Страница:
В соседний зальчик вместе со Сталиным, Гитлером и Риббентропом кроме Шмидта и Игнатьева прошли Молотов, Ворошилов, Жданов, Шуленбург и Гудериан.
Здесь тоже стоял стол, но круглый, накрытый на двенадцать персон — с запасом… Сервировка была тоже великолепной, хотя и простой. На столе стояли яркие бутылки «Старки», коньяка и водки, блистал хрусталь рюмок.
Пунцовые помидоры особенно подчеркивали нежную зелень салата. В хрустальных салатницах отблескивала свежая капуста, приправленная соусом провансаль, лежали «букетики» цветной, стояли сковородки с паштетами, блюда с заливным… Сочная клубника окружала золотые ананасы, гордо украшенные оперением, достойным индейского вождя.
Несколько глубоких хрустальных мисок были наполнены черной искрой.
Сталин пригласил к столу Гитлера, когда тот начал устраиваться, широким жестом пригласил остальных, сам сел рядом с фюрером, и некоторое время все были заняты тем, что не без удовольствия накладывали себе на тарелки то, что кому приглянулось. Слуг не было, но Сталин обязанность угощать фюрера взял на себя…
Перед Гитлером стояло несколько бутылок с минеральной водой, отдельная миска с икрой, блюдо с заливной осетриной, салаты… Его часть стола была почти вегетарианской— русские явно знали его вкусы, а Сталин еще и пояснил:
— Зная вашу склонность к хорошей минеральной воде, мы ее учли, но на стол поставили нашу, советскую воду из разных мест… Был бы рад, если бы вы попробовали все и выбрали, что понравится больше… И потом мы будем ставить перед вами то, что выберете…
Гитлеру стало приятно, и он, глядя на стол перед Сталиным, шутливо сказал:
— Я вижу, герр Сталин, что у вас тоже отдельный напиток, который вы, как я понимаю, выбрали уже давно?
У прибора Сталина действительно был поставлен хрустальный запотевший графинчик с чем-то прозрачным, как горный ручей… Сталин хитро улыбнулся и предложил:
— Я с удовольствием им с вами поделюсь, и заранее могу предположить, что он вам не будет противен…
Гитлер согласно кивнул, и Сталин налил из графинчика вначале фюреру, а затем — себе… Его примеру последовали остальные, и Сталин встал с рюмкой в руке, жестом попросив гостей сидеть…
— Я предлагаю тост за дружбу двух великих народов, за их взаимопонимание и будущее! Пусть они будут так же чисты, как и эти напитки в наших бокалах!
Сталин выпил, Гитлер с опаской сделал небольшой глоток и с удивлением обнаружил, что пьет чистейшую родниковую воду…
Сталин смотрел на него, весело прищурившись, и фюрер, тоже весело посмотрев на него, сказал:
— Ваш тост, герр Сталин, точен и глубок, и я с удовольствием к нему присоединяюсь. Ваш напиток можно пить без опаски!
ВРЕМЯ летело незаметно, напряжения не было… После завтрака Сталин пригласил фюрера пройти в другую комнату… За столом они договорились, что в первой беседе рядом с ними будут только Молотов, Риббентроп и Шуленбург.
И теперь Гитлер, разместившись в удобном кожаном кресле, перед которым стоял небольшой столик с «Нарзаном» — фюрер решил остановиться на нем, — осматривался, вполне довольный той обстановкой, в которой предстояло им поработать со Сталиным.
Тут не было и намека на интерьеры Бергхофа — сразу было понятно, что еще неделю назад помещение выглядело совершенно иначе. Но продумано все было отлично и со вкусом. Удобные кожаные кресла, диван, банкетки, столики с водой, фруктами и цветами, на стенах — несколько отличных пейзажей в чисто русском стиле… Освещение мягкое — настольные лампы и бра… Шнуры от бра не были скрыты, а тянулись от нескольких тройников в розетках — их повесили тут на время. Однако открытые шнуры были декоративно отделаны и не насиловали глаз.
Знавший толк в интерьерах фюрер все это заметил и оценил сразу, хотя одна деталь выбивалась из общего облика помещения —дальняя стена была зачем-то завешена с потолка до пола занавесью под тон стенам.
«К чему она?» — подумал Гитлер.
Сталин же, тоже устроившись в кресле, сказал:
— Я предлагаю следующий порядок наших бесед… Вячеслав Молотов в Берлине достаточно полно охарактеризовал вам наши конкретные проблемы… Вы в Берлине также весьма полно изложили ваши общие взгляды на будущее… Мне кажется, что пока нам не стоит сбиваться на частности и обсудить еще раз — уже лично — общие проблемы… А уже из них будут вытекать конкретные вопросы…
Гитлер ушам своим не верил — Сталин удивил его и тут!
Как! Фюрер все время пытался именно так построить беседу с Молотовым, но каждый раз натыкался на частокол молотовских вопросов. А Сталин сам это предлагает…
— О, конечно же, герр Сталин, это будет великолепно! И беседа началась…
Впрочем, в самом ее начале Гитлер не выдержал и поинтересовался:
— Скажите, герр Сталин, а где же ваша знаменитая трубка? Сталин добродушно улыбнулся, и комически разведя руками, ответил:
— Как мне рассказывали, на дверях своей мюнхенской квартиры вы повесили табличку «Курильщиков просят не переступать этот порог»…
Гитлер потрясенно замолчал. С такой предупредительностью на таком уровне ему еще сталкиваться не приходилось. Благодарно кивнув головой, фюрер начал:
— Ну, что же, вы справедливо заметили, что я в Берлине сказал уже многое… И сейчас хотел бы проиллюстрировать сказанное одной цитатой… С вашего позволения я зачитаю часть выступления Ллойд Джорджа в английском парламенте 17 ноября 1919 года… Он тогда заявил…
Тут Гитлер достал из папки два листка бумаги, один из которых передал Шмидту…
Затем он взял свой листик в левую руку поудобнее и начал читать:
— Не мне указывать, соответствует ли лозунг единой России политике Великобритании… Один из наших великих людей, лорд Биконсфильд, видел в огромной, могучей, великой России, катящейся подобно глетчеру по направлению к Персии, Афганистану и Индии, самую грозную опасность для Великобританской империи…
Гитлер бросил листик на стол и сказал:
— Как видите, Британия давно боится того, что я предлагаю вам… Но господин Молотов все сводил к Турции и Болгарии с Финляндией… Для нас важна Румыния — из-за ее нефти… Но так ли уж важна Болгария для вас? Я уже спрашивал господина Молотова — если вы даже войдете в Болгарию, сможете ли вы удерживать Проливы? Ведь угрожать вам может лишь английский флот, а он пойдет не по суше, а через Босфор… А от самой южной точки Болгарии до Босфора — двести километров турецкой территории…
Гитлер с любопытством взглянул на Сталина и Молотова, спросил:
— Вы что, собираетесь воевать тогда и с Турцией?
