Крайтон Майкл. Вынужденная мера

   Я знал это место. Восточный край мыса. Машины братьев почти нависали над водой. Джей Ди вылез из «порше» и что-то говорил Питеру. После нескольких минут довольно ожесточенных препирательств Питер снова сел за руль и подогнал «мерседес» к самому краю обрыва, передние колеса были в нескольких дюймах от пропасти. Потом он опять вылез из машины и вернулся к Джей Ди, который открыл багажник «порше» и вытащил из него канистру бензина. Вдвоем братья вылили её содержимое в салон «мерседеса».
   Я услышал тихий щелчок. Уилсон делал снимки.
   — Тут слишком темно, — заметил я.
   — У меня «трикс», две тысячи четыреста единиц. Если правильно проявить, все будет в порядке. Я знаю одну хорошую фотолабораторию.
   Джей Ди тем временем спрятал канистру в багажник, запустил мотор и развернул машину носом к дороге.
   — Готовятся дать деру, — сказал Уилсон. — Все просто прекрасно.
   Окликнув Питера, Джей Ди вылез из «порше», подошел к брату, и я увидел, как вспыхнула спичка. Мгновение спустя салон «мерседеса» охватило пламя.
   Братья бросились к багажнику машины и навалились на него всем своим весом. «Мерседес» пополз вперед, потом покатился быстрее и, наконец, устремился вниз по песчаному откосу. Питер и Джей Ди замерли, глядя ему вслед. Достигнув подножия обрыва, машина, должно быть, взорвалась: мы услышали громкий хлопок и увидели красную вспышку.
   Братья бросились к «порше» и быстро покатили прочь, проехав мимо нас.
   — Скорее! — вскричал Уилсон и опрометью припустил к обрыву. Внизу, у самой кромки воды, пылал искореженный остов «мерседеса».
   Уилсон сделал ещё несколько снимков, спрятал фотоаппарат в карман и с широкой улыбкой повернулся ко мне.
   — Мой мальчик, — объявил он, — считайте, что дело мы выиграли.

9

   Я свернул с шоссе у съезда на Когассет.
   — Эй, куда это вы? — спросил Уилсон.
   — К Рэндэллу.
   — Сейчас?
   — Да.
   — Вы с ума сошли? После всего, что мы видели?
   — Я потащился сюда, чтобы снять с крючка Арта ли, — сказал я. — И твердо намерен сделать это.
   — Но не теперь же! — воскликнул адвокат. — Не после всего случившегося! — Он похлопал по фотоаппарату. — Теперь можно смело идти в суд. У нас есть просто железное дело. Беспроигрышное дело. Наши позиции неуязвимы.
   Я покачал головой.
   — Да послушайте же, — принялся увещевать меня Уилсон. — Можно сбить с толку свидетеля. Доказать, что он не заслуживает доверия. Но с фотографией такой номер не пройдет. Можете считать, что мы схватили их за яйца.
   — Нет, — отрезал я.
   Уилсон вздохнул.
   — Я собирался блефовать, — сказал он. — Хотел явиться к ним и взять на пушку. Настращать, заставить думать, что у нас есть улики против них. Но теперь все изменилось. Теперь у нас действительно есть улики. У нас есть все, что нужно для победы.
   — Я сам с ними поговорю, если вы не хотите.
   — Да вы все испортите, Берри.
   — Я заставлю их отозвать жалобу.
   — Нет, Берри, вы все загубите. Они только что подставились. И, если поймут, что попались, то займут жесткую позицию.
   — Тогда мы выложим им все, что знаем.
   — А в суд с чем пойдем? Мы же растратим все боеприпасы.
   — Меня это не волнует. Я не собираюсь идти в суд.
   Уилсон почесал свой шрам, провел пальцем по шее и спросил меня:
   — Вы что, не хотите выиграть дело?
   — Хочу, — ответил я. — Но без борьбы.
   — Борьбы не избежать. Как ни крути, а драться придется. Поверьте моему слову.
   Я свернул на дорогу, которая вела к дому Рэндэллов.
   — Вы это не мне, а им скажите.
   — Вы совершаете большую ошибку.
   — Возможно, — ответил я. — Хотя вряд ли.
   Мы поднялись на крыльцо и позвонили в дверь.
   Дворецкий с большой неохотой провел нас в гостиную — огромную комнату со здоровенным камином, в котором пылал огонь. Перед очагом сидела облаченная в пижаму миссис Рэндэлл и оба братца, Питер и Джей Ди, с бокалами бренди в руках.
   Дворецкий застыл на пороге и объявил:
   — Доктор Берри и мистер Уилсон, сэр. Господа утверждают, что вы их ждете.
   Завидев нас, Джей Ди нахмурился. Питер откинулся в кресле, по лицу его пробежала едва заметная улыбка. Миссис Рэндэлл, похоже, откровенно забавлялась этим зрелищем.
   — Что вам угодно? — спросил Джей Ди.
   Я решил доверить ведение переговоров Уилсону. Он коротко кивнул и сказал:
   — Полагаю, доктор Рэндэлл, вы знакомы с доктором Берри. Я — Джордж Уилсон, защитник доктора Ли.
   — Как это мило, — отозвался Джей Ди, взглянув на часы. — Но скоро полночь, и я отдыхаю в кругу семьи. До начала суда мне нечего вам сказать, поэтому, если вы будете так любезны…
   — Извините, сэр, — перебил его Уилсон, — но мы проделали долгий путь, чтобы встретиться с вами. Ехали аж от самого мыса.
   Джей Ди моргнул, и его лицо окаменело. Питер закашлялся, подавляя смех. А миссис Рэндэлл спросила:
   — И чем же вы занимались на мысу?
   — Любовались фейерверком, — безмятежно ответил Уилсон.
   — Фейерверком?
   — Именно так, — Уилсон повернулся к Джей Ди. — Мы тоже не отказались бы от бренди, — заявил он. — А потом можно и поболтать.
   На сей раз Питер не удержался и прыснул. Джей Ди метнул на брата суровый взгляд, затем позвонил, вызывая дворецкого.
   — Принесите две порции бренди, Герберт, — попросил он и, когда дворецкий повернулся, добавил: — В маленьких бокалах. Господа скоро уходят.
   Отдав это распоряжение, хозяин дома обратился к своей супруге:
   — Если не возражаешь, дорогая…
   Миссис Рэндэлл кивнула и вышла из комнаты.
   — Прошу садиться, господа.
   — Ничего, мы постоим, — ответил Уилсон. Дворецкий принес две хрустальных рюмки, Уилсон поднял свою повыше и проговорил: — Ваше здоровье, господа.
   — Благодарю, — холодно отозвался Джей Ди. — Итак, с чем пожаловали?
   — У нас к вам небольшое дельце юридического свойства, — сообщил ему Уилсон. — Вероятно, вы захотите пересмотреть свои обвинения в адрес доктора Ли.
   — Пересмотреть?
   — Именно так я и сказал.
   — А что тут пересматривать?
   Уилсон пригубил бокал.
   — Так-таки и нечего?
   — Разумеется.
   — Мы думаем, — продолжал Уилсон, — что ваша супруга просто ослышалась, и доктор Ли не делал аборт Карен Рэндэлл. Мы полагаем также, что Питер Рэндэлл ошибся, когда заявил в полицию об угоне своего автомобиля. Или мистер Рэндэлл ещё не подал заявление?
   — Ни моя жена, ни мой брат не ошиблись, — ответил Джей Ди.
   Питер снова прыснул и закурил сигару.
   — Я что-то не так сказал, Питер? — спросил его Джей Ди.
   — Нет, все верно, — Питер отпил глоток бренди и запыхтел сигарой.
   — Господа, — обратился к нам Джей Ди, — вы отнимаете у нас время. Никто не ошибся и никто не намерен ничего пересматривать.
   — В таком случае, — вкрадчиво проговорил Уилсон, — дело должно рассматриваться в суде.
   — Именно так, — согласился Рэндэлл, сопроводив свои слова кивком.
   — А суд пожелает узнать, как вы провели сегодняшний вечер.
   — Возможно. Но миссис Рэндэлл заявит, что мы весь вечер играли в шахматы, — Джей Ди указал на шахматный столик в углу..
   — И кто же выиграл? — с тусклой улыбкой осведомился Уилсон.
   — Господи, разумеется, я, — впервые подал голос Питер. И снова хихикнул.
   — А каким ходом?
   — Слоном и конем, — усмехнувшись, ответил Питер. — Мой брат — бездарный шахматист. Как его ни учи, все без толку.
   — Питер, сейчас не время для шуток.
   — Ты не умеешь проигрывать, брат.
   — Замолчи!
   Питер оборвал смех, сложил руки на пышном животе и погрузился в молчание.
   Джей Ди Рэндэлл выждал несколько секунд, вслушиваясь в тишину, а затем спросил нас:
   — Что-нибудь еще, господа?
   — Сукин вы сын! — напустился я на Уилсона. — Вы все испортили!
   — Я сделал все, что мог.
   — Вы разозлили его. Теперь-то уж он точно пойдет в суд.
   — Я сделал все, что мог.
   — Это было глупейшее… бездарнейшее…
   — Полегче, — бросил Уилсон, почесывая свой шрам.
   — Вы могли настращать его. Сказать им, чем кончится дело. Объяснить, как объяснили мне в баре. Вы могли заявить им, что сделали снимки…
   — Это было бессмысленно.
   — Как знать.
   — Они полны решимости довести дело до суда. У них…
   — Да, — воскликнул я. — Благодаря вам! Надутый самодовольный индюк, вот вы кто! Явились к ним с жалкими угрозами, словно шпана, потребовали бренди. Хороши, нечего сказать.
   — Я пытался их убедить, — ответил Уилсон.
   — Не мелите чепухи.
   Он пожал плечами.
   — Я вам скажу, чего вы добились, Уилсон, — продолжал я. — Вы подзадорили их и заставили пойти в суд, потому что суд нужен вам. Вам необходима арена, чтобы показать себя во всей красе, сделать себе имя, заслужить славу крутого и энергичного законника. Мы оба знаем, что, независимо от итогов судебного разбирательства, Арт Ли проиграет. Он потеряет свое доброе имя, потеряет пациенток, возможно, даже лицензию на врачебную практику. Если дело дойдет до суда, проиграют и Рэндэллы. Домыслы, полуправда, грязные намеки — этого достаточно, чтобы очернить и уничтожить их. В выигрыше останется только один человек.
   — Ну-ну, продолжайте.
   — Это будете вы, Уилсон. Суд станет вашим звездным часом.
   — Вы так думаете? — он начинал сердиться. Похоже, я задел его за живое.
   — Это так и есть.
   — Вы слышали, что говорил Джей Ди? Слышали, какую чепуху он молол?
   — Вы могли бы заставить его выслушать нас.
   — Нет, не мог, — возразил Уилсон. — А вот в суде ему придется нас слушать. — Он откинулся в кресле и несколько секунд молча смотрел на дорогу, вспоминая события сегодняшнего вечера. — Вы меня удивляете, Берри. Вроде бы, ученый человек и должны уметь непредвзято оценивать имеющиеся сведения. Сегодня вы получили чертову уйму доказательств виновности Питера Рэндэлла и, тем не менее, по-прежнему поете заупокой.
   — По-вашему, он вел себя как человек, который в чем-то виновен?
   — Он неплохой актер.
   — Отвечайте на вопрос.
   — Я и отвечаю.
   — Значит, вы убеждены в его виновности?
   — Совершенно верно, — сказал Уилсон. — И смогу убедить присяжных.
   — А если вы заблуждаетесь?
   — Что ж, тогда остается лишь сожалеть. Как мы сожалеем о том, что миссис Рэндэлл заблуждалась насчет доктора Ли.
   — Вы придумываете отговорки.
   — Неужели? — Уилсон покачал головой. — Нет, приятель, отговорки — ваш удел. Это вы корчите из себя ревнителя чистоты белого халата и приверженца традиций, это вы участвуете в заговоре молчания. Хотите, чтобы все было шито-крыто, тонко и дипломатично. И чтобы никто не обиделся.
   — А разве так — не лучше? — сердито спросил я. — В конце концов, обязанность защитника — добиваться для своего клиента наилучшего исхода.
   — Обязанность защитника — выигрывать дела.
   — Арт Ли — человек. У него есть семья, есть какие-то виды на будущее, есть желания и устремления. Ваша задача — помочь ему добиться цели, а не устраивать судебный спектакль, чтобы самому прославиться.
   — Ваша беда в том, что вы — типичный эскулап. Вы не можете поверить, что один из ваших продался. Вы предпочли бы видеть под судом медсестру или бывшего армейского санитара. Или милую бабусю-повитуху. Но только не врача.
   — Я хотел бы видеть под судом виновного и никого другого, — ответил я.
   — Что ж, вы знаете, кто виновник, — сообщил мне Уилсон. — Прекрасно знаете.
   Высадив Уилсона, я поехал домой и налил себе водки с капелькой воды. Время перевалило за полночь, и дом был окутан безмолвием.
   Потягивая напиток, я размышлял о том, чему стал свидетелем. Уилсон был прав: все указывало на Питера Рэндэлла. Кровь в его машине. Поджог. Галлона бензина и спички более чем достаточно для уничтожения любых улик, и теперь Питер чист, точнее, был бы чист, не поймай мы его с поличным.
   Уилсон был прав и в другом: все фрагменты складывались в осмысленную картину. Анджела и Бабблз не лгали, сказав, что не видели Карен: в тот вечер она отправилась к Питеру Рэндэллу. И Питер напортачил. Карен вернулась домой и начала истекать кровью, о чем и сообщила миссис Рэндэлл, которая отвезла её в больницу на своей машине. Не зная, что поставленный в приемном покое диагноз не требует обращения в полицию, и стремясь уберечь семью от скандала, миссис Рэндэлл обвинила в случившемся единственного знакомого ей подпольного акушера. Арта Ли. Но опередила события, и в итоге все пошло наперекосяк.
   Да, так оно и было. Все верно. Все, кроме исходной посылки. Питер Рэндэлл лечил Карен много лет и знал, что она истеричка. Поэтому он не мог сделать аборт без предварительных анализов. Он знал, что Карен жаловалась на зрение, а это могло означать опухоль на гипофизе, симптомы которой похожи на признаки беременности. Нет, Питер не стал бы выскабливать её без обследования.
   По-видимому, он направил Карен к Арту Ли. Зачем? Если бы он хотел, чтобы Карен выскоблили, что мешало ему самому сделать это?
   Питер уже дважды прерывал беременности Карен, и все обошлось. С чего бы вдруг ему портачить? Как вообще он мог допустить столь серьезную ошибку?
   Нет, это просто чепуха.
   И тут мне вспомнились слова Питерсона: «Вы, врачи, горой друг за дружку стоите». Кажется, он выразился именно так. Наверное, и он, и Уилсон правы: я просто не хотел признавать, что Питер виновен. Потому что он — врач. А ещё потому, что я расположен к нему. И, несмотря на веские улики, продолжаю верить в его невиновность.
   Я вздохнул и осушил стакан. Сегодня ночью я видел нечто очень важное, нечто предосудительное и оттого старательно скрываемое. Видел, никуда не денешься. Такое не спишешь на случайность или совпадение. Этому необходимо найти объяснение.
   А самое логичное объяснение возвращает нас к первоначальному выводу: аборт сделал Питер Рэндэлл.

ЧЕТВЕРГ 13 ОКТЯБРЯ

1

   Проснулся я в жутком состоянии. Ощущение было такое, словно меня загнали в клетку, заперли в какой-то ловушке. Мне совсем не нравилось то, что творилось вокруг, и я не видел способа положить этому конец. Противнее всего было то, что я не знал, как мне совладать с Уилсоном. Доказать невиновность Арта Ли было чертовски трудно. И уж совсем невозможно было доказать, что Питер Рэндэлл тоже ни в чем не виноват.
   Джудит взглянула на меня.
   — Ты сердишься? — спросила она.
   Я только фыркнул в ответ и отправился в душ.
   — Узнал что-нибудь? — спросила меня жена чуть погодя.
   — Да, узнал. Уилсон хочет повесить это дело на Питера Рэндэлла.
   Джудит усмехнулась.
   — На старого весельчака Питера?
   — На старого весельчака Питера.
   — Он собрал улики?
   — Да.
   — Ну и хорошо, — сказала Джудит.
   — Нет, — ответил я. — Ничего хорошего.
   Закрыв воду, я вылез из ванны и потянулся за полотенцем.
   — Мне не верится, что это дело рук Питера.
   — Какой ты сердобольный.
   Я покачал головой.
   — Суть не в этом. Что проку, если в тюрьму сядет ещё один невинный человек?
   — Так им и надо, — рассудила Джудит.
   — Кому?
   — Рэндэллам.
   — Но это несправедливо.
   — Тебе хорошо говорить. Ты всегда сможешь спрятаться за мелочами. А я три дня провела с Бетти Ли.
   — Я знаю, что тебе было нелегко…
   — Я не о себе, а о Бетти. Или ты забыл вчерашний вечер?
   — Нет, — ответил я, подумав про себя, что вчера вечером и началась вся эта неразбериха. Началась с моего звонка Уилсону.
   — Бетти пришлось пережить кошмар наяву, — продолжала Джудит. — В этом повинны Рэндэллы, и им нет прощения. Так пусть посидят в яме, которую рыли для другого, почувствуют, каково это.
   — Но если Питер невиновен…
   — Питер очень забавен, — оборвала меня Джудит. — Но это не снимает с него вины.
   — И не дает оснований вешать на него всех собак.
   — Меня больше не интересует, кто виноват. Я просто хочу, чтобы все это кончилось и Арт вышел на свободу.
   — Да, — сказал я. — Понимаю твои чувства.
   Бреясь, я разглядывал свое отражение в зеркале. Вполне заурядная физиономия, чуть-чуть тяжеловатая в скулах. Глаза маленькие, шевелюра редеет. Лицо как лицо. Очутившись в центре событий, я испытывал странное чувство. Вот уже четвертые сутки вокруг меня творилось черт-те что, и я мог повлиять на судьбы по меньшей мере полудюжины людей. Но едва ли годился на ту роль, которую был вынужден играть.
   Я приступил к одеванию, размышляя по ходу дела, чем займусь утром. А заодно и о том, действительно ли все вертится вокруг меня. А может, я брожу на задворках, раскапывая второстепенные факты? Может, никто ещё не постиг сути дела?
   Итак, я снова попытаюсь спасти Питера.
   А почему нет? В конце концов, чем он хуже других?
   В этот миг мне впервые подумалось, что Питер заслуживает спасения ничуть не меньше, чем Арт. Оба мужчины, оба — врачи, уважаемые, интересные люди, немножко бунтари. Если вдуматься, не так-то просто сделать выбор в пользу одного из них. Питер — весельчак, Арт — насмешник. Питер толстый, Арт тощий. Вот и вся разница.
   Считай, почти никакой.
   Я натянул пиджак и попытался выкинуть из головы всю эту чепуху. Слава богу, что я не судья и мне не придется распутывать этот клубок на людях.
   Зазвонил телефон, но я не стал снимать трубку. Мгновение спустя Джудит крикнула:
   — Это тебя!
   — Алло? — буркнул я.
   И услышал хорошо знакомый зычный глас:
   — Джон? Это Питер. Хотел пригласить вас на обед.
   — С чего это вдруг? — спросил я.
   — Надо бы познакомить вас с моим алиби. Тем самым, которого нет.
   — Что вы имеете в виду?
   — Так как? В полпервого устроит?
   — Хорошо, до встречи, — ответил я.

2

   Питер Рэндэлл жил к западу от Ньютона, в новом особняке, небольшом, но прекрасно обставленном: кресла от Брюэра, кушетка работы Якобсена, кофейный столик из мастерской Рахмана. Прилизанный модерн. Его обладатель встретил меня у двери с бокалом в руке.
   — Входите, Джон, — пригласил он и повел меня в гостиную. — Что будете пить?
   — Спасибо, ничего.
   — А по-моему, вам не помешало бы, — сказал Питер. — Виски?
   — Со льдом.
   — Присаживайтесь. — Он отправился на кухню, и до меня донеслось позвякивание ледышек. — Как провели утро?
   — В размышлениях, — ответил я.
   — О чем?
   — Обо всем понемногу.
   — Можете не рассказывать, если не хотите, — разрешил Питер, протягивая мне бокал.
   — Вы догадались, что Уилсон фотографировал?
   — Я это подозревал. Честолюбивый мальчик.
   — Воистину, — согласился я.
   — И теперь я попал в переплет?
   — Похоже на то.
   С минуту Питер молча разглядывал меня, потом спросил:
   — Ну, а ваше мнение?
   — Я уже не знаю, что и думать.
   — Известно ли вам, что я делаю аборты?
   — Да.
   — И выскабливал Карен.
   — Дважды, — сказал я.
   Питер откинулся в кресле. Его округлые телеса выглядели весьма нелепо в этом изобилующем острыми углами изделии прославленного мебельщика.
   — Трижды, если уж быть точным, — поправил он меня.
   — Значит, это вы…
   — Нет-нет. Последний раз это было в июне.
   — А первый?
   — Когда ей исполнилось пятнадцать, — Питер вздохнул. — Понимаете, Джон, я не безгрешен. Одна из моих ошибок заключалась в том, что я пытался приглядывать за Карен. Отец не обращал на неё ни малейшего внимания, а я… я был любящим дядюшкой милой девочки. Растерянной и неприкаянной, но милой. Вот я и сделал ей первый аборт. Иногда я выскабливал и других пациенток. Вы ошеломлены?
   — Нет, — ответил я.
   — Это хорошо. Но Карен беременела снова и снова. Трижды за три года. Прямо напасть какая-то. В её возрасте этого делать нельзя. Я бы сказал, что это была патология. В конце концов я решил, что, если она забеременеет в четвертый раз, пусть рожает.
   — Зачем?
   — Для меня было совершенно очевидно, что Карен приятно состояние беременности, что она жаждет родить ребенка вне брака, чтобы испытать позор и все тяготы греховного материнства. Поэтому в четвертый раз я ей отказал.
   — Вы уверены, что она была беременна?
   — Нет, — ответил Питер. — И причины моих сомнений вам известны. Эти жалобы на зрение. Поневоле задумаешься о расстройстве деятельности гипофиза. Я хотел провести анализы, но Карен отказалась. Ей хотелось только одного — аборта. И, когда я отказал, она разозлилась.
   — И вы направили её к доктору Ли.
   — Именно так, — подтвердил Питер.
   — А доктор Ли сделал аборт.
   Питер покачал головой.
   — Нет, Арт не дурак. Он непременно провел бы предварительное обследование. Кроме того, Карен утверждала, что она на пятом месяце, и уже в силу одного этого обстоятельства Арт не стал бы выскабливать её.
   — И вы тоже этого не делали?
   — Нет, не делал. Вы мне верите?
   — Хотел бы верить.
   — Но пока не можете.
   Я передернул плечами.
   — Вы сожгли свою машину. И в ней была кровь.
   — Да, — ответил Питер. — Кровь Карен.
   — Как же это произошло?
   — Я одолжил Карен машину на выходные. Тогда я ещё не знал, что она задумала.
   — Вы хотите сказать, что она отправилась на аборт в вашей машине, а потом, истекая кровью, приехала домой, после чего пересела в желтый «порше».
   — Не совсем так, — ответил Питер. — Но тут есть человек, который все вам объяснит гораздо лучше, чем я. Дорогая, иди сюда! — Он улыбнулся мне. — Вот мое алиби, любуйтесь.
   В комнату вошла миссис Рэндэлл — напряженная, строгая и очень соблазнительная. Она опустилась в кресло рядом с Питером.
   — Теперь вы понимаете, как я запутался, — сказал он мне.
   — Воскресная ночь? — спросил я.
   — Боюсь, что да.
   — Должно быть, это нелегко. Но, с другой стороны, весьма удобно.
   — В каком-то смысле, — ответил Питер, похлопав миссис Рэндэлл по руке, и тяжело поднялся с кресла. — Хотя я не употребил бы ни одно из этих определений.
   — Вы провели с ней всю ночь с воскресенья на понедельник?
   Питер подлил себе виски.
   — Да.
   — И чем же вы занимались?
   — Занимались? — переспросил он. — Тем, о чем я предпочел бы не рассказывать под присягой.
   — С женой родного брата?
   Питер подмигнул миссис Рэндэлл.
   — Ты действительно жена моего брата?
   — Ходят такие слухи, — ответила она. — Но я им не верю.
   — Как вы уже догадались, я посвящаю вас в сугубо личные, семейные дела, — сказал Питер.
   — Да, уж куда семейнее.
   — Вы нас осуждаете?
   — Наоборот, я просто очарован.
   — Джошуа — дурак, — продолжал Питер. — Вы и сами это знаете. И Уилсон тоже знает, иначе вчера он не был бы так самоуверен. Но, к несчастью, Джошуа женился на Эвелин.
   — Увы, — вставила миссис Рэндэлл.
   — И теперь мы вконец запутались, — Питер снова уселся в кресло. — Она не может развестись с моим братцем и выйти за меня. Это совершенно немыслимо. Вот мы и вынуждены жить так, как живем.
   — Вероятно, это нелегко.
   — Да не так уж, чтобы очень, — ответил Питер. — Джошуа прямо сгорает на работе, часто орудует скальпелем до глубокой ночи. А Эвелин посещает множество клубов и выполняет массу общественных поручений.
   — Рано или поздно он все равно узнает.
   — А он уже знает, — сообщил мне Питер.
   Должно быть, я не смог скрыть изумление. Питер поспешно добавил:
   — Разумеется, лишь на уровне подкорки. На сознательном уровне Джей Ди вообще ни бельмеса не знает. Но где-то в потаенных уголках его мозга свербит мысль о том, что молодая жена, если не уделять ей достаточного внимания, начнет искать радостей на стороне.
   Я повернулся к миссис Рэндэлл.
   — Вы могли бы заявить под присягой, что той ночью Питер был с вами?
   — Только если бы была вынуждена сделать это.
   — Уилсон заставит. Он жаждет этого суда.
   — Я знаю, — ответила Эвелин.
   — Зачем вы обвинили Арта Ли?
   Она посмотрела на Питера.
   — Эвелин хотела защитить меня, — пояснил он.
   — И Арт оказался единственным знакомым ей подпольным акушером?
   — Да, — подтвердила миссис Рэндэлл.
   — Он делал вам аборт?
   — В декабре прошлого года.
   — И хорошо выскоблил?
   Эвелин заерзала в кресле.
   — Беременность прервал, если вы это имеете в виду.
   — Да, это. Вы понимаете, что Арт никогда не стал бы впутывать вас?
   Она помолчала.
   — Я растерялась и струхнула. Сама толком не знала, что делаю.
   — Вы сажали Арта в лужу, вот что вы делали.
   — Да, — согласилась Эвелин. — Вот ведь как все обернулось.
   — Но теперь вы можете выручить его.
   — Как?
   — Отзовите обвинение.
   — Это не так-то просто, — вставил Питер.
   — Почему?
   — Вы сами все видели вчера вечером. Джей Ди рвется в бой, и теперь отступать поздно. Он видит добро и зло глазами хирурга. Для него существуют только день и ночь, черное и белое. Ни серого цвета, ни сумерек в его мире нет.
   — Как и рогоносцев, — добавил я.
   Питер рассмеялся.
   — Вполне возможно, что и вы такой же.
   Эвелин встала.
   — Обед через пять минут. Выпьете еще?
   — Да, пожалуй, — ответил я, покосившись на Питера.
   Когда Эвелин вышла, он сказал:
   — По-вашему я жестокое бессердечное животное, но на самом деле это не так. Все наломали черт-те сколько дров, и я хотел бы помочь исправить ошибки…
   — Никому не навредив.
   — По возможности. Увы, от моего братца помощи ждать не приходится. Стоило его жене обвинить доктора Ли, и он уверовал в это как в священное писание. Принял за чистую монету, ухватился как за последнюю соломинку. Теперь он ни за что не отступится.