Кристиана Йэнна. Эмигрант с Анзоры

   — Разберутся, — Марк легкомысленно махнул рукой. Мы вышли в сад. Здесь народу было поменьше. В основном, дети физиков. Они с визгом гонялись вокруг фонтана — того самого, в который упала (или влезла) дочь Марка.
   Я не знал, о чем можно говорить с квиринцем, да еще и с физиком. Но Марк взял инициативу на себя.
   — Кварковый бульон хочешь? — я раскрыл широко глаза, потому что слова «кварковый суп» ассоциировались у меня с чем-то другим и явно несъедобным. Но Марк махнул рукой, исчез на несколько секунд и появился с двумя высокими бокалами, в каждом бокале было три разноцветных слоя непрозрачной жидкости, из которой торчала соломинка.
   — Это коктейль такой, — пояснил Марк. Я попробовал. Нижний слой явно состоял из пива.
   Мне не хотелось пить. Я всю эту неделю даже не прикасался к алкоголю. Вообще странный у меня запой какой-то был... Я думал, что так не бывает. После посещения семьи Энгиро я как-то успокоился, жизнь моя более-менее вошла в норму, и пить расхотелось. Совсем.
   Но из вежливости я тянул коктейль. Закусывали мы оливками и солеными орешками. Пошло довольно неплохо.
   — Такого даже в «Синей вороне» не попробуешь, — объяснил Марк, — это наш, фирменный... у нас в институте делают. А ты в «Синей вороне»-то, кстати, был?
   Я знал, что это такой ресторан, видел, конечно, снаружи. Там у входа такая старинная каменная птица сидит. Действительно, синяя. Но внутрь я не заходил. Поэтому помотал головой.
   — Ну ты даешь... ты ведь уже здесь три месяца? И до сих пор даже в «Ворону» не зашел... Может, ты и в Бетрисанде не был?
   В Бетрисанде я был, конечно. Хотя и не везде.
   — Да мне неудобно... — сознался я, — одному как-то...
   — В какой-то степени ты прав, — согласился Марк, — Действительно, идти и напиваться в одиночку... Ну ладно, сходим вместе. Вот Мира на той неделе прилетит, и сходим.
   Он уже опустошил свой бокал и вертел в руках, с сожалением на него поглядывая. Я подумал, что надо что-нибудь вставить и сказал.
   — Так много народу...
   — Да, — Марк задумчиво оглядел зал, — Папа ведь... знаешь, вот я иной раз думаю. Мне уже сорок. Ну, конечно, что-то я делаю... вот монографию недавно закончил. В принципе, мне интересно работать. Но вот папа уже в тридцать лет открыл гетеротропный принцип. В тридцать четыре обосновал его экспериментально практике, в знаменитой экспедиции Ларгоса. В тридцать шесть уже решил проблему Соторна. Если все его конкретные — понимаешь, конкретные достижения перечислить, то получится, что он — целая эпоха в физике подпространства... А тут — ковыряешься, ковыряешься, а спросить себя — что ты в жизни сделал? Да ничего. Сказать-то нечего. А ведь я, в общем, на хорошем счету... А с другой стороны, — оборвал он себя, — подумаешь, зачем это надо? Мне интересно. Людям и такие работники, как я, нужны. А то, что мне такие темы и такие проблемы не попадаются, как папе... удачные... ну и что?
   — Да, — сказал я, чтобы не молчать. Марк посмотрел на меня и покачал головой.
   — Как тебя называть-то? Ландзо как-то длинно. Ланс? Слушай, пошли лучше на море, а? Кей! — окликнул он пробегавшего мимо мальчишку. Тот остановился. Подошел к нам.
   Это был старший сын Марка. Очень серьезный веснушчатый мальчик двенадцати лет. На Анзоре я бы ему дал все четырнадцать — здешние дети крупнее.
   Я вдруг подумал, что по возрасту ближе к этому мальчику, чем к его отцу... да так оно и есть — ведь Кей двоюродный брат Таро.
   — Кей, пока ты окончательно не исчез из моего поля зрения... ты завтра что планируешь?
   Мальчик поглядел на отца и серьезно ответил.
   — Завтра с утра у меня занятия по музыке и пилотированию. Потом я пойду на тренировку, потом еще мне надо часа два позаниматься по программе... наверное, после обеда. А потом, вечером мы собирались с ребятами планер готовить.
   — Ясно, — сказал Марк, — а послезавтра? Найдется у тебя время для родного отца?
   — А что надо-то, пап? — деловито спросил мальчик.
   — Да вот, хотел вам показать один эффект интересный...
   — Тот самый? — глаза мальчика загорелись. Марк кивнул.
   — Тот самый. Туннель.
   — Так вы смоделировали? А можно я ребят тоже приведу? — обрадовался Кей.
   — Приводи хоть всю группу, — сказал Марк, — кстати, мы с Лансом собираемся на море. А, вы же еще не знакомы. Ланс — Кей.
   Мы пожали друг другу руки.
   — Вы друг Таро? — серьезно спросил мальчик. Я кивнул.
   — Я тоже хочу на море, — сказал Кей, — я вам не помешаю?
   По-моему, мальчик был куда солиднее и серьезнее своего отца.
   — Не только ты не помешаешь, но и шибагов неплохо бы взять с собой. Шиба-аги! — заорал Марк. Кей слегка поморщился.
   — Я их найду, папа... а Лиль тоже брать?
   — Как хочешь... ну что, пошли?
   И мы двинулись к морю.
   В Летнем Зале тем временем мельтешение прекратилось. Я только теперь заметил, что вдоль одной из стен тянется широкая черная панель, на которой золотом выведена гигантская и очень длинная математическая формула... вероятно, она имела какое-то отношение к принципу гетеротропности. Я не стал уточнять.
   Физики — в основном, начиная от сорока лет, молодые уже перекочевали наружу — расселись вдоль столов и стен. В центре располагалось трио — женщина в облегающем серебристом платье за большим синтаром, другая женщина, в черном, со скрипкой, и мужчина с виолончелью. Они исполняли что-то очень красивое. Я люблю музыку и с удовольствием бы послушал, но Марк не проявил к концерту большого интереса, и я послушно пошел за ним. Тем временем нас нагнал Кей с «шибагами» — младшими братьями Ларсом и Лиссом, семи и шести лет, за ними семенила с угрюмо выпяченными губками Лилль — теперь она была переодета в голубое, тоже очень пышное платье, и голубой же бант.
 
 
 
   Оказывается, не нам одним пришла мысль отправиться к морю. На волнах невдалеке от берега колыхался огромный плот, и на нем расположилась куча народу, включая детей. То и дело кто-нибудь нырял с плота, а кто-то неуклюже на него влезал, отряхивая воду, как собака.
   Песчаный берег был живописно заляпан разноцветными пятнами брошенной одежды купальщиков. Дети Марка тут же начали раздеваться, папаша стянул через голову рубашку и обернулся на меня.
   — Давай, Ланс! Ты чего, не в плавках? Ладно, трусы сойдут...
   — Понимаешь... — сказал я смущенно. Марк подошел ко мне поближе.
   — Я плавать не умею, — прошептал я. Марк уставился на меня. Потом сказал.
   — Как же ты минимум собрался сдавать?
   — Не знаю, — сознался я, — я еще об этом не думал.
   — Ладно, — сказал он, — раздевайся. До плота я тебя довезу, а там посидишь.
   По правде сказать, я чувствовал себя очень хреново. Я еще ни разу вообще не раздевался на пляже. У нас в отеле был бассейн, и кажется, все жильцы туда ходили постоянно. Кроме меня. Не только потому, что я плавать не умею. Мне вообще кажется совершенно дикой мысль на людях раздеться. Это так ужасно, унизительно... хотя когда я на других на пляже смотрю, мне это кажется нормальным.
   Шрамов уже на мне не было, так что особенно стесняться нечего. Я потолстел, мышцы тоже стали получше. Да здесь и со шрамами никто не стесняется... Но все равно. У нас это совершенно не принято. Дико просто. У нас раздеваются только в бане. Но деваться некуда... Я неловко стал стаскивать с себя одежду.
   Дети тем временем молниеносно покидали свои вещички на песок (включая осевшее проколотым воздушным шариком голубое платье) и рванули к воде. Я с большим удивлением наблюдал, как все четверо шустро вбежали в волны и с крейсерской скоростью поплыли. Причем малышка не отставала от остальных. Похоже, плавала она лучше, чем бегала.
   Марк совершенно беспечно отнесся к вхождению детей в воду. Он дождался, пока я разденусь, хлопнул по голой спине ладонью
   — Пошли, горемыка.
   И мы вошли в воду и поплыли к плоту. Я держался за плечо Марка и подгребал кое-как рукой и ногами. Для меня это было совершенно новое ощущение — вода охватила тело со всех сторон, ласково, легко, и какое-то беспричинное веселье начало овладевать мною. Но за Марка я держался крепко.
   Он подсадил меня на плот. Я вскарабкался, сел, вцепившись руками в какую-то скобу. Плот мягко покачивался на волнах. Это было даже приятно, хотя и страшновато немного.
   — Ну пока, я пошел, — Марк махнул мне рукой и нырнул. В нескольких метрах от плота он вынырнул. Я с тревогой за ним следил. Вот темноволосая голова снова исчезла. И больше не появилась...
   Не знаю, сколько прошло времени. Нигде поблизости Марк не выныривал. Я вскочил на ноги... Преодолевая вязкий, холодный ужас, с великим трудом стал передвигаться по качающейся поверхности. Может, он где-нибудь с другой стороны? Нет... Я со скоростью локатора сканировал окрестности. Цхарн, что делать? Поднять тревогу? Я не сводил глаз с водной глади. Ведь уже не меньше трех минут прошло. Может, он где-то выныривал, а я не заметил?
   На меня уже стали посматривать. Я видел темно-русые головки детей Марка — а самого его так и не было. Цхарн, да не мог же он в самом деле утонуть?! Они же все очень хорошо плавают...
   Наконец я увидел его. Он вынырнул неподалеку от плота, с другой стороны. Поймал мой взгляд, весело помахал рукой и нырнул снова.
   Подожди... чего я так беспокоюсь-то? Они же могут до десяти минут не дышать... их с детства учат. Вон какие клопы плавают, еще меньше Лилль. И родители даже в ус не дуют.
   Я сел на краю плота, свесив ноги в воду. Мне было холодно, несмотря на жару, очень неуютно и вообще хреново. Я подумал, что все-таки сильно отличаюсь от остальных. Конечно, Ингор здорово привел меня в порядок — ребра уже не выпирают наружу, шрамов почти не видно. Но все равно... кожа белая, бледная. Остальные-то вон как загорели. И какие-то они все ловкие, легкие. У некоторых мужчин мышцы накачанные, могучие, у других — поменьше, но все равно видно, что народ спортивный. А я — как бледный гриб... бесформенный совершенно. Ужас.
   Меня даже стало подташнивать от качки. Давно я свои пилюли не принимал... Зато, правда, вода высохла на теле, и стало тепло, даже жарковато. Все равно я чувствовал себя крайне неудобно, неловко. Все веселились, ныряли, играли в воде, все были вместе и при деле, а я... Потом я понял, почему мне так неудобно. Слишком уж незащищенным я себя чувствовал. Страшно мне было, просто физически страшно.
   Чтобы отвлечься, я стал наблюдать за пловцами. И было на что посмотреть! Плавали все квиринцы очень хорошо. Чье-то тело скользило вдоль плота, под тонким слоем воды. Даже непонятно, каким образом плывет — незаметно, чтобы он руками или ногами шевелил. Просто скользит, стремительно, как дельфин. Как будто у него реактивный двигатель в пятки встроен. Нет, все же шевелит ногами, но этого почти не видно. Лицо вниз... ну да, они же долго могут не дышать.
   Какие-то девушки неподалеку затеяли водный танец — сплывались в круг и расплывались, делали синхронно разные фигуры.
   Марк играл со своими детьми. Они гонялись друг за другом, то уходя под воду, то плескаясь весело на поверхности.
   Здорово. Все здорово. Если представить, что ты к этому никакого отношения не имеешь и смотришь, к примеру, фильм.
 
 
 
   Вскоре мы выбрались на берег. Я с облегчением оделся. Уже сгущались сумерки. Дети снова убежали вперед. Кей шел с каким-то другом, и они очень серьезно что-то обсуждали. Наверное, какую-нибудь физическую проблему.
   В Летнем Зале играла музыка, и по паркету двигались пары. Танцевали физики очень красиво. Профессионально, можно сказать. Это не наши танцульки, где народ дрыгался, кто во что горазд. Тут — я понял с первого взгляда — мне можно и не пытаться... Слишком уж сложные и незнакомые мне танцы.
   Марк посмотрел на меня и, видимо, понял, что в зал я не пойду ни за какие коврижки.
   — Ну ладно, Ланс... пошли, выпьем еще, что ли.
   Около полуночи Марк отвез меня домой на своем флаере. Детей уложили спать у бабушки. Марк уверял, что концентрация алкоголя в его крови вполне позволяет вести машину. Я немного сомневался в этом, поскольку подъем был слишком уж быстрым и крутым, а в полете флаер слегка раскачивался из стороны в сторону. Но я сидел тихо и послушно, в конце концов — не мое это дело... Марк с третьей попытки завел флаер на насест у балкона.
   — Ну все Ланс, — он обнял меня за плечи, — Слушай, ты классный парень! Но плавать я тебя научу. Завтра... нет, послезавтра. Договорились?
   — Ладно, — сказал я, — Ты до дома-то долетишь?
   — О! — Марк засмеялся, — В этом не сомневайся. Я тебе завтра позвоню, идет?
   Я перелез через балконные перила, помахал Марку рукой и отправился к себе.
 
 
 
   Постепенно, с этого времени моя жизнь стала меняться.
   Не то, чтобы я вдруг стал совершенно счастливым человеком. Нет, конечно... я по-прежнему везде чувствовал себя чужим. Ни Марку, ни Ирне с Геррином я не доверял до конца. Даже наоборот, мне было с ними немного неуютно, и я радовался, когда вечером оставался — уже точно, гарантированно — один. Тогда можно было вспоминать Анзору, думать о Пати, об Арни и Таро. Можно было читать что-нибудь интересное, жевать что-нибудь вкусное, размышлять... В одиночестве я был свободен, в одиночестве я был самим собой. С квиринцами же было тяжеловато — я пытался понять их, подстроиться под них, соответствовать их ожиданиям. Может быть, зря, не знаю... их-то мне не в чем упрекнуть.
   Ирна периодически звонила мне, приглашала в гости. Когда я к ним приезжал, старалась накормить как можно лучше. Часто расспрашивала о Таро, об Анзоре, воспринимая мои рассказы теперь уже спокойно.
   Марк явился ко мне очень скоро после праздника и совершенно бесцеремонно потащил на море.
   — Плавок нет? Ну ты даешь, старик... Ладно, сейчас закажем.
   Он подошел к моему родному циллосу, потыкал пальцами в пульт управления. Сам я толком не научился им пользоваться — я-то ведь мог управлять голосом. На чужой голос моя Чуча не реагировала.
   Марк выбрал Текстильную Централь, в ней — раздел спортивной одежды, в этом разделе мужские плавки. Пощелкал кнопкой — на экране замелькали расписные трусы.
   — Какие тебе? Иди выбирай.
   — Да мне все равно, — буркнул я, — подешевле только.
   Марк сделал заказ, мы отправились пить чай. Через двадцать минут почтовый робот запищал у балконной двери. Я распаковал пластиковую коробочку, вытащил плавки вполне петушиного вида.
   — Ну вот, теперь мы с тобой вполне можем пойти на море.
   В первый раз Марк не взял с собой детей. Он довольно долго обучал меня лежать на воде, расслабившись... это получилось у меня только часа через два. Дальше пошло легче. На следующий день я сам впервые решился спуститься в бассейн — в пять утра, когда нормальные люди еще спят — и потренироваться, придерживаясь за поручни.
   Марку же я высказал робкую мысль о том, чтобы научиться водить флаер. Конечно, на свою машину денег у меня не было. Но в Коринте полно общественных стоянок. Берешь машину, летишь, куда тебе хочется (автопилот знает только несколько стандартных маршрутов). Там оставляешь на другой стоянке, диспетчерская потом в случае чего произведет перераспределение. Одна общественная стоянка была и на крыше нашего отеля. В принципе, я обходился пока и так... но очень уж хотелось самому попробовать водить машину. Говорят, флаер — это элементарно, это очень легко... его уже с 14 лет разрешается водить. Не говоря уже о том, что вождение флаера входит в минимум эмигранта.
   Марк вытаращил на меня изумленные глаза.
   — Так ты что, до сих пор еще не начал учиться?!
   Мы с ним отправились в учебный аэроцентр. Это целая сеть небольших аэродромов, плюс сам центр с тренажерами. Марк определил меня к молодой девушке-инструкторше. Первым делом мне предстояли занятия на симуляторе три раза в неделю, затем — учебные полеты.
   Жизнь становилась все интереснее. Я учился плавать и летать, я гулял с Марком и его детьми в Бетрисанде, посещал Ирну и Геррина. Марк как-то привел меня и в свой институт, но там было не так уж интересно... Я и сам подтянулся, стал снова регулярно заниматься физическими упражнениями, потом — по программе изучал разные науки, от математики и основ навигации до общей истории цивилизаций. Вечером, за ужином я смотрел новости, потом надевал демонстратор и, лежа в кровати, читал что-нибудь интересное или смотрел фильмы.
 
 
   Наступила осень.
   Я сдал экзамен по вождению флаера. Да и программу практически закончил, только побаивался идти сдавать минимум. Хотелось закрепить знания, позаниматься еще. Торопиться некуда — еще и полугода не прошло, деньги еще долго будут платить. А после сдачи минимума ведь все равно надо куда-то определяться... какую-то профессию выбирать. Я пока еще не знал — какую.
   Мой успех решено было отметить в «Синей вороне». Там я не был еще ни разу. Марк и Мира детей оставили дома, и мы отправились в ресторан втроем.
   Погода не такая уж хорошая. Море стальное, с белыми гребнями волн, бьющихся о парапет — залило все пляжи. Да сейчас только сумасшедший полезет купаться... едва эта мысль проскользнула в моей голове, я тут же увидел сумасшедшего. В одних плавках он занимался виндсерфингом — летел на высоченных гребнях волн, с огромным, видимо, напряжением, лавируя на страшном ветру.
   — Смелый человек, — заметила Мира, глядя на сумасшедшего. Она запахнула плотнее свою белую мохнатую курточку. С утра лил дождь, но теперь разве что чуть-чуть капало. Зато соленые брызги ложились на лицо, пахло солью и йодом, как всегда на ветру у моря.
   Я искоса смотрел на Миру. Она давно уже вернулась из своей экспедиции. Теперь занималась потихоньку отчетом, сидя дома. Симпатичная, и очень подходит Марку — невысокая, темноволосая, смугленькая. Мира часто улыбалась, даже просто безотчетно, неизвестно почему, и на лице ее играли ямочки. Между прочим, никогда бы не подумал, что ей уже под сорок, у нее четверо детей...
   Но что же тут удивляться... Марк для Таро был бы дядей. И для меня он дядя. По возрасту и в отцы годится... Странные у нас с ним отношения сложились. Мы подружились, но все равно Марк — как бы старший. Старший друг. Таскает меня на разные спектакли, выставки, концерты, как у них тут принято, иногда довольно бесцеремонно интересуется моими занятиями. Мне это не обидно, нисколько. Наоборот... я сейчас понимаю, в чем тут дело. Ведь здесь на Квирине человек предоставлен во многом самому себе. То есть пропасть тебе никогда не дадут, но и не контролирует особенно никто... ты сам должен свое время распределять, сам все решения принимать. А я не привык. У нас в Лервене все время кто-то за тебя решал, что и когда ты будешь делать, направлял тебя туда-то или туда-то... И для меня эта здешняя свобода поначалу казалась чрезмерной.
   Не только одиночество меня угнетало. И сейчас я не могу сказать, что не одинок — никто и никогда не заменит мне Арни и Таро. Таких отношений у меня не будет ни с кем... разве что Пати... я часто думаю о ней, мечтаю. Но если бы я лишился друзей, будучи общинником — я бы страдал, но никогда не пустился бы в запой и вообще не совершил бы глупостей. Мне нужно было бы вставать каждое утро, идти на работу, на собрание, выполнять чьи-то поручения... за меня бы думал кто-то другой, командовал каждым моим шагом кто-то другой. А здесь... самому нужно. А если сам ты не видишь в своем существовании никакого смысла?
   Вот поэтому Марк для меня оказался спасением. Ирна и Геррин — слишком уж тактичные, скромные... они никогда не стали бы лезть в чужую жизнь. А мне оказался необходим как раз бесцеремонный и наглый приятель. Относительно, конечно, бесцеремонный... по сравнению с другими квиринцами, которые вообще-то очень трепетно относятся к чужой жизни и очень боятся быть навязчивыми.
   Вот и сейчас — ведь он не спросил меня, хочу ли я пойти с ними в ресторан. Даже не то, чтобы пригласил. Нет. "Ну что, сдал? Ну, дед, ты молоток! Так, сегодня по этому поводу гуляем в «Синей вороне».
 
 
   Снаружи-то я часто видел ресторанчик. Так себе, здание старинное и ничем таким не выделяющееся. Синяя большая птица с огромным клювом сидит нахохлившись у входа. Интересно, это статую тут поставили из-за названия, или ресторан назвали по статуе?
   Это, говорят, чуть ли не самое древнее заведение. Еще в первом веке построили...
   И недорогой ресторан, между прочим. Есть ведь частные, к примеру, «Древо», так у них и интерьер поинтереснее, и подают люди-официанты — это считается особым шиком. Сам я еще в таких заведениях не был, и что-то не очень тянет. А в «Вороне» обслуживание автоматическое, цены демократические...
   Интерьер — ничего особенного. Столики разделены стенками-барьерами, увитыми зеленью. И отовсюду видна небольшая эстрада, где играет живой музыкант.
   Музыкантша. Девушка с очень длинными белыми волосами. Сидит у синтара и наигрывает-нашептывает мелодию, похожую на шелест дождя или шорох прибоя.
   Мы сели за свободный столик. Взяли пластинки меню, начали изучать... да, кто его знает, что заказывать. Что-нибудь подешевле. Я в затруднении посмотрел на Марка. Тот, как всегда, взял на себя инициативу.
   — Так, значит... Мира, тебе как обычно? А нам с тобой так. Морской салат, и к нему немного ву, — он нажимал кнопочки на меню, — дальше, закуска лаккар, это из рыбы и водорослей... не делайте такое лицо, юноша, вы это еще не пробовали. Ну, мясо — лучше всего наборный гуляш. Индейка в тесте... к этому делу нужно артиксийского светлого. Мягкие сухарики... Ты у нас сладкоежка, дедуля, десерт тоже будешь?
   — На десерт сиккаргу с мороженым и белым соусом, — подсказала Мира, — здесь ее так готовят!
   Я думал, что сиккаргу — сливочную кашу — пробовал уже во всех видах... со всеми ягодами, фруктами, орехами во всех мыслимых комбинациях. Ан, нет...
   Марк отправил заказ кнопкой «ввод». Уже минуты через две к нам подкатила тележка с тремя подносиками, на которых были сервированы закуски.
   — Лиль сегодня сидит, — сказала Мира, — и поет такую песню: рыбка умерла, рыбка умерла... а мы — люди, и мы никогда не умрем, вот так!
   Марк засмеялся.
   — Это она рыбку дохлую вчера нашла на берегу, — пояснил он.
   — Вот ведь надо же, — Мира покачала головой, — значит, она уже так серьезно этот вопрос обдумывает, о смерти...
   — И пришла к выводу, что мы никогда не умрем, — сказал Марк.
   — Ну да, наверное, она думала, думала, переживала... и решила, что люди не умирают, иначе это было бы слишком печально.
   — Я вот не помню, — сказал Марк, — когда в первый раз о смерти подумал. Мне кажется, лет в восемь... но может, и раньше что-то было. Я помню, сильно испугался, что ничего там не будет...
   — А я сразу знала, что там будет что-то, — вставила Мира.
   — Ну, у тебя родители верующие... а у меня, сама знаешь.
   Я попробовал вспомнить — когда же я впервые задумался о смерти. Не знаю... смерть для меня была реальностью. Проще вспомнить, когда впервые увидел мертвого — года в три. Может, и раньше видел, но не помню. И не боялся я этого никогда. Цхарн, есть вещи похуже, чем смерть... ну лег, ну заснул. Правда, неизвестно, может, там что-то еще будет.
   Рыба с водорослями — страшненькие на вид кубики — оказалась действительно очень вкусным блюдом. Мы накалывали кубики на маленькие вилочки, прихлебывали теплое ву.
   — Ну, Ланс... теперь тебе надо минимум сдавать, — сказал Марк деловым тоном, — тянуть не стоит.
   — Ты думаешь, я готов? — пробормотал я нерешительно.
   — Ну конечно, — весело сказала Мира, — да ты не беспокойся... они эмигрантов сильно не гоняют.
   — А потом куда? Ты уже об этом думал? — поинтересовался Марк. Я пожал плечами.
   — Я бы тебя взял в лабораторию... да по-моему, ты не физик. Неинтересно тебе... — вслух размышлял Марк.
   — Не только в этом дело, — сказал я, — у меня ума просто не хватит. У вас совершенно другое представление о пространстве, времени... с этим представлением нужно родиться, вырасти... или уж быть великим талантом. Нет, я не смогу физиком.
   Я это сказал почти с сожалением. Как было бы удобно — учиться у Марка, или Миры, или хоть Геррина. Ведь я же никого здесь больше не знаю.
   Тележка подкатила к нам второй раз, мы разгрузили мясные блюда, бутылку артиксийского светлого вина.
   Марк разлил вино по бокалам.
   — Ну, за флаер мы уже выпили. Теперь за удачную сдачу минимума!
   Я проглотил вино залпом, как ром. Вкусное... Тепло разбежалось по жилкам, и стало как-то веселее, спокойнее. Как будто сенки курнул...
   — Я летать хочу, — как-то само вылетело. Я почему-то стеснялся этого желания, — если можно, я бы хотел летать в Космосе... ну, просто эстаргом. Чтобы разные миры видеть...
   Почему-то я ощущал громадную ответственность — как будто находился на комиссии, где должна была решиться моя судьба. Хотя это был просто разговор...
   — Эстаргом неплохо, — одобрил Марк, — но кем? Навигатором, пилотом-профессионалом ты не сможешь... ну, сможешь, но это еще хуже физики. Надо с детства летать... просто будешь плохим профессионалом.
   — Да и планет особо никаких не увидишь, — добавила Мира.
   — Самое простое — транспортником или курьером, — размышлял Марк. Я подумал. Представил — привычные, спокойные трассы... привычные вылеты и возвращения... стабильная уважаемая работа, надежный кусок хлеба.
   — Наверное, это мне подходит, — сказал я робко. Мира посмотрела на меня.
   — В транспортники, Ланс, идут у нас те, кто в основном занят чем-то другим. Ну, интересы другие, не Космос. Например, художник... ведь в рейсе заняться нечем, вот он месяц на Посту сидит — рисует. Вернется, опять же, отпуск большой, время есть, чтобы рисовать. Писатель... музыкант. Профессионалов у нас очень немного, а искусством многие занимаются, кое-кто и очень серьезно. Вот они деньги таким образом зарабатывают, обществу служат... Ну или, к примеру, мать раньше летала как спасатель, а дети родились, в долгий патруль уходить не хочется, она переходит в транспортники. А если у тебя особых интересов нет — ну, не то, чтобы ты не мыслил себе жизни без стихов или романов, скажем... семьи нет... тебе скучновато будет в транспорте работать. Ну, конечно, свой интерес тоже есть... скажем, если большой пассажирский...