Страница:
Рой
Майкл Крайтон
РОЙ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Искусственная эволюция в двадцать первом веке
Выражение «мир вокруг нас постоянно эволюционирует» воспринимается как банальность. Мы редко задумываемся над его истинным смыслом. Например, мы обычно не думаем о том, что заразное заболевание видоизменяется по мере распространения эпидемии. Мы не думаем и о том, что эволюционные изменения у растений и животных проявляются на протяжении нескольких дней или недель – хотя на самом деле так и происходит. И мы обычно не задумываемся о том, что в окружающем нас зеленом мире ведется непрерывная ожесточенная химическая война – растения непрерывно вырабатывают новые яды для борьбы с нападениями насекомых, а насекомые вырабатывают устойчивость к новым ядам. Однако именно так все обстоит в реальности.
Если задуматься об истинной сущности природы – если осознать истинное значение эволюции, – то мы увидим мир, в котором каждый вид растений, насекомых или животных каждое мгновение изменяется, в ответ на изменения каждого другого вида растений, насекомых и животных. Целые популяции живых организмов возникают и исчезают, постоянно видоизменяясь. Эти бесконечные, непрекращающиеся изменения, такие же неотвратимые и неизбежные, как приливы и отливы, образуют мир, в котором всякое проявление человеческой деятельности приводит к непредсказуемым заранее последствиям. Система, которую мы называем биосферой, настолько сложна, что предопределить последствия нашего влияния на нее не представляется возможным. Такая неопределенность характерна для всех сложных систем, включая системы, созданные человеком. После того как за один день в октябре 1987 года цены на американской фондовой бирже внезапно упали на двадцать два процента, были введены новые правила, чтобы предотвратить подобные случаи в будущем. Однако нет никакой возможности предусмотреть заранее, приведет ли применение этих правил к повышению стабильности или же положение только ухудшится. По словам Джона Л. Касти, «введение этих правил – всего лишь просчитанный риск для биржевых воротил». Почитайте книгу John L. Casti «Would – be Worlds», New York: Wiley, 1997.
Именно поэтому даже наши самые продуманные и просчитанные действия в прошлом имели нежелательные последствия – как потому, что мы не полностью понимали суть процесса, так и потому, что постоянно изменяющийся мир реагировал на наши действия самым неожиданным образом. С этой точки зрения история защиты окружающей среды обескураживает настолько же, как и история загрязнения окружающей среды. И те, кто спорят, например, о том, что промышленная политика чистой вырубки лесов наносит больше вреда природе по сравнению с экологической политикой тушения пожаров, совершенно не учитывают тот факт, что обе политики тщательно продуманы и обе необратимо изменяют девственные леса. Обе эти политики отмечены упрямым эгоизмом, свойственным любому взаимодействию человека с окружающей средой.
То, что биосфера реагирует на наши действия непредсказуемым образом, – еще не повод для бездействия. Однако это серьезный повод для осторожности в действиях, повод выработать отношение ко всему, во что мы верим и что мы делаем, как к сложному эксперименту. К несчастью, в прошлом наш вид отличался потрясающей неосторожностью. Трудно поверить, что в будущем мы будем вести себя совершенно по-другому.
Нам кажется, будто мы знаем, что делаем. Мы всегда так думали. И похоже, до нашего сознания так никогда и не дойдет, что если мы могли ошибаться в прошлом – значит, ошибки возможны и в будущем. Вместо этого каждое новое поколение списывает ошибки прошлого на недалекость и глупость своих предшественников, а потом самонадеянно совершает новые ошибки – свои собственные.
Мы – один из трех видов на планете, которые могут претендовать на наличие «самосознания». Единственные животные, чье самосознание убедительно доказано, – это люди, шимпанзе и орангутанги. Вопреки широко распространенному заблуждению, «разумность» дельфинов и мартышек не имеет неопровержимых подтверждений, и самым ярким признаком нашего вида является, наверное, склонность к самообману.
Когда-нибудь в двадцать первом столетии наше основанное на самообмане безрассудство вступит в конфликт с нашей все возрастающей технологической мощью. И вероятнее всего, этот конфликт затронет области, касающиеся нанотехнологий, биотехнологий и компьютерных технологий. Эти три области имеют нечто общее – они способны производить и выпускать в окружающую среду самовоспроизводящиеся продукты.
