Страница:
Нам противостояли здесь "старые знакомые" - 13-я и 15-я пехотные дивизии противника, основательно потрепанные приморцами в прошлых боях. Они не раз пополнялись, имели значительные средства усиления, в том числе много дальнобойной артиллерии, но при всем этом обладали, по нашей оценке, меньшей боеспособностью, чем, скажем, дивизии, сосредоточенные сейчас против Южного сектора.
На руку нам было также то, что боевые порядки врага, как неоднократно устанавливала разведка, становились реже по мере приближения фронта к морю, очевидно, вследствие стремления уменьшить потери от огня кораблей. Корабельную артиллерию мы рассчитывали максимально использовать и для поддержки наступления.
Что касается десанта, то согласованием всех связанных с ним вопросов занимался по штабной линии Г. Д. Шишенин. Его морской заместитель капитан 1 ранга С. Н. Иванов был командирован в Севастополь, а оттуда прибыл для координации планов начальник оперативного отдела штаба флота капитан 2 ранга О. С. Жуковский.
С десантом возникало много неясностей. Как уже говорилось, сперва он был задуман как самостоятельная операция, целесообразность которой представлялась лично мне сомнительной. При этом срок несколько раз отодвигался - не был готов к высадке 3-й морской полк, проходивший специальные тренировки под Севастополем.
Теперь все вошло в общий план. В ночь на 22 сентября, за несколько часов до наступления войск Восточного сектора, корабли должны были высадить в районе села Григорьевка, близ Аджалыкского Лимана, полк моряков (1500- 1800 человек), которому предстояло продвигаться по тылам противника на северо-запад - на соединение с дивизиями, выполняющими основную задачу.
Предусматривалось также за полтора часа до высадки морского десанта выбросить севернее Чебанки небольшой воздушный - группу флотских парашютистов. Им поручалось перерезать линии связи и вообще дезорганизовать, чем только можно, ближний неприятельский тыл.
На участке контрудара, охватывавшем весь дугообразный отрезок фронта от моря до Куяльницкого лимана, дивизии Коченова предстояло наступать справа: от Крыжановки на совхоз имени Ворошилова (ныне "Победа"), Вапнярку, Александровну и дальше по западному берегу Большого Аджалыкского лимана; дивизии Томилова слева: от Корсунцев через совхоз Ильичевка и Гильдендорф к хутору Петровскому и поселку Шевченко.
Каждая из дивизий непосредственно участвовала в контрударе двумя полками. Один полк из 421-й дивизии оставался в обороне на перешейке между Куяльницким и Хаджибейским лиманами, а один из состава 157-й выводился в армейский резерв.
422-й артиллерийский полк дивизии Томилова в Одессу еще не прибыл, и рассчитывать на него не приходилось. К имевшимся у дивизии пяти легким батареям мы добавляли дивизион 134-го гаубичного полка. Другой его дивизион поступал в распоряжение Коченова. Обеим дивизиям обеспечивалась поддержка богдановцев, береговых батарей из Южного сектора, а Коченову - также и кораблей (зато Томилову придавался батальон танков). Вся огневая сила вводилась в действие по единому плану, над которым вместе с полковником Рыжи и его штабом потрудились артиллеристы военно-морской базы и прибывший в Одессу флагарт Черноморского флота капитан 1 ранга А. А. Рулль.
Утром 21 сентября приказ о наступлении был подписан (многое, касавшееся подготовки контрудара, естественно, доводилось до частей раньше отдельными распоряжениями). В соответствии с вступившей в силу плановой таблицей боя отправились на рекогносцировку на местности группы командиров. Узнавали свою задачу артиллеристы, летчики. Выдвигались в назначенные им места корректировочные посты морской артиллерии.
С 18 сентября, когда в порту выгрузился первый эшелон 157-й дивизии, ее прибытие стало определять все наши планы на ближайшее будущее. Но надо было еще обеспечить, чтобы враг не вмешался в эти планы, прежде чем мы начнем их осуществлять.
Вся подготовка контрудара в Восточном секторе велась при ожесточенном натиске противника на других направлениях, особенно с юга. Новая дивизия подняла дух наших войск самим своим появлением на одесском плацдарме (о мощном подкреплении не могли не узнать все приморцы), однако в течение этих четырех дней фронт не ощущал ее как действующую боевую силу. Очередное маршевое пополнение находилось еще в пути. Яростные вражеские атаки продолжали отбивать полки, редевшие от потерь.
И мы еще не имели права сказать себе, что просьба продержаться, с которой обратилась к защитникам Одессы Ставка, выполнена. Да не вышел и срок, названный в телеграмме Верховного Главнокомандующего. Он истекал как раз в те сутки, когда 157-я дивизия могла в полном составе вступить в бой.
Произойдет ли это по нашему плану, там, где намечено, зависело от всей армии - от того, удержат ли части наличными силами, без подкреплений, главный оборонительный рубеж, за который шла борьба. В этом смысле многое решал каждый из предшествовавших контрудару дней.
Положение то на одном, то на другом участке становилось порой настолько тяжелым, что у командарма, вероятно, не раз возникало искушение взять хоть батальон из свежих, полнокровных полков, находившихся уже под рукой и готовых выполнить любой приказ.
Трудно было в стыке Западного и Южного секторов, ставшем одним из направлений вражеских атак на Дальник. Здесь оборонялись 90-й стрелковый полк из дивизии Воробьева и спешенный 7-й кавполк. Оба понесли такие потери, что их пришлось временно слить (тем более что кавполк остался без командира, а стрелковый - без двух комбатов). Воробьев прислал на этот участок своего начальника штаба Прасолова с противотанковыми пушками, Петров - бронероту разведбата. Вновь и вновь вылетали сюда на штурмовку истребители. В конечном счете натиск врага отбивался, но не хватало людей, чтобы прочно держать здесь фронт.
Еще опаснее - уже потому, что это ближе к городу, - были непрестанные попытки врага вклиниться в нашу оборону у Дальника и южнее его. В ночь на 19-е наметился прорыв у Татарки, и противник, очевидно не имея тут достаточно танков, ввел в него конницу. Расчет делался, должно быть, на стремительный бросок, который нам нечем будет задержать.
Однако нашлась и у нас конница. Полк Блинова, спешенный для действий в Восточном секторе, был только что - в который уже раз! - переброшен снова в Южный, и коноводы опять вывели из Котовских казарм застоявшихся коней. В конном строю полк атаковал неприятельскую кавбригаду, перерезав ей путь. Такого случая давно не выпадало старым буденновцам, тосковавшим по лихой рубке. Понеся существенный урон, вражеская кавбригада повернула обратно. Наши кавалеристы взяли пленных, пригнали десятки трофейных коней.
Это была последняя за оборону Одессы кавалерийская атака - вскоре и полку Блинова пришлось спешиться окончательно. Теперь у Татарки (Прилиманное), недалеко от того места, где конники пресекли вражеский прорыв в наши тылы, стоит обелиск, напоминающий об их славных делах.
За 19 сентября противник потеснил нас на отдельных участках Южного сектора на несколько сот метров. На следующий день атаки с южного направления вновь усилились. На Дальний и между ним и Сухим лиманом наступали три румынские дивизии. Их атаки отражали с помощью авиации и береговых батарей два полка чапаевцев и два кавалерийских.
Генерал Петров, которому все эти полки подчинялись, знал, что на отстаиваемый ими рубеж придет, как только выполнит свою задачу в Восточном секторе, дивизия Томилова. Тогда можно будет и тут потеснить врага. А пока надо было любой ценой выстоять, не допустить, чтобы левый фланг обороны сдвинулся еще ближе к городу.
Наверное, лишь охватывавшее войска предчувствие, что на фронте под Одессой близки перемены к лучшему, давало людям силы для той стойкости и той боевой активности, какие проявились в те дни. Как ни велик был численный перевес наступающего противника, чапаевцы 20 сентября сами атаковали его на некоторых участках, стараясь вернуть те сотни метров степи с холмами у Сухого лимана, которые пришлось оставить накануне. Удавалось это не везде, но героические контратаки не проходили бесследно - они не давали врагу продвигаться дальше. Сдерживала его и наша артиллерия. Сейчас устойчивость обороны на левом фланге зависела от нее больше, чем когда-либо прежде.
Южный сектор имел на километр фронта шесть-семь орудий. Но когда требовалось, маневр траекториями обеспечивал массированный огонь на любом узком участке. Система пристрелянных рубежей, непрерывное дежурство артиллерийских наблюдателей и хорошая связь позволяли быстро поставить заградительный огонь перед наступающей неприятельской пехотой. Очень выручали теперь и минометы - их стало больше благодаря наладившемуся местному производству.
Сила и действенность нашего огня заставили противника многое менять в тактике, отказываться от прежних привычек. Он уж не решался, как еще недавно, подтягивать к передовой подкрепления в походных колоннах. Вражеская пехота все реже поднималась из окопов в рост, а чаще выползала, наступая короткими перебежками. Между тем мы держали оборону меньшим числом бойцов, чем тогда, когда фашисты оголтело лезли шеренгами прямо на пулеметы.
Нехватка людей на переднем крае острее всего сказывалась в стыках полков, батальонов, даже рот. Стыки нас и подводили, особенно там, где остались не выломанные, не скошенные пулеметными очередями высокая кукуруза или подсолнечник. По этим зарослям нет-нет да и просачивались через наши боевые порядки вражеские автоматчики. За ними пробиралась, если не успевали ее отсечь, мелкими группами пехота, сразу начинавшая окапываться. И возникал клин, который не всегда удавалось быстро ликвидировать - для этого требовался хоть какой-то резерв. А клин угрожал расшириться, перерасти в прорыв...
Вот так, втискиваясь в разрывы между нашими частями, противник достиг днем 21 сентября юго-западной окраины Дальника. Фронт пересек это растянувшееся на километры село. Командный пункт генерала Петрова был перенесен оттуда еще раньше.
На прямой дороге между Дальником и Одессой, примерно посередине, находится поселок Застава. Западнее его пролегла вторая, запасная линия главного оборонительного рубежа, которую инженерные батальоны генерала Хренова дополнительно укрепили за последние дни.
В Заставе сосредоточился 384-й стрелковый полк дивизии Томилова, ставший армейским резервом. В 16 часов 21 сентября он получил приказание командарма быть готовым к выступлению. В тот момент представлялось весьма вероятным, что резервный полк будет введен в бой в Южном секторе раньше, чем другие полки 157-й дивизии в Восточном. До начала контрудара оставалось еще две трети суток, а крайняя необходимость поддержать левый фланг могла возникнуть с часу на час.
* * *
Тревожнее стало не только на одесской суше, но и на море.
Как уже говорилось, вопросы, относящиеся к морскому десанту, входили в компетенцию генерала Шишенина. Гавриил Данилович, естественно, держал меня в курсе всех новостей по этой части, так как действия 3-го морского полка согласовывались с наступлением наших дивизий.
Корабли с десантом на борту - крейсеры "Красный Кавказ" и "Красный Крым" в сопровождении трех эсминцев - вышли из Казачьей бухты под Севастополем в 13.30 21 сентября. Большие корабли, конечно, не могли подойти близко к берегу. Для непосредственной высадки десантников предназначались кроме корабельных барказов и шлюпок разные катера и другие мелкие суда, имевшиеся в Одессе. Они составили довольно многочисленный отряд, который предстояло возглавить канонерской лодке "Красная Грузия".
Во второй половине дня 21 сентября командиры этих высадочных плавсредств оставались единственными среди участников операции, кто еще не знал деталей своей боевой задачи - точки встречи с кораблями, порядка высадки, условных сигналов и т. д. План, где все это указывалось, должен был доставить из Севастополя капитан 1 ранга Иванов.
Он, как сообщил мае Шишенин, вышел оттуда утром на эсминце "Фрунзе" вместе с контр-адмиралом Л. А. Владимирским - командующим черноморской эскадрой. Владимирский, которому предстояло руководить высадкой десанта, очевидно, хотел получить в Одессе последние данные об обстановке и лично условиться с командованием ООР о деталях, взаимодействия.
Часа прибытия "Фрунзе" в Одессу я не знал, но решил, что у моряков все рассчитано так, чтобы с выходом катерного отряда не произошло никакой задержки. В штарме хватало своих забот. Надо было следить за подготовкой к контрудару, не упуская из виду и развитие событий в Южном секторе, да и в Западном, где дивизия Воробьева отбила с утра три крупные атаки.
Уже под вечер, вскоре после того как мы передали резервному полку, сосредоточенному в поселке Застава,' приказание быть готовым к бою (одновременно командарм потребовал от генерала Петрова решительнее контратаковать противника наличными силами), стало вдруг известно, что эсминец "Фрунзе" потоплен фашистской авиацией. Об этом радировали с Тендровской косы, где несли боевую службу флотские подразделения.
В той же радиограмме сообщалось о гибели канлодки "Красная Армения", принадлежавшей Одесской базе. Оба корабля были атакованы пикирующими бомбардировщиками Ю-87 - самолетами, до сих пор в нашем районе не появлявшимися. Далее говорилось, что для спасения экипажей выслан буксир.
У контр-адмирала Жукова собрались члены Военного совета ООР, командарм, Шишенин. Потеря сразу двух кораблей была тяжелым ударом. Всех тревожила неизвестная пока судьба Владимирского, Иванова. Сразу же возникли и вопросы практического порядка. Как ориентировать командиров высадочных плавсредств, если окажется, что документы погибли и их не доставят до ночи с Тендры? Не изменится ли вообще что-нибудь с десантом?
Радиограмма с Тендровской косы была адресована штабу ООР и штабу флота. Очевидно, ее уже приняли и в Севастополе. Как отнесутся там к случившемуся? Не прикажут ли кораблям с десантом, приближавшимся к опасной зоне, повернуть обратно? Это представлялось маловероятным, однако следовало принять во внимание любые возможные варианты действий.
Обмен мнениями у командующего ООР был недолгим. Через несколько минут Гавриил Данилович Шишенин ска-вал мне:
- План остается в силе. Во всяком случае, все то, что делаем мы здесь.
Ничего другого я и не ожидал. Ведь еще сутки с небольшим назад, когда время контрудара уже назначили, Военный совет ООР телеграфировал командованию флота, что атака начнется, даже если вновь отложат десант.
Но флот ничего не собирался отменять. Как выяснилось в последующие часы, адмирал Ф. С. Октябрьский, узнав о гибели "Фрунзе", внес в план действий отряда кораблей единственную поправку: крейсерам было приказано, высадив десант, возвращаться в Севастополь, а для артиллерийской поддержки оставлялись эсминцы. Не имея сведений о том, где находится Л. А. Владимирский и жив ли он, командующий флотом возложил ответственность за десантную операцию на командира бригады крейсеров капитана 1 ранга С. Г. Горшкова.
Часа через два после первой радиограммы Тендра сообщила: контр-адмирал Владимирский следует в Одессу на торпедном катере. Мы надеялись, что на катере окажется и капитан 1 ранга Иванов. Но надеялись напрасно - морского заместителя генерала Шишенина уже не было в живых.
Владимирский был легко ранен. Он по памяти продиктовал встретившим его морякам (портфель Иванова со всеми документами погиб) основные указания и данные, без которых высадочные плавсредства не могли выполнять свою задачу.
Суда, отправлявшиеся из Одесского порта, теперь уже заведомо опаздывали на рандеву с севастопольскими кораблями. Об этом предупредили корабли по радио. Пока трудно было дать себе отчет, как скажется эта задержка на высадке десанта.
Контр-адмирал Владимирский поделился у нас на КП пережитым несколько часов назад у Тендры.
Эсминец "Фрунзе" попал под удар девяти пикирующих бомбардировщиков, когда начал спасать моряков с поврежденной раньше и тонувшей канлодки. Экипаж держался геройски, но уклоняться от бомб с Ю-87 было гораздо труднее, чем от атак самолетов других типов. Корабль получил прямые попадания и неминуемо перевернулся бы от проникшей через пробоины воды, если бы командир не успел подвести эсминец к отмели. Благодаря этому спаслась большая часть экипажа. Но некоторые моряки погибли потом на буксире, который потопили те же самолеты, прилетев снова.
Оказывается, эсминец "Фрунзе" вел капитан 3 ранга В. Н. Ерошенко командир стоявшего в ремонте "Ташкента". Пока чинили его корабль, он заменял раненного под Одессой капитан-лейтенанта П. А. Бобровникова. Теперь и Ерошенко был ранен, по словам Владимирского - тяжело.
Появление в наших краях бомбардировщиков Ю-87, очевидно, означало, что враг ищет более эффективные средства для борьбы с морскими перевозками между Крымом и Одессой, от которых полностью зависела Приморская армия. Тут было над чем задуматься. Тогда мы еще не знали, что гитлеровское командование перебросило в распоряжение группы армий "Юг" со Средиземного моря 10-й авиакорпус, имевший двухлетний опыт боевых действий против-английских кораблей.
Шли последние часы перед контрударом. Уже можно было считать, что в целом обстановка под Одессой складывается благоприятно для осуществления нашего плана.
Войска Южного сектора свой фронт удержали, и вводить в бой армейский резерв не потребовалось. Дивизия Воробьева тоже отразила все попытки противника вклиниться между ее полками. В Восточном секторе было спокойно. Ничто не указывало на то, что враг по каким-нибудь признакам раскрыл наши приготовления.
Одесса тоже пока не знала, что наступающий день должен стать особенным и принести о собой события, каких еще не происходило за полтора месяца обороны.
Ночь в городе была похожа на многие другие. Вражеские батареи методически посылали от Большого Аджалыкского лимана снаряд за снарядом. На Пересыпи и вблизи порта возникли пожары. Наша береговая артиллерия вела через город ответный огонь и временами заставляла противника замолчать.
На КП у всех чувствовалась взволнованная приподнятость духа. Контр-адмирал Жуков, члены Военного совета ООР Воронин и Азаров, полковник Рыжи собирались к рассвету выехать в Восточный сектор, на наблюдательные пункты. Почти все работники оперативного отдела находились в войсках.
Мне, как и командарму, предстояло оставаться на своем обычном месте. Полевой штаб, предусмотренный в отданном утром боевом приказе, был тут же - на армейском командном пункте. Георгий Павлович Софронов, с виду спокойный, расхаживал по своему "кабинетику". Нетерпение, испытываемое им, выдавал лишь досрочно перевернутый листок настольного календаря.
Жирная черная цифра "22" бросалась в глаза и напоминала: в эту ночь истекало ровно три месяца с начала войны. Что ж, мы были готовы отметить эту дату так, чтобы, во всяком случае под Одессой, она не показалась врагу праздничной.
В двадцать три часа я доложил командарму, что в соответствии с плановой таблицей боя командные пункты и штабы дивизий перешли: 157-й - в Лузановку, 421-й - в Крыжановку. Связь с ними работала нормально.
* * *
В час тридцать ночи, как и было запланировано, транспортный самолет, прилетевший из Крыма, сбросил в нескольких километрах от линии фронта, между Булдинкой и Свердловой, команду краснофлотцев-парашютистов во главе со старшиной Кузнецовым.
Команда состояла всего из двадцати трех человек. И приземлились парашютисты так, что действовать пришлось маленькими группами, а кое-кому даже в одиночку. Но добровольцы, посланные на опасное задание, были к этому готовы.
Это им посвящен написанный по горячим следам событий фронтовой рассказ Леонида Соболева "Батальон четверых", где герои парашютного десанта выведены под своими настоящими именами. Кто знаком с этим рассказом, помнит, наверное, как оценивал силы своих товарищей краснофлотец Перепелица: "Один моряк моряк, два моряка - взвод, три моряка - рота... Сколько нас? Четверо?.. Батальон, слушай мою команду..." Должно быть, вот такая вера в себя и помогла этим отважным ребятам наделать в тылу у врага столько шуму, словно их было в несколько раз больше.
Пробираясь к фронту, парашютисты прежде всего выводили из строя проводную связь противника. Но этим они не ограничивались. Внезапно появляясь из темноты, десантники забрасывали гранатами где минометную батарею, где штабной блиндаж, где конный разъезд... Часть краснофлотцев погибла. Остальные вышли на наш плацдарм. Все уцелевшие собрались вместе уже в Одессе.
Но, разумеется, даже первые сведения о действиях воздушного десанта дошли до штарма не скоро. В ту ночь поступил лишь короткий условный сигнал с борта самолета, означавший, что парашютисты сброшены вовремя. С этого, собственно, и началась операция.
Мы с нетерпением ждали известий о морском десанте. В три часа ночи о нем еще ничего не было известно. Между тем высадка, даже при опоздании одесских плавсредств, уже вполне могла начаться, если, конечно, не произошло что-то непредвиденное.
В это время - ровно в три ноль-ноль, еще до рассвета, - части Южного сектора, упреждая врага, возобновили контратаки между Дальником и Сухим лиманом. И там, на левом фланге плацдарма, инициатива была сегодня в наших руках!
Через полчаса вступила в действие флотская авиация: бомбардировщики, прилетевшие из Крыма, наносили удар по тылам и разведанным резервам противника у Свердлова, Кубанки, Сычавки, Булдинки, Старой Дофиновки. На левый фланг полосы контрудара уже выдвинулась дивизия Томилова, сменив там полки 421-й.
Но как же все-таки морской десант: высадился или нет? Начальник связи майор Л. В. Богомолов, которого много раз вызывали и командарм, и Шишенин, ничего не мог доложить: рации кораблей молчали.
Приближалось время поднимать в воздух одесские истребители. Первая их задача, уточненная несколько часов назад, состояла в том, чтобы не допустить утром вылета фашистских самолетов с двух ближайших к Одессе полевых аэродромов.
Пожалуй, стоит рассказать, как эта задача возникла.
О двух новых вражеских аэродромах, появившихся совсем недалеко от Одессы, в районе селений Баден (Очеретовка) и Зельцы, мы узнали перед самым контрударом. Причем помог нашим летчикам румынский капитан.
В армии Антонеску было немало людей, не видевших в войне против Советского Союза никакого смысла и шедших в бой, что называется, из-под палки. Об этом свидетельствовали и приказы румынского командования, на которые я уже ссылался. К нам не раз переходили солдаты, ненавидящие фашизм, принося порой ценные сведения о том, что происходит в стане противника.
В Восточном секторе был задержан перебежчик, румынский сержант, мобилизованный из запаса, по профессии учитель. По его словам, на хуторе за лиманом, в доме у запруды, размещался генерал, у которого ежедневно в пять часов вечера происходили совещания командного состава. Полковник Коченов не преминул воспользоваться этой информацией и приказал командиру гаубичного дивизиона аккуратненько - одним орудием и совсем в другой час - пристреляться к этому месту. А выждав денек, ударили по цели ровно в семнадцать часов всем дивизионом. Как потом выяснилось, на совещании в тот раз присутствовал начальник одного из управлений румынского генштаба. Он был убит, и его повезли хоронить в Бухарест...
Но из тех, кто в неприятельских окопах втайне симпатизировал нам или просто не хотел воевать, разумеется, не всякий готов был перейти фронт, как этот учитель. Однако, попав при каких-нибудь обстоятельствах в плен, румыны обычно не скрывали неприязни к фашистской Германии, втянувшей Румынию в войну, и охотно выкладывали все, что знали о немцах.
Не составил исключения и румынский летчик в чине капитана, выбросившийся с парашютом со сбитого самолета (самолет этот оказался, между прочим, английским "харрикейном", - очевидно, из закупленных Румынией до войны). По собственной инициативе капитан рассказал об известных ему двух новых аэродромах, где стояли немецкие бомбардировщики и истребители.
Наши летчики осторожно, но тщательно произвели в этом районе разведку. И уже в сумерках 21 сентября четверка "ястребков", пронесшихся на бреющем полете, засекла оба аэродрома. На обоих по краю поля - крыло в крыло, словно в мирное время, - стояли самолеты: у Бадена - "мессершмитты", близ села Зельцы "юнкерсы". Наши летчики разглядели также ряды палаток, где, очевидно, размещался личный состав фашистских эскадрилий и обслуживающий персонал.
Были основания полагать, что самолеты только-только сюда переброшены. На рассвете их следовало уничтожить, не позволив больше подняться в воздух. Добавлять новые цели к тем, которые мы дали на 22 сентября флотской бомбардировочной авиации, было уже поздно. Да и кто как не летчики, видевшие эти аэродромы собственными глазами, могли вернее всего нанести по ним удар!
Так появилась в плане эта боевая задача. Узнав результаты вечерней разведки, майор Шестаков принял все меры к тому, чтобы за ночь были подготовлены к вылету и те машины, которые сперва не предполагалось завтра использовать, - день обещал стать для летчиков еще более горячим, чем ожидалось.
Еще до полного рассвета из Одессы вылетели двадцать И-16 и оба имевшихся у нас Ил-2. В воздухе они разделились на две группы. Одну повел командир полка, другую - его заместитель майор Ю. Б. Рыкачев.
На руку нам было также то, что боевые порядки врага, как неоднократно устанавливала разведка, становились реже по мере приближения фронта к морю, очевидно, вследствие стремления уменьшить потери от огня кораблей. Корабельную артиллерию мы рассчитывали максимально использовать и для поддержки наступления.
Что касается десанта, то согласованием всех связанных с ним вопросов занимался по штабной линии Г. Д. Шишенин. Его морской заместитель капитан 1 ранга С. Н. Иванов был командирован в Севастополь, а оттуда прибыл для координации планов начальник оперативного отдела штаба флота капитан 2 ранга О. С. Жуковский.
С десантом возникало много неясностей. Как уже говорилось, сперва он был задуман как самостоятельная операция, целесообразность которой представлялась лично мне сомнительной. При этом срок несколько раз отодвигался - не был готов к высадке 3-й морской полк, проходивший специальные тренировки под Севастополем.
Теперь все вошло в общий план. В ночь на 22 сентября, за несколько часов до наступления войск Восточного сектора, корабли должны были высадить в районе села Григорьевка, близ Аджалыкского Лимана, полк моряков (1500- 1800 человек), которому предстояло продвигаться по тылам противника на северо-запад - на соединение с дивизиями, выполняющими основную задачу.
Предусматривалось также за полтора часа до высадки морского десанта выбросить севернее Чебанки небольшой воздушный - группу флотских парашютистов. Им поручалось перерезать линии связи и вообще дезорганизовать, чем только можно, ближний неприятельский тыл.
На участке контрудара, охватывавшем весь дугообразный отрезок фронта от моря до Куяльницкого лимана, дивизии Коченова предстояло наступать справа: от Крыжановки на совхоз имени Ворошилова (ныне "Победа"), Вапнярку, Александровну и дальше по западному берегу Большого Аджалыкского лимана; дивизии Томилова слева: от Корсунцев через совхоз Ильичевка и Гильдендорф к хутору Петровскому и поселку Шевченко.
Каждая из дивизий непосредственно участвовала в контрударе двумя полками. Один полк из 421-й дивизии оставался в обороне на перешейке между Куяльницким и Хаджибейским лиманами, а один из состава 157-й выводился в армейский резерв.
422-й артиллерийский полк дивизии Томилова в Одессу еще не прибыл, и рассчитывать на него не приходилось. К имевшимся у дивизии пяти легким батареям мы добавляли дивизион 134-го гаубичного полка. Другой его дивизион поступал в распоряжение Коченова. Обеим дивизиям обеспечивалась поддержка богдановцев, береговых батарей из Южного сектора, а Коченову - также и кораблей (зато Томилову придавался батальон танков). Вся огневая сила вводилась в действие по единому плану, над которым вместе с полковником Рыжи и его штабом потрудились артиллеристы военно-морской базы и прибывший в Одессу флагарт Черноморского флота капитан 1 ранга А. А. Рулль.
Утром 21 сентября приказ о наступлении был подписан (многое, касавшееся подготовки контрудара, естественно, доводилось до частей раньше отдельными распоряжениями). В соответствии с вступившей в силу плановой таблицей боя отправились на рекогносцировку на местности группы командиров. Узнавали свою задачу артиллеристы, летчики. Выдвигались в назначенные им места корректировочные посты морской артиллерии.
С 18 сентября, когда в порту выгрузился первый эшелон 157-й дивизии, ее прибытие стало определять все наши планы на ближайшее будущее. Но надо было еще обеспечить, чтобы враг не вмешался в эти планы, прежде чем мы начнем их осуществлять.
Вся подготовка контрудара в Восточном секторе велась при ожесточенном натиске противника на других направлениях, особенно с юга. Новая дивизия подняла дух наших войск самим своим появлением на одесском плацдарме (о мощном подкреплении не могли не узнать все приморцы), однако в течение этих четырех дней фронт не ощущал ее как действующую боевую силу. Очередное маршевое пополнение находилось еще в пути. Яростные вражеские атаки продолжали отбивать полки, редевшие от потерь.
И мы еще не имели права сказать себе, что просьба продержаться, с которой обратилась к защитникам Одессы Ставка, выполнена. Да не вышел и срок, названный в телеграмме Верховного Главнокомандующего. Он истекал как раз в те сутки, когда 157-я дивизия могла в полном составе вступить в бой.
Произойдет ли это по нашему плану, там, где намечено, зависело от всей армии - от того, удержат ли части наличными силами, без подкреплений, главный оборонительный рубеж, за который шла борьба. В этом смысле многое решал каждый из предшествовавших контрудару дней.
Положение то на одном, то на другом участке становилось порой настолько тяжелым, что у командарма, вероятно, не раз возникало искушение взять хоть батальон из свежих, полнокровных полков, находившихся уже под рукой и готовых выполнить любой приказ.
Трудно было в стыке Западного и Южного секторов, ставшем одним из направлений вражеских атак на Дальник. Здесь оборонялись 90-й стрелковый полк из дивизии Воробьева и спешенный 7-й кавполк. Оба понесли такие потери, что их пришлось временно слить (тем более что кавполк остался без командира, а стрелковый - без двух комбатов). Воробьев прислал на этот участок своего начальника штаба Прасолова с противотанковыми пушками, Петров - бронероту разведбата. Вновь и вновь вылетали сюда на штурмовку истребители. В конечном счете натиск врага отбивался, но не хватало людей, чтобы прочно держать здесь фронт.
Еще опаснее - уже потому, что это ближе к городу, - были непрестанные попытки врага вклиниться в нашу оборону у Дальника и южнее его. В ночь на 19-е наметился прорыв у Татарки, и противник, очевидно не имея тут достаточно танков, ввел в него конницу. Расчет делался, должно быть, на стремительный бросок, который нам нечем будет задержать.
Однако нашлась и у нас конница. Полк Блинова, спешенный для действий в Восточном секторе, был только что - в который уже раз! - переброшен снова в Южный, и коноводы опять вывели из Котовских казарм застоявшихся коней. В конном строю полк атаковал неприятельскую кавбригаду, перерезав ей путь. Такого случая давно не выпадало старым буденновцам, тосковавшим по лихой рубке. Понеся существенный урон, вражеская кавбригада повернула обратно. Наши кавалеристы взяли пленных, пригнали десятки трофейных коней.
Это была последняя за оборону Одессы кавалерийская атака - вскоре и полку Блинова пришлось спешиться окончательно. Теперь у Татарки (Прилиманное), недалеко от того места, где конники пресекли вражеский прорыв в наши тылы, стоит обелиск, напоминающий об их славных делах.
За 19 сентября противник потеснил нас на отдельных участках Южного сектора на несколько сот метров. На следующий день атаки с южного направления вновь усилились. На Дальний и между ним и Сухим лиманом наступали три румынские дивизии. Их атаки отражали с помощью авиации и береговых батарей два полка чапаевцев и два кавалерийских.
Генерал Петров, которому все эти полки подчинялись, знал, что на отстаиваемый ими рубеж придет, как только выполнит свою задачу в Восточном секторе, дивизия Томилова. Тогда можно будет и тут потеснить врага. А пока надо было любой ценой выстоять, не допустить, чтобы левый фланг обороны сдвинулся еще ближе к городу.
Наверное, лишь охватывавшее войска предчувствие, что на фронте под Одессой близки перемены к лучшему, давало людям силы для той стойкости и той боевой активности, какие проявились в те дни. Как ни велик был численный перевес наступающего противника, чапаевцы 20 сентября сами атаковали его на некоторых участках, стараясь вернуть те сотни метров степи с холмами у Сухого лимана, которые пришлось оставить накануне. Удавалось это не везде, но героические контратаки не проходили бесследно - они не давали врагу продвигаться дальше. Сдерживала его и наша артиллерия. Сейчас устойчивость обороны на левом фланге зависела от нее больше, чем когда-либо прежде.
Южный сектор имел на километр фронта шесть-семь орудий. Но когда требовалось, маневр траекториями обеспечивал массированный огонь на любом узком участке. Система пристрелянных рубежей, непрерывное дежурство артиллерийских наблюдателей и хорошая связь позволяли быстро поставить заградительный огонь перед наступающей неприятельской пехотой. Очень выручали теперь и минометы - их стало больше благодаря наладившемуся местному производству.
Сила и действенность нашего огня заставили противника многое менять в тактике, отказываться от прежних привычек. Он уж не решался, как еще недавно, подтягивать к передовой подкрепления в походных колоннах. Вражеская пехота все реже поднималась из окопов в рост, а чаще выползала, наступая короткими перебежками. Между тем мы держали оборону меньшим числом бойцов, чем тогда, когда фашисты оголтело лезли шеренгами прямо на пулеметы.
Нехватка людей на переднем крае острее всего сказывалась в стыках полков, батальонов, даже рот. Стыки нас и подводили, особенно там, где остались не выломанные, не скошенные пулеметными очередями высокая кукуруза или подсолнечник. По этим зарослям нет-нет да и просачивались через наши боевые порядки вражеские автоматчики. За ними пробиралась, если не успевали ее отсечь, мелкими группами пехота, сразу начинавшая окапываться. И возникал клин, который не всегда удавалось быстро ликвидировать - для этого требовался хоть какой-то резерв. А клин угрожал расшириться, перерасти в прорыв...
Вот так, втискиваясь в разрывы между нашими частями, противник достиг днем 21 сентября юго-западной окраины Дальника. Фронт пересек это растянувшееся на километры село. Командный пункт генерала Петрова был перенесен оттуда еще раньше.
На прямой дороге между Дальником и Одессой, примерно посередине, находится поселок Застава. Западнее его пролегла вторая, запасная линия главного оборонительного рубежа, которую инженерные батальоны генерала Хренова дополнительно укрепили за последние дни.
В Заставе сосредоточился 384-й стрелковый полк дивизии Томилова, ставший армейским резервом. В 16 часов 21 сентября он получил приказание командарма быть готовым к выступлению. В тот момент представлялось весьма вероятным, что резервный полк будет введен в бой в Южном секторе раньше, чем другие полки 157-й дивизии в Восточном. До начала контрудара оставалось еще две трети суток, а крайняя необходимость поддержать левый фланг могла возникнуть с часу на час.
* * *
Тревожнее стало не только на одесской суше, но и на море.
Как уже говорилось, вопросы, относящиеся к морскому десанту, входили в компетенцию генерала Шишенина. Гавриил Данилович, естественно, держал меня в курсе всех новостей по этой части, так как действия 3-го морского полка согласовывались с наступлением наших дивизий.
Корабли с десантом на борту - крейсеры "Красный Кавказ" и "Красный Крым" в сопровождении трех эсминцев - вышли из Казачьей бухты под Севастополем в 13.30 21 сентября. Большие корабли, конечно, не могли подойти близко к берегу. Для непосредственной высадки десантников предназначались кроме корабельных барказов и шлюпок разные катера и другие мелкие суда, имевшиеся в Одессе. Они составили довольно многочисленный отряд, который предстояло возглавить канонерской лодке "Красная Грузия".
Во второй половине дня 21 сентября командиры этих высадочных плавсредств оставались единственными среди участников операции, кто еще не знал деталей своей боевой задачи - точки встречи с кораблями, порядка высадки, условных сигналов и т. д. План, где все это указывалось, должен был доставить из Севастополя капитан 1 ранга Иванов.
Он, как сообщил мае Шишенин, вышел оттуда утром на эсминце "Фрунзе" вместе с контр-адмиралом Л. А. Владимирским - командующим черноморской эскадрой. Владимирский, которому предстояло руководить высадкой десанта, очевидно, хотел получить в Одессе последние данные об обстановке и лично условиться с командованием ООР о деталях, взаимодействия.
Часа прибытия "Фрунзе" в Одессу я не знал, но решил, что у моряков все рассчитано так, чтобы с выходом катерного отряда не произошло никакой задержки. В штарме хватало своих забот. Надо было следить за подготовкой к контрудару, не упуская из виду и развитие событий в Южном секторе, да и в Западном, где дивизия Воробьева отбила с утра три крупные атаки.
Уже под вечер, вскоре после того как мы передали резервному полку, сосредоточенному в поселке Застава,' приказание быть готовым к бою (одновременно командарм потребовал от генерала Петрова решительнее контратаковать противника наличными силами), стало вдруг известно, что эсминец "Фрунзе" потоплен фашистской авиацией. Об этом радировали с Тендровской косы, где несли боевую службу флотские подразделения.
В той же радиограмме сообщалось о гибели канлодки "Красная Армения", принадлежавшей Одесской базе. Оба корабля были атакованы пикирующими бомбардировщиками Ю-87 - самолетами, до сих пор в нашем районе не появлявшимися. Далее говорилось, что для спасения экипажей выслан буксир.
У контр-адмирала Жукова собрались члены Военного совета ООР, командарм, Шишенин. Потеря сразу двух кораблей была тяжелым ударом. Всех тревожила неизвестная пока судьба Владимирского, Иванова. Сразу же возникли и вопросы практического порядка. Как ориентировать командиров высадочных плавсредств, если окажется, что документы погибли и их не доставят до ночи с Тендры? Не изменится ли вообще что-нибудь с десантом?
Радиограмма с Тендровской косы была адресована штабу ООР и штабу флота. Очевидно, ее уже приняли и в Севастополе. Как отнесутся там к случившемуся? Не прикажут ли кораблям с десантом, приближавшимся к опасной зоне, повернуть обратно? Это представлялось маловероятным, однако следовало принять во внимание любые возможные варианты действий.
Обмен мнениями у командующего ООР был недолгим. Через несколько минут Гавриил Данилович Шишенин ска-вал мне:
- План остается в силе. Во всяком случае, все то, что делаем мы здесь.
Ничего другого я и не ожидал. Ведь еще сутки с небольшим назад, когда время контрудара уже назначили, Военный совет ООР телеграфировал командованию флота, что атака начнется, даже если вновь отложат десант.
Но флот ничего не собирался отменять. Как выяснилось в последующие часы, адмирал Ф. С. Октябрьский, узнав о гибели "Фрунзе", внес в план действий отряда кораблей единственную поправку: крейсерам было приказано, высадив десант, возвращаться в Севастополь, а для артиллерийской поддержки оставлялись эсминцы. Не имея сведений о том, где находится Л. А. Владимирский и жив ли он, командующий флотом возложил ответственность за десантную операцию на командира бригады крейсеров капитана 1 ранга С. Г. Горшкова.
Часа через два после первой радиограммы Тендра сообщила: контр-адмирал Владимирский следует в Одессу на торпедном катере. Мы надеялись, что на катере окажется и капитан 1 ранга Иванов. Но надеялись напрасно - морского заместителя генерала Шишенина уже не было в живых.
Владимирский был легко ранен. Он по памяти продиктовал встретившим его морякам (портфель Иванова со всеми документами погиб) основные указания и данные, без которых высадочные плавсредства не могли выполнять свою задачу.
Суда, отправлявшиеся из Одесского порта, теперь уже заведомо опаздывали на рандеву с севастопольскими кораблями. Об этом предупредили корабли по радио. Пока трудно было дать себе отчет, как скажется эта задержка на высадке десанта.
Контр-адмирал Владимирский поделился у нас на КП пережитым несколько часов назад у Тендры.
Эсминец "Фрунзе" попал под удар девяти пикирующих бомбардировщиков, когда начал спасать моряков с поврежденной раньше и тонувшей канлодки. Экипаж держался геройски, но уклоняться от бомб с Ю-87 было гораздо труднее, чем от атак самолетов других типов. Корабль получил прямые попадания и неминуемо перевернулся бы от проникшей через пробоины воды, если бы командир не успел подвести эсминец к отмели. Благодаря этому спаслась большая часть экипажа. Но некоторые моряки погибли потом на буксире, который потопили те же самолеты, прилетев снова.
Оказывается, эсминец "Фрунзе" вел капитан 3 ранга В. Н. Ерошенко командир стоявшего в ремонте "Ташкента". Пока чинили его корабль, он заменял раненного под Одессой капитан-лейтенанта П. А. Бобровникова. Теперь и Ерошенко был ранен, по словам Владимирского - тяжело.
Появление в наших краях бомбардировщиков Ю-87, очевидно, означало, что враг ищет более эффективные средства для борьбы с морскими перевозками между Крымом и Одессой, от которых полностью зависела Приморская армия. Тут было над чем задуматься. Тогда мы еще не знали, что гитлеровское командование перебросило в распоряжение группы армий "Юг" со Средиземного моря 10-й авиакорпус, имевший двухлетний опыт боевых действий против-английских кораблей.
Шли последние часы перед контрударом. Уже можно было считать, что в целом обстановка под Одессой складывается благоприятно для осуществления нашего плана.
Войска Южного сектора свой фронт удержали, и вводить в бой армейский резерв не потребовалось. Дивизия Воробьева тоже отразила все попытки противника вклиниться между ее полками. В Восточном секторе было спокойно. Ничто не указывало на то, что враг по каким-нибудь признакам раскрыл наши приготовления.
Одесса тоже пока не знала, что наступающий день должен стать особенным и принести о собой события, каких еще не происходило за полтора месяца обороны.
Ночь в городе была похожа на многие другие. Вражеские батареи методически посылали от Большого Аджалыкского лимана снаряд за снарядом. На Пересыпи и вблизи порта возникли пожары. Наша береговая артиллерия вела через город ответный огонь и временами заставляла противника замолчать.
На КП у всех чувствовалась взволнованная приподнятость духа. Контр-адмирал Жуков, члены Военного совета ООР Воронин и Азаров, полковник Рыжи собирались к рассвету выехать в Восточный сектор, на наблюдательные пункты. Почти все работники оперативного отдела находились в войсках.
Мне, как и командарму, предстояло оставаться на своем обычном месте. Полевой штаб, предусмотренный в отданном утром боевом приказе, был тут же - на армейском командном пункте. Георгий Павлович Софронов, с виду спокойный, расхаживал по своему "кабинетику". Нетерпение, испытываемое им, выдавал лишь досрочно перевернутый листок настольного календаря.
Жирная черная цифра "22" бросалась в глаза и напоминала: в эту ночь истекало ровно три месяца с начала войны. Что ж, мы были готовы отметить эту дату так, чтобы, во всяком случае под Одессой, она не показалась врагу праздничной.
В двадцать три часа я доложил командарму, что в соответствии с плановой таблицей боя командные пункты и штабы дивизий перешли: 157-й - в Лузановку, 421-й - в Крыжановку. Связь с ними работала нормально.
* * *
В час тридцать ночи, как и было запланировано, транспортный самолет, прилетевший из Крыма, сбросил в нескольких километрах от линии фронта, между Булдинкой и Свердловой, команду краснофлотцев-парашютистов во главе со старшиной Кузнецовым.
Команда состояла всего из двадцати трех человек. И приземлились парашютисты так, что действовать пришлось маленькими группами, а кое-кому даже в одиночку. Но добровольцы, посланные на опасное задание, были к этому готовы.
Это им посвящен написанный по горячим следам событий фронтовой рассказ Леонида Соболева "Батальон четверых", где герои парашютного десанта выведены под своими настоящими именами. Кто знаком с этим рассказом, помнит, наверное, как оценивал силы своих товарищей краснофлотец Перепелица: "Один моряк моряк, два моряка - взвод, три моряка - рота... Сколько нас? Четверо?.. Батальон, слушай мою команду..." Должно быть, вот такая вера в себя и помогла этим отважным ребятам наделать в тылу у врага столько шуму, словно их было в несколько раз больше.
Пробираясь к фронту, парашютисты прежде всего выводили из строя проводную связь противника. Но этим они не ограничивались. Внезапно появляясь из темноты, десантники забрасывали гранатами где минометную батарею, где штабной блиндаж, где конный разъезд... Часть краснофлотцев погибла. Остальные вышли на наш плацдарм. Все уцелевшие собрались вместе уже в Одессе.
Но, разумеется, даже первые сведения о действиях воздушного десанта дошли до штарма не скоро. В ту ночь поступил лишь короткий условный сигнал с борта самолета, означавший, что парашютисты сброшены вовремя. С этого, собственно, и началась операция.
Мы с нетерпением ждали известий о морском десанте. В три часа ночи о нем еще ничего не было известно. Между тем высадка, даже при опоздании одесских плавсредств, уже вполне могла начаться, если, конечно, не произошло что-то непредвиденное.
В это время - ровно в три ноль-ноль, еще до рассвета, - части Южного сектора, упреждая врага, возобновили контратаки между Дальником и Сухим лиманом. И там, на левом фланге плацдарма, инициатива была сегодня в наших руках!
Через полчаса вступила в действие флотская авиация: бомбардировщики, прилетевшие из Крыма, наносили удар по тылам и разведанным резервам противника у Свердлова, Кубанки, Сычавки, Булдинки, Старой Дофиновки. На левый фланг полосы контрудара уже выдвинулась дивизия Томилова, сменив там полки 421-й.
Но как же все-таки морской десант: высадился или нет? Начальник связи майор Л. В. Богомолов, которого много раз вызывали и командарм, и Шишенин, ничего не мог доложить: рации кораблей молчали.
Приближалось время поднимать в воздух одесские истребители. Первая их задача, уточненная несколько часов назад, состояла в том, чтобы не допустить утром вылета фашистских самолетов с двух ближайших к Одессе полевых аэродромов.
Пожалуй, стоит рассказать, как эта задача возникла.
О двух новых вражеских аэродромах, появившихся совсем недалеко от Одессы, в районе селений Баден (Очеретовка) и Зельцы, мы узнали перед самым контрударом. Причем помог нашим летчикам румынский капитан.
В армии Антонеску было немало людей, не видевших в войне против Советского Союза никакого смысла и шедших в бой, что называется, из-под палки. Об этом свидетельствовали и приказы румынского командования, на которые я уже ссылался. К нам не раз переходили солдаты, ненавидящие фашизм, принося порой ценные сведения о том, что происходит в стане противника.
В Восточном секторе был задержан перебежчик, румынский сержант, мобилизованный из запаса, по профессии учитель. По его словам, на хуторе за лиманом, в доме у запруды, размещался генерал, у которого ежедневно в пять часов вечера происходили совещания командного состава. Полковник Коченов не преминул воспользоваться этой информацией и приказал командиру гаубичного дивизиона аккуратненько - одним орудием и совсем в другой час - пристреляться к этому месту. А выждав денек, ударили по цели ровно в семнадцать часов всем дивизионом. Как потом выяснилось, на совещании в тот раз присутствовал начальник одного из управлений румынского генштаба. Он был убит, и его повезли хоронить в Бухарест...
Но из тех, кто в неприятельских окопах втайне симпатизировал нам или просто не хотел воевать, разумеется, не всякий готов был перейти фронт, как этот учитель. Однако, попав при каких-нибудь обстоятельствах в плен, румыны обычно не скрывали неприязни к фашистской Германии, втянувшей Румынию в войну, и охотно выкладывали все, что знали о немцах.
Не составил исключения и румынский летчик в чине капитана, выбросившийся с парашютом со сбитого самолета (самолет этот оказался, между прочим, английским "харрикейном", - очевидно, из закупленных Румынией до войны). По собственной инициативе капитан рассказал об известных ему двух новых аэродромах, где стояли немецкие бомбардировщики и истребители.
Наши летчики осторожно, но тщательно произвели в этом районе разведку. И уже в сумерках 21 сентября четверка "ястребков", пронесшихся на бреющем полете, засекла оба аэродрома. На обоих по краю поля - крыло в крыло, словно в мирное время, - стояли самолеты: у Бадена - "мессершмитты", близ села Зельцы "юнкерсы". Наши летчики разглядели также ряды палаток, где, очевидно, размещался личный состав фашистских эскадрилий и обслуживающий персонал.
Были основания полагать, что самолеты только-только сюда переброшены. На рассвете их следовало уничтожить, не позволив больше подняться в воздух. Добавлять новые цели к тем, которые мы дали на 22 сентября флотской бомбардировочной авиации, было уже поздно. Да и кто как не летчики, видевшие эти аэродромы собственными глазами, могли вернее всего нанести по ним удар!
Так появилась в плане эта боевая задача. Узнав результаты вечерней разведки, майор Шестаков принял все меры к тому, чтобы за ночь были подготовлены к вылету и те машины, которые сперва не предполагалось завтра использовать, - день обещал стать для летчиков еще более горячим, чем ожидалось.
Еще до полного рассвета из Одессы вылетели двадцать И-16 и оба имевшихся у нас Ил-2. В воздухе они разделились на две группы. Одну повел командир полка, другую - его заместитель майор Ю. Б. Рыкачев.