Страница:
Никто не понял, что произошло. Вдруг впереди, на шоссе, сверкнуло пламя, раздался взрыв — и в воздух взметнулись обломки асфальта и черный дым. Шофер побледнел и, вцепившись в руль, нажал на тормоза. Со скрежетом и визгом машина остановилась у дымящейся воронки.
— Воздух! — крикнул шофер и, распахнув дверцу, кубарем выкатился на дорогу. Обернувшись, закричал дурным голосом:
— Уходите из машины! Вот балбесы… Бегом в лес, рванет сейчас!
Коля и Витька выскочили из кузова.
— Кому говорю, в лес! — орал шофер, лежа под сосной. — Пикирует!
Все бросились через кювет в лес. Один Витька остался на шоссе. Вот он метнулся к грузовику и обеими руками вцепился в дверцу. Она распахнулась, и из кабины выскочила Алла. Витька схватил ее за руку и потащил к обочине.
Продираясь сквозь кусты, они слышали, как ревет над головой бомбардировщик, как свистят бомбы и грохочут взрывы. Внезапно лес оборвался, и они выскочили на поляну. Посредине большое желтое пятно — след старого стога. Четыре почерневших жердины уткнулись в солнечное небо.
— Смотрите, вон он! — воскликнула Верочка, задирая голову.
На небольшой высоте описывал круг над шоссе «юнкерс». Он был серый, с крестами на крыльях. Плексигласовые нос и фонарь стрелка-радиста ослепительно блестели на солнце. Видны были черные головы летчиков, белые, крест-накрест опоясавшие их ремни парашютов. Бомбардировщик задрал крыло, и в тот же миг из брюха его высыпалось несколько крошечных блестящих шариков. Потрепыхавшись в воздухе, они выровнялись, и послышался знакомый металлический визг. Шарики приближались, росли, они стали продолговатыми и черными. Скрывшись за высокими кронами деревьев, бомбы упали на шоссе. Один взрыв, второй, третий, и наконец — оглушительный грохот, от которого вздрогнула земля, а с деревьев посыпались иголки, сучки.
— Влепил, гад! — горестно сказал шофер. — В мою старушку.
«Юнкерс» сделал еще один круг, но бомб больше не сбросил. Скоро он скрылся за деревьями, еще немного был слышен добродушный мурлыкающий звук моторов, а потом стало тихо.
— Вы так быстро выскочили из машины, — насмешливо сказала Алла. — Наверное, вас часто бомбили?
Шофер угрюмо взглянул на нее. От его недавней улыбки не осталось и следа.
— Я ведь верхом на смерти езжу, — сказал он. — Самую чувствительную взрывчатку вожу.
— И мы тоже верхом на смерти ехали? — спросила Верочка.
— Такое со мной в первый раз… — Шофер поддал сапогом гриб-мухомор и отвернулся.
Машины на шоссе не было. Была большая черная воронка. Из нее валил ядовитый желтый дым. Шофер, держа пилоткув руке, пристально смотрел в воронку, будто еще надеялся на дне ее вдруг увидеть свою целую и невредимую машину с ящиками, набитыми самой чувствительной взрывчаткой.
Подъехала длинная легковая машина. Затормозила у воронки. Рослый плечистый командир с тремя шпалами на петлицах подошел к ним.
— Прямое попадание? — спросил он. — Шофер жив?
— Так точно, товарищ подполковник, — отрапортовал шофер, вытянувшись в струнку.
— Снаряды?
— Взрывчатка, товарищ подполковник.
— Сукины сыны, — пробасил подполковник. — За одиночными машинами охотятся!
Витьке показалось, что он где-то слышал этот густой мужественный голос. Разглядывая светловолосого командира с живыми серыми глазами, он вспомнил свой дом, парк, клен. Под этим кленом он впервые увидел этого человека вместе с Сашкой Ладонщиковым. У ног их лежал ящик с ирисками…
— Сидор Владимирович! — вспомнил Витька и как зовут командира. — Надо же, где встретились…
Подполковник уставился на него. Секунду молча смотрел, потом пожал плечами.
— Извини, дорогой, не припоминаю.
— Вы Сашки Ладонщикова дядя… Помните, приезжали перед войной? Еще ящик ирисок нам купили… Лицо командира просветлело.
— Да-да, конечно, помню… — сказал он. — Ты, кажется, Гошка?
— Витька Грохотов.
— Помню, помню… А этот Буянов, отчаянный такой паренек, где он?
— Вы Сашкин дядя? — не поверила Верочка. — Ни капельки не похожи.
— А где Саша, остальные? — допытывался подполковник.
— Эвакуировались, наверное, — туманно ответил Витька. — Нас в это время дома не было.
— Вчера только ваш Сашка был здесь, — выпалила Верочка. Она не заметила, что Витька делал ей знаки, — дескать, молчи!
— Где же он, сукин сын? — оживился командир. — Просто чудеса! — Уехал он, — сказал Витька.
— Куда?
— Не сказал.
— Вы что же, одни? А где родители? Ребята опустили головы, помрачнели. Подполковник взглянул на них и решительно сказал:
— Поехали в часть, там во всем по порядку разберемся. Кроме подполковника и шофера в машине сидел худощавый человек с двумя шпалами на петлицах. Он подвинулся, давая ребятам место.
— Старых знакомых повстречал, — сказал подполковник, усаживаясь рядом с шофером. — Вот ведь война, разбросала по свету людей… Тебе куда, безлошадный? — взглянул он на шофера, сиротливо стоявшего на обочине.
— Я из вашей части, товарищ подполковник…
— Чего же стоишь? Садись!
— Слушаюсь!
Подполковник Сидор Владимирович Ладонщиков привез ребят в стрелковый полк, которым командовал. Полк входил в дивизию, которая на днях должна была отправиться на фронт. А пока бойцы из пополнения под руководством опытных командиров обучались в лесу стрельбе, рукопашному бою, испытывали новое противотанковое оружие.
Жили в шалашах, сложенных из тонких неотесанных жердей и покрытых еловыми ветками.
На высоченной сосне была сооружена наблюдательная вышка. Там постоянно несли вахту бойцы.
Командир жил в большой выгоревшей палатке. Внутри — грубо сколоченный стол, скамейка, складная кровать, аккуратно застланная серым солдатским одеялом. На полу еловые ветви.
— Располагайтесь тут, как дома, — сказал Ладонщиков. — А я пока поживу у комиссара.
И ушел по своим делам.
Немного погодя за ними пришел пожилой боец с красной ленточкой, свидетельствовавшей о боевом ранении, и двумя медалями. Когда боец, его звали Иван Константинович, нагибался за чем-нибудь, медали нежно звенели.
— Приказано проводить к повару, — сообщил он. — Проголодались небось?
— Нам везет, — заметил Витька. — Второй раз угощают казенными харчами.
— Армия не обеднеет, — усмехнулся Иван Константинович.
Пообедали на лесной полянке, под открытым небом. Здесь стояли на козлах сколоченные из досок длинные столы и скамейки. Неподалеку расположилась походная кухня. Повар в белом фартуке и новенькой пилотке возвышался над дымящимся котлом, как памятник. Трое молодых бойцов, зубоскаля, чистили картошку. Белые лоснящиеся клубни с бульканьем летели в большую алюминиевую миску.
— Посмотри на повара, — шепнула Алла, Витька обернулся, потом пересел к Алле. Теперь он мог как следует разглядеть повара. Это был высокий молодой человек с очень знакомым лицом. Он помешивал в котле большим половником и не смотрел на ребят. Иван Константинович подставил вместительную миску, и повар ловко нашлепал в нее полужидкого горячего варева. Нагнулся и достал из ящика несколько белых мисок и алюминиевых ложек. Из другого ящика вытащил квадратную буханку хлеба. Взвесил в руке и тоже отдал Ивану Константиновичу.
— Где-то я его видел, — сказал Витька.
— Это же старший лейтенант Сафронов, — шепнула Алла. Это был он. Правда, его трудно было узнать в столь необычном одеянии. И почему он не смотрел в их сторону? Не желает узнавать? Эта же самая мысль пришла в голову и Алле.
— Не хочет признаваться, — сказала она. — Был командир, а теперь повар… Стесняется.
Повар спрыгнул с возвышения и, достав из ящика длинный нож, принялся точить о красный кирпич. Нож взвизгивал, поблескивая в его руках. Витька встал из-за стола, взял миску и подошел к повару.
— Можно добавки, товарищ Сафронов? — спросил он. Повар поднял голову и улыбнулся.
— Старые знакомые…
— Разжаловали? — спросил Витька.
Сафронов взглянул на бойцов и мигнул: — мол, отойдем в сторонку. Они присели на поваленное дерево с обрубленными сучьями. Повар достал махорку, газету, зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы. Витька еще не видел таких зажигалок.
— Куришь? — спросил Сафронов. Витька отказался. Он несколько раз пробовал, но так и не привык. От курева было противно во рту и болела голова.
— Я думал, вы вдоль по матушке по Волге…
— Какая там Волга!
— И у меня все шиворот-навыворот. И отпуск, и вообще…
— Не ожидал вас здесь встретить, — сказал Витька. Сафронов аккуратно скатал цигарку, чиркнул зажигалкой. Затянулся и с удовольствием выпустил клубок сизого дыма.
— Гора с горой не сходится, а человек с человеком…
— Ладонщиков был майор, а теперь подполковник, — сказал Витька.
— А я вот пошел на понижение… Еще хорошо, что не угодил в штрафной батальон — Бывает, — сказал Витька и деликатно замолчал. Неудобно человека расспрашивать, как он до такой жизни дошел. Может быть, ему самому неприятно вспоминать. Надо, сам расскажет…
И Сафронов рассказал:
— Два дня всего и побыл-то у стариков… Как грянула война — скорее в часть. Да разве доберешься? Немцы наступают, берут город за городом. Прибился я к одному полку, а тут беда — попали в окружение. Несколько раз нарывались на немцев. От полка и роты не осталось. Пришлось документы спрятать в лесу. Командиров и коммунистов расстреливали без разговоров… Несколько человек нас выкарабкалось. Перешли линию фронта, а свои встретили с недоверием. Оно и правильно, люди приходят из окружения разные. Поди разберись, кто тут свой, а кто чужой. Да еще без документов… Вот и определили пока на кухню, благо это дело мне знакомое. Еще на первом году службы довелось с поварешкой постоять у котла.
Витька слушал Сафронова и думал, что вот как в жизни бывает: был человек боевым командиром, а стал полковым поваром! Когда они повстречались у речки Вишенки, старший лейтенант был совсем другой: бравый, со строевой выправкой, веселый, весь в желтых ремнях и с пистолетом, а сейчас рядом с Витькой сидел совсем другой человек. Движения медлительные, голос ровный, спокойный, ходит переваливаясь, как утка, и кажется, даже меньше ростом стал.
— Хотите, мы скажем командиру полка, что вы старший лейтенант? — сказал Витька. — Он нам поверит!
— Откуда ты знаешь его?
— Помните Сашку Ладонщикова? Ну, еще толстый такой… Он тоже был с нами. Так это его родной дядя.
— С вами еще был черненький…
— Это Гошка Буянов, — сказал Витька.
— Где же он теперь?
— Сашка-то?
— Да нет, я про Гошку.
— Немцы угнали его подземный завод строить, — сказал Витька.
— Не повезло парню, — покачал головой повар. — Как же это он так?
— Сдрейфил он, — сказал Витька.
Ему не хотелось говорить про Буянова, и он замолчал.
— Знаешь что, — помолчав, сказал Сафронов. — Ты пока ничего не говори командиру полка… Вечером, после ужина, мы с тобой все как следует обмозгуем.
— Миша! — позвал повара один из бойцов, чистивших картошку. — Принимай продукцию…
— Как насчет добавки? — спросил Витька.
— Это — пожалуйста! — повар поднялся на прицеп и, поддев половником кашу-размазню, плюхнул в Витькину тарелку. — Кто еще хочет?
— Благодарю вас, — сказала Алла. — Я кашу не люблю.
Витька уселся за стол и стал есть. Каша была из гречневой сечки с мясными консервами. Витька ел размазню и раздумывал: почему боец назвал Сафронова Мишей? Ведь его зовут иначе. А вот как зовут, Витька не мог вспомнить.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ШПИОН.
— Воздух! — крикнул шофер и, распахнув дверцу, кубарем выкатился на дорогу. Обернувшись, закричал дурным голосом:
— Уходите из машины! Вот балбесы… Бегом в лес, рванет сейчас!
Коля и Витька выскочили из кузова.
— Кому говорю, в лес! — орал шофер, лежа под сосной. — Пикирует!
Все бросились через кювет в лес. Один Витька остался на шоссе. Вот он метнулся к грузовику и обеими руками вцепился в дверцу. Она распахнулась, и из кабины выскочила Алла. Витька схватил ее за руку и потащил к обочине.
Продираясь сквозь кусты, они слышали, как ревет над головой бомбардировщик, как свистят бомбы и грохочут взрывы. Внезапно лес оборвался, и они выскочили на поляну. Посредине большое желтое пятно — след старого стога. Четыре почерневших жердины уткнулись в солнечное небо.
— Смотрите, вон он! — воскликнула Верочка, задирая голову.
На небольшой высоте описывал круг над шоссе «юнкерс». Он был серый, с крестами на крыльях. Плексигласовые нос и фонарь стрелка-радиста ослепительно блестели на солнце. Видны были черные головы летчиков, белые, крест-накрест опоясавшие их ремни парашютов. Бомбардировщик задрал крыло, и в тот же миг из брюха его высыпалось несколько крошечных блестящих шариков. Потрепыхавшись в воздухе, они выровнялись, и послышался знакомый металлический визг. Шарики приближались, росли, они стали продолговатыми и черными. Скрывшись за высокими кронами деревьев, бомбы упали на шоссе. Один взрыв, второй, третий, и наконец — оглушительный грохот, от которого вздрогнула земля, а с деревьев посыпались иголки, сучки.
— Влепил, гад! — горестно сказал шофер. — В мою старушку.
«Юнкерс» сделал еще один круг, но бомб больше не сбросил. Скоро он скрылся за деревьями, еще немного был слышен добродушный мурлыкающий звук моторов, а потом стало тихо.
— Вы так быстро выскочили из машины, — насмешливо сказала Алла. — Наверное, вас часто бомбили?
Шофер угрюмо взглянул на нее. От его недавней улыбки не осталось и следа.
— Я ведь верхом на смерти езжу, — сказал он. — Самую чувствительную взрывчатку вожу.
— И мы тоже верхом на смерти ехали? — спросила Верочка.
— Такое со мной в первый раз… — Шофер поддал сапогом гриб-мухомор и отвернулся.
Машины на шоссе не было. Была большая черная воронка. Из нее валил ядовитый желтый дым. Шофер, держа пилоткув руке, пристально смотрел в воронку, будто еще надеялся на дне ее вдруг увидеть свою целую и невредимую машину с ящиками, набитыми самой чувствительной взрывчаткой.
Подъехала длинная легковая машина. Затормозила у воронки. Рослый плечистый командир с тремя шпалами на петлицах подошел к ним.
— Прямое попадание? — спросил он. — Шофер жив?
— Так точно, товарищ подполковник, — отрапортовал шофер, вытянувшись в струнку.
— Снаряды?
— Взрывчатка, товарищ подполковник.
— Сукины сыны, — пробасил подполковник. — За одиночными машинами охотятся!
Витьке показалось, что он где-то слышал этот густой мужественный голос. Разглядывая светловолосого командира с живыми серыми глазами, он вспомнил свой дом, парк, клен. Под этим кленом он впервые увидел этого человека вместе с Сашкой Ладонщиковым. У ног их лежал ящик с ирисками…
— Сидор Владимирович! — вспомнил Витька и как зовут командира. — Надо же, где встретились…
Подполковник уставился на него. Секунду молча смотрел, потом пожал плечами.
— Извини, дорогой, не припоминаю.
— Вы Сашки Ладонщикова дядя… Помните, приезжали перед войной? Еще ящик ирисок нам купили… Лицо командира просветлело.
— Да-да, конечно, помню… — сказал он. — Ты, кажется, Гошка?
— Витька Грохотов.
— Помню, помню… А этот Буянов, отчаянный такой паренек, где он?
— Вы Сашкин дядя? — не поверила Верочка. — Ни капельки не похожи.
— А где Саша, остальные? — допытывался подполковник.
— Эвакуировались, наверное, — туманно ответил Витька. — Нас в это время дома не было.
— Вчера только ваш Сашка был здесь, — выпалила Верочка. Она не заметила, что Витька делал ей знаки, — дескать, молчи!
— Где же он, сукин сын? — оживился командир. — Просто чудеса! — Уехал он, — сказал Витька.
— Куда?
— Не сказал.
— Вы что же, одни? А где родители? Ребята опустили головы, помрачнели. Подполковник взглянул на них и решительно сказал:
— Поехали в часть, там во всем по порядку разберемся. Кроме подполковника и шофера в машине сидел худощавый человек с двумя шпалами на петлицах. Он подвинулся, давая ребятам место.
— Старых знакомых повстречал, — сказал подполковник, усаживаясь рядом с шофером. — Вот ведь война, разбросала по свету людей… Тебе куда, безлошадный? — взглянул он на шофера, сиротливо стоявшего на обочине.
— Я из вашей части, товарищ подполковник…
— Чего же стоишь? Садись!
— Слушаюсь!
Подполковник Сидор Владимирович Ладонщиков привез ребят в стрелковый полк, которым командовал. Полк входил в дивизию, которая на днях должна была отправиться на фронт. А пока бойцы из пополнения под руководством опытных командиров обучались в лесу стрельбе, рукопашному бою, испытывали новое противотанковое оружие.
Жили в шалашах, сложенных из тонких неотесанных жердей и покрытых еловыми ветками.
На высоченной сосне была сооружена наблюдательная вышка. Там постоянно несли вахту бойцы.
Командир жил в большой выгоревшей палатке. Внутри — грубо сколоченный стол, скамейка, складная кровать, аккуратно застланная серым солдатским одеялом. На полу еловые ветви.
— Располагайтесь тут, как дома, — сказал Ладонщиков. — А я пока поживу у комиссара.
И ушел по своим делам.
Немного погодя за ними пришел пожилой боец с красной ленточкой, свидетельствовавшей о боевом ранении, и двумя медалями. Когда боец, его звали Иван Константинович, нагибался за чем-нибудь, медали нежно звенели.
— Приказано проводить к повару, — сообщил он. — Проголодались небось?
— Нам везет, — заметил Витька. — Второй раз угощают казенными харчами.
— Армия не обеднеет, — усмехнулся Иван Константинович.
Пообедали на лесной полянке, под открытым небом. Здесь стояли на козлах сколоченные из досок длинные столы и скамейки. Неподалеку расположилась походная кухня. Повар в белом фартуке и новенькой пилотке возвышался над дымящимся котлом, как памятник. Трое молодых бойцов, зубоскаля, чистили картошку. Белые лоснящиеся клубни с бульканьем летели в большую алюминиевую миску.
— Посмотри на повара, — шепнула Алла, Витька обернулся, потом пересел к Алле. Теперь он мог как следует разглядеть повара. Это был высокий молодой человек с очень знакомым лицом. Он помешивал в котле большим половником и не смотрел на ребят. Иван Константинович подставил вместительную миску, и повар ловко нашлепал в нее полужидкого горячего варева. Нагнулся и достал из ящика несколько белых мисок и алюминиевых ложек. Из другого ящика вытащил квадратную буханку хлеба. Взвесил в руке и тоже отдал Ивану Константиновичу.
— Где-то я его видел, — сказал Витька.
— Это же старший лейтенант Сафронов, — шепнула Алла. Это был он. Правда, его трудно было узнать в столь необычном одеянии. И почему он не смотрел в их сторону? Не желает узнавать? Эта же самая мысль пришла в голову и Алле.
— Не хочет признаваться, — сказала она. — Был командир, а теперь повар… Стесняется.
Повар спрыгнул с возвышения и, достав из ящика длинный нож, принялся точить о красный кирпич. Нож взвизгивал, поблескивая в его руках. Витька встал из-за стола, взял миску и подошел к повару.
— Можно добавки, товарищ Сафронов? — спросил он. Повар поднял голову и улыбнулся.
— Старые знакомые…
— Разжаловали? — спросил Витька.
Сафронов взглянул на бойцов и мигнул: — мол, отойдем в сторонку. Они присели на поваленное дерево с обрубленными сучьями. Повар достал махорку, газету, зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы. Витька еще не видел таких зажигалок.
— Куришь? — спросил Сафронов. Витька отказался. Он несколько раз пробовал, но так и не привык. От курева было противно во рту и болела голова.
— Я думал, вы вдоль по матушке по Волге…
— Какая там Волга!
— И у меня все шиворот-навыворот. И отпуск, и вообще…
— Не ожидал вас здесь встретить, — сказал Витька. Сафронов аккуратно скатал цигарку, чиркнул зажигалкой. Затянулся и с удовольствием выпустил клубок сизого дыма.
— Гора с горой не сходится, а человек с человеком…
— Ладонщиков был майор, а теперь подполковник, — сказал Витька.
— А я вот пошел на понижение… Еще хорошо, что не угодил в штрафной батальон — Бывает, — сказал Витька и деликатно замолчал. Неудобно человека расспрашивать, как он до такой жизни дошел. Может быть, ему самому неприятно вспоминать. Надо, сам расскажет…
И Сафронов рассказал:
— Два дня всего и побыл-то у стариков… Как грянула война — скорее в часть. Да разве доберешься? Немцы наступают, берут город за городом. Прибился я к одному полку, а тут беда — попали в окружение. Несколько раз нарывались на немцев. От полка и роты не осталось. Пришлось документы спрятать в лесу. Командиров и коммунистов расстреливали без разговоров… Несколько человек нас выкарабкалось. Перешли линию фронта, а свои встретили с недоверием. Оно и правильно, люди приходят из окружения разные. Поди разберись, кто тут свой, а кто чужой. Да еще без документов… Вот и определили пока на кухню, благо это дело мне знакомое. Еще на первом году службы довелось с поварешкой постоять у котла.
Витька слушал Сафронова и думал, что вот как в жизни бывает: был человек боевым командиром, а стал полковым поваром! Когда они повстречались у речки Вишенки, старший лейтенант был совсем другой: бравый, со строевой выправкой, веселый, весь в желтых ремнях и с пистолетом, а сейчас рядом с Витькой сидел совсем другой человек. Движения медлительные, голос ровный, спокойный, ходит переваливаясь, как утка, и кажется, даже меньше ростом стал.
— Хотите, мы скажем командиру полка, что вы старший лейтенант? — сказал Витька. — Он нам поверит!
— Откуда ты знаешь его?
— Помните Сашку Ладонщикова? Ну, еще толстый такой… Он тоже был с нами. Так это его родной дядя.
— С вами еще был черненький…
— Это Гошка Буянов, — сказал Витька.
— Где же он теперь?
— Сашка-то?
— Да нет, я про Гошку.
— Немцы угнали его подземный завод строить, — сказал Витька.
— Не повезло парню, — покачал головой повар. — Как же это он так?
— Сдрейфил он, — сказал Витька.
Ему не хотелось говорить про Буянова, и он замолчал.
— Знаешь что, — помолчав, сказал Сафронов. — Ты пока ничего не говори командиру полка… Вечером, после ужина, мы с тобой все как следует обмозгуем.
— Миша! — позвал повара один из бойцов, чистивших картошку. — Принимай продукцию…
— Как насчет добавки? — спросил Витька.
— Это — пожалуйста! — повар поднялся на прицеп и, поддев половником кашу-размазню, плюхнул в Витькину тарелку. — Кто еще хочет?
— Благодарю вас, — сказала Алла. — Я кашу не люблю.
Витька уселся за стол и стал есть. Каша была из гречневой сечки с мясными консервами. Витька ел размазню и раздумывал: почему боец назвал Сафронова Мишей? Ведь его зовут иначе. А вот как зовут, Витька не мог вспомнить.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ШПИОН.
Коля Бэс улегся на лужайке и, чиркая карандашом на полях старой газеты, углубился в какие-то сложные вычисления. Побродив по лагерю, возбужденный Витька подсел к нему.
— Я встретил тут на вид совсем молодых бойцов, — сказал он. — Добровольцы. Вот сумели вступить в Красную Армию…
— Надо же, — рассеянно заметил Коля, набрасывая колонки цифр.
Витька заглянул в газету.
— Высчитываешь, через сколько дней война закончится? — спросил он.
Коля подчеркнул колонку цифр — итог своих вычислений — и улыбнулся.
— Все сходится, — сказал он. — Как раз по теории вероятности.
Глядя на озадаченного Витьку, рассмеялся:
— Тебе не показалось странным, что мы за эти несколько месяцев встретили довольно много знакомых людей: Сафронова, Ладонщикова, ты — Верочку, там, на станции. И это в такое время, когда на дорогах полная неразбериха, скучились десятки тысяч людей…
— Нечего тебе делать, — сказал Витька, сплевывая травинку.
— По моей теории — я все точно высчитал — не исключено, что мы когда-нибудь встретим и своих родных… которые живы. Для этого нам нужно… — Коля, сощурившись, взглянул на газету, — протопать по дорогам с такой же скученностью людей две тысячи семьсот тридцать два километра… Пустяк, не правда ли?
— Хватит топать по дорогам, — сказал Витька. — Пора делом заниматься.
Коля сложил газету, разорвал на несколько частей и подбросил вверх. Ветер подхватил клочки и, покружив немного, швырнул на ольховые кусты.
— Ты прав, — поднимаясь с травы, сказал Коля. Перед ужином Сидор Владимирович поговорил с ребятами.
Витька рассказал все, что произошло с ними: про бегство из дома, про мытарства в тылу врага, про Сашкину кражу.
Командир полка был не такой человек, от которого надо было что-то скрывать.
— Обрадовал племянничек! — расстроился он.
— Я долго не верила, что он способен на такое, — ввернула Верочка.
— У нас в роду воров не было…
— Там еще жил какой-то испорченный мальчик, — сказала Верочка. — Это он вашего Сашку научил.
— Насчет взять то, что плохо лежит, он и сам был парень не промах… — заметил Витька.
— Саша нас продуктами обеспечивал, — сказала Алла. — А где доставал, мы не спрашивали.
— А я ничего не знала, — вздохнула Верочка.
— Где эта женщина живет? — спросил Ладонщиков.
Витька рассказал. И даже на бумажке начертил план улицы, отметив крестиком дом, где живет тетя Клава.
— Придется расплачиваться за племянничка, черт бы его побрал! — сказал Ладонщиков.
— Мы договорились после войны купить ей корову, — сказала Верочка.
— Долго ждать… Что же мне с вами-то делать? Этого ребята не знали. Витька хотел было заикнуться насчет того, чтобы его и Колю зачислили воспитанниками в полк, но вовремя спохватился: а как же девчонки? Не бросать же их на произвол судьбы? Не по-джентльменски это.
— Мы хотели на станцию, — сказала Алла. — Там какой-то пункт…
— Эвакуационный, — подсказала Верочка.
— Бомбят там днем и ночью, — покачал головой Сидор Владимирович.
— Я не хочу на станцию, — сказала Верочка.
— Живите пока здесь… Чем вам не курорт? Лес, речка, даже малина растет… Ребята повеселели. Они и не мечтали о такой жизни.
— Если что надо постирать или зашить, я смогла бы, — предложила Алла.
— Я умею петь и танцевать, — сказала Верочка.
— А вы, орлы, что умеете? — спросил Ладонщиков. Он немного повеселел. — Наверное, акробаты?
— Я знаю немецкий, — сказал Коля. Подполковник живо заинтересовался.
— Говорить, читать по-немецки сможешь?
— У меня не было практики, — замялся Коля.
— Он понимает все, что они говорят, — поддержал приятеля Грохотов. — Даже когда по радио.
— Что же ты раньше-то, дорогой мой, молчал? Я погибаю без переводчика. Был один в штабе — отозвали в дивизию. Сколько тебе лет?
— Скоро семнадцать, — не сразу ответил Коля и густо покраснел. Он в первый раз соврал.
— Пошли в штаб, — хлопнул его по плечу Ладонщиков.
— У меня разряд по стрельбе, — сказал Витька Грохотов. Но подполковник не обратил внимания на его слова. Он обнял Колю за плечи и увел с собой.
— Длинный в сорочке родился, — с завистью сказал Витька, глядя им вслед.
Желтые сосновые иголки бесшумно падали на выгоревший брезент палатки и соскальзывали вниз. Ветер раскачивал вершины деревьев, но внизу было тихо. Дым из кухонной трубы свечой поднимался вверх, там, над деревьями, его подхватывал ветер и, развеяв в клочья, уносил прочь.
Повар готовил ужин и с тревогой поглядывал на ребят. Как только командир полка ушел с долговязым Колей, он сбросил фартук и, поставив на свое место помощника, маленького косолапого солдата, подошел к расстроенному Грохотову.
— Не проболтался? — спросил он. Витька недоуменно взглянул на него, сразу не сообразив, в чем дело.
— Вы это про что?
— Куда он повел твоего приятеля? — перевел разговор на другое Сафронов.
— Выдадут Кольке форму, поставят на довольствие, и будет он воспитанником Красной Армии…
— А тебя что же? Не берут?
— Я еще маленький, — сказал Витька. — У меня на губах молоко не обсохло… Да я этих гадов-фашистов как капусту стал бы крошить!
— Тогда иди в повара… Найдется что чистить да крошить. Витька хмуро взглянул на Сафронова.
— Не буду у вас хлеб отбивать…
Сафронов оглянулся на своего помощника и сказал:
— Тут рядом березнячок, там земляники полно… Прогуляемся?
Витька пожал плечами: ему было все равно.
Земляника пряталась под небольшими кружевными листьями. На солнце ягоды были маленькие и сладкие, в тени — рыхлые, крупные. Витька ползал на коленях и рвал вкусную землянику. Белые березы с черными родимыми пятнами тихо шумели над головой. Солнце опускалось за лесом, и длинные тени опрокинулись на земляничную поляну.
Рядом рвал ягоды Сафронов. Пилотку он заткнул за ремень, и светлые волосы спустились на лоб. В те минуты, когда Витька поворачивался к нему спиной, лицо Сафронова становилось хмурым и озабоченным, глаза жесткими, но стоило мальчишке обернуться, и Сафронов добродушно улыбался, будто ему приятно было после трудового дня вот так отдохнуть в лесу с ним, с Витькой.
Он клал в рот сочные ягоды и даже причмокивал от удовольствия.
— Целина, — говорил он. — Никто не знает этого места.
— Я всем теперь расскажу про эту поляну, — отвечал Витька. — Весь полк сбежится и не оставит ни одной ягодины.
— Никому ты не расскажешь…
— Девчонкам-то можно?
— Вот и доверь тебе тайну.
— Какую тайну?
— Я весь состою из тайн… — рассмеялся Сафронов. — Да, ты мне не рассказал, как вы перебрались через линию фронта? Когда мы переходили, пять человек погибли.
— Где вы переходили? — спросил Витька, назвав населенный пункт. — Через болото?
— Оно ведь непроходимое.
— Нас дядя Кондрат провел. Он знает тропу.
— Кто это такой волшебник дядя Кондрат?
— Из Шершнева…
— А мы поперли напролом… Пятерых не досчитались.
— Жалко, что мы в тылу не встретились, — сказал Витька. — Дядя Кондрат и вас бы переправил.
— Жалко…
Витька перестал рвать ягоды и посмотрел на Сафронова.
— Как вы думаете, сколько мне лет?
— Ну, пятнадцать.
Витька даже сплюнул от огорчения.
— И военком столько же дал… Как сделать, чтобы выглядеть старше?
— И охота тебе на фронт? Без ноги-руки останешься или совсем убьют.
— Я их ненавижу, фашистов проклятых, — сказал Витька. — Глаз у меня верный, знаете, сколько бы я их убил?
— Так-то просто, думаешь, убивать? — взглянул на него Сафронов. — Фашист — он тоже не лопух: дуриком под пулю не полезет.
— Мне бы винтовку, — сказал Витька, — а еще лучше — автомат.
— Аника-воин, — усмехнулся Сафронов.
— Там, в Шершневе, был склад боеприпасов… Я рассказал летчикам — и они разбомбили. И на станции тоже разбомбили их танки. И одну бомбу обещали сбросить на комендатуру. По моей просьбе. Там гад один был — полицай Семенов.
Витька замолчал, обнаружив под тонкой березой настоящую россыпь крупной сладкой земляники. Он срывал сразу по нескольку ягод и отправлял в рот. Руки стали мокрыми от сока. Давно Витька не ел с таким удовольствием ягоды. Когда они в стакане, не такие вкусные, а на корню — объедение!
— Рассказывай, — сказал Сафронов. Он тоже срывал землянику, но ел без всякого аппетита.
— Чего рассказывать?
— Кого ты еще разбомбил?
— Я немецкий эшелон под откос пустил… А бомбили летчики, — сказал Витька. — Знаете, какие у них штурмовики? Утюжат немцев почем зря! И «мессершмитты» ничего с ними поделать не могут. Летают ИЛы над самым лесом. И бомбы бросают точно в цель.
— Можно подумать, что ты летал на них… — усмехнулся Сафронов.
— Я их руками щупал.
— Где ты так врать научился?
Витька оторвался от ягод и повернулся к повару.
— Я на аэродроме был… И ребята. Почему вы мне не верите?
— Никакого там аэродрома нет, — сказал Сафронов. — Я ведь тоже в тех местах был.
— Значит, это был мираж, — усмехнулся Витька.
— Такие немцы простаки, чтобы терпеть у себя под носом военный аэродром!
— Пройдете в ста метрах и ничего не заметите, — сказал Витька. — Маскировочка будь здоров.
— Это сразу за березовой рощей? Ну, что за болотом? Витька с любопытством посмотрел на него.
— Сдался вам этот аэродром…
— Никак не могу понять: трепач ты или…
— Я молчу, — обиделся Витька.
Он хотел подробно рассказать про Седого и взорванный эшелон, но передумал… Странный какой-то этот Сафронов. Разговаривает с ним, как с маленьким. С какой стати Витька будет врать про аэродром? Вот насчет бомбы, которую командир авиационного полка обещал сбросить на комендатуру, еще можно сомневаться… Не потому, что не сбросили. Командир не такой человек, чтобы обманывать, просто летчики могли и промахнуться. И сидит сейчас толсторожий полицай Семенов в комендатуре и допрашивает кого-нибудь… «Очухался? — спрашивает. — Аль водой побрызгать?» А может быть, и не промахнулись наши пилоты. Нет комендатуры и полицая Семенова. Одна большая воронка с водой.
— Ну вот и рассердился, — сказал Сафронов.
— Я еще никогда столько ягод не видел, — удивлялся Витька, подползая на коленях к большой березе.
— Там еще больше, — показал в другую сторону Сафронов.
Но Витька топтался возле березы. Проводил рукой по низкорослым кустикам — и в сочной зелени мерцали крупные ягоды.
Сафронов, хмуря светлые брови, о чем-то думал. Несколько раз он оглянулся на чуть заметную тропинку в траве. Было тихо, лишь ветер раскачивал вершины деревьев. Где-то неподалеку стучал дятел.
— Не ожидал я вас здесь встретить… — проговорил Сафронов. — Какого черта вас принесло сюда?..
Витька опустил руку с ягодами. Он стоял у березы на корточках и с удивлением смотрел на Сафронова: чего он злится? И лицо какое-то напряженное, а глаза холодные…
— Разве мы вам мешаем? — наконец выговорил Витька. Смутная тревога заползала в его сердце.
— Вопрос стоит так, Витька Грохотов: или я, или вы…
— О чем вы… Миша?
— Свалились вы, дьяволята, на мою голову… И тут он вспомнил, как его зовут: Владимир! Так он называл себя там, у реки Вишенки…
— Вы — Володя, а вовсе не Миша, — растерянно сказал он.
— Я давно забыл, как меня зовут, — усмехнулся Сафронов.
— Кто же вы тогда? — вырвалось у Витьки.
— А это тебе знать ни к чему.
Повисла тяжелая томительная пауза. Черная бархатная бабочка с желтой окаемкой опустилась на ромашку и сложила крылья. И сразу стала некрасивой, похожей на засохший листок.
— Значит, вы не Сафронов, — пробормотал Витька лишь для того, чтобы что-нибудь сказать. Разрушить эту тревожную, зловещую паузу.
— Вот такие дела, Витька Грохотов, — сказал человек, называвший себя Сафроновым. — Не быть тебе на фронте и не крошить, как капусту, фашистов…
— Не понимаю…
На самом деле Витька стал соображать, что происходит. Перед ним никакой не Сафронов, и не повар… Это был самый настоящий шпион. Вот почему он тогда сказал, чтобы они никому не рассказывали про парашют. На этом парашюте спустился с неба он сам.
В кармане лежал браунинг. Он на предохранителе. Если его выхватить, то выстрелить все равно не успеешь!.. Убежать! Но ведь у Сафронова — или как там его? — тоже наверняка есть оружие. Выстрелит в спину…
— Где же находится аэродром? — спросил Сафронов.
— Не помню.
— А ты вспомни.
Сафронов стоял совсем рядом. Высокий, широкоплечий. Сейчас он не был похож на известного киноартиста Николая Крючкова. Коричневая кожа обтянула острые скулы, глаза жесткие, так и сверлят насквозь. И рубец на лбу вспух.
— Я жду.
— Я все вам наврал, — быстро заговорил Витька. — Никто ничего не бомбил, и никакого аэродрома я не видел… Отпустите, дяденька?!
— На дню семь пятниц… Ты меня, наверное, за дурака принимаешь? Где же все-таки расположен аэродром со штурмовиками?
— Не знаю я ничего… Сдуру наболтал!
— Ты, Витька, герой, — сказал Сафронов. — Готов смерть принять, а военную тайну не выдашь.
— Да кто нам аэродром покажет? — стараясь подыскать убедительные слова, оправдывался Витька. — Так, хвастанул перед вами…
Сафронов взглянул на часы и вздохнул.
— Думаешь, охота мне руки о тебя, мерзавца, марать? А что делать?..
И, прежде чем Витька успел что-либо сообразить, он схватил его за волосы так, что слезы из глаз брызнули, и изо всей силы треснул головой о шершавый березовый ствол.
Витька даже не охнул. Глаза его закатились под лоб, ноги стали ватными, и он боком рухнул на землю, подмяв под себя земляничные кустики с крупными ягодами.
Сафронов ногой перевернул его на спину: из Витькиного рта на подбородок потекла тоненькая струйка крови.
— Я встретил тут на вид совсем молодых бойцов, — сказал он. — Добровольцы. Вот сумели вступить в Красную Армию…
— Надо же, — рассеянно заметил Коля, набрасывая колонки цифр.
Витька заглянул в газету.
— Высчитываешь, через сколько дней война закончится? — спросил он.
Коля подчеркнул колонку цифр — итог своих вычислений — и улыбнулся.
— Все сходится, — сказал он. — Как раз по теории вероятности.
Глядя на озадаченного Витьку, рассмеялся:
— Тебе не показалось странным, что мы за эти несколько месяцев встретили довольно много знакомых людей: Сафронова, Ладонщикова, ты — Верочку, там, на станции. И это в такое время, когда на дорогах полная неразбериха, скучились десятки тысяч людей…
— Нечего тебе делать, — сказал Витька, сплевывая травинку.
— По моей теории — я все точно высчитал — не исключено, что мы когда-нибудь встретим и своих родных… которые живы. Для этого нам нужно… — Коля, сощурившись, взглянул на газету, — протопать по дорогам с такой же скученностью людей две тысячи семьсот тридцать два километра… Пустяк, не правда ли?
— Хватит топать по дорогам, — сказал Витька. — Пора делом заниматься.
Коля сложил газету, разорвал на несколько частей и подбросил вверх. Ветер подхватил клочки и, покружив немного, швырнул на ольховые кусты.
— Ты прав, — поднимаясь с травы, сказал Коля. Перед ужином Сидор Владимирович поговорил с ребятами.
Витька рассказал все, что произошло с ними: про бегство из дома, про мытарства в тылу врага, про Сашкину кражу.
Командир полка был не такой человек, от которого надо было что-то скрывать.
— Обрадовал племянничек! — расстроился он.
— Я долго не верила, что он способен на такое, — ввернула Верочка.
— У нас в роду воров не было…
— Там еще жил какой-то испорченный мальчик, — сказала Верочка. — Это он вашего Сашку научил.
— Насчет взять то, что плохо лежит, он и сам был парень не промах… — заметил Витька.
— Саша нас продуктами обеспечивал, — сказала Алла. — А где доставал, мы не спрашивали.
— А я ничего не знала, — вздохнула Верочка.
— Где эта женщина живет? — спросил Ладонщиков.
Витька рассказал. И даже на бумажке начертил план улицы, отметив крестиком дом, где живет тетя Клава.
— Придется расплачиваться за племянничка, черт бы его побрал! — сказал Ладонщиков.
— Мы договорились после войны купить ей корову, — сказала Верочка.
— Долго ждать… Что же мне с вами-то делать? Этого ребята не знали. Витька хотел было заикнуться насчет того, чтобы его и Колю зачислили воспитанниками в полк, но вовремя спохватился: а как же девчонки? Не бросать же их на произвол судьбы? Не по-джентльменски это.
— Мы хотели на станцию, — сказала Алла. — Там какой-то пункт…
— Эвакуационный, — подсказала Верочка.
— Бомбят там днем и ночью, — покачал головой Сидор Владимирович.
— Я не хочу на станцию, — сказала Верочка.
— Живите пока здесь… Чем вам не курорт? Лес, речка, даже малина растет… Ребята повеселели. Они и не мечтали о такой жизни.
— Если что надо постирать или зашить, я смогла бы, — предложила Алла.
— Я умею петь и танцевать, — сказала Верочка.
— А вы, орлы, что умеете? — спросил Ладонщиков. Он немного повеселел. — Наверное, акробаты?
— Я знаю немецкий, — сказал Коля. Подполковник живо заинтересовался.
— Говорить, читать по-немецки сможешь?
— У меня не было практики, — замялся Коля.
— Он понимает все, что они говорят, — поддержал приятеля Грохотов. — Даже когда по радио.
— Что же ты раньше-то, дорогой мой, молчал? Я погибаю без переводчика. Был один в штабе — отозвали в дивизию. Сколько тебе лет?
— Скоро семнадцать, — не сразу ответил Коля и густо покраснел. Он в первый раз соврал.
— Пошли в штаб, — хлопнул его по плечу Ладонщиков.
— У меня разряд по стрельбе, — сказал Витька Грохотов. Но подполковник не обратил внимания на его слова. Он обнял Колю за плечи и увел с собой.
— Длинный в сорочке родился, — с завистью сказал Витька, глядя им вслед.
Желтые сосновые иголки бесшумно падали на выгоревший брезент палатки и соскальзывали вниз. Ветер раскачивал вершины деревьев, но внизу было тихо. Дым из кухонной трубы свечой поднимался вверх, там, над деревьями, его подхватывал ветер и, развеяв в клочья, уносил прочь.
Повар готовил ужин и с тревогой поглядывал на ребят. Как только командир полка ушел с долговязым Колей, он сбросил фартук и, поставив на свое место помощника, маленького косолапого солдата, подошел к расстроенному Грохотову.
— Не проболтался? — спросил он. Витька недоуменно взглянул на него, сразу не сообразив, в чем дело.
— Вы это про что?
— Куда он повел твоего приятеля? — перевел разговор на другое Сафронов.
— Выдадут Кольке форму, поставят на довольствие, и будет он воспитанником Красной Армии…
— А тебя что же? Не берут?
— Я еще маленький, — сказал Витька. — У меня на губах молоко не обсохло… Да я этих гадов-фашистов как капусту стал бы крошить!
— Тогда иди в повара… Найдется что чистить да крошить. Витька хмуро взглянул на Сафронова.
— Не буду у вас хлеб отбивать…
Сафронов оглянулся на своего помощника и сказал:
— Тут рядом березнячок, там земляники полно… Прогуляемся?
Витька пожал плечами: ему было все равно.
Земляника пряталась под небольшими кружевными листьями. На солнце ягоды были маленькие и сладкие, в тени — рыхлые, крупные. Витька ползал на коленях и рвал вкусную землянику. Белые березы с черными родимыми пятнами тихо шумели над головой. Солнце опускалось за лесом, и длинные тени опрокинулись на земляничную поляну.
Рядом рвал ягоды Сафронов. Пилотку он заткнул за ремень, и светлые волосы спустились на лоб. В те минуты, когда Витька поворачивался к нему спиной, лицо Сафронова становилось хмурым и озабоченным, глаза жесткими, но стоило мальчишке обернуться, и Сафронов добродушно улыбался, будто ему приятно было после трудового дня вот так отдохнуть в лесу с ним, с Витькой.
Он клал в рот сочные ягоды и даже причмокивал от удовольствия.
— Целина, — говорил он. — Никто не знает этого места.
— Я всем теперь расскажу про эту поляну, — отвечал Витька. — Весь полк сбежится и не оставит ни одной ягодины.
— Никому ты не расскажешь…
— Девчонкам-то можно?
— Вот и доверь тебе тайну.
— Какую тайну?
— Я весь состою из тайн… — рассмеялся Сафронов. — Да, ты мне не рассказал, как вы перебрались через линию фронта? Когда мы переходили, пять человек погибли.
— Где вы переходили? — спросил Витька, назвав населенный пункт. — Через болото?
— Оно ведь непроходимое.
— Нас дядя Кондрат провел. Он знает тропу.
— Кто это такой волшебник дядя Кондрат?
— Из Шершнева…
— А мы поперли напролом… Пятерых не досчитались.
— Жалко, что мы в тылу не встретились, — сказал Витька. — Дядя Кондрат и вас бы переправил.
— Жалко…
Витька перестал рвать ягоды и посмотрел на Сафронова.
— Как вы думаете, сколько мне лет?
— Ну, пятнадцать.
Витька даже сплюнул от огорчения.
— И военком столько же дал… Как сделать, чтобы выглядеть старше?
— И охота тебе на фронт? Без ноги-руки останешься или совсем убьют.
— Я их ненавижу, фашистов проклятых, — сказал Витька. — Глаз у меня верный, знаете, сколько бы я их убил?
— Так-то просто, думаешь, убивать? — взглянул на него Сафронов. — Фашист — он тоже не лопух: дуриком под пулю не полезет.
— Мне бы винтовку, — сказал Витька, — а еще лучше — автомат.
— Аника-воин, — усмехнулся Сафронов.
— Там, в Шершневе, был склад боеприпасов… Я рассказал летчикам — и они разбомбили. И на станции тоже разбомбили их танки. И одну бомбу обещали сбросить на комендатуру. По моей просьбе. Там гад один был — полицай Семенов.
Витька замолчал, обнаружив под тонкой березой настоящую россыпь крупной сладкой земляники. Он срывал сразу по нескольку ягод и отправлял в рот. Руки стали мокрыми от сока. Давно Витька не ел с таким удовольствием ягоды. Когда они в стакане, не такие вкусные, а на корню — объедение!
— Рассказывай, — сказал Сафронов. Он тоже срывал землянику, но ел без всякого аппетита.
— Чего рассказывать?
— Кого ты еще разбомбил?
— Я немецкий эшелон под откос пустил… А бомбили летчики, — сказал Витька. — Знаете, какие у них штурмовики? Утюжат немцев почем зря! И «мессершмитты» ничего с ними поделать не могут. Летают ИЛы над самым лесом. И бомбы бросают точно в цель.
— Можно подумать, что ты летал на них… — усмехнулся Сафронов.
— Я их руками щупал.
— Где ты так врать научился?
Витька оторвался от ягод и повернулся к повару.
— Я на аэродроме был… И ребята. Почему вы мне не верите?
— Никакого там аэродрома нет, — сказал Сафронов. — Я ведь тоже в тех местах был.
— Значит, это был мираж, — усмехнулся Витька.
— Такие немцы простаки, чтобы терпеть у себя под носом военный аэродром!
— Пройдете в ста метрах и ничего не заметите, — сказал Витька. — Маскировочка будь здоров.
— Это сразу за березовой рощей? Ну, что за болотом? Витька с любопытством посмотрел на него.
— Сдался вам этот аэродром…
— Никак не могу понять: трепач ты или…
— Я молчу, — обиделся Витька.
Он хотел подробно рассказать про Седого и взорванный эшелон, но передумал… Странный какой-то этот Сафронов. Разговаривает с ним, как с маленьким. С какой стати Витька будет врать про аэродром? Вот насчет бомбы, которую командир авиационного полка обещал сбросить на комендатуру, еще можно сомневаться… Не потому, что не сбросили. Командир не такой человек, чтобы обманывать, просто летчики могли и промахнуться. И сидит сейчас толсторожий полицай Семенов в комендатуре и допрашивает кого-нибудь… «Очухался? — спрашивает. — Аль водой побрызгать?» А может быть, и не промахнулись наши пилоты. Нет комендатуры и полицая Семенова. Одна большая воронка с водой.
— Ну вот и рассердился, — сказал Сафронов.
— Я еще никогда столько ягод не видел, — удивлялся Витька, подползая на коленях к большой березе.
— Там еще больше, — показал в другую сторону Сафронов.
Но Витька топтался возле березы. Проводил рукой по низкорослым кустикам — и в сочной зелени мерцали крупные ягоды.
Сафронов, хмуря светлые брови, о чем-то думал. Несколько раз он оглянулся на чуть заметную тропинку в траве. Было тихо, лишь ветер раскачивал вершины деревьев. Где-то неподалеку стучал дятел.
— Не ожидал я вас здесь встретить… — проговорил Сафронов. — Какого черта вас принесло сюда?..
Витька опустил руку с ягодами. Он стоял у березы на корточках и с удивлением смотрел на Сафронова: чего он злится? И лицо какое-то напряженное, а глаза холодные…
— Разве мы вам мешаем? — наконец выговорил Витька. Смутная тревога заползала в его сердце.
— Вопрос стоит так, Витька Грохотов: или я, или вы…
— О чем вы… Миша?
— Свалились вы, дьяволята, на мою голову… И тут он вспомнил, как его зовут: Владимир! Так он называл себя там, у реки Вишенки…
— Вы — Володя, а вовсе не Миша, — растерянно сказал он.
— Я давно забыл, как меня зовут, — усмехнулся Сафронов.
— Кто же вы тогда? — вырвалось у Витьки.
— А это тебе знать ни к чему.
Повисла тяжелая томительная пауза. Черная бархатная бабочка с желтой окаемкой опустилась на ромашку и сложила крылья. И сразу стала некрасивой, похожей на засохший листок.
— Значит, вы не Сафронов, — пробормотал Витька лишь для того, чтобы что-нибудь сказать. Разрушить эту тревожную, зловещую паузу.
— Вот такие дела, Витька Грохотов, — сказал человек, называвший себя Сафроновым. — Не быть тебе на фронте и не крошить, как капусту, фашистов…
— Не понимаю…
На самом деле Витька стал соображать, что происходит. Перед ним никакой не Сафронов, и не повар… Это был самый настоящий шпион. Вот почему он тогда сказал, чтобы они никому не рассказывали про парашют. На этом парашюте спустился с неба он сам.
В кармане лежал браунинг. Он на предохранителе. Если его выхватить, то выстрелить все равно не успеешь!.. Убежать! Но ведь у Сафронова — или как там его? — тоже наверняка есть оружие. Выстрелит в спину…
— Где же находится аэродром? — спросил Сафронов.
— Не помню.
— А ты вспомни.
Сафронов стоял совсем рядом. Высокий, широкоплечий. Сейчас он не был похож на известного киноартиста Николая Крючкова. Коричневая кожа обтянула острые скулы, глаза жесткие, так и сверлят насквозь. И рубец на лбу вспух.
— Я жду.
— Я все вам наврал, — быстро заговорил Витька. — Никто ничего не бомбил, и никакого аэродрома я не видел… Отпустите, дяденька?!
— На дню семь пятниц… Ты меня, наверное, за дурака принимаешь? Где же все-таки расположен аэродром со штурмовиками?
— Не знаю я ничего… Сдуру наболтал!
— Ты, Витька, герой, — сказал Сафронов. — Готов смерть принять, а военную тайну не выдашь.
— Да кто нам аэродром покажет? — стараясь подыскать убедительные слова, оправдывался Витька. — Так, хвастанул перед вами…
Сафронов взглянул на часы и вздохнул.
— Думаешь, охота мне руки о тебя, мерзавца, марать? А что делать?..
И, прежде чем Витька успел что-либо сообразить, он схватил его за волосы так, что слезы из глаз брызнули, и изо всей силы треснул головой о шершавый березовый ствол.
Витька даже не охнул. Глаза его закатились под лоб, ноги стали ватными, и он боком рухнул на землю, подмяв под себя земляничные кустики с крупными ягодами.
Сафронов ногой перевернул его на спину: из Витькиного рта на подбородок потекла тоненькая струйка крови.