чего ты разозлился? — зашептала Люся. — Неужели не видишь, что тебя разыгрывают?
— Не вижу, — сказал Коля и, сняв очки. снова лег.
— Скорее бы наши остановили их, — вздохнула Алла. Засопел по-настоящему Сашка, заснула Люся. Не слышно стало Колю в углу шалаша. Гошка все так же, на одной ноте, свистел носом. Алла приподнялась и шепотом спросила:
— Вить, ты спишь?
— Нет.
— Я хочу с тобой поговорить… Выйдем?
Витька бесшумно выскользнул из шалаша. Вслед за ним — Алла.
Гошка сразу перестал свистеть носом.
Ночь была ясной. Месяц плыл над остроконечными вершинами сосен и елей. Голубовато мерцали звезды. Большая медведица, Малая, далекий-далекий Млечный Путь… Может быть, и по нему движутся в бесконечность громоздкие космические механизмы, о которых писал Герберт Уэллс? Так же грохочут моторы и лязгает металл, как на шоссе, которое не знает покоя ни днем, ни ночью. И так же дико и безжалостно агрессивная цивилизация уничтожает мирные народы и целые миры? Или на других планетах человекоподобные существа более разумны?.. Как бы то ни было, а звезды тихо и мирно светили с неба, как и тысячи лет назад, а истерзанная опаленная огнем земля вздрагивала от мощных разрывов бомб и снарядов, хотя с другой планеты она, наверное, выглядела такой же тихой и мирной, как и мириады других планет и звезд.
Алла и Витька сидели на усыпанном иголками мху под толстой сосной. Тонкий комариный писк перерастал в шмелиное гудение, потом в знакомый прерывистый вой. Без огней прошли в стороне самолеты. На восток. Бомбить наши села и города. Нашу землю.
Голубоватый небесный свет лился сверху вниз по толстой косе девушки. Витька сбоку заглянул ей в глаза и чуть заметно улыбнулся: днем бы он ни за что не осмелился так посмотреть на Аллу.
— Я устала, — сказала Алла. — Мы идем, идем, а конца не видно… И потом, что будет с нами? Где-то под Шуей у меня есть родственники, но я никогда у них не была. Я даже не знаю их адреса.
Алла передернула плечами: ночь, хотя и ясная, но прохладная. Витька подумал, что надо бы поближе придвинуться к ней — теплее будет, но не решился. Но тут Алла сама пододвинулась к нему и прижалась плечом.
Витька боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ее.
— …он ведь не был трусом, — говорила Алла. — Даже не верится, что это он. Я убеждена, что, не будь мы ему нужны, он бы, не задумываясь, бросил нас и ушел. Он боится остаться один. Знает, что без нас пропадет… Гошка Буянов — гроза Чапаевской улицы… Кто бы мог подумать?..
При чем тут Гошка Буянов? Витька старался уловить смысл. Он не хотел сейчас говорить о Гошке. Витьке хотелось вот так, прижавшись к ней, сидеть рядом и слушать лес.
— Что же ты молчишь? — спросила Алла и посмотрела ему в глаза. И сама замолчала.
— С нами со всеми что-то происходит, — облизнув пересохшие губы, сказал Витька. — А хорошо это или плохо, я не знаю.
— Ты тоже изменился, — негромко сказала Алла, — был мальчишка, а стал… стал мужчина. — Она провела ладонью по Витькиным нечесаным волосам и вздохнула. Все мы стали взрослыми.
— Это плохо?
— Не знаю, — помолчав, ответила Алла. — Мне иногда бывает страшно… Не из-за бомбежек и всего такого — страшно жить. Ведь я теперь совсем одна.
— Ты не одна, — сказал Витька.
— Ты иди, а я еще посижу, — попросила она.
Витька встал и пошел к шалашу.
Навстречу ему попался Гошка. Увидел Витьку и сказал:
— Какой мне сон приснился…
Тот молча прошел мимо, залез в шалаш и затих рядом с Сашкой.
— А где Алла?! — сонным голосом спросила Люся. Ей никто не ответил.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. СМЕРТЬ НА ШОССЕ.
Они, наверное, все-таки близко подошли к шоссе, и их заметили. Когда два немецких солдата неожиданно выросли на пути, Гошка, ойкнув, кошкой метнулся за деревья. Один из солдат, держа автомат на животе, выпустил длинную очередь. Пули защелкали по кустам, по стволам сосен. На Гошкино счастье, лес был густой, и он успел скрыться за деревьями. Немцы не стали преследовать. Один из них показал автоматом на шоссе. Ребята гуськом поплелись в ту сторону, где рычали моторы. Немец, выстреливший из автомата, шел сзади.