Мы уже несколько лет имеем дело с первым из подобных самовоспроизводящихся объектов – с компьютерными вирусами. Кроме того, накопился некоторый практический опыт с проблемами биотехнологий. Недавно поступили сообщения о том, что гены модифицированной кукурузы обнаружены в обычной, естественной мексиканской кукурузе – вопреки запрещающим законам и вопреки всем усилиям, направленным на то, чтобы предотвратить подобное явление. И это только начало предстоящей человечеству долгой и трудной борьбы с вышедшими из-под контроля продуктами наших собственных технологий. В то же время давняя убежденность в безопасности биотехнологий – эти взгляды распространяло большинство биологов начиная с семидесятых годов – сейчас подвергается сомнению. Непреднамеренное создание смертельно опасного вируса (его произвели австралийские исследователи в 2001 году) заставило многих пересмотреть старые убеждения.[1] Совершенно ясно, что в будущем мы уже не будем так небрежны с этими технологиями, как прежде.
Нанотехнология – самая новая из трех перечисленных технологий и в некотором смысле наиболее радикальная. Задача этой науки – создание технических устройств чрезвычайно малых размеров, порядка ста нанометров, – а это сто миллиардных частей метра. Такие машины должны быть примерно в тысячу раз меньше толщины человеческого волоса. Ученые рассчитывают, что подобные крошечные машины будут создавать все, что угодно, – от миниатюрных деталей для компьютеров и новых лекарств против рака до качественно нового оружия.
Концепция нанотехнологий впервые прозвучала в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, в речи Ричарда Фейнмана под названием «На дне полно места».[2] Сорок лет спустя это научное направление все еще находилось в зародышевой стадии развития, несмотря на постоянную мощную рекламу в прессе. Но теперь начали появляться первые практические результаты, и финансирование направления резко возросло. Мощные корпорации, такие, как IBM, Fujitsu и Intel, вкладывают деньги в новые исследования. Американское правительство за последние два года потратило на нанотехнологии миллиард долларов.
Тем временем нанотехнологий уже используются для производства солнцезащитных экранов, устойчивых к загрязнению тканей и композитных материалов для автомобилей. Вскоре их начнут использовать для изготовления компьютеров и накопительных устройств сверхмалых размеров.
И некоторые из долгожданных «чудесных» продуктов уже начали появляться. В 2002 году одна из компаний создала самоочищающееся оконное стекло; другая компания произвела нанокристаллическую повязку для ран, с противовоспалительными и антимикробными свойствами.
На настоящий момент нанотехнологий в основном применяются для создания особых материалов – но их возможности простираются гораздо дальше. Уже не одно десятилетие обсуждается возможность создания самовоспроизводящихся машин. В 1980 году в газете NASA обсуждалось несколько методов, с помощью которых такие машины можно будет производить. Десять лет назад двое известных ученых восприняли эту проблему вполне серьезно:
Но, конечно же, вполне возможно, что мы не сумеем организовать действенную систему контроля. Или что кто-то создаст самовоспроизводящиеся искусственные организмы гораздо раньше, чем мы можем предполагать. В таком случае трудно предсказать, какими будут последствия. Собственно, именно об этом мой роман.
Майкл Крайтон
Лос-Анджелес, 2002
Сейчас полночь. В доме темно. Я не знаю наверняка, чем это обернется. Всех детей отчаянно тошнит, буквально выворачивает наизнанку. Я слышу, как мои сын и дочь извергают содержимое желудков в отдельных ванных комнатах. Несколько минут назад я заглядывал к ним, проверял, как дела. Очень беспокоюсь за малышку – но я должен был и ее заставить все вырвать. Для нее это единственная надежда.
Со мной как будто все в порядке – по крайней мере сейчас. Но, конечно, шансов у меня мало – большинство людей, участвовавших в этом проекте, уже мертвы. И слишком многого я не могу знать наверняка.
Производственные мощности уничтожены, но я не уверен, что мы успели сделать это вовремя.
Я жду Мае[5]. Она уехала в лабораторию в Пало-Альто двенадцать часов назад. Надеюсь, у нее все получилось. Надеюсь, она заставила коллег осознать всю отчаянность сложившейся ситуации. Я рассчитывал услышать какой-нибудь отклик из лаборатории, но пока оттуда ничего не сообщали.
У меня звенит в ушах – это плохой признак. И еще я чувствую дрожь в груди и в животе. Малышка только сплевывает, а не срыгивает по-настоящему. У меня кружится голова. Надеюсь, я не потеряю сознания. Дети нуждаются во мне, особенно малышка. Они напуганы. И я не виню их за это. Я и сам напуган.
Теперь, когда я сижу вот так, в темноте, трудно даже представить, что всего неделю назад моей самой большой проблемой было найти работу. Сейчас это кажется мне даже смешным.
Однако все всегда происходит совсем не так, как ты того ожидаешь.
Если задуматься об истинной сущности природы – если осознать истинное значение эволюции, – то мы увидим мир, в котором каждый вид растений, насекомых или животных каждое мгновение изменяется, в ответ на изменения каждого другого вида растений, насекомых и животных. Целые популяции живых организмов возникают и исчезают, постоянно видоизменяясь. Эти бесконечные, непрекращающиеся изменения, такие же неотвратимые и неизбежные, как приливы и отливы, образуют мир, в котором всякое проявление человеческой деятельности приводит к непредсказуемым заранее последствиям. Система, которую мы называем биосферой, настолько сложна, что предопределить последствия нашего влияния на нее не представляется возможным. Такая неопределенность характерна для всех сложных систем, включая системы, созданные человеком. После того как за один день в октябре 1987 года цены на американской фондовой бирже внезапно упали на двадцать два процента, были введены новые правила, чтобы предотвратить подобные случаи в будущем. Однако нет никакой возможности предусмотреть заранее, приведет ли применение этих правил к повышению стабильности или же положение только ухудшится. По словам Джона Л. Касти, «введение этих правил – всего лишь просчитанный риск для биржевых воротил». Почитайте книгу John L. Casti «Would – be Worlds», New York: Wiley, 1997.
Именно поэтому даже наши самые продуманные и просчитанные действия в прошлом имели нежелательные последствия – как потому, что мы не полностью понимали суть процесса, так и потому, что постоянно изменяющийся мир реагировал на наши действия самым неожиданным образом. С этой точки зрения история защиты окружающей среды обескураживает настолько же, как и история загрязнения окружающей среды. И те, кто спорят, например, о том, что промышленная политика чистой вырубки лесов наносит больше вреда природе по сравнению с экологической политикой тушения пожаров, совершенно не учитывают тот факт, что обе политики тщательно продуманы и обе необратимо изменяют девственные леса. Обе эти политики отмечены упрямым эгоизмом, свойственным любому взаимодействию человека с окружающей средой.
То, что биосфера реагирует на наши действия непредсказуемым образом, – еще не повод для бездействия. Однако это серьезный повод для осторожности в действиях, повод выработать отношение ко всему, во что мы верим и что мы делаем, как к сложному эксперименту. К несчастью, в прошлом наш вид отличался потрясающей неосторожностью. Трудно поверить, что в будущем мы будем вести себя совершенно по-другому.
Нам кажется, будто мы знаем, что делаем. Мы всегда так думали. И похоже, до нашего сознания так никогда и не дойдет, что если мы могли ошибаться в прошлом – значит, ошибки возможны и в будущем. Вместо этого каждое новое поколение списывает ошибки прошлого на недалекость и глупость своих предшественников, а потом самонадеянно совершает новые ошибки – свои собственные.
Мы – один из трех видов на планете, которые могут претендовать на наличие «самосознания». Единственные животные, чье самосознание убедительно доказано, – это люди, шимпанзе и орангутанги. Вопреки широко распространенному заблуждению, «разумность» дельфинов и мартышек не имеет неопровержимых подтверждений, и самым ярким признаком нашего вида является, наверное, склонность к самообману.
Когда-нибудь в двадцать первом столетии наше основанное на самообмане безрассудство вступит в конфликт с нашей все возрастающей технологической мощью. И вероятнее всего, этот конфликт затронет области, касающиеся нанотехнологий, биотехнологий и компьютерных технологий. Эти три области имеют нечто общее – они способны производить и выпускать в окружающую среду самовоспроизводящиеся продукты.
Мы уже несколько лет имеем дело с первым из подобных самовоспроизводящихся объектов – с компьютерными вирусами. Кроме того, накопился некоторый практический опыт с проблемами биотехнологий. Недавно поступили сообщения о том, что гены модифицированной кукурузы обнаружены в обычной, естественной мексиканской кукурузе – вопреки запрещающим законам и вопреки всем усилиям, направленным на то, чтобы предотвратить подобное явление. И это только начало предстоящей человечеству долгой и трудной борьбы с вышедшими из-под контроля продуктами наших собственных технологий. В то же время давняя убежденность в безопасности биотехнологий – эти взгляды распространяло большинство биологов начиная с семидесятых годов – сейчас подвергается сомнению. Непреднамеренное создание смертельно опасного вируса (его произвели австралийские исследователи в 2001 году) заставило многих пересмотреть старые убеждения.[1] Совершенно ясно, что в будущем мы уже не будем так небрежны с этими технологиями, как прежде.
Нанотехнология – самая новая из трех перечисленных технологий и в некотором смысле наиболее радикальная. Задача этой науки – создание технических устройств чрезвычайно малых размеров, порядка ста нанометров, – а это сто миллиардных частей метра. Такие машины должны быть примерно в тысячу раз меньше толщины человеческого волоса. Ученые рассчитывают, что подобные крошечные машины будут создавать все, что угодно, – от миниатюрных деталей для компьютеров и новых лекарств против рака до качественно нового оружия.
Концепция нанотехнологий впервые прозвучала в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, в речи Ричарда Фейнмана под названием «На дне полно места».[2] Сорок лет спустя это научное направление все еще находилось в зародышевой стадии развития, несмотря на постоянную мощную рекламу в прессе. Но теперь начали появляться первые практические результаты, и финансирование направления резко возросло. Мощные корпорации, такие, как IBM, Fujitsu и Intel, вкладывают деньги в новые исследования. Американское правительство за последние два года потратило на нанотехнологии миллиард долларов.
Тем временем нанотехнологий уже используются для производства солнцезащитных экранов, устойчивых к загрязнению тканей и композитных материалов для автомобилей. Вскоре их начнут использовать для изготовления компьютеров и накопительных устройств сверхмалых размеров.
И некоторые из долгожданных «чудесных» продуктов уже начали появляться. В 2002 году одна из компаний создала самоочищающееся оконное стекло; другая компания произвела нанокристаллическую повязку для ран, с противовоспалительными и антимикробными свойствами.
На настоящий момент нанотехнологий в основном применяются для создания особых материалов – но их возможности простираются гораздо дальше. Уже не одно десятилетие обсуждается возможность создания самовоспроизводящихся машин. В 1980 году в газете NASA обсуждалось несколько методов, с помощью которых такие машины можно будет производить. Десять лет назад двое известных ученых восприняли эту проблему вполне серьезно:
И ведущий сторонник нанотехнологий К. Эрик Дрекслер тоже высказывает подобные опасения:
«В ближайшие пятьдесят – сто лет, вероятно, появится новый класс организмов. Это будут искусственные организмы – в том смысле, что изначально они были спроектированы и созданы человеком. Тем не менее им будет присуща способность к воспроизводству, они будут эволюционировать в нечто отличное от своей изначальной формы; они будут живыми в полном смысле этого слова… Эволюционные изменения будут происходить невероятно быстро… Воздействие на человечество и на биосферу может оказаться огромным, гораздо более значительным, чем воздействие промышленной революции, ядерного оружия и загрязнения окружающей среды. Мы должны уже сейчас предпринять шаги для того, чтобы удержать под контролем распространение искусственных организмов…»[3]
Даже по самым оптимистичным (или самым ужасным) прогнозам, подобные организмы появятся в нашей жизни уже в ближайшие десятилетия. Остается только надеяться, что ко времени их появления будут выработаны международные средства контроля за самовоспроизводящимися технологиями. Следует ожидать, что контролирующие органы будут включать в себя мощные силовые структуры – мы уже научились обходиться с создателями компьютерных вирусов с жестокостью, немыслимой двадцать лет назад. Мы научились сажать хакеров за решетку. Вскоре к ним присоединятся и сбившиеся с пути истинного биотехнологи.
«Очень многих людей, и меня в том числе, весьма беспокоит влияние этих технологий на будущее. Мы говорим о столь глобальных изменениях, что наше общество может не совладать с их последствиями, – и вероятность этого очень велика».[4]
Но, конечно же, вполне возможно, что мы не сумеем организовать действенную систему контроля. Или что кто-то создаст самовоспроизводящиеся искусственные организмы гораздо раньше, чем мы можем предполагать. В таком случае трудно предсказать, какими будут последствия. Собственно, именно об этом мой роман.
Майкл Крайтон
Лос-Анджелес, 2002
Сейчас полночь. В доме темно. Я не знаю наверняка, чем это обернется. Всех детей отчаянно тошнит, буквально выворачивает наизнанку. Я слышу, как мои сын и дочь извергают содержимое желудков в отдельных ванных комнатах. Несколько минут назад я заглядывал к ним, проверял, как дела. Очень беспокоюсь за малышку – но я должен был и ее заставить все вырвать. Для нее это единственная надежда.
Со мной как будто все в порядке – по крайней мере сейчас. Но, конечно, шансов у меня мало – большинство людей, участвовавших в этом проекте, уже мертвы. И слишком многого я не могу знать наверняка.
Производственные мощности уничтожены, но я не уверен, что мы успели сделать это вовремя.
Я жду Мае[5]. Она уехала в лабораторию в Пало-Альто двенадцать часов назад. Надеюсь, у нее все получилось. Надеюсь, она заставила коллег осознать всю отчаянность сложившейся ситуации. Я рассчитывал услышать какой-нибудь отклик из лаборатории, но пока оттуда ничего не сообщали.
У меня звенит в ушах – это плохой признак. И еще я чувствую дрожь в груди и в животе. Малышка только сплевывает, а не срыгивает по-настоящему. У меня кружится голова. Надеюсь, я не потеряю сознания. Дети нуждаются во мне, особенно малышка. Они напуганы. И я не виню их за это. Я и сам напуган.
Теперь, когда я сижу вот так, в темноте, трудно даже представить, что всего неделю назад моей самой большой проблемой было найти работу. Сейчас это кажется мне даже смешным.
Однако все всегда происходит совсем не так, как ты того ожидаешь.
Часть первая
ДОМ
День первый. 10:04
Все всегда происходит совсем не так, как ты того ожидаешь.Я никогда не собирался становиться «домохозяином». Мужчиной-домохозяйкой. Мужчиной, который полный рабочий день сидит с детьми и работает папой. Как такое ни назови – хорошего слова для этого все равно не подберешь. Но последние шесть месяцев именно это и есть мой основной род занятий. И вот как-то раз я зашел в супермаркет «Крейт и Баррел» в предместье Сан-Хосе, чтобы купить новые стаканы, и увидел, что у них хороший выбор салфеток под столовые приборы. Нам как раз не помешали бы новые салфетки под приборы. Плетеные овальные салфетки, которые Джулия купила около года назад, уже изрядно поизносились, и переплетения забились крошками детского питания. Проблема в том, что плетеные салфетки невозможно как следует вымыть. Поэтому я задержался у витрины с салфетками, рассмотрел их и выбрал симпатичные голубые салфетки под приборы, а еще купил обычных белых. Потом мне попались на глаза желтые, и их я взял тоже, потому что они такие яркие и приятные с виду. На полке их оказалось меньше шести, а я решил, что нам лучше купить шесть, поэтому попросил девушку-продавщицу посмотреть на складе, есть ли у них еще такие салфетки. Пока она ходила на склад, я постелил на стол голубую салфетку под приборы, поставил на нее белую тарелку и положил рядом желтую салфетку. Набор выглядел очень симпатично, так что я начал подумывать, не купить ли восемь штук вместо шести. Как раз тогда зазвонил мой сотовый телефон.
Это была Джулия.
– Привет, солнце.
– Привет, Джулия. Как дела? – сказал я. Она звонила из помещения, где работали какие-то машины. Я слышал в трубке размеренный, ритмичный механический шум. Похоже на гудение вакуумного насоса от электронного микроскопа. У Джулии в лаборатории было несколько таких микроскопов.
Она спросила:
– Что ты сейчас делаешь?
– Вообще-то покупаю салфетки под приборы.
– Где?
– В «Крейт и Баррел».
Джулия засмеялась.
– Ты, наверное, единственный мужчина во всем магазине?
– Да нет…
– Ну ладно, хорошо, – сказала она. Мне показалось, что Джулию совершенно не интересует предмет нашего разговора. У нее на уме явно было что-то другое. – Послушай, Джек, я хочу тебе сказать… Мне, правда, жаль, но сегодня я снова буду дома очень поздно.
Я только вздохнул. Продавщица вернулась и принесла желтые салфетки. Держа телефон возле уха, я махнул девушке рукой и показал три пальца. Она отсчитала три салфетки и положила возле меня. Тем временем я говорил Джулии:
– У тебя на работе все в порядке? Все нормально?
– Да, с ума сойти как нормально. Сегодня мы передавали свою презентацию через спутники инвесторным фирмам в Азии и Европе, и получились накладки из-за задержки спутниковой связи, потому что видеозапись, которую они передавали… ой, тебе, наверное, это все неинтересно… Как бы то ни было, нам, похоже, придется задержаться часа на два. А может, и дольше. Я буду дома не раньше восьми – а скорее всего, даже позже. Ты сможешь сам покормить детей и уложить их спать?
– Без проблем, – ответил я. И в самом деле, никакой проблемы для меня это не составляло. Я уже привык. В последнее время Джулия часто задерживалась на работе допоздна. Обычно она приходила домой, когда дети уже спали. «Ксимос Текнолоджи», компания, в которой она работала, пыталась добыть очередную порцию инвестиций – двадцать миллионов долларов, – и на работе у Джулии сейчас была напряженка. Особенно из-за того, что «Ксимос» разрабатывал технологии «молекулярного производства», как их называли в самой компании, а большинство людей называют это «нанотехнологиями». Сейчас нанотехнологии не очень популярны у компаний-инвесторов. За последние десять лет слишком многие инвесторы прогорели на разработке нанотехнологии. Слишком часто казалось, что конечный продукт уже почти готов – а в результате он так и не выходил за пределы лаборатории. И инвесторы склонились к тому, что нанотехнологии производят одни только обещания, а не продукцию.
Джулия прекрасно это знала – она работала на две такие инвесторные фирмы. Детский психолог по образованию, теперь она специализировалась на «инкубации технологий» – помогала раскручиваться компаниям, разрабатывающим новые технологии. Джулия в шутку говорила, что и сейчас занимается детской психологией. Со временем она оставила должность консультанта и полностью перешла работать в одну из фирм. И теперь Джулия была вице-президентом «Ксимос Текнолоджи».
Джулия говорила, что «Ксимос» совершил несколько прорывов и существенно опередил другие компании, которые работают в той же области. Она считала, что «Ксимос» практически на днях способен создать полноценный прототип коммерческого продукта. Но я относился к ее мнению с известной долей скепсиса.
– Слушай, Джек, я должна тебя предупредить… – продолжала она виноватым голосом. – Эрик, наверное, расстроится…
– Почему?
– Ну… Я обещала, что приду на игру.
– Но почему, Джулия? Мы ведь уже говорили с тобой о таких обещаниях. Ты ведь никак не могла попасть на эту игру. Она же начнется в три часа дня. Почему ты сказала ему, что придешь?
– Я думала, что смогу вырваться.
Я вздохнул. И постарался убедить себя, что так она проявляет заботу о детях.
– Хорошо. Не расстраивайся, солнышко. Я как-нибудь это улажу.
– Спасибо. Да, кстати, Джек! Насчет этих салфеток под приборы. Бери какие угодно, только не желтые, ладно?
И она отключилась.
На ужин я приготовил спагетти, потому что против спагетти никогда никто не возражал. К восьми вечера двое младших уже спали, а Николь заканчивала делать уроки. Поскольку ей было уже двенадцать лет, спать она укладывалась в десять вечера, хотя и не хотела, чтобы об этом узнал кто-то из ее друзей.