— Но если в районе Босфора будет наша военно-морская база и вы этот вариант поддержите… — осторожно предположил Молотов.
Сталин при этом молча, но вопросительно посмотрел на фюрера. Тот пожал плечами и ответил:
— Простите, но это несерьезно… Мы, — он укоризненно посмотрел на Сталина — начинаем все же сбиваться на детали, но хочу сказать, что Германия, ведя непростую войну, не может нажимать на Турцию, рискуя отбросить ее в англосаксонский лагерь… Думаю, — прибавил он сразу же, — и вы тоже не можете идти на подобный риск… Поймите, мне нужна нефть… И за ней приходится идти даже в Африку…
Сталин согласился:
— Это нам понятно… Рейх имеет право получить Ближний Восток как нефтяную базу— но спрашивается: на основе патронажа или колониального захвата? То же можно сказать о Центральной Африке… Я знаю, что вы, господин канцлер, всерьез и давно озабочены проблемами расширения ваших сырьевых возможностей.
Сталин повернулся к Молотову, а тот уже доставал из одной из папок два листика, один из которых подал Сталину, а второй — Гитлеру.
На плотном листе были отпечатаны по-немецки две цитаты…
Первая была взята из интервью канцлера Германии лондонской «Дейли экспресс» 11 февраля 1933 года: «Германия нуждается во многом из того, что могут дать колонии, и колонии нужны нам в той же мере, что и другим державам».
Вторая была из речи канцлера Германии 23 марта 1933 года в рейхстаге: «Мы знаем, что географическое положение Германии, бедной сырьевыми материалами, не гарантирует экономической самостоятельности нашему государству».
Сталин помахал своим экземпляром, тоже бросил его на столик и сказал:
— Это, — он ткнул в сторону листа пальцем, — можно иметь или за счет войны, или за счет политики. Можно — за счет и того, и того… Но колонии — это уже вчерашний день. Англия не продержится в Индии и десятка лет… Как ведущая сила Коминтерна, — Сталин сумел произнести последнее слово с явной иронией, — Советский Союз хорошо осведомлен о том, какие пожары могут вырваться на поверхность уже в ближайшем будущем… Так стоит ли Германии, не имеющей сегодня колоний, стремиться к простому восстановлению своего прежнего статуса?
Сталин прищурился:
— Не лучше ли стать на сторону обиженного, если ты и сам стоишь в позе обиженного? Нас, русских, обижали и обманывали часто… А ведь и Германию многие годы притесняли, не так ли?
— Версаль до сих пор жжет мне душу, несмотря на то, что этим летом я покончил с ним в том же самом вагоне, где ему было положено начало! — раздраженно отозвался Гитлер. — Однако…
— Однако, господин канцлер, посмотрим на карту… — Сталин встал с кресла, прошел к стене, завешенной занавесью, раздернул ее, и фюрер увидел, что стену от пола до потолка закрывала громадная карта мира…
Он пригласил подойти остальных и принялся рассуждать:
— Вот мы, Советский Союз… Вы предлагаете нам идти к Аравийскому морю… Что же, пойдем…
Сталин карандашом, захваченным со столика, повел линию…
— Между нашим Кавказом и Персидским заливом лежит Турция, а дальше — Сирия и юго-восточнее ее — Ирак… Сирия связана с Францией, Ирак связан с Англией, потенциально дружествен Германии, но в военном отношении слаб. Допустим, что мы сможем с вашей помощью усилить Ирак. Но что нам делать с Турцией? Сталин посмотрел на немцев, те молчали.
— Пойдем иначе — через Иран, — предложил Сталин. — С Ираном у нас хороший договор, и у вас там сильные экономические и политические позиции… Даже очень сильные… Но Иран независим, и через него мы идти не можем, не так ли? К тому же Иран связан с вами.
Немцы по-прежнему молчали.
— Но мы можем пойти и иначе — через Афганистан… С ним у нас тоже хороший договор, но Афганистан независим и горд — англичане так и не смогли его покорить…
Сталин вновь посмотрел на Гитлера и спросил:
— Что же нам остается? И сам же ответил:
— Остается — из района нашего Памира через узенькую полосу Афганистана — он нам простит—идти к теплому открытому морю через Английскую Индию! Английскую — это прекрасно, потому что вы, господин Гитлер, справедливо предрекаете Британии распад… Но в этом случае Индия вряд ли захочет, чтобы мы заняли место Англии… К тому же…
Сталин еще раз оторвался от карты и посмотрел на Гитлера:
— К тому же все проходы для нас к морю идут через высокие горы… Однако… — Сталин выдержал паузу, — однако выйти в долину Инда было бы неплохо…
— Ну вот, — обрадовался фюрер…
— Нет, — сразу же возразил ему Сталин, — нам нужны гарантии… Мы можем пойти в Индию… Но при условии, что Англия будет повержена вначале в Европе.
Гитлер слушал и не верил… Фактически Сталин выражал его мысли, однако все ли тут было так, как это представлялось фюреру?
А Сталин объяснял далее:
— Кроме того, идти в Индию нам можно тогда, когда к этому присоединится Китай, освобожденный от Японии… А это значит — отказ от идей «Антикоминтерновского пакта». Может быть…— Сталин помедлил и закончил, — может быть, за счет отказа от Коминтерна…
Сталин поражал Гитлера все более…
— Сегодня, господин Гитлер, Германия ориентируется на Японию. Что ж, это ваше суверенное право, господин канцлер… Однако нам кажется, что не стоит игнорировать Китай… Да, сегодня Китай слаб. Но в самой его слабости скрыто доказательство его силы… Почему слаб Китай?
Сталин посмотрел на Молотова, как учитель на школьника, адресуясь, как будто к нему, но ясно было, что ему важен один слушатель. И этот слушатель был внимателен, а Сталин говорил ему:
— Вспомним историю вашей страны. Германия — в потенциале великая держава — долгое время не играла той роли, которую заслуживал ее народ… Почему? Потому, что она была раздроблена… И ее била Франция. Но пришел Бисмарк, и объединенная Германия начала бить Францию.
— Прекрасно! — вырвалось у Гитлера.
