Страница:
Признаться, я не очень удовлетворился тем, что услышал. Где бы корабли ни базировались, без их участия длительная оборона изолированного приморского плацдарма немыслима. Это мы слишком хорошо знали по Одессе. А раз так, почему же в таком важном приказе флот, по существу, обойден?
Очевидно не желая продолжать разговор на эту тему, командарм суховато сказал:
- Мы с вами солдаты и обязаны принять и выполнить приказ таким, каков он есть. Главное сейчас, Николай Иванович, привести в строгую систему управление всеми обороняющими Севастополь силами. Об этом и надо думать, а остальное так или иначе образуется.
И Иван Ефимович перешел к вопросам практическим:
- Я договорился, что мы разместимся на командном пункте береговой обороны, у Моргунова. Будет тесновато, но это не беда. Зато там налаженная связь с частями - все, что стоит сейчас на севастопольских рубежах, управляется оттуда. Тыл и начальники родов войск, кроме начарта, останутся пока в Херсонесских казармах. Кстати, примите к сведению, хотя приказом это еще не отдано: генерал Моргунов с сего дня является моим заместителем, а начальник штаба береговой обороны полковник Кабалюк - вашим. Так начал организационно оформляться Севастопольский оборонительный район - СОР. Приказ адмирала Левченко, готовившийся, вероятно, в большой спешке, далеко не во все внес ясность. Как увидит читатель, структура СОР, объявленная 4 ноября, оказалась не окончательной.
Но командарм был прав: при всех условиях главное заключалось в том, чтобы обеспечить четкое, гибкое боевое, управление. Пока оно затруднялось уже тем, что на многих участках оборону держали батальоны и отряды, не сведенные в более крупные части.
И все же до прибытия основных сил армии крупные оргмероприятия исключались. Даже ограниченные перегруппировки на отдельных участках требовали предельной осмотрительности: когда противник нажимает, а резервов нет, любой просчет может стать гибельным. И нужно было в кратчайший срок досконально изучить обстановку, чтобы свободно в ней ориентироваться.
За это мы в штабе взялись с первого же часа пребывания в Севастополе. Но как я ругал себя, что не нашел времени познакомиться с местностью вокруг города и оборудовавшимися позициями в те двое суток, которые провел тут после Одессы! Тогда были другие заботы, да и не верилось еще, что придется воевать под Дуванкоем, у Федюхиных высот или у Балаклавы...
Войти в курс дел нам активно помогали севастопольские товарищи из береговой обороны. Я очень обязан в этом отношении генерал-майору Петру Алексеевичу Моргунову и особенно полковнику Ивану Филипповичу Кабалюку, с которым меня сразу тесно связала начавшаяся совместная работа.
Вряд ли кто-либо в тот момент знал истинное положение под Севастополем - я имею в виду обстановку на суше - лучше, чем эти два командира. До образования СОР л прихода приморцев все нити руководства боевыми действиями, развернувшимися на подступах к главной базе флота, все данные о событиях на каждом участке фронта сходились именно к коменданту береговой обороны и в его штаб. К тому же Моргунов и Кабалюк были севастопольскими старожилами, которым все вокруг знакомо и близко.
Потом я узнал, что генерал Моргунов (в юности - слесарь на московском заводе Гужона и красногвардеец, участник штурма Кремля в 1917 году) пришел к Черному морю в бригаде красных курсантов-артиллеристов, сражавшейся против Врангеля. А в береговой обороне Черноморского флота, которую за два года до войны возглавил, прошел все служебные ступени, начиная с командира огневого взвода.
Полковник Кабалюк был старше своего начальника и успел побывать солдатом в окопах первой мировой войны. А севастопольцем стал тоже с тех дней, когда Крым очищали от белых. Командовал батареей и дивизионом береговой артиллерии, служил в штабах, преподавал в течение ряда лет в училище береговой обороны, откуда вернулся на штабную работу большего масштаба.
Иван Филиппович Кабалюк носил пышные усы, говорил неторопливо и чуть-чуть певуче. При всей своей командирской подтянутости он напоминал немолодого украинского крестьянина, спокойного и добродушного (как оказалось, он действительно родился и вырос в приднепровском селе). Но этот медлительный на вид человек отличался большой собранностью, знал цену минуте.
После того как мы, в первый раз встретившись, представились друг другу, он тотчас же развернул карту и без всяких предисловий начал:
- Вот что мы имеем под Севастополем...
Жирные трезубцы, нанесенные на карту по кромке суши от Николаевки, уже занятой противником, до Балаклавы, обозначали позиции стационарных береговых батарей. Их было девять, но одна - 54-я старшего лейтенанта Заики - больше не существовала. И еще три подвижные. На всех, вместе взятых, меньше пятидесяти орудий. Зато калибр до 305 миллиметров. Словом, артиллерия крепостная.
Эта огневая мощь накапливалась десятилетиями. Некоторые батареи существовали еще до революции, а свои позиции унаследовали от более давних, защищавших севастопольские бухты со времен Суворова, когда только закладывались тут город и порт. Но были и совсем новые, поставленные в предвоенные годы. В том числе самые мощные 30-я и 35-я - башенного типа, с укрытыми под землей и бетоном пунктами управления, казематами, погребами; по существу, целые форты.
Пока эти батареи существовали, пожалуй, никакой десант высадиться вблизи Севастополя не мог. Обороняться, однако, пришлось от противника, подошедшего с суши. Береговая артиллерия, как и под Одессой, начала взаимодействовать с пехотой. И поддержка батарей, расположенных к северу от города, (остальные огня пока не открывали), уже помогла морским пехотинцам выстоять в первых боях.
Но что представляет собой сам фронт обороны? Что за спиной у батальонов, сдерживающих врага на "передовом рубеже? Это волновало больше всего.
Первоначальное представление о системе севастопольских рубежей до того, как увидел их в натуре, я получил у той же карты Кабалюка.
- Вот основная, главная линия обороны, с которой мы начали строительство укреплений, - объяснял Иван Филиппович. - Начинается она, как видите, за Балаклавой, идет через Кадыковку, по склонам Федюхиных высот, через Инкерманскую и Камышловскую долины, затем по высотам за Бельбеком и упирается в море у устья Качи... На этой линии сейчас шестнадцать железобетонных дотов с орудиями от сорока пяти до ста миллиметров, больше полусотни пулеметных дотов и дзотов. По фронту рубеж имеет до тридцати пяти километров. Глубина пока невелика - двести - триста метров, тут еще многое надо сделать... Огневых точек тоже должно быть больше. Пока ими наиболее насыщен центральный участок...
Я слушал Ивана Филипповича, смотрел на карту, закрепляя в памяти расположение главного рубежа, а сам старался понять, почему он так близко от города: в центральной части обвода всего в семи-восъми, а кое-где даже в пяти километрах, и только на флангах несколько дальше. Ведь, подойдя к этому рубежу, немцы смогут держать весь город под артиллерийским обстрелом.
Пусть существовал еще передовой рубеж в виде опорных пунктов, прикрывающих подступы к главному. Но главный есть главный. Можно ли рассчитывать, что он надолго останется у наших войск в тылу?
* * *
Видимо, мне не обойтись без рассказа, хотя бы самого краткого, о том, как возникли сухопутные оборонительные рубежи перед Севастополем, хотя в тот момент их история интересовала меня гораздо меньше, чем фактическое состояние.
Конечно, можно было пожалеть, что ими не занялись по-настоящему заблаговременно. Но прежде чем упрекать кого-то задним числом в недооценке возможных опасностей, полезно вспомнить, как представляли мы будущую войну. Кто из нас, кадровых военных, допускал в тридцатые годы, что на Крымском полуострове, хорошо защищенном с моря и отстоящем чуть не на тысячу километров от сухопутной границы, может появиться армия противника? Подобная ситуация была для нас чем-то немыслимым.
И все-таки опыт войны, которая шла. на Западе, побудил моряков кое о чем задуматься. В конце сорокового года черноморцы получили приказ наркома Военно-Морского Флота, требовавший принять меры к обеспечению сухопутной и противовоздушно-десантной защиты баз. Речь шла в первую очередь о Севастополе. В феврале сорок первого комиссия во главе с П. А. Моргуновым приступила к рекогносцировке на местности.
Однако, как рассказывал генерал Моргунов, работали они, что называется, наугад: не имели ясного оперативно-тактического задания, не знали, на какой состав сил и боевых средств надо ориентироваться при выборе рубежей. К тому же в первую комиссию (потом была создана вторая, расширенная) не включили представителей инженерного отдела флота, хотя вести строительство предстояло ему. То, что под Севастополем действительно могут понадобиться траншеи и доты, должно быть, еще не у всех укладывалось в сознании.
Весной 1941 года черноморцы совместно с Киевским Особым военным округом провели двустороннее учение: воздушно-десантные войска, высадившись в тылу главной базы флота, наступали, а моряки оборонялись. Кажется, это учение многое подсказало флотскому командованию, помогло увидеть уязвимые места. После него, примерно за месяц до войны, район вокруг Севастополя разделили на три сектора обороны, к которым были приписаны части гарнизона, включая военно-морские училища. Создавались также городские боевые участки севастопольский и балаклавский.
Что касается самих рубежей, то практически за них взялись, когда уже разразилась война, в первых числах июля. И взялись решительно. Кроме специальных частей на работы выходил личный состав многих других, а также тысячи жителей города.
Параллельно с главным оборонительным рубежом приступили к строительству тылового. Он проходил в двух-трех километрах за окраиной города - от Стрелецкой бухты, через Английское кладбище, гору Суздальскую и станцию Мекензиевы Горы к устью Бельбека.
И наконец, в сентябре, когда враг уже подступил к Перекопу, Военный совет флота решил усилить сухопутную оборону главной базы созданием передового рубежа, вынесенного на пять - семь километров дальше главного. А так как на сооружение новой сплошной линии укреплений времени могло не хватить, стали оборудовать прежде всего четыре опорных пункта на танкоопасных направлениях. Они, кстати сказать, вполне могли бы считаться и узлами обороны, но, чтобы не вступать в противоречие с нашими документами того времени, я буду называть их так, как называли тогда.
Аранчийский опорный пункт должен был прикрывать северное направление, дорогу от Евпатории; Дуванкойский - Симферопольское шоссе и выход в долину Бельбека; Черкез-Керменский - долину Кара-Коба; Чоргуньский - Ялтинское шоссе, Золотую долину и путь к Инкерману. Каждый из опорных пунктов представлял собой комплекс дотов и дзотов, противотанковых надолб, минных полей и других инженерных заграждений. В целом эта дополнительная система укреплений была призвана задержать противника на таком расстоянии от Севастополя, чтобы город и порт оставались вне действительного артиллерийского огня.
Но почему все-таки не обеспечивал этого главный оборонительный рубеж, почему он был проложен слишком близко к городу?
Объясняли это по-разному. Лично я пришел в свое время к убеждению, при котором и остался: севастопольские рубежи оказались такими, а не иными прежде всего потому, что, намечая их, думали не столько о сухопутной обороне в широком смысле слова (тем более не о длительной), сколько о преградах для сброшенного воздушного десанта. Пусть крупного, но не располагающего, например, тяжелой артиллерией.
В ходе работ многое в первоначальных планах корректировалось, дополнялось. Однако пересматривать основное уже не было времени. Главный рубеж прошел там, где его наметили перед войной.
Чтобы больше не возвращаться к этой теме, скажу, что при ознакомлений с позициями на местности приходилось еще не раз подавлять чувство огорчения и досады. Передовой и главный рубежи проходили так, что большинство командных высот находилось на стороне противника. А доты были расставлены слишком уж открыто, будто напоказ, представляя хорошие цели. Причем примерно треть готовых артиллерийских дотов и такая же часть пулеметных точек приходились на тыловой рубеж, который пока не было надобности занимать войсками.
Вообще тыловой рубеж неожиданно оказался в наибольшей готовности (строительство его форсировали, опасаясь выброски противником воздушного десанта), а главный на ряде участков правой его половины фактически был лишь обозначен.
Я далек от того, чтобы недооценивать сделанное строителями севастопольских рубежей. Они выполнили за короткий срок очень большую работу, трудоемкость которой умножалась природными условиями, неподатливостью каменистого, местами скального грунта. А недоделки объяснялись острой нехваткой не только времени, но и инженерно-заградительиых средств: колючей проволоки, противотанковых и противопехотных мин.
И при всех недостатках системы укреплений, созданных к ноябрю, прорваться через них к городу враг тогда не смог.
Строительство и совершенствование сухопутных рубежей продолжалось. В эту работу (руководство ею перешло к генерал-майору инженерных войск Аркадию Федоровичу Хренову, ставшему заместителем командующего СОР по инженерной обороне) включились затем инженерные и саперные батальоны Приморской армии. Да и каждая наша стрелковая часть внесла свой вклад в полевую фортификацию на подступах к главной базе флота.
И в конечном счете рубежи обороны сделались такими, что противник стал называть их крепостью.
* * *
Командный пункт береговой обороны помещался на холмистой окраине города, в переоборудованных подземных казематах старой, давно упраздненной батареи.
Теперь здесь Амурская улица, выросли новые здания. А в 1941 году был малолюдный Крепостной переулок - несколько домиков, побеленных снаружи, как украинские хаты, с тихими, оплетенными виноградом двориками.
Казалось, этот уголок Севастополя остался таким, каким выглядел лет девяносто назад, в первую оборону. О той поре напоминали сохранившаяся на углу кирпичная кладка старинного укрепления с квадратной пушечной амбразурой и название соседней улицы - 6-я Бастионная.
Место это довольно высокое. За деревьями и крышами карабкающихся по склону улочек открывались взгляду морские дали, виднелись центральная часть города, его бухты, Северная сторона с Константиновским равелином...
А в каземате старой батареи, под толщей бетона, все похоже на наше одесское подземелье. Так же не доносятся сверху никакие звуки, так же никогда не выключается электричество. Только потеснее, чем было в хранилищах шустовского завода, да и не так глубоко.
Флотские береговики по-братски разделили с нами помещение, которое готовили на военное время для себя. Наш командный пункт на "втором этаже", то есть на самом нижнем. Справа, как войдешь, "каюта" командарма: деревянный топчан у стены, рабочий стол, два стула... В такой же "каюте" в глубине каземата размещаюсь я. Более просторный "кубрик" (моряки любят и на берегу называть все по-корабельному), слева от входа, отведен оперативному отделу. Там же дежурная служба, рядом - узел связи.
Этажом выше, над нами, - КП и штаб армейской артиллерия. Командование береговой обороны - Моргунов, Кабалюк и оперативная часть их штаба - находится по соседству, под общей с нами бетонной крышей, но у них есть отдельный выход наверх.
Главным достоинством нашего КП была налаженная связь. Со всеми батареями и многими другими объектами базы - особо надежная, по подземному кабелю. Стараниями армейских и флотских связистов к нему постепенно подключались и стрелковые части.
Командарм согласился, что оставаться мне дальше также и начальником оперативного отдела нет необходимости. Им был назначен майор Михаил Юльевич Лернер, работавший в отделе с первых дней Одесской обороны, - отличный, вдумчивый штабист, спокойный и добродушный человек. Помощниками его оставались капитаны И. П. Безгинов, К. И. Харлашкин, И. Я. Шевцов - наши боевые направленцы.
Сразу после боев за Одессу командарм Петров взял в штарм майора А. И. Ковтун-Станкевича, сказав мне тогда: "Тут он очень пригодится!"
Майор Ковтун был в штабе едва ли не самым старшим по возрасту. Он участвовал в гражданской войне, в двадцатые годы служил начальником штаба кавалерийского полка, а затем лет пятнадцать работал в сельском хозяйстве: был директором совхоза, директором МТС. Но перерыва в службе у него как-то не чувствовалось: очевидно, помогал старый военный опыт в сочетании с богатым житейским. Инициативный и решительный, быстро схватывающий и трезво оценивающий обстановку, он стал исполнять обязанности офицера для особых поручений.
Когда положение на севере Крыма стало очень напряженным, Ковтун, имея в своем распоряжении отдельный разведбат Чапаевской дивизии, отвечал за прикрытие армейского КП. С этим батальоном он первым из штаба армии прибыл в Севастополь и, выполняя задание командарма, немедленно приступил к развертыванию передового командного пункта на Мекензиевых горах, в районе кордона Мекензи No 1.
На картах значились еще два кордона Мекензи, а также хутор Мекензия. Как объяснили моряки, все эти названия произошли от фамилии адмирала, который в давние времена, при зарождении Севастополя, имел касательство к строительству всяких флотских служб на берегу Северной бухты. Должно быть, кордоны Мекензи играли тогда роль каких-то застав, а теперь оставшиеся от них старые дома были просто ориентирами на местности.
Считая район Мекензиевых гор ключевой позицией на ближних подступах к Севастополю, генерал Петров поехал прежде всего туда. Майор Ковтун, успев разобраться в обстановке и установить связь с оборонявшимися на этом направлении батальонами и отрядами, уже подготовил рекомендации о первоначальных мерах по упорядочению управления ими. И первые боевые распоряжения в качестве командующего СОР генерал Петров отдал именно там, причем писал их, как не раз делал это и под Одессой, прямо на картах комбатов.
Оборона была пока весьма неплотной, на передовой о нетерпением ждали свежих сил. Но с Мекензиевых гор Иван Ефимович вернулся повеселевшим, воодушевленным. Он с удовлетворением говорил о боевом настроении людей, с которыми там встретился. Потом я слышал от морских пехотинцев, как их, в свою очередь, обрадовало появление на переднем крае армейского генерала.
По моим наблюдениям, моряки, вставшие на защиту Севастополя, вообще очень хорошо встречали сухопутных командиров и подчинение им принимали с радостью, очевидно сознавая, сколь это важно для успеха боев. Подтверждение этому я нашел и в авторитетном флотском документе, познакомиться с которым имел случай впоследствии. Начальник Главного политуправления Военно-Морского Флота армейский комиссар 2 ранга И. В. Рогов, прибывший в те дни в Севастополь, телеграфировал наркому ВМФ: "Характерно отметить, что краснофлотцы, отобранные в морскую пехоту, просят назначить командиров, знающих сухопутные операции".
На Мекензиевы горы И. Е. Петров наметил поставить Чапаевскую дивизию, в стойкость которой очень верил. Дивизия была еще в горах, но капитаны Безгинов и Харлашкин - они вслед за Ковтуном осваивали этот сектор - заранее получили задание быть готовыми встретить чапаевцев и провести на предназначаемые им участки.
На этом же направлении занял огневые позиции уже прибывший 265-й, богдановский, артполк. Временно, пока отсутствовали начарты дивизий, майор Н. В. Богданов был облечен правами старшего артиллерийского начальника на всей северной половине Севастопольского обвода.
Познакомившись мало-мальски с обстановкой, мы сели вместе с Иваном Филипповичем Кабалюком за подготовку боевого приказа по Севастопольскому оборонительному району. Он был подписан командующим СОР И. Е. Петровым, членом Военного совета М. Г. Кузнецовым и мною как начальником штаба в ночь на 6 ноября. Приказ требовал объединить действия всех частей и отрядов и определял порядок боевого управления ими.
Силы были все те же - прежний Севастопольский гарнизон плюс прибывшие к тому времени артполки. Резерв оборонительного района составляли отряд береговой обороны и разведбат Чапаевской дивизии. Об остальных наших силах, хотя штаб, конечно, имел уже примерный план расстановки их на рубежах, говорилось в приказе единственно то, что только и можно было тогда сказать: "Части Приморской армии с тяжелыми боями продвигаются на Севастополь".
Приказ подтверждал существовавшее деление территории СОР на секторы, подчеркивал важную роль секторного звена в управлении силами обороны. Однако поставить во главе каждого сектора опытного общевойскового командира мы еще не могли - приходилось ждать наших комдивов. Только в первом секторе прежнего коменданта, по званию капитана, сменил два дня спустя полковник П. Г. Новиков, освободившийся от своих временных обязанностей в Ялте.
* * *
Шестого и седьмого ноября положение было напряженнейшим. Враг расширял фронт атак, явно рассчитывая не тут, так там прорвать нашу оборону, пока она еще не окрепла, пока не соединились Севастопольский гарнизон и Приморская армия.
Отбиться любой ценой и выиграть время - к этому сводилась ближайшая задача.
В такой обстановке настудила 24-я годовщина Великого Октября. Несмотря ни на что, праздник чувствовался. Из Москвы, под стенами которой также шли бои, транслировалось торжественное заседание... А наутро, как обычно, только в более ранний час, состоялся военный парад на Красной площади. Его не ждали, о нем не было и мысли: ведь Москва сделалась прифронтовым городом. Но парад состоялся, на Красной площади выступил перед войсками И. В. Сталин... Что значил в тот момент самый этот факт, трудно передать. Октябрьские дни сорок первого года незабываемы. Они прибавили людям сил для борьбы с ненавистным врагом, укрепили уверенность в нашей победе,
Под Севастополем день 7 ноября ознаменовался активными действиями морской бригады полковника Вильшанского. Ей приходилось держать оборону почти на десятикилометровом фронте. На значительной части этого участка было пока относительно спокойно, но командование бригады имело смутное представление о том, какие неприятельские силы ей противостоят. А когда собственные боевые порядки жидковаты и огневых средств мало, особенно опасно плохо знать конкретного противника. Чтобы познакомиться с ним поближе, была предпринята разведка боем пятью усиленными ротами. Причем им, помимо основательного прощупывания противника, ставилась задача улучшить позиции бригады захватом трех высот между Бельбеком и Качей. Так как у Вильшанского своей артиллерии не было, короткую артподготовку произвели одна береговая батарея и одна из богдановского полка.
Враг такой активности от нас явно не ожидал. Атакующая группа, действуя решительно и напористо, заняла все три высоты (одной немцы через несколько часов овладели вновь), истребила свыше 200 гитлеровцев, захватила пленных и трофеи, в том числе 3 орудия, 10 минометов, 20 пулеметов. Нелишне сказать, что сама морская бригада имела на тот день 29 пулеметов, считая и ручные.
Было установлено: на этом участке находятся части 132-й немецкой пехотной дивизии и 5-й мотополк румын; добыты и другие полезные сведения о противнике. "Большая разведка" показала, как можем мы бить врага при всем его численном и техническом перевесе.
А на центральном участке передового оборонительного рубежа, в районе Черкез-Керменского опорного пункта, 2-й и 3-й морские полки весь день отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев. Становилось все очевиднее, что враг стремится расчленить наш фронт, пробиться к Северной бухте.
Несмотря на поддержку морской пехоты береговыми батареями, несмотря на то, что расчеты дотов и дзотов - правда, тут их было немного - держались до последнего, 6 ноября немцы заняли Шули (Терновка), Черкез-Кермен (Крепкое) и соседнюю высоту Ташлык. Высоту батальон 3-го морского полка отбил контратакой, но вернуть остальные позиции не хватило сил. Передового опорного пункта на восточном направлении фактически больше не существовало.
К вечеру 6 ноября у нас появилась возможность усилить, оборону долины Кара-Коба только что вышедшим к Севастополю - впереди остальных частей Чапаевской дивизии - 31-м Пугачевским стрелковым полком подполковника К. М. Мухомедьярова. Полк был невелик, нуждался в доукомплектовавши и приведении в порядок после тяжелого марша. Но ввести его в. бой понадобилось уже на следующее утро. Полк помог морским пехотинцам остановить здесь противника.
Однако левее по фронту немцы вновь продвинулись. Во второй половине дня 7-го в их руках оказался хутор Мекензия, расположенный в восьми километрах от Северной бухты.
Обеспокоенный ухудшением положения на Мекензиевых горах, И. Е. Петров выехал на передовой КП, где по-прежнему находился Ковтун. Иван Ефимович хотел на месте удостовериться, что следует направить именно туда 7-ю бригаду морской пехоты, которая в эти часы сосредоточивалась на Корабельной стороне.
Бригада была "коренной" севастопольской. Около месяца назад ее сформировали из моряков-добровольцев с кораблей и из береговых подразделений главной базы и считали основным войсковым прикрытием города. Но когда гитлеровцы прорвали Ишуньские позиции, командование войск Крыма потребовало отправить бригаду туда вслед за нашими дивизиями. Там она поступила в подчинение командарму Приморской и потом вместе с армией начала обратный марш к Севастополю, хотя из-за перебоев в связи иногда выбирала путь самостоятельно. В ночь на 7 ноября основную часть бригады приняли на борт в Ялте высланные из Севастополя эсминцы, а небольшой "отряд с командиром во главе выходил в это время горными тропами в Байдарскую долину.
Очевидно не желая продолжать разговор на эту тему, командарм суховато сказал:
- Мы с вами солдаты и обязаны принять и выполнить приказ таким, каков он есть. Главное сейчас, Николай Иванович, привести в строгую систему управление всеми обороняющими Севастополь силами. Об этом и надо думать, а остальное так или иначе образуется.
И Иван Ефимович перешел к вопросам практическим:
- Я договорился, что мы разместимся на командном пункте береговой обороны, у Моргунова. Будет тесновато, но это не беда. Зато там налаженная связь с частями - все, что стоит сейчас на севастопольских рубежах, управляется оттуда. Тыл и начальники родов войск, кроме начарта, останутся пока в Херсонесских казармах. Кстати, примите к сведению, хотя приказом это еще не отдано: генерал Моргунов с сего дня является моим заместителем, а начальник штаба береговой обороны полковник Кабалюк - вашим. Так начал организационно оформляться Севастопольский оборонительный район - СОР. Приказ адмирала Левченко, готовившийся, вероятно, в большой спешке, далеко не во все внес ясность. Как увидит читатель, структура СОР, объявленная 4 ноября, оказалась не окончательной.
Но командарм был прав: при всех условиях главное заключалось в том, чтобы обеспечить четкое, гибкое боевое, управление. Пока оно затруднялось уже тем, что на многих участках оборону держали батальоны и отряды, не сведенные в более крупные части.
И все же до прибытия основных сил армии крупные оргмероприятия исключались. Даже ограниченные перегруппировки на отдельных участках требовали предельной осмотрительности: когда противник нажимает, а резервов нет, любой просчет может стать гибельным. И нужно было в кратчайший срок досконально изучить обстановку, чтобы свободно в ней ориентироваться.
За это мы в штабе взялись с первого же часа пребывания в Севастополе. Но как я ругал себя, что не нашел времени познакомиться с местностью вокруг города и оборудовавшимися позициями в те двое суток, которые провел тут после Одессы! Тогда были другие заботы, да и не верилось еще, что придется воевать под Дуванкоем, у Федюхиных высот или у Балаклавы...
Войти в курс дел нам активно помогали севастопольские товарищи из береговой обороны. Я очень обязан в этом отношении генерал-майору Петру Алексеевичу Моргунову и особенно полковнику Ивану Филипповичу Кабалюку, с которым меня сразу тесно связала начавшаяся совместная работа.
Вряд ли кто-либо в тот момент знал истинное положение под Севастополем - я имею в виду обстановку на суше - лучше, чем эти два командира. До образования СОР л прихода приморцев все нити руководства боевыми действиями, развернувшимися на подступах к главной базе флота, все данные о событиях на каждом участке фронта сходились именно к коменданту береговой обороны и в его штаб. К тому же Моргунов и Кабалюк были севастопольскими старожилами, которым все вокруг знакомо и близко.
Потом я узнал, что генерал Моргунов (в юности - слесарь на московском заводе Гужона и красногвардеец, участник штурма Кремля в 1917 году) пришел к Черному морю в бригаде красных курсантов-артиллеристов, сражавшейся против Врангеля. А в береговой обороне Черноморского флота, которую за два года до войны возглавил, прошел все служебные ступени, начиная с командира огневого взвода.
Полковник Кабалюк был старше своего начальника и успел побывать солдатом в окопах первой мировой войны. А севастопольцем стал тоже с тех дней, когда Крым очищали от белых. Командовал батареей и дивизионом береговой артиллерии, служил в штабах, преподавал в течение ряда лет в училище береговой обороны, откуда вернулся на штабную работу большего масштаба.
Иван Филиппович Кабалюк носил пышные усы, говорил неторопливо и чуть-чуть певуче. При всей своей командирской подтянутости он напоминал немолодого украинского крестьянина, спокойного и добродушного (как оказалось, он действительно родился и вырос в приднепровском селе). Но этот медлительный на вид человек отличался большой собранностью, знал цену минуте.
После того как мы, в первый раз встретившись, представились друг другу, он тотчас же развернул карту и без всяких предисловий начал:
- Вот что мы имеем под Севастополем...
Жирные трезубцы, нанесенные на карту по кромке суши от Николаевки, уже занятой противником, до Балаклавы, обозначали позиции стационарных береговых батарей. Их было девять, но одна - 54-я старшего лейтенанта Заики - больше не существовала. И еще три подвижные. На всех, вместе взятых, меньше пятидесяти орудий. Зато калибр до 305 миллиметров. Словом, артиллерия крепостная.
Эта огневая мощь накапливалась десятилетиями. Некоторые батареи существовали еще до революции, а свои позиции унаследовали от более давних, защищавших севастопольские бухты со времен Суворова, когда только закладывались тут город и порт. Но были и совсем новые, поставленные в предвоенные годы. В том числе самые мощные 30-я и 35-я - башенного типа, с укрытыми под землей и бетоном пунктами управления, казематами, погребами; по существу, целые форты.
Пока эти батареи существовали, пожалуй, никакой десант высадиться вблизи Севастополя не мог. Обороняться, однако, пришлось от противника, подошедшего с суши. Береговая артиллерия, как и под Одессой, начала взаимодействовать с пехотой. И поддержка батарей, расположенных к северу от города, (остальные огня пока не открывали), уже помогла морским пехотинцам выстоять в первых боях.
Но что представляет собой сам фронт обороны? Что за спиной у батальонов, сдерживающих врага на "передовом рубеже? Это волновало больше всего.
Первоначальное представление о системе севастопольских рубежей до того, как увидел их в натуре, я получил у той же карты Кабалюка.
- Вот основная, главная линия обороны, с которой мы начали строительство укреплений, - объяснял Иван Филиппович. - Начинается она, как видите, за Балаклавой, идет через Кадыковку, по склонам Федюхиных высот, через Инкерманскую и Камышловскую долины, затем по высотам за Бельбеком и упирается в море у устья Качи... На этой линии сейчас шестнадцать железобетонных дотов с орудиями от сорока пяти до ста миллиметров, больше полусотни пулеметных дотов и дзотов. По фронту рубеж имеет до тридцати пяти километров. Глубина пока невелика - двести - триста метров, тут еще многое надо сделать... Огневых точек тоже должно быть больше. Пока ими наиболее насыщен центральный участок...
Я слушал Ивана Филипповича, смотрел на карту, закрепляя в памяти расположение главного рубежа, а сам старался понять, почему он так близко от города: в центральной части обвода всего в семи-восъми, а кое-где даже в пяти километрах, и только на флангах несколько дальше. Ведь, подойдя к этому рубежу, немцы смогут держать весь город под артиллерийским обстрелом.
Пусть существовал еще передовой рубеж в виде опорных пунктов, прикрывающих подступы к главному. Но главный есть главный. Можно ли рассчитывать, что он надолго останется у наших войск в тылу?
* * *
Видимо, мне не обойтись без рассказа, хотя бы самого краткого, о том, как возникли сухопутные оборонительные рубежи перед Севастополем, хотя в тот момент их история интересовала меня гораздо меньше, чем фактическое состояние.
Конечно, можно было пожалеть, что ими не занялись по-настоящему заблаговременно. Но прежде чем упрекать кого-то задним числом в недооценке возможных опасностей, полезно вспомнить, как представляли мы будущую войну. Кто из нас, кадровых военных, допускал в тридцатые годы, что на Крымском полуострове, хорошо защищенном с моря и отстоящем чуть не на тысячу километров от сухопутной границы, может появиться армия противника? Подобная ситуация была для нас чем-то немыслимым.
И все-таки опыт войны, которая шла. на Западе, побудил моряков кое о чем задуматься. В конце сорокового года черноморцы получили приказ наркома Военно-Морского Флота, требовавший принять меры к обеспечению сухопутной и противовоздушно-десантной защиты баз. Речь шла в первую очередь о Севастополе. В феврале сорок первого комиссия во главе с П. А. Моргуновым приступила к рекогносцировке на местности.
Однако, как рассказывал генерал Моргунов, работали они, что называется, наугад: не имели ясного оперативно-тактического задания, не знали, на какой состав сил и боевых средств надо ориентироваться при выборе рубежей. К тому же в первую комиссию (потом была создана вторая, расширенная) не включили представителей инженерного отдела флота, хотя вести строительство предстояло ему. То, что под Севастополем действительно могут понадобиться траншеи и доты, должно быть, еще не у всех укладывалось в сознании.
Весной 1941 года черноморцы совместно с Киевским Особым военным округом провели двустороннее учение: воздушно-десантные войска, высадившись в тылу главной базы флота, наступали, а моряки оборонялись. Кажется, это учение многое подсказало флотскому командованию, помогло увидеть уязвимые места. После него, примерно за месяц до войны, район вокруг Севастополя разделили на три сектора обороны, к которым были приписаны части гарнизона, включая военно-морские училища. Создавались также городские боевые участки севастопольский и балаклавский.
Что касается самих рубежей, то практически за них взялись, когда уже разразилась война, в первых числах июля. И взялись решительно. Кроме специальных частей на работы выходил личный состав многих других, а также тысячи жителей города.
Параллельно с главным оборонительным рубежом приступили к строительству тылового. Он проходил в двух-трех километрах за окраиной города - от Стрелецкой бухты, через Английское кладбище, гору Суздальскую и станцию Мекензиевы Горы к устью Бельбека.
И наконец, в сентябре, когда враг уже подступил к Перекопу, Военный совет флота решил усилить сухопутную оборону главной базы созданием передового рубежа, вынесенного на пять - семь километров дальше главного. А так как на сооружение новой сплошной линии укреплений времени могло не хватить, стали оборудовать прежде всего четыре опорных пункта на танкоопасных направлениях. Они, кстати сказать, вполне могли бы считаться и узлами обороны, но, чтобы не вступать в противоречие с нашими документами того времени, я буду называть их так, как называли тогда.
Аранчийский опорный пункт должен был прикрывать северное направление, дорогу от Евпатории; Дуванкойский - Симферопольское шоссе и выход в долину Бельбека; Черкез-Керменский - долину Кара-Коба; Чоргуньский - Ялтинское шоссе, Золотую долину и путь к Инкерману. Каждый из опорных пунктов представлял собой комплекс дотов и дзотов, противотанковых надолб, минных полей и других инженерных заграждений. В целом эта дополнительная система укреплений была призвана задержать противника на таком расстоянии от Севастополя, чтобы город и порт оставались вне действительного артиллерийского огня.
Но почему все-таки не обеспечивал этого главный оборонительный рубеж, почему он был проложен слишком близко к городу?
Объясняли это по-разному. Лично я пришел в свое время к убеждению, при котором и остался: севастопольские рубежи оказались такими, а не иными прежде всего потому, что, намечая их, думали не столько о сухопутной обороне в широком смысле слова (тем более не о длительной), сколько о преградах для сброшенного воздушного десанта. Пусть крупного, но не располагающего, например, тяжелой артиллерией.
В ходе работ многое в первоначальных планах корректировалось, дополнялось. Однако пересматривать основное уже не было времени. Главный рубеж прошел там, где его наметили перед войной.
Чтобы больше не возвращаться к этой теме, скажу, что при ознакомлений с позициями на местности приходилось еще не раз подавлять чувство огорчения и досады. Передовой и главный рубежи проходили так, что большинство командных высот находилось на стороне противника. А доты были расставлены слишком уж открыто, будто напоказ, представляя хорошие цели. Причем примерно треть готовых артиллерийских дотов и такая же часть пулеметных точек приходились на тыловой рубеж, который пока не было надобности занимать войсками.
Вообще тыловой рубеж неожиданно оказался в наибольшей готовности (строительство его форсировали, опасаясь выброски противником воздушного десанта), а главный на ряде участков правой его половины фактически был лишь обозначен.
Я далек от того, чтобы недооценивать сделанное строителями севастопольских рубежей. Они выполнили за короткий срок очень большую работу, трудоемкость которой умножалась природными условиями, неподатливостью каменистого, местами скального грунта. А недоделки объяснялись острой нехваткой не только времени, но и инженерно-заградительиых средств: колючей проволоки, противотанковых и противопехотных мин.
И при всех недостатках системы укреплений, созданных к ноябрю, прорваться через них к городу враг тогда не смог.
Строительство и совершенствование сухопутных рубежей продолжалось. В эту работу (руководство ею перешло к генерал-майору инженерных войск Аркадию Федоровичу Хренову, ставшему заместителем командующего СОР по инженерной обороне) включились затем инженерные и саперные батальоны Приморской армии. Да и каждая наша стрелковая часть внесла свой вклад в полевую фортификацию на подступах к главной базе флота.
И в конечном счете рубежи обороны сделались такими, что противник стал называть их крепостью.
* * *
Командный пункт береговой обороны помещался на холмистой окраине города, в переоборудованных подземных казематах старой, давно упраздненной батареи.
Теперь здесь Амурская улица, выросли новые здания. А в 1941 году был малолюдный Крепостной переулок - несколько домиков, побеленных снаружи, как украинские хаты, с тихими, оплетенными виноградом двориками.
Казалось, этот уголок Севастополя остался таким, каким выглядел лет девяносто назад, в первую оборону. О той поре напоминали сохранившаяся на углу кирпичная кладка старинного укрепления с квадратной пушечной амбразурой и название соседней улицы - 6-я Бастионная.
Место это довольно высокое. За деревьями и крышами карабкающихся по склону улочек открывались взгляду морские дали, виднелись центральная часть города, его бухты, Северная сторона с Константиновским равелином...
А в каземате старой батареи, под толщей бетона, все похоже на наше одесское подземелье. Так же не доносятся сверху никакие звуки, так же никогда не выключается электричество. Только потеснее, чем было в хранилищах шустовского завода, да и не так глубоко.
Флотские береговики по-братски разделили с нами помещение, которое готовили на военное время для себя. Наш командный пункт на "втором этаже", то есть на самом нижнем. Справа, как войдешь, "каюта" командарма: деревянный топчан у стены, рабочий стол, два стула... В такой же "каюте" в глубине каземата размещаюсь я. Более просторный "кубрик" (моряки любят и на берегу называть все по-корабельному), слева от входа, отведен оперативному отделу. Там же дежурная служба, рядом - узел связи.
Этажом выше, над нами, - КП и штаб армейской артиллерия. Командование береговой обороны - Моргунов, Кабалюк и оперативная часть их штаба - находится по соседству, под общей с нами бетонной крышей, но у них есть отдельный выход наверх.
Главным достоинством нашего КП была налаженная связь. Со всеми батареями и многими другими объектами базы - особо надежная, по подземному кабелю. Стараниями армейских и флотских связистов к нему постепенно подключались и стрелковые части.
Командарм согласился, что оставаться мне дальше также и начальником оперативного отдела нет необходимости. Им был назначен майор Михаил Юльевич Лернер, работавший в отделе с первых дней Одесской обороны, - отличный, вдумчивый штабист, спокойный и добродушный человек. Помощниками его оставались капитаны И. П. Безгинов, К. И. Харлашкин, И. Я. Шевцов - наши боевые направленцы.
Сразу после боев за Одессу командарм Петров взял в штарм майора А. И. Ковтун-Станкевича, сказав мне тогда: "Тут он очень пригодится!"
Майор Ковтун был в штабе едва ли не самым старшим по возрасту. Он участвовал в гражданской войне, в двадцатые годы служил начальником штаба кавалерийского полка, а затем лет пятнадцать работал в сельском хозяйстве: был директором совхоза, директором МТС. Но перерыва в службе у него как-то не чувствовалось: очевидно, помогал старый военный опыт в сочетании с богатым житейским. Инициативный и решительный, быстро схватывающий и трезво оценивающий обстановку, он стал исполнять обязанности офицера для особых поручений.
Когда положение на севере Крыма стало очень напряженным, Ковтун, имея в своем распоряжении отдельный разведбат Чапаевской дивизии, отвечал за прикрытие армейского КП. С этим батальоном он первым из штаба армии прибыл в Севастополь и, выполняя задание командарма, немедленно приступил к развертыванию передового командного пункта на Мекензиевых горах, в районе кордона Мекензи No 1.
На картах значились еще два кордона Мекензи, а также хутор Мекензия. Как объяснили моряки, все эти названия произошли от фамилии адмирала, который в давние времена, при зарождении Севастополя, имел касательство к строительству всяких флотских служб на берегу Северной бухты. Должно быть, кордоны Мекензи играли тогда роль каких-то застав, а теперь оставшиеся от них старые дома были просто ориентирами на местности.
Считая район Мекензиевых гор ключевой позицией на ближних подступах к Севастополю, генерал Петров поехал прежде всего туда. Майор Ковтун, успев разобраться в обстановке и установить связь с оборонявшимися на этом направлении батальонами и отрядами, уже подготовил рекомендации о первоначальных мерах по упорядочению управления ими. И первые боевые распоряжения в качестве командующего СОР генерал Петров отдал именно там, причем писал их, как не раз делал это и под Одессой, прямо на картах комбатов.
Оборона была пока весьма неплотной, на передовой о нетерпением ждали свежих сил. Но с Мекензиевых гор Иван Ефимович вернулся повеселевшим, воодушевленным. Он с удовлетворением говорил о боевом настроении людей, с которыми там встретился. Потом я слышал от морских пехотинцев, как их, в свою очередь, обрадовало появление на переднем крае армейского генерала.
По моим наблюдениям, моряки, вставшие на защиту Севастополя, вообще очень хорошо встречали сухопутных командиров и подчинение им принимали с радостью, очевидно сознавая, сколь это важно для успеха боев. Подтверждение этому я нашел и в авторитетном флотском документе, познакомиться с которым имел случай впоследствии. Начальник Главного политуправления Военно-Морского Флота армейский комиссар 2 ранга И. В. Рогов, прибывший в те дни в Севастополь, телеграфировал наркому ВМФ: "Характерно отметить, что краснофлотцы, отобранные в морскую пехоту, просят назначить командиров, знающих сухопутные операции".
На Мекензиевы горы И. Е. Петров наметил поставить Чапаевскую дивизию, в стойкость которой очень верил. Дивизия была еще в горах, но капитаны Безгинов и Харлашкин - они вслед за Ковтуном осваивали этот сектор - заранее получили задание быть готовыми встретить чапаевцев и провести на предназначаемые им участки.
На этом же направлении занял огневые позиции уже прибывший 265-й, богдановский, артполк. Временно, пока отсутствовали начарты дивизий, майор Н. В. Богданов был облечен правами старшего артиллерийского начальника на всей северной половине Севастопольского обвода.
Познакомившись мало-мальски с обстановкой, мы сели вместе с Иваном Филипповичем Кабалюком за подготовку боевого приказа по Севастопольскому оборонительному району. Он был подписан командующим СОР И. Е. Петровым, членом Военного совета М. Г. Кузнецовым и мною как начальником штаба в ночь на 6 ноября. Приказ требовал объединить действия всех частей и отрядов и определял порядок боевого управления ими.
Силы были все те же - прежний Севастопольский гарнизон плюс прибывшие к тому времени артполки. Резерв оборонительного района составляли отряд береговой обороны и разведбат Чапаевской дивизии. Об остальных наших силах, хотя штаб, конечно, имел уже примерный план расстановки их на рубежах, говорилось в приказе единственно то, что только и можно было тогда сказать: "Части Приморской армии с тяжелыми боями продвигаются на Севастополь".
Приказ подтверждал существовавшее деление территории СОР на секторы, подчеркивал важную роль секторного звена в управлении силами обороны. Однако поставить во главе каждого сектора опытного общевойскового командира мы еще не могли - приходилось ждать наших комдивов. Только в первом секторе прежнего коменданта, по званию капитана, сменил два дня спустя полковник П. Г. Новиков, освободившийся от своих временных обязанностей в Ялте.
* * *
Шестого и седьмого ноября положение было напряженнейшим. Враг расширял фронт атак, явно рассчитывая не тут, так там прорвать нашу оборону, пока она еще не окрепла, пока не соединились Севастопольский гарнизон и Приморская армия.
Отбиться любой ценой и выиграть время - к этому сводилась ближайшая задача.
В такой обстановке настудила 24-я годовщина Великого Октября. Несмотря ни на что, праздник чувствовался. Из Москвы, под стенами которой также шли бои, транслировалось торжественное заседание... А наутро, как обычно, только в более ранний час, состоялся военный парад на Красной площади. Его не ждали, о нем не было и мысли: ведь Москва сделалась прифронтовым городом. Но парад состоялся, на Красной площади выступил перед войсками И. В. Сталин... Что значил в тот момент самый этот факт, трудно передать. Октябрьские дни сорок первого года незабываемы. Они прибавили людям сил для борьбы с ненавистным врагом, укрепили уверенность в нашей победе,
Под Севастополем день 7 ноября ознаменовался активными действиями морской бригады полковника Вильшанского. Ей приходилось держать оборону почти на десятикилометровом фронте. На значительной части этого участка было пока относительно спокойно, но командование бригады имело смутное представление о том, какие неприятельские силы ей противостоят. А когда собственные боевые порядки жидковаты и огневых средств мало, особенно опасно плохо знать конкретного противника. Чтобы познакомиться с ним поближе, была предпринята разведка боем пятью усиленными ротами. Причем им, помимо основательного прощупывания противника, ставилась задача улучшить позиции бригады захватом трех высот между Бельбеком и Качей. Так как у Вильшанского своей артиллерии не было, короткую артподготовку произвели одна береговая батарея и одна из богдановского полка.
Враг такой активности от нас явно не ожидал. Атакующая группа, действуя решительно и напористо, заняла все три высоты (одной немцы через несколько часов овладели вновь), истребила свыше 200 гитлеровцев, захватила пленных и трофеи, в том числе 3 орудия, 10 минометов, 20 пулеметов. Нелишне сказать, что сама морская бригада имела на тот день 29 пулеметов, считая и ручные.
Было установлено: на этом участке находятся части 132-й немецкой пехотной дивизии и 5-й мотополк румын; добыты и другие полезные сведения о противнике. "Большая разведка" показала, как можем мы бить врага при всем его численном и техническом перевесе.
А на центральном участке передового оборонительного рубежа, в районе Черкез-Керменского опорного пункта, 2-й и 3-й морские полки весь день отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев. Становилось все очевиднее, что враг стремится расчленить наш фронт, пробиться к Северной бухте.
Несмотря на поддержку морской пехоты береговыми батареями, несмотря на то, что расчеты дотов и дзотов - правда, тут их было немного - держались до последнего, 6 ноября немцы заняли Шули (Терновка), Черкез-Кермен (Крепкое) и соседнюю высоту Ташлык. Высоту батальон 3-го морского полка отбил контратакой, но вернуть остальные позиции не хватило сил. Передового опорного пункта на восточном направлении фактически больше не существовало.
К вечеру 6 ноября у нас появилась возможность усилить, оборону долины Кара-Коба только что вышедшим к Севастополю - впереди остальных частей Чапаевской дивизии - 31-м Пугачевским стрелковым полком подполковника К. М. Мухомедьярова. Полк был невелик, нуждался в доукомплектовавши и приведении в порядок после тяжелого марша. Но ввести его в. бой понадобилось уже на следующее утро. Полк помог морским пехотинцам остановить здесь противника.
Однако левее по фронту немцы вновь продвинулись. Во второй половине дня 7-го в их руках оказался хутор Мекензия, расположенный в восьми километрах от Северной бухты.
Обеспокоенный ухудшением положения на Мекензиевых горах, И. Е. Петров выехал на передовой КП, где по-прежнему находился Ковтун. Иван Ефимович хотел на месте удостовериться, что следует направить именно туда 7-ю бригаду морской пехоты, которая в эти часы сосредоточивалась на Корабельной стороне.
Бригада была "коренной" севастопольской. Около месяца назад ее сформировали из моряков-добровольцев с кораблей и из береговых подразделений главной базы и считали основным войсковым прикрытием города. Но когда гитлеровцы прорвали Ишуньские позиции, командование войск Крыма потребовало отправить бригаду туда вслед за нашими дивизиями. Там она поступила в подчинение командарму Приморской и потом вместе с армией начала обратный марш к Севастополю, хотя из-за перебоев в связи иногда выбирала путь самостоятельно. В ночь на 7 ноября основную часть бригады приняли на борт в Ялте высланные из Севастополя эсминцы, а небольшой "отряд с командиром во главе выходил в это время горными тропами в Байдарскую долину.