— Он здесь?
   —Нет.
   — Вы уверены?
   — Совершенно уверена.
   — Но он придет?
   — Обещал прийти.
   — А-а. Но когда же он придет?
   — Право, не знаю.
   — Действительно не знаете?
   — Не знаю.
   — А-а. Тогда ладно. Что ж… О, вон где моя дочь! Рада была видеть вас, Франческа.
   Франческа закатила глаза — преувеличенный жест, к которому она прибегала лишь в исключительных обстоятельствах, — глядя вслед миссис Федерингтон, одной из самых отъявленных сплетниц большого света, быстро ковылявшей к своей дочери Фелисити, которая дружелюбно болтала с неким интересным, хотя и нетитулованным, молодым человеком в другом конце бального зала.
   Разговор показался бы ей презанятным, если б он не повторялся в седьмой — нет, восьмой, как же забыть про собственную мать! — раз. Точно такой, буквально слово в слово, если не считать того, что не все ее собеседницы были знакомы с ней достаточно близко для того, чтобы обращаться к ней по имени.
   Едва Виолетта Бриджертон оповестила свет, что неуловимый граф Килмартин намеревается вновь явиться в свете на балу в честь ее дня рождения, как началось. Да, думала Франческа, надо привыкать к допросам. Теперь всякий, имеющий в семье хоть одну незамужнюю родственницу, будет считать себя вправе изводить ее.
   Майкл уже считался самым завидным женихом сезона, а ведь он даже еще не появлялся в свете.
   — Леди Килмартин!
   Она подняла глаза. Старая леди Данбери шла к ней. Вряд ли когда-нибудь более эксцентричная и несдержанная на язык особа удостаивала своим присутствием бальные залы Лондона, но Франческе старуха скорее нравилась, так что она улыбнулась ей, мельком отметив, что гости слева и справа от нее поспешили удалиться в неизвестном направлении.
   — Леди Данбери! — заговорила Франческа. — Как приятно видеть вас! Весело ли вам на балу?
   Леди Данбери неожиданно стукнула своей клюкой об пол.
   — Мне стало бы куда веселее, если б кто-нибудь сказал мне наконец, сколько же твоей матери исполнилось лет!
   — Я ни за что не осмелюсь назвать мамин возраст!
   — Пф-ф! Что за глупости! Уж верно, она помоложе меня.
   — А сколько лет вам? — осведомилась коварная Франческа сладким голосом.
   Морщинистое лицо леди Данбери расплылось в улыбке.
   — Хе-хе-хе! Ловко! Нет, этого я тебе не скажу, и не надейся.
   — Тогда вы должны понять, что преданность матери и меня обязывает к молчанию.
   — Пф! — фыркнула леди Данбери в ответ и опять застучала клюкой об пол. — Но какой смысл отмечать день рождения, если никому не известно, что именно мы празднуем?
   — Может, это просто праздник жизнелюбия и долголетия?
   Леди Данбери только хмыкнула и неожиданно спросила:
   — И где же этот твой новый граф? До чего же прямолинейная старуха!
   — Он не мой граф, — заметила Франческа.
   — Ну уж скорее твой, чем чей-нибудь еще.
   И это, возможно, было правдой, хотя Франческа вовсе не собиралась укреплять в этом мнении леди Данбери, так что она просто сказала:
   — Полагаю, его" сиятельство стал бы сильно возражать против такого определения, так как считает себя принадлежащим единственно самому себе.
   — «Его сиятельство», значит? Не слишком ли это официально? Мне казалось, что вы были очень дружны.
   — Мы и сейчас друзья, — сказала Франческа. Но быть друзьями — это одно, а демонстрировать фамильярность, говоря о нем как о Майкле на людях, — другое. Совсем ни к чему давать пищу для пересудов. Тем более если она хочет сохранить собственную репутацию в первозданном виде, ведь ей и самой надо будет подыскивать себе мужа. — Он был братом и самым близким другом моего мужа, — подчеркнула она.
   Похоже, такое определение ее взаимоотношений с Майклом разочаровало старуху, она поджала губы и, оглядев толпу, пробормотала:
   — Это унылое сборище необходимо как-то оживить, — и снова стукнула клюкой.
   — Было бы мило, если б вы не стали говорить об этом моей матери, — кротко заметила Франческа. Виолетта потратила не одну неделю на организацию торжества, и, сказать по правде, добилась своего. Освещение было мягким и романтичным, музыка восхитительной и даже еда недурной — что редкость для лондонских балов. Франческа сама уже с удовольствием съела пару эклеров и давно уже размышляла, как бы ей снова подобраться к буфету, не показавшись притом совершеннейшей обжорой.
   Но ее все время перехватывали любознательные матроны.
   — Твоя мать тут ни при чем. Она не виновата, что в последнее время общество наше страдает от переизбытка тупиц. Совсем напротив, сама-то она родила восьмерых, и среди ее отпрысков ни одного кретина. — Старуха многозначительно посмотрела на Франческу. — Это, между прочим, комплимент, милочка.
   — Весьма тронута.
   Рот леди Данбери превратился в совсем уж тонкую линию, что выглядело угрожающе.
   — Придется мне что-нибудь предпринять, — пробормотала старуха.
   — В связи с чем?
   — В связи с этим сборищем.
   У Франчески от ужаса похолодело в животе. Хотя, насколько ей было известно, леди Данбери ни разу еще не испортила по-настоящему никому праздник, но все же старуха была достаточно умна для того, чтобы нанести изрядный урон, если ей вздумается всерьез взяться за дело.
   — И что конкретно вы собираетесь сделать? — спросила Франческа, стараясь не показать, в какой она панике.
   — Что ты смотришь на меня так, будто я собралась убить твою кошку?
   — У меня нет кошки.
   — Зато у меня есть кот, и смею уверить тебя, я разъярилась бы не хуже всех фурий ада, если б кто-нибудь посмел его хоть пальцем тронуть.
   — Леди Данбери, о чем вы?
   — Ах, да я и сама не знаю, — отмахнулась старуха раздраженно. — Если б знала, то уже бы сделала, будь покойна. Ноя не стану устраивать скандал на балу у твоей матери. — Она вздернула подбородок и одарила Франческу надменным взглядом. — Уж не думаешь ли ты, что я желаю ей зла?
   Увы, это заявление не слишком успокоило Франческу.
   — Конечно, нет. Но все же, умоляю вас, будьте осторожнее.
   — Франческа Стерлинг, — сказала леди Данбери с коварной улыбкой, — с каких это пор ты тревожишься о моем благополучии?
   — О вас я не тревожусь ни капельки, — дерзко ответила Франческа. — Но вот что до окружающих, за них я просто дрожу от страха.
   Леди Данбери засмеялась сухим смешком.
   — Хорошо сказано, леди Килмартин. Полагаю, ты заслужила небольшую передышку. Можешь отдохнуть от меня, — пояснила она, дабы не возникло недоразумений.
   — Это вы для меня передышка, — проговорила Франческа, но леди Данбери, очевидно, не услышала ее, так как, оглядывая толпу, заявила без обиняков:
   — Пожалуй, пора мне пойти и приняться за твоего братца.
   — Которого? — осведомилась Франческа, хотя все ее братцы заслуживали, чтоб их слегка помучили.
   — Вон того. — Старуха ткнула пальцем в Коли на. — Ведь он только-только вернулся из Греции?
   — С Кипра, строго говоря.
   — Ну, Греция там, Кипр — для меня это все одно и то же.
   — Но не для них.
   — Для кого? Для греков, что ли?
   — Или для киприотов.
   — Ну, если грекам или киприотам вздумается сегодня пожаловать сюда, то пусть подойдут и объяснят мне, в чем разница. А пока я буду жить как жила, погрязнув в невежестве. — И с этими словами леди Данбери, еще раз стукнув клюкой об пол на прощанье, направилась к Колину, громко крича: — Мистер Бриджертон! Мистер Бриджертон!
   Франческа с удовольствием наблюдала за тем, как брат ее тщетно пытался притвориться, будто не слышит громовых окликов старухи. С одной стороны, она была довольна, что леди Данбери собралась подвергнуть истязаниям именно Колина — он, как никто, заслуживал этого, с другой — сразу же стало ясно, какой надежной защитой была ей старуха от множества мамаш, озабоченных тем, как бы пристроить дочек, и видевших во Франческе единственное связующее звено с Майклом.
   Боже правый, вот уже три устремились прямо к ней!
   Пора было спасаться бегством. Франческа быстро повернулась и поспешила к своей сестре Элоизе, которую увидела издалека благодаря ее ярко-зеленому платью. По правде говоря, она гораздо охотнее обошла бы Элоизу стороной и направилась бы прямо к выходу, но если она всерьез вознамерилась устроить свой собственный брак, то надо было начать вращаться в обществе, чтобы дать понять, что она снова появилась на ярмарке невест.
   Хотя вряд ли она заинтересует кого-нибудь сама по себе, пока Майкл наконец не явит свой лик. Если бы Франческа сейчас объявила во всеуслышание, что собирается переехать в Африку и перенять там обычаи людоедов, ее спросили бы только об одном: «А что, новый граф поедет вместе с вами?»
   — Добрый вечер! — сказала Франческа, присоединяясь к маленькой группке возле сестры. Это все были члены семьи — Элоиза по-дружески болтала с двумя своими невестками, Кейт и Софи.
   — А, привет, — отозвалась Элоиза. — А где…
   — Только ты теперь не начинай.
   — Что случилось? — встревоженно спросила Софи.
   — Если еще хоть кто-нибудь начнет расспрашивать меня о Майкле, я… у меня голова лопнет!
   — Это довольно сильно изменит общее настроение сегодняшнего вечера, — заметила Кейт.
   — Не говоря уж об объеме работ, которые лягут на плечи прислуги, обязанной прибирать после, — добавила Софи.
   С уст Франчески сорвалось самое настоящее рычание.
   — Так где же он? — спросила Элоиза. — И не смотри на меня так…
   — …словно я собираюсь убить твою кошку?
   — У меня нет кошки. О чем ты, черт возьми? Франческа только вздохнула:
   — Сама не знаю. Он говорил, что придет.
   — Если у него есть голова на плечах, то он скорее всего прячется в прихожей, — сказала Софи.
   — Боже! А ведь ты, наверное, права.
   Майкл вполне способен, подумала Франческа, вообще не зайти в бальную залу, а сразу пройти в курительный салон и укрыться там. То есть, другими словами, оказаться недосягаемым для всех особ женского пола.
   — Еще довольно рано, — обнадеживающе заметила Кейт.
   — Мне так не кажется, — проворчала Франческа. — Господи, скорее бы уж он пришел и прекратились бы бесконечные вопросы!
   Тут Элоиза, эта чертовка-предательница, самым бесстыдным образом рассмеялась.
   — О моя бедная простодушная Франческа! Как ты заблуждаешься! — сказала она. — С появлением Майкла вопросы не прекратятся, их будет еще больше. Просто тебя станут спрашивать не «Где он?», а «А вот скажите-ка еще…».
   — Боюсь, она права, — сказала Кейт.
   — О Боже! — простонала Франческа и оглянулась, нет ли где поблизости стены, к которой можно было бы прислониться.
   — Мне показалось, или ты начала поминать имя Господа нашего всуе? — спросила Софи и даже заморгала от изумления.
   Франческа вздохнула:
   — Последнее время я, кажется, приобрела такую привычку.
   Софи ласково посмотрела на нее и вдруг воскликнула:
   — Да ты сегодня в синем!
   Франческа окинула взглядом свое новое бальное платье. Вообще-то она была очень довольна своим нарядом, вот только никто его не заметил, кроме Софи. Платье было ее излюбленного оттенка, не то чтобы чистый ярко-синий, но и не совсем цвет морской волны. Очень элегантное и простое, по вырезу украшенное мягко задрапированным шарфом голубого шелка. В этом платье она чувствовала себя настоящей принцессой, ну, может, не принцессой, но уже и не отверженной вдовой.
   — Так ты наконец сняла траур? — спросила Софи.
   — Ну, я уже несколько лет как не в трауре, — промямлила Франческа. Теперь, когда она наконец сбросила свои серые и лавандово-голубые облачения, ей стало казаться, что глупо было так долго цепляться за них.
   — Да все знают, что ты давно уже выходишь в свет, — сказала Софи, — но так как ты продолжала носить такие же платья, и… Впрочем, все это не важно. Я так рада видеть тебя в синем!
   — Следует ли это понимать в том смысле, что ты собираешься снова выйти замуж? — спросила Кейт. — Ведь действительно уже четыре года прошло.
   Франческа болезненно поморщилась. Вот с Кейт всегда так — что ни скажет, выходит не в бровь, а в глаз. Но какой смысл держать в тайне свои намерения, если целью ее было найти нового мужа? И потому она ответила просто:
   —Да.
   Мгновение все молчали. А затем, разумеется, заговорили все разом, засыпая Франческу поздравлениями, советами и прочими глупостями, которые Франческе было не совсем приятно выслушивать. Но говорились эти глупости с лучшими намерениями, так что она просто улыбалась, кивала и принимала наилучшие пожелания сестры и невесток.
   Тут Кейт возьми и скажи:
   — Придется нам, конечно, всем потрудиться. Надо раззвонить об этом как следует.
   Франческа в ужасе замерла.
   — Прости, я не поняла — что ты сказала?
   — Синее платье, — принялась за объяснения Кейт, — прекрасно сигнализирует о твоих намерениях, но неужели ты и в самом деле полагаешь, что мужчины Лондона настолько наблюдательны, чтобы понять этот сигнал? Конечно, они ничего не заметят. — Она сама ответила на свой вопрос прежде, чем кто-нибудь другой успел сделать это. — Да если я сейчас возьму и выкрашу волосы Софи в черный, думаешь, кто-нибудь это заметит?
   — Ну, Бенедикт-то заметит, — сказала Софи, как верная супруга.
   — Да, но ведь он твой муж, да к тому же еще и живописец. Он учился обращать внимание на детали. А большинство мужчин… — Кейт не договорила, явно раздраженная тем, какой оборот принял разговор. — Но ты понимаешь, что я имею в виду?
   — Конечно, — буркнула Франческа.
   — Суть в том, — продолжала Кейт, — что у большинства представителей рода человеческого волос больше, чем мозгов. Если ты хочешь, чтобы люди поняли, что ты снова на ярмарке невест, то следует заявить об этом недвусмысленно. Вернее, нам надо заявить об этом недвусмысленно ради тебя.
   Франческе представилась чудовищная картина: все ее родственницы и свойственницы заняты отловом неженатых мужчин, которые, бедняжки, кидаются врассыпную, едва завидя их.
   — Что конкретно вы собираетесь предпринять?
   — Боже мой, только не надо демонстрировать нам содержимое своего желудка!
   — Кейт! — укоризненно воскликнула Софи.
   — Ну, ты не станешь отрицать, что вид у нее сейчас был такой, словно ее вот-вот стошнит.
   Софи закатила глаза.
   — Верно, но не обязательно было комментировать это.
   — А мне понравился комментарий, — вставила Элоиза. Франческа пронзила сестру испепеляющим взглядом, так как испытывала непреодолимую потребность излить досаду на кого-нибудь, а с кровными родственниками все проще.
   — Ну ладно, отныне мы будем сама тактичность и сдержанность, — пообещала Кейт.
   — Уж ты нам поверь, — добавила Элоиза.
   — Что ж, во всяком случае, я никак не могу помешать вам, — сказала Франческа.
   Она заметила, что даже Софи ничего не возразила на это.
   — Ладно, пойду-ка съем еще один эклер.
   — По-моему, эклеров больше не осталось, — заметила Софи, поглядывая на нее с симпатией.
   У Франчески упало сердце.
   — А шоколадное печенье?
   — Тоже закончилось.
   — Так что осталось?
   — Миндальный пирог.
   — Это который на вкус как пыльная тряпка?
   Он самый, — подтвердила Элоиза. — Это единственное сладкое блюдо, которое мама не попробовала заранее. Я ее предупреждала, конечно, но меня никто никогда не слушает.
   Франческа чуть не заплакала. Смешно, конечно, но предвкушение любимых сладостей было единственным, что поддерживало ее в данный момент.
   — Ну, веселей, Фрэнни, — сказала Элоиза, которая, задрав подбородок, выглядывала что-то поверх толпы. — Я вижу Майкла.
   И верно, это был Майкл. Он стоял в начале зала и выглядел ужасно элегантно и греховно в своем черном бальном фраке. Вокруг него сгрудились женщины, что нисколько не удивило Франческу. Половина этих дам видела в нем жениха либо для себя, либо для дочери.
   А вторую половину составляли молодые замужние дамы, которым нужно было от него нечто совсем другое.
   — Я и забыла, насколько он хорош собой, — пробормотала Кейт.
   Франческа сердито глянула на нее.
   — Он очень загорелый, — добавила Софи.
   — Он же был в Индии, — сказала Франческа. — Как же было там не загореть!
   — Какая ты сегодня раздражительная, — заметила Элоиза. Франческа усилием воли заставила свое лицо превратиться в бесстрастную маску.
   — Я просто утомлена бесконечными расспросами о Майкле, вот и все. Не так уж приятно все время говорить только о нем.
   — Вы что же, рассорились с ним? — поинтересовалась Софи.
   — Нет, конечно же, нет, — откликнулась Франческа, запоздало сообразив, что ее реплики создали ложное впечатление. — Но я весь вечер говорила только о нем. И доведена до такой крайности, что готова рассуждать о погоде.
   — Гм…
   —Да!
   — Само собой.
   Франческа даже не заметила, кто именно произнес последнюю фразу, так как они все четверо не сводили глаз с Майкла, окруженного стайкой женщин.
   — А он и правда хорош собой, — вздохнула Софи. — Такие дивные черные волосы.
   — Софи! Как ты можешь?! — воскликнула Франческа.
   — Но он действительно красив, — защищалась Софи. — И потом, ты не возмущалась, когда Кейт говорила то же самое.
   — Вы же обе замужем, — пролепетала Франческа.
   — Следует ли это понимать так, что обязанность обсуждать его внешность ложится на меня как на старую деву? — осведомилась Элоиза.
   Франческа оглянулась на сестру, не желая верить своим ушам.
   — Майкл — совершенно неподходящий жених для тебя.
   — Это почему? — Вопрос задала Софи, но Франческа заметила, что Элоиза с большим вниманием ожидает ее ответа.
   — Потому что он ужасный повеса, — сказала она.
   — Интересно, — пробормотала Элоиза. — Когда с неделю назад то же самое сказала Гиацинта, ты была вне себя.
   Уж эта Элоиза! Всегда она все помнит!
   — Гиацинта сама не понимала, что говорит, — сказала Франческа. — Собственно, она всегда говорит, сама не зная что. Кроме того, речь шла о пунктуальности Майкла, а не о его достоинствах как жениха,
   — И что же делает его столь нежелательным женихом? — спросила Элоиза.
   Франческа серьезно посмотрела на старшую сестру. Если Элоиза и в самом деле думает, что ей стоит позаигрывать с Майклом, то она просто не в своем уме!
   — Так что? — не отступала Элоиза.
   — Он не способен оставаться верным одной женщине, — сказала Франческа, — а я очень сомневаюсь, что ты сумеешь смириться с его изменами.
   — Нет, — пробормотала Элоиза, — нет. Разве что он захочет смириться с тяжкими телесными повреждениями.
   Тут все четыре дамы примолкли и вновь принялись беззастенчиво разглядывать Майкла и окружавших его женщин. Майкл как раз склонился и шептал одной из этих особ что-то на ушко, отчего та заливалась румянцем и хихикала, прикрывая рот ладошкой.
   — Какой он, однако, вертопрах, — заметила Кейт.
   — Есть в нем что-то эдакое, — согласилась Софи. — Эти бедняжки перед ним совершенно беспомощны.
   Майкл улыбнулся своей соседке медленной, какой-то текучей улыбкой, и эта улыбка заставила даже представительниц семейства Бриджертон вздохнуть.
   — И что, нам больше нечем заняться, кроме как шпионить за Майклом? — спросила Франческа с отвращением.
   Кейт, Софи и Элоиза переглянулись и захлопали глазами.
   — Нечем.
   — Решительно нечем.
   — Думаю, и правда нечем, — подвела итог Кейт. — В данный момент по крайней мере.
   — Тебе бы следовало подойти к нему и поговорить, — сказала Элоиза, толкая Франческу локтем в бок.
   — Это еще почему?
   — Потому что он здесь.
   — Также, как и сотня других мужчин, — отозвалась Франческа, — за которых я пошла бы замуж.
   — Я лично вижу только трех, которые обещают быть послушными, — заметила Элоиза, — да и в них я не очень уверена.
   — Как бы то ни было, — заявила Франческа, не желавшая оставлять за сестрой последнее слово, — я здесь для того, чтобы подыскать себе мужа, и не понимаю, каким образом танцы с Майклом могут способствовать этой цели.
   — А я-то думала, что ты здесь для того, чтобы поздравить маму с днем рождения, — протянула Элоиза.
   Франческа только одарила сестру уничтожающим взглядом. В семье они с Элоизой были ближе всех друг другу по возрасту — были погодками. Разумеется, Франческа не задумываясь жизнь бы отдала за сестру, и ни одна другая женщина на свете не знала больше о ее личных тайнах, но как же часто ей хотелось придушить эту ехидную Элоизу!
   Вот и сейчас тоже. Особенно сейчас.
   — Элоиза права, — заметила Софи, обращаясь к Франческе. — Надо тебе пойти и поприветствовать Майкла. В конце концов, к этому обязывает простая вежливость. Он же так долго пробыл за границей!
   — Можно подумать, что мы с ним не жили под одной крышей последнее время, — заметила Франческа. — Уж что-что, а поздороваться после его приезда мы успели.
   — Да, но не на людях, — ответила Софи, — и не в доме твоей семьи. Если ты не подойдешь к нему и не поговоришь с ним, все завтра же начнут об этом болтать. Подумают, что вы в ссоре. Или хуже того, что ты не признаешь его как нового графа.
   — Конечно, я признаю его, — сказала Франческа. — А даже если б и не признавала, какое бы это имело значение? Порядок наследования никаких сомнений не вызывает.
   — Необходимо показать всем, как высоко ты его ценишь, — сказала Софи. А затем шутливо добавила: — Если, конечно, ты не ценишь его низко.
   — Ну что за глупости! — воскликнула Франческа и вздохнула. Софи была права. Софи всегда была права, когда речь шла о соблюдении приличий. Надо действительно пойти и поговорить с Майклом. Он заслужил, чтобы по возвращении его приветствовали в Лондоне, официально и публично, как бы ни смешно было ей сейчас идти приветствовать человека, за которым она ухаживала во время приступов малярии все последнее время. Ей просто не слишком было приятно пробиваться сквозь толпу его обожательниц.
   Прежде ей всегда казалось забавным, что у Майкла репутация сердцееда. Возможно, потому, что она была далека от всей этой светской суеты. Это была лишь маленькая семейная шутка, для них троих — для нее, Джона и Майкла. Майкл никогда не относился серьезно к своим женщинам, ну и она тоже считала это пустяками.
   А теперь она не могла смотреть на это сверху вниз, с высоты своего положения счастливой и благополучной замужней женщины. И Майкл теперь был уже не прежний Веселый Повеса, беспутный шалопай, чье положение в обществе зиждилось на остроумии и обаянии.
   Теперь он был графом, а она вдовой, и внезапно она почувствовала себя очень маленькой и беспомощной.
   Разумеется, его вины в том вовсе не было. Она прекрасно это понимала, как и то, что… одним словом, когда-нибудь он станет какой-то женщине кошмарным мужем. Но почему-то она никак не могла подавить вскипавший в душе гнев — не на него, а на всех этих окруживших его хихикающих особ.
   — Франческа? — окликнула ее Софи. — Хочешь, кто-нибудь из нас пойдет с тобой?
   — Что? Ах, нет, не надо. — Франческа чопорно выпрямилась, смущенная, что ее застали за тем, что она витает в облаках, и заявила твердо: — Я вполне способна заняться Майклом сама. — Она сделала два шага по направлению к нему, затем обернулась к Кейт, Софи и Элоизе и добавила: — После того, как займусь собой.
   И с этими словами повернула к дамской комнате. Если уж ей предстоит улыбаться и вести вежливые беседы в кругу этих жеманниц, осаждавших Майкла, то лучше делать это, не переминаясь с ноги на ногу от нетерпения.
   Но, удаляясь в направлении дамской комнаты, она расслышала, как Элоиза негромко проговорила:
   — Трусиха.
   Франческе потребовалось все ее самообладание для того, чтобы не обернуться и не отпустить в ответ какую-нибудь колкость.
   Самообладание, ну и еще мысль о том, что Элоиза, увы, права.
   Как же унизительно было сознавать, что она способна струсить! Да еще перед кем — перед Майклом!

Глава 11

   …получила письмо от Майкла. Три письма, собственно говоря. И до сих пор не ответила ему. Тебя бы это страшно огорчило, я знаю. Но я…
Из письма графини Кшшартин ее покойному мужу, написанного десять месяцев спустя после отъезда Майкла в Индию, впоследствии скомканного и со словами «Это какое-то безумие» брошенного в огонь.
 
   Майкл углядел Франческу в толпе, едва лишь вошел в бальный зал. Она стояла в дальнем конце зала со своей сестрой и невестками. На ней было синее платье, и волосы были уложены по-новому.
   И уход ее он также заметил сразу же, как и то, что вышла она в двери северо-западной стороны, то есть, надо думать, направилась в дамскую комнату, которая, как ему было отлично известно, располагалась в конце коридора.
   «Хуже всего, — подумал Майкл, — что точно так же я замечу и ее возвращение». Со стороны казалось, что он занят оживленной беседой с полудюжиной дам, каждая из которых пребывала в уверенности, что его внимание полностью поглощено их маленьким кружком.
   Это было как болезнь, как какое-то мучительное шестое чувство. Он не мог находиться в том же помещении, что Франческа, и не знать, где именно она в данный момент. Так было с их первой встречи, и единственное, что делало ситуацию сколько-нибудь переносимой, — это то, что сама Франческа об этом не подозревала.
   Вот что ему больше всего нравилось в Индии — так это что там не было Франчески. В Индии ему не приходилось постоянно знать, где она. Но мысль о ней все равно преследовала его. Время от времени ему случалось вдруг увидеть каштановые кудри, которые отливали в свете свечей точно так же, как у нее, или вдруг услышать женский смех, который на мгновение казался ее смехом. У него перехватывало дыхание, и он принимался искать ее, несмотря на то что прекрасно знал, что ее нет рядом.