А Сталин, улыбнувшись в очередной раз, заявил:
— Мне кажется, что противостояние Китая и Японии — это азиатский вариант противостояния Германии и Франции. И сходны тут судьбы Германии и Китая…
Гитлер хотел возразить, но Сталин жестом попросил подождать и ответил на невысказанный вопрос:
— Я отношусь к Японии с уважением, господин канцлер, и желаю ей добра. Да, Япония обуреваема идеями гегемонии… Китаю до этого очень далеко — его задача понятна. Но Китай — это пространства, это рынок для машин и заводов, это — сырье. Мы хотим сильного и независимого Китая, потому что такой Китай будет нуждаться в сильной внешней поддержке для своего внутреннего роста… Китай будет стоять перед выбором друга: мы или США. Мы предлагаем вам объединиться в нашей борьбе за Китай…
— А Япония? Какой вы видите ее судьбу?
— Япония? Япония вполне может иметь с нами хорошие отношения уже потому, что она имеет плохие отношения с Америкой… Но давайте, господин рейхсканцлер, подождем с Японией, с Индией… Если мы покончим с Англией, то…
Гитлер слушал, увлекаясь все более и более… Обычно он предпочитал собственный монолог, но Сталин без малейшего нажима заставил слушать себя. Гитлер и слушал, а Сталин предложил:
— Мы готовы вам здесь помочь, и помочь крепко, но для этого надо хорошо подготовиться. Сегодня мы готовы вести большую войну… — Сталин помолчал, а потом твердо пояснил, — но лишь оборонительную. А для того, чтобы мы совместно разгромили Англию в Европе и тут же могли наращивать движение на Ближний Восток и в Индию, нужны иные силы… Причем мы можем идти в Индию лишь как освободители ее от англичан, а не как ее завоеватели. Ведь независимая Индия — это хорошо для нас с любой точки зрения. Да и для вас, по-моему, тоже…
Сталин умолк… Гитлер — да и не он один — ждал итога, и Сталин подытожил:
— Господин Гитлер! Давайте подождем до 1942 года… Я предлагаю отвести ваши войска к западным границам генерал-губернаторства, а мы готовы оттянуть в глубь страны свои… Уж очень много их начинает скапливаться по обе стороны границы. Кому от этого выгода — Черчиллю? Рузвельту?
Все, сказанное Сталиным, было так неожиданно, реагировать на него было так непросто, что фюрер ухватился за последнюю фразу и спросил:
— А кстати, что вы можете сказать об Америке, герр Сталин?
— Мы не против США… И не стоит вносить тут идеологию. Ленин говорил о капиталистах США примерно так: пусть они нас не тронут, а мы их не тронем… И этот подход мне кажется верным не только для США… России нужен мир, господин Гитлер… Уверен, что мир нужен и Германии… Но за мир иногда надо и повоевать…
В комнате на мгновение повисла тишина, а потом фюрер предложил:
— Герр Сталин! Я услышал от вас так много неожиданного и интересного, что надо хорошо обдумать — как нам решать конкретные задачи текущего дня…
Сталин кивнул, соглашаясь…
— Я буду думать над этим, и у меня есть к вам вопросы… Как я понимаю, есть вопросы и у вас ко мне.
Сталин снова кивнул.
— Но сейчас я хотел бы спросить о деле абсолютно конкретном…
— Я вас слушаю…
Гитлер откашлялся и сообщил:
— В феврале 38-го года вы закрыли наши консульства в Ленинграде, Харькове, Тбилиси, Киеве, Одессе, Новосибирске и Владивостоке. Можно ли дружить, если совершенно не знать друг друга? Риббентроп мне жалуется, что все, что он может узнать о России, кроме репертуара московских театров, которые посещает Шуленбург, это информация ежемесячного дипкурьера из Берлина в Токио и обратно… То, что он докладывает, это все, что нам известно о России вне Москвы… Вряд ли это нормально. Много ли увидишь из вагонного окна?
Сталин прекрасно понимал, что одним дипкурьером перечень информаторов фюрера на исчерпывается, однако виду не подал и сказал:
— Согласен… Однако, господин Гитлер, я не хотел бы, чтобы между нами оставались недоговоренности. Дипломатия и разведка всегда шли рука об руку… Другое дело, что когда разведка полностью вытесняет дипломатию, то вряд ли такая информация поможет взаимопониманию. Что можно увидеть в замочную скважину? Еще меньше, чем из окна курьерского вагона…
Гитлер замолчал так надолго, что казалось — его красноречие разлетелось на мелкие осколки, столкнувшись с такой твердой прямотой… Сталин не издевался, не демонстрировал недовольство. Он просто сказал то, что отвечало реальности, и теперь спокойно ждал ответа.
И смотрел он при этом добродушно и доброжелательно…
— Господин Сталин, — Гитлер наконец собрался с мыслями, — к сожалению, вы правы как в самом тезисе, так и в конкретной оценке. Но Россия сейчас — это действительно сфинкс. Впрочем, сфинкс хотя бы задавал загадки, и по ним можно было что-то понять в нем самом. А Россия — сама загадка, и если я ее не разгадаю, то…
Гитлер опять замолчал, споткнувшись о недосказанную мысль, но Сталин улыбнулся и досказал:
— Господин Гитлер! Мне было бы искренне жаль, если бы вы не разгадали эту загадку. Ведь если верить легендам, судьба таких несчастливцев была не из завидных. Но я убежден, что если мы начнем разгадывать ее вместе, то посрамим все легенды… Если вы считаете это полезным для нас обоих, мы возобновим работу всех ваших консульств и готовы открыть их дополнительно…
Гитлер молчал, ожидая, и Сталин закончил:
— Скажем, в Баку, Сталино и Саратове. Рядом с последним — наша республика немцев Поволжья, и расширение культурных, — Сталин вдруг резко и отчетливо выделил это слово голосом, — контактов будет не лишним. Как вы полагаете?
— Безусловно! Культурные, — Гитлер тоже выделил это слово интонацией, — контакты мы будем развивать в первую очередь…
— Что же касается вашего дипкурьера, то я предлагаю немного разгрузить его. По нашему Транссибу мог бы вполне проехать туда и обратно ваш министр пропаганды, доктор Геббельс. С его острым глазом и талантливым пером можно увидеть там многое…
— Геббельс? Из окна вагона? — тут же отреагировал Гитлер полушутливым тоном.
— Да, Геббельс. Но, конечно, не только из окна.
Сталин замолчал, улыбнулся в усы, сделал короткий жест рукой и продолжил:
— Наши Поволжье, Урал, Сибирь и Дальний Восток надо видеть основательно… Было бы желание, и мы их товарищу… — тут Сталин сделал паузу и взглянул на собеседника с нескрываемым лукавством, — Геббельсу покажем.
