Страница:
Подозвав кивком головы старшего сына, Виш что-то шепнул ему на ухо, и он тотчас вышел из горницы вместе с братом. Старик сел на лавку и принялся по одной откладывать вещи, которые хотел оставить для себя и для своих: он выбрал прекрасный меч с тонким, как лист, клинком, несколько топоров и молотов, ножницы, с десяток колец, два ожерелья с подвесками… высчитывал, хватит ли этого, обдумывал.
Вдруг Хенго взял с лавки два наплечника и, бренча ими, поднял вверх.
— Вот бы что годилось да и пристало старому Вишу! — воскликнул он.
— Зачем? — спросил хозяин. — Разве для того лишь, чтоб дети положили со мной в могилу… Воевать я уже не думаю, на то я сынов вырастил, а дома — что мне в них?
— Вы сказали: в могилу, — отозвался Хенго, — да хранят вас боги долгие годы, — ну что ж, их и в могилу взять не худо… ведь, по вашим обычаям, мёртвых предают огню в лучших одеждах и вооружении, как и подобает такому богатому кмету.
Старик махнул рукой.
— Э, да что там! — воскликнул он. — Хотеть да брать — это легко, но что дать взамен? Мы ведь не очень запасливы.
— Ну, уж шкур и янтаря, верно, у вас вдоволь: тут и до моря близко, да вы и в земле его добываете…
Виш смотрел на дверь, ожидая возвращения сыновей. И действительно, вскоре явились оба — один тащил громадный мешок, другой нёс на плече большую кипу звериных шкур, связанных голова к голове. Их разложили на полу. Немец с загоревшимися глазами принялся жадно рыться в мешке. Он доставал по одному облепленные илом и землёй комки, в которых кое-где поблёскивали светлые крапины. Казалось, в них была налита светящаяся жидкость, которая застыла и обратилась в камень. Шкуры, снятые с зверей, битых зимой, так и лоснились, а когда немец стал их пробовать на ощупь, к пальцам его не пристал ни один волосок.
Тогда только начался торг, молчаливый, без слов… Хенго отбирал то, что хотел получить, старик мотал головой и отбрасывал… Таким образом, несколько раз пересчитали шкуры и то, что лежало на столе; прикидывали на руках куски янтаря, отбавляли и прибавляли.
То Виш, то немец мотал головой. То один, то другой что-нибудь накидывал или уступал… Договаривались медленно, с долгими перерывами; когда уже казалось, что торг сорвался, Хенго делал вид, что упаковывает свой товар, а хозяева начинали складывать шкуры. Однако с этим не спешили и, наконец, ударили по рукам. Сделка была закончена. Виш, пересчитав, собрал свои покупки и тотчас принялся их раздавать, вызвав всеобщее ликование. Старика благодарили, обнимали его колена. Весь дом огласился радостными восклицаниями… Немец увязывал шкуры и завёртывал янтарь.
Пот градом катился у него со лба, он попил воды и сел на лавку.
— Вот видите, — обратился к нему хозяин, — какую уйму мы вам отдали, а много ли взяли у вас? В двух пригоршнях все уместится. Отчего же это своё вы цените так дорого, а наше так дёшево?
Хенго усмехнулся.
— Первое, — сказал он, — то, что я чуть жизни не лишился, пока к вам довёз свой товар. Опасное это дело — пробираться лесами. А то, что я вожу, и земля не родит и не людскими сделано руками, а духами, обитающими в пещерах в образе маленьких человечков… Ради этого металла им приходится врубаться в самые недра земли. Такой вот, как я, полсвета изъездит, покуда к ним попадёт и хоть что-нибудь выпросит. Не день и не два, а месяцы и годы надобно странствовать, чтоб до них добраться. Что ни час, рискуешь жизнью: то встретишь дикого зверя, то лихих людей, которые только и ждут, чтоб обобрать путника. И хоть знаешь реки, горы и овраги, а частенько сбиваешься с пути, голодаешь, ночи не спишь… и уж рад-радёшенек, если шкура твоя останется цела. Так не диво, что за это и берёшь много. Для вас идти на зверя, когда кругом леса ими кишат, — пустое дело, а янтарь море само вам выбрасывает или родит земля…
Виш молча слушал. Сыновья его и слуги отошли к очагу, вглубь горницы, и похвалялись друг перед другом подарками. Женщины шептались, скрывшись в боковушке. Одна только дочь хозяина, красавица Дива, с любопытством выглядывала из полуоткрытых дверей.
Старики беседовали не спеша, все внимательно их слушали.
— А если так тяжело это и опасно, — говорил хозяин, — зачем же вы пускаетесь в странствия? Разве нет у вас своей хаты и поля?
Хенго нахмурил брови.
— Зачем вы ходите на охоту, хоть и можете встретить дикого зверя? Человек родится для своей жизни, и изменить её не в его силах. И не так он богатства ищет, как своей судьбы, которая гонит его в странствия по свету.
Нередко целые народы вдруг уходили с востока… с насиженных мест на новые, а разве там у них мало было земли? Так и мне дух мой велит скитаться.
— А много вы поездили по свету на своём веку? — спросил Виш.
Хенго усмехнулся.
— Так много, что я уж не помню, из скольких рек пил воду, сколько гор перевалил… видел два моря… а языков слышал столько, что и не счесть… а людей разных…
— А ведь больше всего на свете, почитай, наших народов, — заметил старик. — Мы, поляне, можем сговориться и с теми, что живут на Одере и на Лабе, и с поморянами[9], и с осевшими на острове ранами[10], с сербами и хорватами[11], и с моравами[12] — вплоть до самого Дуная… и дальше. Как тут счесть… нас — как звёзд на небе.
— Гм! — буркнул Хенго. — Нас тоже немало.
— А земли хватает на всех, — докончил Виш. — У каждого дома есть всё, что ему нужно: мать-земля под ногами, солнышко над головой, вода в ручье и хлеб в руках.
Хенго молча слушал.
— Так-то оно так, — наконец, отозвался он, — но одни нападают на других — и с голоду, и от жадности, и чтоб получить невольников, у кого их мало.
— Так делают у вас, — прервал его старик, — а мы войн не хотим и не любим. Боги наши, так же как и мы, любят мир.
Немец поморщился.
— Кто вам тут что сделает? — проворчал он. — Страна у вас широкая, раздолье — войти-то легко, а выйти — трудно.
— Теперь и мы, — сказал Виш, — научились у вас обороняться и воевать, а прежде не умели. Правда, там, на западе, духи ваши куют лучшее оружие, но и наш старый камень и палица тоже не дадут себя в обиду.
— Мы давно забыли о камне, — заметил Хенго. — Старые молоты схоронили в могилах, и сейчас их уже почти не видно. Камень не нужен, когда легко достать металл, а наши пещерные человечки все больше его добывают.
— Нам тоже его много привозят — и с моря и с суши — с разных сторон, — продолжал Виш, — однако детей мы учим почитать камень, ибо пращурам нашим показали, как его обрабатывать, первые боги. И каждому мы кладём в могилу каменный молот — секиру божью, дабы ею мог он засвидетельствовать пред богами, кто он и откуда родом. Иначе его бы не узнали. И так будет во веки веков и у детей и у внуков наших.
Хенго слушал с любопытством. Вдруг старик поднялся с лавки и протянул руку к полке, висевшей над дежой с тестом, где лежали в ряд каменные молоты и секиры, насаженные на деревянные рукояти и накрепко перевязанные. Он снял несколько молотов и стал их показывать немцу.
— От отцов и прадедов они нам достались в наследство, ими били жертвы богам, разбивали головы врагам и рога обламывали зверям. Не будь камня, не было бы человека и жизни на земле. Из камня вышел человек и камнем был жив. Из камня высекли первый огонь, и камень смолол зёрна в муку, — да будет он благословен. Ваш металл ест вода, и воздух, и земля, а камень бессмертен, и его ничто не пожирает.
С этими словами он благоговейно положил молоты обратно на полку.
Пока они беседовали, у очага суетились прислужницы, разжигая огонь. Из открытой двери боковушки за ними присматривала Яга. Хозяйничали с ними и снохи и дочь Виша, одна только Дива стояла в своём веночке поодаль и, скрестив руки на груди, наблюдала, как они хлопочут. Она была самая красивая и любимая в семье и пела прекрасные песни. Мать ей рассказывала занятные сказки, отец — старинные предания. Все знали, что её навещают духи и во сне нашёптывают о том, что неведомо было никому — ни матери, ни отцу, ни братьям, ни сёстрам. Кто хотел узнать будущее, приходил к ней, а она посмотрит, подумает — и скажет. А песни рождались у неё, как весной цветы у ручья. Когда на перекрёстках или у священных источников приносили жертвы богам, никто не умел распорядиться, как она, и все её почитали, а из молодёжи ни один не осмеливался дерзко взглянуть на неё. Все знали, что она была любимой избранницей духов. Оттого, когда сестра её и невестки боялись одни идти в лес, где витали духи, подымаясь над озёрами и ручьями, над холмами и над оврагами, — Дива смело шла, уверенная, что с ней ничего худого не случится и что невидимая рука отведёт зверя и оборотня и не подпустит к ней змея или дракона.
В очаге варились и пеклись яства к ужину, ради гостя более обильному, чем в обычные дни. На вертеле жарился козий окорок, в большом горшке варилась говядина с кашей. Яга уже заранее велела нацедить в бочонок пива, гостям. В доме чувствовался достаток: вволю было молока, сыра, дичи, лепёшек и хлеба.
Все это поставили на стол, а Виш, слегка поклонившись, пригласил гостя и сам сел на угол — своё обычное место. Ниже на лавках уселись сыновья, ещё ниже работники.
Женщинам не полагалось сидеть с мужчинами, и они прислуживали за столом. Все молча принялись за мясо, разрывая его пальцами, только Хенго достал ножик, висевший на ремешке, и нарезал себе мясо кусками. Хозяева дивились чужому обычаю: сами они, кроме хлеба, все разрывали и ели руками. Перед всеми расставили кружки и ковшики с водой, пивом и мёдом. Виш плеснул несколько капель на пол… Проголодавшийся путник пил и ел до отвала и не скоро вспомнил, что оставил во дворе при лошадях голодного мальчика. Спохватившись, наконец, он шепнул что-то на ухо старому Вишу, тот кивнул головой.
— Ешьте спокойно, — сказал он, — о нем не забудут; у нас в обычае заботиться не только о господине, но и о слугах, а если б у вас были с собой собаки, то и они бы не остались голодными. Хоть и звери они и боги лишили их речи, а кто знает, что кроется в них? Понимают же они нашу речь, при жизни охраняют, а после смерти тоскуют по нам.
Говоря это, он посматривал на своих собак; едва почуяв трапезу, они вырвались из сарая, куда их заперли, и, проскользнув в горницу, глодали кости, которые им бросали под стол.
Солнце уже садилось, когда Виш, наевшись и напившись, встал из-за стола, а за ним, освобождая место для женщин, поднялись остальные. Поднялся и Хенго и вышел с хозяином во двор.
Старик, опираясь на посох, подождал, пока немец сложил свои тюки под навес, так как завтра чуть свет он отправлялся в путь, а потом повёл его к реке.
Они снова уселись на те же камни на берегу. В ивняке заливались соловьи, над водой беспокойно кружились крикливые чайки, в лесу что-то раздельно считала кукушка, а вдалеке, на болоте, словно страж на часах, изредка окликала кого-то выпь. В нескольких шагах от них два аиста, поглядывая на своё гнездо на крыше, совершали вечернюю прогулку, мимоходом глотая перепуганных лягушек…
III
Вдруг Хенго взял с лавки два наплечника и, бренча ими, поднял вверх.
— Вот бы что годилось да и пристало старому Вишу! — воскликнул он.
— Зачем? — спросил хозяин. — Разве для того лишь, чтоб дети положили со мной в могилу… Воевать я уже не думаю, на то я сынов вырастил, а дома — что мне в них?
— Вы сказали: в могилу, — отозвался Хенго, — да хранят вас боги долгие годы, — ну что ж, их и в могилу взять не худо… ведь, по вашим обычаям, мёртвых предают огню в лучших одеждах и вооружении, как и подобает такому богатому кмету.
Старик махнул рукой.
— Э, да что там! — воскликнул он. — Хотеть да брать — это легко, но что дать взамен? Мы ведь не очень запасливы.
— Ну, уж шкур и янтаря, верно, у вас вдоволь: тут и до моря близко, да вы и в земле его добываете…
Виш смотрел на дверь, ожидая возвращения сыновей. И действительно, вскоре явились оба — один тащил громадный мешок, другой нёс на плече большую кипу звериных шкур, связанных голова к голове. Их разложили на полу. Немец с загоревшимися глазами принялся жадно рыться в мешке. Он доставал по одному облепленные илом и землёй комки, в которых кое-где поблёскивали светлые крапины. Казалось, в них была налита светящаяся жидкость, которая застыла и обратилась в камень. Шкуры, снятые с зверей, битых зимой, так и лоснились, а когда немец стал их пробовать на ощупь, к пальцам его не пристал ни один волосок.
Тогда только начался торг, молчаливый, без слов… Хенго отбирал то, что хотел получить, старик мотал головой и отбрасывал… Таким образом, несколько раз пересчитали шкуры и то, что лежало на столе; прикидывали на руках куски янтаря, отбавляли и прибавляли.
То Виш, то немец мотал головой. То один, то другой что-нибудь накидывал или уступал… Договаривались медленно, с долгими перерывами; когда уже казалось, что торг сорвался, Хенго делал вид, что упаковывает свой товар, а хозяева начинали складывать шкуры. Однако с этим не спешили и, наконец, ударили по рукам. Сделка была закончена. Виш, пересчитав, собрал свои покупки и тотчас принялся их раздавать, вызвав всеобщее ликование. Старика благодарили, обнимали его колена. Весь дом огласился радостными восклицаниями… Немец увязывал шкуры и завёртывал янтарь.
Пот градом катился у него со лба, он попил воды и сел на лавку.
— Вот видите, — обратился к нему хозяин, — какую уйму мы вам отдали, а много ли взяли у вас? В двух пригоршнях все уместится. Отчего же это своё вы цените так дорого, а наше так дёшево?
Хенго усмехнулся.
— Первое, — сказал он, — то, что я чуть жизни не лишился, пока к вам довёз свой товар. Опасное это дело — пробираться лесами. А то, что я вожу, и земля не родит и не людскими сделано руками, а духами, обитающими в пещерах в образе маленьких человечков… Ради этого металла им приходится врубаться в самые недра земли. Такой вот, как я, полсвета изъездит, покуда к ним попадёт и хоть что-нибудь выпросит. Не день и не два, а месяцы и годы надобно странствовать, чтоб до них добраться. Что ни час, рискуешь жизнью: то встретишь дикого зверя, то лихих людей, которые только и ждут, чтоб обобрать путника. И хоть знаешь реки, горы и овраги, а частенько сбиваешься с пути, голодаешь, ночи не спишь… и уж рад-радёшенек, если шкура твоя останется цела. Так не диво, что за это и берёшь много. Для вас идти на зверя, когда кругом леса ими кишат, — пустое дело, а янтарь море само вам выбрасывает или родит земля…
Виш молча слушал. Сыновья его и слуги отошли к очагу, вглубь горницы, и похвалялись друг перед другом подарками. Женщины шептались, скрывшись в боковушке. Одна только дочь хозяина, красавица Дива, с любопытством выглядывала из полуоткрытых дверей.
Старики беседовали не спеша, все внимательно их слушали.
— А если так тяжело это и опасно, — говорил хозяин, — зачем же вы пускаетесь в странствия? Разве нет у вас своей хаты и поля?
Хенго нахмурил брови.
— Зачем вы ходите на охоту, хоть и можете встретить дикого зверя? Человек родится для своей жизни, и изменить её не в его силах. И не так он богатства ищет, как своей судьбы, которая гонит его в странствия по свету.
Нередко целые народы вдруг уходили с востока… с насиженных мест на новые, а разве там у них мало было земли? Так и мне дух мой велит скитаться.
— А много вы поездили по свету на своём веку? — спросил Виш.
Хенго усмехнулся.
— Так много, что я уж не помню, из скольких рек пил воду, сколько гор перевалил… видел два моря… а языков слышал столько, что и не счесть… а людей разных…
— А ведь больше всего на свете, почитай, наших народов, — заметил старик. — Мы, поляне, можем сговориться и с теми, что живут на Одере и на Лабе, и с поморянами[9], и с осевшими на острове ранами[10], с сербами и хорватами[11], и с моравами[12] — вплоть до самого Дуная… и дальше. Как тут счесть… нас — как звёзд на небе.
— Гм! — буркнул Хенго. — Нас тоже немало.
— А земли хватает на всех, — докончил Виш. — У каждого дома есть всё, что ему нужно: мать-земля под ногами, солнышко над головой, вода в ручье и хлеб в руках.
Хенго молча слушал.
— Так-то оно так, — наконец, отозвался он, — но одни нападают на других — и с голоду, и от жадности, и чтоб получить невольников, у кого их мало.
— Так делают у вас, — прервал его старик, — а мы войн не хотим и не любим. Боги наши, так же как и мы, любят мир.
Немец поморщился.
— Кто вам тут что сделает? — проворчал он. — Страна у вас широкая, раздолье — войти-то легко, а выйти — трудно.
— Теперь и мы, — сказал Виш, — научились у вас обороняться и воевать, а прежде не умели. Правда, там, на западе, духи ваши куют лучшее оружие, но и наш старый камень и палица тоже не дадут себя в обиду.
— Мы давно забыли о камне, — заметил Хенго. — Старые молоты схоронили в могилах, и сейчас их уже почти не видно. Камень не нужен, когда легко достать металл, а наши пещерные человечки все больше его добывают.
— Нам тоже его много привозят — и с моря и с суши — с разных сторон, — продолжал Виш, — однако детей мы учим почитать камень, ибо пращурам нашим показали, как его обрабатывать, первые боги. И каждому мы кладём в могилу каменный молот — секиру божью, дабы ею мог он засвидетельствовать пред богами, кто он и откуда родом. Иначе его бы не узнали. И так будет во веки веков и у детей и у внуков наших.
Хенго слушал с любопытством. Вдруг старик поднялся с лавки и протянул руку к полке, висевшей над дежой с тестом, где лежали в ряд каменные молоты и секиры, насаженные на деревянные рукояти и накрепко перевязанные. Он снял несколько молотов и стал их показывать немцу.
— От отцов и прадедов они нам достались в наследство, ими били жертвы богам, разбивали головы врагам и рога обламывали зверям. Не будь камня, не было бы человека и жизни на земле. Из камня вышел человек и камнем был жив. Из камня высекли первый огонь, и камень смолол зёрна в муку, — да будет он благословен. Ваш металл ест вода, и воздух, и земля, а камень бессмертен, и его ничто не пожирает.
С этими словами он благоговейно положил молоты обратно на полку.
Пока они беседовали, у очага суетились прислужницы, разжигая огонь. Из открытой двери боковушки за ними присматривала Яга. Хозяйничали с ними и снохи и дочь Виша, одна только Дива стояла в своём веночке поодаль и, скрестив руки на груди, наблюдала, как они хлопочут. Она была самая красивая и любимая в семье и пела прекрасные песни. Мать ей рассказывала занятные сказки, отец — старинные предания. Все знали, что её навещают духи и во сне нашёптывают о том, что неведомо было никому — ни матери, ни отцу, ни братьям, ни сёстрам. Кто хотел узнать будущее, приходил к ней, а она посмотрит, подумает — и скажет. А песни рождались у неё, как весной цветы у ручья. Когда на перекрёстках или у священных источников приносили жертвы богам, никто не умел распорядиться, как она, и все её почитали, а из молодёжи ни один не осмеливался дерзко взглянуть на неё. Все знали, что она была любимой избранницей духов. Оттого, когда сестра её и невестки боялись одни идти в лес, где витали духи, подымаясь над озёрами и ручьями, над холмами и над оврагами, — Дива смело шла, уверенная, что с ней ничего худого не случится и что невидимая рука отведёт зверя и оборотня и не подпустит к ней змея или дракона.
В очаге варились и пеклись яства к ужину, ради гостя более обильному, чем в обычные дни. На вертеле жарился козий окорок, в большом горшке варилась говядина с кашей. Яга уже заранее велела нацедить в бочонок пива, гостям. В доме чувствовался достаток: вволю было молока, сыра, дичи, лепёшек и хлеба.
Все это поставили на стол, а Виш, слегка поклонившись, пригласил гостя и сам сел на угол — своё обычное место. Ниже на лавках уселись сыновья, ещё ниже работники.
Женщинам не полагалось сидеть с мужчинами, и они прислуживали за столом. Все молча принялись за мясо, разрывая его пальцами, только Хенго достал ножик, висевший на ремешке, и нарезал себе мясо кусками. Хозяева дивились чужому обычаю: сами они, кроме хлеба, все разрывали и ели руками. Перед всеми расставили кружки и ковшики с водой, пивом и мёдом. Виш плеснул несколько капель на пол… Проголодавшийся путник пил и ел до отвала и не скоро вспомнил, что оставил во дворе при лошадях голодного мальчика. Спохватившись, наконец, он шепнул что-то на ухо старому Вишу, тот кивнул головой.
— Ешьте спокойно, — сказал он, — о нем не забудут; у нас в обычае заботиться не только о господине, но и о слугах, а если б у вас были с собой собаки, то и они бы не остались голодными. Хоть и звери они и боги лишили их речи, а кто знает, что кроется в них? Понимают же они нашу речь, при жизни охраняют, а после смерти тоскуют по нам.
Говоря это, он посматривал на своих собак; едва почуяв трапезу, они вырвались из сарая, куда их заперли, и, проскользнув в горницу, глодали кости, которые им бросали под стол.
Солнце уже садилось, когда Виш, наевшись и напившись, встал из-за стола, а за ним, освобождая место для женщин, поднялись остальные. Поднялся и Хенго и вышел с хозяином во двор.
Старик, опираясь на посох, подождал, пока немец сложил свои тюки под навес, так как завтра чуть свет он отправлялся в путь, а потом повёл его к реке.
Они снова уселись на те же камни на берегу. В ивняке заливались соловьи, над водой беспокойно кружились крикливые чайки, в лесу что-то раздельно считала кукушка, а вдалеке, на болоте, словно страж на часах, изредка окликала кого-то выпь. В нескольких шагах от них два аиста, поглядывая на своё гнездо на крыше, совершали вечернюю прогулку, мимоходом глотая перепуганных лягушек…
III
С минуту помолчав, Виш взглянул на немца.
— Сюда вы благополучно добрались, а дальше куда думаете?
— Куда? — медленно, словно не желая выдавать свои намерения, повторил Хенго. — Куда? Да я и сам ещё хорошо не знаю. Вам тут со своими раздолье, живёте господами… Первый раз я ненароком забрёл к вам, так уж притащился и сейчас. А дальше дремучий лес, идти за реку — легко заплутать, да наткнёшься на лихих людей, что и живым не выпустят. Таскаться тут по каким попало лачугам я не стану: толку от этого мало, но… помнится, неподалёку была вотчина вашего князя… Где-то тут над озером его терем… Если он недалеко, я бы направился туда.
Виш сдвинул седые брови и молча показал рукой вправо.
— Есть тут князь, как же… в городище живёт, над озером, до него за день, а то и скорей легко можно добраться. Князь! Князь! — повторил он с горечью. — Этот князь уже домогается прав на всю нашу землю, по всем дебрям охотится и вместе со своими ратниками творит что вздумается… Лютый человек, к нему в лапы попасть — всё равно, что в пасть голодному волку… Ну, да и на волков люди находят управу.
Немец промолчал.
— Ваш ведь это князь, не чужой, — наконец, сказал он, — народу нужен глава и вождь, а то… что он станет делать, если нападёт враг?
— Да хранят нас от этого боги! — воскликнул старец. — Мы знаем одно: покуда мир, до тех пор у нас и воля. Придёт война — и за нею следом неволя. А кому от войны корысть? Не нам, а князю нашему и его холопам. У нас враг сожжёт хаты, угонит скот, а они невольников и добычу захватят себе. Дети наши погибнут, а кто падёт на войне, тому и курган не насыплют, а слетятся вороны и расклюют его тело… Он вздохнул.
— Видно, могуществен князь… тот, что в городище живёт? — спросил Хенго.
— Боги могущественнее его, — проворчал Виш, — да и у народа, когда надо, хватает силы… А мне и дела до него нет, я плачу дань, какую он велит, — и знать никого не хочу, ни князя, ни всего племени Лешеков[13].
— Вы сами себе господин, — льстиво сказал Хенго.
— Верно, — подтвердил Виш. — А не дадут мне тут жить по своей воле, что же? Как отцы наши уходили, так и я уйду со своими в другое место, куда ещё не дошли война и неволя. Вспашу новую межу на чёрных волах и стану жить.
Ехидная усмешка едва заметно скользнула по губам немца.
— Эх, да что там! — воскликнул он. — Вот если бы вы мне растолковали да показали дорогу на Гопло[14] к княжескому терему, я бы, пожалуй, потащился туда… взглянуть и на те края.
Хозяин подумал с минуту.
— Отчего же? Попытайте счастья, — сказал он. — Из ваших там уже не один побывал, и, верно, не одного вы там встретите. У князя жена родом из немецкой земли, так и он хотел бы нами править на немецкий лад.
Старик встал с камня.
— Солнце ещё не село, ноги у вас не болят? — спросил он. — Подымемся на гору вон за этим лесом, оттуда далеко видно… Там я легко укажу вам дорогу… Хотите пойти?
Немец оставил лук и пращу в доме и, оказавшись почти безоружным, колебался.
— Как? С голыми руками? — спросил он.
— Я тут на своей земле, — сухо ответил старик, — меня тут и зверь почитает. Кроме этого, — прибавил он, доставая из-за пазухи рог, — иного оружия мне не надо. Едва только звук разнесётся по лесу, дома сразу его поймут.
Они отправились. От ручья отлого тянулась в гору зелёная лужайка, ведущая к лесу. Старик отыскал в засеке лаз и тропинку. Вскоре они очутились в глухой тёмной чаще, но и тут Виш, хотя не видно было и следа дороги, двигался уверенно, как у себя дома, почти не глядя по сторонам. Хенго пробирался за ним, оба шли молча. Невысокий холм, поросший лесом, постепенно и незаметно подымался вверх. В густых зарослях тучами вспархивали птицы с ветвей, на которых уже примостились на ночь. Казалось, они сердились на старого хозяина, нарушившего их покой. Мелькнули синие крылья сизоворонки; брюзжа, взлетела сорока в белой юбке и, то присаживаясь, то срываясь из-под ног, пустилась их провожать, продолжая браниться. Притаившаяся за деревом лиса вильнула жёлтым хвостом, прошмыгнула мимо и исчезла в норе. В ветвях пробирались белки, с такой ловкостью перепрыгивая с одной верхушки на другую, что их едва можно было разглядеть. Старик то и дело поднимал голову к бортям, которых было множество на деревьях; последние запоздавшие пчелы возвращались с лугов со взятком, спеша укрыться до росы, чтобы не отяжелели крылья.
Так они шли, все более углубляясь в чащу. Немец, не привыкший ходить пешком, с трудом поспевал за старцем. Вдруг лес расступился, открыв плоскую вершину холма, поросшую густой травой. Посреди широкой ровной поляны возвышался могильный курган, с которого видно было далеко вокруг, насколько хватал глаз. Вид был величественный и прекрасный… Взирая отсюда на свои владения, Виш поистине мог себя чувствовать господином. Окинув взглядом лежавшие у их ног неизмеримые просторы, Хенго остановился в восторженном изумлении. Перед ними простиралась долина, почти вся покрытая лесом. Заходящее солнце заливало её ярким сиянием, а лучи его цеплялись за верхушки деревьев, отражающихся в золотых озёрах и в поблёскивающих среди лугов лентах рек. С высоты весь этот край, весь мир казался сплошным дремучим лесом, широким, как море, и, как морская гладь, синеющим вдали. И, словно волны, колыхались верхушки ближних деревьев… Сквозь темно-зеленые сосны и ели кое-где пробивалась майская зелень лугов, молоденьких золотистых лип и берёз. Дальше, среди тесно сбившихся деревьев, глаз уже ничего не мог различить, кроме вершин, над которыми кое-где одиноко устремлялись ввысь макушки старых исполинов. Оттуда доносился глухой, едва уловимый шум… Только в двух местах к небу подымались сизые клубы дыма, не тронутые ни малейшим дуновением ветерка… На небосклоне длинными полосами стлался вечерний туман.
Виш показал немцу направо.
— Вон там… на ваших лошадях вы к концу дня легко туда доберётесь. Держитесь ближе к реке, а как пересечёте впадающие в неё ручьи, ищите брод и переходите на другую сторону.
Он хотел было ещё что-то сказать, когда слух его, привыкший улавливать и понимать малейший шорох, привлёк какой-то отдалённый звук. Он остановился и, опустив голову, стал прислушиваться.
Теперь и Хенго услышал доносившийся из долины глухой топот, который, казалось, приближался. Виш нахмурился и, показывая рукой направление, спросил:
— Поняли? А теперь, — прибавил он, — идёмте: боюсь, мы выманили волка из лесу. Я слышу топот… Кто-то едет, не иначе, как княжьи холопы, отъявленный сброд, уж эти никогда не уходят с пустыми руками. Слуги его и посланцы… Зачем? Одним только им ведомо. Куда? Не иначе, как к Вишу, у которого припрятан старый мёд…
С юношеской стремительностью старик повернулся и, почти не замечая немца, двинулся вниз той же дорогой, по которой они поднимались сюда. Но теперь он шёл быстрее, и вскоре, выйдя из лесу, они увидели сквозь редеющие деревья зелёный луг, а за ним едущих вдоль реки всадников. Хенго с любопытством уставился на них.
Впереди ехал предводитель, за ним по двое в ряд ещё четверо… В первом легко было узнать старшего: статный конь и пышный убор изобличали княжьего слугу. Это был широкоплечий малый с длинными волосами, падавшими на жирный загривок. На голове у него красовалась шапка с белым пером. Одежда из светлого сукна была оторочена алой кромкой, на боку висел меч в ножнах, за плечами — лук, торчавший над головой, и лубяной колчан со стрелами.
Спутники его были увешаны мешками и вооружены, кроме луков и пращей, ещё и секирами, которые они держали в руках. При виде всадников Виш потемнел, как ночь; поспешно выхватив из-за пазухи рог, он трижды кряду протрубил, оповещая домашних о приближении чужих.
Услышав звук трубы, всадники поскакали живей, а первый стал озираться по сторонам, ища виновника…
С высокого берега реки, по которому они ехали, он мог увидеть Виша, но тот и сам не замедлил показаться и пошёл наперерез незваным гостям.
— Ух! Гады проклятые! — бормотал он про себя. — Драконы ненасытные… Опять княжий холоп — разрази их гром! — Он обернулся к немцу. — Вам это на руку, и вас и тюки ваши они, наверное, охотно заберут, а вот мне…
По лицу Хенго нельзя было разобрать, рад он или не рад этой встрече.
— Так-то оно так, — сказал он, — но если мне будет грозить беда, вы как гостя не дайте меня в обиду!
— Только бы они самого меня не обидели, — буркнул Виш. — Пять человек их тут — не так уж страшно, мои молодцы вмиг бы их связали, но, вздумай они мне мстить, так в городище их наберётся в десять раз больше.
Они зашагали быстрее.
Княжий слуга, ехавший впереди, остановил коня, не то узнав старика, не то угадав в нём хозяина. Однако и старший и его спутники меньше смотрели на Виша, чем на немца. Они учуяли в нём чужого, а от чужого всегда можно было хорошо поживиться.
Подойдя ближе, старец поклонился Смерду [15] тот и не подумал ему ответить. Кивнул им и Хенго, но лицо его побледнело: он почувствовал, с какой жадностью глаза их уставились на него.
— Кого это вы ведёте, хозяин? — спросил Смерд. — Чужой? Откуда? — Остальные всадники тотчас обступили его кольцом.
— Я с Лабы, купец, человек я смирный, тихий и не чужой, — сказал, немного осмелев, Хенго. — А не чужой, потому что уже не раз бывал тут с товаром… Везде меня свободно пропускали…
— Знаем мы этих смирных! — смеясь, вскричал Смерд. — Знаем… А зачем вы разведываете дороги по стране, ищете броды на реках и делаете зарубки на деревьях? Чтобы потом повести…
— Он смирный человек, — медленно отозвался Виш, — не трогайте его, я переломил с ним хлеб.
— А мне что до этого? — гневно воскликнул Смерд. — Князь строжайше запретил чужим таскаться по стране. Он поедет с нами.
— Я поеду с вами по доброй воле, господин мой, — поспешно сказал Хенго, — и, когда паду ниц перед князем, сумею снискать его милость, ибо он справедливый государь… Я тут сам-друг с мальчишкой… что ж я могу сделать худого?
— Связать ему руки! — крикнул Смерд. — А там будет видно.
Едва он договорил, как двое княжеских молодцов, соскочив с коней, бросились выполнять его приказ. Смерд направился к избе.
Во дворе уже стояли сыновья хозяина и работники, в дверях поджидала старая Яга с такой же старой прислужницей; никого из молодых женщин не было видно.
Едва протрубил рог, все попрятались по углам или бежали в лес, чтобы не встретиться с чужими дерзкими людьми. Лицо Виша прояснилось, когда он уверился, что во дворе нет ни дочерей его, ни снох…
Подъехав к воротам, Смерд слез с лошади, люди его тоже спешились; двое повели Хенго, глумясь над ним, пиная и осыпая его тумаками. Руки его были уже скручены назад и связаны верёвкой, конец которой держал один из княжеских слуг. Лошадей отвели под навес, а люди пошли прямо в дом. Тут их, кланяясь, встретила Яга и пригласила войти. Старый Виш был задумчив и мрачен. В горнице сразу стало шумно, едва ввалились чужие. Смерд бросился на лавку, заняв хозяйское место. Они хотели скорей смочить глотки и потребовали пива и меду, которые им тотчас поднесли. Хозяин молча сел поодаль на лавку.
— Ну, старик, — кликнул его Смерд, — вы уж, верно, догадались, зачем мы пожаловали… Князю причитается дань…
— А давно ли вы её брали? — буркнул старик.
— Вы, что же, считаться вздумали с нами? Кметы с князем? — засмеялся Смерд.
— Князь с князем, ибо здесь, на этой земле, я сам князь, — ответил Виш. — Шкуру вы с нас дерёте, — вот как вы нас обороняете.
Смерд хотел было засмеяться, но, взглянув на старца, сразу потерял охоту и как-то присмирел.
— Пейте на здоровье, как я вам того желаю, — прибавил старик, — а дела потом.
Княжий холоп подумал и перестал куражиться; он зачерпнул ковшом пиво и принялся его жадно лакать. Спутники его черпали кружками прямо из кадки, спеша утолить жажду. Хенго со связанными руками стоял у порога. С минуту длилось молчание, нарушаемое лишь громким прихлебыванием. Наконец, Смерд вытер усы и обернулся к немцу:
— Где твои лошади и тюки?
— Утром предстану вместе с ними перед князем, — сказал Хенго. — Сделайте милость, отпустите меня.
— Я волен сделать с тобой, что мне вздумается! — крикнул Смерд.
Виш хотел уже вступиться за чужака, стоявшего со связанными руками, когда тот, волоча за собой верёвку, быстро подошёл к развалившемуся на лавке Смерду, нагнулся к нему и, приложив руку ко рту, стал оживлённо и долго нашёптывать ему что-то на ухо. В лице его не видно было страха. Смерд, слушая его, вначале насупился, но понемногу смягчился и под конец совсем просветлел. Искоса поглядев на немца, он кивнул головой и приказал своим людям:
— Развяжите ему руки — он завтра поедет с нами, потолкуем с ним в городище.
Избавившись столь чудесным образом от пут, связывавших ему руки, Хенго, понуря голову, забился в угол. Смерд, у которого уже было иное на уме, обратился к Яге:
— Эй, старая! — крикнул он. — А где же это ваши дочки и снохи? Мы бы с радостью на них поглядели, гладкие они у вас да пригожие.
— Оттого-то я вам и не покажу их, — вмешался хозяин. — Что вам до них?
А Яга прибавила:
— Сюда вы благополучно добрались, а дальше куда думаете?
— Куда? — медленно, словно не желая выдавать свои намерения, повторил Хенго. — Куда? Да я и сам ещё хорошо не знаю. Вам тут со своими раздолье, живёте господами… Первый раз я ненароком забрёл к вам, так уж притащился и сейчас. А дальше дремучий лес, идти за реку — легко заплутать, да наткнёшься на лихих людей, что и живым не выпустят. Таскаться тут по каким попало лачугам я не стану: толку от этого мало, но… помнится, неподалёку была вотчина вашего князя… Где-то тут над озером его терем… Если он недалеко, я бы направился туда.
Виш сдвинул седые брови и молча показал рукой вправо.
— Есть тут князь, как же… в городище живёт, над озером, до него за день, а то и скорей легко можно добраться. Князь! Князь! — повторил он с горечью. — Этот князь уже домогается прав на всю нашу землю, по всем дебрям охотится и вместе со своими ратниками творит что вздумается… Лютый человек, к нему в лапы попасть — всё равно, что в пасть голодному волку… Ну, да и на волков люди находят управу.
Немец промолчал.
— Ваш ведь это князь, не чужой, — наконец, сказал он, — народу нужен глава и вождь, а то… что он станет делать, если нападёт враг?
— Да хранят нас от этого боги! — воскликнул старец. — Мы знаем одно: покуда мир, до тех пор у нас и воля. Придёт война — и за нею следом неволя. А кому от войны корысть? Не нам, а князю нашему и его холопам. У нас враг сожжёт хаты, угонит скот, а они невольников и добычу захватят себе. Дети наши погибнут, а кто падёт на войне, тому и курган не насыплют, а слетятся вороны и расклюют его тело… Он вздохнул.
— Видно, могуществен князь… тот, что в городище живёт? — спросил Хенго.
— Боги могущественнее его, — проворчал Виш, — да и у народа, когда надо, хватает силы… А мне и дела до него нет, я плачу дань, какую он велит, — и знать никого не хочу, ни князя, ни всего племени Лешеков[13].
— Вы сами себе господин, — льстиво сказал Хенго.
— Верно, — подтвердил Виш. — А не дадут мне тут жить по своей воле, что же? Как отцы наши уходили, так и я уйду со своими в другое место, куда ещё не дошли война и неволя. Вспашу новую межу на чёрных волах и стану жить.
Ехидная усмешка едва заметно скользнула по губам немца.
— Эх, да что там! — воскликнул он. — Вот если бы вы мне растолковали да показали дорогу на Гопло[14] к княжескому терему, я бы, пожалуй, потащился туда… взглянуть и на те края.
Хозяин подумал с минуту.
— Отчего же? Попытайте счастья, — сказал он. — Из ваших там уже не один побывал, и, верно, не одного вы там встретите. У князя жена родом из немецкой земли, так и он хотел бы нами править на немецкий лад.
Старик встал с камня.
— Солнце ещё не село, ноги у вас не болят? — спросил он. — Подымемся на гору вон за этим лесом, оттуда далеко видно… Там я легко укажу вам дорогу… Хотите пойти?
Немец оставил лук и пращу в доме и, оказавшись почти безоружным, колебался.
— Как? С голыми руками? — спросил он.
— Я тут на своей земле, — сухо ответил старик, — меня тут и зверь почитает. Кроме этого, — прибавил он, доставая из-за пазухи рог, — иного оружия мне не надо. Едва только звук разнесётся по лесу, дома сразу его поймут.
Они отправились. От ручья отлого тянулась в гору зелёная лужайка, ведущая к лесу. Старик отыскал в засеке лаз и тропинку. Вскоре они очутились в глухой тёмной чаще, но и тут Виш, хотя не видно было и следа дороги, двигался уверенно, как у себя дома, почти не глядя по сторонам. Хенго пробирался за ним, оба шли молча. Невысокий холм, поросший лесом, постепенно и незаметно подымался вверх. В густых зарослях тучами вспархивали птицы с ветвей, на которых уже примостились на ночь. Казалось, они сердились на старого хозяина, нарушившего их покой. Мелькнули синие крылья сизоворонки; брюзжа, взлетела сорока в белой юбке и, то присаживаясь, то срываясь из-под ног, пустилась их провожать, продолжая браниться. Притаившаяся за деревом лиса вильнула жёлтым хвостом, прошмыгнула мимо и исчезла в норе. В ветвях пробирались белки, с такой ловкостью перепрыгивая с одной верхушки на другую, что их едва можно было разглядеть. Старик то и дело поднимал голову к бортям, которых было множество на деревьях; последние запоздавшие пчелы возвращались с лугов со взятком, спеша укрыться до росы, чтобы не отяжелели крылья.
Так они шли, все более углубляясь в чащу. Немец, не привыкший ходить пешком, с трудом поспевал за старцем. Вдруг лес расступился, открыв плоскую вершину холма, поросшую густой травой. Посреди широкой ровной поляны возвышался могильный курган, с которого видно было далеко вокруг, насколько хватал глаз. Вид был величественный и прекрасный… Взирая отсюда на свои владения, Виш поистине мог себя чувствовать господином. Окинув взглядом лежавшие у их ног неизмеримые просторы, Хенго остановился в восторженном изумлении. Перед ними простиралась долина, почти вся покрытая лесом. Заходящее солнце заливало её ярким сиянием, а лучи его цеплялись за верхушки деревьев, отражающихся в золотых озёрах и в поблёскивающих среди лугов лентах рек. С высоты весь этот край, весь мир казался сплошным дремучим лесом, широким, как море, и, как морская гладь, синеющим вдали. И, словно волны, колыхались верхушки ближних деревьев… Сквозь темно-зеленые сосны и ели кое-где пробивалась майская зелень лугов, молоденьких золотистых лип и берёз. Дальше, среди тесно сбившихся деревьев, глаз уже ничего не мог различить, кроме вершин, над которыми кое-где одиноко устремлялись ввысь макушки старых исполинов. Оттуда доносился глухой, едва уловимый шум… Только в двух местах к небу подымались сизые клубы дыма, не тронутые ни малейшим дуновением ветерка… На небосклоне длинными полосами стлался вечерний туман.
Виш показал немцу направо.
— Вон там… на ваших лошадях вы к концу дня легко туда доберётесь. Держитесь ближе к реке, а как пересечёте впадающие в неё ручьи, ищите брод и переходите на другую сторону.
Он хотел было ещё что-то сказать, когда слух его, привыкший улавливать и понимать малейший шорох, привлёк какой-то отдалённый звук. Он остановился и, опустив голову, стал прислушиваться.
Теперь и Хенго услышал доносившийся из долины глухой топот, который, казалось, приближался. Виш нахмурился и, показывая рукой направление, спросил:
— Поняли? А теперь, — прибавил он, — идёмте: боюсь, мы выманили волка из лесу. Я слышу топот… Кто-то едет, не иначе, как княжьи холопы, отъявленный сброд, уж эти никогда не уходят с пустыми руками. Слуги его и посланцы… Зачем? Одним только им ведомо. Куда? Не иначе, как к Вишу, у которого припрятан старый мёд…
С юношеской стремительностью старик повернулся и, почти не замечая немца, двинулся вниз той же дорогой, по которой они поднимались сюда. Но теперь он шёл быстрее, и вскоре, выйдя из лесу, они увидели сквозь редеющие деревья зелёный луг, а за ним едущих вдоль реки всадников. Хенго с любопытством уставился на них.
Впереди ехал предводитель, за ним по двое в ряд ещё четверо… В первом легко было узнать старшего: статный конь и пышный убор изобличали княжьего слугу. Это был широкоплечий малый с длинными волосами, падавшими на жирный загривок. На голове у него красовалась шапка с белым пером. Одежда из светлого сукна была оторочена алой кромкой, на боку висел меч в ножнах, за плечами — лук, торчавший над головой, и лубяной колчан со стрелами.
Спутники его были увешаны мешками и вооружены, кроме луков и пращей, ещё и секирами, которые они держали в руках. При виде всадников Виш потемнел, как ночь; поспешно выхватив из-за пазухи рог, он трижды кряду протрубил, оповещая домашних о приближении чужих.
Услышав звук трубы, всадники поскакали живей, а первый стал озираться по сторонам, ища виновника…
С высокого берега реки, по которому они ехали, он мог увидеть Виша, но тот и сам не замедлил показаться и пошёл наперерез незваным гостям.
— Ух! Гады проклятые! — бормотал он про себя. — Драконы ненасытные… Опять княжий холоп — разрази их гром! — Он обернулся к немцу. — Вам это на руку, и вас и тюки ваши они, наверное, охотно заберут, а вот мне…
По лицу Хенго нельзя было разобрать, рад он или не рад этой встрече.
— Так-то оно так, — сказал он, — но если мне будет грозить беда, вы как гостя не дайте меня в обиду!
— Только бы они самого меня не обидели, — буркнул Виш. — Пять человек их тут — не так уж страшно, мои молодцы вмиг бы их связали, но, вздумай они мне мстить, так в городище их наберётся в десять раз больше.
Они зашагали быстрее.
Княжий слуга, ехавший впереди, остановил коня, не то узнав старика, не то угадав в нём хозяина. Однако и старший и его спутники меньше смотрели на Виша, чем на немца. Они учуяли в нём чужого, а от чужого всегда можно было хорошо поживиться.
Подойдя ближе, старец поклонился Смерду [15] тот и не подумал ему ответить. Кивнул им и Хенго, но лицо его побледнело: он почувствовал, с какой жадностью глаза их уставились на него.
— Кого это вы ведёте, хозяин? — спросил Смерд. — Чужой? Откуда? — Остальные всадники тотчас обступили его кольцом.
— Я с Лабы, купец, человек я смирный, тихий и не чужой, — сказал, немного осмелев, Хенго. — А не чужой, потому что уже не раз бывал тут с товаром… Везде меня свободно пропускали…
— Знаем мы этих смирных! — смеясь, вскричал Смерд. — Знаем… А зачем вы разведываете дороги по стране, ищете броды на реках и делаете зарубки на деревьях? Чтобы потом повести…
— Он смирный человек, — медленно отозвался Виш, — не трогайте его, я переломил с ним хлеб.
— А мне что до этого? — гневно воскликнул Смерд. — Князь строжайше запретил чужим таскаться по стране. Он поедет с нами.
— Я поеду с вами по доброй воле, господин мой, — поспешно сказал Хенго, — и, когда паду ниц перед князем, сумею снискать его милость, ибо он справедливый государь… Я тут сам-друг с мальчишкой… что ж я могу сделать худого?
— Связать ему руки! — крикнул Смерд. — А там будет видно.
Едва он договорил, как двое княжеских молодцов, соскочив с коней, бросились выполнять его приказ. Смерд направился к избе.
Во дворе уже стояли сыновья хозяина и работники, в дверях поджидала старая Яга с такой же старой прислужницей; никого из молодых женщин не было видно.
Едва протрубил рог, все попрятались по углам или бежали в лес, чтобы не встретиться с чужими дерзкими людьми. Лицо Виша прояснилось, когда он уверился, что во дворе нет ни дочерей его, ни снох…
Подъехав к воротам, Смерд слез с лошади, люди его тоже спешились; двое повели Хенго, глумясь над ним, пиная и осыпая его тумаками. Руки его были уже скручены назад и связаны верёвкой, конец которой держал один из княжеских слуг. Лошадей отвели под навес, а люди пошли прямо в дом. Тут их, кланяясь, встретила Яга и пригласила войти. Старый Виш был задумчив и мрачен. В горнице сразу стало шумно, едва ввалились чужие. Смерд бросился на лавку, заняв хозяйское место. Они хотели скорей смочить глотки и потребовали пива и меду, которые им тотчас поднесли. Хозяин молча сел поодаль на лавку.
— Ну, старик, — кликнул его Смерд, — вы уж, верно, догадались, зачем мы пожаловали… Князю причитается дань…
— А давно ли вы её брали? — буркнул старик.
— Вы, что же, считаться вздумали с нами? Кметы с князем? — засмеялся Смерд.
— Князь с князем, ибо здесь, на этой земле, я сам князь, — ответил Виш. — Шкуру вы с нас дерёте, — вот как вы нас обороняете.
Смерд хотел было засмеяться, но, взглянув на старца, сразу потерял охоту и как-то присмирел.
— Пейте на здоровье, как я вам того желаю, — прибавил старик, — а дела потом.
Княжий холоп подумал и перестал куражиться; он зачерпнул ковшом пиво и принялся его жадно лакать. Спутники его черпали кружками прямо из кадки, спеша утолить жажду. Хенго со связанными руками стоял у порога. С минуту длилось молчание, нарушаемое лишь громким прихлебыванием. Наконец, Смерд вытер усы и обернулся к немцу:
— Где твои лошади и тюки?
— Утром предстану вместе с ними перед князем, — сказал Хенго. — Сделайте милость, отпустите меня.
— Я волен сделать с тобой, что мне вздумается! — крикнул Смерд.
Виш хотел уже вступиться за чужака, стоявшего со связанными руками, когда тот, волоча за собой верёвку, быстро подошёл к развалившемуся на лавке Смерду, нагнулся к нему и, приложив руку ко рту, стал оживлённо и долго нашёптывать ему что-то на ухо. В лице его не видно было страха. Смерд, слушая его, вначале насупился, но понемногу смягчился и под конец совсем просветлел. Искоса поглядев на немца, он кивнул головой и приказал своим людям:
— Развяжите ему руки — он завтра поедет с нами, потолкуем с ним в городище.
Избавившись столь чудесным образом от пут, связывавших ему руки, Хенго, понуря голову, забился в угол. Смерд, у которого уже было иное на уме, обратился к Яге:
— Эй, старая! — крикнул он. — А где же это ваши дочки и снохи? Мы бы с радостью на них поглядели, гладкие они у вас да пригожие.
— Оттого-то я вам и не покажу их, — вмешался хозяин. — Что вам до них?
А Яга прибавила: