Кристиана Йэнна. Эмигрант с Анзоры

   — Вы меня убьете, — я кивнул.
   — Бывает и хуже. Необратимый распад психики...
   — Да. Я понимаю. Но судя по тому, что вы сказали, мне это грозит в любом случае.
   — Только в случае, если ты не оставишь карьеру эстарга.
   Я опустил глаза.
   В самом деле, почему бы мне не жить спокойно на Квирине? Ну почему?
   Не объяснить это никак логически. Просто нельзя птицу держать в клетке. А я, видно, от природы птица. Не орел, конечно, куда там. Так... ворон какой-нибудь. Синий.
   Я мысленно взмахнул крыльями. И улыбнулся.
   — Дэцин, вы правда меня возьмете? Я готов.
   — Сумасшедший, — Дэцин покачал головой, прищурив глаза.
   — Ага, — легко согласился я.
   — И не боишься?
   — Боюсь, — сказал я, — а что же делать?
   — Что верно, то верно... сагонов бояться — в космос не летать. Ну что же, ско... учиться будешь у меня. Когда сможем начать?
   Я подумал.
   — Я бы хотел... когда Герт немного поправится. Я должен быть с ним, понимаете? В его семье никто не может.
   — Неделю, две? — уточнил Дэцин, — ладно, даю тебе две недели. Потом позвонишь вот по этому номеру... дай сюда спайс.
   Я протянул ему руку с браслетом, и он что-то туда вкачал со своего, поднеся отверстие излучателя прямо к моему циферблату.
   Краем глаза я заметил, как на сцену вышла женщина. Красивая. В длинном темно-красном платье. Она положила руку на плечо одного из гитаристов и начала петь густым меццо-сопрано. Дэцин вдруг замолчал и прислушался.
 
   После дождичка
   Небеса просторны,
   Голубей вода,
   Зеленее медь.
   В городском саду
   Флейты да валторны,
   Капельмейстеру хочется взлететь.
 
   Я допил свое вино, и стал тихонько приканчивать креветки. Дэцин последовал моему примеру.
   — Когда у тебя следующий патруль? — спросил он.
   — Когда Валтэн восстановится. Я уж с ним буду летать. Сказали, не раньше, чем через четыре месяца.
   Дэцин озабоченно посмотрел на меня.
   — Возможно, придется отодвинуть... как твой напарник на это посмотрит?
   — Думаю, нормально. Но как я должен объяснить это ему?
   Дэцин подумал.
   — Я сам с ним поговорю. Ты можешь сказать ему о Дозорной службе, само ее существование не является тайной.
   Меццо-сопрано рвало застывший, прохладный воздух, как завесу. И тихо слушали сидящие в зале эстарги, только что вернувшиеся, и собирающиеся в очередной рейс, и просто так — отдыхающие. Я вдруг подумал, что нашел своих. Теперь уже нашел. Ошибся ты, Цхарн. Никакой я не король. Я просто самый обыкновенный ско. Обычный солдат и самый простой квиринец, такой же, как все. Я не могу менять судьбы народов. Только и тебе меня уже не изменить, и я это знаю точно, я в этом уверен. В этом нельзя быть уверенным, говорит Дэцин, потому что и самые сильные люди ломались... но ведь нельзя и жить, не будучи уверенным в себе, в своей силе, в своей правоте, нельзя сдаваться заранее.
 
   Но из прошлого — пела женщина -
   Из былой печали,
   Как ни сетую,
   Как я ни молю,
   Проливается
   Черными ручьями
   Эта музыка прямо в кровь мою.
 
 
 
   В больницу я вернулся уже вечером. У Герта было много друзей и родственников... Днем было кому меня заменить. А вот ночью...
   Я уже возвращался в эту палату, как домой. Привык за последние дни. Мы, эстарги, вообще легко привыкаем к новым помещениям. Герт уже поужинал без меня. Я настроил ему аппарат волнового массажа. Сел в кресло у изголовья, ожидая, когда процедура кончится. Герт лежал полузакрыв глаза. Это приятный такой массаж, я знаю... Рядом с Гертом на тумбочке лежала настоящая бумажная книга в обложке из черной кожи. Раритет. Я покосился на раненого — но ни спросить, ни взять книгу без спроса не решился. Только прочел название, вытисненное золотыми буквами. Библия. Мне сразу вспомнилось Евангелие, которое я читал в Беши. Надо же... а ведь книга поначалу действительно потрясает, жаль, что ее нельзя так буквально воспринимать. Впрочем, это сказал Иль-Бадраг, а ему доверять нельзя... мало ли что он наговорит. Лучше уж Герта спросить. Я и забыл, что Герт, как и его жена Сэйн — та самая, с ней я знаком с первого дня пребывания на Квирине — принадлежат к христианской церкви. Хотя и крестик у него все время на шее висит, простой такой серебряный крестик на цепочке. Аппарат пискнул. Пора выключать. Я снял подушечки излучателя с груди Герта. Раненый открыл глаза, улыбнулся.
   — Вот кайф... жаль даже, что мало.
   — Увы, — сказал я, — больше нельзя. Ты чего-нибудь хочешь?
   — Попить, — попросил Герт. Я напоил его.
   Мне показалось, что сегодня он лучше выглядит. Может быть, и не будет ночью этих приступов. Должно же это пройти...
   Мне вдруг захотелось рассказать Герту о том, что меня берут в Дозорную службу. Мы с Гертом обычно много болтали, с ним было как-то легко... Но рассказывать, конечно, было нельзя. Во-первых, просто нельзя. Во-вторых, стыдно. Ведь я так ошибся на Анзоре... Меня на выстрел не то, что к Дозорной службе, даже к СКОНу подпускать нельзя. Дурак я... И вот как ему теперь сказать, что у меня даже вроде как повышение по службе намечается.
   Если это, конечно, считать повышением.
   Вместо этого я вдруг сказал. Неожиданно для себя самого.
   — Слушай, Герт... Я давно тебе хотел сказать. Ты прости меня. Сможешь простить?
   Герт глянул удивленно из-под белой псевдокожи, стянувшей лоб.
   — Ты о чем, Ланс?
   — Ну... об Анзоре... Ведь это ты из-за меня... я себя вел как дурак.
   — А... — Герт вздохнул, — да брось ты. Все мы бываем в таких ситуациях. Меня самого пару раз из таких переделок вытаскивали. Один раз напарник, другой — спасатели. И жизнью ради меня рисковали. Ну, если я еще раз влипну куда-нибудь, может, ты меня вытащишь, кто знает?
   — Так ведь по-разному можно влипнуть, — сказал я задумчиво. Герт понял.
   — Можно и ошибиться, Ланс. Это тоже со всяким может случиться.
   Он помолчал.
   — Ты хороший ско. Не дергайся, Ланс, все будет нормально. Знаешь, как у нас говорят? Я прощаю, и Бог простит.
   — Спасибо, — сказал я с чувством. И вспомнил про Библию, — можно посмотреть?
   — Конечно, — обрадовался Герт. Я взял книгу, полистал...
   Давно не держал в руках нормальной книги. Собственно — с Анзоры. Здесь-то все с экрана, да с микропленки... Книги только у чокнутых коллекционеров. Ну, вообще-то я слышал, что Библию тоже принято печатать на бумаге.
   — А я ведь видел эту книгу в Бешиоре...
   — Серьезно? — удивился Герт, -я не думал, что у них есть что-то похожее.
   Я начал рассказывать ему про бешиорскую систему. Герт молча выслушал, а потом сказал.
   — Да ведь это ерунда полная.
   — Что — ерунда?
   — Ну, про Евангелие... про Христа...
   — А как же? — спросил я глупо. Герт улыбнулся.
   — Да как есть, вот так и надо читать. Прямо как там написано.
   Я открыл книгу. Посмотрел на Герта.
   — Так это что... это на самом деле было, что ли?
   — Ну да, это было. На Терре. Поэтому мы и считаем, что Терра — прародина человечества. Это самое весомое доказательство — где еще Бог пожелал бы стать человеком? Только на Прародине.
   — А почему же так много планет, Герт? Зачем Бог создал все эти планеты?
   — Зачем в Галактике так много одинаковых, очень похожих планет, с благодатным климатом, растениями и животными, с почти одинаковым радиусом орбиты и скоростью обращения, и массой... Действительно — зачем? — ответил Герт вопросом, тем самым, на который никто ответа не знал. Я посмотрел в книгу... и внезапно в глаза мне бросилась фраза, которую я прочел вслух.
   — "В доме Отца Моего обителей много, а если бы не так, Я приготовил бы вам".
   — Вот именно, — сказал Герт, — но Терра — все же прародина. Там был Эдем, оттуда люди расселились по всей Галактике... возможно, до Потопа еще, ты читал в Библии про Потоп? И там же Господь явился людям.
   — Я бы хотел когда-нибудь побывать на Терре.
   — И я тоже, — согласился Герт, — может, и удастся...
   Может быть, подумал я, на Терре можно ощутить что-то совсем особое. Необычное. Присутствие... чье присутствие?
   Я посмотрел на лицо Герта, заклеенное белыми полосками псевдокожи. Вдруг подумал, что сегодня в его глазах нет страха перед ночью.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил я, — мне кажется, сегодня лучше.
   — Да, — согласился Герт, — надеюсь, сегодня ночью ты хоть сможешь поспать по-человечески.
 
 
 
 
   Сразу после того, как Герт вышел из больницы, я решил навестить моих стариков.
   Я уже давно про себя называл их так — мои старики. А как же еще?
   Дома оказалась только Ирна, хотя я и позвонил заранее. Зато так вкусно пахло домашним печеньем. Ирна схватила меня за руку и потащила в гостиную.
   — Ну, Ланс... ты стал такой серьезный, суровый мужчина. Как я вспомню, как ты пришел к нам в первый раз — настоящий цыпленок. Худенький, и какой-то испуганный. А теперь и не узнать. Садись, и вот тебе кофе.
   Я сидел за круглым деревянным столом. Все было как раньше. Печенье хрустящее, тающее во рту, необыкновенно вкусное. Кофе крепкий и ароматный. Солнечные лучи, пробивающиеся через жалюзи, решеточкой на полу. За стеклянной перегородкой за циллосом в кресле сидела девочка, пушистый светлый шар волос временами слегка покачивался — одуванчик. Лилль... ей уже одиннадцать. И в отличие от своих беспутных братцев, она занимается физикой всерьез. Ирна проследила направление моего взгляда и пожаловалась.
   — Оттаскивать приходится от циллоса... это же ужас, ужас! Девочка ничем не интересуется, кроме подпространства. Ну, там математика еще... ну, элементарные частицы, там, космогония... Но пойти погулять — это мы ее просто выгоняем. Пришлось установить порядок — четыре часа за экраном, четыре на улице.
   — Может быть, она гений, — предположил я. Ирна кивнула.
   — Это точно. Я думаю, она решит проблему нуль-транспортировки.
   Я улыбнулся.
   — Тогда мы сможем разобраться с сагонами.
   — Не думаю, — вздохнула Ирна, — до их уровня нам еще очень и очень далеко. Ну, построим мы нуль-станции... хотя и это нереально. А они-то транспортируются усилием воли. Это же не люди, Ланс, это сверхлюди... Ну ладно, что мы все про сагонов...
   — А где Ларс? И Лисс? — спросил я.
   — Шибаги? Они сейчас живут в школьном общежитии. Решили стать самостоятельными, — пояснила бабушка, — оба готовятся к сдаче минимума. Собираются пойти в навигаторы, причем синхронно. Это что-то поразительное, они ближе друг к другу, чем близнецы. Хотя всего лишь погодки... Навигаторы... Это бандиты, не то, что Лилль. Целыми днями на ландерах гоняют... Боюсь, они себе шеи посворачивают, еще до первой практики. И откуда у интеллектуальных родителей такие дети?
   — Да уж, — сказал я скромно. Я и сам не интеллектуал, что тут сделаешь. Всего лишь ско...
   — А Кей в рейсе, — сказала Ирна, — вернется через месяц. Родители в длительной экспедиции. Я эту гениальную даму воспитываю...
   Я кивнул. Кей стал военным, в какой-то степени его работа тоже была научной, но все же более прикладной — разработка и испытание космического оружия. Кей всегда был серьезным мальчиком...
   В комнату из сада вбежал крупный рыжий спаниель, виляя всей задней частью туловища. Положил голову мне на колени. Я машинально погладил собаку.
   — Ты кушай печенье, Ланс... — Ирна подвинула мне вазочку, — ну рассказывай. Я слышала, ты побывал на Анзоре.
   Я уставился на нее.
   — Слухом земля полнится, — пояснила бабушка, — Дэн, не попрошайничай...
   Спаниель смущенно наклонил голову, но не ушел. Я незаметно сунул ему кусочек печенья.
   — Да, побывал, — признался неохотно, — ничего хорошего там нет.
   — Вот и я так думаю, — согласилась Ирна, — ну что, досталось там тебе?
   — Да уж, — я кивнул, — на полную катушку. Только и я дураком оказался. Еле выбрался.
   — Больше не полетишь туда?
   Я подумал.
   — Только если пошлют.
   — Ну да, ты у нас ско, прикажут, и пойдешь, деваться некуда. Но хоть ностальгия прошла?
   — Не знаю, Ирна... не знаю, трудно сказать.
   Я задумался. В самом деле... я не хочу больше на Анзору. Ни совсем переселяться, ни даже в гости — хватит, налетался. Но... вот как вспомнишь тропинку эту в лесу, или серые корпуса зданий — так снова защемит. Нет, это неизлечимо. И любого лервенца я все же понимаю лучше, чем квиринца. И это, наверное, останется до конца жизни. Эта боль не проходит. Ну что же, это не самое страшное, это можно перетерпеть.
   В коридоре вдруг послышался шум, пес выскочил из-под стола, глухо гавкнул и побежал навстречу входящим. Ирна сказала «а, это, наверное, Гер», и встала, но на лице ее возникло некоторое удивление... И действительно, в комнату вошел Геррин, а за ним еще какой-то высокий старик... смутно знакомый. Геррин сразу же облапил меня, поприветствовал, а я пытался вспомнить, где же я видел этого человека. Освободившись от объятий Геррина, я протянул ему руку.
   — Ара... Я Ланс Энгиро.
   — Ара... подожди-подожди, — прищурившись, старик посмотрел на меня, — у тебя же другое имя было... странное такое.
   — Ландзо.
   — Да! А я Акман, помнишь?
   Вот теперь я вспомнил. Однако память у пилота отнюдь не стариковская, столько лет хранить мое лицо, и узнать теперь, а ведь я здорово изменился...
   Старики на Квирине удивительно красивые. Это странно звучит, но факт. И при том, что здесь не принято, как, например, на Олди или Артиксе, скрывать старость, закрашивать седые волосы или омолаживаться. Правда, старость, собственно, позже начинает проявляться во внешности, чем, например, на Анзоре. Вот Ирне с Геррином уже под девяносто, а у нас им дали бы ну пятьдесят. Так же и Акман, хотя я не знаю, сколько ему лет.
   Но и в настоящей старости квиринцы красивы, даже лучше, чем в молодости, наверное. Стройная, худощавая сильная фигура, седина лишь прибавляет благородства, а в глазах — усталая, покойная мудрость. Таким был и старый пилот, стоящий передо мной. Через плечо у него висела гитара в чехле.
   — Акман, — Ирна обняла его, — Господи, сколько же я тебя не видела! Садись скорее! Гер, где ты откопал это чудо? Это же рак-отшельник.
   Она стала разливать мужчинам кофе. Акман снял гитару с плеча и прислонил ее к стулу. Пес шмыгнул под стол.
   — Этот рак и в самом деле стал отшельником, — сказал Геррин, — поселился, представь себе, в лесу... своими руками построил что-то типа хижины. В общем, дикарь.
   — Тогда тебе для полного антуража надо было бы переселиться, к примеру, на Скабиак, — заметила Ирна. Акман покачал головой.
   — Привык к Квирину.
   Он отхлебнул кофе и посмотрел на меня.
   — Ты изменился... Ландзо. Чем занимаешься?
   — Он стал ско, — с гордостью сказала Ирна. Акман улыбнулся.
   — Кто бы мог подумать...
   Мы пили кофе, и Геррин рассказывал об очередном проекте их лаборатории. Акман все больше помалкивал, и я тоже. Мне хотелось спросить, откуда они, собственно, знакомы. Но как-то не представилось случая. Наконец Ирна сказала.
   — Ну, раз уж ты с гитарой...
   Акман с готовностью взялся за инструмент.
   — Что спеть?
   — Что-нибудь новенькое, — прищурилась Ирна. Акман кивнул, подумал и сказал.
   — Недавно вот сочинил...
   И он запел, перебирая струны.
 
   День ото дня
   Все бессмысленней мы живем.
   Который виток совершает моя судьба.
   Когда надоест писать стихи ни о чем,
   Тогда я пойму, что жизнь — это просто борьба.
   Тогда, может быть, я пойму, что жизнь — борьба
   Борьба за место под солнцем и за успех,
   За деньги, за хлеб, за удачу и за любовь.
   И в ней победит тот, кто пройдет дальше всех
   По судьбам друзей и по трупам врагов.
   Тот, кто пройдет по трупам друзей и врагов.
 
   Я вздрогнул. Мне стало как-то не по себе... Не знаю даже, почему. Может, потому что это я — лишь в последний миг остановился, чтобы не пройти по судьбам... да что уж там — по трупам друзей.
 
   А ты не сумел,
   Оказался неловок и слаб.
   И вот ни любви, ни ветра твоим парусам.
   Но вот ты стоишь -
   Не воин, не царь и не раб.
   И песню поешь,
   Которую выдумал сам.
   И песню с собой берешь, что придумал сам.
 
   Акман доиграл концовку. Ирна, внимательно слушавшая, вздохнула и сказала.
   — Что-то ты странно... непонятная какая-то философия. Разве жизнь — не борьба?
   — Смотря в каком смысле, — буркнул Акман.
   — Мне кажется, я понимаю, — сказал Геррин. Я опустил глаза.
   — Самое бессмысленное, — заметил Геррин, — это просить поэта объяснить его стихи. Он уже все в них сказал! Если ты не понял — это твои проблемы.
   — Золотые слова, — подтвердил Акман. Ирна коснулась его рукава.
   — А теперь давай-ка сыграй нашу любимую...
 
   И они запели хором все втроем, три старика, подсевшими, но еще красивыми голосами. Я слышал эту песню — старая, модная полвека назад, но не знал, разумеется, слов.
 
   Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?
   Стиснутые ветрами семеро у костра.
   Кто-то включил приемник, кто-то поверх голов
   Вглядывался в проемы глухонемых стволов.
 
   Интересно, что было связано у них с этой музыкой? Я вглядывался в глаза Ирны... Геррина... пилота. Многое связано. Мне никогда этого не узнать, даже если расскажут — просто не понять. Каждый проживает свою жизнь. И я никому не могу рассказать о том, что было со мной.
   Наверное, так и должно быть. Но кажется, что все равно есть кто-то, кто знает обо мне все. Знает, и помнит... и, наверное, любит меня. Пусть я и не встречу этого кого-то — просто знать, что он есть...
   Это слишком глубоко, чтобы можно было об этом сказать словами.
 
   Теплый июльский вечер, нежная голубизна.
   Добрая и беспечная, выгляни из окна.
   В небе поймай глазами блик моего костра.
   Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?
 
   Вскоре позвонили из лаборатории, и Геррин с Ирной вступили в какую-то малопонятную и ожесточенную дискуссию. Акман сказал «Пойду, посмотрю, как там у вас в саду». Я, подумав, двинулся за ним.
   Мы подошли к фонтану. Пилот с какой-то странной нежностью рассматривал и поглаживал растения — твердые темно-зеленые листья аскара, нежнейшие лепестки тимской розы, вьющееся кружево традесканции...
   — Рассадили они кусты-то, — сказал он себе под нос, — ну и правильно... А что-то хибис в этом году не цветет, что ли?
   Услышав мои шаги, Акман обернулся.
   — А, Ландзо... Ну и как ты летаешь?
   — Хорошо, — я пожал плечами.
   — Нравится? Не женился еще?
   — Нет пока.
   — Ты... найди себе кого-нибудь, — сказал Акман, — а то, знаешь... когда-нибудь все равно перестанешь летать. И тогда...
   Я кивнул.
   — Видишь, я думал, мол, мне больше никто не нужен, никогда... Когда моя жена погибла, — пояснил он, — ну, дурак был. Летал много. Не до того. И вообще, знаешь, такой был романтичный. А потом как-то понял — кто-то должен быть рядом. Но поздно уже. Теперь — поздно. Да и привык я один.
   — Я не знал, что вы знакомы с Геррином, — сказал я осторожно.
   — Летали вместе, — сказал Акман, — шесть экспедиций. Он был руководителем. Каждый раз уговаривал меня вести корабль. Видно, привык ко мне.
   Он помолчал.
   — Давно это было, Ландзо.
   Я вдруг ощутил какую-то холодную пропасть. Между мной и Акманом. И моими стариками. Вот я — молодой и сильный, и в моих руках теперь корабли, и оружие, и сила, и слава Квирина. А раньше все это принадлежало им. Казалось бы, это должно нас сближать. Но все яснее, все четче разница между нами. Мне их не понять. Мне не узнать их жизни. Так же, как им не узнать моей.
   Но я их все равно люблю.
   И потом, они совсем не плохо прожили жизнь, и не плохо держали Квирин. И я должен их не подвести. Я должен оказаться не хуже.
   — Слышишь, как птицы... — начал Акман и умолк. Действительно — птицы звенели во всю весеннюю силу. Мы постояли и помолчали, слушая их.
   — Эй, эстарги, идите в дом, — Ирна подошла к нам, — что это вы уединились?
 
 
 
   Вскоре начались мои тренировки. Дэцин руководил моим обучением, и по-моему, оно было не менее круто, чем у команды Ноль. Например, рукопашным боем я занимался с самым настоящим хвостатым кронгом с планеты Кроон, или как они сами себя называют — скаржем. В результате, конечно, ходил в синяках. Зато мастерство нарастало день ото дня...
   Учились мы и еще всякой ерунде. Например, подрывному делу. Или тактике партизанской войны. Все это не входило в систему подготовки ско, и для меня было совершенно новым. Я занимался то с кем-нибудь из военных, то с самим Дэцином. Вскоре руководитель познакомил меня с отрядом. Так была организована Дозорная служба, каждый знал лишь несколько человек, свой отряд, хотя в акциях, конечно, участвовало много народу.
   В нашу группу входили бывшие ско Арнис и Ильгет Кейнс, Чен Дзиро, бывший спасатель Ойланг Эл-Кин, военные — Мира Альмаро и Гэсс Лет, пилот первого класса Иосит Ларк и терранин, совсем недавно попавший на Квирин, по имени Рэйли. Ну и Дэцин тоже. Мы довольно много времени проводили вместе. Во-первых, совместные занятия, особенно на местности (в нашу группу, кстати, входили и две рабочие собаки). Во-вторых, Дэцин, по-моему, как-то особенно старался нашу группу сплотить. Мы то забегали после учебы на пляж — искупаться, сыграть в «мяч наверх», то заходили посидеть в кафе, то в выходные отправлялись за город, полазить по горам, переночевать у костра — вместе с семьями, с детьми (у кого они были, разумеется)...
   Мне снова не хватало времени. Только теперь это было как-то иначе — весело и легко. Интересно. Мне хотелось жить. У меня было очень много друзей. Вся наша группа... и старики... и Валтэн, вернувшийся из санатория... и еще я часто заходил в гости к Герту.
   И еще я снова перечитал Библию, уже совсем по-другому, и стало во мне зреть странное и глубокое решение.
 
 
   Хорошо, когда твоя работа выпадает на зимние месяцы. Хорошо возвращаться на Квирин весной и все лето жить в Коринте, купаясь, бродя по лесам, да и Набережная в теплое время года куда оживленнее.
   Хорошо, даже если приходится тяжело тренироваться. Даже если знаешь, что это лето может стать и последним твоим летом. Об этом просто надо научиться не думать. Мы все уже это умели. Давно.
   Мы брели по Набережной, возвращаясь с тренировки — я, Рэйли, Мира и Чен. Чуть впереди нас, напряженно держа хвост над мостовой, вышагивал наш тренер, молчаливый скарж по имени Айронг. Как только мой взгляд падал на него, немедленно начинало болеть ушибленное сегодня плечо. Мира и Чен ожесточенно спорили о том, зависит ли скорость реакции от известного соотношения красных и белых мышечных волокон.
   — О чем мы говорим! — воскликнула Мира, — вот приду сейчас домой и проконсультируюсь в сети у физиологов. Мы же оба не специалисты...
   — А ты как думаешь, Айронг? — спросил Чен, смуглый высокий уроженец Цергины. Скарж обернулся.
   — Вы о чем?
   — О скорости реакции. Вот как посмотришь на тебя, так сразу кажется, что у нас она жутко медленная.
   Айронг медленно пожал плечами.
   — Я проводил в додзе все дни, начиная от времени, когда научился ходить. Трудно сказать.
   — Вот видишь, так что волокна здесь ни при чем, генетикой это не обусловлено — сказала Мира Чену. Мы подошли к большой компании, сидящей прямо на мостовой, вокруг уже собралась толпа зевак. Пели, по недавно возникшей моде, лимерики.
 
   Как-то вечером в «Синей вороне»
   Пели песни ребята из СКОНа.
   И солист так старался, что народ разбежался
   В этот вечер из «Синей вороны».
 
   — Точно, — шепнула Мира Чену, бывшему ско, — бандиты натуральные. Чен фыркнул и отвернулся.
   — Что поделаешь, — сказал я, — с кем поведешься, от того наберешься. С кем уж мы на работе общаемся...
 
   Два спасателя на Скабиаке
   Потеряли в саванне собаку.
   И все ночи и дни след искали они
   Розыскной первоклассной собаки.
 
   Мы расхохотались, потому что только вчера на полигоне Ойли искал своего пса, который слишком резво пошел по следу без поводка.
 
   Одна юная дева с Капеллы
   Навигатором стать захотела.
   Но рассчитывать трассу не случалось ни разу
   Той наивнейшей деве с Капеллы.
 
   Как-то дэггер в системе Изеле
   Встретил ско в состояньи похмелья.
   И от ужаса дрогнув, улетел биоробот
   Поскорей из системы Изеле.
 
   — Классно! — воскликнула Мира, — нам бояться нечего. У нас пол-отряда ско...
   — В состоянии хронического похмелья, — добавил Рэйли.
   Мы двинулись дальше, подошли к тому месту, где главная аллея, уходящая в Бетрисанду, вливается в Набережную. Скарж остановился.
   — Мне сюда, — сказал он. Мира пожала ему руку.
   — До послезавтра.
   — Я, пожалуй, тоже пройду здесь, — я вспомнил, что хотел еще зайти в театр «Рисанта», где играла Сэйн. Ребята попрощались со мной. Я двинулся вслед за Айронгом. Честно говоря, мне еще не случалось оставаться со скаржем наедине, и я не знал, о чем с ним говорить. Он уж слишком молчаливый... И вообще не такой, как мы. Скарж. На мощных мускулистых руках прицеплены саи — национальный вид оружия.
   Неожиданно скарж повернул ко мне голову и заговорил сам.
   — Ландзо. Я слышал, что ты эмигрировал на Квирин с другой планеты.
   — Да. С Анзоры, — я невольно стал подражать лаконичному, словно рубленому стилю Айронга. Он наклонил голову, непонятно, что желая этим сказать.
   — Ты давно живешь здесь?
   — Почти семь лет. А ты?
   — Недавно, — сказал Айронг, — меньше одного года. Тебе не удивительно здесь?
   — Сейчас уже нет, — ответил я честно. Мы вошли под широкую древесную арку и очутились в Бетрисанде.
   — А тебе удивительно? — спросил я. Айронг кивнул. У меня внутри все трепетало. Я, честно говоря, даже не ожидал, что скарж со мной разоткровенничается — хотя бы так. Видимо, это у него от полного одиночества, он, вроде бы, здесь совсем один живет, без своих. Я боялся спугнуть эту его неожиданную откровенность и в то же время хотел продолжить разговор.