ВРЕМЯ летело, оно летело над старыми стенами старой Цитадели, обтекая их не без боя, а напротив, с боем, ибо не было сейчас над миром мира, даже если где-то и не гремели еще пушки…
Такой уж получалась тогда та эпоха…
За беседой пролетело уже почти три часа, и Сталин предложил:
— Не пора ли нам сделать небольшой перерыв, а потом — за стол? Уже большой компанией?
— Пожалуй, пора, — искренне согласился Гитлер…
Через час они уже сидели во главе длинного стола в большом зале… На обед было приглашено человек сорок. Теперь стол был не только сервирован, но и уставлен так густо и богато, что слюнки потекли даже у весьма воздержанного фюрера…
Приятно удивлен он был и другим. Теперь их и всех других за столом обслуживали десятка полтора официанток — каждая была истинной красавицей в явно нордическом, арийском стиле…
Сталин не стал тут ничего подчеркивать словами, но было ясно и так, что эти статные красавицы с тяжелыми коронами волос, с чистыми линиями лиц были невысказанным упреком теории о славянской неполноценности.
Фюрер, всегда неравнодушный к женской красоте, — как понимающий ценитель вполне оценил и тонкость намека, и тех, кто его олицетворял…
А за столом уже установилось то веселое, простое оживление, о котором фюреру рассказывал Риббентроп…
Обед продолжался два часа, а потом хозяин и гость расстались, договорившись встретиться ближе к вечеру еще раз…
Оставшись наедине с Риббентропом, фюрер заявил:
— Риббентроп, я доволен! Чем бы это все ни кончилось, я доволен, что я увидел его.
Риббентроп осторожно молчал, опасаясь неосторожным словом раздражить фюрера. А тот отыгрывался на своем министре за долгое воздержание от пространных монологов и не умолкал:
— Что мы можем получить конкретно, Риббентроп? Сталин умен и хитер, его слова неожиданны, его предложения заманчивы, но если он готов помочь… Ах, да, — перебил фюрер сам себя, — он предлагает отложить все до 42-го года… Это умно— пока я буду воевать, он будет копить силы… А что потом? Удар?
Риббентроп молчал, боясь возразить, не желая соглашаться… И фюрер размышлял вслух…
— Приглашение Геббельса— это, конечно, бомба… Но это — пропаганда, а не политика. Вот если бы он согласился расширить «Пакт трех» до четырех! Однако это его вряд ли свяжет сильно… А вот его конкретные требования… Русские заводят уже разговор о базе на Босфоре… Чего они захотят завтра — Югославии? Судя по вопросу о базе, на Болгарии они будут настаивать обязательно, но Болгарию я им не отдам! И опасно для нефтяных источников, и вообще — не пройдет!
Гитлер поймал себя на том, что если в Берлине он постоянно переводил разговор на концепции и перспективы, то тут, в Бресте, он даже сам с собой рассуждает о вещах конкретных. Конечно, в Берлине упор на идеи позволял уходить от вопросов Молотова, но все же Сталин сумел «перевернуть» «шахматную доску», и оставалось лишь гадать — не перевернет ли он ее еще раз, напирая — как и Молотов — на конкретику…
— Риббентроп, что мы можем уступить еще? Мы и так уступили русским во многом!
— Мой фюрер, — подал, наконец, голос Риббентроп, — есть один пункт, где мы могли бы не уступить, а выправиться…
— Что вы имеете в виду?
— Русские в своих поставках в целом аккуратны… Зато мы задолжали им в поставках на 126 миллионов марок. Молотов уже поднимал этот вопрос в беседе с Герингом.
— Что вы предлагаете?
— Если в дальнейших беседах возникнет необходимость уступок с нашей стороны, то можно самим признать нашу неаккуратность и пообещать быстро ликвидировать задолженность…
— Допустим… Но как быть с Финляндией?
— Возможно, мы могли бы предложить Советам следующее… Мы аннулируем соглашение с финнами о транзите войск в Норвегию при условии, во-первых, обеспечения транзита в Киркенес через Россию…
— Это очень удлинит путь и удорожит его.
— Да, но мы должны потребовать от русских в этом случае компенсации… Например, увеличением поставок нефти и леса.
— Допустим…
— И еще… Русские должны гарантировать нам поставки из Финляндии никелевой руды и леса в прежнем объеме с некоторым нарастанием, и с компенсацией возможных недопоставок по любым причинам за счет России.
— Неглупо, Риббентроп… Пожалуй, я мог бы на это пойти при условии отказа русских от претензий по Болгарии и подписания хотя бы секретной декларации о готовности России присоединиться к «Пакту трех» не позднее конца 1941 года…
Так определились пределы уступок фюрера… Пора было начинать второй раунд… Уже выходя из двери комнаты, где они отдыхали, фюрер спросил Риббентропа:
— А почему среди русских нет Кагановича? Случайность, или Сталин решил не брать сюда еврея? Вы уверяете меня в обратном, Риббентроп, но мне кажется, что еврейское влияние здесь сильно…
— Мой фюрер! Я не знаю, почему нет Кагановича, но если здесь и есть еврейское лобби, то не Каганович его олицетворяет. Каганович — порядочный человек… К тому же… — Риббентроп задумался, потом размышляющим тоном сказал, — к тому же недавние репрессии и московские процессы имели и явный антиеврейский аспект, хотя об этом никогда не говорилось публично ни слова…
ВОЙДЯ в комнату переговоров, Гитлер решился… Это было против всех правил дипломатии и межгосударственных отношений, но в конце концов он должен был понять точно — можно ли идти дальше со Сталиным? А для этого ему надо было знать пределы искренности русского вождя.
Если для Сталина пакт и все с ним связанное — тактика, то как только Советы усилятся, а рейх в чем-то серьезно оступится, как только англосаксы пойдут в наступление, Сталин тоже ударит.
А раз так, надо как можно быстрее ударить самому — еще до разгрома Англии…
Если для Сталина пакт — поворотный пункт к союзу с рейхом, он будет ценить доверие и добиваться его… Доверие и у людей, и у держав держится на поступках, на делах, а не на словах… Но ведь недаром сказано, что вначале было Слово…
И Гитлер решился:
— Скажите, господин Сталин, а как вы относитесь к евреям? Пауза повисла в воздухе, словно сизый дым из отсутствующей трубки Сталина… Он действительно поднес руку к лицу — как будто хотел затянуться, взглянул на Шмидта, напрягшегося от любопытства и ожидания, на застывшего Риббентропа, на невозмутимого Игнатьева и еще более невозмутимого Молотова, еще продлил паузу и обронил:
Здесь тоже стоял стол, но круглый, накрытый на двенадцать персон — с запасом… Сервировка была тоже великолепной, хотя и простой. На столе стояли яркие бутылки «Старки», коньяка и водки, блистал хрусталь рюмок.
