Страница:
В сентябре курсы работали уже полным ходом. Выпуски производились каждые десять дней. И нередко через день-два фамилии молодых командиров фигурировали в боевых донесениях, где отмечались отличившиеся подразделения.
Курсы дали частям более трехсот новых командиров взводов. А всего в Одессе было произведено в младшие лейтенанты около семисот сержантов, красноармейцев и краснофлотцев. Разумеется, они во многом уступили лейтенантам, прошедшим нормальную подготовку. Но к службе относились ревностно, воевали самоотверженно и, за единичными исключениями, справлялись со своими обязанностями.
Однако командных кадров все же не хватало. За один месяц 95-я дивизия потеряла (главным образом за счет ранений) три штатных состава командиров взводов и рот. Причем часто заменить выбывшего можно было только сержантом. Некомплект командиров имели и все штабы. К середине сентября в дивизиях недоставало почти половины командного состава.
Еще 3 сентября Военный совет ООР счел необходимым довести до сведения Верховного Главнокомандования, что маршевые батальоны лишь восполняют боевые потери частей, что нехватка техники и людей, особенно командного состава, снизила боеспособность войск и они не в состоянии оттеснить противника из районов, откуда обстреливается город. Чтобы отбросить врага назад и держать Одессу вне обстрела, говорилось в телеграмме, посланной в Ставку, нужна еще одна хорошо вооруженная дивизия.
В тот день, когда в Одессе находился вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, состояние обороны обсуждалось на заседании Военного совета ООР с его участием. Мы узнали тогда одну новость: моряки получили от своего наркома задание разработать операцию по высадке десанта в районе Большого Аджалыкского лимана, с тем чтобы улучшить положение в Восточном секторе. Для этого флот готовил специальную часть морской пехоты, которая должна была затем влиться в Приморскую армию.
Задуманная операция держалась в строгом секрете, и информация, данная о ней руководящему составу Одесской обороны, была весьма ограниченной. Сроки пока не назывались. Представителями армии было, однако, высказано мнение, что десант по-настоящему оправдал бы себя, очевидно, лишь в сочетании с наступлением со стороны плацдарма. А для этого опять-таки требовались дополнительные силы.
Высказывалось и такое соображение: не целесообразнее ли просто перебросить в Одессу предназначенную для десанта часть - полк или морскую бригаду? Но у моряков было предрешено, что следует высадить именно десант. Он должен был стать первым десантом на Черном море в Отечественную войну, и, очевидно, командованию флота, да и наркому требовалось на этой операции многое проверить.
* * *
Утром 12 сентября противник после сильной артподготовки перешел в наступление в полосе чапаевцев.
Используя имевшийся на линии фронта выступ, срезать-который у нас не хватало сил, враг наносил оттуда основной удар в направлении Дальника. Но упорные бои развернулись на всем левом фланге армии, а вслед за тем и на центральном участке обороны.
Неприятельское командование, вероятно, сделало все, что могло, чтобы на этот раз обеспечить решающий успех. Только против нашего Южного сектора были сосредоточены пять румынских пехотных дивизий (часть - во втором эшелоне) и кавалерийский полк. Имелись сведения, что тут есть и немецкие батальоны. Плотность артиллерии доходила на некоторых участках до 80 орудий на километр фронта.
В предшествовавших наступлению приказах (нам они стали известны позже) Антонеску требовал от 4-й армии реализовать наконец свое численное превосходство над защитниками Одессы. Фашистский правитель выражался довольно -откровенно: "Разве не постыдно, что наше войско, в четыре-пять раз превосходящее числом и снаряжением противника, столько времени топчется на месте?"
Чапаевцы и их соседи по Южному сектору - полки 2-й кавдивизии оборонялись стойко. Их поддерживали черноморские бомбардировщики и наши "ястребки", богдановский артполк, береговые батареи, два бронепоезда. С моря вел огонь пришедший накануне в Одессу крейсер "Красный Кавказ".
В первые часы наступления противнику удалось потеснить правый фланг 287-го стрелкового полка. Но массированный огонь нашей артиллерии и контратаки позволили полку вернуться к исходу дня на прежний рубеж. Полностью удержал свои позиции и 7-й кавалерийский полк. Двум другим полкам Южного сектора пришлось немного отойти.
День был очень тяжелым и для города: натиск на фронте сопровождался усиленными налетами авиации на Одессу. Истребители и зенитчики сбили четыре фашистских бомбардировщика, но многим удалось прорваться к центру.
В суточной сводке о жертвах среди гражданского населения появились такие цифры, каких еще не было ни разу: убито 129, ранено 162 человека...
Еще во время первого налета, рано утром, стали поступать донесения о том, что отдельные самолеты сбрасывают на парашютах мины. Одна взорвалась на кладбище, другая - на улице. Такие мины образовывали огромные воронки и производили разрушения в радиусе до двухсот метров. На сушу, однако, попало немного мин - остальные опускались в море. Это создавало новые опасности для приходящих в Одессу кораблей. Но в то же время могло расцениваться и как признание противником его просчетов. До сих пор гитлеровцы мин у Одессы не сбрасывали, - должно быть, полагали, что порт быстро окажется в их руках. А теперь, видно, враг не очень на это надеялся. Несмотря даже на то, что начал новое наступление на Одессу на широком фронте!
Наступление продолжалось 13 сентября и в последующие дни. Все усилия приморцев направлялись на то, чтобы держаться на каждом рубеже до последней возможности.
Но удержать наличными силами весь фронт Южного сектора при таком нажиме армия не могла. Если еще удавалось прикрывать Дальний и шоссе, которое вело прямо к Одессе, то южнее противник медленно, но неуклонно продвигался вперед, вгрызаясь в нашу оборону. Над левофланговым 31-м полком Чапаевской дивизии нависала реальная опасность окружения.
Опять, как три недели назад, когда пришлось решать вопрос о Чебанке, настало время чем-то поступиться. Иначе могло возникнуть положение, при котором уже никакие меры не помогли бы удержать фронт. Тем более что осложнилась обстановка и в Западном секторе - враг потеснил там два полка дивизии Воробьева.
14 сентября командующий Приморской армией отдал приказ об отходе левофланговых частей Южного сектора на рубеж Сухого лимана. Военный совет ООР единодушно пришел к выводу, что это представляет единственную возможность удержать и укрепить фронт на южном направлении, не допустить здесь прорыва главного рубежа обороны.
Полоса Чапаевской дивизии значительно сокращалась. Появилась возможность уплотнить боевые порядки, сосредоточить на решающих участках больше артиллерийского огня. Полк Мухамедьярова выводился в армейский резерв, крайне нам необходимый.
Но в оперативном отношении преимущества получал противник. Береговая линия нашего плацдарма суживалась до 30 километров. Это чрезвычайно ограничивало возможность маневрирования кораблей на подступах к Одессе и практически исключало возможность входа судов в порт в дневное время.
Другое, не менее тяжелое, последствие отхода левого крыла армии состояло в том, что после этого враг мог начать артиллерийский обстрел города также и с южной стороны. И наконец, сам факт значительного приближения фронта к городу еще на одном участке таил в себе опасность всяких неожиданностей и внезапных осложнений. Напомню, что Сухой лиман - это район нынешнего Ильичевска, нового морского порта, ставшего практически составной частью Одессы.
В тот же день, 14 сентября, Военный совет ООР послал телеграммы одинакового содержания Верховному Главнокомандующему, наркому Военно-Морского Флота и Военному совету Черноморского флота. В них докладывалось о создавшемся под Одессой положении и о том, что противник подводит к городу новые дивизии. Заканчивались телеграммы так: "Для обеспечения устойчивости фронта необходима одна стрелковая дивизия, а также дальнейшее пополнение маршевыми батальонами".
Руководители Одесской обороны отдавали себе отчет в том, что общая обстановка на юге не улучшилась с тех пор, когда нам отказывали в выделении дивизии. Прислать ее сейчас в Одессу было, вероятно, еще труднее, чем раньше. И все же Военный совет ООР не мог не повторить свою просьбу еще раз. Без свежих боевых сил нага фронт, напряженный, как натянутая до предела струна, и проходящий местами всего в 10-15 километрах от города, мог не выдержать очередного натиска врага.
* * *
Ответ из Москвы пришел меньше чем через сутки. Он был совершенно необычным.
Вызвав меня к себе по внутреннему телефону, Гавриил Данилович Шишенин протянул бланк с короткой телеграммой, которую только что передал ему контр-адмирал Жуков.
Депеша, адресованная командованию оборонительного района, гласила:
"Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, продержаться 6-7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения. И. Сталин".
Мы не раз получали от старших начальников телеграфные приказы, в которых вновь и вновь повторялось требование "Ни шагу назад". Но такой телеграммы я еще не видел. Должен сказать, что и в дальнейшем ходе войны к войскам, в которых я служил, Верховное Главнокомандование никогда не обращалось в такой форме.
Ставка ничего не приказывала. Ставка просила защитников Одессы продержаться еще неделю, обещая прислать за это время помощь.
Верховное Главнокомандование нашло верный способ морально поддержать защитников Одессы. Такая просьба значила больше, чем любой приказ. И хотя положение на нашем фронте стало за последние сутки еще более трудным, чувствовалось: люди как-то приободрились, воодушевились.
А через несколько часов после получения этой телеграммы стало известно, что обещанная подмога, вероятно, начнет прибывать раньше указанных сроков. Черноморский флот получил от Ставки приказание перебросить в Одессу из Новороссийска 157-ю стрелковую дивизию. Для этого туда стягивались из других портов самые быстроходные транспорты. Для перевозки дивизии разрешалось использовать и боевые корабли.
16 сентября первый эшелон 157-й дивизии уже грузился в Новороссийске на суда. Помощь была близка. Но события на нашем плацдарме принимали такой грозный характер, что порой закрадывалась тревожная мысль: как бы эта помощь не опоздала.
Говоря в свое время о том, как в конце августа противник чуть не прорвался к дамбе у Пересыпи, я назвал те дни критическими для Одесской обороны. Критическими, безусловно, были и несколько дней в середине сентября. Только теперь нависла угроза прорыва с противоположного направления.
Противник занял на нашем левом фланге западный берег Сухого лимана (дамбу, соединявшую его берега у моря, мы взорвали), а главный удар наносил тремя пехотными дивизиями и группами танков в общем направлении Вакаржаны, Дальник. Войска Южного и Западного секторов отбивали этот удар общими силами.
Хорошо, что у артиллеристов были снаряды! Мы теперь часто опасались, что очередная их партия не дойдет до батарей, даже когда транспорт, прибывший из Крыма, уже стоял в порту. Однажды потребовалось спланировать целый комбинированный удар ради того, чтобы обеспечить разгрузку одного судна: трем кораблям, двум береговым батареям и группе самолетов ставилась задача хотя бы на короткое время заставить замолчать вражеские дальнобойные орудия, обстреливавшие порт. И удалось это лишь частично. Выгрузка боеприпасов производилась с предельной быстротой - прямо в кузова машин, подходивших одна за другой к борту судна.
Но раз снаряды были, артиллерия, гибко управляемая, показывала всю свою силу. Однако сказывалась, несмотря на сокращение фронта в Южном секторе, нехватка людей в окопах, в пехоте. За первые дни большого сентябрьского наступления противник успел нанести армии ощутимый урон. В батальонах 90-го стрелкового полка майора Белюги оставалось по пятьдесят - шестьдесят штыков. Почти такое же положение создалось в 287-м стрелковом, только недавно пополненном.
На восточном направлении враг несколько поутих (на отдельных участках между лиманами он, как докладывал полковник Коченов, ставил проволочные заграждения). Пользуясь этим, мы вслед за кавполком Блинова взяли оттуда на усиление Западного и Южного секторов некоторые подразделения 421-й дивизии.
Но этим было не обойтись. И хотя Военный совет ООР уже приходил к заключению, что возможности пополнения армии за счет населения Одессы исчерпаны, приходилось вновь изыскивать резервы в городе. На фронт шли подразделения милиции, пожарники, зачислялись в регулярные войска те бойцы истребительных батальонов, которые до сих пор совмещали дежурства у городских баррикад с работой на производстве, в учреждениях. Настало время, когда Одесса посылала на оборонительные рубежи практически всех граждан, способных держать в руках оружие. И многие из них отдали за свой город жизнь.
В записях Василия Фроловича Воробьева, относящихся к этим дням, я нашел такие строки:
"...Сообщили, что убит комиссар резерва, введенного в бой на участке 161 сп, тов. Власов. В последний раз я его видел, когда он представлял мне роты своего батальона. Широкоплечий, настоящий пролетарий... Пуля пробила каску. Перед боем он сказал красноармейцу: "Если меня убьют, возьми мой партийный билет..."
Вспоминая тот период обороны, я ловлю себя на мысли, что героическое воспринималось уже как совершенно естественное. А границы возможного и невозможного часто переставали соответствовать прежним представлениям.
Однажды поздно вечером я выяснял, каковы реальные боевые ресурсы истребительного авиаполка, на что можно рассчитывать завтра утром. Доклад, полученный с КП полка, гласил: самолетов, готовых к вылету, пять, остальные имеют повреждения и требуют ремонта.
Я знал, что ремонт будет идти и ночью - технический персонал, возглавляемый инженером полка Н. Я. Кобельковым, не уходил с аэродрома сутками. Сколько-то машин за ночь техники вернут в строй. Но сколько? Еще пять?..
Утром майор Шестаков доложил, что к выполнению боевых заданий готовы двадцать три самолета. Конечно, я очень обрадовался, но, кажется, не особенно удивился, принял это сообщение как должное. Журнал боевых действий армии свидетельствует, что эти двадцать три машины сделали в тот день 104 вылета и оказали частям большую помощь в отражении вражеских атак.
Напомню, что речь идет о самолетах, материальная часть которых считалась бы раньше вообще непригодной к дальнейшей эксплуатации не только из-за боевых повреждений, но и потому, что на большинстве машин давно выработала свои ресурсы. Каких усилий стоило инженерам и техникам вновь и вновь возвращать эти машины в строй! И сколько мужества, особого мастерства требовалось от летчиков, чтобы на них воевать!
Если бы было у нас побольше даже таких самолетов! Появление их над полем боя, штурмовки неприятельской пехоты с бреющего полета нередко производили такой эффект, что в телефонные доклады с наблюдательных пунктов врывались "неделовые" фразы: "Пехота кричит "ура". ' Из окопов кидают в воздух каски!" После удачной штурмовки противник, как правило, долго не мог начать новую атаку.
А если самолет, только что наносивший удары по врагу, попадал в беду, пехотинцы готовы были на все, чтобы выручить летчиков.
В сентябре было два случая вынужденных посадок поврежденных самолетов между нашими и вражескими окопами. Один раз это произошло с флотским бомбардировщиком. Едва дотянув до ничейной полосы, он приземлился ближе к переднему краю противника, чем к нашему. Три члена экипажа - все раненные - с трудом выбрались из машины. Из неприятельских траншей поползла к самолету группа солдат. Но путь фашистам преградила завеса разрывов - открыла огонь наша минометная батарея. И красноармейцы уже бежали по полю выручать летчиков. Экипаж бомбардировщика был спасен. Это произошло на участке 31-го стрелкового полка, в батальоне капитана Петраша, смелого командира, не раз отличавшегося при отражении танковых атак.
В другой раз на ничейной полосе оказался подбитый "ястребок" нашего одесского полка. Тогда удалось спасти не только летчика, но и самолет. Ради того, чтобы подтащить его к своим позициям, бойцы ходили в атаку. Авиационные техники отремонтировали самолет, и он снова поднялся в воздух. Летчик, спасенный в тот раз, - лейтенант А. В. Алелюхин - стал впоследствии одним из известных советских асов, дважды Героем Советского Союза.
Пожалуй, не меньше, чем штурмовки авиации, воодушевляло пехоту появление на поле боя наших танков. В сентябре Приморская армия имела уже танковый батальон под командованием старшего лейтенанта Юдина. Все танки в батальоне были либо восстановленные, либо переделанные из тракторов, а танкисты в основном доморощенные. Но батальон показал себя реальной боевой силой. Там, куда посылалось несколько танков, бойцы увереннее шли в контратаку.
Мы не предпринимали больше таких контратак, как в конце августа в Восточном секторе, когда надо было во что бы то ни стало остановить 13-ю и 15-ю дивизии противника, зашедшие слишком далеко, и навстречу наступающему врагу поднимались со штыками наперевес целые полки. Сейчас для крупных контратак просто не было сил. А атаки небольшими подразделениями часто не достигали цели. Прибегать к ним следовало очень осмотрительно, расчетливо.
Но без контратак нельзя было обойтись там, где противнику удавалось обычно в стыке каких-нибудь подразделений - вклиниться в нашу оборону. Теперь, когда на левом фланге передний край находился кое-где в десяти километрах от города, клинья стали особенно опасными.
* * *
С середины сентября начался артиллерийский обстрел Одессы с юга, из-за Сухого лимана. Правда, он был не таким, как из района северных лиманов, наугад, без корректировки. Однако снаряды залетали теперь и к запасным причалам на Большом Фонтане, и в те кварталы города, которые были недосягаемы для вражеских батарей, стоявших у Дофиновки и Александровки.
Но город приспособился и к этому. Почти без перебоев действовал транспорт. Продолжали работать кинотеатры.
14 сентября - в тот самый день, когда был отдан приказ об отводе войск из-за Сухого лимана, - городские газеты напечатали беседу с заведующим гороно: он рассказывал, как подготовились школы к новому учебному году.
И занятия действительно начались. В Одессе оставалось не очень много детей, но все они были взяты на учет и распределены по школам. Для занятий отводились здания, стены которых могли защитить ребят от снарядов. Младшие классы собирались небольшими группами в квартирах у кого-нибудь из родителей тоже в наиболее надежных зданиях и с таким расчетом, чтобы всем ребятам было близко от дома.
А две тысячи школьников, чьи семьи переселились в катакомбы, приступили к занятиям там. Запомнилась и такая подробность: школьных педагогов, ушедших в армию или ополчение, заменили пожилые преподаватели университета и других высших учебных заведений. Школьникам обеспечивались бесплатные завтраки.
Усиление артиллерийского обстрела создавало новые проблемы. Стало больше пожаров, для тушения их требовалась вода. Взять ее можно было только из моря. В разных местах ставили новые насосные установки, которые накачивали воду в пожарные бассейны.
Под вражеским огнем оказались и аэродромы наших истребителей. Там заранее построили капониры для укрытия самолетов, блиндажи для личного состава. Однако этих мер оказалось недостаточно. Противник пристрелялся к аэродромам, и самолеты стали попадать под обстрел при взлете и посадке. Нес потери встречавший и провожавший их наземный персонал.
Словом, нужен был новый аэродром. Но оставалось ли в Одессе, обстреливаемой с двух сторон, пригодное для него место? Виктор Петрович Катров однажды заявил, что место, более или менее подходящее, нашли сами авиаторы. Это был продолговатый пустырь среди обезлюдевших дач в Чубаевке - в районе 4-й станции Большого Фонтана, там, где теперь начинается бульвар Патриса Лумумбы.
Быстро превратить пустырь в аэродром можно было лишь с помощью жителей города. Командующий ООР Г. В. Жуков пригласил к себе секретаря горкома партии Н. П. Гуревича и председателя горисполкома Б. П. Давиденко, объяснил им, насколько срочная это задача, и попросил помочь.
Найти в Одессе трудоспособных людей, не занятых чем-то необходимым для обороны, было в то время не просто. Однако городские руководители сумели за два дня организовать десятки рабочих бригад. Вошли в них главным образом женщины. Их разместили в пустовавших дачах и домах отдыха вблизи стройки, армия взяла эти бригады на котловое довольствие. Руководил работами генерал-майор А. Ф. Хренов, выделивший на строительство некоторые силы и из своих инжбатов.
Авиационный полк майора Шестакова пользовался у одесситов особенной любовью - героическую боевую работу истребителей часто видел весь город. И горожане, пришедшие строить новый аэродром, сумели выразить свою признательность летчикам. Работы на площадке не прерывались и в часы вражеских налетов.
Предполагалось оборудовать аэродром за десять дней, но сделали его за семь. 69-й авиаполк перебазировался на Большой Фонтан.
Выбор места оказался удачным в том смысле, что противник искал новую стоянку истребителей где угодно, только не здесь. Самолеты расставляли между дачами, тщательно маскировали, и их трудно было заметить. Правда, и взлетать с узкой полосы, окруженной постройками и садами, садиться на эту дорожку было нелегко. Тем более что в целях маскировки аэродрома подходить к нему требовалось на бреющем полете.
Летчики сумели примениться к этим условиям, и происшествий при взлетах и посадках не случалось. Самолеты, пронесясь над самыми крышами, поодиночке уходили к морю, собирались там в группы, набирали высоту и шли на боевое задание.
Враг так и не обнаружил эту посадочную площадку, не сбросил на нее ни одной бомбы, и она использовалась до конца обороны. При артиллерийском обстреле города в этот район залетали лишь отдельные случайные снаряды.
Настало время, когда достигли наивысшего предела все тяготы жизни в осаде, все трудности обороны на сильно сократившемся плацдарме, время самых суровых испытаний не только для частей, удерживающих передовые рубежи, но и для всех остальных звеньев нашего армейского организма. О некоторых из них я еще почти ничего не сказал.
С образованием ООР армейский тыл, возглавляемый генерал-майором Т. К. Коломийцем, стал тылом оборонительного района. Объединившись с хозяйственными подразделениями военно-морской базы, он приобрел ряд дополнительных функций, связанных прежде всего с морскими перевозками, эвакуацией из Одессы людей, заводов. Но главным оставалось обеспечение всем необходимым наших войск.
В одесских условиях тыл приблизился к частям, и некоторые звенья обычной его структуры стали просто лишними. Снабжение войск пошло по схеме армия полк, а иногда даже армия - батальон. Это позволило обходиться меньшим количеством машин, а главное - выигрывать время. Высвободившиеся люди пошли на пополнение боевых частей.
Централизацию перевозок тыловики сочетали с продуманным рассредоточением армейских складов, баз, мастерских, чем сокращалась возможность понести при каком-нибудь крупном воздушном налете невосполнимые потери. А войсковые тылы интендант 1 ранга А. П. Ермилов, назначенный вместо Коломийца, исходя из условий местности под Одессой, где трудно было их маскировать, предложил отодвинуть за вторую линию главного рубежа обороны и частично даже за рубеж прикрытия города, другими словами - на одесские окраины. Это тоже вполне оправдало себя: зеленые массивы пригородов с примыкающими к ним балками и оврагами укрывали от воздушной разведки надежнее, чем узкие лесопосадки в степи.
В сентябре все это уже утряслось и наладилось. И я должен сказать, что к работе тыловиков претензий было немного. Чаще приходилось слышать, как их хвалят. Бойцам на передовой, как правило, обеспечивался рано утром горячий завтрак. На день выдавались хлеб, вареное мясо, помидоры, иногда фрукты. Днем было не до горячего обеда, но его подвозили с наступлением темноты, когда бои обычно стихали.
А больше всего благодарили хозяйственников за умение быстро, без лишних перегрузок доставлять в батальоны, на огневые позиции батарей то, что было дороже хлеба и горячего борща: гранаты, изготовленные на одесских предприятиях, снаряды, только что выгруженные с судов в порту.
Корабли разгружались теперь только ночью. Ночью же подвозилось все необходимое в действующие части. Это сводило к минимуму потери в пути. В сохранности доставляя на передний край боевые грузы, служба тыла уберегала от выхода из строя и своих людей.
И каждую ночь, когда в порту разгружались суда, которым надлежало до рассвета покинуть Одессу, на причалы вслед за машинами, присланными за снарядами или продовольствием, въезжали автобусы и полуторки автороты армейского санотдела. Санитары, успевшие привыкнуть к корабельным трапам, начинали быстро и бесшумно сновать по ним с носилками.
Курсы дали частям более трехсот новых командиров взводов. А всего в Одессе было произведено в младшие лейтенанты около семисот сержантов, красноармейцев и краснофлотцев. Разумеется, они во многом уступили лейтенантам, прошедшим нормальную подготовку. Но к службе относились ревностно, воевали самоотверженно и, за единичными исключениями, справлялись со своими обязанностями.
Однако командных кадров все же не хватало. За один месяц 95-я дивизия потеряла (главным образом за счет ранений) три штатных состава командиров взводов и рот. Причем часто заменить выбывшего можно было только сержантом. Некомплект командиров имели и все штабы. К середине сентября в дивизиях недоставало почти половины командного состава.
Еще 3 сентября Военный совет ООР счел необходимым довести до сведения Верховного Главнокомандования, что маршевые батальоны лишь восполняют боевые потери частей, что нехватка техники и людей, особенно командного состава, снизила боеспособность войск и они не в состоянии оттеснить противника из районов, откуда обстреливается город. Чтобы отбросить врага назад и держать Одессу вне обстрела, говорилось в телеграмме, посланной в Ставку, нужна еще одна хорошо вооруженная дивизия.
В тот день, когда в Одессе находился вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, состояние обороны обсуждалось на заседании Военного совета ООР с его участием. Мы узнали тогда одну новость: моряки получили от своего наркома задание разработать операцию по высадке десанта в районе Большого Аджалыкского лимана, с тем чтобы улучшить положение в Восточном секторе. Для этого флот готовил специальную часть морской пехоты, которая должна была затем влиться в Приморскую армию.
Задуманная операция держалась в строгом секрете, и информация, данная о ней руководящему составу Одесской обороны, была весьма ограниченной. Сроки пока не назывались. Представителями армии было, однако, высказано мнение, что десант по-настоящему оправдал бы себя, очевидно, лишь в сочетании с наступлением со стороны плацдарма. А для этого опять-таки требовались дополнительные силы.
Высказывалось и такое соображение: не целесообразнее ли просто перебросить в Одессу предназначенную для десанта часть - полк или морскую бригаду? Но у моряков было предрешено, что следует высадить именно десант. Он должен был стать первым десантом на Черном море в Отечественную войну, и, очевидно, командованию флота, да и наркому требовалось на этой операции многое проверить.
* * *
Утром 12 сентября противник после сильной артподготовки перешел в наступление в полосе чапаевцев.
Используя имевшийся на линии фронта выступ, срезать-который у нас не хватало сил, враг наносил оттуда основной удар в направлении Дальника. Но упорные бои развернулись на всем левом фланге армии, а вслед за тем и на центральном участке обороны.
Неприятельское командование, вероятно, сделало все, что могло, чтобы на этот раз обеспечить решающий успех. Только против нашего Южного сектора были сосредоточены пять румынских пехотных дивизий (часть - во втором эшелоне) и кавалерийский полк. Имелись сведения, что тут есть и немецкие батальоны. Плотность артиллерии доходила на некоторых участках до 80 орудий на километр фронта.
В предшествовавших наступлению приказах (нам они стали известны позже) Антонеску требовал от 4-й армии реализовать наконец свое численное превосходство над защитниками Одессы. Фашистский правитель выражался довольно -откровенно: "Разве не постыдно, что наше войско, в четыре-пять раз превосходящее числом и снаряжением противника, столько времени топчется на месте?"
Чапаевцы и их соседи по Южному сектору - полки 2-й кавдивизии оборонялись стойко. Их поддерживали черноморские бомбардировщики и наши "ястребки", богдановский артполк, береговые батареи, два бронепоезда. С моря вел огонь пришедший накануне в Одессу крейсер "Красный Кавказ".
В первые часы наступления противнику удалось потеснить правый фланг 287-го стрелкового полка. Но массированный огонь нашей артиллерии и контратаки позволили полку вернуться к исходу дня на прежний рубеж. Полностью удержал свои позиции и 7-й кавалерийский полк. Двум другим полкам Южного сектора пришлось немного отойти.
День был очень тяжелым и для города: натиск на фронте сопровождался усиленными налетами авиации на Одессу. Истребители и зенитчики сбили четыре фашистских бомбардировщика, но многим удалось прорваться к центру.
В суточной сводке о жертвах среди гражданского населения появились такие цифры, каких еще не было ни разу: убито 129, ранено 162 человека...
Еще во время первого налета, рано утром, стали поступать донесения о том, что отдельные самолеты сбрасывают на парашютах мины. Одна взорвалась на кладбище, другая - на улице. Такие мины образовывали огромные воронки и производили разрушения в радиусе до двухсот метров. На сушу, однако, попало немного мин - остальные опускались в море. Это создавало новые опасности для приходящих в Одессу кораблей. Но в то же время могло расцениваться и как признание противником его просчетов. До сих пор гитлеровцы мин у Одессы не сбрасывали, - должно быть, полагали, что порт быстро окажется в их руках. А теперь, видно, враг не очень на это надеялся. Несмотря даже на то, что начал новое наступление на Одессу на широком фронте!
Наступление продолжалось 13 сентября и в последующие дни. Все усилия приморцев направлялись на то, чтобы держаться на каждом рубеже до последней возможности.
Но удержать наличными силами весь фронт Южного сектора при таком нажиме армия не могла. Если еще удавалось прикрывать Дальний и шоссе, которое вело прямо к Одессе, то южнее противник медленно, но неуклонно продвигался вперед, вгрызаясь в нашу оборону. Над левофланговым 31-м полком Чапаевской дивизии нависала реальная опасность окружения.
Опять, как три недели назад, когда пришлось решать вопрос о Чебанке, настало время чем-то поступиться. Иначе могло возникнуть положение, при котором уже никакие меры не помогли бы удержать фронт. Тем более что осложнилась обстановка и в Западном секторе - враг потеснил там два полка дивизии Воробьева.
14 сентября командующий Приморской армией отдал приказ об отходе левофланговых частей Южного сектора на рубеж Сухого лимана. Военный совет ООР единодушно пришел к выводу, что это представляет единственную возможность удержать и укрепить фронт на южном направлении, не допустить здесь прорыва главного рубежа обороны.
Полоса Чапаевской дивизии значительно сокращалась. Появилась возможность уплотнить боевые порядки, сосредоточить на решающих участках больше артиллерийского огня. Полк Мухамедьярова выводился в армейский резерв, крайне нам необходимый.
Но в оперативном отношении преимущества получал противник. Береговая линия нашего плацдарма суживалась до 30 километров. Это чрезвычайно ограничивало возможность маневрирования кораблей на подступах к Одессе и практически исключало возможность входа судов в порт в дневное время.
Другое, не менее тяжелое, последствие отхода левого крыла армии состояло в том, что после этого враг мог начать артиллерийский обстрел города также и с южной стороны. И наконец, сам факт значительного приближения фронта к городу еще на одном участке таил в себе опасность всяких неожиданностей и внезапных осложнений. Напомню, что Сухой лиман - это район нынешнего Ильичевска, нового морского порта, ставшего практически составной частью Одессы.
В тот же день, 14 сентября, Военный совет ООР послал телеграммы одинакового содержания Верховному Главнокомандующему, наркому Военно-Морского Флота и Военному совету Черноморского флота. В них докладывалось о создавшемся под Одессой положении и о том, что противник подводит к городу новые дивизии. Заканчивались телеграммы так: "Для обеспечения устойчивости фронта необходима одна стрелковая дивизия, а также дальнейшее пополнение маршевыми батальонами".
Руководители Одесской обороны отдавали себе отчет в том, что общая обстановка на юге не улучшилась с тех пор, когда нам отказывали в выделении дивизии. Прислать ее сейчас в Одессу было, вероятно, еще труднее, чем раньше. И все же Военный совет ООР не мог не повторить свою просьбу еще раз. Без свежих боевых сил нага фронт, напряженный, как натянутая до предела струна, и проходящий местами всего в 10-15 километрах от города, мог не выдержать очередного натиска врага.
* * *
Ответ из Москвы пришел меньше чем через сутки. Он был совершенно необычным.
Вызвав меня к себе по внутреннему телефону, Гавриил Данилович Шишенин протянул бланк с короткой телеграммой, которую только что передал ему контр-адмирал Жуков.
Депеша, адресованная командованию оборонительного района, гласила:
"Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, продержаться 6-7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения. И. Сталин".
Мы не раз получали от старших начальников телеграфные приказы, в которых вновь и вновь повторялось требование "Ни шагу назад". Но такой телеграммы я еще не видел. Должен сказать, что и в дальнейшем ходе войны к войскам, в которых я служил, Верховное Главнокомандование никогда не обращалось в такой форме.
Ставка ничего не приказывала. Ставка просила защитников Одессы продержаться еще неделю, обещая прислать за это время помощь.
Верховное Главнокомандование нашло верный способ морально поддержать защитников Одессы. Такая просьба значила больше, чем любой приказ. И хотя положение на нашем фронте стало за последние сутки еще более трудным, чувствовалось: люди как-то приободрились, воодушевились.
А через несколько часов после получения этой телеграммы стало известно, что обещанная подмога, вероятно, начнет прибывать раньше указанных сроков. Черноморский флот получил от Ставки приказание перебросить в Одессу из Новороссийска 157-ю стрелковую дивизию. Для этого туда стягивались из других портов самые быстроходные транспорты. Для перевозки дивизии разрешалось использовать и боевые корабли.
16 сентября первый эшелон 157-й дивизии уже грузился в Новороссийске на суда. Помощь была близка. Но события на нашем плацдарме принимали такой грозный характер, что порой закрадывалась тревожная мысль: как бы эта помощь не опоздала.
Говоря в свое время о том, как в конце августа противник чуть не прорвался к дамбе у Пересыпи, я назвал те дни критическими для Одесской обороны. Критическими, безусловно, были и несколько дней в середине сентября. Только теперь нависла угроза прорыва с противоположного направления.
Противник занял на нашем левом фланге западный берег Сухого лимана (дамбу, соединявшую его берега у моря, мы взорвали), а главный удар наносил тремя пехотными дивизиями и группами танков в общем направлении Вакаржаны, Дальник. Войска Южного и Западного секторов отбивали этот удар общими силами.
Хорошо, что у артиллеристов были снаряды! Мы теперь часто опасались, что очередная их партия не дойдет до батарей, даже когда транспорт, прибывший из Крыма, уже стоял в порту. Однажды потребовалось спланировать целый комбинированный удар ради того, чтобы обеспечить разгрузку одного судна: трем кораблям, двум береговым батареям и группе самолетов ставилась задача хотя бы на короткое время заставить замолчать вражеские дальнобойные орудия, обстреливавшие порт. И удалось это лишь частично. Выгрузка боеприпасов производилась с предельной быстротой - прямо в кузова машин, подходивших одна за другой к борту судна.
Но раз снаряды были, артиллерия, гибко управляемая, показывала всю свою силу. Однако сказывалась, несмотря на сокращение фронта в Южном секторе, нехватка людей в окопах, в пехоте. За первые дни большого сентябрьского наступления противник успел нанести армии ощутимый урон. В батальонах 90-го стрелкового полка майора Белюги оставалось по пятьдесят - шестьдесят штыков. Почти такое же положение создалось в 287-м стрелковом, только недавно пополненном.
На восточном направлении враг несколько поутих (на отдельных участках между лиманами он, как докладывал полковник Коченов, ставил проволочные заграждения). Пользуясь этим, мы вслед за кавполком Блинова взяли оттуда на усиление Западного и Южного секторов некоторые подразделения 421-й дивизии.
Но этим было не обойтись. И хотя Военный совет ООР уже приходил к заключению, что возможности пополнения армии за счет населения Одессы исчерпаны, приходилось вновь изыскивать резервы в городе. На фронт шли подразделения милиции, пожарники, зачислялись в регулярные войска те бойцы истребительных батальонов, которые до сих пор совмещали дежурства у городских баррикад с работой на производстве, в учреждениях. Настало время, когда Одесса посылала на оборонительные рубежи практически всех граждан, способных держать в руках оружие. И многие из них отдали за свой город жизнь.
В записях Василия Фроловича Воробьева, относящихся к этим дням, я нашел такие строки:
"...Сообщили, что убит комиссар резерва, введенного в бой на участке 161 сп, тов. Власов. В последний раз я его видел, когда он представлял мне роты своего батальона. Широкоплечий, настоящий пролетарий... Пуля пробила каску. Перед боем он сказал красноармейцу: "Если меня убьют, возьми мой партийный билет..."
Вспоминая тот период обороны, я ловлю себя на мысли, что героическое воспринималось уже как совершенно естественное. А границы возможного и невозможного часто переставали соответствовать прежним представлениям.
Однажды поздно вечером я выяснял, каковы реальные боевые ресурсы истребительного авиаполка, на что можно рассчитывать завтра утром. Доклад, полученный с КП полка, гласил: самолетов, готовых к вылету, пять, остальные имеют повреждения и требуют ремонта.
Я знал, что ремонт будет идти и ночью - технический персонал, возглавляемый инженером полка Н. Я. Кобельковым, не уходил с аэродрома сутками. Сколько-то машин за ночь техники вернут в строй. Но сколько? Еще пять?..
Утром майор Шестаков доложил, что к выполнению боевых заданий готовы двадцать три самолета. Конечно, я очень обрадовался, но, кажется, не особенно удивился, принял это сообщение как должное. Журнал боевых действий армии свидетельствует, что эти двадцать три машины сделали в тот день 104 вылета и оказали частям большую помощь в отражении вражеских атак.
Напомню, что речь идет о самолетах, материальная часть которых считалась бы раньше вообще непригодной к дальнейшей эксплуатации не только из-за боевых повреждений, но и потому, что на большинстве машин давно выработала свои ресурсы. Каких усилий стоило инженерам и техникам вновь и вновь возвращать эти машины в строй! И сколько мужества, особого мастерства требовалось от летчиков, чтобы на них воевать!
Если бы было у нас побольше даже таких самолетов! Появление их над полем боя, штурмовки неприятельской пехоты с бреющего полета нередко производили такой эффект, что в телефонные доклады с наблюдательных пунктов врывались "неделовые" фразы: "Пехота кричит "ура". ' Из окопов кидают в воздух каски!" После удачной штурмовки противник, как правило, долго не мог начать новую атаку.
А если самолет, только что наносивший удары по врагу, попадал в беду, пехотинцы готовы были на все, чтобы выручить летчиков.
В сентябре было два случая вынужденных посадок поврежденных самолетов между нашими и вражескими окопами. Один раз это произошло с флотским бомбардировщиком. Едва дотянув до ничейной полосы, он приземлился ближе к переднему краю противника, чем к нашему. Три члена экипажа - все раненные - с трудом выбрались из машины. Из неприятельских траншей поползла к самолету группа солдат. Но путь фашистам преградила завеса разрывов - открыла огонь наша минометная батарея. И красноармейцы уже бежали по полю выручать летчиков. Экипаж бомбардировщика был спасен. Это произошло на участке 31-го стрелкового полка, в батальоне капитана Петраша, смелого командира, не раз отличавшегося при отражении танковых атак.
В другой раз на ничейной полосе оказался подбитый "ястребок" нашего одесского полка. Тогда удалось спасти не только летчика, но и самолет. Ради того, чтобы подтащить его к своим позициям, бойцы ходили в атаку. Авиационные техники отремонтировали самолет, и он снова поднялся в воздух. Летчик, спасенный в тот раз, - лейтенант А. В. Алелюхин - стал впоследствии одним из известных советских асов, дважды Героем Советского Союза.
Пожалуй, не меньше, чем штурмовки авиации, воодушевляло пехоту появление на поле боя наших танков. В сентябре Приморская армия имела уже танковый батальон под командованием старшего лейтенанта Юдина. Все танки в батальоне были либо восстановленные, либо переделанные из тракторов, а танкисты в основном доморощенные. Но батальон показал себя реальной боевой силой. Там, куда посылалось несколько танков, бойцы увереннее шли в контратаку.
Мы не предпринимали больше таких контратак, как в конце августа в Восточном секторе, когда надо было во что бы то ни стало остановить 13-ю и 15-ю дивизии противника, зашедшие слишком далеко, и навстречу наступающему врагу поднимались со штыками наперевес целые полки. Сейчас для крупных контратак просто не было сил. А атаки небольшими подразделениями часто не достигали цели. Прибегать к ним следовало очень осмотрительно, расчетливо.
Но без контратак нельзя было обойтись там, где противнику удавалось обычно в стыке каких-нибудь подразделений - вклиниться в нашу оборону. Теперь, когда на левом фланге передний край находился кое-где в десяти километрах от города, клинья стали особенно опасными.
* * *
С середины сентября начался артиллерийский обстрел Одессы с юга, из-за Сухого лимана. Правда, он был не таким, как из района северных лиманов, наугад, без корректировки. Однако снаряды залетали теперь и к запасным причалам на Большом Фонтане, и в те кварталы города, которые были недосягаемы для вражеских батарей, стоявших у Дофиновки и Александровки.
Но город приспособился и к этому. Почти без перебоев действовал транспорт. Продолжали работать кинотеатры.
14 сентября - в тот самый день, когда был отдан приказ об отводе войск из-за Сухого лимана, - городские газеты напечатали беседу с заведующим гороно: он рассказывал, как подготовились школы к новому учебному году.
И занятия действительно начались. В Одессе оставалось не очень много детей, но все они были взяты на учет и распределены по школам. Для занятий отводились здания, стены которых могли защитить ребят от снарядов. Младшие классы собирались небольшими группами в квартирах у кого-нибудь из родителей тоже в наиболее надежных зданиях и с таким расчетом, чтобы всем ребятам было близко от дома.
А две тысячи школьников, чьи семьи переселились в катакомбы, приступили к занятиям там. Запомнилась и такая подробность: школьных педагогов, ушедших в армию или ополчение, заменили пожилые преподаватели университета и других высших учебных заведений. Школьникам обеспечивались бесплатные завтраки.
Усиление артиллерийского обстрела создавало новые проблемы. Стало больше пожаров, для тушения их требовалась вода. Взять ее можно было только из моря. В разных местах ставили новые насосные установки, которые накачивали воду в пожарные бассейны.
Под вражеским огнем оказались и аэродромы наших истребителей. Там заранее построили капониры для укрытия самолетов, блиндажи для личного состава. Однако этих мер оказалось недостаточно. Противник пристрелялся к аэродромам, и самолеты стали попадать под обстрел при взлете и посадке. Нес потери встречавший и провожавший их наземный персонал.
Словом, нужен был новый аэродром. Но оставалось ли в Одессе, обстреливаемой с двух сторон, пригодное для него место? Виктор Петрович Катров однажды заявил, что место, более или менее подходящее, нашли сами авиаторы. Это был продолговатый пустырь среди обезлюдевших дач в Чубаевке - в районе 4-й станции Большого Фонтана, там, где теперь начинается бульвар Патриса Лумумбы.
Быстро превратить пустырь в аэродром можно было лишь с помощью жителей города. Командующий ООР Г. В. Жуков пригласил к себе секретаря горкома партии Н. П. Гуревича и председателя горисполкома Б. П. Давиденко, объяснил им, насколько срочная это задача, и попросил помочь.
Найти в Одессе трудоспособных людей, не занятых чем-то необходимым для обороны, было в то время не просто. Однако городские руководители сумели за два дня организовать десятки рабочих бригад. Вошли в них главным образом женщины. Их разместили в пустовавших дачах и домах отдыха вблизи стройки, армия взяла эти бригады на котловое довольствие. Руководил работами генерал-майор А. Ф. Хренов, выделивший на строительство некоторые силы и из своих инжбатов.
Авиационный полк майора Шестакова пользовался у одесситов особенной любовью - героическую боевую работу истребителей часто видел весь город. И горожане, пришедшие строить новый аэродром, сумели выразить свою признательность летчикам. Работы на площадке не прерывались и в часы вражеских налетов.
Предполагалось оборудовать аэродром за десять дней, но сделали его за семь. 69-й авиаполк перебазировался на Большой Фонтан.
Выбор места оказался удачным в том смысле, что противник искал новую стоянку истребителей где угодно, только не здесь. Самолеты расставляли между дачами, тщательно маскировали, и их трудно было заметить. Правда, и взлетать с узкой полосы, окруженной постройками и садами, садиться на эту дорожку было нелегко. Тем более что в целях маскировки аэродрома подходить к нему требовалось на бреющем полете.
Летчики сумели примениться к этим условиям, и происшествий при взлетах и посадках не случалось. Самолеты, пронесясь над самыми крышами, поодиночке уходили к морю, собирались там в группы, набирали высоту и шли на боевое задание.
Враг так и не обнаружил эту посадочную площадку, не сбросил на нее ни одной бомбы, и она использовалась до конца обороны. При артиллерийском обстреле города в этот район залетали лишь отдельные случайные снаряды.
Настало время, когда достигли наивысшего предела все тяготы жизни в осаде, все трудности обороны на сильно сократившемся плацдарме, время самых суровых испытаний не только для частей, удерживающих передовые рубежи, но и для всех остальных звеньев нашего армейского организма. О некоторых из них я еще почти ничего не сказал.
С образованием ООР армейский тыл, возглавляемый генерал-майором Т. К. Коломийцем, стал тылом оборонительного района. Объединившись с хозяйственными подразделениями военно-морской базы, он приобрел ряд дополнительных функций, связанных прежде всего с морскими перевозками, эвакуацией из Одессы людей, заводов. Но главным оставалось обеспечение всем необходимым наших войск.
В одесских условиях тыл приблизился к частям, и некоторые звенья обычной его структуры стали просто лишними. Снабжение войск пошло по схеме армия полк, а иногда даже армия - батальон. Это позволило обходиться меньшим количеством машин, а главное - выигрывать время. Высвободившиеся люди пошли на пополнение боевых частей.
Централизацию перевозок тыловики сочетали с продуманным рассредоточением армейских складов, баз, мастерских, чем сокращалась возможность понести при каком-нибудь крупном воздушном налете невосполнимые потери. А войсковые тылы интендант 1 ранга А. П. Ермилов, назначенный вместо Коломийца, исходя из условий местности под Одессой, где трудно было их маскировать, предложил отодвинуть за вторую линию главного рубежа обороны и частично даже за рубеж прикрытия города, другими словами - на одесские окраины. Это тоже вполне оправдало себя: зеленые массивы пригородов с примыкающими к ним балками и оврагами укрывали от воздушной разведки надежнее, чем узкие лесопосадки в степи.
В сентябре все это уже утряслось и наладилось. И я должен сказать, что к работе тыловиков претензий было немного. Чаще приходилось слышать, как их хвалят. Бойцам на передовой, как правило, обеспечивался рано утром горячий завтрак. На день выдавались хлеб, вареное мясо, помидоры, иногда фрукты. Днем было не до горячего обеда, но его подвозили с наступлением темноты, когда бои обычно стихали.
А больше всего благодарили хозяйственников за умение быстро, без лишних перегрузок доставлять в батальоны, на огневые позиции батарей то, что было дороже хлеба и горячего борща: гранаты, изготовленные на одесских предприятиях, снаряды, только что выгруженные с судов в порту.
Корабли разгружались теперь только ночью. Ночью же подвозилось все необходимое в действующие части. Это сводило к минимуму потери в пути. В сохранности доставляя на передний край боевые грузы, служба тыла уберегала от выхода из строя и своих людей.
И каждую ночь, когда в порту разгружались суда, которым надлежало до рассвета покинуть Одессу, на причалы вслед за машинами, присланными за снарядами или продовольствием, въезжали автобусы и полуторки автороты армейского санотдела. Санитары, успевшие привыкнуть к корабельным трапам, начинали быстро и бесшумно сновать по ним с носилками.