Страница:
Георгий Павлович Софронов встретил войну заместителем командующего войсками Прибалтийского Особого военного округа. Ему было уже под пятьдесят. Софронов сразу располагал к себе. Открытое лицо, доброжелательный взгляд. Держался он просто, даже как-то по-домашнему. Вскоре мы оценили его как человека прямого и душевного, не любителя излишней официальности. При этом он обладал сильным, твердым характером, огромной выдержкой.
Приезду Софронова очень обрадовался начарт Рыжи, служивший в двадцатые годы в дивизии, которой тот командовал. От Николая Кирьяковича Рыжи я немало узнал о нашем командующем. Позже и сам Георгий Павлович вспоминал иногда что-нибудь интересное из своей богатой событиями жизни.
Софронов был старым коммунистом, еще до Октября связавшим свою судьбу с большевистской партией. И вместе с тем старым военным, прапорщиком русской армий в первую мировую войну.
Некоторые страницы его биографии открывались для нас подчас совсем неожиданно. Когда на второй или третий день после его приезда обсуждался у карты план строительства укреплений, командарм обнаружил знание особенностей отдельных районов города, расположения многих предприятий. Только называл их по-дореволюционному - завод Геза, "Ропит"... Поймав чей-то вопросительный взгляд; Георгий Павлович усмехнулся:
- А вы не знали, что я старый одессит?
И выяснилось, что еще почти четверть века назад он воевал на одесских улицах. В конце семнадцатого года солдатский комитет 6-й армии поручил бывшему прапорщику Софронову командовать отрядом в пятьсот штыков, посланным из Измаила в помощь красногвардейцам Одессы для подавления мятежа гайдамаков. После Январского восстания, утвердившего в городе Советскую власть, тот же бывший прапорщик работал в штабе Социалистической армий, сформированной для защиты Одессы от вторгшихся на Украину румыно-немецких войск...
Ничего этого мы не подозревали. Но кто-то в Москве, как видно, помнил давний этап боевого пути генерала Софронова. Не потому ли именно его послали с другого фронта в Одессу, которой снова угрожал враг? Учли, возможно, и то, что после гражданской войны он был комендантом Архангельского укрепрайона, где тоже требовалось держать оборону сообща с моряками.
В Москве, в Генеральном штабе, Софронова предупредили, что Приморской армии, может быть, придется вместе с силами Черноморского флота воевать в тылу у врага, удерживая плацдарм, который очень понадобится, когда наши войска перейдут на юге в контрнаступление.
В принципе это была та же задача, о которой уже говорил в штарме член Военного совета Ф. Н. Воронин. С той лишь разницей, что плацдарм представлялся в виде широкой полосы побережья, включающей и Одессу, и Очаков, и, очевидно, Николаев. Поэтому, вероятно, в Генеральном штабе и шла речь о большем числе дивизий. Но пока Софронов добирался из Москвы через Полтаву, обстановка на Южном фронте успела сильно измениться.
Командарм оказался в нелегком положении. Ему были знакомы Одесса и ее окрестности. У него, как говорится, лежала душа к этим местам, связанным с боевыми делами его молодости. Однако при всей своей военной опытности он не знал - и для оперативных работников штарма это не могло оставаться секретом,как прикрыть и Одессу и Николаев двумя стрелковыми дивизиями.
Да и кто знал это? Пока прочно держалась на Днестре не только наша, но и соседняя 9-я армия, можно было обходиться на 160-километровом фронте и двумя дивизиями, опираясь на Тираспольский укрепрайон. Теперь же одну из них - 95-ю Молдавскую уже связали тяжелыми боями крупные силы противника, форсировавшие Днестр между Григориополем и Дубоссарами. Всякое расширение вражеского плацдарма на левом берегу легко могло разорвать наш стык с 9-й армией. В то же время над обеими армиями нависала угроза с севера, где продолжала продвигаться танковая группа фон Клейста.
Докладывая о состоянии Приморской армии командующему фронтом, Г. П. Софронов просил усилить ее двумя дивизиями или же снять с нее ответственность за николаевское направление, соответственно изменив разгранлинию с 9-й армией. Но этот разговор по прямому проводу ничего не изменил. Генерал армии И. В. Тюленев ответил, что усилить Приморскую армию сейчас не может, и подтвердил, что николаевское направление остается за нами.
Питать в тот момент надежду на то, что нам дадут две новые дивизии, можно было, пожалуй, лишь вследствие недостаточной нашей осведомленности об обстановке на Южном фронте в целом: мы еще не представляли, что происходит с армиями правого крыла - 6-й и 12-й, отрезанными от своих тылов.
В начале августа продолжались попытки восстановить фронт по Днестру севернее Тирасполя - все теми же силами, которые действовали там до сих пор.
. Стремясь, как всегда, не просто зафиксировать, но и оценить происходящие события, мой помощник старший лейтенант Садовников занес 3 августа в журнал боевых действий:
"Ликвидация дубоссарской группировки приобретает исключительное значение, так как противник занял Первомайск и соединение первомайской и дубоссарской группировок создаст тяжелое положение для 9-й и Приморской армий..."
Против такой оценки трудно было что-либо возразить. Требовалось, однако, иметь план действий и на тот - теперь уже более чем вероятный - случай, если ликвидировать неприятельский плацдарм на левом берегу Днестра не хватит сил. Тогда именно с дубоссарского плацдарма следовало ожидать главного в нашей полосе обороны вражеского удара. Направленный в стык с 9-й армией, он сразу создал бы угрозу охвата противником нашего правого фланга.
Чем подкрепить правый фланг? Прежде всего, конечно, кавалерийской дивизией И. Е. Петрова, представлявшей собой маневренный резерв армии. На худой конец, можно перебросить туда и один полк Чапаевской дивизии, а затем выдвигать на угрожаемое направление пограничников, одесские истребительные батальоны и все, что удастся дополнительно сформировать за счет ресурсов военно-морской базы и города.
К этому и сводились предложения штаба, доложенные командарму Г. Д. Шишениным. Командующий согласился с ними, но приказал, чтобы к выдвижению на правый фланг был готов также второй полк чапаевцев.
Несколько позже, посоветовавшись с дивизионным комиссаром Ф. Н. Ворониным и еще находившимся в Одессе Н. Е. Чибисовым, Г. П. Софронов принял решение, неожиданное в тот момент даже для Шишенина: начать свертывание Тираспольского укрепленного района.
Тирасцольский УР был хорошим щитом Одессы. Вышло, однако, так, что основная огневая мощь укрепрайона оказалась в стороне от главных событий последних дней, разыгравшихся севернее - выше по Днестру. Между тем уровцы представляли большую боевую силу и без своих дотов: почти 500 станковых и более 300 ручных пулеметов, тысячи отборных, отлично обученных бойцов... Другими словами, несколько пулеметных батальонов, способных прикрыть трудные участки.
Так и решил командарм использовать эту силу, точнее, пока лишь некоторую ее часть. Приказ, отданный коменданту ТИУР 5 августа, предусматривал разоружение дотов на южном участке. Севернее частично разоружались доты, стоящие в глубине (в них оставлялось по одному пулемету), и сохранялись с полным вооружением находящиеся непосредственно на берегу. Высвобожденные пулеметы шли на,усиление дивизий и в армейский резерв. Создавался и подвижной резерв ТЦУР.
Был ли в таком решении риск? Конечно был, хотя и представлялось маловероятным, чтобы противник попытался в ближайшие, дни захватить где-то на левом берегу новый плацдарм южнее дубоссарского. Однако, оставляя укрепрайон на месте, мы тоже рисковали - могли потерять крайне нужные армии огневые средства. Ведь на то, чтобы снять и вывезти вооружение из сотен дотов, требовалось время. Кто мог поручиться, что оно у нас будет, если противник от Григориополя обойдет укрепрайон с тыла?
Дальнейший ход событий оправдал действия Софронова. Тираспольским пулеметчикам, как и артиллеристам укрепрайона, влившимся в полевые войска, суждено было сыграть в обороне Одессы немаловажную роль.
Новые указания получил и начальник инженерных войск армии полковник Г. П. Кедринский, с которым командарм выезжал на оборонительные рубежи, создававшиеся между Одессой и Днестром.
По первоначальному плану, исходившему от командования Южного фронта, намечались три основных рубежа: в 60, 40 и 20-25 километрах от города. Причем первые два должны были прикрывать вместе с Одессой обширную полосу побережья вплоть до Южного Буга. Фронт обороны на первом рубеже составил бы 225 километров, на втором - около 1/5. Расчет, таким образом, делался явно не на две или три дивизии. Такие рубежи мог иметь приморский плацдарм, удерживаемый большой армией, о котором говорили с Г. П. Софроновым в Генштабе...
План, однако, оставался в силе, и в степи работали два управления военно-полевого строительства, подчиненные начинжу армии. Копали в первую очередь противотанковые рвы: считалось, что это самое важное. К началу августа больше всего успели сделать на первом рубеже, но еще нигде работы не были завершены.
Командарм сообщил Шишенину, что Кедринскому приказано переключить все силы на второй рубеж, на участке от Беляевки до Тилигульского лимана, и на третий, ближайший к Одессе, на всем его протяжении (примерно 140 километров) от села Маяки на западе до Аджиаски на востоке. Софронов потребовал также, чтобы прежде всего отрывались не противотанковые рвы, а стрелковые окопы.
К увлечению рвами Георгий Павлович относился весьма критически. После поездки с Кедринским он рассказывал в штарме, как на Северо-Западном фронте, откуда Софронов только что прибыл, рвы, вырытые на тыловых рубежах, создавали порой больше затруднений своей пехоте и артиллерии, чем немецким танкам.
Явившись однажды к командарму с какой-то требовавшейся ему справкой, я застал у Г. П. Софронова коренастого, широкоплечего моряка с нашивками контр-адмирала. Сразу понял, что это Гавриил Васильевич Жуковкомандир'Одесской военно-морской базы, только что назначенный начальником гарнизона.
У Жукова было обветренное, тронутое когда-то оспой лицо, несколько хмурое и очень волевое. Я знал, что он участник гражданской войны. Побывал и добровольцем в Испании, где заслужил два ордена.
В Одессе контр-адмирал служил около трех лет и был известен в городе. Он являлся членом обкома партии, кандидатом в члены ЦК КП(б) Украины. Общаясь с одесскими моряками, нельзя было не заметить, что Жукова в базе не просто уважают, по и любят. Людям импонировали его боевая биография, решительность, воля.
В первых числах августа командование Одесской базы занималось необычным для него делом - из моряков спешно формировались два сухопутных полка.
Полками они были скорее по названию, а по численности ближе к батальонам: в одном набралось 1300 бойцов, в другом - около 700. Больше на первых порах взять было неоткуда. Сюда зачислили и школу младших командиров, и различные береговые команды, и всех, без кого можно было обойтись на кораблях, батареях, постах связи.
Вооружить эти полки оказалось не так просто - винтовки для них собирались по всем подразделениям базы (у матросов ведь не то что у солдат - винтовка есть далеко не у каждого). И, наверное, только авторитет контр-адмирала Жукова в городских организациях, знание им местных ресурсов помогали быстро нащупать возможности получения еще кое-какого вооружения. На одном предприятии, отнюдь не военном, в срочном порядке налаживалось изготовление ручных гранат. На другом - законсервированном в начале войны стекольном заводике - взялись делать бутылки с горючей смесью - оружие против фашистских танков.
Все это требовалось, конечно, не только для морских полков.
В наш воинский обиход в то время еще не успело войти понятие "морская пехота". Одесская база назвала свои краснофлотские полки просто 1-м морским и 2-м морским. Но это и были морские пехотинцы, причем, вероятно, одни из самых первых на всем фронте.
К 5 августа 1-й морской полк был в основном сформирован. Правда, он еще не имел ни средств связи, ни даже саперных лопат, не говоря уж об артиллерии. Но мы считали его резервом для выдвижения на правый фланг. 2-й полк командование базы предназначало для прикрытия порта: события могли обернуться по-всякому.
Тем временем еще один полк сформировался на основе 26-го погранотряда, дополненного личным составом других подразделений НКВД. Тут с оружием затруднений не возникло: у пограничников оно всегда при себе, да и в запасе кое-что было.
Не приходилось сомневаться, что в трудный час подкрепит Приморскую армию и сама Одесса. Конечно, горвоенкомат мог дать нам не слишком много: основной контингент военнообязанных, мобилизованный в первые дни войны, был давно на фронте. В резерве военкома оставалось лишь несколько тысяч запасников старших возрастов. Но когда к советскому городу подступал враг, в армию шли не только те, кто состоял на военном учете.
Еще в начале июля в Одессе началась запись добровольцев в истребительные батальоны и отряды народного ополчения. На одном лишь заводе имени Октябрьской революции в них вступило две тысячи человек, на фабрике имени Воровского семьсот, почти столько же в торговом порту, а всего по городу - многие тысячи. Часть их, правда, должна была потом уехать в связи с эвакуацией ряда предприятий. Но те, что оставались в городе, проходили без отрыва от производства военную подготовку - ежедневно по два-три часа.
Каждый из семи районов Одессы имел по своему батальону. Еще один, восьмой, создали железнодорожники. Бойцы этих батальонов, мужчины и женщины, не носили формы. Но они осваивали винтовку и пулемет, учились метать гранаты и бутылки с зажигательной смесью, привыкали являться на сборные пункты по сигналу тревоги. И очень скоро многие из них оказались на переднем крае.
События на юге развивались стремительно. 4 августа прервалась проводная связь со штабом фронта. Как выяснилось затем, он отбыл из Вознесенска в Николаев. Оттуда войскам фронта 6 августа был отдан приказ об отходе на линию Чигирин, Вознесенск, Днестровский лиман.
Приморской армии приказывалось отходить на рубеж, проходящий через Березовку, Катаржино, Раздельную, Кучурганский лиман. Таким образом, наш правый фланг оттягивался от Днестра, развертываясь фронтом к северу, левый же оставался у Днестровского лимана.
Мы тогда не знали, что для основных сил Южного фронта новый рубеж по Бугу - только промежуточный и что Ставка Верховного Главнокомандования разрешила им отход на Днепр, с тем чтобы там остановить врага. Не знали мы еще и того, что в директиве Ставки от 5 августа есть пункт, касающийся непосредственно нас: "Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот".
С момента подписания этой директивы, вносившей в задачу Приморской армии полную и окончательную ясность, историки ведут теперь счет дням Одесской обороны. Правда, до нас требование Ставки дошло лишь несколько суток спустя в приказе главкома Юго-Западного направления С. М. Буденного. Но суть не в датах. Директива Ставки подтверждала в решительной и категорической форме то, что уже выполнялось и армией, и моряками.
Из того же приказа главкома направления неожиданно стало известно, что в Приморскую армию теперь входит также 30-я горнострелковая дивизия,- сосед 95-й Молдавской. Обрадовавшись, мы поспешили отвести ей полосу обороны на правом фланге нового рубежа.
Но радоваться было рано. Развивая наступление от Днестра, ударная группировка противника врезалась между нашей и 9-й армиями. При этом большая часть 30-й дивизии оказалась по ту сторону быстро расширявшегося вражеского клина. Нам никак не удавалось даже передать в ее штаб приказ. Два офицера связи вернулись, не выполнив задания, третий пропал без вести.
До штарма, правда, добрался с группой командиров комиссар 30-й дивизии П. А. Диброва, сослуживец нашего командарма по Прибалтийскому Особому военному округу.
Г. П. Софронов объяснил комиссару задачу дивизии, показал на карте предназначавшийся ей рубеж. И, расщедрившись, выделил для нее десятка два пулеметных расчетов из армейского резерва. С тем Диброва и отбыл.
Обнаружить дивизию, установить с ней контакт поручалось еще не раз нашей кавалерийской разведке. Однако конники, углубляясь в степь, натыкались лишь на колонны противника.
Приморская армия, так и не получила эту дивизию. Как стало известно уже потом, остатки 30-й горнострелковой, ведя тяжелые бои, отошли с частями 9-й армии к Южному Бугу. Только там встретился с ними комиссар Диброва, группе которого посчастливилось благополучно выйти к Николаеву. Указания, полученные комиссаром от командарма Софронова, к тому времени утратили практический смысл.
Неясным было в те дни кроме положения с 30-й дивизией и многое другое.
Потеряв контакт с соседом справа, не имея радиосвязи со штабом 9-й армии (не. удавалось регулярно поддерживать ее и со штабом фронта), мы с опозданием и порой из случайных источников узнавали, где находится и куда движется противник, прорвавшийся от Днестра и наступавший с севера. О том,, что идут бои у самого Вознесенска, сообщили, например, одесские железнодорожники.
Однако .хуже всего было то, что прерывалась связь с частями самой Приморской армии, отходившими на новый рубеж. В то время радио использовалось в полевых войсках еще очень ограниченно. Существовали к тому же преувеличенные опасения, будто противник по любой радиопередаче засекает наши штабы. Проводная же связь при передвижении войск не могла быть постоянной.
Как выполняется приказ об отходе? Где в данный момент наш передний край? Не образуются ли разрывы между частями? Выяснение этого сделалось главной заботой и первой обязанностью штаба. Опасно было проглядеть возникновение какого-нибудь вражеского клина. Мы посылали кого только можно навстречу снявшимся со старых позиций частям, наказывая быстрее возвращаться с достоверными данными об обстановке. И все-таки на запрос командарма о том, где сейчас такой-то полк, нередко приходилось отвечать: по расчетам, должен быть там-то.
Уравновешенный и сдержанный Гавриил Данилович Шишенин мог чувствовать себя спокойно и уверенно даже в очень сложной обстановке, если знал, что рабочая карта достаточно, точно отражает положение дел на фронте. Но сейчас наши карты явно отставали от событий.
Когда командарм приказал снимать вооружение и выводить людей из тех дотов Тираспольского укрепрайона, которые оставались неразоруженными, начальник штаба Шишенин решил лично обеспечить переброску пулеметчиков на новые рубежи. Транспорта для доставки туда бойцов не хватало, я часть уровских пулеметных батальонов выступала в пешем строю. Освобождавшиеся машины высылались им навстречу.
Особенно нужны были эти батальоны для прикрытия правого фланга, где приходилось закрывать брешь, образовавшуюся из-за отсутствия 30-й дивизии. К тому же, после того как противник отрезал приморцев от 9-й армии, трудно было сказать, где, собственно, этот фланг кончается.
Мы еще пытались восстановить тактическую связь с правым соседом силами кавалерийской дивизии генерала Петрова. А в район между Тилигульским и Куяльницким лиманами выдвигались все наличные резервы - 1-й морской полк, полк НКВД, разные мелкие подразделения.
Все это стало именоваться группой Монахова: комбригу С. Ф. Монахову, ведавшему раньше в штабе Одесского военного округа боевой подготовкой войск, командарм подчинил разнородные части, которым предстояло стать заслоном Одессы с севера и северо-востока. Военкомом этого временного соединения был назначен самый опытный из политработников, имевшихся в распоряжении поарма, - бригадный комиссар Г. М. Аксельрод.
На войне бывают дни, когда обстановка непосредственно вокруг тебя, на твоем участке фронта, становится столь напряженной, что ты способен забыть обо всем, происходящем где-то дальше. Такое время настало и для нас. В эти несколько суток организации обороны на новых рубежах все наши мысли были о том, к т; остаться хозяевами положения, предотвратить прорыв фронта, изыскать еще какие-то резервы, получше их использовать и стабилизировать положение частей.
Войска отошли от Днестра, где существовали как-никак и естественная преграда, и полоса укреплений. Теперь надо было остановить противника среди ровной степи, где никогда не предвиделся фронт и сейчас были скорее намечены, чем оборудованы, оборонительные позиции.
Как обойтись здесь двумя стрелковыми дивизиями и отдельными, спешно сколоченными полками при полосе обороны, на которую нужно бы иметь дивизий восемь-десять? Эта мучительная задача подчас заслоняла в сознании события на остальном фронте. К тому же в те дни мы меньше, чей когда-либо, были в курсе того, что происходит у соседей.
- Ясно одно, что надо драться! - изрекал, бывало, капитан Харлашкин.
Действительно, иной раз только это и было ясно до конца: что бы там ни получалось на карте, чем бы ни грозил враг, все равно надо драться - такое наше дело, таков наш долг. И должно быть, эта беспощадная ясность в самом главном тоже способна прибавлять силы, укреплять твердость духа.
* * *
При одном выезде из штаба для проверки выхода войск На новые рубежи довелось наконец встретиться с майором Николаем Васильевичем Богдановым, о котором столько слышал еще у дунайской границы. Его 265-й артиллерийский полк только что занял огневые позиции в районе села Дальник к западу от Одессы.
Этому полку суждено было сыграть выдающуюся роль в боях ближайших недель. Но тогда одесская слава богдановцев еще была впереди. И уж, конечно, я не мог представить, что усталый майор с депутатским значком Верховного Совета Украины, сидевший передо мной на связке кукурузных стеблей, скоро удостоится чуть ли не от самого Антонеску такой "чести", как назначение за его голову особой награды в 50 тысяч лей.
После того как я выяснил состояние полка и ответил на вопросы, имевшиеся к штабу, Богданов рассказал о недавнем бое в приднестровском селе. Полк остановился там, ожидая горючего для тягачей, а к селу тем временем прорвались вражеские танки. Пришлось вручную вкатить орудия в сады по обе стороны главной улицы и бить по танкам прямой наводкой, метров с пятисот. Три танка сожгли, остальные повернули обратно...
Вслед за тем боем был еще один, на марше сюда - с танками, сбившими заслон отходивших на одесские рубежи войск. Богданов успел развернуть свои дивизионы, и снова несколько танков было уничтожено прямой наводкой. А главное - отражена попытка врага с ходу прорваться туда, где еще не успела занять оборону наша пехота.
Тяжелая артиллерия предназначена вести огонь издалека. И 265-м полком, естественно, дорожили как особо мощной огневой силой, берегли для использования но прямому назначению. Но на войне приходится решать и непредвиденные задачи. На каких учениях тяжелый артполк поставили бы на передний край в качестве противотанкового? Однако богдановцы оказались подготовленными и к этому.
При прощании Николай Васильевич сказал:
- Приезжайте к нам, товарищ полковник, немного погодя на новоселье. Вот устроятся расчеты в землянках поуютнее, может быть, даже тесом разживемся стены обшить, полы настлать... Ну и баня запланирована, столовая комсостава. Приезжайте - посмотрите.
Вот оно как! Только что заняты новые позиции. Общая задача - во что бы то ни стало выстоять. При мне Богданов предупреждал командиров дивизионов и батарей, что по-прежнему должны быть наготове для раздачи расчетам ручные гранаты - мало ли что... И в то же время уже думают, оказывается, о нехитрых удобствах солдатского быта, о собственной баньке...
Худощавое лицо майора выглядело усталым и осунувшимся. Должно быть, давно по-человечески не спал, как и все в полку. И я понял: то, о чем он сейчас заговорил, занимает его, конечно же, не только в силу привычки заботиться о подчиненных. Тут нечто большее. Если вдуматься, то фронтовая баня и благоустройство землянок (а все намеченное богдановцы осуществили) приобретали сейчас особый смысл. Разве не должно и это укреплять у людей уверенность, что здесь они обосновались прочно?
"Умный командир!" - подумалось мне. И вспомнилась фраза, которую произнес Николай Васильевич в разговоре с артиллеристами полчаса назад:
- Раз подошли к Одессе, значит, отступать кончили.
Знакомство с майором Богдановым оставило чувство гордости за командиров, которые выросли, сложились в мирные годы, но умеют учитывать все, от чего зависит успех на войне.
А в штаб армии прибыл тем временем невысокий полковник, с бритой наголо головой и густыми темными бровями, - комендант Тираспольского укрепрайона Григорий Матвеевич Коченов, разоруживший последние свои доты у Днестра.
Медаль "XX лет РККА" на его гимнастерке свидетельствовала, что это ветеран Красной Армии. Сейчас он держался как-то скованно, стесненно. Нетрудно было понять, что творится на душе у командира, оставившего по приказу укрепленный рубеж, который он и его подчиненные привыкли считать неприступной крепостью и где приготовились стоять насмерть...
Сидеть без дела коменданту ТИУР, разумеется, не пришлось.
- Будете со своими инженерами строить баррикадную оборону, - объявил ему командарм. - Оборудованием рубежей на подступах к городу занимается теперь генерал Хренов. Но нужны укрепления и в самой Одессе. Лучше, конечно, чтоб не понадобились никакие баррикады, а иметь их все-таки следует.
Приезду Софронова очень обрадовался начарт Рыжи, служивший в двадцатые годы в дивизии, которой тот командовал. От Николая Кирьяковича Рыжи я немало узнал о нашем командующем. Позже и сам Георгий Павлович вспоминал иногда что-нибудь интересное из своей богатой событиями жизни.
Софронов был старым коммунистом, еще до Октября связавшим свою судьбу с большевистской партией. И вместе с тем старым военным, прапорщиком русской армий в первую мировую войну.
Некоторые страницы его биографии открывались для нас подчас совсем неожиданно. Когда на второй или третий день после его приезда обсуждался у карты план строительства укреплений, командарм обнаружил знание особенностей отдельных районов города, расположения многих предприятий. Только называл их по-дореволюционному - завод Геза, "Ропит"... Поймав чей-то вопросительный взгляд; Георгий Павлович усмехнулся:
- А вы не знали, что я старый одессит?
И выяснилось, что еще почти четверть века назад он воевал на одесских улицах. В конце семнадцатого года солдатский комитет 6-й армии поручил бывшему прапорщику Софронову командовать отрядом в пятьсот штыков, посланным из Измаила в помощь красногвардейцам Одессы для подавления мятежа гайдамаков. После Январского восстания, утвердившего в городе Советскую власть, тот же бывший прапорщик работал в штабе Социалистической армий, сформированной для защиты Одессы от вторгшихся на Украину румыно-немецких войск...
Ничего этого мы не подозревали. Но кто-то в Москве, как видно, помнил давний этап боевого пути генерала Софронова. Не потому ли именно его послали с другого фронта в Одессу, которой снова угрожал враг? Учли, возможно, и то, что после гражданской войны он был комендантом Архангельского укрепрайона, где тоже требовалось держать оборону сообща с моряками.
В Москве, в Генеральном штабе, Софронова предупредили, что Приморской армии, может быть, придется вместе с силами Черноморского флота воевать в тылу у врага, удерживая плацдарм, который очень понадобится, когда наши войска перейдут на юге в контрнаступление.
В принципе это была та же задача, о которой уже говорил в штарме член Военного совета Ф. Н. Воронин. С той лишь разницей, что плацдарм представлялся в виде широкой полосы побережья, включающей и Одессу, и Очаков, и, очевидно, Николаев. Поэтому, вероятно, в Генеральном штабе и шла речь о большем числе дивизий. Но пока Софронов добирался из Москвы через Полтаву, обстановка на Южном фронте успела сильно измениться.
Командарм оказался в нелегком положении. Ему были знакомы Одесса и ее окрестности. У него, как говорится, лежала душа к этим местам, связанным с боевыми делами его молодости. Однако при всей своей военной опытности он не знал - и для оперативных работников штарма это не могло оставаться секретом,как прикрыть и Одессу и Николаев двумя стрелковыми дивизиями.
Да и кто знал это? Пока прочно держалась на Днестре не только наша, но и соседняя 9-я армия, можно было обходиться на 160-километровом фронте и двумя дивизиями, опираясь на Тираспольский укрепрайон. Теперь же одну из них - 95-ю Молдавскую уже связали тяжелыми боями крупные силы противника, форсировавшие Днестр между Григориополем и Дубоссарами. Всякое расширение вражеского плацдарма на левом берегу легко могло разорвать наш стык с 9-й армией. В то же время над обеими армиями нависала угроза с севера, где продолжала продвигаться танковая группа фон Клейста.
Докладывая о состоянии Приморской армии командующему фронтом, Г. П. Софронов просил усилить ее двумя дивизиями или же снять с нее ответственность за николаевское направление, соответственно изменив разгранлинию с 9-й армией. Но этот разговор по прямому проводу ничего не изменил. Генерал армии И. В. Тюленев ответил, что усилить Приморскую армию сейчас не может, и подтвердил, что николаевское направление остается за нами.
Питать в тот момент надежду на то, что нам дадут две новые дивизии, можно было, пожалуй, лишь вследствие недостаточной нашей осведомленности об обстановке на Южном фронте в целом: мы еще не представляли, что происходит с армиями правого крыла - 6-й и 12-й, отрезанными от своих тылов.
В начале августа продолжались попытки восстановить фронт по Днестру севернее Тирасполя - все теми же силами, которые действовали там до сих пор.
. Стремясь, как всегда, не просто зафиксировать, но и оценить происходящие события, мой помощник старший лейтенант Садовников занес 3 августа в журнал боевых действий:
"Ликвидация дубоссарской группировки приобретает исключительное значение, так как противник занял Первомайск и соединение первомайской и дубоссарской группировок создаст тяжелое положение для 9-й и Приморской армий..."
Против такой оценки трудно было что-либо возразить. Требовалось, однако, иметь план действий и на тот - теперь уже более чем вероятный - случай, если ликвидировать неприятельский плацдарм на левом берегу Днестра не хватит сил. Тогда именно с дубоссарского плацдарма следовало ожидать главного в нашей полосе обороны вражеского удара. Направленный в стык с 9-й армией, он сразу создал бы угрозу охвата противником нашего правого фланга.
Чем подкрепить правый фланг? Прежде всего, конечно, кавалерийской дивизией И. Е. Петрова, представлявшей собой маневренный резерв армии. На худой конец, можно перебросить туда и один полк Чапаевской дивизии, а затем выдвигать на угрожаемое направление пограничников, одесские истребительные батальоны и все, что удастся дополнительно сформировать за счет ресурсов военно-морской базы и города.
К этому и сводились предложения штаба, доложенные командарму Г. Д. Шишениным. Командующий согласился с ними, но приказал, чтобы к выдвижению на правый фланг был готов также второй полк чапаевцев.
Несколько позже, посоветовавшись с дивизионным комиссаром Ф. Н. Ворониным и еще находившимся в Одессе Н. Е. Чибисовым, Г. П. Софронов принял решение, неожиданное в тот момент даже для Шишенина: начать свертывание Тираспольского укрепленного района.
Тирасцольский УР был хорошим щитом Одессы. Вышло, однако, так, что основная огневая мощь укрепрайона оказалась в стороне от главных событий последних дней, разыгравшихся севернее - выше по Днестру. Между тем уровцы представляли большую боевую силу и без своих дотов: почти 500 станковых и более 300 ручных пулеметов, тысячи отборных, отлично обученных бойцов... Другими словами, несколько пулеметных батальонов, способных прикрыть трудные участки.
Так и решил командарм использовать эту силу, точнее, пока лишь некоторую ее часть. Приказ, отданный коменданту ТИУР 5 августа, предусматривал разоружение дотов на южном участке. Севернее частично разоружались доты, стоящие в глубине (в них оставлялось по одному пулемету), и сохранялись с полным вооружением находящиеся непосредственно на берегу. Высвобожденные пулеметы шли на,усиление дивизий и в армейский резерв. Создавался и подвижной резерв ТЦУР.
Был ли в таком решении риск? Конечно был, хотя и представлялось маловероятным, чтобы противник попытался в ближайшие, дни захватить где-то на левом берегу новый плацдарм южнее дубоссарского. Однако, оставляя укрепрайон на месте, мы тоже рисковали - могли потерять крайне нужные армии огневые средства. Ведь на то, чтобы снять и вывезти вооружение из сотен дотов, требовалось время. Кто мог поручиться, что оно у нас будет, если противник от Григориополя обойдет укрепрайон с тыла?
Дальнейший ход событий оправдал действия Софронова. Тираспольским пулеметчикам, как и артиллеристам укрепрайона, влившимся в полевые войска, суждено было сыграть в обороне Одессы немаловажную роль.
Новые указания получил и начальник инженерных войск армии полковник Г. П. Кедринский, с которым командарм выезжал на оборонительные рубежи, создававшиеся между Одессой и Днестром.
По первоначальному плану, исходившему от командования Южного фронта, намечались три основных рубежа: в 60, 40 и 20-25 километрах от города. Причем первые два должны были прикрывать вместе с Одессой обширную полосу побережья вплоть до Южного Буга. Фронт обороны на первом рубеже составил бы 225 километров, на втором - около 1/5. Расчет, таким образом, делался явно не на две или три дивизии. Такие рубежи мог иметь приморский плацдарм, удерживаемый большой армией, о котором говорили с Г. П. Софроновым в Генштабе...
План, однако, оставался в силе, и в степи работали два управления военно-полевого строительства, подчиненные начинжу армии. Копали в первую очередь противотанковые рвы: считалось, что это самое важное. К началу августа больше всего успели сделать на первом рубеже, но еще нигде работы не были завершены.
Командарм сообщил Шишенину, что Кедринскому приказано переключить все силы на второй рубеж, на участке от Беляевки до Тилигульского лимана, и на третий, ближайший к Одессе, на всем его протяжении (примерно 140 километров) от села Маяки на западе до Аджиаски на востоке. Софронов потребовал также, чтобы прежде всего отрывались не противотанковые рвы, а стрелковые окопы.
К увлечению рвами Георгий Павлович относился весьма критически. После поездки с Кедринским он рассказывал в штарме, как на Северо-Западном фронте, откуда Софронов только что прибыл, рвы, вырытые на тыловых рубежах, создавали порой больше затруднений своей пехоте и артиллерии, чем немецким танкам.
Явившись однажды к командарму с какой-то требовавшейся ему справкой, я застал у Г. П. Софронова коренастого, широкоплечего моряка с нашивками контр-адмирала. Сразу понял, что это Гавриил Васильевич Жуковкомандир'Одесской военно-морской базы, только что назначенный начальником гарнизона.
У Жукова было обветренное, тронутое когда-то оспой лицо, несколько хмурое и очень волевое. Я знал, что он участник гражданской войны. Побывал и добровольцем в Испании, где заслужил два ордена.
В Одессе контр-адмирал служил около трех лет и был известен в городе. Он являлся членом обкома партии, кандидатом в члены ЦК КП(б) Украины. Общаясь с одесскими моряками, нельзя было не заметить, что Жукова в базе не просто уважают, по и любят. Людям импонировали его боевая биография, решительность, воля.
В первых числах августа командование Одесской базы занималось необычным для него делом - из моряков спешно формировались два сухопутных полка.
Полками они были скорее по названию, а по численности ближе к батальонам: в одном набралось 1300 бойцов, в другом - около 700. Больше на первых порах взять было неоткуда. Сюда зачислили и школу младших командиров, и различные береговые команды, и всех, без кого можно было обойтись на кораблях, батареях, постах связи.
Вооружить эти полки оказалось не так просто - винтовки для них собирались по всем подразделениям базы (у матросов ведь не то что у солдат - винтовка есть далеко не у каждого). И, наверное, только авторитет контр-адмирала Жукова в городских организациях, знание им местных ресурсов помогали быстро нащупать возможности получения еще кое-какого вооружения. На одном предприятии, отнюдь не военном, в срочном порядке налаживалось изготовление ручных гранат. На другом - законсервированном в начале войны стекольном заводике - взялись делать бутылки с горючей смесью - оружие против фашистских танков.
Все это требовалось, конечно, не только для морских полков.
В наш воинский обиход в то время еще не успело войти понятие "морская пехота". Одесская база назвала свои краснофлотские полки просто 1-м морским и 2-м морским. Но это и были морские пехотинцы, причем, вероятно, одни из самых первых на всем фронте.
К 5 августа 1-й морской полк был в основном сформирован. Правда, он еще не имел ни средств связи, ни даже саперных лопат, не говоря уж об артиллерии. Но мы считали его резервом для выдвижения на правый фланг. 2-й полк командование базы предназначало для прикрытия порта: события могли обернуться по-всякому.
Тем временем еще один полк сформировался на основе 26-го погранотряда, дополненного личным составом других подразделений НКВД. Тут с оружием затруднений не возникло: у пограничников оно всегда при себе, да и в запасе кое-что было.
Не приходилось сомневаться, что в трудный час подкрепит Приморскую армию и сама Одесса. Конечно, горвоенкомат мог дать нам не слишком много: основной контингент военнообязанных, мобилизованный в первые дни войны, был давно на фронте. В резерве военкома оставалось лишь несколько тысяч запасников старших возрастов. Но когда к советскому городу подступал враг, в армию шли не только те, кто состоял на военном учете.
Еще в начале июля в Одессе началась запись добровольцев в истребительные батальоны и отряды народного ополчения. На одном лишь заводе имени Октябрьской революции в них вступило две тысячи человек, на фабрике имени Воровского семьсот, почти столько же в торговом порту, а всего по городу - многие тысячи. Часть их, правда, должна была потом уехать в связи с эвакуацией ряда предприятий. Но те, что оставались в городе, проходили без отрыва от производства военную подготовку - ежедневно по два-три часа.
Каждый из семи районов Одессы имел по своему батальону. Еще один, восьмой, создали железнодорожники. Бойцы этих батальонов, мужчины и женщины, не носили формы. Но они осваивали винтовку и пулемет, учились метать гранаты и бутылки с зажигательной смесью, привыкали являться на сборные пункты по сигналу тревоги. И очень скоро многие из них оказались на переднем крае.
События на юге развивались стремительно. 4 августа прервалась проводная связь со штабом фронта. Как выяснилось затем, он отбыл из Вознесенска в Николаев. Оттуда войскам фронта 6 августа был отдан приказ об отходе на линию Чигирин, Вознесенск, Днестровский лиман.
Приморской армии приказывалось отходить на рубеж, проходящий через Березовку, Катаржино, Раздельную, Кучурганский лиман. Таким образом, наш правый фланг оттягивался от Днестра, развертываясь фронтом к северу, левый же оставался у Днестровского лимана.
Мы тогда не знали, что для основных сил Южного фронта новый рубеж по Бугу - только промежуточный и что Ставка Верховного Главнокомандования разрешила им отход на Днепр, с тем чтобы там остановить врага. Не знали мы еще и того, что в директиве Ставки от 5 августа есть пункт, касающийся непосредственно нас: "Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот".
С момента подписания этой директивы, вносившей в задачу Приморской армии полную и окончательную ясность, историки ведут теперь счет дням Одесской обороны. Правда, до нас требование Ставки дошло лишь несколько суток спустя в приказе главкома Юго-Западного направления С. М. Буденного. Но суть не в датах. Директива Ставки подтверждала в решительной и категорической форме то, что уже выполнялось и армией, и моряками.
Из того же приказа главкома направления неожиданно стало известно, что в Приморскую армию теперь входит также 30-я горнострелковая дивизия,- сосед 95-й Молдавской. Обрадовавшись, мы поспешили отвести ей полосу обороны на правом фланге нового рубежа.
Но радоваться было рано. Развивая наступление от Днестра, ударная группировка противника врезалась между нашей и 9-й армиями. При этом большая часть 30-й дивизии оказалась по ту сторону быстро расширявшегося вражеского клина. Нам никак не удавалось даже передать в ее штаб приказ. Два офицера связи вернулись, не выполнив задания, третий пропал без вести.
До штарма, правда, добрался с группой командиров комиссар 30-й дивизии П. А. Диброва, сослуживец нашего командарма по Прибалтийскому Особому военному округу.
Г. П. Софронов объяснил комиссару задачу дивизии, показал на карте предназначавшийся ей рубеж. И, расщедрившись, выделил для нее десятка два пулеметных расчетов из армейского резерва. С тем Диброва и отбыл.
Обнаружить дивизию, установить с ней контакт поручалось еще не раз нашей кавалерийской разведке. Однако конники, углубляясь в степь, натыкались лишь на колонны противника.
Приморская армия, так и не получила эту дивизию. Как стало известно уже потом, остатки 30-й горнострелковой, ведя тяжелые бои, отошли с частями 9-й армии к Южному Бугу. Только там встретился с ними комиссар Диброва, группе которого посчастливилось благополучно выйти к Николаеву. Указания, полученные комиссаром от командарма Софронова, к тому времени утратили практический смысл.
Неясным было в те дни кроме положения с 30-й дивизией и многое другое.
Потеряв контакт с соседом справа, не имея радиосвязи со штабом 9-й армии (не. удавалось регулярно поддерживать ее и со штабом фронта), мы с опозданием и порой из случайных источников узнавали, где находится и куда движется противник, прорвавшийся от Днестра и наступавший с севера. О том,, что идут бои у самого Вознесенска, сообщили, например, одесские железнодорожники.
Однако .хуже всего было то, что прерывалась связь с частями самой Приморской армии, отходившими на новый рубеж. В то время радио использовалось в полевых войсках еще очень ограниченно. Существовали к тому же преувеличенные опасения, будто противник по любой радиопередаче засекает наши штабы. Проводная же связь при передвижении войск не могла быть постоянной.
Как выполняется приказ об отходе? Где в данный момент наш передний край? Не образуются ли разрывы между частями? Выяснение этого сделалось главной заботой и первой обязанностью штаба. Опасно было проглядеть возникновение какого-нибудь вражеского клина. Мы посылали кого только можно навстречу снявшимся со старых позиций частям, наказывая быстрее возвращаться с достоверными данными об обстановке. И все-таки на запрос командарма о том, где сейчас такой-то полк, нередко приходилось отвечать: по расчетам, должен быть там-то.
Уравновешенный и сдержанный Гавриил Данилович Шишенин мог чувствовать себя спокойно и уверенно даже в очень сложной обстановке, если знал, что рабочая карта достаточно, точно отражает положение дел на фронте. Но сейчас наши карты явно отставали от событий.
Когда командарм приказал снимать вооружение и выводить людей из тех дотов Тираспольского укрепрайона, которые оставались неразоруженными, начальник штаба Шишенин решил лично обеспечить переброску пулеметчиков на новые рубежи. Транспорта для доставки туда бойцов не хватало, я часть уровских пулеметных батальонов выступала в пешем строю. Освобождавшиеся машины высылались им навстречу.
Особенно нужны были эти батальоны для прикрытия правого фланга, где приходилось закрывать брешь, образовавшуюся из-за отсутствия 30-й дивизии. К тому же, после того как противник отрезал приморцев от 9-й армии, трудно было сказать, где, собственно, этот фланг кончается.
Мы еще пытались восстановить тактическую связь с правым соседом силами кавалерийской дивизии генерала Петрова. А в район между Тилигульским и Куяльницким лиманами выдвигались все наличные резервы - 1-й морской полк, полк НКВД, разные мелкие подразделения.
Все это стало именоваться группой Монахова: комбригу С. Ф. Монахову, ведавшему раньше в штабе Одесского военного округа боевой подготовкой войск, командарм подчинил разнородные части, которым предстояло стать заслоном Одессы с севера и северо-востока. Военкомом этого временного соединения был назначен самый опытный из политработников, имевшихся в распоряжении поарма, - бригадный комиссар Г. М. Аксельрод.
На войне бывают дни, когда обстановка непосредственно вокруг тебя, на твоем участке фронта, становится столь напряженной, что ты способен забыть обо всем, происходящем где-то дальше. Такое время настало и для нас. В эти несколько суток организации обороны на новых рубежах все наши мысли были о том, к т; остаться хозяевами положения, предотвратить прорыв фронта, изыскать еще какие-то резервы, получше их использовать и стабилизировать положение частей.
Войска отошли от Днестра, где существовали как-никак и естественная преграда, и полоса укреплений. Теперь надо было остановить противника среди ровной степи, где никогда не предвиделся фронт и сейчас были скорее намечены, чем оборудованы, оборонительные позиции.
Как обойтись здесь двумя стрелковыми дивизиями и отдельными, спешно сколоченными полками при полосе обороны, на которую нужно бы иметь дивизий восемь-десять? Эта мучительная задача подчас заслоняла в сознании события на остальном фронте. К тому же в те дни мы меньше, чей когда-либо, были в курсе того, что происходит у соседей.
- Ясно одно, что надо драться! - изрекал, бывало, капитан Харлашкин.
Действительно, иной раз только это и было ясно до конца: что бы там ни получалось на карте, чем бы ни грозил враг, все равно надо драться - такое наше дело, таков наш долг. И должно быть, эта беспощадная ясность в самом главном тоже способна прибавлять силы, укреплять твердость духа.
* * *
При одном выезде из штаба для проверки выхода войск На новые рубежи довелось наконец встретиться с майором Николаем Васильевичем Богдановым, о котором столько слышал еще у дунайской границы. Его 265-й артиллерийский полк только что занял огневые позиции в районе села Дальник к западу от Одессы.
Этому полку суждено было сыграть выдающуюся роль в боях ближайших недель. Но тогда одесская слава богдановцев еще была впереди. И уж, конечно, я не мог представить, что усталый майор с депутатским значком Верховного Совета Украины, сидевший передо мной на связке кукурузных стеблей, скоро удостоится чуть ли не от самого Антонеску такой "чести", как назначение за его голову особой награды в 50 тысяч лей.
После того как я выяснил состояние полка и ответил на вопросы, имевшиеся к штабу, Богданов рассказал о недавнем бое в приднестровском селе. Полк остановился там, ожидая горючего для тягачей, а к селу тем временем прорвались вражеские танки. Пришлось вручную вкатить орудия в сады по обе стороны главной улицы и бить по танкам прямой наводкой, метров с пятисот. Три танка сожгли, остальные повернули обратно...
Вслед за тем боем был еще один, на марше сюда - с танками, сбившими заслон отходивших на одесские рубежи войск. Богданов успел развернуть свои дивизионы, и снова несколько танков было уничтожено прямой наводкой. А главное - отражена попытка врага с ходу прорваться туда, где еще не успела занять оборону наша пехота.
Тяжелая артиллерия предназначена вести огонь издалека. И 265-м полком, естественно, дорожили как особо мощной огневой силой, берегли для использования но прямому назначению. Но на войне приходится решать и непредвиденные задачи. На каких учениях тяжелый артполк поставили бы на передний край в качестве противотанкового? Однако богдановцы оказались подготовленными и к этому.
При прощании Николай Васильевич сказал:
- Приезжайте к нам, товарищ полковник, немного погодя на новоселье. Вот устроятся расчеты в землянках поуютнее, может быть, даже тесом разживемся стены обшить, полы настлать... Ну и баня запланирована, столовая комсостава. Приезжайте - посмотрите.
Вот оно как! Только что заняты новые позиции. Общая задача - во что бы то ни стало выстоять. При мне Богданов предупреждал командиров дивизионов и батарей, что по-прежнему должны быть наготове для раздачи расчетам ручные гранаты - мало ли что... И в то же время уже думают, оказывается, о нехитрых удобствах солдатского быта, о собственной баньке...
Худощавое лицо майора выглядело усталым и осунувшимся. Должно быть, давно по-человечески не спал, как и все в полку. И я понял: то, о чем он сейчас заговорил, занимает его, конечно же, не только в силу привычки заботиться о подчиненных. Тут нечто большее. Если вдуматься, то фронтовая баня и благоустройство землянок (а все намеченное богдановцы осуществили) приобретали сейчас особый смысл. Разве не должно и это укреплять у людей уверенность, что здесь они обосновались прочно?
"Умный командир!" - подумалось мне. И вспомнилась фраза, которую произнес Николай Васильевич в разговоре с артиллеристами полчаса назад:
- Раз подошли к Одессе, значит, отступать кончили.
Знакомство с майором Богдановым оставило чувство гордости за командиров, которые выросли, сложились в мирные годы, но умеют учитывать все, от чего зависит успех на войне.
А в штаб армии прибыл тем временем невысокий полковник, с бритой наголо головой и густыми темными бровями, - комендант Тираспольского укрепрайона Григорий Матвеевич Коченов, разоруживший последние свои доты у Днестра.
Медаль "XX лет РККА" на его гимнастерке свидетельствовала, что это ветеран Красной Армии. Сейчас он держался как-то скованно, стесненно. Нетрудно было понять, что творится на душе у командира, оставившего по приказу укрепленный рубеж, который он и его подчиненные привыкли считать неприступной крепостью и где приготовились стоять насмерть...
Сидеть без дела коменданту ТИУР, разумеется, не пришлось.
- Будете со своими инженерами строить баррикадную оборону, - объявил ему командарм. - Оборудованием рубежей на подступах к городу занимается теперь генерал Хренов. Но нужны укрепления и в самой Одессе. Лучше, конечно, чтоб не понадобились никакие баррикады, а иметь их все-таки следует.