Страница:
А затем рейхсминистр (собственно — сам фюрер) предлагал послать в Берлин Молотова «для дальнейшего выяснения вопросов, имеющих решающее значение для будущего наших народов и для обсуждения их в конкретной форме»…
После этого предполагался третий визит Риббентропа в Москву. Причем немцы считали разумным подключить к переговорам также представителей Японии и Италии…
У ПИСЬМА Сталину имелась, конечно же, предыстория… Риббентроп был вполне искренне убежден в разумности и даже неизбежности для Германии того или иного союза с Россией и уж — во всяком случае — бессмысленности войны с ней. В аусамте с ним соглашались многие, да и не только в аусамте…
Поэтому в конце августа, как раз после конфликта с Гитлером из-за своей неудавшейся отставки, Кейтель пришел к Риббентропу со своими сомнениями.
— Я боюсь войны с русскими прежде всего по чисто военным соображениям, — пояснил Кейтель. — У меня был с фюрером весьма нервный разговор по этому вопросу, но он был непреклонен… хотя, как я понял, окончательное решение он не принял…
Риббентроп подтверждающе кивнул головой, и Кейтель, этим подбодренный, предложил:
— Возможно, вы будете удачливее…
— Хорошо, господин фельдмаршал, я предприму у фюрера все возможное, дабы сохранить с нашей стороны хорошие отношения с Россией.
И Риббентроп предпринял… Разговор состоялся в новом, специально для Гитлера выстроенном корпусе Коричневого дома в Мюнхене…
Гитлер был возбужден, поскольку получил сведения о передвижениях войск на русской стороне…
— Это неспроста, Риббентроп! Мне сообщают и интересные вещи о намерениях русских на Балканах!
— Мой фюрер, ожидать нападения со стороны Сталина нельзя, — выделив последнее слово, возразил Риббентроп.
— Нет, я вообще начинаю думать, что Сталин заключал пакт, исходя из расчета длительной войны на Западе, для того чтобы потом продиктовать нам сначала экономические, а затем — и политические условия.
— Вам кто-то внушает ложные страхи…
— Страхи? А концентрация русских войск в Бессарабии? Мы ни при каких обстоятельствах не можем отказываться от румынской нефти, Риббентроп. Она для нас важна жизненно… А продвинься Россия здесь чуть дальше, и, ведя войну с Англией, мы будем полностью зависеть от доброй воли Сталина…
— Она у него имеется…
— Нет, мне надо нейтрализовать Россию надежно, то есть военной силой.
— Мой фюрер, Бисмарк предостерегал нас от превентивной войны, при которой Господь Бог не дает заглядывать в чужие карты…
— На Сталина влияют евреи…
— Не думаю… Однако нам надо прояснить наши отношения… И лучше всего это сделать в вашей личной встрече со Сталиным…
Гитлер внимательно всмотрелся в своего министра…
— Да, это было бы неплохо, — согласился он. — Мы ведь думали об этом весной… Но вряд ли Сталин сможет выехать из Москвы, а я — добраться до Москвы…
— Тогда, может быть, пригласим Молотова — в качестве ответа на мои визиты…
—Да, Риббентроп… Это мысль здравая… Нам надо определиться…
И Риббентроп сел писать проект письма…
А 17 октября Шуленбург вручил Молотову это письмо и стал ждать ответа…
Итак, Гитлер в Берлине дошел до высшей точки своих «русских» сомнений… Избавиться от них можно было, пожалуй, только одним путем — самому, лично посмотреть в глаза Сталину.
Или хотя бы — Молотову…
Глава 17
После этого предполагался третий визит Риббентропа в Москву. Причем немцы считали разумным подключить к переговорам также представителей Японии и Италии…
У ПИСЬМА Сталину имелась, конечно же, предыстория… Риббентроп был вполне искренне убежден в разумности и даже неизбежности для Германии того или иного союза с Россией и уж — во всяком случае — бессмысленности войны с ней. В аусамте с ним соглашались многие, да и не только в аусамте…
Поэтому в конце августа, как раз после конфликта с Гитлером из-за своей неудавшейся отставки, Кейтель пришел к Риббентропу со своими сомнениями.
— Я боюсь войны с русскими прежде всего по чисто военным соображениям, — пояснил Кейтель. — У меня был с фюрером весьма нервный разговор по этому вопросу, но он был непреклонен… хотя, как я понял, окончательное решение он не принял…
Риббентроп подтверждающе кивнул головой, и Кейтель, этим подбодренный, предложил:
— Возможно, вы будете удачливее…
— Хорошо, господин фельдмаршал, я предприму у фюрера все возможное, дабы сохранить с нашей стороны хорошие отношения с Россией.
И Риббентроп предпринял… Разговор состоялся в новом, специально для Гитлера выстроенном корпусе Коричневого дома в Мюнхене…
Гитлер был возбужден, поскольку получил сведения о передвижениях войск на русской стороне…
— Это неспроста, Риббентроп! Мне сообщают и интересные вещи о намерениях русских на Балканах!
— Мой фюрер, ожидать нападения со стороны Сталина нельзя, — выделив последнее слово, возразил Риббентроп.
— Нет, я вообще начинаю думать, что Сталин заключал пакт, исходя из расчета длительной войны на Западе, для того чтобы потом продиктовать нам сначала экономические, а затем — и политические условия.
— Вам кто-то внушает ложные страхи…
— Страхи? А концентрация русских войск в Бессарабии? Мы ни при каких обстоятельствах не можем отказываться от румынской нефти, Риббентроп. Она для нас важна жизненно… А продвинься Россия здесь чуть дальше, и, ведя войну с Англией, мы будем полностью зависеть от доброй воли Сталина…
— Она у него имеется…
— Нет, мне надо нейтрализовать Россию надежно, то есть военной силой.
— Мой фюрер, Бисмарк предостерегал нас от превентивной войны, при которой Господь Бог не дает заглядывать в чужие карты…
— На Сталина влияют евреи…
— Не думаю… Однако нам надо прояснить наши отношения… И лучше всего это сделать в вашей личной встрече со Сталиным…
Гитлер внимательно всмотрелся в своего министра…
— Да, это было бы неплохо, — согласился он. — Мы ведь думали об этом весной… Но вряд ли Сталин сможет выехать из Москвы, а я — добраться до Москвы…
— Тогда, может быть, пригласим Молотова — в качестве ответа на мои визиты…
—Да, Риббентроп… Это мысль здравая… Нам надо определиться…
И Риббентроп сел писать проект письма…
А 17 октября Шуленбург вручил Молотову это письмо и стал ждать ответа…
Итак, Гитлер в Берлине дошел до высшей точки своих «русских» сомнений… Избавиться от них можно было, пожалуй, только одним путем — самому, лично посмотреть в глаза Сталину.
Или хотя бы — Молотову…
Глава 17
Август — октябрь, время московское…
ОТДАВАЯ письмо Молотову, Шуленбург сказал:
— Я очень прошу вас как можно скорее принять приглашение в Берлин…
— Да, — признал Молотов, — не могу отрицать, что с ответным визитом я задолжал… Но конкретно мы будем говорить после того, как товарищ Сталин изучит это письмо…
Увы, к тому времени Москва задолжала Берлину не только визит наркома иностранных дел, но и еще кое-что…
Мы задолжали прежде всего понимание той простой вещи, что Германия — это по сути вторая держава мира. И при этом она — держава, которая вполне способна относиться к России, в том числе и Советской, с уважением.
Экономически Германия нуждалась в России как в источнике того сырья, которое Россия Германии вполне могла дать без ущерба для себя.
Политически Германия нуждалась в России для обеспечения тыла и исключения войны на два фронта.
Геополитически Германия могла видеть в России «континентальный» мост к сотрудничеству с Японией против англосаксов.
И никакая другая великая держава так не нуждалась в России, одновременно будучи нужной самой России…
Первой державой мира Золотой Интернационал сделал Соединенные Штаты… Но уже в силу своей родословной эта держава была враждебна России — с самого начала своего образования…
Россия была для нее врагом и потому, что Россия шла в мир иначе, чем США… Россия была врагом США и потому, что уже к началу XIX века сделала Берингово море фактически своим внутренним морем, имея — по выражению Ломоносова — Великого океана «оба концы».
Создав Русскую Америку, осваивая Аляску, Алеутские острова, колонии, тянущиеся к Верхней (тогда еще испанской) Калифорнии, задумываясь о русских Гавайях (тогда еще — Сандвичах), Россия создала базу для превращения Тихого океана если и не в «Русское озеро», то в такое океанское «Средиземноморье» XX века, где Россия имела бы ключевые позиции…
Причем Россия в XIX веке имела обширные владения по обе стороны Берингова пролива, а это предполагало контроль над всем Северным Ледовитым океаном…
Одного этого хватало для того, чтобы янки Россию, любую — царскую, советскую ненавидели… А ведь было еще много других причин — исторических, экономических, идеологических и политических…
Ненавидели в США и Германию — вторую помеху на пути янки и космополитов к власти над миром…
Но в Советском Союзе это понимали плохо как раз те, кому это надо было понимать до мелких деталей, — лидеры страны… В Москве чаще обращали внимание на ширму — Англию… А вот укротитель британского льва из виду ускользал… Как и подлинные хозяева того мирового политического «цирка», где подвизался этот укротитель с козлиной бородкой, в цилиндре и во фраке…
ЗАТО Сталин с недоверием поглядывал на рейх… И стремился обеспечить позиции СССР за счет выдвижения передовых рубежей как можно дальше на Запад…
Что ж, весна 40-го отодвинула в сторону финнов русскую северную границу, а лето 40-го года возвратило России на западе всю Прибалтику, на юге — Бессарабию и дало новое приобретение — Северную Буковину.
Все это было бы хорошо, однако новые южные территории — пусть Советский Союз на них и мог претендовать вполне обоснованно — приближали русских к румынской нефти…
А у фюрера от одного слова «Плоешти» начинался нервный тик… Война могла приобрести (да уже и приобретала) затяжной характер, а как вести ее без горючего? И где брать его, как не в Румынии?
А русские теперь могли Плоешти бомбить — об этом уже говорилось…
Подозрения Гитлера нам надо было рассеять во что бы то ни стало. Москва же, вместо того чтобы вести себя в «балканском» вопросе более чем осмотрительно, повела себя более чем неосмотрительно… И начала политику попыток сближения с Югославией и Болгарией.
А это Гитлера и нервировало, и настораживало…
Через полмесяца после июльского совещания в Бергхофе в Болгарию приехала советская футбольная команда «Спартак» с турне, растянувшимся с 6 по 17 августа. Московская печать тут же начала трезвонить о том, что это-де «символизирует спортивное сближение двух братских народов».
Возглавлял спортивную делегацию секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Романов, и 21 августа он рапортовал Молотову, что во время матчей симпатия болгарского населения к Советскому Союзу выражалась горячо и «ярко подчеркивалась»… Все, конечно, может быть — хотя во время международных спортивных мероприятий болельщики, как правило, горячо симпатизируют своим, а не гостям… Но пусть и так — эти симпатии болгар оборачивались недовольством немцев.
На сентябрь был запланирован ответный визит сборной Болгарии в СССР, и весь этот явно «политический» футбол был очень некстати…
Болгарские «верхи» были связаны с Германией весьма тесно — начиная с царя германского происхождения на болгарском престоле. Но Болгария соблюдала нейтралитет, дружественный все же немцам.
Со своей стороны Гитлер смотрел на Болгарию как на своего рода «подбрюшье» Плоешти. Да и был в том прав… Поэтому любые экивоки Москвы в сторону болгар Гитлера тоже радовать не могли…
Сталин же смотрел на Болгарию как на сухопутный мост к Проливам.
Царь Борис III и был бы рад иметь дело только с Берлином, но вынужден был считаться с действительно теплыми чувствами болгар к русским.
И действительно — не могли же из Москвы сказать болгарам: «Не любите нас»… Но очень уж поощрять эту любовь в тот момент стоило вряд ли… Ведь любовь масс не укрепляла наших позиций в том смысле, что даже полное включение Болгарии в сферу германской политики мало что меняло бы для нас — экономически Болгария и так была с Германией связана крепко.
И даже — более чем крепко! В 1939 году на Германию приходилось 67,8 процента болгарского экспорта и 65,5 процента болгарского импорта. На втором месте была Италия с 6,1 и 6,9 процента. На третьем, к слову, была Польша, чьи 3,8 и 5,7 процента в 1940 году плюсовались к Германии же…
Ну что нам в этих условиях было делать в Болгарии?
Однако летом 40-го года на улицах Софии продавалось 10 тысяч экземпляров «Известий» ежедневно. А этот официоз всегда был к немцам недружественен, и никакие смены главных редакторов — Бухарина на Таля и прочих — не могли устранить налет антигерманской провокации из деятельности сего занятного печатного органа…
Советский павильон на книжной ярмарке в Пловдиве был наиболее посещаемым. Между Одессой и Варной была открыта прямая линия…
В кинотеатрах Болгарии демонстрировалось двадцать шесть советских кинофильмов. А продукция густо еврейского советского кинематографа тоже лояльностью к немцам не отличалась… И британский консул в Варне с удовлетворением сообщал в Лондон, что показ наших фильмов на открытом воздухе на рыночной площади каждый вечер был гвоздем программы.
Но все это был психологический фон — хотя и не очень подходящий… Хуже было то, что не очень подходящей была и советская политика в Болгарии.
Например, мы были не прочь облагодетельствовать Болгарию в вопросе о Добрудже…
Добруджа — это область между нижним течением Дуная и Черным морем. После Русско-турецкой войны 1877—1978 годов Северная Добруджа была передана Румынии, а Южная вошла в состав Болгарского княжества.
После второй Балканской войны 1913 года Румыния захватила и Южную Добруджу, но в 1918 году союзница Германии Болгария вместе с немцами заняла ее, и по сепаратному Бухарестскому миру от 17 мая 1918 года Болгария получила Добруджу вновь, но уже в 1919 году потеряла ее по Нейискому «мирному» договору, как опять-таки союзница побежденной Германии.
В тот день, когда войска Южного фронта генерала Жукова переправлялись через Днестр в Бессарабию, болгарский посол в Берлине Драганов передал Риббентропу заявление о претензиях на Добруджу.
Москва же надеялась, что Борис обратится за содействием к ней… И даже поддержала требования «дружественной» Болгарии в свою очередь… И даже пошла дальше самой Болгарии, предлагая вернуть ей вообще всю Добруджу— что закрывало бы Румынии выход в Черное море…
Однако болгар более интересовал собственный выход к Эгейскому морю через Западную Фракию, которой Болгария лишилась по тому же Нейискому договору…
Итак, ничего реально в Болгарии — кроме аплодисментов «Парню из нашего города» на базарной площади в Варне — не приобретя, мы осенью 40-го года обеспечили себе «балканское» неудовольствие фюрера.
И не только по поводу Болгарии.
ВОЗВРАТИВ Бессарабию, мы получили контроль и над устьем Дуная…
Дунай — река европейская. Она начинается в Южной Германии, в Австрии на нем стоит Вена, в Венгрии — Будапешт, в Словакии — Братислава.
Дунай затекает и в Югославию, разделяет Румынию и Болгарию, а у Силистрии уходит в Румынию, чтобы впасть в Черное море тремя гирлами — южным Георгиевским (святого Георгия), средним Сулинским и Килийским…
По северному Килийскому гирлу, у начала которого стоял суворовский Измаил, теперь проходила советско-румынская граница… Причем только это гирло было судоходно для больших морских судов.
Режим Дуная всегда был предметом споров, а в 40-м году в Дунайскую комиссию вступил СССР — как вновь дунайская держава… Готовилась Дунайская конференция Германии, СССР, Италии и Румынии — она началась 28 октября, в день сильного землетрясения…
В тот же недобрый день Италия вторглась в Грецию…
Трясло и издавна существовавшую Дунайскую комиссию — в нее входила Италия, зато и речи не было о включении в новый состав Англии и Франции. Еще в конце мая, когда вермахт прижимал англичан к Дюнкерку, в Галаце в последний раз собиралась старая Дунайская комиссия, где вместе заседали представители Германии и Англии.
Теперь же все принципиально менялось. И англичане сразу же после начала Бухарестской конференции по Дунаю заявили Москве протест— мол, русские не соблюдают нейтралитет, блокируясь с Германией и недунайской Италией…
Заместитель Молотова — Вышинский встретился с Криппсом и вручил ему наш ответ… Вышинский был человеком жестким и умел постоять как за себя, так и за державу… Говорил он с Криппсом весьма холодно, но немцы-то об этом не знали…
В ноте же Молотова сообщалось:
«Образование Дунайской комиссии с участием СССР, а также государств, расположенных по Дунаю или близко к Дунаю, является восстановлением справедливости, нарушенной Версальским и другими договорами, в силу которых при руководящей роли Британского Правительства СССР был устранен из состава как Международной, так и Европейской Дунайских комиссий.
Дунайская Комиссия, естественно, должна быть составлена из представителей государств, расположенных по Дунаю или близко связанных с Дунаем и пользующихся Дунаем как каналом для товарооборота (например, Италия).
Понятно, что Великобритания, отдаленная от Дуная на тысячи километров, не может быть отнесена к числу таких государств…»
Ответ был хорош, но вот наши требования к дунайским партнерам были по тем временам если не чрезмерными, то преждевременными. И германский военный атташе разозленным тоном говорил турецкому коллеге:
— Мы крайне недовольны русскими предложениями на конференции, и наступит предел тем уступкам, которые мы готовы делать Советам!
Что ж, Советский Союз соглашался, например, на временную четырехстороннюю консультативную комиссию по Дунаю, но при условии, что ее компетенция будет минимальной и что параллельно будет создана советско-румынская администрация во всем районе дельты…
СССР предлагал образовать Дунайскую комиссию из семи прибрежных государств (плюс Италия), четыре из которых были славянскими: Словакия, Югославия, Болгария и Россия… А немцы после аншлюса были склонны рассматривать Дунай как немецкую реку (на ней даже родной город Гитлера — Линц стоял)…
Мы претендовали на контроль устья и в Килийском гирле заняли с десяток островков. И германский посол сообщал из Бухареста: «Настойчивость Советов подтверждает, что они собираются вести не политику разумного взаимопонимания с Германией на Дунае, а, скорее, политику шантажа».
ПОЛОЖЕНИЕ усугублялось и тем, что возникали предпосылки для… улучшения наших отношений с Италией… На первый взгляд, Гитлеру бы только радоваться — союз России с его союзником укреплял и его, но СССР и Италия имели интересы в Черном море — итальянские и советские черноморские порты были связаны оживленными линиями.
А чье-либо усиление на Балканах вне германского политического контроля Гитлера не устраивало — по все тем же «нефтяным» соображениям. Но и тут важна была не экономическая, а политическая сторона дела. Контроль над балканской нефтью — это возможность продолжения борьбы. Если бы мир был заключен, то и источники нефти для Германии сразу расширились бы… Пока же…
Италия тоже поддержала наше требование к Румынии относительно Бессарабии — как и Германия, но интересы тут были несколько иные…
В июне 40-го года мы обращались к Италии с меморандумом, но ответа не получили, что вызвало между Москвой и Римом некоторое даже охлаждение… А Москва, поглядывая на Балканы, желала бы координировать свои действия с дуче.
Дуче тоже был этого не прочь, и в сентябре он через Чиано зондировал почву в Берлине — как отнесется к советско-итальянскому потеплению Гитлер.
Дуче пугал фюрера тем, что «в условиях продолжения войны связи СССР со странами „оси“ ослабеют и в один прекрасный день Москва вовсе уплывет от нас»…
Гитлер же бурчал, что он не намерен помогать Италии и России совместно устанавливать новый порядок на Балканах и в Черном море. Посол же США в Риме Уильям Филипс похохатывал:
— Ключ к отношениям Италии с Советским Союзом лежит на Балканах…
Но в действительности эти ключи лежали скорее в сейфах у Гитлера и у Сталина…
Увы, все складывалось так, что даже вполне разумные действия СССР на южном «фасе» Европы могли укладываться в отягощенном подозрениями мозгу фюрера во вполне антигерманскую «мозаику» московской работы… Так, 15 сентября 40-го года вступил в силу советско-венгерский договор о торговле и мореплавании. Кроме того, в Москве было подписано соглашение с Венгрией о товарообороте и платежах… Оборот торговли увеличивался до 7 миллионов долларов — всего-то! Из Венгрии мы получали вагонные колесные пары, трубы, суда и баржи, электромоторы, а поставляли ей пиломатериалы, смазочные масла, асбест, хлопок, марганцевую и хромовую руду…
В марте 1939 года — под шумок «раскассирования» Чехословакии— Венгрия аннексировала Закарпатскую Украину (Ужгород, Мукачево, Хуст)… После возврата в СССР Западной Украины мы получили с венграми общую границу, а значит, и возможность более тесных связей. И Венгрия регента Хорти, хотя и дружила с Германией, хотя и получила Трансильванию при содействии Германии, к Англии тоже тяготела…
И неопределенность дальнейшего курса СССР тревожила фюрера и с этой стороны.
Наконец, не способствовал его успокоению и «турецкий» аспект советско-германских отношений. В Европе Турция граничила с Болгарией, а фюрер вел дело к тому, чтобы установить над Болгарией контроль в том же духе, что и над Румынией — дабы и тут лишить англичан возможности наступить ему на любимый «нефтяной» «мозоль»…
Турков такая перспектива волновала, и они обращались к нам за поддержкой… А поддержку-то просили против немцев…
А тут еще и «улучшение» наших отношений с «братьями» югославами, у которых доли экспорта и импорта в Германию составляли «всего» 32 и 48 процентов… Что же до СССР, то югославы за год — с 1938 по 1939-й — подняли товарооборот с нами в «целых» 24 раза! Но вот абсолютный объем даже в 39-м году составлял 2,6 миллиона рублей против 110 тысяч (!) в 38-м…
Круто, круто заваривалась Россией очередная «балканская каша»…
И заваривалась — как всегда — зря.
АМЕРИКА пока не выходила в мир с факелом войны, предпочитая отдавать передовые позиции Англии…
В апреле 40-го года советник советского полпредства в США Андрей Громыко беседовал со своим коллегой из германского посольства Розенбергом.
— Я рад нашей встрече, герр Громыко, и надеюсь, что эта первая встреча даст начало постоянному обмену мнениями, — начал немец.
— Согласен, господин Розенберг… И сразу хотел бы задать вопрос… Вы обнаружили в польских архивах разоблачающие материалы об американских дипломатах, в частности о Буллите…
— Да… И даже опубликовали все это в Белой книге…
— Как раз о ней я и хотел спросить… Какое впечатление она произвела на немцев?
— Видите ли, герр Громыко, для нас там нет ничего особо неожиданного… Германский народ хорошо осведомлен о целях США, Англии и Франции… Они состоят в том, чтобы сокрушить Германию, а потом пойти против СССР…
Розенберг посмотрел Громыко прямо в глаза и сказал:
— Вот почему мы рады вашему миру с финнами. Это и наша победа, потому что сорвались планы Запада по выступлению против вас…
— Но Запад силен…
— Мы сильнее… Наша промышленность способна удовлетворять и наши нужды, и частично даже ваши.
— А именно?
— Ну, скажем, мы вполне могли бы принять ваши заказы на те станки, в которых вам отказывают янки со своим «моральным эмбарго»…
Тут был, к слову, один занятный момент… Крупнейшим промышленным производителем Германии была фирма «Адам Опель АГ». Опель основал в 1862 году как фабрику швейных машин, но с 1899 года это семейное предприятие производило уже автомобили. В 1928 году к имени фирмы прибавились буквы «АГ», что означало преобразование ее в акционерное общество. На следующий год «Дженерал Моторс корпорейшн» приобрела 80 процентов акций, а в 1931 году — и остальные 20 процентов. Германский «Опель» полностью стал филиалом американского концерна.
«Опель» производил для вермахта почти все грузовики грузоподъемностью до 3 тонн и более двух третей тяжелых грузовиков, а также половину двигателей для бомбардировщиков «Ю-88»…
С другой стороны, из 21 вида продукции, которые в 1940 году были признаны критическими для военного производства США, 14 видов производилось по германским патентам…
Придя к власти, Гитлер включил крупный капитал в систему государственного капитализма, и магнаты про себя зло говорили, что они финансировали антимарксистскую революцию не для того, чтобы насаждать в рейхе марксизм, но..
Но социальная политика фюрера была действительно беспрецедентно сильной для капиталистической страны. И одно это делало рейх страной не очень-то капиталистической…
Однако «Опель» принадлежал все же янки…
Штаты же пока ограничивались политическими мерами и занимали «второй эшелон» войны… Однако свою долю провокаций против России и Германии янки в общий «котел» вносили. Заместитель государственного секретаря Хэлла — наш старый знакомый Самнер Уэллес летом 40-го встретился в Вашингтоне с полпредом Уманским и предложил начать переговоры по широкому кругу вопросов.
Тут, опять-таки, видно было «раздвоенное копытце»… Переговоры — вещь хорошая, но для США был важен сам их факт и не более того… 27 июля они начались, в середине августа прервались, а в октябре опять начались…
Со стороны это выглядело так, что русские с англосаксами о чем-то, похоже, договариваются, но пока «не сошлись в цене», хотя, похоже, могут сойтись… И ясно, что — за счет немцев… Вот это и было сутью «переговоров» для США. 5 августа посол США в Москве Штейнгард обратился в НКИД СССР с запросом о возможности открытия во Владивостоке консульства (2 ноября мы на это согласились), и тот же Штейнгард слал в Штаты донесения о том, что русские недовольны немцами и «в сугубо доверительном плане высказывают мнение, что следующей весной Германия начнет войну против СССР»…
В то время и в той обстановке с американцем мог так откровенничать или дурак (потому что за такую несанкционированную откровенность болтун заслуживал бы вульгарного расстрела), или… Или скрытый троцкист — провокатор войны…
Возможно было, конечно, и третье «или……. Штейнгард мог — исходя из анализа обстановки — просто выдумывать подобные настроения в расчете на „утечку информации“ в сторону Берлина…
Но и на деле подобные настроения были… В конце октября в Москве появился директор европейской службы крупнейшего американского информационного агентства Юнайтед Пресс Интернешнл — Виргилий Пинкли…
Пропаганда англосаксов и тех стран, которые от них зависели (а зависели, увы, многие), очень старалась подгадить советско-германским отношениям настолько, насколько это ей удавалось… Московские враги этих отношений имели возможности ограниченные, но даже в Москве им удавалось порой тиснуть такую антигерманскую статейку, которая вызывала у немцев недоумение…
Что уж говорить о янки! Американский журналист Виганд демонстративно обратился в наше полпредство в Риме с просьбой выяснить — не может ли он приехать в Москву, чтобы взять у Сталина и Молотова интервью по вопросам советско-американских отношений и перспектив мира в Европе…
Берлин был к Риму ближе, да и Лондон тоже… И перспективы мира в Европе зависели не от позиции Сталина, да и не от позиции Гитлера… Все определялось политикой кабинета Черчилля. Но к нему с интервью Виганд почему-то не набивался…
И запрос Виганда был провокацией сам по себе… Вот и Виргилий Пинкли приехал в Москву не просто так, а с инспекцией — как, мол, там его «орлы» с «вечными» перьями суют русским и немцам палки в колеса?
В честь Пинкли руководство ТАСС дало завтрак замоскворецкой купеческой пышности… Всего-то к «завтраку» подавалось несметное (оценка одного из участников) количество блюд, ручьями лились вино, водка и многословные тосты…
Подавали блины с маслом, сметаной, икрой и семгой… Прошло два часа, а завтраку и конца не было видно…
— Я очень прошу вас как можно скорее принять приглашение в Берлин…
— Да, — признал Молотов, — не могу отрицать, что с ответным визитом я задолжал… Но конкретно мы будем говорить после того, как товарищ Сталин изучит это письмо…
Увы, к тому времени Москва задолжала Берлину не только визит наркома иностранных дел, но и еще кое-что…
Мы задолжали прежде всего понимание той простой вещи, что Германия — это по сути вторая держава мира. И при этом она — держава, которая вполне способна относиться к России, в том числе и Советской, с уважением.
Экономически Германия нуждалась в России как в источнике того сырья, которое Россия Германии вполне могла дать без ущерба для себя.
Политически Германия нуждалась в России для обеспечения тыла и исключения войны на два фронта.
Геополитически Германия могла видеть в России «континентальный» мост к сотрудничеству с Японией против англосаксов.
И никакая другая великая держава так не нуждалась в России, одновременно будучи нужной самой России…
Первой державой мира Золотой Интернационал сделал Соединенные Штаты… Но уже в силу своей родословной эта держава была враждебна России — с самого начала своего образования…
Россия была для нее врагом и потому, что Россия шла в мир иначе, чем США… Россия была врагом США и потому, что уже к началу XIX века сделала Берингово море фактически своим внутренним морем, имея — по выражению Ломоносова — Великого океана «оба концы».
Создав Русскую Америку, осваивая Аляску, Алеутские острова, колонии, тянущиеся к Верхней (тогда еще испанской) Калифорнии, задумываясь о русских Гавайях (тогда еще — Сандвичах), Россия создала базу для превращения Тихого океана если и не в «Русское озеро», то в такое океанское «Средиземноморье» XX века, где Россия имела бы ключевые позиции…
Причем Россия в XIX веке имела обширные владения по обе стороны Берингова пролива, а это предполагало контроль над всем Северным Ледовитым океаном…
Одного этого хватало для того, чтобы янки Россию, любую — царскую, советскую ненавидели… А ведь было еще много других причин — исторических, экономических, идеологических и политических…
Ненавидели в США и Германию — вторую помеху на пути янки и космополитов к власти над миром…
Но в Советском Союзе это понимали плохо как раз те, кому это надо было понимать до мелких деталей, — лидеры страны… В Москве чаще обращали внимание на ширму — Англию… А вот укротитель британского льва из виду ускользал… Как и подлинные хозяева того мирового политического «цирка», где подвизался этот укротитель с козлиной бородкой, в цилиндре и во фраке…
ЗАТО Сталин с недоверием поглядывал на рейх… И стремился обеспечить позиции СССР за счет выдвижения передовых рубежей как можно дальше на Запад…
Что ж, весна 40-го отодвинула в сторону финнов русскую северную границу, а лето 40-го года возвратило России на западе всю Прибалтику, на юге — Бессарабию и дало новое приобретение — Северную Буковину.
Все это было бы хорошо, однако новые южные территории — пусть Советский Союз на них и мог претендовать вполне обоснованно — приближали русских к румынской нефти…
А у фюрера от одного слова «Плоешти» начинался нервный тик… Война могла приобрести (да уже и приобретала) затяжной характер, а как вести ее без горючего? И где брать его, как не в Румынии?
А русские теперь могли Плоешти бомбить — об этом уже говорилось…
Подозрения Гитлера нам надо было рассеять во что бы то ни стало. Москва же, вместо того чтобы вести себя в «балканском» вопросе более чем осмотрительно, повела себя более чем неосмотрительно… И начала политику попыток сближения с Югославией и Болгарией.
А это Гитлера и нервировало, и настораживало…
Через полмесяца после июльского совещания в Бергхофе в Болгарию приехала советская футбольная команда «Спартак» с турне, растянувшимся с 6 по 17 августа. Московская печать тут же начала трезвонить о том, что это-де «символизирует спортивное сближение двух братских народов».
Возглавлял спортивную делегацию секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Романов, и 21 августа он рапортовал Молотову, что во время матчей симпатия болгарского населения к Советскому Союзу выражалась горячо и «ярко подчеркивалась»… Все, конечно, может быть — хотя во время международных спортивных мероприятий болельщики, как правило, горячо симпатизируют своим, а не гостям… Но пусть и так — эти симпатии болгар оборачивались недовольством немцев.
На сентябрь был запланирован ответный визит сборной Болгарии в СССР, и весь этот явно «политический» футбол был очень некстати…
Болгарские «верхи» были связаны с Германией весьма тесно — начиная с царя германского происхождения на болгарском престоле. Но Болгария соблюдала нейтралитет, дружественный все же немцам.
Со своей стороны Гитлер смотрел на Болгарию как на своего рода «подбрюшье» Плоешти. Да и был в том прав… Поэтому любые экивоки Москвы в сторону болгар Гитлера тоже радовать не могли…
Сталин же смотрел на Болгарию как на сухопутный мост к Проливам.
Царь Борис III и был бы рад иметь дело только с Берлином, но вынужден был считаться с действительно теплыми чувствами болгар к русским.
И действительно — не могли же из Москвы сказать болгарам: «Не любите нас»… Но очень уж поощрять эту любовь в тот момент стоило вряд ли… Ведь любовь масс не укрепляла наших позиций в том смысле, что даже полное включение Болгарии в сферу германской политики мало что меняло бы для нас — экономически Болгария и так была с Германией связана крепко.
И даже — более чем крепко! В 1939 году на Германию приходилось 67,8 процента болгарского экспорта и 65,5 процента болгарского импорта. На втором месте была Италия с 6,1 и 6,9 процента. На третьем, к слову, была Польша, чьи 3,8 и 5,7 процента в 1940 году плюсовались к Германии же…
Ну что нам в этих условиях было делать в Болгарии?
Однако летом 40-го года на улицах Софии продавалось 10 тысяч экземпляров «Известий» ежедневно. А этот официоз всегда был к немцам недружественен, и никакие смены главных редакторов — Бухарина на Таля и прочих — не могли устранить налет антигерманской провокации из деятельности сего занятного печатного органа…
Советский павильон на книжной ярмарке в Пловдиве был наиболее посещаемым. Между Одессой и Варной была открыта прямая линия…
В кинотеатрах Болгарии демонстрировалось двадцать шесть советских кинофильмов. А продукция густо еврейского советского кинематографа тоже лояльностью к немцам не отличалась… И британский консул в Варне с удовлетворением сообщал в Лондон, что показ наших фильмов на открытом воздухе на рыночной площади каждый вечер был гвоздем программы.
Но все это был психологический фон — хотя и не очень подходящий… Хуже было то, что не очень подходящей была и советская политика в Болгарии.
Например, мы были не прочь облагодетельствовать Болгарию в вопросе о Добрудже…
Добруджа — это область между нижним течением Дуная и Черным морем. После Русско-турецкой войны 1877—1978 годов Северная Добруджа была передана Румынии, а Южная вошла в состав Болгарского княжества.
После второй Балканской войны 1913 года Румыния захватила и Южную Добруджу, но в 1918 году союзница Германии Болгария вместе с немцами заняла ее, и по сепаратному Бухарестскому миру от 17 мая 1918 года Болгария получила Добруджу вновь, но уже в 1919 году потеряла ее по Нейискому «мирному» договору, как опять-таки союзница побежденной Германии.
В тот день, когда войска Южного фронта генерала Жукова переправлялись через Днестр в Бессарабию, болгарский посол в Берлине Драганов передал Риббентропу заявление о претензиях на Добруджу.
Москва же надеялась, что Борис обратится за содействием к ней… И даже поддержала требования «дружественной» Болгарии в свою очередь… И даже пошла дальше самой Болгарии, предлагая вернуть ей вообще всю Добруджу— что закрывало бы Румынии выход в Черное море…
Однако болгар более интересовал собственный выход к Эгейскому морю через Западную Фракию, которой Болгария лишилась по тому же Нейискому договору…
Итак, ничего реально в Болгарии — кроме аплодисментов «Парню из нашего города» на базарной площади в Варне — не приобретя, мы осенью 40-го года обеспечили себе «балканское» неудовольствие фюрера.
И не только по поводу Болгарии.
ВОЗВРАТИВ Бессарабию, мы получили контроль и над устьем Дуная…
Дунай — река европейская. Она начинается в Южной Германии, в Австрии на нем стоит Вена, в Венгрии — Будапешт, в Словакии — Братислава.
Дунай затекает и в Югославию, разделяет Румынию и Болгарию, а у Силистрии уходит в Румынию, чтобы впасть в Черное море тремя гирлами — южным Георгиевским (святого Георгия), средним Сулинским и Килийским…
По северному Килийскому гирлу, у начала которого стоял суворовский Измаил, теперь проходила советско-румынская граница… Причем только это гирло было судоходно для больших морских судов.
Режим Дуная всегда был предметом споров, а в 40-м году в Дунайскую комиссию вступил СССР — как вновь дунайская держава… Готовилась Дунайская конференция Германии, СССР, Италии и Румынии — она началась 28 октября, в день сильного землетрясения…
В тот же недобрый день Италия вторглась в Грецию…
Трясло и издавна существовавшую Дунайскую комиссию — в нее входила Италия, зато и речи не было о включении в новый состав Англии и Франции. Еще в конце мая, когда вермахт прижимал англичан к Дюнкерку, в Галаце в последний раз собиралась старая Дунайская комиссия, где вместе заседали представители Германии и Англии.
Теперь же все принципиально менялось. И англичане сразу же после начала Бухарестской конференции по Дунаю заявили Москве протест— мол, русские не соблюдают нейтралитет, блокируясь с Германией и недунайской Италией…
Заместитель Молотова — Вышинский встретился с Криппсом и вручил ему наш ответ… Вышинский был человеком жестким и умел постоять как за себя, так и за державу… Говорил он с Криппсом весьма холодно, но немцы-то об этом не знали…
В ноте же Молотова сообщалось:
«Образование Дунайской комиссии с участием СССР, а также государств, расположенных по Дунаю или близко к Дунаю, является восстановлением справедливости, нарушенной Версальским и другими договорами, в силу которых при руководящей роли Британского Правительства СССР был устранен из состава как Международной, так и Европейской Дунайских комиссий.
Дунайская Комиссия, естественно, должна быть составлена из представителей государств, расположенных по Дунаю или близко связанных с Дунаем и пользующихся Дунаем как каналом для товарооборота (например, Италия).
Понятно, что Великобритания, отдаленная от Дуная на тысячи километров, не может быть отнесена к числу таких государств…»
Ответ был хорош, но вот наши требования к дунайским партнерам были по тем временам если не чрезмерными, то преждевременными. И германский военный атташе разозленным тоном говорил турецкому коллеге:
— Мы крайне недовольны русскими предложениями на конференции, и наступит предел тем уступкам, которые мы готовы делать Советам!
Что ж, Советский Союз соглашался, например, на временную четырехстороннюю консультативную комиссию по Дунаю, но при условии, что ее компетенция будет минимальной и что параллельно будет создана советско-румынская администрация во всем районе дельты…
СССР предлагал образовать Дунайскую комиссию из семи прибрежных государств (плюс Италия), четыре из которых были славянскими: Словакия, Югославия, Болгария и Россия… А немцы после аншлюса были склонны рассматривать Дунай как немецкую реку (на ней даже родной город Гитлера — Линц стоял)…
Мы претендовали на контроль устья и в Килийском гирле заняли с десяток островков. И германский посол сообщал из Бухареста: «Настойчивость Советов подтверждает, что они собираются вести не политику разумного взаимопонимания с Германией на Дунае, а, скорее, политику шантажа».
ПОЛОЖЕНИЕ усугублялось и тем, что возникали предпосылки для… улучшения наших отношений с Италией… На первый взгляд, Гитлеру бы только радоваться — союз России с его союзником укреплял и его, но СССР и Италия имели интересы в Черном море — итальянские и советские черноморские порты были связаны оживленными линиями.
А чье-либо усиление на Балканах вне германского политического контроля Гитлера не устраивало — по все тем же «нефтяным» соображениям. Но и тут важна была не экономическая, а политическая сторона дела. Контроль над балканской нефтью — это возможность продолжения борьбы. Если бы мир был заключен, то и источники нефти для Германии сразу расширились бы… Пока же…
Италия тоже поддержала наше требование к Румынии относительно Бессарабии — как и Германия, но интересы тут были несколько иные…
В июне 40-го года мы обращались к Италии с меморандумом, но ответа не получили, что вызвало между Москвой и Римом некоторое даже охлаждение… А Москва, поглядывая на Балканы, желала бы координировать свои действия с дуче.
Дуче тоже был этого не прочь, и в сентябре он через Чиано зондировал почву в Берлине — как отнесется к советско-итальянскому потеплению Гитлер.
Дуче пугал фюрера тем, что «в условиях продолжения войны связи СССР со странами „оси“ ослабеют и в один прекрасный день Москва вовсе уплывет от нас»…
Гитлер же бурчал, что он не намерен помогать Италии и России совместно устанавливать новый порядок на Балканах и в Черном море. Посол же США в Риме Уильям Филипс похохатывал:
— Ключ к отношениям Италии с Советским Союзом лежит на Балканах…
Но в действительности эти ключи лежали скорее в сейфах у Гитлера и у Сталина…
Увы, все складывалось так, что даже вполне разумные действия СССР на южном «фасе» Европы могли укладываться в отягощенном подозрениями мозгу фюрера во вполне антигерманскую «мозаику» московской работы… Так, 15 сентября 40-го года вступил в силу советско-венгерский договор о торговле и мореплавании. Кроме того, в Москве было подписано соглашение с Венгрией о товарообороте и платежах… Оборот торговли увеличивался до 7 миллионов долларов — всего-то! Из Венгрии мы получали вагонные колесные пары, трубы, суда и баржи, электромоторы, а поставляли ей пиломатериалы, смазочные масла, асбест, хлопок, марганцевую и хромовую руду…
В марте 1939 года — под шумок «раскассирования» Чехословакии— Венгрия аннексировала Закарпатскую Украину (Ужгород, Мукачево, Хуст)… После возврата в СССР Западной Украины мы получили с венграми общую границу, а значит, и возможность более тесных связей. И Венгрия регента Хорти, хотя и дружила с Германией, хотя и получила Трансильванию при содействии Германии, к Англии тоже тяготела…
И неопределенность дальнейшего курса СССР тревожила фюрера и с этой стороны.
Наконец, не способствовал его успокоению и «турецкий» аспект советско-германских отношений. В Европе Турция граничила с Болгарией, а фюрер вел дело к тому, чтобы установить над Болгарией контроль в том же духе, что и над Румынией — дабы и тут лишить англичан возможности наступить ему на любимый «нефтяной» «мозоль»…
Турков такая перспектива волновала, и они обращались к нам за поддержкой… А поддержку-то просили против немцев…
А тут еще и «улучшение» наших отношений с «братьями» югославами, у которых доли экспорта и импорта в Германию составляли «всего» 32 и 48 процентов… Что же до СССР, то югославы за год — с 1938 по 1939-й — подняли товарооборот с нами в «целых» 24 раза! Но вот абсолютный объем даже в 39-м году составлял 2,6 миллиона рублей против 110 тысяч (!) в 38-м…
Круто, круто заваривалась Россией очередная «балканская каша»…
И заваривалась — как всегда — зря.
АМЕРИКА пока не выходила в мир с факелом войны, предпочитая отдавать передовые позиции Англии…
В апреле 40-го года советник советского полпредства в США Андрей Громыко беседовал со своим коллегой из германского посольства Розенбергом.
— Я рад нашей встрече, герр Громыко, и надеюсь, что эта первая встреча даст начало постоянному обмену мнениями, — начал немец.
— Согласен, господин Розенберг… И сразу хотел бы задать вопрос… Вы обнаружили в польских архивах разоблачающие материалы об американских дипломатах, в частности о Буллите…
— Да… И даже опубликовали все это в Белой книге…
— Как раз о ней я и хотел спросить… Какое впечатление она произвела на немцев?
— Видите ли, герр Громыко, для нас там нет ничего особо неожиданного… Германский народ хорошо осведомлен о целях США, Англии и Франции… Они состоят в том, чтобы сокрушить Германию, а потом пойти против СССР…
Розенберг посмотрел Громыко прямо в глаза и сказал:
— Вот почему мы рады вашему миру с финнами. Это и наша победа, потому что сорвались планы Запада по выступлению против вас…
— Но Запад силен…
— Мы сильнее… Наша промышленность способна удовлетворять и наши нужды, и частично даже ваши.
— А именно?
— Ну, скажем, мы вполне могли бы принять ваши заказы на те станки, в которых вам отказывают янки со своим «моральным эмбарго»…
Тут был, к слову, один занятный момент… Крупнейшим промышленным производителем Германии была фирма «Адам Опель АГ». Опель основал в 1862 году как фабрику швейных машин, но с 1899 года это семейное предприятие производило уже автомобили. В 1928 году к имени фирмы прибавились буквы «АГ», что означало преобразование ее в акционерное общество. На следующий год «Дженерал Моторс корпорейшн» приобрела 80 процентов акций, а в 1931 году — и остальные 20 процентов. Германский «Опель» полностью стал филиалом американского концерна.
«Опель» производил для вермахта почти все грузовики грузоподъемностью до 3 тонн и более двух третей тяжелых грузовиков, а также половину двигателей для бомбардировщиков «Ю-88»…
С другой стороны, из 21 вида продукции, которые в 1940 году были признаны критическими для военного производства США, 14 видов производилось по германским патентам…
Придя к власти, Гитлер включил крупный капитал в систему государственного капитализма, и магнаты про себя зло говорили, что они финансировали антимарксистскую революцию не для того, чтобы насаждать в рейхе марксизм, но..
Но социальная политика фюрера была действительно беспрецедентно сильной для капиталистической страны. И одно это делало рейх страной не очень-то капиталистической…
Однако «Опель» принадлежал все же янки…
Штаты же пока ограничивались политическими мерами и занимали «второй эшелон» войны… Однако свою долю провокаций против России и Германии янки в общий «котел» вносили. Заместитель государственного секретаря Хэлла — наш старый знакомый Самнер Уэллес летом 40-го встретился в Вашингтоне с полпредом Уманским и предложил начать переговоры по широкому кругу вопросов.
Тут, опять-таки, видно было «раздвоенное копытце»… Переговоры — вещь хорошая, но для США был важен сам их факт и не более того… 27 июля они начались, в середине августа прервались, а в октябре опять начались…
Со стороны это выглядело так, что русские с англосаксами о чем-то, похоже, договариваются, но пока «не сошлись в цене», хотя, похоже, могут сойтись… И ясно, что — за счет немцев… Вот это и было сутью «переговоров» для США. 5 августа посол США в Москве Штейнгард обратился в НКИД СССР с запросом о возможности открытия во Владивостоке консульства (2 ноября мы на это согласились), и тот же Штейнгард слал в Штаты донесения о том, что русские недовольны немцами и «в сугубо доверительном плане высказывают мнение, что следующей весной Германия начнет войну против СССР»…
В то время и в той обстановке с американцем мог так откровенничать или дурак (потому что за такую несанкционированную откровенность болтун заслуживал бы вульгарного расстрела), или… Или скрытый троцкист — провокатор войны…
Возможно было, конечно, и третье «или……. Штейнгард мог — исходя из анализа обстановки — просто выдумывать подобные настроения в расчете на „утечку информации“ в сторону Берлина…
Но и на деле подобные настроения были… В конце октября в Москве появился директор европейской службы крупнейшего американского информационного агентства Юнайтед Пресс Интернешнл — Виргилий Пинкли…
Пропаганда англосаксов и тех стран, которые от них зависели (а зависели, увы, многие), очень старалась подгадить советско-германским отношениям настолько, насколько это ей удавалось… Московские враги этих отношений имели возможности ограниченные, но даже в Москве им удавалось порой тиснуть такую антигерманскую статейку, которая вызывала у немцев недоумение…
Что уж говорить о янки! Американский журналист Виганд демонстративно обратился в наше полпредство в Риме с просьбой выяснить — не может ли он приехать в Москву, чтобы взять у Сталина и Молотова интервью по вопросам советско-американских отношений и перспектив мира в Европе…
Берлин был к Риму ближе, да и Лондон тоже… И перспективы мира в Европе зависели не от позиции Сталина, да и не от позиции Гитлера… Все определялось политикой кабинета Черчилля. Но к нему с интервью Виганд почему-то не набивался…
И запрос Виганда был провокацией сам по себе… Вот и Виргилий Пинкли приехал в Москву не просто так, а с инспекцией — как, мол, там его «орлы» с «вечными» перьями суют русским и немцам палки в колеса?
В честь Пинкли руководство ТАСС дало завтрак замоскворецкой купеческой пышности… Всего-то к «завтраку» подавалось несметное (оценка одного из участников) количество блюд, ручьями лились вино, водка и многословные тосты…
Подавали блины с маслом, сметаной, икрой и семгой… Прошло два часа, а завтраку и конца не было видно…