Пунцовые помидоры особенно подчеркивали нежную зелень салата. В хрустальных салатницах отблескивала свежая капуста, приправленная соусом провансаль, лежали «букетики» цветной, стояли сковородки с паштетами, блюда с заливным… Сочная клубника окружала золотые ананасы, гордо украшенные оперением, достойным индейского вождя.
Несколько глубоких хрустальных мисок были наполнены черной искрой.
Сталин пригласил к столу Гитлера, когда тот начал устраиваться, широким жестом пригласил остальных, сам сел рядом с фюрером, и некоторое время все были заняты тем, что не без удовольствия накладывали себе на тарелки то, что кому приглянулось. Слуг не было, но Сталин обязанность угощать фюрера взял на себя…
Перед Гитлером стояло несколько бутылок с минеральной водой, отдельная миска с икрой, блюдо с заливной осетриной, салаты… Его часть стола была почти вегетарианской— русские явно знали его вкусы, а Сталин еще и пояснил:
— Зная вашу склонность к хорошей минеральной воде, мы ее учли, но на стол поставили нашу, советскую воду из разных мест… Был бы рад, если бы вы попробовали все и выбрали, что понравится больше… И потом мы будем ставить перед вами то, что выберете…
Гитлеру стало приятно, и он, глядя на стол перед Сталиным, шутливо сказал:
— Я вижу, герр Сталин, что у вас тоже отдельный напиток, который вы, как я понимаю, выбрали уже давно?
У прибора Сталина действительно был поставлен хрустальный запотевший графинчик с чем-то прозрачным, как горный ручей… Сталин хитро улыбнулся и предложил:
— Я с удовольствием им с вами поделюсь, и заранее могу предположить, что он вам не будет противен…
Гитлер согласно кивнул, и Сталин налил из графинчика вначале фюреру, а затем — себе… Его примеру последовали остальные, и Сталин встал с рюмкой в руке, жестом попросив гостей сидеть…
— Я предлагаю тост за дружбу двух великих народов, за их взаимопонимание и будущее! Пусть они будут так же чисты, как и эти напитки в наших бокалах!
Сталин выпил, Гитлер с опаской сделал небольшой глоток и с удивлением обнаружил, что пьет чистейшую родниковую воду…
Сталин смотрел на него, весело прищурившись, и фюрер, тоже весело посмотрев на него, сказал:
— Ваш тост, герр Сталин, точен и глубок, и я с удовольствием к нему присоединяюсь. Ваш напиток можно пить без опаски!
ВРЕМЯ летело незаметно, напряжения не было… После завтрака Сталин пригласил фюрера пройти в другую комнату… За столом они договорились, что в первой беседе рядом с ними будут только Молотов, Риббентроп и Шуленбург.
И теперь Гитлер, разместившись в удобном кожаном кресле, перед которым стоял небольшой столик с «Нарзаном» — фюрер решил остановиться на нем, — осматривался, вполне довольный той обстановкой, в которой предстояло им поработать со Сталиным.
Тут не было и намека на интерьеры Бергхофа — сразу было понятно, что еще неделю назад помещение выглядело совершенно иначе. Но продумано все было отлично и со вкусом. Удобные кожаные кресла, диван, банкетки, столики с водой, фруктами и цветами, на стенах — несколько отличных пейзажей в чисто русском стиле… Освещение мягкое — настольные лампы и бра… Шнуры от бра не были скрыты, а тянулись от нескольких тройников в розетках — их повесили тут на время. Однако открытые шнуры были декоративно отделаны и не насиловали глаз.
Знавший толк в интерьерах фюрер все это заметил и оценил сразу, хотя одна деталь выбивалась из общего облика помещения —дальняя стена была зачем-то завешена с потолка до пола занавесью под тон стенам.
«К чему она?» — подумал Гитлер.
Сталин же, тоже устроившись в кресле, сказал:
— Я предлагаю следующий порядок наших бесед… Вячеслав Молотов в Берлине достаточно полно охарактеризовал вам наши конкретные проблемы… Вы в Берлине также весьма полно изложили ваши общие взгляды на будущее… Мне кажется, что пока нам не стоит сбиваться на частности и обсудить еще раз — уже лично — общие проблемы… А уже из них будут вытекать конкретные вопросы…
Гитлер ушам своим не верил — Сталин удивил его и тут!
Как! Фюрер все время пытался именно так построить беседу с Молотовым, но каждый раз натыкался на частокол молотовских вопросов. А Сталин сам это предлагает…
— О, конечно же, герр Сталин, это будет великолепно! И беседа началась…
Впрочем, в самом ее начале Гитлер не выдержал и поинтересовался:
— Скажите, герр Сталин, а где же ваша знаменитая трубка? Сталин добродушно улыбнулся, и комически разведя руками, ответил:
— Как мне рассказывали, на дверях своей мюнхенской квартиры вы повесили табличку «Курильщиков просят не переступать этот порог»…
Гитлер потрясенно замолчал. С такой предупредительностью на таком уровне ему еще сталкиваться не приходилось. Благодарно кивнув головой, фюрер начал:
— Ну, что же, вы справедливо заметили, что я в Берлине сказал уже многое… И сейчас хотел бы проиллюстрировать сказанное одной цитатой… С вашего позволения я зачитаю часть выступления Ллойд Джорджа в английском парламенте 17 ноября 1919 года… Он тогда заявил…
Тут Гитлер достал из папки два листка бумаги, один из которых передал Шмидту…
Затем он взял свой листик в левую руку поудобнее и начал читать:
— Не мне указывать, соответствует ли лозунг единой России политике Великобритании… Один из наших великих людей, лорд Биконсфильд, видел в огромной, могучей, великой России, катящейся подобно глетчеру по направлению к Персии, Афганистану и Индии, самую грозную опасность для Великобританской империи…
Гитлер бросил листик на стол и сказал:
— Как видите, Британия давно боится того, что я предлагаю вам… Но господин Молотов все сводил к Турции и Болгарии с Финляндией… Для нас важна Румыния — из-за ее нефти… Но так ли уж важна Болгария для вас? Я уже спрашивал господина Молотова — если вы даже войдете в Болгарию, сможете ли вы удерживать Проливы? Ведь угрожать вам может лишь английский флот, а он пойдет не по суше, а через Босфор… А от самой южной точки Болгарии до Босфора — двести километров турецкой территории…
Гитлер с любопытством взглянул на Сталина и Молотова, спросил:
— Вы что, собираетесь воевать тогда и с Турцией?