Самой младшей, Аманде, было всего девять месяцев. Она уже повсюду ползала и научилась стоять, держась за окружающие предметы. Эрику было восемь, он был помешан на футболе и играл в футбол все свободное время, за исключением того, когда переодевался рыцарем и бегал за старшей сестрой по всему дому, размахивая пластиковым мечом.
Николь была в таком возрасте, когда девочкам свойственна особенная скромность. Эрик очень любил забирать у нее бюстгальтер и бегать по дому с криками: «Ники носит лифчик! Ники носит лифчик!» А Николь, которой чувство собственного достоинства не позволяло броситься за ним вдогонку, стискивала зубы и ныла: «Па-а-ап! Он опять это делает! Па-а-ап!» Поэтому мне самому приходилось излавливать Эрика и внушать ему, что брать вещи сестры нельзя.
Вот так и проходила моя жизнь. Сначала, сразу после того, как я потерял работу в «МедиаТроникс», мне было очень интересно возиться с беспокойными делишками и улаживать постоянные недоразумения между сыном и дочерью. По большому счету, это не слишком отличалось от того, что мне приходилось делать на работе.
В «МедиаТроникс» я был начальником отдела программирования, руководил группой талантливых молодых программистов. В свои сорок лет я был уже слишком стар, чтобы самому работать программистом. Писать компьютерные программы – это дело молодых. Поэтому я полный рабочий день улаживал проблемы своих подчиненных. Как и большинство программистов Кремниевой Долины, моя команда, похоже, не вылезала из кризиса из-за разбитых «Порше», неверных подружек, неудач на любовном фронте, скандалов с родителями, «отходняков» после таблеток – и все это на фоне напряженного рабочего графика со всенощными марафонами на ящиках диетической колы и чипсов.
Но это была захватывающая работа, работа «на грани». Мы делали то, что называется «распределенной параллельной обработкой данных», или «агентно-базированными программами». Эти программы моделируют биологические процессы путем создания внутри компьютера виртуальных агентов, которые взаимодействуют с окружающей средой и решают проблемы реального мира. Звучит это странно, но работает вполне нормально. Например, одна из наших программ воссоздавала пищевое поведение муравьев – как муравьи находят кратчайшую дорогу к пище – и применялась для того, чтобы оптимально распределить трафик в большой телефонной сети. Другие программы имитировали поведение термитов, пчелиных роев, охотящихся львов.
Мне нравилась эта работа, и я бы, наверное, занимался ею по сей день, если бы не взял на себя кое-какую дополнительную ответственность. В последние месяцы моей работы там меня назначили ответственным за безопасность взамен сотрудника, который проработал на этой должности два года, но не смог вовремя обнаружить и предотвратить хищение секретного исходного кода компании, а потом этот код появился в программе, произведенной где-то в Тайване. Вообще-то это был исходный код моего отдела – программы для распределенной обработки данных. Именно этот код и был похищен.
Мы знали, что это тот самый код, потому что «пасхальные яйца» остались нетронутыми. Программисты всегда вставляют в свои коды «пасхальные яйца» – маленькие особенные элементы, которые не несут никакой полезной нагрузки, а вставляются в программу просто ради интереса. Тайваньская компания не изменила ни одного из них, они использовали весь наш код целиком. Так что при одновременном нажатии клавиш Alt-Shift-M-9 на экране появлялось окошко с датой женитьбы одного из наших программистов. Доказанная кража.
Естественно, мы подали на тайваньцев в суд. Но Дон Гросс, глава компании, пожелал, чтобы в дальнейшем подобное не повторялось. Поэтому мне поручили следить за безопасностью, а я был настолько зол на похитителей, что согласился на эту работу. Впрочем, я так и остался начальником отдела программирования, а безопасностью занимался по совместительству. Первое, что я сделал, вступив в должность сотрудника отдела безопасности, – ввел постоянный мониторинг использования рабочей станции. Это была довольно прямолинейная мера – в наши дни восемьдесят процентов компаний следят за тем, что их сотрудники делают на терминалах. Мониторинг ведется либо посредством видеокамер, либо записью того, что набирается на клавиатурах, либо проверяется электронная почта на наличие определенных слов… в общем, используются всякие подобные способы.
Наш Дон Гросс был крутой парень, бывший морской пехотинец, с соответствующими замашками. Когда я рассказал ему о новой системе, он спросил: «Но за моим терминалом вы ведь не следите?» Конечно нет, ответил я. Но на самом деле я установил программу для отслеживания всех компьютеров компании, и его в том числе. И именно так я обнаружил две недели спустя, что Дон имеет дела с девицей из расчетного отдела, и разрешил ей пользоваться служебной машиной. Я пошел к нему и сказал, что, судя по электронной переписке Джины из расчетного отдела, с ней, похоже, связан какой-то неизвестный и что она, возможно, получает сторонние доходы. Я сказал, что не знаю, с кем у нее дела, но, если они по-прежнему будут пользоваться электронной почтой, я вскоре узнаю, кто он такой.
Я полагал, что Дон поймет мой намек, и он понял. Но теперь он просто стал отсылать инкриминирующие письма со своего домашнего компьютера, не подозревая, что эта почта тоже проходит через сервер компании и ее я тоже просматриваю. Таким образом я узнал, что он передавал программные продукты иностранным фирмам по низким ценам и получал солидные гонорары за «консультационные услуги» – эти гонорары поступали на его счет на Каймановых островах. Все это было совершенно нелегально, и я не мог так этого оставить. Я проконсультировался со своим адвокатом, Гэри Мардером, и он посоветовал мне уволиться.
– Уволиться? – переспросил я.
– Конечно.
– Но почему?
– Да мало ли почему? Тебе где-нибудь предложили более выгодную работу. У тебя начались какие-то проблемы со здоровьем. Или появились какие-нибудь семейные обстоятельства. Домашние проблемы. Просто убирайся оттуда, и поскорее. Увольняйся.
– Погоди… – сказал я. – Ты думаешь, это мне следует уволиться из-за того, что мой босс нарушает закон? Это ты мне советуешь?
– Нет, – сказал Гэри. – Как твой адвокат, я даю такой совет: если ты узнал о противозаконных действиях, ты обязан немедленно сообщить об этом куда следует. Но как твой друг, я советую тебе держать рот на замке и поскорее уносить оттуда ноги.
– Это похоже на трусость. Я думаю, следует известить инвесторов.
Гэри вздохнул. Положив руку мне на плечо, он сказал:
– Джек, инвесторы сами могут проследить за своими делами. А ты убирайся из этой компании, и как можно скорее.
Мне показалось, что это неправильно. Я был раздосадован, когда оказалось, что мою программу похитили. А теперь я даже не знал, похитили ли ее на самом деле. Возможно, ее просто продали. Это была частная компания, поэтому я сообщил обо всем одному из членов совета директоров.
Оказалось, что он тоже в этом замешан. На следующий день меня обвинили в преступной халатности и злостном неисполнении служебных обязанностей. Мне грозили судебным процессом. Пришлось подписать уйму бумаг, чтобы нормально уволиться. Мой адвокат занимался вместо меня всей этой бумажной волокитой и горестно вздыхал каждый раз, когда приходилось подписывать очередной документ.
В конце концов мы с этим разделались и вышли на солнечный свет. Я сказал:
– Хорошо, что все уже позади…
Гэри повернулся, посмотрел на меня и спросил:
– Почему ты так думаешь?
И в самом деле – как потом выяснилось, еще ничего не закончилось. Каким-то чудесным образом на мне как будто появилось какое-то клеймо. Я был хорошим, квалифицированным специалистом в востребованной области. Но когда я приходил на собеседования к работодателям, оказывалось, что их моя кандидатура не устраивает. Хуже того, работодатели явно испытывали в моем присутствии некоторую неловкость. Кремниевая Долина занимает большое пространство, но это довольно тесный мирок. Слухи здесь распространяются невероятно быстро. Со временем я попал на собеседование к Теду Ландау, сотруднику отдела кадров, с которым был немного знаком. Год назад я тренировал его сынишку перед соревнованиями по бейсболу в Малой Лиге. Когда «интервью» закончилось, я спросил у него: