Крайтон Майкл. Рой

   Я стоял на дороге рядом с полицейским-мотоциклистом. Я уже спросил, можно ли мне спуститься вниз, и мне сказали, что нельзя, что нужно оставаться на дороге. Услышав треск раций, я снова задал вопрос:
   – Она сильно пострадала? Моя жена ранена?
   – Мы узнаем это с минуты на минуту.
   Полицейский был совершенно спокоен.
   – А тот, другой человек?
   – Минуточку, – сказал полицейский. У него в шлеме были встроенные микрофон и наушники, и он просто понизил голос и произнес какой-то шифр: – …Запрос четыре-ноль-два, ответьте на семь-три-девять…
   Я стоял у края дороги и пытался рассмотреть, что происходит внизу. Спасатели окружили «БМВ» со всех сторон, несколько человек забрались под перевернутую машину. Они возились там уже довольно долго.
   Полицейский сказал:
   – Ваша жена без сознания, но она… Она была пристегнута ремнем безопасности и осталась в машине. Они думают, что с ней все в порядке. Жизненно важные показатели стабильны. Они говорят, что позвоночник не поврежден, но… она… похоже, у нее сломана рука.
   – Но с ней все в порядке?
   – Они думают, да. – Он еще немного помолчал, слушая. Я слышал, как он проговорил в микрофон: – У меня здесь ее муж, так что давайте восемь-семь.
   – Повернувшись ко мне, полицейский сказал; – Да. Сейчас ее поднимут наверх. В больнице проверят, нет ли внутреннего кровотечения. У нее сломана рука. Но они говорят, что в целом с ней все в порядке. Сейчас ее укладывают на носилки.
   – Слава богу, – проронил я.
   Полицейский кивнул.
   – Это опасный участок дороги.
   – Здесь такое уже случалось раньше?
   Он снова кивнул.
   – Тут по нескольку раз в год кто-нибудь переворачивается. И далеко не всегда так удачно.
   Я достал свой сотовый и позвонил Эллен, попросил ее объяснить детям, что волноваться не стоит, что с мамой все будет в порядке.
   – Особенно Николь, – подчеркнул я.
   – Я о них позабочусь, – пообещала Эллен.
   Я сунул телефон обратно и снова повернулся к полицейскому.
   – А что с другим человеком?
   – Она была в машине одна.
   – Нет, – сказал я. – С ней был какой-то парень.
   Полицейский снова поговорил по рации, потом повернулся ко мне.
   – Они говорят – нет. Нет никаких признаков другого человека.
   – Может быть, его выбросило из машины? – настаивал я.
   – Сейчас они спросят у вашей жены… – Он послушал, потом сказал: – Она говорит, что была одна.
   – Вы шутите.
   Он посмотрел на меня и пожал плечами.
   – Она так говорит.
   В мерцающем свете красных мигалок я не смог рассмотреть выражение его лица. Но, судя по тону голоса, он решил, что я просто не знаю свою собственную жену. Я отвернулся и посмотрел вниз, за край дороги.
   С одной из спасательных машин выдвинулась стрела подъемника с лебедкой и зависла над оврагом. Опустили трос. Я видел, как спасатели, с трудом стоя на крутом склоне, прикрепляли носилки к тросу. Джулию я почти не видел – она была закутана в серебристое одеяло и пристегнута ремнями к носилкам. Ее начали поднимать. Носилки проплыли сквозь конус голубоватого света, потом скрылись в темноте.
   Полицейский сказал:
   – Они спрашивают о медикаментах и наркотиках. Ваша жена принимала какие-нибудь наркотики или лекарства?
   – Насколько мне известно, нет.
   – А алкоголь? Она пила?
   – Вино за ужином. Один или два бокала.
   Полицейский снова отвернулся в темноту и тихо заговорил по рации. Спустя какое-то время я услышал, как он сказал: «Это подтверждается».
   Носилки медленно поворачивались на тросе, пока их поднимали наверх. Один из спасателей, стоявший на середине склона, потянулся и поправил их. Подъем продолжился.
   Я все еще не мог ясно рассмотреть Джулию – до тех пор, пока спасатели не вытащили носилки на дорогу и не отстегнули ремни. Ее лицо опухло, по всей левой щеке и по лбу над левым глазом расплылся багровый синяк. Наверное, Джулия сильно ударилась головой. Она дышала неглубоко и прерывисто. Я подошел к носилкам. Джулия увидела меня, сказала: «Джек…» – и попыталась улыбнуться.
   – Главное, не волнуйся, – проговорил я.
   Джулия слегка кашлянула.
   – Джек… Это был несчастный случай.
   Медики покатили носилки вокруг мотоцикла. Мне надо было смотреть, куда я иду.
   – Конечно, несчастный случай.
   – Это не то, что ты думаешь, Джек.
   – О чем ты, Джулия? – спросил я. Она говорила как будто в бреду. Ее голос то слабел, то звучал почти нормально.
   – Я знаю, о чем ты думаешь, Джек, – Джулия схватила меня за руку. – Пообещай, что не будешь в это встревать, Джек.
   Я ничего не сказал, просто пошел рядом с ней.
   Она сжала мою руку еще крепче.
   – Пообещай, что не станешь в это вмешиваться.
   – Обещаю, – сказал я.
   Только тогда она расслабилась и выпустила мою руку.
   – Это не касается нашей семьи. С детьми все будет хорошо. С тобой все будет хорошо. Ты только не вмешивайся, ладно?
   – Ладно, – сказал я, только чтобы ее успокоить.
   – Джек!
   – Да, дорогая, я здесь.
   Мы уже были совсем рядом с ближайшей медицинской машиной. Дверцы раскрылись. Один из спасателей спросил:
   – Вы ее родственник?
   – Муж.
   – Хотите поехать с нами?
   – Да.
   – Запрыгивайте.
   Я забрался в машину первым, потом они поставили внутрь носилки, один из спасателей тоже запрыгнул внутрь и захлопнул дверцы. Мы понеслись по дороге, завыла сирена.
   Меня сразу же отодвинули в сторону двое медиков, которые принялись хлопотать возле Джулии. Один что-то записывал в блокнот, второй подсоединил еще один аппарат для внутривенных вливаний к другой руке Джулии. Их беспокоило, что у Джулии падает кровяное давление Медики считали, что это серьезный повод для беспокойства Во время этой возни я почти не видел Джулию, но слышал, что она что-то бормочет.
   Я попробовал пододвинуться ближе, но медики оттерли меня назад.
   – Не мешайте нам. Ваша жена ранена. Мы должны работать.
   Остаток дороги я просидел на маленьком откидном сиденье, держась за ручку на стенке, пока машина неслась, кренясь на поворотах. Теперь Джулия уже явно бредила, говорила какую-то бессмыслицу. Я услышал что-то о «черных облаках», которые «больше не черные». Потом Джулия начала как будто читать лекцию, о «бунтарстве подросткового возраста». Она называла по имени Аманду, потом Эрика, спрашивала, все ли с ними в порядке. А в конце она стала повторять: «Я не сделала ничего плохого, я не хотела никому делать ничего плохого» Машина «Скорой помощи» летела по ночной дороге.
   Слушая Джулию, я не мог не беспокоиться.
   Обследование показало, что Джулия, вероятно, получила более серьезные повреждения, чем казалось сначала. Нужно было еще очень многое проверить, возможно, у нее был еще и перелом костей таза, возможно, внутреннее кровотечение, левая рука была сломана в двух местах, и придется накладывать скобы. Больше всего врачи, похоже, волновались из-за ее таза. Они обращались с Джулией более бережно, когда переносили ее в отделение интенсивной терапии.
   Но Джулия была в сознании. Она время от времени смотрела на меня и улыбалась – пока наконец не заснула. Врачи сказали, что мне больше нечего здесь делать. Они будут будить ее каждые полчаса в течение всей ночи. Еще они сказали, что Джулия пробудет в больнице по меньшей мере три дня, может быть – неделю.
   Они сказали, что мне нужно немного отдохнуть. Я уехал из больницы незадолго до полуночи.
   Я добрался на такси до места аварии, чтобы забрать свою машину. Ночью похолодало. Полицейские и спасательные машины уже уехали. На их месте теперь стоял грузовик с низкой платформой и лебедкой и вытаскивал при помощи лебедки машину Джулии из оврага наверх. Лебедкой управлял тощий парень с сигаретой в зубах.
   – Не на что тут смотреть, – сказал он. – Всех уже увезли в госпиталь.
   Я сказал, что это машина моей жены.
   – Уехать на ней не получится, – сказал он. Потом он попросил показать мою страховую карточку. Я достал карточку из бумажника и протянул ему. Он сказал: – Я слышал, с вашей женой вроде все в порядке.
   – Пока да.
   – Считай, повезло. – Парень показал большим пальцем себе за спину, вдоль дороги: – А эти тоже с вами?
   На другой стороне дороги был припаркован небольшой белый фургончик. На его бортах не было никаких надписей или логотипов фирмы. Но на нижней части передней дверцы я разглядел проставленный черной краской серийный номер. А под ним – аббревиатура «ССВТ».
   Я сказал:
   – Нет, не со мной.
   – Торчат здесь уже час. Просто сидят и смотрят.
   Я никого не увидел внутри машины. Окна в кабине были затемнены. Я пошел через дорогу к фургону. Подходя, я услышал негромкое шипение рации. Когда мне осталось сделать всего несколько шагов, фары машины зажглись, завелся мотор, фургон проехал рядом со мной и умчался.
   Когда он проезжал мимо, я на мгновение успел увидеть водителя. Он был одет в какой-то блестящий костюм, как будто из серебристого пластика, с плотно облегающим голову капюшоном из того же материала. Еще мне показалось, что на шее у него висел какой-то странный, необычный аппарат серебристого цвета. С виду аппарат напоминал маску противогаза, только почему-то был серебристым. Впрочем, насчет этого я не уверен.
   Когда белая машина уезжала, я заметил на ее заднем бампере две зеленые наклейки, каждая – с большой буквой X. Это был логотип «Ксимоса». Но больше всего меня заинтересовал номерной знак. Это был номер штата Невада.
   Этот фургон прибыл с производственного комплекса «Ксимоса», из пустыни.
   Я нахмурился. И решил, что пришло время наведаться на этот их производственный комплекс.
   Я достал сотовый телефон и набрал номер Тима Бергмана. Я сказал ему, что обдумал предложение и согласен работать консультантом.
   – Отлично, – сказал Тим. – Дон будет просто счастлив.
   – Хорошо. Когда я могу приступить к работе?

Часть вторая


ПУСТЫНЯ

День шестой. 07:12

   Я на несколько минут задремал, убаюканный вибрацией вертолета. Услышав голоса в наушниках, я проснулся и зевнул. Разговаривали какие-то мужчины.
   – Ну так в чем именно проблема? – недовольно проворчал один.
   – Очевидно, на фабрике случайно произошел выброс в окружающую среду каких-то веществ. Теперь в пустыне обнаружено несколько погибших животных. Неподалеку от производственного комплекса, – второй мужчина говорил рассудительно и деловито.
   – А кто их нашел? – спросил ворчун.
   – Несколько пронырливых экологов. Они что-то разнюхивали вокруг фабрики, не обращая внимания на указатели «Вход запрещен». Они пожаловались на компанию и потребовали провести на фабрике расследование.
   – А этого мы допустить не можем.
   – Никоим образом.
   – И как мы это уладим? – робко спросил кто-то третий.
   – Я полагаю, мы сведем к минимуму количество загрязнения и представим данные, которые показывают, что никакие неблагоприятные последствия просто невозможны, – сказал деловитый.
   – Ну я бы лучше не стал разыгрывать такую комедию, – возразил ворчун.
   – Давайте лучше будем все отрицать. Нет у нас никаких выбросов. В смысле, как эти ребята докажут, что у нас есть какие-то выбросы?
   – Например – мертвые животные. Койоты, какие-нибудь пустынные крысы. Может быть, какие-то птицы.
   – Черт, да животные постоянно от чего-то умирают. Помните то дело про порезанных коров? Сначала думали, что коров режут инопланетяне на летучих тарелках. Так в конце концов оказалось, что коровы умирали от естественных причин, а туши потом разрывались от выделяющихся при разложении газов – и казалось, что они порезаны. Помните?
   – Признаться, смутно.
   – Я не уверен, что мы сможем просто все отрицать… – засомневался робкий.
   – Да сможем, черт возьми, почему нет?
   – У них ведь есть снимки… Экологи всегда делают снимки.
   – Ну так кому какое дело? Что может быть у них на снимках – дохлые койоты? Никто не станет поднимать шум из-за дохлого койота. Можете мне поверить. Пилот! Пилот, где это мы, черт побери?
   Я открыл глаза. Я сидел в кабине вертолета, рядом с пилотом. Вертолет летел на восток, навстречу лучам восходящего солнца. Внизу я увидел голую плоскую равнину, на которой кое-где росли кактусы, жидкие кустики можжевельника и редкие деревья Джошуа.
   Пилот вел машину вдоль линии высоковольтных проводов, которые тянулись одинокой цепью через пустыню, на стальных мачтах с растопыренными в стороны опорами. В свете восходящего солнца мачты отбрасывали длинные тени.
   Крепко сбитый мужчина в костюме и галстуке наклонился вперед с заднего сиденья.
   – Пилот, мы уже на месте?
   – Мы только что пересекли границу Невады. Прилетим через десять минут.
   Толстяк недовольно заворчал и уселся на место. Нас представили друг другу при посадке, но я забыл его имя. Я оглянулся на троих мужчин, которые летели вместе со мной. Все они были в костюмах и при галстуках. Все – консультанты по отношениям с общественностью, нанятые «Ксимосом». По их внешнему виду я сразу догадался, кому принадлежал какой голос. Худощавый и нервный мужчина взволнованно заламывал пальцы. Второй мужчина, средних лет, спокойно сидел, положив на колени портфель. А главным тут явно был этот крепкий толстяк, самый старший из троих и ворчливый.
   – Я вообще не понимаю, почему они построили фабрику в Неваде?
   – Меньше всяких ограничений, легче договориться с инспекциями. Сейчас в Калифорнии сильно зажимают новые технологии. Им бы целый год пришлось разбираться с комиссией по влиянию на экологию только для того, чтобы вообще построить новую фабрику. И в Калифорнии гораздо сложнее получить всякие разрешения. Поэтому они построили комплекс здесь.
   Ворчун выглянул в окно, на пустыню.
   – Ну и дырища! – пробормотал он. – Меня ни черта не колышет, что бы здесь ни творилось. – Повернувшись ко мне, он спросил: – А вы чем занимаетесь?
   – Я программист.
   – Вы уже подписали все бумажки?
   Он имел в виду, подписал ли я договор о неразглашении, который запрещает мне обсуждать то, что я здесь услышал.
   – Да, – ответил я.
   – Едете работать на фабрике?
   – Да. Консультировать.
   – Консультировать – это правильно. Только так и надо, – он кивнул мне с таким видом, словно мы были союзниками. – Никакой ответственности. Никаких обязательств. Просто высказывай свое мнение и смотри, как его пропускают мимо ушей.
   В наушниках затрещало, и прозвучал голос пилота:
   – Комплекс молекулярного производства компании «Ксимос» прямо перед нами. Вы уже можете его увидеть.
   На горизонте, в двадцати милях впереди, показались очертания нескольких приземистых зданий. Пиарщики на задних сиденьях дружно подались вперед.
   – Это он и есть? – спросил ворчун. – Это что, и все?
   – Комплекс больше, чем кажется отсюда, – сказал пилот.
   Когда вертолет подлетел поближе, я рассмотрел, что все здания – простые конструкции из бетонных блоков, покрашенных белой краской, и все соединены друг с другом переходами. Пиарщикам это так понравилось, что они едва не захлопали в ладоши.
   – Прекрасный вид!
   – Похоже на какой-то сраный госпиталь.
   – Великолепная архитектура.
   – Наверняка комплекс отлично смотрится на фотографиях.
   Я сказал:
   – Почему именно на фотографиях?
   – Потому что в нем нет никаких проекций, – ответил пиарщик с портфелем. – Никаких антенн, никаких шпилей – ничего выступающего. Проводились соответствующие исследования. Здания такой простой, прямоугольной архитектуры и белые – прекрасный выбор цвета – ассоциируются с невинностью, больницей, исцелением, чистотой. Такие постройки не вызывают неприязни.
   – Сраные экологи! – с довольным видом проворчал толстяк. – Здесь занимаются медицинскими исследованиями, да?
   – Не совсем…
   – Займутся, как только я возьмусь за это дело – можете мне поверить. Медицинские исследования – это правильно, так мы это и разрулим.
   Пилот показал на другие здания, когда мы пролетали над ними.
   – Первый бетонный блок – это энергостанция. То низкое здание, к которому идет пешеходная дорожка, – жилой комплекс. Дальше – вспомогательные производственные корпуса, лаборатории, все остальное. А вон то трехэтажное здание без окон – это главный производственный корпус. Мне говорили, что это только внешний корпус, а там, внутри него, еще одно здание. Потом, вон там, справа, такой низкий навес с плоской крышей – это стоянка и внешний склад. Машины приходится держать под навесом, а то от солнца плавятся приборные панели. Нагревается все так, что получишь ожоги первой степени, если дотронешься до руля.
   Я спросил:
   – Здесь есть и жилые помещения?
   Пилот кивнул.
   – Да. Как же без них? Ближайший мотель в ста шестидесяти милях отсюда. Возле самого Рено.^[6]
   – И сколько людей постоянно живет на фабрике? – спросил ворчун.
   – Можно разместить двенадцать человек, но обычно бывает человек пять-восемь. Чтобы за всем здесь следить, много народу не нужно. Я так слышал, тут все полностью автоматизировано.
   – А что вы еще слышали?
   – Да не то чтобы очень много, – откликнулся пилот. – Они такую секретность развели вокруг этого места… Я, к примеру, ни разу не бывал там, внутри.
   – Хорошо, – сказал ворчун. – Проследим, чтобы и дальше все продолжалось в том же духе.
   Пилот повернул штурвал, вертолет завис на месте и начал снижаться.
   Я открыл пластиковую дверцу кабины и покинул машину. Воздух снаружи был раскален, как в духовке. От внезапной жары у меня даже перехватило дыхание.
   – Это еще ерунда! – крикнул пилот, перекрывая шум мотора и свист лопастей винта. – Сейчас тут почти зима! Не больше ста пяти градусов.^[7]
   – Отлично! – сказал я, вдыхая раскаленный воздух.
   Я забрался в салон, чтобы достать свою дорожную сумку и ноутбук. Они лежали под сиденьем застенчивого пиарщика.
   – Мне надо пописать, – заявил ворчун, отстегивая ремень безопасности.
   – Дэйв… – проронил пиарщик с портфелем, предупреждая его о чем-то.
   – Черт, делов-то всего на пару минут.
   – Дэйв… – Робкий посмотрел на меня, потом произнес, понизив голос:
   – Они же сказали, что нам нельзя выходить из вертолета, помнишь?
   – Ну да. Но я не могу терпеть еще час. И, в конце концов, какая разница? – Он указал рукой на пустыню: – Тут же на миллион миль вокруг ни черта нет.
   – Но, Дэйв…
   – Ребята, вы меня достали. Я все равно выйду и пописаю, – он поднялся и двинулся к двери.
   О чем они еще разговаривали, я не услышал, потому что уже снял наушники. Ворчун выбрался наружу. Я подхватил свои сумки и пошел от вертолета, пригибаясь под лопастями. Крутящиеся лопасти отбрасывали мелькающие тени на бетонную посадочную площадку. Когда я дошел до края площадки, бетон закончился. Дальше была только утоптанная тропинка, которая тянулась к белой бетонной коробке энергостанции, в пятидесяти ярдах отсюда. Меня никто не встречал. Вокруг вообще не было видно ни одного человека.
   Оглянувшись, я увидел, как толстяк застегнул брюки и забрался обратно в вертолет. Пилот закрыл дверцу и поднял машину в воздух, помахав мне рукой на прощание. Я помахал в ответ и пригнулся, заслоняясь от тучи песка, поднятой лопастями вертолета. Вертолет один раз облетел по кругу весь производственный комплекс и полетел на запад. Шум мотора затих вдали.
   В пустыне было тихо, не считая гудения электрических проводов в нескольких сотнях метров от меня. Ветер трепал мою рубашку и брюки. Я медленно повернулся и огляделся, не зная, что делать дальше. Из головы не шли слова стеснительного пиарщика: «Они сказали, что нам нельзя выходить из вертолета, помнишь?»
   – Эй! Эй, ты!
   Я оглянулся. В белой бетонной коробке энергостанции открылась дверь. Оттуда выглядывал какой-то человек. Он крикнул:
   – Ты – Джек Форман?
   – Да, – кивнул я.
   – Ну так какого черта ты там околачиваешься? Ждешь особого приглашения? Заходи скорее внутрь, черт тебя побери!
   И он снова захлопнул дверь.
   Вот так меня встретили на производственном комплексе компании «Ксимос». Я подхватил свои сумки и побрел по тропинке к зданию энергостанции.
   Все всегда происходит совсем не так, как ты того ожидаешь.
   Я вошел в маленькую комнату, три стены которой были темно-серого цвета. Обиты стены были каким-то гладким материалом, наподобие «формики». Я обратил на них внимание, пока мои глаза привыкали к относительной темноте. Потом я увидел четвертую стену, напротив, – она была целиком сделана из стекла, а за ней было еще одно маленькое помещение и еще одна стеклянная стена. На стеклянных стенках имелись складные металлические ручки с площадками-уплотнителями. Примерно такую картину можно увидеть в каком-нибудь банковском хранилище..
   За второй стеклянной стеной я увидел дородного мужчину в голубых брюках и черной спецовке с логотипом «Ксимоса» на кармане. Это явно был инженер техобслуживания фабрики. Он помахал мне рукой.
   – Это просто воздушный шлюз. Двери автоматические. Проходи вперед.
   Я подошел, и ближняя стеклянная дверь с шипением открылась. Загорелся красный свет. Я увидел, что в маленькой комнатке между дверями в пол, потолок и обе стены встроены металлические решетки. Я остановился в нерешительности.
   – Похоже на гребаный тостер, правда? – сказал верзила и улыбнулся. Нескольких зубов у него не хватало. – Не бойся, тебя только слегка обдует. Давай иди уже.
   Я вошел в стеклянную комнатку и поставил сумки на пол.
   – Нет, нет. Подними сумки.
   Я поднял сумки. Дверь у меня за спиной сразу же закрылась. Металлические рукоятки раздвинулись, уплотнительные площадки прижались к стенкам. Я почувствовал легкий дискомфорт в ушах, когда в камере поменялось давление. Инженер сказал:
   – Ты, наверное, лучше закрой глаза.
   Я закрыл глаза, и сразу же в меня со всех сторон ударили тонкие струйки холодной жидкости. Вся одежда моментально промокла. Жидкость имела резкий запах, похожий на запах ацетона или средства для снятия лака. Я быстро продрог. Жидкость была очень холодной.
   Потом сверху ударил мощный поток воздуха, с ревом, подобным реву урагана. Мне пришлось напрячься всем телом, чтобы устоять на ногах. Одежда облепила тело. Поток воздуха усилился, я с трудом удерживал сумки в руках. Потом ветер на мгновение прекратился, и второй поток воздуха хлынул снизу, из пола. Я немного растерялся, но это продолжалось всего несколько секунд. Потом зашипели вакуумные насосы, и давление в камере резко упало. У меня заболело в ушах, как при спуске самолета. Потом стало тихо.
   Инженер сказал:
   – Все, можешь выходить.
   Я открыл глаза. Жидкость, которой меня облили, испарилась, одежда высохла. Дверь впереди меня с шипением открылась. Я вышел из камеры. Инженер оценивающе осмотрел меня.
   – Нормально себя чувствуешь?
   – Вроде бы да.
   – Нигде не чешется?
   – Нет…
   – Хорошо. Тут у некоторых обнаружилась аллергия на раствор. Но это обязательная процедура, для чистоты.
   Я кивнул. Очевидно, такая обработка удаляла пыль и всевозможные загрязнения. Жидкость, которой меня поливали, была очень летучей и испарялась при комнатной температуре – она смыла все микрочастицы с моего тела и одежды. А потоки воздуха и вакуумная обработка довершили очистку. Процедура отделила от тела и сдула все налипшие частицы.
   – Я – Винс Рейнолдс, – представился инженер, но руки мне не подал.
   – Зови меня Винс. А ты – Джек?
   Я ответил, что да.
   – Отлично, Джек. Тебя уже ждут, так что давай поскорее начнем. Приходится принимать меры предосторожности, потому что у нас тут мощные магнитные поля – больше тридцати трех тесла, так что… – Он достал картонную коробку. – Часы лучше оставить здесь.
   Я снял часы и положил в коробку.
   – И ремень.
   Я вытащил брючный ремень и тоже положил в коробку.
   – Какие-нибудь украшения? Браслеты? Цепочки? Сережки? Значки и медали?
   – Ничего такого у меня нет.
   – А как насчет металла в твоем теле? Старые раны, пули, шрапнель? Нету? Какие-нибудь скобы на переломанных костях, накладки на коленные или бедренные суставы? Нет? Искусственные клапаны, искусственные суставы, сосудистые насосы или импланты?
   Я сказал, что ничего из перечисленного у меня нет.
   – Ну, ты еще молодой, – сказал он. – Теперь поглядим, что у тебя в сумке.
   Он попросил меня вынуть и разложить на столе все содержимое дорожной сумки, чтобы все это просмотреть. У меня было там немало всего металлического: еще один ремень с металлической пряжкой, щипчики для ногтей, банка крема для бритья, бритва и запасные лезвия, карманный ножик, синие джинсы с металлическими заклепками…
   Техник забрал ремень и ножик, все остальное не тронул.
   – Можешь складывать обратно. Только уговор – сумку оставишь в жилом комплексе, а дальше не понесешь. Идет? Там на выходе есть дверь, и включается сигнал тревоги, если пытаешься пронести через нее что-нибудь металлическое. Только сделай мне одолжение, не включай этот сигнал, ладно? Потому что тогда в целях безопасности все магниты отключаются, а чтобы их обратно включить, уходит минуты две, не меньше. Техники сходят с ума от этого, особенно если у них как раз идет процесс. Вся работа – насмарку, понимаешь?