— Джефф, — вздохнул Беннетт, — ты это серьезно?
   — К сожалению, приходится, — ответил адвокат. — То же самое случилось в Миссури, но в Миссури тогда не было четких законов, регулирующих отцовство по отношению к детям, родившимся в результате искусственного оплодотворения. Дела, подобные твоему, до недавнего времени не были проблемой, но теперь в делах об отцовстве суды, как правило, стараются выносить решения в пользу детей.
   — Ей уже двадцать восемь!
   — Да, и у нее есть родители. И тем не менее она может добиваться своего через суд. Она может выдвинуть обвинение в опрометчивом создании угрозы для ребенка, в жестоком с ним обращении и в чем угодно еще, что она сумеет вытащить из шляпы. Может, она чего-то добьется от судьи, а может, и нет. Не забывай, судебные решения в делах, связанных с отцовством, почти всегда направлены против мужчин. Допустим, ты обрюхатил женщину, и она решает сделать аборт. Ей для этого не нужно твое согласие. Но если она решит родить, ты будешь платить алименты, даже если ты никогда не давал согласия на то, чтобы иметь от нее ребенка. Суд заявит, что виноват ты, что ты должен был семь раз подумать, прежде чем лезть к ней в постель. Или, к примеру, ты делаешь анализ ДНК и выясняешь, что дети — не твои, то есть жена обманула тебя. Суд все равно заставит тебя содержать их или — в случае развода — платить им алименты. Платить алименты чужим детям!
   — Но она в свои двадцать восемь давно не ребенок.
   — Вопрос нужно ставить иначе: хочет ли известный врач идти в суд в связи с тем, что он не желает помогать собственной дочери?
   — Нет, не хочет, — откликнулся Беннетт.
   — Вот именно, не хочет. И она это знает. Кроме того, я могу предположить, что она знает и законы Миссури. Так что дождись ее звонка, договорись с ней о встрече и позови меня. Если у нее есть адвокат, тем лучше. Позаботься о том, чтобы он тоже пришел. А пока перешли мне по факсу генетический отчет, который она тебе вручила.
   - Мне придется платить ей отступные?
   — Будем на это надеяться, — сказал адвокат и повесил трубку.

ГЛАВА 062

   Дежурным офицером в полицейском отделении Роквиля оказалась привлекательная чернокожая женщина лет двадцати пяти. На табличке, стоявшей на столе перед ней, значилось: «ОФИЦЕР Дж. ЛОУРИ». На женщине была форма с иголочки.
   Джорджия Беллармино подтолкнула дочь поближе к столу, поставила бумажный пакет со шприцами и лекарствами перед женщиной-полицейским и сказала:
   — Офицер, я нашла все эти предметы у своей дочери и хочу знать, зачем они ей нужны. Но она отказывается сообщить мне это.
   Дочь сверкнула на нее яростным взглядом.
   — Я ненавижу тебя, мама.
   Офицер Лоури не выказала удивления. Она взглянула на шприцы, а затем подняла глаза на дочь Джорджии.
   — Было ли все это выписано вам врачом?
   — Да.
   — Связано ли это каким-то образом с проблемами репродукции?
   — Да.
   — Сколько вам лет?
   — Шестнадцать.
   — Могу я видеть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность?
   — Ей действительно шестнадцать лет, — заявила Джорджия Беллармино, делая шаг вперед, — и я желаю знать…
   — Извините, мэм, — перебила ее полицейская. — Если ей шестнадцать и все эти предметы связаны с проблемами репродукции, у вас нет права на информацию.
   — Что значит у меня нет права на информацию? Она моя дочь! Ей всего шестнадцать!
   — Таков закон, мэм.
   — Но этот закон касается абортов, а она не собирается делать аборт. Я вообще не знаю, какого черта она делает. Это же лекарства от бесплодия! Она колет себе лекарства от бесплодия!
   — Простите, но я ничем не могу вам помочь.
   — Вы хотите сказать, что моя дочь имеет право накачиваться лекарствами, а мне не позволено знать, для чего она это делает?
   — Нет, если она сама не пожелает сообщить вам это.
   — А ее врач?
   Офицер Лоури отрицательно покачала головой. — Он также ничего вам не скажет. Право врача — не разглашать информацию, полученную от пациента.
   Джорджия Беллармино собрала шприцы и побросала их обратно в пакет.
   — Безобразие!
   — Я не пишу законы, мэм, — сказала чернокожая полицейская. — Я только слежу за тем, чтобы они исполнялись.
* * *
   Они ехали обратно в школу.
   — Солнышко, — заговорила Джорджия, — ты что, пытаешься забеременеть?
   — Нет! — огрызнулась Дженнифер, сидевшая, сложив руки на груди. Она была так зла, что от нее, казалось, летели искры.
   — Но ведь тебе всего шестнадцать, и у тебя с этим не должно быть проблем. Так зачем тебе это?
   — Из-за тебя я чувствовала себя полной идиоткой!
   — Но ведь я беспокоилась, милая.
   — Нет, просто ты — неуемная и злобная стерва! Я ненавижу тебя, и я ненавижу эту машину!
   Так продолжалось еще некоторое время, пока наконец машина не остановилась перед зданием школы. Дженнифер вышла из машины и грохнула дверью.
   — А еще из-за тебя я опоздала на французский!
* * *
   Утро оказалось просто чудовищным. Из-за перипетий с дочерью Джорджия пропустила две важные встречи, и теперь предстояло заново договариваться с клиентами. Поэтому, войдя в офис, она поставила бумажный пакет на пол и тут же села за телефон.
   Проходившая мимо офис-менеджер Флоренс мельком заглянула в пакет и присвистнула:
   — Ух ты! А для тебя это не поздновато?
   — Это не мое, — раздраженно ответила Джорджия.
   — Значит, твоей дочки?
   — Да.
   — А все этот доктор Вандикин, — сказала Флоренс.
   — Кто?
   — Доктор Вандикин из Майами. Девчонки-подростки принимают гормоны, накачивают себе яичники, продают ему свои яйцеклетки и копят денежки.
   — Для чего?
   — Чтобы купить себе импланты груди.
   Джорджия вздохнула.
   — Здорово! Просто здорово!
   Она хотела, чтобы с Дженнифер поговорил отец, но, к сожалению, Роб сейчас летел в Огайо, где должна была сниматься одна из частей телевизионного фильма о нем. С разговором, который неминуемо станет грандиозным скандалом, приходилось повременить.

ГЛАВА 063

   Они ехали на подземном поезде из офисного здания сената в столовую. Роберт Уилсон, сенатор-демократ от штата Вермонт, повернулся к Диане Фейнстайн, сенатору-демократу от штата Калифорния, и сказал:
   — Я полагаю, нам следует проявить большую активность в вопросах, связанных с генетикой. Нужно, например, рассмотреть возможность принятия закона, который запретил бы молодым женщинам торговать своими яйцеклетками, а то может начаться такое…
   — Это уже происходит, Боб, — ответила Фейнстайн. — Девочки уже вовсю продают свои гаметы.
   — Чтобы платить за учебу?
   — Некоторые, может быть, и для этого, но большинство зарабатывают деньги на машину для дружка или на пластическую операцию для себя.
   Сенатор Уилсон выглядел озадаченным.
   — И давно это творится? — осведомился он.
   — Да уже года два, не меньше.
   — Может быть, в Калифорнии…
   — Везде, Боб! Девочка-подросток в Нью-Гэмпшире занималась этим, чтобы заплатить залог в суде за своего мальчика.
   — И тебя это не беспокоит? — Мне это не нравится, — сказала Фейнстайн. — Я считаю такое поведение неблагоразумным. Эти девочки могут обречь себя на бесплодие. Но на каком основании можно запретить подобную практику? Их тела, их яйцеклетки. — Фейнстайн пожала плечами. — Как бы то ни было, поезд уже ушел, Боб, и ушел довольно давно.

ГЛАВА 064

   Только не это! Только не опять!
   Эллис Ливайн нашел свою мать на втором этаже магазина «Поло Ральф Лоурен» на перекрестке Семьдесят второй улицы и Мэдисон. Она, в кремовом льняном костюме, стояла перед зеркалом, поворачиваясь то так, то эдак.
   — Здравствуй, дорогой, — сказала она, увидев сына. — Ты хочешь устроить мне еще одну сцену?
   — Мама, чем ты занимаешься?
   — Покупаю кое-что к летнему сезону, милый.
   — Ведь мы уже говорили на эту тему, — напомнил Эллис.
   — Всего несколько вещей, сынок. Для лета. Тебе нравятся эти манжеты на брюках?
   — Мама, мы с тобой уже все это проходили!
   Она вздернула брови и с беспечным видом взбила свои седые волосы.
   — Как тебе этот шарфик? — спросила она. — По-моему, он немного вызывающий.
   — Нам нужно поговорить, — заявил Эллис.
   — Мы пойдем обедать?
   — Спрей не сработал, — сказал он.
   — О, а я и не знала. — Женщина потерла щеку.
   Я ощутила какое-то странное ощущение на коже примерно через неделю, но ведь это пустяки, правда?
   — И продолжила покупать вещи.
   — Я в последнее время почти ничего не покупаю.
   — В прошлом месяце — на три тысячи долларов.
   — О, не волнуйся. Многие вещи я сдала обратно. Она подергала шарф. — Мне кажется, этот зеленый шарф не подходит к цвету моего лица. Я в нем выгляжу
   какой-то больной. А вот розовый шарфик был бы в самый раз. Нужно спросить, есть ли у них розовые.
   Эллис пристально смотрел на мать. Внутри него нарастало скверное предчувствие. Наконец он решил, что с ней что-то не так. Она стояла перед зеркалом, на том же самом месте, где он нашел ее несколько недель назад, и тогда она выказала полнейшее равнодушие по отношению к нему, к его словам, к сложному положению, в котором оказалась ее семья. Ее поведение было совершенно неадекватно ситуации.
   Будучи бухгалтером, Эллис с ужасом относился к людям, которые проявляли неадекватность по отношению к деньгам. Деньги были реальны и материальны — четкие цифры, за которыми стояли конкретные люди, события, вещи, не зависящие от того, под каким углом ты на них смотришь. Его мать была не в состоянии оценить холодную реальность своего финансового положения.
   Он смотрел, как с улыбкой она попросила продавщицу принести розовый шарфик. Розовых нет, ответила та, есть только зеленые и белые. Тогда мать попросила принести белый. Продавщица ушла, а мать с той же улыбкой обернулась к нему.
   «Очень неадекватно. Почти как если бы… А если это раннее слабоумие? — подумалось ему. — Может, это первые его проявления?»
   — Почему ты на меня так смотришь?
   — Как, мама?
   — Я не сумасшедшая. Вам не упрятать меня в психушку.
   — Что ты такое говоришь?
   — Я знаю вас, мальчики. Вам нужны деньги. Вот почему вы продаете нашу недвижимость в Вейле и на Виргинских островах. Только для денег. Вы все жадные. Вы, словно стервятники, ждете, когда ваши родители подохнут. А если мы замешкаемся, вы нам подсобите. Засунете нас в дурдом или в богадельню. Сметете нас со своего пути. Объявите сумасшедшими. Ведь вы именно это задумали, не правда ли?
   Вернулась продавщица с белым шарфиком. Мать обмотала его вокруг шеи и театральным жестом закинула один конец за плечо.
   — Так вот, мистер Умные Штанишки, заруби у себя на носу: меня тебе ни в какой дом — престарелых или умалишенных — не запихнуть! — Затем, повернувшись к продавщице, она сказала: — Я его беру.
   Все это время она не переставала улыбаться.
* * *
   Братья встретились тем же вечером. Красавчик Джефф, без устали таскавший девиц по кабакам, имел связи во всех ресторанах города и достал им столик около водопада в «Суши Хана». Даже в этот сравнительно ранний час ресторан был битком набит моделями и актрисами, с которыми Джефф то и дело перемигивался. Эллиса это раздражало.
   — Как дела дома? — спросил он.
   Джефф пожал плечами:
   — Нормально. Иногда, правда, приходится работать допоздна. Впрочем, ты сам знаешь.
   — Нет, не знаю, потому что я не крупный менеджер по инвестициям и девицы не подмигивают мне на каждом шагу.
   Аарон, юрист и младший из трех братьев, разговаривал по сотовому телефону. Закончив говорить, он захлопнул его, сунул в карман и прикрикнул:
   — Ну вы, двое, хватит цапаться! Грызетесь, не переставая, с тех пор как школу закончили. Что с мамой?
   — Именно об этом я говорил вам по телефону, — заговорил Эллис. — Она похожа на привидение, но при этом постоянно улыбается, счастлива, и ей ни до чего нет дела.
   — На прошлой неделе ухнула три тысячи.
   — Ей на все наплевать. Она делает покупок больше, чем когда-либо.
   — А все из-за этого спрея! — сказал Аарон. — Откуда ты его взял?
   — У одного парня, который работает в компании «Биоген» в Калифорнии.
   Джефф посмотрел через плечо, потом снова повернулся к братьям и сообщил:
   — По поводу этого «Биогена» я кое-что слышал. У них в последнее время возникли крупные неприятности.
   — Что за неприятности? — спросил Аарон.
   — Какой-то их продукт оказался безнадежно испорчен, и доходы резко поползли вниз. Кто-то допустил небрежность или где-то ошибся… Я точно не помню. Они собирались вот-вот выбросить на рынок свои акции, но теперь с этим точно придется повременить.
   Аарон повернулся к Эллису:
   — Ты полагаешь, на маму действует этот твой спрей?
   — Нет, я так не думаю. По-моему, эта чертова штуковина просто не сработала.
   — Но если ее чем-то заразили… — заговорил Аарон.
   — Хватит разыгрывать из себя законника. Этот спрей прислал нам в порядке одолжения сын маминой кузины. Тот самый, из «Биогена».
   — Но генная терапия опасна, — напомнил вечно осторожный Аарон. — Уже были смертельные случаи, причем много.
   Эллис вздохнул.
   — Аарон, — сказал он, — мы же не собираемся ни на кого подавать в суд. Речь о другом. Мы видим, что у мамы начинается умственная деградация. Я уж не знаю, что это — синдром Альцгеймера или что-то еще.
   — Ей всего шестьдесят два года.
   — Такое может начаться и раньше. Аарон покачал головой в знак несогласия.
   — Прекрати, Элли! Она была в прекрасной физической форме, она была умницей. А теперь ты говоришь мне, что она все это растеряла. Это, должно быть, из-за спрея.
   — Заражение, — напомнил Джефф. Он улыбался очередной красотке.
   — Джефф, черт тебя возьми, ты можешь сосредоточиться и послушать то, о чем мы говорим?
   — А я и слушаю. Нет, ну вы только поглядите, какие у нее сиськи!
   — Фальшивые.
   — Вечно вы все опошлите! — И нос у нее тоже исправлен.
   — Она просто красавица!
   — У нее паранойя, — сказал Эллис.
   — Ты этого знать не можешь.
   — Я говорю про маму, — пояснил Эллис. — Она считает, что мы хотим упрятать ее в сумасшедший дом.
   — Возможно, что нам действительно придется это сделать, что, кстати, будет стоить очень больших денег. И виноваты в этом будут биотехнологические компании. Опросы общественного мнения показывают, что девяносто два процента людей относятся к ним отрицательно. Их воспринимают как беспринципные мешки с дерьмом, равнодушные к человеческим жизням. Они выводят генетически модифицированные сельскохозяйственные продукты, уродуют природу. Патентуя гены, они втихаря, пока никто не смотрит в их сторону, прибирают к рукам наше общее наследство. Требуют тысячи долларов за лекарства, которые на самом деле стоят гроши, ссылаясь на дороговизну исследований, — в то время, как большую часть этих денег они тратят на рекламу. Да и в рекламе — врут напропалую. Хитрые, подлые, жадные подонки! В суде мы бы их разделали под орех.
   — Повторяю, — сказал Эллис, — мы не собираемся ни с кем судиться. Мы говорим о маме.
   — Отец в полном порядке, пусть он сам с ней разберется, — заявил Джефф, встал и пересел за столик к трем длинноногим девицам в коротких юбках.
   — Им наверняка не больше пятнадцати лет, — сморщил нос Эллис.
   — У них на столике стоит выпивка, — сказал Аарон.
   — А у него двое детишек-школьников.
   — Как дела дома? — спросил Аарон.
   — Да пошел ты!
   — Ладно, не будем отклоняться от темы, — предложил Аарон. — Возможно, мама действительно деградирует, а возможно, и нет. Но если она окажется в лечебнице, нам понадобится куча денег. Я не уверен, что мы в состоянии себе это позволить.
   — К чему ты клонишь?
   — Я хочу узнать больше об этом «Биогене». Гораздо больше.
   — Послушать тебя, так ты уже задумал с ними судиться.
   — Я просто все рассчитываю наперед, — ответил Аарон.

ГЛАВА 065

   Понеслась!
   Билли Кливер, энергичный и злой шестиклассник, пронесся на своем скейтборде по игровой площадке, вылетел со школьного двора и, прокатившись по диагонали через проезжую часть, пятками поставил скейт на дыбы и взлетел на противоположный тротуар. Он проделал все это безупречно, и это было хорошо, поскольку Билли чувствовал, что сегодня его авторитет в глазах ребят заметно пошатнулся. Позади него катились еще четверо парней, его обычные компаньоны и приспешники. Они спускались на скейтах по крутым, вьющимся к подножию холма улицам Сан-Диего, по направлению к Маркет-стрит. Однако сейчас «гвардия» Билли не свистела и не улюлюкала, как обычно, а хранила гробовое молчание. Мальчишки словно утратили веру в своего лидера.
   Сегодня Билли Кливера унизили. Его рука горела, как в огне. Он просил школьную медсестру просто заклеить ранку пластырем, но эта дура намотала на его руку полкило бинтов. Билли, конечно, сорвал их через минуту после того, как вышел из школы, но рука все равно выглядела жутко. Он теперь был похож на какого-то больного, на инвалида.
   Униженный и оскорбленный Билли Кливер в свои одиннадцать лет был на голову выше остальных сверстников. Его рост превышал сто семьдесят сантиметров, а вес — шестьдесят килограммов. Он был здоровее даже многих учителей, поэтому связываться с ним никто не рисковал.
   И этот маленький поганец Джеми, придурок с зубами враскорячку, тоже не имел права вставать на пути Билли. Марки Лестер — Надоедала — передал ему пас, и, когда Билли попятился, чтобы взять его, он наткнулся на этого чертова Джеми Бобра и упал, повалив и его. Билли разозлился. Было до невозможности стыдно валяться вот эдак на глазах у всех, в том числе у Сары Хиггинс и других девчонок, которые откровенно хихикали над ним. Бобер все еще валялся на земле, поэтому Билли пнул его пару раз кроссовкой — не особо сильно, а скорее для острастки, — а когда придурок встал, легонечко пихнул его. Так, чепуха на постном масле!
   А в следующий момент ему на спину прыгнул этот Парень Макака, вцепился в его волосы и стал рычать прямо ему в ухо. Билли протянул руку назад, схватил его, и тут Макака его укусил. Мама родная! У Билли в глазах аж звезды вспыхнули!
   Разумеется, вечно торчащий на площадке надсмотрщик, мистер Сопливый Нос, ничего не сделал, а только кудахтал: «Перестаньте, мальчики! Разойдитесь, мальчики!» Парня Макаку заперли в пустом классе и позвонили его матери, чтобы она забрала его домой. Но мамаша не послушалась и оставила его в школе. Что ж, тем хуже для него. Потому что теперь они уже шли вдоль подножия холма, пересекая бейсбольное поле.
   Вот они, Джеми и Парень Макака.
   Понеслась!
   Билли налетает на них, как бык, сбивает обоих с ног, и они летят, словно кегли, повалившись прямо возле ямы за краем поля. Джеми тормозит мордой о землю, поднимая облако коричневой пыли, а Парень Макака взлетает на проволочную ограду позади домашней базы. Сзади дружки Билли орут во все горло:
   — Крови! Мы хотим крови!
   Маленький дурачок Джеми ноет, сидя в пыли, поэтому Билли направляется прямиком к Парню Макаке. Он размахивается скейтбордом и достает прыгучего гаденыша прямо по уху. Тот валится на землю, как тряпичная кукла, но тут же вскакивает на ноги, и Билли, желая преподнести козлу урок, бьет его снизу в подбородок — так, что у того даже ноги от земли отрываются. Билли не хочет запачкать в крови новые кроссовки «Ванс», поэтому он снова берется за доску, намереваясь
   врезать ею по плоской роже Парня Макаки. Возможно, удастся сломать ему нос или челюсть, и тогда он будет еще безобразнее, чем сейчас.
   Но Парень Макака отскакивает в сторону, доска со звоном ударяется в металлическую сетку, и тут враг впивается зубами в запястье Билли и изо всех сил кусает его. Билли кричит, роняет доску, а Макака продолжает висеть на его руке, словно бульдог. Рука немеет, из нее течет кровь и капает на подборок Парня Макаки. Выкатившимися глазами он таращится на Билли. Волосы на его голове торчат дыбом, и Билли охватывает дикий страх: «Твою мать! Да он меня сейчас сожрет!» — проносится у него в голове.
   Но потом подбегают дружки Билли и начинают в восемь рук молотить Макаку скейтами по голове. Билли орет, Макака рычит, и, кажется, проходит целая вечность, пока Макака наконец разжимает челюсти и отпускает руку Билли. Макака прыгает на Марки Лестера, бьет его в грудь, и Надоедала падает на землю, валя вместе с собой своих товарищей. Образовывается куча-мала, вокруг которой клубится пыль. Билли тем временем нянчит свою кровоточащую руку.
   Через несколько секунд Билли поднимает глаза и видит, что Макака висит на проволочной ограде футах в пятнадцати над землей и таращится на них сверху, а приятели Билли прыгают внизу, вопят на него и потрясают в воздухе скейтами. Но ничего не происходит. Билли поднимается на ноги и говорит:
   — Вы похожи на стадо обезьян!
   — Мы хотим, чтобы он слез на землю.
   — Он не слезет, — говорит Билли. — Он не дурак. Он знает, что тогда мы вышибем из него дух. По крайней мере я точно вышибу.
   — Так как же заставить его спуститься?
   Билли испытывает злость, слепую ярость. У него чешутся руки. Поэтому он подходит к Джеми и начинает пинать его ногами, пытаясь попасть ему по его маленьким яйцам, но парень крутится, вопит и зовет на помощь. Некоторым из приятелей Билли это приходится не по душе. — Эй, оставь его! — кричат они. — Он же еще совсем сосунок!
   Но Билли думает: «Хрен вам! Я хочу, чтобы этот долбаный Макака слез на землю! И он слезет!» Маленький гаденыш катается в пыли. На тебе! На! На тебе еще раз! Щенок валяется в пыли и зовет на помощь.
   И вдруг дружки Билли принимаются кричать:
   — Дерьмо!
   — Дерьмо! Дерьмо!
   — Дерьмо!
   И — убегают. А потом что-то горячее и мягкое ударяется сзади в шею Билли. Он ощущает запах и не может поверить этому. Господи Иисусе, он просто не может в это поверить!
   — Дерьмо! Эта тварь кидается дерьмом!
   Парень Макака все там же, наверху, только теперь у него спущены штаны. Он гадит себе в руку, швыряется дерьмом и, главное, не промахивается! Парни уже все заляпаны им, и тут еще один кусок дерьма попадает Билли прямо в лицо. У него в этот момент как раз приоткрыт рот.
   — Тьфу, тьфу, тьфу!
   Он отплевывается, вытирает лицо и снова начинает отплевываться, пытаясь избавиться от омерзительного вкуса. Обезьянье дерьмо! Твою мать! Дерьмо! Билли поднимает кулак и кричит:
   — Ты, гребаное животное! И получает еще один кусок дерьма. Чпок! Прямо в лоб. Билли хватает свою доску и убегает к приятелям. Они
   тоже плюются. Это отвратительно! От их одежды, лиц воняет дерьмом. Они смотрят на Билли. Их лица перепачканы. На них написано: «Смотри, во что ты нас втянул!» — пора сделать решительный шаг, и Билли знает, какой именно.
   — Этот парень — животное! — говорит он. — А с животными известно, как поступают. У моего отца есть пистолет, и я знаю, где он его держит.
   — Ты только болтать умеешь!
   — Трепач!
   — Сами увидите! — огрызается Билли. — Завтра Парень Макака в школу не придет. Вот увидите!
   Билли устало тащится домой, остальные плетутся следом за ним. А он тем временем думает: «Господи, что же я такое сейчас наобещал!»

ГЛАВА 066

   Стэн Милграм отправился в долгое путешествие, чтобы проведать свою тетушку в Калифорнии, но уже через час пути Жерар принялся жаловаться.
   — Воняет! — сказал он. — Вонь до небес! — Повернув голову, птица посмотрела в окно. — Что это за дыра?
   — Это Колумбус, штат Огайо, — ответил Стэн.
   — Отвратительно! — сказал Жерар.
   — Про это место говорят: Колумбус это Кливленд, только без шика.
   Птица промолчала.
   — Знаешь, что такое шик?
   — Да. Заткнись и веди машину.
   Жерар, похоже, был недоволен, хотя у него и не было для этого оснований, учитывая то, как хорошо с ним обращались последние дни. Стэн не поленился, залез в Интернет и выяснил, что предпочитают серые африканские попугаи. В результате Жерар получил вкусные яблоки и особую зелень. Стэн даже не стал выключать на ночь телевизор в зоомагазине, чтобы Жерару не было скучно. Уже через день Жерар перестал щипать его пальцы и даже позволил Стэну посадить себя на плечо, не укусив при этом его за ухо.
   — Мы уже приехали? — спросил Жерар.
   — Нет, мы едем только час.
   — Сколько еще осталось?
   — Нам придется ехать три дня, Жерар.
   — Три дня. Это будет двадцать четыре умножить на три… Семьдесят два часа.
   У Стэна отвисла челюсть. Он еще никогда не слышал, чтобы птицы могли совершать арифметические действия.
   — Откуда ты этому научился?
   — У меня много талантов. Я человек разносторонний.
   — Никакой ты не человек. — Он рассмеялся. — А-а, это, наверное, из какого-то фильма?
   Стэн был уверен, что попугаи часто повторяют фразы, слышанные ими во время трансляции по телевизору того или иного фильма.
   — Дейв, — монотонным голосом заговорил Жерар, — этот разговор утратил всякий смысл. Прощай.
   — А, подожди, я знаю, откуда это! Из «Звездных войн», верно?
   — Пристегните ремни, ночь обещает быть тряской. Это уже был женский голос.
   Стэн наморщил лоб.
   — Это, видно, из какого-то фильма про самолет.
   — И здесь его ищут, и там его ищут, повсюду эти французишки рыщут…
   — Я знаю, это уже не из кино. Это стихи.
   — Утопите меня! — на сей раз в голосе Жерара прозвучал британский акцент.
   — Я сдаюсь, — сказал Стэн.
   — Я тоже, — проговорил попугай и изобразил печальный вздох. — Долго нам еще?