Я с трудом удержался от того, чтобы еще раз понюхать стаканчик.
   Нет, только не это. Вот еще пару минут, еще немного... Соберусь с силами и одним глотком, как положено, залью в себя мерзкую и такую притягательную жидкость. Второй стаканчик пойдет уже легче, гораздо легче. А там...
   Мне вспомнилось, что я вытворял в прошлый раз, когда вот так напился. Когда же это было? Кажется, полгода назад. Да, вот тогда я славно повеселился. И не только я. Впрочем, о большей части своих подвигов я тогда узнал лишь после того, как проспался, по рассказам свидетелей. Вполне возможно, они кое-что преувеличили. Не мог я, например, даже в полубессознательном состоянии пытаться обрушить перемычки, на которых держится каркас сна. Мало того, что это почти равносильно самоубийству, так это еще под силу только кому-то из того же ряда, что и инспекторы снов.
   Ну а эти, жвичкуны? Неужели я и в самом деле пытался их помирить между собой? А еще были рассказы о настойчивых попытках сблизиться с тенями.
   Хм... вот уж чего я понять никак не мог. Не нравятся они мне, и не хочу я с ними иметь ничего общего. Они гораздо хуже грез. А в пьяном виде...
   Я задумчиво посмотрел на стаканчик.
   Может, пора?
   Да нет, еще немного, еще чуть-чуть помедлю, а потом...
   И вообще, о чем эти подвиги по пьяной лавочке могут свидетельствовать? Может быть, о все еще живущем у меня в подсознании ощущении, что мир снов — нечто нереальное, не существующее на самом деле, так же как и все живущие в нем создания? И я, реальный, живой человек, попавший в плен к нереальному миру... Нет, даже не к самому миру, а к живущим в нем теням, научившимся очень ловко и правдоподобно притворяться мыслящими существами. Во что они превращаются, когда я поворачиваюсь к ним спиной?
   Вот тут мне стало стыдно. Не имел я права на такую мысль. И пришла она мне в голову лишь потому, что у меня вот прямо сейчас приступ тоски и отчаяния. Состояние, избавиться от которого можно, к примеру, залив в себя некоторое количество разбавленного какой-нибудь гадостью алкоголя.
   Потом, проспавшись, я опять погружусь в пучину стыда за свое скотское поведение. Только этот стыд будет уже другим. Терпимым. И что важнее всего — привычным. И к нему будет, конечно, примешиваться радость. Поскольку я в очередной раз выжил, все-таки не сошел с ума, поменял безумие на тривиальное похмелье.
   Похмелье,..
   Мысль о нем мне понравилась. По крайней мере сейчас. Она была теплой, эта мысль. Причем и способ достичь похмелья был прямо под рукой.
   Противный? Еще какой противный. Но без него...
   Я снова взял стаканчик в руки и снова напомнил себе, что в этот раз нельзя нюхать ни в коем случае. А надлежит выпить, залпом. И немедленно...
   — Наверное, там водка, — сказал голос кого-то, находившегося рядом, буквально рукой подать.
   Причем голос этот был мне почему-то смутно знаком.
   Любопытно...
   — Да, — сообщил я. — Тут самая натуральная водка. Разбавленная какой-то гадостью и злая, словно невеста, у которой со свадебной церемонии сбежал жених. Хорошее средство от всех жизненных невзгод. Она наносит страшный вред организму, но зато позволяет забыть о том, в каком мире ты живешь. Иногда это нужно. Иногда без этого просто нельзя жить.
   — А ты красноречив, — сказал незнакомец.
   — Тогда, когда мне этого хочется.
   — И тебе сейчас...
   — Да, мне сейчас хочется цветасто говорить. По крайней мере хотелось минуту назад.
   — А сейчас — нет?
   — Нет.
   — И ты теперь будешь пить водку? — спросил незнакомец.
   На этот вопрос, наверное, надо было тоже ответить, Вот только я не торопился это делать, поскольку думал о том, что мой собеседник подкрался ко мне слишком бесшумно. А это при моем опыте здешней жизни не так-то легко сделать. Профессионал подкрадывания? И вообще, кто он такой? Зачем со мной заговорил? Что ему от меня нужно?
   Я вздохнул и сказал:
   — Придется призвать кое-кого к порядку. Кажется, мы договорились, что в этой беседке меня трогать не будут. И он свое обещание не выполнил.
   — Пострах тут ни при чем, — сказал незнакомец. — Я не отношусь к числу его друзей, я вообще не из этого сна.
   Я кивнул.
   Ну вот, кажется, что-то проясняется. Он не из этого сна, и вместо того, чтобы всласть пообщаться с пострахом, а также его друзьями, насладиться в полной мере вызываемой их штучками сладкой жутью, решил пообщаться со мной.
   Странное желание.
   Я осторожно сунул руку в карман, нащупал в нем камень-светлячок и, вытащив его, осветил пространство беседки.
   Вот это да!
   Напротив меня сидел Клинт Иствуд собственной персоной. Тот самый.
   — Ты не имеешь права меня преследовать, — заявил я.
   — Не имею, — согласился страж порядка.
   — Зачем же тогда явился?
   — Просто поговорить. А что, нельзя?
   — Со мной?
   — Почему бы и нет? После того как ты оставил меня с носом, я навел о тебе кое-какие справки. Знаешь ведь, у стражей старых снов...
   Он замолчал, очевидно, подыскивая подходящее определение.
   — Есть кое-какие связи, — подсказал я.
   — Вот именно, — согласился он. — Кое-какие связи. И мне о тебе выдали некие сведения. Достаточно исчерпывающие. Примерно это я и предполагал. Оставалось только перемолвиться с касиком, что я и сделал. Он поручил мне сделать тебе некое предложение.
   — Если это ловушка... — промолвил я, — не советую со мной хитрить. Ни за какие коврижки я в ваш сон не вернусь.
   — Ни за какие?
   — Нет.
   — А если это будет не богатство? — ухмыльнулся страж порядка. — Если предложенное мной нельзя измерить в реальтах, но для тебя оно ценнее всех сокровищ мира снов?
   Я осторожно положил камень-светлячок на скамейку и искоса взглянул на своего собеседника.
   Надежда. Я знал, я буквально кожей чувствовал, что он имеет в виду, но все еще отказывался в это верить, точнее, не позволяя себе это делать.
   Да нет же, так не бывает. А если и бывает, так это приманка, с помощью которой меня хотят заманить в уходящий сон. И как только я там окажусь... Знаю я этих стражей порядка... И кстати, прежде чем продолжать разговор, стоит принять кое-какие меры предосторожности.
   Я незаметно вытащил из кармана сторожевого паучка и выпустил его на свободу. Тот юркнул под скамейку и занялся там созданием охранной паутины.
   Клинт Иствуд, похоже, этого не заметил.
   Ну вот и прекрасно. Можно продолжать разговор.
   Я спросил:
   — Какое предложение?
   — Выгодное, конечно, — послышалось в ответ.
   Ну да. А как еще он должен был ответить на мой вопрос? Только так. А что я должен сказать в ответ? К примеру, вот так:
   — Само собой, выгодное. Кому именно?
   — Да тебе, тебе. Послушай, я понимаю, ты сейчас мне не доверяешь. И правильно делаешь, конечно. Вот только в данном случае никакого обмана не будет. Могу поручиться.
   — А за тебя кто поручится? — спросил я. Клинт Иствуд пожал плечами.
   — Некому. И вообще теперь все зависит только от тебя. Если ты мне не веришь, то все остальное совершенно бесполезно. И разговоры, и предложение касика, и плата, обещанная в том случае, если мы столкуемся.
   Я развел руками.
   — Ничего не попишешь. Не столкуемся.
   — А сказать тебе, что обещано, в случае если ты согласишься и сумеешь выполнить задание касика нашего сна?
   — Не птица же лоцман? — спросил я.
   — Она самая, — сообщил страж порядка. — Новенькая, готовая навек привязаться к тому, кто станет ее хозяином, птица-лоцман. Кажется, ты хотел вернуться в свой родной мир, который никак не можешь найти?
   Верно?
   — Возможно, — сказал я сквозь зубы. — Вот только это мое дело.
   — Конечно, конечно... И я никоим образом не желаю вмешиваться в твои дела. Но разве птица-лоцман тебе не нужна? Если мы столкуемся, то ты ее получишь. Не даром. У нас есть для тебя задание и достаточно трудное, но, выполнив его, ты получишь средство для возвращения в свой мир. Как, согласен?
   Я хмыкнул.
   Складно излагает. Очень складно. Впрочем, сыр в мышеловке всегда выглядит весьма и весьма соблазнительно. А иначе какая мышка в нее полезет?
   — Значит, не согласен? — спросил страж порядка.
   — Нет, — ответил я. — Не согласен. Поищите себе кого-нибудь другого.
   — Категорически?
   — Вот именно.
   — Жаль, очень жаль.
   — Ничем не могу помочь, — насмешливо сказал я. -. Выпутывайтесь сами.
   Клинт Иствуд огорченно развел руками.
   — Это твой выбор.
   Мы немного помолчали.
   Неподалеку от беседки послышался злобный рык какого-то постраха, а то, возможно, даже и самого настоящего ужаста, вслед за которым сразу же раздался испуганный вопль. Так кричать мог только посетитель.
   — Будешь? — спросил я и указал на стаканчик.
   — А почему бы и нет? — пожал плечами Клинт Иствуд. — Давай наливай. Почему бы не выпить за упущенную тобой великолепную возможность вернуться...
   — Прекрати, — прервал его я. — Надо уметь проигрывать. Что бы ты ни сказал, все равно я с тобой в твой сон не пойду. Понимаешь?
   — Конечно, не пойдешь. И говорю я лишь для проформы. Жаль все-таки... Ладно, наливай, что ли?
   Он взял стаканчик, из которого до этого пил пост-рах, и протянул его мне.
   Ну да, какой обладающий солидным жизненным опытом страж порядка откажется от дармовой выпивки? Я таких еще не встречал. Специфика профессии.
   Щедро плеснув ему, я не забыл и о своей посудине.
   — За знакомство? — спросил Клинт Иствуд.
   — А за что же еще? Мы выпили.
   Водка и в самом деле была не лучшего качества. Закуска действительно оказалась колбасой, вареной, образца доперестроечных времен. Впрочем, сейчас это не имело большого значения.
   — Значит, думаешь найти дорогу в свой мир самостоятельно, — уточнил страж порядка.
   — Да, — сказал я. — Самостоятельно.
   — И прямые дороги не для тебя?
   — Прямая дорога, как правило, ведет в трясину. Особенно если кто-то посторонний настойчиво пытается тебя уговорить по ней пройти.
   — И ты, значит, прямых дорог не любишь? Прежде чем ответить, я взял паузу и прислушался к тому, как по моим жилам бежит жидкое тепло, к тому, что водица, принесшая утешение немалому количеству людей и в конце концов всех их сгубившая, делает с моим телом.
   А еще я услышал, как мимо беседки пробежал какой-то обитатель этого сна. Он вопил:
   — Посетитель кидается голландским сыром. Высшего качества! Все сюда!
   И другой голос, чуть подальше:
   — Что ты кричишь? Сейчас все как сбегутся...
   — Да его много! Хватит на всех и еще останется.
   — Правда? Где это, где?
   — За мной. Покажу.
   Ну вот, у кого-то на улице праздник. Сейчас все обитатели этого сна запасутся сыром. Его можно будет съесть, его можно будет отложить, и поскольку он произведен посетителем, излишки можно даже продать в соседние сны. За хорошую цену.
   — Скажем так, — сообщил я. — Я не доверяю прямым дорогам. Имею для этого основания.
   Страж порядка кивнул.
   — Твое право. И плюс к этому ты мне не веришь. -Ас чего бы это я должен был тебе верить? И вообще, почему ты должен мне говорить правду?
   — Ты нам подходишь. У нас есть для тебя задание.
   — Что во мне такого уж необычного? — спросил я снова наполняя стаканчики.
   — Есть, — уклончиво сообщил Клинт Иствуд, — некое свойство, отличающее тебя от многих и многих других обитателей снов.
   — Надеюсь, не ум и душевная красота?
   — Нет, — улыбнулся мой собеседник. — Не это.
   — А что?
   Вместо ответа он вытащил из кармана птичье перо и протянул его мне,
   — Вот, посмотри. Думаю, ты сумеешь определить, кому оно принадлежит.
   Он мог его мне не давать. Достаточно было одного взгляда, даже если оно находилось в чужих руках, даже при свете камня-светлячка. Тонкую, радужную ауру, возникающую вокруг каждого пера птицы-лоцмана после того, как оно расстанется со своей хозяйкой, подделать было невозможно. Но Клинт Иствуд все же дал его мне в руки, и я знал, для чего он это делает.
   Один из торговых приемчиков. Покупатель должен ощутить товар, поверить в его реальное существование, на несколько секунд почувствовать иллюзию обладания им. Тут главное — не передержать, не дать клиенту насытиться этим ощущением.
   — Нуда, — сказал я. — Это оно, перо птицы-лоцмана. Что дальше?
   Оно было совсем невесомым. И очень мягким.
   — Теперь ты веришь, что у нас есть для тебя птица-лоцман? — спросил страж порядка.
   — Теперь я верю, что у тебя есть перо птицы-лоцмана, — отчеканил я. — Не более.
   — Ого?
   — А что ты ожидал? — спросил я, протягивая ему стаканчик. — Что я зажмурю глаза и пойду с тобой, словно барашек на веревочке, на заклание?
   — Значит, не веришь даже теперь? — спросил он.
   — Нет. И кажется, я просил тебя не делать попыток заманить меня в свой сон. Я в него не вернусь ни при каких условиях. Дошло?
   Клинт Иствуд принял у меня стаканчик и сказал:
   — Хорошо, более действительно не буду. Твое здоровье?
   Мы выпили, и пошел самый обычный разговор двух кое-что знающих о жизни и слегка подпивших мужиков, испытывающих друг к другу некоторое уважение.
   Достаточно быстро я наполнил стаканчики в третий раз.
   — Следующая бутылка за мной, — сообщил страж порядка.
   Меня уже понемногу вело, и я сказал:
   — А за кем же еще? За тобой. И не вздумай увиливать...
 

4

   Я приоткрыл глаза и, углядев камень-светлячок, облегченно вздохнул.
   Все еще беседка. Причем так и должно быть. С чего это мне приблазнилось, будто я могу проснуться в другом месте? Поскольку мы напились в хлам с Клинтом Иствудом? А дальше... Нуда, конечно, ему могло прийти в голову просто взвалить меня на плечо и внаглую Утащить в свой сон. Прямое нарушение закона? Оно самое. Только впервые разве стражам порядка, для того чтобы достать кого-нибудь, нарушать порядок?
   Правда, есть еще и сторожевой паучок. И уж он, вздумай кто-то что-то сделать со мной без моего согласия, должен был поднять такой тарарам...
   Я перевернулся на живот и сунул ладонь под скамью, на которой лежал. Долго ждать не пришлось. Не прошло и нескольких секунд, как по моей ладони засеменили тоненькие, остренькие ножки. Осторожно вытащив руку из-под скамейки, я внимательно оглядел сидевшего на ней сторожевого паучка.
   Все нормально. Никто его за то время, пока я спал, не потревожил. И значит, можно о своих страхах забыть. Можно вспомнить о более насущных делах. Например, о том, что у меня здорово болит голова. Я поморщился.
   Болит — даже не то слово. Каждое резкое движение отдавалось у меня в голове вспышкой боли. Словно бы кто-то, проковыряв в ней дырку, вздумал зажигать внутри спичку за спичкой.
   А ведь мне сегодня надо убраться из этого сна. Пора возобновить поиски «голубиной книги». Она там, она ждет меня... И если я сейчас полечусь от похмелья... то вполне могу взяться за работу.
   — Тяжело?
   Я быстро сунул сторожевого паучка обратно под лавку и повернулся к сказавшему это.
   Ну да, он самый, Клинт Иствуд. Страж порядка из уходящего сна и неплохой собутыльник. Что ему еще от меня нужно? Неужели будет опять уговаривать вернуться в его сон? Не пойдет. Не покупаюсь я на такие штуки, просто не покупаюсь.
   — Тяжело тебе? — спросил страж порядка.
   — Еще бы, — сказал я.
   — Полечиться хочешь?
   — Еще бы, — буркнул я.
   — Сейчас сделаю. Готовься. Сейчас тебе полегчает.
   — А ты?
   — Я уже полечился. Не думаешь же ты, будто я из железа и подобное возлияние останется для меня без последствий?
   — А как? — спросил я.
   Сил на то, чтобы разговаривать более чем одним предложением, у меня сейчас не было.
   — Как я лечился? Сейчас, сейчас... Вот это надо выпить.
   Клинт Иствуд поставил на столик передо мной высокий бокал с жидкостью, в полутьме беседки казавшейся черной, словно деготь. Интересно, какого цвета она будет на свету?
   У меня в голове вспыхнула еще одна спичка, и я
   поморщился.
   Вот именно, нечего тянуть время. Хочешь исцелиться? Ну так пей. А если это обман? Господи, да к чему такая подозрительность? Да будь у стража порядка желание мне навредить...
   Я выпил.
   И мне сразу стало значительно легче. Нет, даже не так... Мне стало гораздо легче, и злобный демон похмелья отступил, оставил меня в покое, дал возможность о нем забыть.
   Вот так напиток!
   — Что это? — спросил я.
   — Состав является большим секретом и разглашению не подлежит, — сообщил мне Клинт Иствуд. — Конечно же...
   — А почему? Что плохого, если кто-то еще узнает секрет этого весьма полезного напитка? Ну а если вы не желаете его разглашать, то кто мешает вам поставить его изготовление на промышленную основу? Он будет пользоваться спросом, и вы на нем прекрасно заработаете.
   — Ты прямо как дядя Скрудж, — фыркнул страж порядка. — А мы...
   — А вам деньги не нужны?
   — Честно говоря — нужны, — вздохнул он. — Вот только ингредиенты этого напитка достаточно редки. Нет, на промышленную основу, как ты выражаешься, его производство поставить не удастся.
   Я встревожился.
   — Редки.. Значит, мне этот бокал напитка будет что-то стоить?
   — Нет, нет, — поспешно замахал руками Клинт Иствуд. — Все за счет фирмы. Все-таки мы сидели вместе. Не так ли?
   — Так, — сказал я. — И за это тебе большое, искреннее спасибо. А теперь... сам понимаешь... мне пора заниматься делами. Спасибо за компанию...
   — Понимаю, — сказал страж порядка. — Все понимаю.
   — Прекрасно, — промолвил я. — Значит...
   — Тут такое дело...
   Сказав это, Клинт Иствуд смущенно замолчал.
   И вот это мне уже совсем не понравилось. Страж порядка и смущение? Очень странное сочетание и не к добру, совсем не к добру.
   — В чем дело? — спросил я.
   — Я хотел уточнить насчет твоего ухода и твоих дел. Боюсь, не получится это. Боюсь, я тебе этого не разрешу.
   — Что ты имеешь в виду?
   Вместо ответа мой собеседник взялся за полутьму беседки, так словно это была толстая, плотная материя, и резким рывком сделал в ней прореху. Еще один рывок — и полутьма разошлась в стороны, словно театральный занавес. Вот только сцены за ней не было.
   Я вполголоса выругался.
   Такое возможно только в мире снов, и более нигде. А я, несмотря на то, что живу здесь давно, все еще не сумел до конца привыкнуть к фокусам этого мира, да, наверное, никогда и не смогу.
   Похоже, шуточки кончились. Игра пошла всерьез, по-крупному.
   Страж порядка между тем продолжал раздвигать темноту, открывая мне стену из красного камня. Крупные, размером с кулак, улитки соседствовали на ней с пятнами отвратительной плесени и вмурованными ржавыми цепями. И окон нет. А дверь одна, большая, окованная железом, с маленьким глазком, забранным решеткой.
   Точно — тюрьма, классическая тюрьма, какой и положено быть в старом сне.
   — Дошло? — спросил страж порядка.
   — Еще бы, — мрачно ответил я.
   — Никогда не связывайся со стражами порядка старых снов, — назидательно сказал Клинт Иствуд. — Они на многое способны. У них было время многому научиться. И они...
   Вот только еще нравоучения мне выслушивать не хватало.
   — Я понял, — сказал я. — Ты решил достать меня любым способом. И достал. Поздравляю.
   Страж порядка самодовольно ухмыльнулся.
   — Если я берусь за дело...
   — Прекрасно, — снова перебил его я. — Если ты берешься за дело... Что, трудно было?
   — А ты как думаешь?
   — Думаю, трудно. Думаю, тебе пришлось вырезать кусок чужого сна и перенести его целиком в темницу, д иначе это не осталось бы незамеченным моим паучком, Не так ли?
   — Так.
   — И наверняка это обошлось твоему сну баснословно дорого?
   — Ну, как тебе сказать...
   — Как есть. Дорого?
   — Возможно, ты угадал.
   — Значит — дорого.
   Клинт Иствуд пожал плечами.
   — А это для тебя имеет какое-то значение? Главное, ты попал в тюрьму. Я тебя сцапал.
   — Имеет. Немаловажное, — сухо сказал я. — И вообще, перестань увиливать. Отвечай на вопросы без задержки.
   — Ну, ты наглец, — промолвил страж порядка. — Редкий наглец. А если я не стану отвечать на твои вопросы?
   — Будешь. Хочешь сказать, что провернул все это дело лишь из любви к искусству, лишь для того, чтобы доказать свою приверженность закону? Я в это не верю. Даже новые и активно посещаемые сны трижды подумают, прежде чем позволить себе такое расточительство, как покупка кусочка другого сна. А уходящий...
   — И значит, — подсказал страж порядка. — Значит...
   — Получается, ты мог это сделать лишь с одной целью. Выходит, ты не блефовал, когда говорил мне о задании. Я угадал?
   — Возможно. Я поморщился.
   Ну что это в самом деле за детские игры? За кого он меня принимает?
   — Хорошо, — промолвил страж порядка. — Ты все рассчитал верно. Мы могли доставить тебя в наш сон только таким образом. И потратились, весьма... Надеюсь, ты это оценишь и будешь посговорчивее.
   — Насчет потратились, — промолвил я. — Думаю, тут уместно другое слово. Разорились. Нет? Не возражаешь?
   Клинт Иствуд пожал плечами.
   — Возможно, ты и прав. Я не приглядываю за нашей казной.
   — Разорились, разорились, — напирал я. — И это значит, что я вдруг с каких-то фиников стал для вас очень ценен. Я правильно угадал?
   — Возможно.
   — А раз так, раз я представляю для вас такую ценность, то, может быть, стоит проявить в отношении меня элементарную вежливость? Я бы, например, сейчас не отказался от чашечки кофе. Это здорово улучшит мое самочувствие.
   — Самочувствие, говоришь? А улучшит его новость, что, если мы не столкуемся, тебе придется не только понести наказание за совершенное в нашем сне преступление, но и отработать потраченные на твою поимку деньги?
   Я понюхал воздух.
   Да, на запахах они экономили, это точно. А ведь в тюремных запахах — половина очарования мест лишения свободы. Привыкается к ним в один момент, но Даже после того, как ты перестаешь их замечать, они все равно продолжают делать свою работу, продолжают тебе напоминать, что ты находишься не у тещи на блинах.
   — А птица-лоцман вранье? — спросил я.
   — Нет, — мрачно сказал страж порядка. — Чистейшая правда. Она есть и, если ты столкуешься с касиком, станет твоей.
   Я удивился:
   — Тогда в чем дело? Мы столкуемся. Как ты помнишь, я отказывался поговорить о предложении вашего касика лишь потому, что не верил в существование птички. Если она и в самом деле может стать моей, то я готов... — тут мое благоразумие, вовремя проснувшись, предостерегающе погрозило мне пальцем, и я осекся, — хм... обсудить ваше предложение прямо сейчас. И если оно мне покажется стоящим...
   — Вот этого я и добивался, — мрачно улыбнулся страж порядка. — Кажется, теперь ты готов ко встрече с касиком. Мы идем к нему.
   — Кофе, — напомнил я. — Сначала я должен выпить кофе. Иначе не сделаю ни шагу.
   — Кофе! — гаркнул Клинт Иствуд.
   Дверь камеры распахнулась, и появился пожилой; служка с подносом в руках. На нем был фартук и тростниковые сандалии. Узор, украшавший фартук, был, возможно, некогда красив, а теперь время и недостаток внимания к нему со стороны посетителей сделали свое дело, оставив от него лишь контур. Судя по всему, рисунок этот изображал, как некто собакоголовый пытался утащить у существа с телом коровы и змеиной шеей некий округлый предмет.