Страница:
– Тед, что ты обо мне слышал?
Он покачал головой.
– Ничего, Джек.
– Тед, за последние десять дней я побывал на десяти собеседованиях. Скажи мне, – не сдавался я.
– Да нечего говорить.
– Тед…
Он повозился с бумагами, стараясь не смотреть мне в глаза, потом вздохнул и признался:
– Джек Форман. Смутьян. Неуживчивый, не склонен к сотрудничеству. Скандалист. Вспыльчивый. Проблемная личность. Не умеет работать в команде. – Поколебавшись немного, он добавил: – И возможно, ты был замешан в каких-то противозаконных сделках. В чем именно, не говорят, но это как-то связано с теневым бизнесом. Тебя поймали на горячем.
– Меня поймали на горячем? – переспросил я. Внутри у меня все забурлило, и я начал что-то говорить, но быстро сообразил, что, наверное, покажусь Теду как раз вспыльчивым скандалистом. Поэтому я заткнулся и поблагодарил его.
Перед тем как я ушел, Тед сказал мне:
– Джек, прими мой добрый совет. Выжди немного. В Долине все меняется очень быстро. У тебя отличное резюме и прекрасная квалификация. Подожди, пока… – он пожал плечами.
– Пару месяцев?
– Я бы сказал – месяца четыре. Может, пять.
Почему-то я понял, что он прав. После этого разговора я перестал так усердствовать. До меня дошли слухи о том, что Кремниевую Долину начнут потрошить законники, и, возможно, дойдет до судебных разбирательств. Впереди замаячило оправдание для меня, но пока мне ничего не оставалось, кроме как выжидать.
Я постепенно привык к тому, что утром не надо идти на работу. Джулия задерживалась на работе допоздна, а детям требовалось внимание. А поскольку я был дома, они обращались со своими проблемами ко мне, а не к нашей домработнице Марии. Я начал отвозить их в школу и забирать из школы, подбирать для них одежду, водить к детскому врачу и к стоматологу, и на спортивные тренировки. Первые несколько обедов, которые я приготовил, были ужасны, но постепенно у меня начало получаться лучше.
И, сам не заметив, как так получилось, я уже покупал салфетки под приборы и присматривал набор для сервировки стола в «Крейт и Баррел». И все это казалось мне совершенно нормальным.
Джулия вернулась домой примерно в половине десятого. Я без особого интереса смотрел по телевизору игру футбольной команды «Великаны». Джулия вошла и поцеловала меня в затылок.
– Дети спят? – спросила она.
– Да, только Николь еще недоделала домашнее задание.
– Ничего себе! А ей еще не пора в кровать?
– Нет, солнце, – ответил я. – Мы же договорились – помнишь? В этом году она может не ложиться спать до десяти.
Джулия пожала плечами. Похоже, она об этом забыла. Скорее всего, действительно забыла. У нас в семье произошло некоторое перераспределение ролей – раньше она больше знала о том, что касается детей, а теперь – я. Из-за этого Джулии иногда становилось неловко, она как будто частично утратила влияние в семье.
– Как малышка?
– Выздоравливает. Простуда почти прошла, остался только насморк. И кушает она уже лучше.
Мы вместе с Джулией прошли в детские спальни. Сперва она зашла к Аманде, наклонилась над колыбелью и нежно поцеловала спящую малышку. Глядя на жену, я подумал, что в материнском отношении к детям есть нечто, чего отцы никак не смогут заменить. У Джулии была какая-то особая связь с детьми, которой у меня никогда не было и не будет. Во всяком случае она была привязана к детям как-то по-другому. Джулия прислушалась к тихому дыханию малышки и сказала:
– Да, ей уже лучше.
Потом мы пошли в спальню к Эрику. Джулия вынула из-под одеяла Футболиста и, посмотрев на меня, нахмурила брови. Я пожал плечами, немного недовольный. Я знал, что перед сном Эрик играл со своим Футболистом, но в это самое время я укладывал спать малышку и не проследил за парнем. Я надеялся, что Джулия отнесется к этому недосмотру с большим пониманием.
Потом Джулия пошла в комнату Николь. Николь сидела за своим ноутбуком, но захлопнула крышку, как только мать открыла дверь.
– Привет, мам.
– Уже поздно.
– Нет, мам…
– Ты вроде бы должна делать уроки.
– Я уже все сделала.
– Тогда почему ты еще не в постели?
– Потому что…
– Я не хочу, чтобы ты целыми ночами болтала со своими друзьями через компьютер.
– Мама… – произнесла Николь с обидой в голосе.
– Ты каждый день видишь их в школе – этого должно быть вполне достаточно.
– Но, мама…
– Не надо смотреть на отца. Мы с тобой прекрасно знаем – он позволяет тебе делать все, что ты захочешь. Сейчас с тобой разговариваю я.
Дочка вздохнула.
– Я знаю, мама.
В последнее время общение между Николь и Джулией все чаще происходило именно так. Мне казалось, что в возрасте Николь это нормально, но все же сейчас я решил вмешаться. Джулия устала на работе, а когда она устает, то становится слишком строгой и старается все проконтролировать лично. Я положил руку жене на плечо и сказал:
– Уже поздно. Хочешь чаю?
– Джек, не вмешивайся.
– Я не вмешиваюсь, я только…
– Нет, ты вмешиваешься. Я разговариваю с Николь, а ты вмешиваешься – как всегда!
– Солнышко, мы ведь договорились, что она может не ложиться спать до десяти. И я не понимаю, почему…
– Но если она закончила делать уроки, она должна лечь спать.
– Об этом мы не договаривались.
– Я не желаю, чтобы она днями и ночами просиживала за компьютером.
– Она не делает этого, Джулия.
Тут Николь расплакалась, вскочила и закричала:
– Ты всегда мной недовольна! Я тебя ненавижу! – рыдая, она убежала в ванную и громко хлопнула дверью. От шума проснулась малышка и тоже заплакала.
Джулия повернулась ко мне и сказала:
– Если бы ты был так добр, Джек, и не вмешивался, я бы сама со всем разобралась.
А я ответил:
– Да, конечно, дорогая. Ты права. Прости. Ты, конечно, права.
Сказать по правде, это было совсем не то, что я думал. Постепенно я все больше и больше привыкал считать, что это – мой дом и мои дети. Джулия заявлялась в мой дом поздно вечером, когда у меня все было в порядке – в таком порядке, какой меня устраивал. В доме царила тишина и спокойствие, как тому и следовало быть, а она поднимала шум и устраивала суматоху.
Я вовсе не думал, что она права. Я думал, что она неправа.
И в последние несколько недель я заметил, что инциденты, подобные сегодняшнему, повторялись все чаще и чаще. Сперва я думал, что Джулия чувствует себя виноватой, потому что подолгу не бывает дома. Потом я решил, что она таким образом пытается восстановить свое влияние на детей, пытается вернуть себе ведущую роль в семейных делах, которая постепенно перешла ко мне. Потом я подумал, что это из-за того, что Джулия сильно устает на работе, ведь у них сейчас такой напряженный период.
Но в последнее время я склонился к мысли, что просто придумываю оправдания поведению Джулии. У меня появилось ощущение, что Джулия как-то изменилась. Она стала другой, более напряженной, более резкой и категоричной.
Малышка плакала навзрыд. Я взял ее из колыбели и принялся укачивать. Привычно просунув палец под подгузник, я обнаружил, что там мокро. Я уложил кроху животиком кверху на пеленальный столик, и она заплакала еще громче – пока я не потряс ее любимой погремушкой и не сунул погремушку ей в ручку. Тогда Аманда замолчала, и я мог спокойно поменять ей подгузник.
– Я сама это сделаю, – сказала Джулия, входя в комнату.
– Ничего, все в порядке.
– Это из-за меня она проснулась, я и должна ее успокоить.
– В самом деле, дорогая, все в порядке.
Джулия положила ладонь мне на плечо и поцеловала меня в затылок.
– Прости, что я так распсиховалась. Я правда очень устала. Не знаю, что такое на меня нашло. Дай мне поухаживать за малышкой – я уже так давно ее не видела.
– Ладно, – сказал я и отступил в сторону. Джулия подошла и склонилась над ребенком.
– Привет, мой пупсик! – сказала она и пощекотала малышку под подбородком. – Ну, как тут поживает моя крохотуля? – От такого внимания Аманда выронила погремушку, а потом снова заплакала и принялась вертеться на пеленальном столике. Джулия не заметила, что малышка плачет из-за погремушки. И вместо того, чтобы вернуть ребенку игрушку, она начала шикать на малышку и попыталась натянуть на нее свежий подгузник. Но малышка брыкалась и крутилась на столике, поэтому надеть подгузник не получилось. – Аманда, прекрати!
Я сказал:
– Сейчас она успокоится. Подожди немного.
И это была чистая правда. Аманда совсем разошлась, и сменить ей подгузник в таком состоянии было крайне затруднительно. А брыкается она довольно сильно.
– Нет, она должна прекратить это. Прекрати!
Малышка закричала еще громче и попыталась вывернуться из рук Джулии. Одна из липких наклеек на подгузнике завернулась и слиплась, а потом и весь подгузник соскользнул на пол. Аманда перекатилась почти к самому краю стола. Джулия довольно грубо вернула ее на место. Девочка плакала и брыкалась изо всех сил.
– Проклятье, я сказала – прекрати! – крикнула Джулия и шлепнула малышку по ножке. Аманда от этого принялась кричать еще громче и брыкаться еще сильнее. – Аманда! Прекрати! Прекрати немедленно! – Джулия снова ее шлепнула. – Прекрати! Пре-кра-ти!
Несколько мгновений я ничего не делал. Я застыл в оцепенении. Я просто не знал, что делать. Ножки Аманды покраснели. Джулия продолжала ее бить.
– Дорогая… – сказал я, наклоняясь к ребенку. – Не надо…
Джулия взорвалась окончательно.
– Да какого черта ты постоянно вмешиваешься?! – заорала она и ударила кулаком по пеленальному столику. – Какого черта ты вечно лезешь не в свои дела?
И она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Я с облегчением вздохнул и взял малышку на руки. Аманда неудержимо плакала, и от растерянности, и от боли. Я подумал, что теперь, чтобы она снова заснула, без бутылочки не обойтись. Я поукачивал ее, и малышка немного успокоилась. Тогда я надел на нее свежий подгузник и пошел вместе с ней на кухню, чтобы подогреть бутылочку. В кухне было почти темно – светилась только флуоресцентная лампа над барной стойкой.
Джулия сидела за столом, пила пиво из банки и тупо смотрела в пространство.
– Когда ты собираешься устраиваться на работу? – спросила она.
– Я пытаюсь устроиться.
– Неужели? По-моему, ты вообще об этом не думаешь. Когда ты последний раз был на собеседовании?
– На прошлой неделе, – ответил я.
Джулия хмыкнула и сказала:
– Ты уж поторопись и найди работу поскорее. Потому что это сводит меня с ума.
Я проглотил раздражение.
– Я знаю. Нам всем сейчас тяжело, – сказал я. Было уже очень поздно, и мне больше не хотелось никаких ссор и скандалов. Но я краем глаза оглядел Джулию.
В свои тридцать шесть лет Джулия была потрясающе красивой женщиной. Маленькая и хрупкая, с темными волосами и карими глазами, с лихо вздернутым носиком и характером, который называют задорным или искрометным. В отличие от большинства технических работников высокого ранга, она была открытой и привлекательной. Джулия легко заводила друзей, любила и умела шутить. Много лет назад, когда у нас была только Николь, Джулия приходила с работы, загруженная чудовищным багажом разнообразных фобий, обуревавших ее партнеров-инвесторов. Мы часами просиживали за этим самым столом и хохотали до упаду. Маленькая Николь забиралась к ней на колени и спрашивала: «Мама, почему вы смеетесь? Почему вам смешно, мама?» – потому что ребенку тоже хотелось повеселиться вместе со всеми. Конечно же, мы никогда не объясняли ей, что нас так рассмешило, но у Джулии всегда находилась в запасе новая простая шутка для Николь, чтобы малышка тоже могла посмеяться вместе с нами. Джулия славилась своим хладнокровием. Она почти никогда не теряла самообладания.
Но сейчас, конечно, она была в бешенстве. На меня она даже не взглянула. Она сидела за круглым обеденным столом, закинув ногу на ногу и глядя в пространство, и нервно пинала ножку стола. Приглядевшись к Джулии, я заметил, что и внешне она сильно изменилась. Конечно, она и раньше время от времени худела – это неудивительно при такой напряженной работе. Но сейчас с ее лица совсем исчезли мягкость и округлость, скулы выступили сильнее, подбородок как будто заострился. Ее внешность стала более строгой, жесткой – и в каком-то смысле более эффектной.
Даже одеваться она стала по-другому. Сейчас на Джулии была темная юбка и белая блузка – вроде бы в нормальном деловом стиле. Но мне показалось, что блузка более облегающая, чем обычно. И, обратив внимание на звук, с которым она пинала стол, я заметил, что туфли у Джулии – на высоченных каблуках с металлическими набойками. А ведь она сама называла такие туфли «проститутскими». И никогда не надела бы подобную обувь на работу.
Только сейчас я понял, что Джулия во всем очень сильно изменилась. Изменились ее манеры, и внешность, и настроение, и вообще все… И в мгновенной вспышке озарения я вдруг догадался, в чем причина этих перемен. У моей жены появился любовник!
Вода на плите закипела. Я вынул бутылочку и потрогал ее, проверяя температуру. Бутылочка показалась мне слишком горячей, и я решил подождать пару минут, пока она не остынет. Малышка снова заплакала, и я стал укачивать ее, расхаживая по комнате.
Джулия так и не посмотрела в мою сторону. Она по-прежнему сидела, отстраненно глядя в никуда и покачивая ногой.
Я читал где-то про такой синдром. Когда муж не работает, его мужественность как бы уменьшается, жена перестает его уважать и находит кого-то на стороне. Я читал об этом то ли в «Гламуре», то ли в «Редбуке», то ли в каком-нибудь другом подобном журнале, которые всегда есть в доме. Обычно я просматриваю эти журналы, когда жду, пока стиральная машинка достирает белье или пока микроволновка разогреет гамбургер.
Но сейчас меня переполняли смешанные чувства. Неужели это в самом деле правда? Или все-таки я просто устал и забиваю себе голову дурными мыслями? В конце концов, какая мне разница, если жена стала ходить на работу в облегающих блузках и туфлях на высоком каблуке? Мода постоянно меняется. В разные дни людям хочется выглядеть по-разному. И если Джулия иногда злится – разве это повод заподозрить, что у нее появился любовник? Конечно же, нет. Может быть, дело не в Джулии, а во мне самом? Наверное, это просто я сам чувствую себя неполноценным, непривлекательным. Наверное, это просто вылезают наружу мои собственные комплексы. Какое-то время мои мысли текли в таком направлении.
Но почему-то я все равно никак не мог убедить себя, что дело именно в этом. Я был уверен, что мои подозрения верны. Я прожил с этой женщиной больше двенадцати лет. И я знал, что она изменилась. И знал почему. Я чувствовал присутствие кого-то еще, кого-то постороннего. И этот кто-то разрушал наши отношения. Я чувствовал это с убежденностью, которая удивила меня самого. Я чувствовал это костями, как боль.
И я должен был это изменить.
Малышка начала сосать из бутылочки, радостно пуская пузыри. В темноте кухни она смотрела мне в лицо тем особенным пристальным взглядом, какой бывает у младенцев. Глядя на нее, я постепенно начал успокаиваться Спустя какое-то время малышка перестала сосать и закрыла глаза. Пока я нес Аманду в спальню, я поднял ее на плечо и заставил срыгнуть. Большинство родителей слишком сильно теребят малышей, стараясь вызвать срыгивание. Гораздо лучше просто провести ладонью по спинке малыша или двумя пальцами вдоль его позвоночника. Аманда тихонько срыгнула и расслабилась.
Я уложил ее в колыбельку и выключил ночник. Теперь в комнате светился только аквариум – из угла лился неяркий голубовато-зеленый свет, мерцающий из-за воздушных пузырьков. Пластиковый ныряльщик скользил вдоль дна аквариума, а за ним тянулась струйка пузырьков.
Когда я повернулся, чтобы выйти из комнаты, то увидел Джулию, стоявшую в дверном проеме. На ее темных волосах отражался свет из аквариума Она смотрела на меня. Мне не было видно выражения ее лица. Джулия шагнула вперед. Я напрягся. Она обняла меня и положила голову мне на грудь.
– Пожалуйста, прости меня, – сказала она. – Я совсем психованная. Ты все делаешь замечательно. Я просто завидую, вот и все.
Моя рубашка промокла от ее слез.
– Я понимаю, – сказал я, обнимая ее. – Все хорошо.
Я подождал, когда мое тело расслабится, но оно не расслаблялось. Я был встревожен и подозрителен. Мои плохие предчувствия насчет Джулии не собирались развеиваться.
Джулия вышла из душевой в спальню, вытирая насухо свои коротко остриженные волосы. Я сидел на кровати и пытался досмотреть окончание игры. Мне вспомнилось, что Джулия никогда раньше не принимала душ на ночь. Она всегда мылась в душе по утрам, перед тем, как уйти на работу. А теперь я вдруг понял, Джулия приходила домой и сразу направлялась в душ – и только потом шла здороваться с детьми.
Мое тело оставалось напряженным. Я выключил телевизор.
– Как ваш ролик? – спросил я у Джулии.
– Что?
– Ролик с презентацией. Разве вы сегодня не делали презентацию?
– А!.. Да, конечно. Делали. Все прошло отлично – когда нам наконец удалось его запустить. Инвесторы из Германии не смогли просмотреть все до конца из-за разницы во времени, но… Послушай, хочешь, я его тебе покажу?
– Что ты имеешь в виду?
– У меня есть копия ролика. Хочешь посмотреть?
Я удивился. И пожал плечами.
– Ну, давай.
– Мне вообще-то очень интересно послушать, что ты об этом скажешь, Джек. – Я отметил покровительственные нотки в голосе Джулии. Моя жена пытается вовлечь меня в свою работу. Наверное, хочет, чтобы я почувствовал себя частью ее жизни. Я следил взглядом за тем, как Джулия открывает кейс и вынимает DVD. Она вставила диск в плеер, подошла и села рядом со мной на кровать.
– А что вы представляете? – спросил я.
– Новую медицинскую технологию, – сказала она. – По-моему, она просто великолепна.
Джулия придвинулась ко мне и прижалась к моему плечу. Очень мило и уютно. Совсем как в старые добрые времена. Мне по-прежнему было не по себе, но я обнял ее за плечи.
– Кстати… – сказал я. – Как так вышло, что ты теперь принимаешь душ на ночь, а не по утрам?
– Не знаю, – ответила Джулия. – Что, в самом деле? Да, наверное. Ну, понимаешь, милый, мне так удобнее. По утрам всегда такая спешка, у меня эти телефонные конференции с Европой, а они отнимают так много времени… Ага, начинается, – сказала она и указала на экран. Я увидел черно-белые полосы. Потом появилось изображение.
На записи была Джулия в лаборатории, оборудованной, как операционная. На операционном столе лежал мужчина с подключенным аппаратом для внутривенного введения лекарств, рядом стоял анестезиолог. Над столом висела круглая и плоская металлическая тарелка около шести футов в диаметре, которую можно было поднимать и опускать. Сейчас она была поднята. Вокруг со всех сторон располагались видеомониторы. А на переднем плане стояла Джулия и смотрела на монитор. Рядом с Джулией находился видеотехник.
– Это ужасно! – сказала Джулия, показывая на монитор. – Что это за помехи?
– Мы думаем, это из-за кондиционеров. Работающие кондиционеры создают такие помехи.
– Это совершенно неприемлемо.
– В самом деле?
– Да.
– И что вы хотите, чтобы мы сделали?
– Я хочу, чтобы вы убрали эти помехи, – сказала Джулия.
– Но тогда нам придется повысить напряжение, и у вас будет…
– Меня это не интересует, – оборвала видеотехника Джулия. – Я не могу показывать инвесторам запись такого качества. Даже спутники с Марса передают картинки лучше этой. Уберите помехи.
Сидя рядом со мной на кровати, Джулия пояснила:
– Я не знала, что они и это записывали. Это было до презентации. Можешь прокрутить вперед.
Я нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Картинка на экране смазалась. Я подождал несколько секунд и снова пустил запись на нормальной скорости.
Та же самая сцена. На переднем плане – Джулия. Кэрол, ее ассистентка, что-то шепчет ей на ухо.
– Хорошо, но тогда что мне ему сказать?
– Скажи ему «нет».
– Но он хочет, чтобы все уже начиналось.
– Я понимаю. Но передачи не будет еще час. Скажи ему «нет».
Мне Джулия сказала:
– Бешеный Пес – подопытный в нашем эксперименте. Он очень беспокойный. Ему хотелось поскорее начать.
На экране ассистент понизила голос:
– По-моему, он нервничает, Джулия. Я бы тоже волновалась, если бы внутри моего тела ползала пара миллионов этих штук…
– Их не пара миллионов, и они не ползают, – сказала Джулия. – И притом они – его собственное изобретение.
– Все равно…
– Разве при нем нет анестезиолога?
– Нет, только кардиолог.
– Ну, значит, кардиолог может ввести ему какое-нибудь лекарство от нервов.
– Он уже это сделал. Инъекцию.
На кровати рядом со мной Джулия попросила:
– Прокрути еще чуть-чуть, Джек.
Я прокрутил. Изображение скакнуло вперед.
– Хорошо, хватит.
Я снова увидел Джулию перед монитором. Рядом с ней стоял техник.
– Так, это уже лучше, – сказала Джулия на экране, указывая на монитор. – Не слишком хорошо, но приемлемо. Теперь покажите мне увеличенное изображение.
– Какое?
– Увеличенное. С электронного микроскопа. Покажите мне изображение с электронного микроскопа.
Техник как будто смутился.
– Э-э… Никто не говорил нам про электронный микроскоп…
– Ради бога, читайте же это чертово техническое предписание!
Техник растерянно заморгал.
– А это было в техническом предписании?
– Вы что, не заглядывали в техническое предписание?!
– Извините, я, наверное, пропустил про электронный микроскоп.
– Некогда извиняться! Исправляйте!
– Вам вовсе не обязательно так кричать.
– Обязательно! Я не могу не кричать, потому что вокруг меня собрались одни идиоты! – Джулия всплеснула руками. – Я собираюсь в прямом эфире говорить об одиннадцати миллиардах долларов с инвесторными компаниями в пяти странах и показывать им субмикроскопическую технологию, а у меня не подключены камеры к электронным микроскопам, и инвесторы не смогут эту технологию увидеть!
На кровати Джулия сказала:
– Я совсем вышла из себя из-за этого парня. Такая неприятность! Мы рассчитали время для спутниковой связи, обо всем договорились, все заранее проплатили. Мы не могли перенести начало передачи. Нужно было уложиться в условленное время, а этот парень все тормозил. Правда, в конце концов все заработало. Прокрути вперед.
На экране появилась заставка с надписью:
Потом на экране снова появилась Джулия. Она стояла перед операционным столом, в окружении медицинской аппаратуры. Джулия поправила волосы и одернула блузку.
– Рада приветствовать всех вас, – сказала Джулия, улыбаясь в камеру.
– Я – Джулия Форман из «Ксимос Текнолоджи». Сейчас мы продемонстрируем вам революционную процедуру медицинской интраскопии, одну из наших последних разработок. Наш пациент, Питер Моррис, лежит позади меня на операционном столе. Через несколько секунд мы заглянем внутрь его сердца и кровеносных сосудов с немыслимой прежде легкостью и точностью.
Она начала обходить стол, продолжая пояснять:
– В отличие от катетеризации сердца, наша процедура на сто процентов безопасна. И, в отличие от процедуры с применением катетера, мы сможем заглянуть в любой сосуд по всему телу, большой или малый. Мы заглянем в аорту – самый крупный сосуд человеческого тела. Но мы также заглянем и в сосуды в альвеолах легких, и в крошечные капилляры в кончиках пальцев. Мы сможем проделать все это потому, что камера, которую мы поместили в кровеносную систему Питера, по размеру меньше красного кровяного тельца – эритроцита. Ненамного, вообще, но меньше. Микротехнологии компании «Ксимос» позволяют производить такие миниатюрные камеры, и производить их в больших количествах – быстро и дешево. Размер прибора настолько мал, что на кончике шариковой ручки может поместиться тысяча таких камер. Мы можем производить килограмм таких камер в час. Я не сомневаюсь, что вы восприняли мои слова с недоверием. Все мы знаем, что нанотехнологии многое обещали, но не могли сдержать своих обещаний. Как вам известно, проблема заключалась в том, что ученые умеют проектировать устройства молекулярных размеров, но не умеют их производить. Однако компании «Ксимос» удалось решить эту проблему.
До меня внезапно дошло, о чем она говорит.
– Что?! – воскликнул я. – Ты шутишь?
Он покачал головой.
– Ничего, Джек.
– Тед, за последние десять дней я побывал на десяти собеседованиях. Скажи мне, – не сдавался я.
– Да нечего говорить.
– Тед…
Он повозился с бумагами, стараясь не смотреть мне в глаза, потом вздохнул и признался:
– Джек Форман. Смутьян. Неуживчивый, не склонен к сотрудничеству. Скандалист. Вспыльчивый. Проблемная личность. Не умеет работать в команде. – Поколебавшись немного, он добавил: – И возможно, ты был замешан в каких-то противозаконных сделках. В чем именно, не говорят, но это как-то связано с теневым бизнесом. Тебя поймали на горячем.
– Меня поймали на горячем? – переспросил я. Внутри у меня все забурлило, и я начал что-то говорить, но быстро сообразил, что, наверное, покажусь Теду как раз вспыльчивым скандалистом. Поэтому я заткнулся и поблагодарил его.
Перед тем как я ушел, Тед сказал мне:
– Джек, прими мой добрый совет. Выжди немного. В Долине все меняется очень быстро. У тебя отличное резюме и прекрасная квалификация. Подожди, пока… – он пожал плечами.
– Пару месяцев?
– Я бы сказал – месяца четыре. Может, пять.
Почему-то я понял, что он прав. После этого разговора я перестал так усердствовать. До меня дошли слухи о том, что Кремниевую Долину начнут потрошить законники, и, возможно, дойдет до судебных разбирательств. Впереди замаячило оправдание для меня, но пока мне ничего не оставалось, кроме как выжидать.
Я постепенно привык к тому, что утром не надо идти на работу. Джулия задерживалась на работе допоздна, а детям требовалось внимание. А поскольку я был дома, они обращались со своими проблемами ко мне, а не к нашей домработнице Марии. Я начал отвозить их в школу и забирать из школы, подбирать для них одежду, водить к детскому врачу и к стоматологу, и на спортивные тренировки. Первые несколько обедов, которые я приготовил, были ужасны, но постепенно у меня начало получаться лучше.
И, сам не заметив, как так получилось, я уже покупал салфетки под приборы и присматривал набор для сервировки стола в «Крейт и Баррел». И все это казалось мне совершенно нормальным.
Джулия вернулась домой примерно в половине десятого. Я без особого интереса смотрел по телевизору игру футбольной команды «Великаны». Джулия вошла и поцеловала меня в затылок.
– Дети спят? – спросила она.
– Да, только Николь еще недоделала домашнее задание.
– Ничего себе! А ей еще не пора в кровать?
– Нет, солнце, – ответил я. – Мы же договорились – помнишь? В этом году она может не ложиться спать до десяти.
Джулия пожала плечами. Похоже, она об этом забыла. Скорее всего, действительно забыла. У нас в семье произошло некоторое перераспределение ролей – раньше она больше знала о том, что касается детей, а теперь – я. Из-за этого Джулии иногда становилось неловко, она как будто частично утратила влияние в семье.
– Как малышка?
– Выздоравливает. Простуда почти прошла, остался только насморк. И кушает она уже лучше.
Мы вместе с Джулией прошли в детские спальни. Сперва она зашла к Аманде, наклонилась над колыбелью и нежно поцеловала спящую малышку. Глядя на жену, я подумал, что в материнском отношении к детям есть нечто, чего отцы никак не смогут заменить. У Джулии была какая-то особая связь с детьми, которой у меня никогда не было и не будет. Во всяком случае она была привязана к детям как-то по-другому. Джулия прислушалась к тихому дыханию малышки и сказала:
– Да, ей уже лучше.
Потом мы пошли в спальню к Эрику. Джулия вынула из-под одеяла Футболиста и, посмотрев на меня, нахмурила брови. Я пожал плечами, немного недовольный. Я знал, что перед сном Эрик играл со своим Футболистом, но в это самое время я укладывал спать малышку и не проследил за парнем. Я надеялся, что Джулия отнесется к этому недосмотру с большим пониманием.
Потом Джулия пошла в комнату Николь. Николь сидела за своим ноутбуком, но захлопнула крышку, как только мать открыла дверь.
– Привет, мам.
– Уже поздно.
– Нет, мам…
– Ты вроде бы должна делать уроки.
– Я уже все сделала.
– Тогда почему ты еще не в постели?
– Потому что…
– Я не хочу, чтобы ты целыми ночами болтала со своими друзьями через компьютер.
– Мама… – произнесла Николь с обидой в голосе.
– Ты каждый день видишь их в школе – этого должно быть вполне достаточно.
– Но, мама…
– Не надо смотреть на отца. Мы с тобой прекрасно знаем – он позволяет тебе делать все, что ты захочешь. Сейчас с тобой разговариваю я.
Дочка вздохнула.
– Я знаю, мама.
В последнее время общение между Николь и Джулией все чаще происходило именно так. Мне казалось, что в возрасте Николь это нормально, но все же сейчас я решил вмешаться. Джулия устала на работе, а когда она устает, то становится слишком строгой и старается все проконтролировать лично. Я положил руку жене на плечо и сказал:
– Уже поздно. Хочешь чаю?
– Джек, не вмешивайся.
– Я не вмешиваюсь, я только…
– Нет, ты вмешиваешься. Я разговариваю с Николь, а ты вмешиваешься – как всегда!
– Солнышко, мы ведь договорились, что она может не ложиться спать до десяти. И я не понимаю, почему…
– Но если она закончила делать уроки, она должна лечь спать.
– Об этом мы не договаривались.
– Я не желаю, чтобы она днями и ночами просиживала за компьютером.
– Она не делает этого, Джулия.
Тут Николь расплакалась, вскочила и закричала:
– Ты всегда мной недовольна! Я тебя ненавижу! – рыдая, она убежала в ванную и громко хлопнула дверью. От шума проснулась малышка и тоже заплакала.
Джулия повернулась ко мне и сказала:
– Если бы ты был так добр, Джек, и не вмешивался, я бы сама со всем разобралась.
А я ответил:
– Да, конечно, дорогая. Ты права. Прости. Ты, конечно, права.
Сказать по правде, это было совсем не то, что я думал. Постепенно я все больше и больше привыкал считать, что это – мой дом и мои дети. Джулия заявлялась в мой дом поздно вечером, когда у меня все было в порядке – в таком порядке, какой меня устраивал. В доме царила тишина и спокойствие, как тому и следовало быть, а она поднимала шум и устраивала суматоху.
Я вовсе не думал, что она права. Я думал, что она неправа.
И в последние несколько недель я заметил, что инциденты, подобные сегодняшнему, повторялись все чаще и чаще. Сперва я думал, что Джулия чувствует себя виноватой, потому что подолгу не бывает дома. Потом я решил, что она таким образом пытается восстановить свое влияние на детей, пытается вернуть себе ведущую роль в семейных делах, которая постепенно перешла ко мне. Потом я подумал, что это из-за того, что Джулия сильно устает на работе, ведь у них сейчас такой напряженный период.
Но в последнее время я склонился к мысли, что просто придумываю оправдания поведению Джулии. У меня появилось ощущение, что Джулия как-то изменилась. Она стала другой, более напряженной, более резкой и категоричной.
Малышка плакала навзрыд. Я взял ее из колыбели и принялся укачивать. Привычно просунув палец под подгузник, я обнаружил, что там мокро. Я уложил кроху животиком кверху на пеленальный столик, и она заплакала еще громче – пока я не потряс ее любимой погремушкой и не сунул погремушку ей в ручку. Тогда Аманда замолчала, и я мог спокойно поменять ей подгузник.
– Я сама это сделаю, – сказала Джулия, входя в комнату.
– Ничего, все в порядке.
– Это из-за меня она проснулась, я и должна ее успокоить.
– В самом деле, дорогая, все в порядке.
Джулия положила ладонь мне на плечо и поцеловала меня в затылок.
– Прости, что я так распсиховалась. Я правда очень устала. Не знаю, что такое на меня нашло. Дай мне поухаживать за малышкой – я уже так давно ее не видела.
– Ладно, – сказал я и отступил в сторону. Джулия подошла и склонилась над ребенком.
– Привет, мой пупсик! – сказала она и пощекотала малышку под подбородком. – Ну, как тут поживает моя крохотуля? – От такого внимания Аманда выронила погремушку, а потом снова заплакала и принялась вертеться на пеленальном столике. Джулия не заметила, что малышка плачет из-за погремушки. И вместо того, чтобы вернуть ребенку игрушку, она начала шикать на малышку и попыталась натянуть на нее свежий подгузник. Но малышка брыкалась и крутилась на столике, поэтому надеть подгузник не получилось. – Аманда, прекрати!
Я сказал:
– Сейчас она успокоится. Подожди немного.
И это была чистая правда. Аманда совсем разошлась, и сменить ей подгузник в таком состоянии было крайне затруднительно. А брыкается она довольно сильно.
– Нет, она должна прекратить это. Прекрати!
Малышка закричала еще громче и попыталась вывернуться из рук Джулии. Одна из липких наклеек на подгузнике завернулась и слиплась, а потом и весь подгузник соскользнул на пол. Аманда перекатилась почти к самому краю стола. Джулия довольно грубо вернула ее на место. Девочка плакала и брыкалась изо всех сил.
– Проклятье, я сказала – прекрати! – крикнула Джулия и шлепнула малышку по ножке. Аманда от этого принялась кричать еще громче и брыкаться еще сильнее. – Аманда! Прекрати! Прекрати немедленно! – Джулия снова ее шлепнула. – Прекрати! Пре-кра-ти!
Несколько мгновений я ничего не делал. Я застыл в оцепенении. Я просто не знал, что делать. Ножки Аманды покраснели. Джулия продолжала ее бить.
– Дорогая… – сказал я, наклоняясь к ребенку. – Не надо…
Джулия взорвалась окончательно.
– Да какого черта ты постоянно вмешиваешься?! – заорала она и ударила кулаком по пеленальному столику. – Какого черта ты вечно лезешь не в свои дела?
И она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Я с облегчением вздохнул и взял малышку на руки. Аманда неудержимо плакала, и от растерянности, и от боли. Я подумал, что теперь, чтобы она снова заснула, без бутылочки не обойтись. Я поукачивал ее, и малышка немного успокоилась. Тогда я надел на нее свежий подгузник и пошел вместе с ней на кухню, чтобы подогреть бутылочку. В кухне было почти темно – светилась только флуоресцентная лампа над барной стойкой.
Джулия сидела за столом, пила пиво из банки и тупо смотрела в пространство.
– Когда ты собираешься устраиваться на работу? – спросила она.
– Я пытаюсь устроиться.
– Неужели? По-моему, ты вообще об этом не думаешь. Когда ты последний раз был на собеседовании?
– На прошлой неделе, – ответил я.
Джулия хмыкнула и сказала:
– Ты уж поторопись и найди работу поскорее. Потому что это сводит меня с ума.
Я проглотил раздражение.
– Я знаю. Нам всем сейчас тяжело, – сказал я. Было уже очень поздно, и мне больше не хотелось никаких ссор и скандалов. Но я краем глаза оглядел Джулию.
В свои тридцать шесть лет Джулия была потрясающе красивой женщиной. Маленькая и хрупкая, с темными волосами и карими глазами, с лихо вздернутым носиком и характером, который называют задорным или искрометным. В отличие от большинства технических работников высокого ранга, она была открытой и привлекательной. Джулия легко заводила друзей, любила и умела шутить. Много лет назад, когда у нас была только Николь, Джулия приходила с работы, загруженная чудовищным багажом разнообразных фобий, обуревавших ее партнеров-инвесторов. Мы часами просиживали за этим самым столом и хохотали до упаду. Маленькая Николь забиралась к ней на колени и спрашивала: «Мама, почему вы смеетесь? Почему вам смешно, мама?» – потому что ребенку тоже хотелось повеселиться вместе со всеми. Конечно же, мы никогда не объясняли ей, что нас так рассмешило, но у Джулии всегда находилась в запасе новая простая шутка для Николь, чтобы малышка тоже могла посмеяться вместе с нами. Джулия славилась своим хладнокровием. Она почти никогда не теряла самообладания.
Но сейчас, конечно, она была в бешенстве. На меня она даже не взглянула. Она сидела за круглым обеденным столом, закинув ногу на ногу и глядя в пространство, и нервно пинала ножку стола. Приглядевшись к Джулии, я заметил, что и внешне она сильно изменилась. Конечно, она и раньше время от времени худела – это неудивительно при такой напряженной работе. Но сейчас с ее лица совсем исчезли мягкость и округлость, скулы выступили сильнее, подбородок как будто заострился. Ее внешность стала более строгой, жесткой – и в каком-то смысле более эффектной.
Даже одеваться она стала по-другому. Сейчас на Джулии была темная юбка и белая блузка – вроде бы в нормальном деловом стиле. Но мне показалось, что блузка более облегающая, чем обычно. И, обратив внимание на звук, с которым она пинала стол, я заметил, что туфли у Джулии – на высоченных каблуках с металлическими набойками. А ведь она сама называла такие туфли «проститутскими». И никогда не надела бы подобную обувь на работу.
Только сейчас я понял, что Джулия во всем очень сильно изменилась. Изменились ее манеры, и внешность, и настроение, и вообще все… И в мгновенной вспышке озарения я вдруг догадался, в чем причина этих перемен. У моей жены появился любовник!
Вода на плите закипела. Я вынул бутылочку и потрогал ее, проверяя температуру. Бутылочка показалась мне слишком горячей, и я решил подождать пару минут, пока она не остынет. Малышка снова заплакала, и я стал укачивать ее, расхаживая по комнате.
Джулия так и не посмотрела в мою сторону. Она по-прежнему сидела, отстраненно глядя в никуда и покачивая ногой.
Я читал где-то про такой синдром. Когда муж не работает, его мужественность как бы уменьшается, жена перестает его уважать и находит кого-то на стороне. Я читал об этом то ли в «Гламуре», то ли в «Редбуке», то ли в каком-нибудь другом подобном журнале, которые всегда есть в доме. Обычно я просматриваю эти журналы, когда жду, пока стиральная машинка достирает белье или пока микроволновка разогреет гамбургер.
Но сейчас меня переполняли смешанные чувства. Неужели это в самом деле правда? Или все-таки я просто устал и забиваю себе голову дурными мыслями? В конце концов, какая мне разница, если жена стала ходить на работу в облегающих блузках и туфлях на высоком каблуке? Мода постоянно меняется. В разные дни людям хочется выглядеть по-разному. И если Джулия иногда злится – разве это повод заподозрить, что у нее появился любовник? Конечно же, нет. Может быть, дело не в Джулии, а во мне самом? Наверное, это просто я сам чувствую себя неполноценным, непривлекательным. Наверное, это просто вылезают наружу мои собственные комплексы. Какое-то время мои мысли текли в таком направлении.
Но почему-то я все равно никак не мог убедить себя, что дело именно в этом. Я был уверен, что мои подозрения верны. Я прожил с этой женщиной больше двенадцати лет. И я знал, что она изменилась. И знал почему. Я чувствовал присутствие кого-то еще, кого-то постороннего. И этот кто-то разрушал наши отношения. Я чувствовал это с убежденностью, которая удивила меня самого. Я чувствовал это костями, как боль.
И я должен был это изменить.
Малышка начала сосать из бутылочки, радостно пуская пузыри. В темноте кухни она смотрела мне в лицо тем особенным пристальным взглядом, какой бывает у младенцев. Глядя на нее, я постепенно начал успокаиваться Спустя какое-то время малышка перестала сосать и закрыла глаза. Пока я нес Аманду в спальню, я поднял ее на плечо и заставил срыгнуть. Большинство родителей слишком сильно теребят малышей, стараясь вызвать срыгивание. Гораздо лучше просто провести ладонью по спинке малыша или двумя пальцами вдоль его позвоночника. Аманда тихонько срыгнула и расслабилась.
Я уложил ее в колыбельку и выключил ночник. Теперь в комнате светился только аквариум – из угла лился неяркий голубовато-зеленый свет, мерцающий из-за воздушных пузырьков. Пластиковый ныряльщик скользил вдоль дна аквариума, а за ним тянулась струйка пузырьков.
Когда я повернулся, чтобы выйти из комнаты, то увидел Джулию, стоявшую в дверном проеме. На ее темных волосах отражался свет из аквариума Она смотрела на меня. Мне не было видно выражения ее лица. Джулия шагнула вперед. Я напрягся. Она обняла меня и положила голову мне на грудь.
– Пожалуйста, прости меня, – сказала она. – Я совсем психованная. Ты все делаешь замечательно. Я просто завидую, вот и все.
Моя рубашка промокла от ее слез.
– Я понимаю, – сказал я, обнимая ее. – Все хорошо.
Я подождал, когда мое тело расслабится, но оно не расслаблялось. Я был встревожен и подозрителен. Мои плохие предчувствия насчет Джулии не собирались развеиваться.
Джулия вышла из душевой в спальню, вытирая насухо свои коротко остриженные волосы. Я сидел на кровати и пытался досмотреть окончание игры. Мне вспомнилось, что Джулия никогда раньше не принимала душ на ночь. Она всегда мылась в душе по утрам, перед тем, как уйти на работу. А теперь я вдруг понял, Джулия приходила домой и сразу направлялась в душ – и только потом шла здороваться с детьми.
Мое тело оставалось напряженным. Я выключил телевизор.
– Как ваш ролик? – спросил я у Джулии.
– Что?
– Ролик с презентацией. Разве вы сегодня не делали презентацию?
– А!.. Да, конечно. Делали. Все прошло отлично – когда нам наконец удалось его запустить. Инвесторы из Германии не смогли просмотреть все до конца из-за разницы во времени, но… Послушай, хочешь, я его тебе покажу?
– Что ты имеешь в виду?
– У меня есть копия ролика. Хочешь посмотреть?
Я удивился. И пожал плечами.
– Ну, давай.
– Мне вообще-то очень интересно послушать, что ты об этом скажешь, Джек. – Я отметил покровительственные нотки в голосе Джулии. Моя жена пытается вовлечь меня в свою работу. Наверное, хочет, чтобы я почувствовал себя частью ее жизни. Я следил взглядом за тем, как Джулия открывает кейс и вынимает DVD. Она вставила диск в плеер, подошла и села рядом со мной на кровать.
– А что вы представляете? – спросил я.
– Новую медицинскую технологию, – сказала она. – По-моему, она просто великолепна.
Джулия придвинулась ко мне и прижалась к моему плечу. Очень мило и уютно. Совсем как в старые добрые времена. Мне по-прежнему было не по себе, но я обнял ее за плечи.
– Кстати… – сказал я. – Как так вышло, что ты теперь принимаешь душ на ночь, а не по утрам?
– Не знаю, – ответила Джулия. – Что, в самом деле? Да, наверное. Ну, понимаешь, милый, мне так удобнее. По утрам всегда такая спешка, у меня эти телефонные конференции с Европой, а они отнимают так много времени… Ага, начинается, – сказала она и указала на экран. Я увидел черно-белые полосы. Потом появилось изображение.
На записи была Джулия в лаборатории, оборудованной, как операционная. На операционном столе лежал мужчина с подключенным аппаратом для внутривенного введения лекарств, рядом стоял анестезиолог. Над столом висела круглая и плоская металлическая тарелка около шести футов в диаметре, которую можно было поднимать и опускать. Сейчас она была поднята. Вокруг со всех сторон располагались видеомониторы. А на переднем плане стояла Джулия и смотрела на монитор. Рядом с Джулией находился видеотехник.
– Это ужасно! – сказала Джулия, показывая на монитор. – Что это за помехи?
– Мы думаем, это из-за кондиционеров. Работающие кондиционеры создают такие помехи.
– Это совершенно неприемлемо.
– В самом деле?
– Да.
– И что вы хотите, чтобы мы сделали?
– Я хочу, чтобы вы убрали эти помехи, – сказала Джулия.
– Но тогда нам придется повысить напряжение, и у вас будет…
– Меня это не интересует, – оборвала видеотехника Джулия. – Я не могу показывать инвесторам запись такого качества. Даже спутники с Марса передают картинки лучше этой. Уберите помехи.
Сидя рядом со мной на кровати, Джулия пояснила:
– Я не знала, что они и это записывали. Это было до презентации. Можешь прокрутить вперед.
Я нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Картинка на экране смазалась. Я подождал несколько секунд и снова пустил запись на нормальной скорости.
Та же самая сцена. На переднем плане – Джулия. Кэрол, ее ассистентка, что-то шепчет ей на ухо.
– Хорошо, но тогда что мне ему сказать?
– Скажи ему «нет».
– Но он хочет, чтобы все уже начиналось.
– Я понимаю. Но передачи не будет еще час. Скажи ему «нет».
Мне Джулия сказала:
– Бешеный Пес – подопытный в нашем эксперименте. Он очень беспокойный. Ему хотелось поскорее начать.
На экране ассистент понизила голос:
– По-моему, он нервничает, Джулия. Я бы тоже волновалась, если бы внутри моего тела ползала пара миллионов этих штук…
– Их не пара миллионов, и они не ползают, – сказала Джулия. – И притом они – его собственное изобретение.
– Все равно…
– Разве при нем нет анестезиолога?
– Нет, только кардиолог.
– Ну, значит, кардиолог может ввести ему какое-нибудь лекарство от нервов.
– Он уже это сделал. Инъекцию.
На кровати рядом со мной Джулия попросила:
– Прокрути еще чуть-чуть, Джек.
Я прокрутил. Изображение скакнуло вперед.
– Хорошо, хватит.
Я снова увидел Джулию перед монитором. Рядом с ней стоял техник.
– Так, это уже лучше, – сказала Джулия на экране, указывая на монитор. – Не слишком хорошо, но приемлемо. Теперь покажите мне увеличенное изображение.
– Какое?
– Увеличенное. С электронного микроскопа. Покажите мне изображение с электронного микроскопа.
Техник как будто смутился.
– Э-э… Никто не говорил нам про электронный микроскоп…
– Ради бога, читайте же это чертово техническое предписание!
Техник растерянно заморгал.
– А это было в техническом предписании?
– Вы что, не заглядывали в техническое предписание?!
– Извините, я, наверное, пропустил про электронный микроскоп.
– Некогда извиняться! Исправляйте!
– Вам вовсе не обязательно так кричать.
– Обязательно! Я не могу не кричать, потому что вокруг меня собрались одни идиоты! – Джулия всплеснула руками. – Я собираюсь в прямом эфире говорить об одиннадцати миллиардах долларов с инвесторными компаниями в пяти странах и показывать им субмикроскопическую технологию, а у меня не подключены камеры к электронным микроскопам, и инвесторы не смогут эту технологию увидеть!
На кровати Джулия сказала:
– Я совсем вышла из себя из-за этого парня. Такая неприятность! Мы рассчитали время для спутниковой связи, обо всем договорились, все заранее проплатили. Мы не могли перенести начало передачи. Нужно было уложиться в условленное время, а этот парень все тормозил. Правда, в конце концов все заработало. Прокрути вперед.
На экране появилась заставка с надписью:
Частная презентация новейшей технологии
медицинской интраскопии представляет
компания «Ксимос Текнолоджи»
Маунтин-Вью, Центральная Америка
мировой лидер в молекулярном производстве
Потом на экране снова появилась Джулия. Она стояла перед операционным столом, в окружении медицинской аппаратуры. Джулия поправила волосы и одернула блузку.
– Рада приветствовать всех вас, – сказала Джулия, улыбаясь в камеру.
– Я – Джулия Форман из «Ксимос Текнолоджи». Сейчас мы продемонстрируем вам революционную процедуру медицинской интраскопии, одну из наших последних разработок. Наш пациент, Питер Моррис, лежит позади меня на операционном столе. Через несколько секунд мы заглянем внутрь его сердца и кровеносных сосудов с немыслимой прежде легкостью и точностью.
Она начала обходить стол, продолжая пояснять:
– В отличие от катетеризации сердца, наша процедура на сто процентов безопасна. И, в отличие от процедуры с применением катетера, мы сможем заглянуть в любой сосуд по всему телу, большой или малый. Мы заглянем в аорту – самый крупный сосуд человеческого тела. Но мы также заглянем и в сосуды в альвеолах легких, и в крошечные капилляры в кончиках пальцев. Мы сможем проделать все это потому, что камера, которую мы поместили в кровеносную систему Питера, по размеру меньше красного кровяного тельца – эритроцита. Ненамного, вообще, но меньше. Микротехнологии компании «Ксимос» позволяют производить такие миниатюрные камеры, и производить их в больших количествах – быстро и дешево. Размер прибора настолько мал, что на кончике шариковой ручки может поместиться тысяча таких камер. Мы можем производить килограмм таких камер в час. Я не сомневаюсь, что вы восприняли мои слова с недоверием. Все мы знаем, что нанотехнологии многое обещали, но не могли сдержать своих обещаний. Как вам известно, проблема заключалась в том, что ученые умеют проектировать устройства молекулярных размеров, но не умеют их производить. Однако компании «Ксимос» удалось решить эту проблему.
До меня внезапно дошло, о чем она говорит.
– Что?! – воскликнул я. – Ты шутишь?