— Но если в районе Босфора будет наша военно-морская база и вы этот вариант поддержите… — осторожно предположил Молотов.
Сталин при этом молча, но вопросительно посмотрел на фюрера. Тот пожал плечами и ответил:
— Простите, но это несерьезно… Мы, — он укоризненно посмотрел на Сталина — начинаем все же сбиваться на детали, но хочу сказать, что Германия, ведя непростую войну, не может нажимать на Турцию, рискуя отбросить ее в англосаксонский лагерь… Думаю, — прибавил он сразу же, — и вы тоже не можете идти на подобный риск… Поймите, мне нужна нефть… И за ней приходится идти даже в Африку…
Сталин согласился:
— Это нам понятно… Рейх имеет право получить Ближний Восток как нефтяную базу— но спрашивается: на основе патронажа или колониального захвата? То же можно сказать о Центральной Африке… Я знаю, что вы, господин канцлер, всерьез и давно озабочены проблемами расширения ваших сырьевых возможностей.
Сталин повернулся к Молотову, а тот уже доставал из одной из папок два листика, один из которых подал Сталину, а второй — Гитлеру.
На плотном листе были отпечатаны по-немецки две цитаты…
Первая была взята из интервью канцлера Германии лондонской «Дейли экспресс» 11 февраля 1933 года: «Германия нуждается во многом из того, что могут дать колонии, и колонии нужны нам в той же мере, что и другим державам».
Вторая была из речи канцлера Германии 23 марта 1933 года в рейхстаге: «Мы знаем, что географическое положение Германии, бедной сырьевыми материалами, не гарантирует экономической самостоятельности нашему государству».
Сталин помахал своим экземпляром, тоже бросил его на столик и сказал:
— Это, — он ткнул в сторону листа пальцем, — можно иметь или за счет войны, или за счет политики. Можно — за счет и того, и того… Но колонии — это уже вчерашний день. Англия не продержится в Индии и десятка лет… Как ведущая сила Коминтерна, — Сталин сумел произнести последнее слово с явной иронией, — Советский Союз хорошо осведомлен о том, какие пожары могут вырваться на поверхность уже в ближайшем будущем… Так стоит ли Германии, не имеющей сегодня колоний, стремиться к простому восстановлению своего прежнего статуса?
Сталин прищурился:
— Не лучше ли стать на сторону обиженного, если ты и сам стоишь в позе обиженного? Нас, русских, обижали и обманывали часто… А ведь и Германию многие годы притесняли, не так ли?
— Версаль до сих пор жжет мне душу, несмотря на то, что этим летом я покончил с ним в том же самом вагоне, где ему было положено начало! — раздраженно отозвался Гитлер. — Однако…
— Однако, господин канцлер, посмотрим на карту… — Сталин встал с кресла, прошел к стене, завешенной занавесью, раздернул ее, и фюрер увидел, что стену от пола до потолка закрывала громадная карта мира…
Он пригласил подойти остальных и принялся рассуждать:
— Вот мы, Советский Союз… Вы предлагаете нам идти к Аравийскому морю… Что же, пойдем…
Сталин карандашом, захваченным со столика, повел линию…
— Между нашим Кавказом и Персидским заливом лежит Турция, а дальше — Сирия и юго-восточнее ее — Ирак… Сирия связана с Францией, Ирак связан с Англией, потенциально дружествен Германии, но в военном отношении слаб. Допустим, что мы сможем с вашей помощью усилить Ирак. Но что нам делать с Турцией? Сталин посмотрел на немцев, те молчали.
— Пойдем иначе — через Иран, — предложил Сталин. — С Ираном у нас хороший договор, и у вас там сильные экономические и политические позиции… Даже очень сильные… Но Иран независим, и через него мы идти не можем, не так ли? К тому же Иран связан с вами.
Немцы по-прежнему молчали.
— Но мы можем пойти и иначе — через Афганистан… С ним у нас тоже хороший договор, но Афганистан независим и горд — англичане так и не смогли его покорить…
Сталин вновь посмотрел на Гитлера и спросил:
— Что же нам остается? И сам же ответил:
— Остается — из района нашего Памира через узенькую полосу Афганистана — он нам простит—идти к теплому открытому морю через Английскую Индию! Английскую — это прекрасно, потому что вы, господин Гитлер, справедливо предрекаете Британии распад… Но в этом случае Индия вряд ли захочет, чтобы мы заняли место Англии… К тому же…
Сталин еще раз оторвался от карты и посмотрел на Гитлера:
— К тому же все проходы для нас к морю идут через высокие горы… Однако… — Сталин выдержал паузу, — однако выйти в долину Инда было бы неплохо…
— Ну вот, — обрадовался фюрер…
— Нет, — сразу же возразил ему Сталин, — нам нужны гарантии… Мы можем пойти в Индию… Но при условии, что Англия будет повержена вначале в Европе.
Гитлер слушал и не верил… Фактически Сталин выражал его мысли, однако все ли тут было так, как это представлялось фюреру?
А Сталин объяснял далее:
— Кроме того, идти в Индию нам можно тогда, когда к этому присоединится Китай, освобожденный от Японии… А это значит — отказ от идей «Антикоминтерновского пакта». Может быть…— Сталин помедлил и закончил, — может быть, за счет отказа от Коминтерна…
Сталин поражал Гитлера все более…
— Сегодня, господин Гитлер, Германия ориентируется на Японию. Что ж, это ваше суверенное право, господин канцлер… Однако нам кажется, что не стоит игнорировать Китай… Да, сегодня Китай слаб. Но в самой его слабости скрыто доказательство его силы… Почему слаб Китай?
Сталин посмотрел на Молотова, как учитель на школьника, адресуясь, как будто к нему, но ясно было, что ему важен один слушатель. И этот слушатель был внимателен, а Сталин говорил ему:
— Вспомним историю вашей страны. Германия — в потенциале великая держава — долгое время не играла той роли, которую заслуживал ее народ… Почему? Потому, что она была раздроблена… И ее била Франция. Но пришел Бисмарк, и объединенная Германия начала бить Францию.
— Прекрасно! — вырвалось у Гитлера.