Витька вспомнил про браунинг и, незаметно достав его из кармана, ждал удобного момента, чтобы от него избавиться. Он прекрасно понимал, чем может ему грозить, если найдут оружие. Чем ближе к шоссе, тем больше краснеет под ногами сочной земляники… Витька все время оглядывался: неужели немец не нагнется за ягодами? Идущий впереди то и дело, звеня амуницией, нагибался и срывал спелую землянику. Сквозь поредевший лес уже виднелось шоссе. Витька в отчаянии снова оглянулся: немец, замыкающий группу нагнулся за ягодами. И Витька в то же мгновение засунул браунинг в муравейник, мимо которого как раз проходил. Ошалевшие рыжие муравьи облепили руку. Морщась от жгучих укусов, он незаметно стряхивал муравьев о штанину… Немец ничего не заметил.
На обочине стоял большой зеленый грузовик. В кузове под пятнистым брезентом длинные ящики. Вместо одного колеса — домкрат. Шофер и двое солдат ремонтировали спустивший скат. На травянистом бугре, под елью, сидели еще несколько солдат и офицер в черном мундире. Перед ними на брезенте фляжки, обшитые серым сукном, раскрытые банки с консервами. Офицер в черном сидел на пластмассовой коричневой коробке полевого телефона. Увидев ребят, солдаты загалдели и поднялись. Офицер с интересом разглядывал их. Глаза у него малоподвижные, светлые и выпуклые, волосы тщательно причесаны. На пальце белый перстень с печаткой.
— Маленький рюсский партизан, — весело сказал он. — Зеер гут!
— Мы не партизаны, — сказал Витька. — Мы из детдома. Разыскиваем своих.
— Кто это есть свои?
— Наши, детдомовские.
— Пожалуйста, не заливать пушка, — улыбнулся офицер. Он подошел и каждому внимательно посмотрел в глаза. Коса Аллы привела его в восторг. Он стал трогать ее, гладить, взвешивать.
— Какой чудесный юнгфрау… Настоящий ер вайн… Как это? Молодое вино.
Офицер взял Аллу за подбородок, но она оттолкнула его руку.
— Что ви делаль в лесу, юнгенс? — спросил офицер, снова поворачиваясь к мальчишкам.
— Мы детдомовские… — начал было Витька.
— Ты есть юде? — перебил офицер, не отрывая взгляда от Соли.
— Цыган он, — сказал Витька. Он уже знал, что такое «юде».
— А ты кто? Юнгкоммунист? Все вы… как это? Комсомол?
— Какой там комсомол! — сказал Сашка. — Пионеры мы.
Офицер повернулся к солдатам и что-то сказал по-немецки. Солдаты переглянулись и отвели глаза в сторону. Витька случайно взглянул на Колю Бэс и увидел, что он побледнел. И Витька вспомнил, что Коля понимает по-немецки.
— Что он сказал? — тихо спросил Витька.
— Спрашивает, кто хочет убить еврея, — шепотом ответил Коля.
Офицер взглянул на них и улыбнулся.
— Имеете что-нибудь сказать?
Мальчишки молчали. Офицер взглянул на свой перстень, потер его об рукав черного мундира и поманил Солю пальцем.
— Ты есть ненужный человек, — улыбаясь, сказал он. Соля смотрел своими выпуклыми черными глазами в светлые выпуклые глаза офицера, и тот первым отвел взгляд. Лицо его стало недовольным, глаза холодными и маленькими.
— Иди туда, — состроив брезгливую гримасу, кивнул он в сторону леса. — Шнель, шнель!
В глазах Соли что-то мелькнуло: то ли робкая надежда, то ли отчаяние. Он медленно обвел потухшим взглядом лица примолкших товарищей. Губы его искривились, но он ничего не произнес. Медленно повернулся и, втянув голову в плечи, побрел к высоким соснам, желто светившимся на пригорке. Острые лопатки судорожно двигались под серой грязной рубахой, черная курчавая косица свисала за воротник.
«Почему он не бежит? — подумал Витька. — До деревьев рукой подать. Если сейчас рвануться в сторону, к кустам, потом укрыться за первой сосной, а там лес… Будет стрелять — не попадет!» Соля, едва передвигая ноги. шел к лесу.
Офицер медленно, как бы нехотя, достал из кобуры парабеллум и стал вытягивать руку. Солдаты молча смотрели на него.
— Беги-и! — крикнул Витька. — Ну что же ты!
Соля вздрогнул и еще больше сгорбился. Когда мальчишка поравнялся с сосной, которая уже сулила спасение — нужно было резко отпрыгнуть вправо — раздался сухой выстрел. Соля дернулся вперед, будто наконец решил побежать, оглянулся и, прижав руки к груди, ткнулся лицом в землю, усыпанную хвоей.
Офицер удовлетворенно хмыкнул и взглянул на Витьку. Парабеллум масляно блестел в его руке.
— Ты хотель помогать еврею? — сказал он. — Тебя ждет такой же жалький участь… Иди!
Офицер усмехнулся. Витька заметил, что зрачки у него расширены, а тонкие ноздри раздуваются.
— Марш! Марш! — скомандовал он, кивнув на лес.
Алла кусала губы, Люся смотрела в землю, а толстый Сашка стоял, вытянув руки по швам. Глаза у него были как две оловянные пуговицы, колени подрагивали. Коля Бэс смотрел на Витьку, и глаза его часто-часто моргали под стеклами очков.
Витька подумал, что зря он засунул в муравьиную кучу браунинг: выхватить бы его сейчас из кармана и выпалить в это белое наглое лицо.
Офицер дулом парабеллума дотронулся до Витькиной шеи:
— Шнель!
Витька стиснул зубы и зашагал к лесу. Если офицер даст ему дойти до куста, то Витька метнется к ближайшей сосне, нырнет в молодой ельник, а там — спасение. Впереди серым бугром лежал мертвый Соля Шепс. На рубахе, чуть пониже лопатки, расползалось большое красное пятно. Фашист попал в самое сердце.
За своей спиной Витька услышал голоса немцев. Офицер что-то отрывисто ответил. И снова тишина. Звенящая напряженная тишина. Витькина спина напряглась, как ствол дерева, вот сейчас раздастся выстрел. В какой-то книжке он читал, что человек, в которого входит пуля, выстрела не слышит. До куста три-четыре шага. Кто-то громко всхлипнул, Алла или Люся?.. Пятно на Солиной рубахе уже с блюдце и лоснится.
Еще один шаг — и куст… Витька пружинисто изготовился к прыжку…
Грохнул выстрел. На этот раз не сухой щелчок, а оглушительный, тяжелый удар. Когда лесное эхо в последний раз отгрохотало, Витька понял, что жив. И даже не ранен. Ему хотелось обернуться и узнать, в чем дело, но шея одеревенела. Витька не чувствовал ни рук, ни ног и удивлялся, почему он стоит, а не падает.
Послышался смех. Сначала негромкий, потом все громче и раскатистей. Смеялся фашист.
— Твой маленький душа уже отлетел в рай? — сквозь смех выговорил он.
Витька наконец смог пошевелиться, перевести дыхание. Волоча ноги, он подошел к ребятам.
Офицер понюхал дуло парабеллума и с сожалением спрятал в кобуру.
— Если не хочешь быть на тот свет, — сказал он, — не защищай еврей, не будь партизан и помогай немецкий армия.
Шофер и его помощник установили отремонтированный скат на место. Офицер взглянул на черный циферблат часов, о чем-то спросил шофера, тот закивал головой. Солдаты с обеих бортов полезли в кузов. Офицер задумчиво смотрел на ребят. Вернее на Аллу.
— Это есть мой трофей! — сказал он и вытащил из желтых ножен финский нож.
— Что вам надо? — спросила Алла, глядя большими синими глазами на приближающегося к ней немца.
Офицер намотал на руку золотистую косу и ловко отхватил ножом у самого затылка. Встряхнув ее, будто беличью шкурку, улыбнулся:
— Зеер гут!
Хлопнула дверца, машина фыркнула и тронулась с места. Солдаты молча сидели на длинных ящиках. Глаза у них были безразличные. В руках поблескивали автоматы. Машина скрылась за изгибом шоссе, и стало тихо. На обочине чернел позабытый гаечный ключ, а неподалеку от куста, прижав руки к простреленной груди, вниз лицом лежал Соля.
Это бессмысленное и жестокое убийство потрясло всех: до сегодняшнего дня никто не задумывался, что вот так просто можно поднять руку с пистолетом и убить человека. Они видели много убитых, но это другое дело: война, бомбы, пули. Все так же светило солнце, рычали моторы тяжелых грузовиков на шоссе, по небу плыли красивые лохматые облака, а один из них — Соля Шепс — уже никогда ничего не услышит и не увидит.
Молча вырыли могилу. Копали на бугре острыми сучьями, найденными поблизости. Дерн обдирали руками. Никто не плакал, не ныл, работали молча. Тело было удивительно легким: его можно было одному унести под мышкой. Девочки сверху прикрыли труп зелеными ветвями. Никто не решался первым бросить ком земли в могилу. И тогда Бэс ладонями стал сталкивать в яму коричневую землю, перемешанную с сучками и желтыми сосновыми иголками.
На невысокий холмик положили ржавый обод от автомобильного колеса и в центр воткнули шест, на отесанном боку которого Сашка Ладонщиков вывел химическим карандашом: «Соля Шепс с Чапаевской улицы города В.». Поставил дату и спрятал карандаш в карман.
Когда двинулись в путь, держась подальше от шоссе, Витька сказал:
— Я вас догоню… — и скрылся меж стволов.
А немного погодя в той стороне, где они похоронили Солю, прогремели подряд три негромких выстрела.
Это Витька Грохотов отсалютовал убитому товарищу из немецкого браунинга, который он вытащил из муравейника.
Витька вспомнил про браунинг и, незаметно достав его из кармана, ждал удобного момента, чтобы от него избавиться. Он прекрасно понимал, чем может ему грозить, если найдут оружие. Чем ближе к шоссе, тем больше краснеет под ногами сочной земляники… Витька все время оглядывался: неужели немец не нагнется за ягодами? Идущий впереди то и дело, звеня амуницией, нагибался и срывал спелую землянику. Сквозь поредевший лес уже виднелось шоссе. Витька в отчаянии снова оглянулся: немец, замыкающий группу нагнулся за ягодами. И Витька в то же мгновение засунул браунинг в муравейник, мимо которого как раз проходил. Ошалевшие рыжие муравьи облепили руку. Морщась от жгучих укусов, он незаметно стряхивал муравьев о штанину… Немец ничего не заметил.
На обочине стоял большой зеленый грузовик. В кузове под пятнистым брезентом длинные ящики. Вместо одного колеса — домкрат. Шофер и двое солдат ремонтировали спустивший скат. На травянистом бугре, под елью, сидели еще несколько солдат и офицер в черном мундире. Перед ними на брезенте фляжки, обшитые серым сукном, раскрытые банки с консервами. Офицер в черном сидел на пластмассовой коричневой коробке полевого телефона. Увидев ребят, солдаты загалдели и поднялись. Офицер с интересом разглядывал их. Глаза у него малоподвижные, светлые и выпуклые, волосы тщательно причесаны. На пальце белый перстень с печаткой.
— Маленький рюсский партизан, — весело сказал он. — Зеер гут!
— Мы не партизаны, — сказал Витька. — Мы из детдома. Разыскиваем своих.
— Кто это есть свои?
— Наши, детдомовские.
— Пожалуйста, не заливать пушка, — улыбнулся офицер. Он подошел и каждому внимательно посмотрел в глаза. Коса Аллы привела его в восторг. Он стал трогать ее, гладить, взвешивать.
— Какой чудесный юнгфрау… Настоящий ер вайн… Как это? Молодое вино.
Офицер взял Аллу за подбородок, но она оттолкнула его руку.
— Что ви делаль в лесу, юнгенс? — спросил офицер, снова поворачиваясь к мальчишкам.
— Мы детдомовские… — начал было Витька.
— Ты есть юде? — перебил офицер, не отрывая взгляда от Соли.
— Цыган он, — сказал Витька. Он уже знал, что такое «юде».
— А ты кто? Юнгкоммунист? Все вы… как это? Комсомол?
— Какой там комсомол! — сказал Сашка. — Пионеры мы.
Офицер повернулся к солдатам и что-то сказал по-немецки. Солдаты переглянулись и отвели глаза в сторону. Витька случайно взглянул на Колю Бэс и увидел, что он побледнел. И Витька вспомнил, что Коля понимает по-немецки.
— Что он сказал? — тихо спросил Витька.
— Спрашивает, кто хочет убить еврея, — шепотом ответил Коля.
Офицер взглянул на них и улыбнулся.
— Имеете что-нибудь сказать?
Мальчишки молчали. Офицер взглянул на свой перстень, потер его об рукав черного мундира и поманил Солю пальцем.
— Ты есть ненужный человек, — улыбаясь, сказал он. Соля смотрел своими выпуклыми черными глазами в светлые выпуклые глаза офицера, и тот первым отвел взгляд. Лицо его стало недовольным, глаза холодными и маленькими.
— Иди туда, — состроив брезгливую гримасу, кивнул он в сторону леса. — Шнель, шнель!
В глазах Соли что-то мелькнуло: то ли робкая надежда, то ли отчаяние. Он медленно обвел потухшим взглядом лица примолкших товарищей. Губы его искривились, но он ничего не произнес. Медленно повернулся и, втянув голову в плечи, побрел к высоким соснам, желто светившимся на пригорке. Острые лопатки судорожно двигались под серой грязной рубахой, черная курчавая косица свисала за воротник.
«Почему он не бежит? — подумал Витька. — До деревьев рукой подать. Если сейчас рвануться в сторону, к кустам, потом укрыться за первой сосной, а там лес… Будет стрелять — не попадет!» Соля, едва передвигая ноги. шел к лесу.
Офицер медленно, как бы нехотя, достал из кобуры парабеллум и стал вытягивать руку. Солдаты молча смотрели на него.
— Беги-и! — крикнул Витька. — Ну что же ты!
Соля вздрогнул и еще больше сгорбился. Когда мальчишка поравнялся с сосной, которая уже сулила спасение — нужно было резко отпрыгнуть вправо — раздался сухой выстрел. Соля дернулся вперед, будто наконец решил побежать, оглянулся и, прижав руки к груди, ткнулся лицом в землю, усыпанную хвоей.
Офицер удовлетворенно хмыкнул и взглянул на Витьку. Парабеллум масляно блестел в его руке.
— Ты хотель помогать еврею? — сказал он. — Тебя ждет такой же жалький участь… Иди!
Офицер усмехнулся. Витька заметил, что зрачки у него расширены, а тонкие ноздри раздуваются.
— Марш! Марш! — скомандовал он, кивнув на лес.
Алла кусала губы, Люся смотрела в землю, а толстый Сашка стоял, вытянув руки по швам. Глаза у него были как две оловянные пуговицы, колени подрагивали. Коля Бэс смотрел на Витьку, и глаза его часто-часто моргали под стеклами очков.
Витька подумал, что зря он засунул в муравьиную кучу браунинг: выхватить бы его сейчас из кармана и выпалить в это белое наглое лицо.
Офицер дулом парабеллума дотронулся до Витькиной шеи:
— Шнель!
Витька стиснул зубы и зашагал к лесу. Если офицер даст ему дойти до куста, то Витька метнется к ближайшей сосне, нырнет в молодой ельник, а там — спасение. Впереди серым бугром лежал мертвый Соля Шепс. На рубахе, чуть пониже лопатки, расползалось большое красное пятно. Фашист попал в самое сердце.
За своей спиной Витька услышал голоса немцев. Офицер что-то отрывисто ответил. И снова тишина. Звенящая напряженная тишина. Витькина спина напряглась, как ствол дерева, вот сейчас раздастся выстрел. В какой-то книжке он читал, что человек, в которого входит пуля, выстрела не слышит. До куста три-четыре шага. Кто-то громко всхлипнул, Алла или Люся?.. Пятно на Солиной рубахе уже с блюдце и лоснится.
Еще один шаг — и куст… Витька пружинисто изготовился к прыжку…
Грохнул выстрел. На этот раз не сухой щелчок, а оглушительный, тяжелый удар. Когда лесное эхо в последний раз отгрохотало, Витька понял, что жив. И даже не ранен. Ему хотелось обернуться и узнать, в чем дело, но шея одеревенела. Витька не чувствовал ни рук, ни ног и удивлялся, почему он стоит, а не падает.
Послышался смех. Сначала негромкий, потом все громче и раскатистей. Смеялся фашист.
— Твой маленький душа уже отлетел в рай? — сквозь смех выговорил он.
Витька наконец смог пошевелиться, перевести дыхание. Волоча ноги, он подошел к ребятам.
Офицер понюхал дуло парабеллума и с сожалением спрятал в кобуру.
— Если не хочешь быть на тот свет, — сказал он, — не защищай еврей, не будь партизан и помогай немецкий армия.
Шофер и его помощник установили отремонтированный скат на место. Офицер взглянул на черный циферблат часов, о чем-то спросил шофера, тот закивал головой. Солдаты с обеих бортов полезли в кузов. Офицер задумчиво смотрел на ребят. Вернее на Аллу.
— Это есть мой трофей! — сказал он и вытащил из желтых ножен финский нож.
— Что вам надо? — спросила Алла, глядя большими синими глазами на приближающегося к ней немца.
Офицер намотал на руку золотистую косу и ловко отхватил ножом у самого затылка. Встряхнув ее, будто беличью шкурку, улыбнулся:
— Зеер гут!
Хлопнула дверца, машина фыркнула и тронулась с места. Солдаты молча сидели на длинных ящиках. Глаза у них были безразличные. В руках поблескивали автоматы. Машина скрылась за изгибом шоссе, и стало тихо. На обочине чернел позабытый гаечный ключ, а неподалеку от куста, прижав руки к простреленной груди, вниз лицом лежал Соля.
Это бессмысленное и жестокое убийство потрясло всех: до сегодняшнего дня никто не задумывался, что вот так просто можно поднять руку с пистолетом и убить человека. Они видели много убитых, но это другое дело: война, бомбы, пули. Все так же светило солнце, рычали моторы тяжелых грузовиков на шоссе, по небу плыли красивые лохматые облака, а один из них — Соля Шепс — уже никогда ничего не услышит и не увидит.
Молча вырыли могилу. Копали на бугре острыми сучьями, найденными поблизости. Дерн обдирали руками. Никто не плакал, не ныл, работали молча. Тело было удивительно легким: его можно было одному унести под мышкой. Девочки сверху прикрыли труп зелеными ветвями. Никто не решался первым бросить ком земли в могилу. И тогда Бэс ладонями стал сталкивать в яму коричневую землю, перемешанную с сучками и желтыми сосновыми иголками.
На невысокий холмик положили ржавый обод от автомобильного колеса и в центр воткнули шест, на отесанном боку которого Сашка Ладонщиков вывел химическим карандашом: «Соля Шепс с Чапаевской улицы города В.». Поставил дату и спрятал карандаш в карман.
Когда двинулись в путь, держась подальше от шоссе, Витька сказал:
— Я вас догоню… — и скрылся меж стволов.
А немного погодя в той стороне, где они похоронили Солю, прогремели подряд три негромких выстрела.
Это Витька Грохотов отсалютовал убитому товарищу из немецкого браунинга, который он вытащил из муравейника.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ВСТРЕЧА В ЛЕСУ.
Гошка Буянов бежал по лесу, пока не выбился из сил. Зацепившись ногой за сломанную елку, он грохнулся на землю и, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, затих. Никакой погони не было. Над головой шевелились островерхие кроны сосен и елей. Попискивали птахи. Бабочка-крапивница уселась Гошке на колено и стала складывать и раскладывать красные с черными точечками крылья. «Ей наплевать на войну, — подумал Гошка. — Живет в свое полное удовольствие… А тут черт знает что такое на белом свете творится!» Отлежавшись на колючей, усыпанной иголками земле, Гошка немного успокоился. Сердце перестало бухать так, что в затылке отдавало, дышать стало легче. Правда, в боку покалывало. Мелькнула было мысль, что ребята погибли, но Гошка эту мысль сразу отогнал. Могли бы тоже убежать. Просто они растерялись, а он сразу сообразил что к чему — и давай бог ноги. Витьке, конечно, туго придется со своим браунингом… Говорил дураку выброси — не послушался, а теперь рассчитывайся за собственную глупость… Гошка слышал один выстрел, немного погодя второй. Это было в той стороне, куда повели ребят. В кого стреляли?
Можно было бы забраться на высокое дерево и оттуда посмотреть, но Гошка свой бинокль оставил в лесу. Еще найдут немцы в рюкзаке бинокль и подумают, что он партизан. Гошка даже ребятам ничего не сказал, просто взял и оставил бинокль под ореховым кустом. Пусть зайцы в него смотрят.
Вытащив из штанов колючку, которую он подхватил во время бегства, Гошка не спеша зашагал по лесу. Башмаки его совсем расползлись, рубаха и штаны в дырках, голова чешется. Последний раз в бане он был до войны. Это сколько? Уже скоро два месяца? Или три? Он уже потерял счет времени. Когда он обедал? Вчера в это время. Да и разве это обед: кусок черствого хлеба и кружка горячего кипятку без сахара! Вспомнив про обед, Гошка пожалел, что нет рядом Сашки Ладонщикова. Этот быстро бы чего-нибудь сообразил. Сашка носом чувствует, где лежит съестное.
— Где-то я видел этого шпингалета… — сквозь сон услышал Гошка. Он открыл глаза и вскочил на ноги: вокруг стояли хмурые небритые люди в военной форме, но без знаков отличия. У некоторых в руках карабины и автоматы. Всего человек пятнадцать — двадцать.
— От немцев тикаешь? — спросил высокий, с рыжеватой закурчавившейся бородой. У него на груди автомат, сбоку на ремне — пистолет. Чувствовалось, что он здесь старший.
— Здравствуйте, Анатолий Васильевич, — сказал Гошка, улыбаясь. В рыжебородом он узнал капитана Никонова, того самого, который взял их на маленькой станции в теплушку.
— Я же говорю, что тебя знаю, — улыбнулся Никонов. — А где твоя компания?
Гошка отряхнул со штанов сухие иголки и землю, поднял пустой рюкзак.
— Даже не слышал, как вы подошли, — сказал он, — Еще девчушка с вами была… Люся, кажется?
— С нами две было.
— Добрались до города? Гошка кивнул.
— Там остались, что ли? — допытывался капитан.
— Погибли они, — сказал Гошка. — Немцы на шоссе расстреляли… Собственными глазами видел. Один я спасся.
— Повезло, — заметил худощавый боец. Он был в галифе, гимнастерке и без сапог.
— Что им ребятишки-то сделали? — сказал пожилой боец с усталым лицом и красными глазами. — Озверел фашист! — Где это было? — спросил Никонов.
— Там… — неопределенно махнул рукой Гошка. — Окружили нас и повели на шоссе.
— Помните, товарищ капитан, утром стреляли? — вспомнил босоногий боец. — И точно, где-то на шоссе.
— Выходит, прочесывают лес…
— У нас три гранаты осталось, товарищ капитан, — сказал босоногий боец. — Рискнем? За детишек-то?
— Фашисты давно уехали, — вмешался Гошка. — Собственными глазами видел.
— Славная эта девочка Люся… — Капитан отвернулся и посмотрел на солнце. — До ночи еще километров десять пройдем. Скорее бы к своим… А там заряжающим пусть ставят к пушке!
— Можно, я с вами? — попросился Гошка.
— Как же ты свою команду-то не сберег? — покачал головой Никонов.
— А где старшина Федорчук? — спросил Гошка. — А другие?
Капитан внимательно посмотрел на него, на скулах заиграли желваки.
— Ты, я гляжу, вострый стал… И глаза у тебя какие-то беспокойные, будто совесть нечиста… Впрочем, оно и понятно, — вздохнул он. — Я тоже чувствую себя в ответе за всех… Федорчук погиб. И Трифонов, и Киселев, и много-много других… До сих пор удивляюсь, как я жив остался.
— Товарищ капитан, слышите? — сказал боец. Издалека донесся гул канонады. Иногда он пропадал, а потом снова возобновлялся.
На худощавом, осунувшемся лице капитана появилась улыбка и тут же исчезла.
— Наконец-то зацепились, — сказал он. — Ох, я неприятная это штука — отступать! Ну ничего, еще будет и на нашей улице праздник!
Бойцы заметно оживились, разом заговорили. Хмурые бородатые лица потеплели.
— Через два дня солдатский борщ будем у своих наворачивать!
— У меня кишка кишке на скрипке серенады поет…
— Братцы, а как там нас, окруженцев, встретят? Читали немецкие листовки? Эти гады пишут, что окруженцев расстреливают.
— Как будто мы виноваты!
— А ты верь фрицам…
Никонов зашагал по жесткому седому мху прямо на гул канонады. Остальные потянулись за ним. Гошка заметил, что некоторые прихрамывают, у других перевязаны руки, головы. Капитан так ничего и не ответил: берут они его с собой или нет?
Гошка решил больше не спрашивать, а идти за бойцами, и все. Последним шел рослый светловолосый боец с забинтованной головой. Сквозь грязную повязку проступала кровь. На плече автомат.
Можно было бы забраться на высокое дерево и оттуда посмотреть, но Гошка свой бинокль оставил в лесу. Еще найдут немцы в рюкзаке бинокль и подумают, что он партизан. Гошка даже ребятам ничего не сказал, просто взял и оставил бинокль под ореховым кустом. Пусть зайцы в него смотрят.
Вытащив из штанов колючку, которую он подхватил во время бегства, Гошка не спеша зашагал по лесу. Башмаки его совсем расползлись, рубаха и штаны в дырках, голова чешется. Последний раз в бане он был до войны. Это сколько? Уже скоро два месяца? Или три? Он уже потерял счет времени. Когда он обедал? Вчера в это время. Да и разве это обед: кусок черствого хлеба и кружка горячего кипятку без сахара! Вспомнив про обед, Гошка пожалел, что нет рядом Сашки Ладонщикова. Этот быстро бы чего-нибудь сообразил. Сашка носом чувствует, где лежит съестное.
— Где-то я видел этого шпингалета… — сквозь сон услышал Гошка. Он открыл глаза и вскочил на ноги: вокруг стояли хмурые небритые люди в военной форме, но без знаков отличия. У некоторых в руках карабины и автоматы. Всего человек пятнадцать — двадцать.
— От немцев тикаешь? — спросил высокий, с рыжеватой закурчавившейся бородой. У него на груди автомат, сбоку на ремне — пистолет. Чувствовалось, что он здесь старший.
— Здравствуйте, Анатолий Васильевич, — сказал Гошка, улыбаясь. В рыжебородом он узнал капитана Никонова, того самого, который взял их на маленькой станции в теплушку.
— Я же говорю, что тебя знаю, — улыбнулся Никонов. — А где твоя компания?
Гошка отряхнул со штанов сухие иголки и землю, поднял пустой рюкзак.
— Даже не слышал, как вы подошли, — сказал он, — Еще девчушка с вами была… Люся, кажется?
— С нами две было.
— Добрались до города? Гошка кивнул.
— Там остались, что ли? — допытывался капитан.
— Погибли они, — сказал Гошка. — Немцы на шоссе расстреляли… Собственными глазами видел. Один я спасся.
— Повезло, — заметил худощавый боец. Он был в галифе, гимнастерке и без сапог.
— Что им ребятишки-то сделали? — сказал пожилой боец с усталым лицом и красными глазами. — Озверел фашист! — Где это было? — спросил Никонов.
— Там… — неопределенно махнул рукой Гошка. — Окружили нас и повели на шоссе.
— Помните, товарищ капитан, утром стреляли? — вспомнил босоногий боец. — И точно, где-то на шоссе.
— Выходит, прочесывают лес…
— У нас три гранаты осталось, товарищ капитан, — сказал босоногий боец. — Рискнем? За детишек-то?
— Фашисты давно уехали, — вмешался Гошка. — Собственными глазами видел.
— Славная эта девочка Люся… — Капитан отвернулся и посмотрел на солнце. — До ночи еще километров десять пройдем. Скорее бы к своим… А там заряжающим пусть ставят к пушке!
— Можно, я с вами? — попросился Гошка.
— Как же ты свою команду-то не сберег? — покачал головой Никонов.
— А где старшина Федорчук? — спросил Гошка. — А другие?
Капитан внимательно посмотрел на него, на скулах заиграли желваки.
— Ты, я гляжу, вострый стал… И глаза у тебя какие-то беспокойные, будто совесть нечиста… Впрочем, оно и понятно, — вздохнул он. — Я тоже чувствую себя в ответе за всех… Федорчук погиб. И Трифонов, и Киселев, и много-много других… До сих пор удивляюсь, как я жив остался.
— Товарищ капитан, слышите? — сказал боец. Издалека донесся гул канонады. Иногда он пропадал, а потом снова возобновлялся.
На худощавом, осунувшемся лице капитана появилась улыбка и тут же исчезла.
— Наконец-то зацепились, — сказал он. — Ох, я неприятная это штука — отступать! Ну ничего, еще будет и на нашей улице праздник!
Бойцы заметно оживились, разом заговорили. Хмурые бородатые лица потеплели.
— Через два дня солдатский борщ будем у своих наворачивать!
— У меня кишка кишке на скрипке серенады поет…
— Братцы, а как там нас, окруженцев, встретят? Читали немецкие листовки? Эти гады пишут, что окруженцев расстреливают.
— Как будто мы виноваты!
— А ты верь фрицам…
Никонов зашагал по жесткому седому мху прямо на гул канонады. Остальные потянулись за ним. Гошка заметил, что некоторые прихрамывают, у других перевязаны руки, головы. Капитан так ничего и не ответил: берут они его с собой или нет?
Гошка решил больше не спрашивать, а идти за бойцами, и все. Последним шел рослый светловолосый боец с забинтованной головой. Сквозь грязную повязку проступала кровь. На плече автомат.