А Сталин, улыбнувшись в очередной раз, заявил:
— Мне кажется, что противостояние Китая и Японии — это азиатский вариант противостояния Германии и Франции. И сходны тут судьбы Германии и Китая…
Гитлер хотел возразить, но Сталин жестом попросил подождать и ответил на невысказанный вопрос:
— Я отношусь к Японии с уважением, господин канцлер, и желаю ей добра. Да, Япония обуреваема идеями гегемонии… Китаю до этого очень далеко — его задача понятна. Но Китай — это пространства, это рынок для машин и заводов, это — сырье. Мы хотим сильного и независимого Китая, потому что такой Китай будет нуждаться в сильной внешней поддержке для своего внутреннего роста… Китай будет стоять перед выбором друга: мы или США. Мы предлагаем вам объединиться в нашей борьбе за Китай…
— А Япония? Какой вы видите ее судьбу?
— Япония? Япония вполне может иметь с нами хорошие отношения уже потому, что она имеет плохие отношения с Америкой… Но давайте, господин рейхсканцлер, подождем с Японией, с Индией… Если мы покончим с Англией, то…
Гитлер слушал, увлекаясь все более и более… Обычно он предпочитал собственный монолог, но Сталин без малейшего нажима заставил слушать себя. Гитлер и слушал, а Сталин предложил:
— Мы готовы вам здесь помочь, и помочь крепко, но для этого надо хорошо подготовиться. Сегодня мы готовы вести большую войну… — Сталин помолчал, а потом твердо пояснил, — но лишь оборонительную. А для того, чтобы мы совместно разгромили Англию в Европе и тут же могли наращивать движение на Ближний Восток и в Индию, нужны иные силы… Причем мы можем идти в Индию лишь как освободители ее от англичан, а не как ее завоеватели. Ведь независимая Индия — это хорошо для нас с любой точки зрения. Да и для вас, по-моему, тоже…
Сталин умолк… Гитлер — да и не он один — ждал итога, и Сталин подытожил:
— Господин Гитлер! Давайте подождем до 1942 года… Я предлагаю отвести ваши войска к западным границам генерал-губернаторства, а мы готовы оттянуть в глубь страны свои… Уж очень много их начинает скапливаться по обе стороны границы. Кому от этого выгода — Черчиллю? Рузвельту?
Все, сказанное Сталиным, было так неожиданно, реагировать на него было так непросто, что фюрер ухватился за последнюю фразу и спросил:
— А кстати, что вы можете сказать об Америке, герр Сталин?
— Мы не против США… И не стоит вносить тут идеологию. Ленин говорил о капиталистах США примерно так: пусть они нас не тронут, а мы их не тронем… И этот подход мне кажется верным не только для США… России нужен мир, господин Гитлер… Уверен, что мир нужен и Германии… Но за мир иногда надо и повоевать…
В комнате на мгновение повисла тишина, а потом фюрер предложил:
— Герр Сталин! Я услышал от вас так много неожиданного и интересного, что надо хорошо обдумать — как нам решать конкретные задачи текущего дня…
Сталин кивнул, соглашаясь…
— Я буду думать над этим, и у меня есть к вам вопросы… Как я понимаю, есть вопросы и у вас ко мне.
Сталин снова кивнул.
— Но сейчас я хотел бы спросить о деле абсолютно конкретном…
— Я вас слушаю…
Гитлер откашлялся и сообщил:
— В феврале 38-го года вы закрыли наши консульства в Ленинграде, Харькове, Тбилиси, Киеве, Одессе, Новосибирске и Владивостоке. Можно ли дружить, если совершенно не знать друг друга? Риббентроп мне жалуется, что все, что он может узнать о России, кроме репертуара московских театров, которые посещает Шуленбург, это информация ежемесячного дипкурьера из Берлина в Токио и обратно… То, что он докладывает, это все, что нам известно о России вне Москвы… Вряд ли это нормально. Много ли увидишь из вагонного окна?
Сталин прекрасно понимал, что одним дипкурьером перечень информаторов фюрера на исчерпывается, однако виду не подал и сказал:
— Согласен… Однако, господин Гитлер, я не хотел бы, чтобы между нами оставались недоговоренности. Дипломатия и разведка всегда шли рука об руку… Другое дело, что когда разведка полностью вытесняет дипломатию, то вряд ли такая информация поможет взаимопониманию. Что можно увидеть в замочную скважину? Еще меньше, чем из окна курьерского вагона…
Гитлер замолчал так надолго, что казалось — его красноречие разлетелось на мелкие осколки, столкнувшись с такой твердой прямотой… Сталин не издевался, не демонстрировал недовольство. Он просто сказал то, что отвечало реальности, и теперь спокойно ждал ответа.
И смотрел он при этом добродушно и доброжелательно…
— Господин Сталин, — Гитлер наконец собрался с мыслями, — к сожалению, вы правы как в самом тезисе, так и в конкретной оценке. Но Россия сейчас — это действительно сфинкс. Впрочем, сфинкс хотя бы задавал загадки, и по ним можно было что-то понять в нем самом. А Россия — сама загадка, и если я ее не разгадаю, то…
Гитлер опять замолчал, споткнувшись о недосказанную мысль, но Сталин улыбнулся и досказал:
— Господин Гитлер! Мне было бы искренне жаль, если бы вы не разгадали эту загадку. Ведь если верить легендам, судьба таких несчастливцев была не из завидных. Но я убежден, что если мы начнем разгадывать ее вместе, то посрамим все легенды… Если вы считаете это полезным для нас обоих, мы возобновим работу всех ваших консульств и готовы открыть их дополнительно…
Гитлер молчал, ожидая, и Сталин закончил:
— Скажем, в Баку, Сталино и Саратове. Рядом с последним — наша республика немцев Поволжья, и расширение культурных, — Сталин вдруг резко и отчетливо выделил это слово голосом, — контактов будет не лишним. Как вы полагаете?
— Безусловно! Культурные, — Гитлер тоже выделил это слово интонацией, — контакты мы будем развивать в первую очередь…
— Что же касается вашего дипкурьера, то я предлагаю немного разгрузить его. По нашему Транссибу мог бы вполне проехать туда и обратно ваш министр пропаганды, доктор Геббельс. С его острым глазом и талантливым пером можно увидеть там многое…
— Геббельс? Из окна вагона? — тут же отреагировал Гитлер полушутливым тоном.
— Да, Геббельс. Но, конечно, не только из окна.
Сталин замолчал, улыбнулся в усы, сделал короткий жест рукой и продолжил:
— Наши Поволжье, Урал, Сибирь и Дальний Восток надо видеть основательно… Было бы желание, и мы их товарищу… — тут Сталин сделал паузу и взглянул на собеседника с нескрываемым лукавством, — Геббельсу покажем.
ВРЕМЯ летело, оно летело над старыми стенами старой Цитадели, обтекая их не без боя, а напротив, с боем, ибо не было сейчас над миром мира, даже если где-то и не гремели еще пушки…
Такой уж получалась тогда та эпоха…
За беседой пролетело уже почти три часа, и Сталин предложил:
— Не пора ли нам сделать небольшой перерыв, а потом — за стол? Уже большой компанией?
— Пожалуй, пора, — искренне согласился Гитлер…
Через час они уже сидели во главе длинного стола в большом зале… На обед было приглашено человек сорок. Теперь стол был не только сервирован, но и уставлен так густо и богато, что слюнки потекли даже у весьма воздержанного фюрера…
Приятно удивлен он был и другим. Теперь их и всех других за столом обслуживали десятка полтора официанток — каждая была истинной красавицей в явно нордическом, арийском стиле…
Сталин не стал тут ничего подчеркивать словами, но было ясно и так, что эти статные красавицы с тяжелыми коронами волос, с чистыми линиями лиц были невысказанным упреком теории о славянской неполноценности.
Фюрер, всегда неравнодушный к женской красоте, — как понимающий ценитель вполне оценил и тонкость намека, и тех, кто его олицетворял…
А за столом уже установилось то веселое, простое оживление, о котором фюреру рассказывал Риббентроп…
Обед продолжался два часа, а потом хозяин и гость расстались, договорившись встретиться ближе к вечеру еще раз…
Оставшись наедине с Риббентропом, фюрер заявил:
— Риббентроп, я доволен! Чем бы это все ни кончилось, я доволен, что я увидел его.
Риббентроп осторожно молчал, опасаясь неосторожным словом раздражить фюрера. А тот отыгрывался на своем министре за долгое воздержание от пространных монологов и не умолкал:
— Что мы можем получить конкретно, Риббентроп? Сталин умен и хитер, его слова неожиданны, его предложения заманчивы, но если он готов помочь… Ах, да, — перебил фюрер сам себя, — он предлагает отложить все до 42-го года… Это умно— пока я буду воевать, он будет копить силы… А что потом? Удар?
Риббентроп молчал, боясь возразить, не желая соглашаться… И фюрер размышлял вслух…
— Приглашение Геббельса— это, конечно, бомба… Но это — пропаганда, а не политика. Вот если бы он согласился расширить «Пакт трех» до четырех! Однако это его вряд ли свяжет сильно… А вот его конкретные требования… Русские заводят уже разговор о базе на Босфоре… Чего они захотят завтра — Югославии? Судя по вопросу о базе, на Болгарии они будут настаивать обязательно, но Болгарию я им не отдам! И опасно для нефтяных источников, и вообще — не пройдет!
Гитлер поймал себя на том, что если в Берлине он постоянно переводил разговор на концепции и перспективы, то тут, в Бресте, он даже сам с собой рассуждает о вещах конкретных. Конечно, в Берлине упор на идеи позволял уходить от вопросов Молотова, но все же Сталин сумел «перевернуть» «шахматную доску», и оставалось лишь гадать — не перевернет ли он ее еще раз, напирая — как и Молотов — на конкретику…
— Риббентроп, что мы можем уступить еще? Мы и так уступили русским во многом!
— Мой фюрер, — подал, наконец, голос Риббентроп, — есть один пункт, где мы могли бы не уступить, а выправиться…
— Что вы имеете в виду?
— Русские в своих поставках в целом аккуратны… Зато мы задолжали им в поставках на 126 миллионов марок. Молотов уже поднимал этот вопрос в беседе с Герингом.
— Что вы предлагаете?
— Если в дальнейших беседах возникнет необходимость уступок с нашей стороны, то можно самим признать нашу неаккуратность и пообещать быстро ликвидировать задолженность…
— Допустим… Но как быть с Финляндией?
— Возможно, мы могли бы предложить Советам следующее… Мы аннулируем соглашение с финнами о транзите войск в Норвегию при условии, во-первых, обеспечения транзита в Киркенес через Россию…
— Это очень удлинит путь и удорожит его.
— Да, но мы должны потребовать от русских в этом случае компенсации… Например, увеличением поставок нефти и леса.
— Допустим…
— И еще… Русские должны гарантировать нам поставки из Финляндии никелевой руды и леса в прежнем объеме с некоторым нарастанием, и с компенсацией возможных недопоставок по любым причинам за счет России.
— Неглупо, Риббентроп… Пожалуй, я мог бы на это пойти при условии отказа русских от претензий по Болгарии и подписания хотя бы секретной декларации о готовности России присоединиться к «Пакту трех» не позднее конца 1941 года…
Так определились пределы уступок фюрера… Пора было начинать второй раунд… Уже выходя из двери комнаты, где они отдыхали, фюрер спросил Риббентропа:
— А почему среди русских нет Кагановича? Случайность, или Сталин решил не брать сюда еврея? Вы уверяете меня в обратном, Риббентроп, но мне кажется, что еврейское влияние здесь сильно…
— Мой фюрер! Я не знаю, почему нет Кагановича, но если здесь и есть еврейское лобби, то не Каганович его олицетворяет. Каганович — порядочный человек… К тому же… — Риббентроп задумался, потом размышляющим тоном сказал, — к тому же недавние репрессии и московские процессы имели и явный антиеврейский аспект, хотя об этом никогда не говорилось публично ни слова…
ВОЙДЯ в комнату переговоров, Гитлер решился… Это было против всех правил дипломатии и межгосударственных отношений, но в конце концов он должен был понять точно — можно ли идти дальше со Сталиным? А для этого ему надо было знать пределы искренности русского вождя.
Если для Сталина пакт и все с ним связанное — тактика, то как только Советы усилятся, а рейх в чем-то серьезно оступится, как только англосаксы пойдут в наступление, Сталин тоже ударит.
А раз так, надо как можно быстрее ударить самому — еще до разгрома Англии…
Если для Сталина пакт — поворотный пункт к союзу с рейхом, он будет ценить доверие и добиваться его… Доверие и у людей, и у держав держится на поступках, на делах, а не на словах… Но ведь недаром сказано, что вначале было Слово…
И Гитлер решился:
— Скажите, господин Сталин, а как вы относитесь к евреям? Пауза повисла в воздухе, словно сизый дым из отсутствующей трубки Сталина… Он действительно поднес руку к лицу — как будто хотел затянуться, взглянул на Шмидта, напрягшегося от любопытства и ожидания, на застывшего Риббентропа, на невозмутимого Игнатьева и еще более невозмутимого Молотова, еще продлил паузу и обронил: