Куин Джулия. Когда он был порочным

   Он направил стопы в свой клуб, где его не станут тревожить обожательницы. Целью его по-прежнему было, разумеется, изгнать лицо Франчески из памяти, и он очень надеялся, что алкоголь окажется эффективнее, чем восхитительные девицы из «Прелестного дома».
   — Килмартин!
   Майкл поднял глаза: Колин Бриджертон. Проклятие!
   — А, Бриджертон, — хмуро отозвался он. Черт, черт, черт! Уж кого ему не хотелось видеть сейчас, так это Колина Бриджертона. Призрак Наполеона, с рапирой, нацеленной ему в горло, и то был бы предпочтительнее.
   — Присаживайся, — сказал Колин, жестом указывая на кресло напротив.
   Отвертеться было невозможно; предположим, наврет он, что у него назначена встреча с приятелем, но это не предлог, чтобы отказаться от приглашения немного посидеть и выпить стаканчик в ожидании его предполагаемого «приятеля». Так что Майкл только скрипнул зубами и уселся, надеясь, что, может, у Колина назначена встреча с приятелем? Минуты эдак через три?
   Колин поднял свой стакан и принялся рассматривать его со странным усердием. Затем качнул стакан, так что янтарная жидкость внутри завертелась водоворотом, подождал чуть-чуть и сделал маленький глоток.
   — Насколько я понял, Франческа вернулась в Шотландию.
   Майкл хмыкнул и кивнул.
   — Довольно удивительно, тебе не кажется? В самом-то начале сезона.
   — Я никогда не утверждал, что понимаю.
   — Ну разумеется, разумеется, — сказал Колин негромко. — Ни один здравомыслящий мужчина не станет утверждать, что понимает женщин.
   Майкл ничего не сказал.
   — Все же прошло ведь совсем немного времени — неделя, полторы, — с тех пор как она приехала в Лондон?
   — Чуть больше, — резко ответил Майкл. Франческа прибыла в Лондон в тот же день, что и он сам.
   — Да, конечно. Кому же и знать, как не тебе?
   Майкл бросил на Колина острый взгляд. К чему он, черт возьми, клонит?
   — Ну что ж, — сказал Колин и небрежно дернул одним плечом. — Уверен, она скоро вернется. Найти мужа в Шотландии будет трудновато, а ведь именно эту цель она преследует в нынешнем сезоне, верно?
   Майкл коротко кивнул, разглядывая столик в другом конце салона. За столиком никто не сидел. Там царила пустота. Восхитительная, благословенная пустота.
   Он легко мог представить себе, как, счастливый, сидит за этим пустым столиком.
   — Мы что-то не очень разговорчивы сегодня, а? — сказал Колин, разрушая его (положим, совершенно безобидные) фантазии.
   — Угу, — отозвался Майкл, которому не слишком понравилось, что в голосе собеседника прозвучали снисходительные нотки. — Мы действительно неразговорчивы.
   Колин усмехнулся, допил оставшееся виски.
   — Я просто проверял тебя, — сказал он, откидываясь на спинку кресла.
   — То есть желал убедиться, не началось ли у меня раздвоение личности? — съязвил Майкл.
   — Нет, о нет! — отозвался Колин с подозрительно легкомысленной ухмылкой. — Что до раздвоения, тут все ясно. Я просто проверял, в каком ты настроении.
   Майкл выгнул бровь, и на лице его появилось неприступное, угрожающее выражение.
   — И ты нашел мое настроение?..
   — Примерно таким, как и обычно, — ответил Колин, нимало не смущаясь.
   Майкл хмуро взглянул на него, но тут официант принес им напитки.
   — За счастье, — сказал Колин, поднимая свой стакан. «Нет, пожалуй, я его все же придушу, — подумал Майкл. — Достаточно протянуть руки через стол, схватить за горло и сжимать, пока эти наглые зеленые глаза не вылезут из орбит».
   — Не желаешь выпить за счастье? — поинтересовался Колин.
   Майкл только невнятно хмыкнул и опустошил свой стакан одним глотком.
   — Что это ты пьешь? — светским тоном осведомился Колин. Перегнулся через стол и заглянул в стакан Майкла. — Верно, какой-нибудь отменно хороший сорт.
   Майкл подавил порыв треснуть своего в некотором смысле родственника теперь уже пустым стаканом по лбу.
   — Ладно, — сказал Колин. — Тогда я поднимаю тост за мое собственное счастье. — Он отхлебнул глоток, откинулся на спинку кресла, пригубил снова.
   Майкл бросил взгляд на каминные часы.
   — Ну разве не удачно, что мне сегодня совершенно некуда спешить? — задумчиво пробормотал Колин.
   Майкл поставил свой стакан, громко стукнув донышком о стол, и сказал сердито:
   — Какой во всем этом смысл?
   Мгновение казалось, что Колин, известный своим умением поддерживать разговор до бесконечности, на сей раз не найдется что сказать. Но когда Майкл уже готов был, отбросив всякую вежливость, подняться и уйти, он сказал:
   — Так ты уже решил, как поступишь? Майкл замер.
   — То есть?
   Колин улыбнулся так снисходительно, что Майклу снова захотелось его ударить.
   — С Франческой. Как ты поступишь с Франческой, — пояснил он.
   — По-моему, тебе известно, что она уехала, — осторожно заметил Майкл.
   Колин пожал плечами:
   — Шотландия не так уж далеко.
   — Достаточно далеко, — буркнул Майкл. Достаточно далеко, чтобы всякому стало ясно, что она не хочет иметь ничего общего с ним, Майклом.
   — Она там будет совсем одна, — со вздохом сообщил Колин.
   Майкл прищурил глаза и посмотрел на своего в некотором смысле родственника. Очень пристально.
   — Все равно мне кажется, что тебе следовало бы… — Колин оборвал себя на полуслове, намеренно, как подумалось Майклу. — Впрочем, тебе уже известно мое мнение по этому вопросу, — закончил он и отхлебнул из стакана.
   И Майкл отбросил всякие заботы о вежливости.
   — Ничего ты, Бриджертон, не понимаешь, черт бы тебя взял! — огрызнулся он.
   Колин поднял брови, услышав столь откровенную грубость, а затем сказал:
   — Занятно. Вот слово в слово то же самое я слышу каждый день. Преимущественно от своих сестер.
   Майклу была знакома такая тактика. Колин ловко перевел разговор на другую тему. Майкл и сам не раз проделывал такой маневр, и с большой легкостью. Возможно, имен но поэтому рука его под столом сама собой сжалась в кулак. Ничто не раздражало его так сильно, как собственные уловки, применяемые против него же.
   Но — Боже всемогущий! — лицо Колина было так близко!
   — Еще виски? — спросил Колин, разрушив мечты Майкла о том, как бы подбить ему глаз.
   Майклу напиться до потери сознания было бы сейчас в самый раз, вот только он отнюдь не собирался делать это в обществе Колина Бриджертона, а потому он только коротко сказал:
   — Нет, — и отодвинул свое кресло от стола, намереваясь вставать.
   — Но ты ведь ясно сознаешь, Килмартин, — сказал Колин тоном настолько мягким, что мороз пробирал по коже, — что не существует никаких причин, могущих помешать вашему браку. Вообще никаких. За исключением, разумеется, тех, — добавил он, как бы по зрелом размышлении, — которые ты изобретаешь для себя сам.
   Майкл почувствовал, как в груди его что-то рвется. Его сердце, надо думать; впрочем, он в последнее время так привык к этому ощущению, что удивительно, как еще был способен замечать его.
   А Колин, хоть бы у него язык отсекло, и не думал замолкать! Напротив, продолжал с задумчивым видом:
   — Если ты не хочешь жениться на ней, что ж, вольному воля. Но…
   — Она может ответить отказом, — услышал Майкл свой собственный голос. Голос прозвучал хрипло, грубо, придушенно и показался совершенно незнакомым.
   Боже правый! Если б он вспрыгнул на стол и торжественно объявил о своей любви к Франческе, это бы не так явно свидетельствовало о его чувствах!
   Голова Колина чуть склонилась вбок в знак того, что он прекрасно понял скрытый смысл слов Майкла.
   — Может, — согласился он. — И вполне вероятно, что действительно откажет. Женщины очень часто отвечают отказом, когда делаешь им предложение в первый раз.
   — И сколько раз, позволь спросить, ты делал предложение?
   Колин неспешно улыбнулся:
   — Всего один, откровенно говоря. Как раз сегодня днем и сделал.
   Если что-то и могло заставить Майкла забыть о буре чувств, бушевавшей в его собственной груди, так это заявление Колина.
   — Прости, как ты сказал? — Майкл не верил своим ушам. И неудивительно. Это же говорил Колин Бриджертон, старший из всех неженатых братьев Бриджертон, который фактически стал профессионалом в высоком искусстве ускользания от брачных уз.
   — Правда, правда, — кротко подтвердил Колин. — Решил, что пора. Правда, должен добавить — так как наш разговор требует честности, — что она не заставила меня просить дважды. Впрочем, может, тебя успокоит, если я скажу, что все же не одна минута ушла на то, чтобы вытянуть из нее «да».
   Майкл только в изумлении смотрел на него.
   — Видишь ли, услышав мой вопрос, она первым делом грохнулась на тротуар — от неожиданности, — пояснил Колин.
   Майкл подавил желание оглянуться кругом, дабы убедиться, что не забрел по недомыслию на сцену театра, где дают какой-то глупый фарс.
   — Э-э… и как юная леди, не пострадала? — спросил он.
   — Вполне здорова, — отозвался Колин, поднимая свой стакан.
   Майкл откашлялся и спросил:
   — И кто же эта счастливица?
   — Пенелопа Федерингтон.
   «Это которая не умеет разговаривать?» — едва не брякнул Майкл, но вовремя осекся. До чего же странная будет парочка, свет такой не видывал!
   — Вот сейчас ты и в самом деле удивился, — заметил Колин, но, слава Богу, вполне добродушно.
   — Я никак не думал, что ты собираешься остепениться, — торопливо пояснил Майкл.
   — Я и сам не думал, — отозвался Колин. — Занятно, как это все само собой получается.
   Майкл открыл рот, собираясь поздравить удачливого жениха, и вдруг услышал, что вместо этого язык его сам собой говорит:
   — А Франческе уже сообщили?
   — Я же обручился только сегодня, — напомнил ему Колин с несколько ошеломленным видом.
   — Ей это было бы интересно.
   — Разумеется. В детстве я дразнил ее немало, так что не сомневаюсь, что она захочет изобрести какую-нибудь связанную со свадебными торжествами проказу, дабы отплатить мне той же монетой.
   — Нужно, чтобы кто-нибудь сообщил ей, — с нажимом произнес Майкл, пропустивший мимо ушей детские воспоминания Колина.
   Колин откинулся в кресле и вздохнул:
   — Полагаю, мама черкнет ей пару строк.
   — Полагаю, твоя мать будет достаточно занята. Ей будет не до записочек.
   — Право, даже и не знаю. Майкл нахмурился:
   — Кому-нибудь следовало бы сообщить Франческе.
   — Да, — согласился Колин с улыбкой, — кому-нибудь бы следовало. Я бы сам слетал к ней — сто лет уже не был в Шотландии. Но разумеется, у меня теперь будут кое-какие дела здесь, в Лондоне, ввиду предстоящей женитьбы. Которая, кстати, и является основной темой данного обсуждения, не так ли?
   Майкл только глянул на него раздраженно. Ему было страшно неприятно, что этот Колин Бриджертон уверен, что может без помех манипулировать его, Майкла, чувствами, однако непонятно было, как сбить с него спесь, не признавшись притом, что он, Майкл, только и мечтает о том, чтобы отправиться в Шотландию к Франческе.
   — И когда свадьба? — спросил он.
   — Сам еще толком не знаю, — сказал Колин. — Надеюсь, скоро.
   Майкл кивнул:
   — Значит, Франческу следует уведомить немедленно. Колин лениво улыбнулся:
   — Да, конечно, как же иначе? Майкл нахмурился.
   — Это вовсе не обязывает тебя к тому, чтобы жениться на ней прямо там, в Шотландии, — добавил Колин. — Просто сообщи ей о моих грядущих брачных торжествах, и все.
   Майкла вновь посетило давешнее видение: как он голыми руками душит Колина Бриджертона. На сей раз представившаяся картина показалась ему еще более соблазнительной.
   — Что ж, еще увидимся, — сказал Колин, когда Майкл направился к двери. — Может, через месяц-другой?
   А имел он в виду, конечно, что Майкл уедет из Лондона не менее чем на месяц.
   Майкл выругался себе под нос, но не стал возражать. Может, ему и было неприятно оттого, что его чувствами манипулировали, но теперь, когда у него появился предлог рвануть в Шотландию вслед за Франческой, ничто не могло остановить его.
   Вопрос был, сможет ли он остановить себя?
   Даже, вернее, так: захочет ли?
   Несколько дней спустя Майкл стоял у парадной двери Килмартина, дома, где он провел свое детство. Прошло более четырех лет с тех пор, как он в последний раз стоял у этой двери. И у него все-таки чуть перехватило горло при мысли о том, что теперь все это — дом, земли, титул — принадлежало ему. Как-то он все же не до конца понимал это, если не умом, то сердцем.
   Весна еще, похоже, не добралась до приграничных шотландских графств, было довольно холодно, и Майкл принялся зябко потирать руки в теплых перчатках. В воздухе стоял туман, а небеса были серыми, но что-то здесь было такое, что находило отклик в его сердце, напоминало его утомленной душе, что здесь, а не в Лондоне и не в Индии, его дом.
   Но все это было слабым утешением ввиду того, что ему предстояло. Пришло время встретиться с Франческой лицом к лицу.
   Он репетировал эту встречу тысячу раз, с того памятного разговора с Колином Бриджертоном в Лондоне. Что он скажет, как будет отстаивать свою позицию. И ему казалось, что он неплохо подготовился. Потому что прежде чем убеждать Франческу, ему пришлось убедить себя самого.
   Он собирался жениться на ней.
   Придется добиваться ее согласия, конечно; не силой же тащить ее под венец! Вероятно, она сумеет придумать бесчисленное множество причин, по которым такой брак следовало бы считать настоящим безумием, но в конце концов он убедит ее.
   И они поженятся.
   Поженятся!
   Об этом он никогда не позволял себе мечтать. Но чем больше он думал, тем более здравой казалась эта мысль. Следует забыть о том, что он любил ее, любил долгие годы. Ей не обязательно знать об этом: если рассказать, она испытает неловкость, а сам он будет выглядеть сущим дураком.
   Но если бы удалось представить ей этот брак как практический шаг и объяснить, почему такое решение является здравым во всех отношениях, это могло бы привлечь ее. Может, она и не поняла бы его чувств, так как не испытывала ничего подобного сама, но голова у нее была ясная, и здравый смысл был ей не чужд.
   И теперь, когда он наконец позволил себе мечтать о жизни вдвоем с ней, он уже не в силах был отказаться от этой мечты. Он должен осуществить эту мечту. Должен.
   И они будут жить хорошо. Пусть она не будет принадлежать ему полностью — ее сердца, как он понимал, ему никогда не завоевать, — но ему будет принадлежать большая часть ее, и этого достаточно.
   Это уж точно больше, чем он имеет сейчас.
   Владеть даже половиной Франчески… все равно это будет райское блаженство.
   Разве нет?

Глава 16

   …но, как ты писала, Франческа управляет Килмартином просто замечательно. Я вовсе не намерен уклоняться от исполнения своего долга и уверяю тебя: не найдись мне столь способная заместительница, я вернулся бы немедленно.

Из письма графа Килмартина его матери, Хелен Стерлинг, два года и шесть месяцев спустя после его отъезда в Индию. При написании сего граф бормотал себе под нос: А на вопрос-то мой маменька так и не ответила».

 
   Франческе не слишком-то нравилось считать себя трусихой, но если вопрос стоит так — вести себя как трусиха или как дура, — то уж лучше быть трусихой. Гораздо лучше.
   Потому что только полная дура осталась бы в Лондоне, да еще и под одной крышей с Майклом Стерлингом, после того, как ощутила вкус его поцелуя.
   Это было…
   Всякий раз, когда она думала об этом, дело неизбежно заканчивалось стыдом и чувством вины, потому как не годилось ей испытывать подобные чувства к Майклу. Только не к Майклу.
   Ее брачные планы вообще не предполагали, что она будет испытывать страстные чувства в отношении кого бы то ни было. И правда, самой смелой ее надеждой было заполучить мужа, который не будет ей противен и поцелуй которого будет приятен губам, но не затронет всего ее существа.
   Этого ей было бы довольно.
   Но теперь… Но это…
   Майкл поцеловал ее. И что хуже всего, она ответила на поцелуй и с этих самых пор не могла думать ни о чем, кроме как о его губах, воображать, как они прижимаются к ее губам и остальным частям тела. По ночам, когда она лежала одна в своей громадной постели, мечты эти становились явственнее и рука ее сама собой начинала тихонько двигаться вниз, но останавливалась, не достигнув конечной цели.
   Она не станет… Нет, она не может предаваться фантазиям о Майкле. Это было бы дурно. Испытывать подобные чувства вообще к кому бы то ни было ужасно, а уж к Майклу…
   Он же двоюродный брат Джона. Его лучший друг. И ее лучший друг. И не следовало ей целовать его.
   Но, подумала она со вздохом, до чего же это было великолепно!
   Ей пришлось выбрать трусость, а не дурость и бежать в Шотландию, потому что она не очень-то верила, что сумеет устоять в другой раз.
   Она прожила в Килмартине уже почти неделю, стараясь с головой уйти в привычную жизнь семейного гнезда. Тут всегда было полно дел — проверять счета, посещать арендаторов, — но как-то не находила она прежнего удовлетворения в этих хозяйственных заботах. Казалось бы, сама монотонность их должна действовать успокоительно, но совсем напротив: она тревожилась, места себе не находила, никак не могла сосредоточиться на чем-нибудь одном.
   Она стала нервной и рассеянной и большую часть времени не знала, куда себя девать — в самом буквальном смысле слова. Ей не сиделось на месте, и потому она пристрастилась к долгим путешествиям по окрестностям: натягивала самые удобные свои башмаки и бродила, пока не сморит усталость.
   И хоть это нисколько не помогало лучше спать по ночам, все же она старалась, как могла, занять себя.
   Вот и сейчас она старалась изо всех сил и как раз перевалила через вершину самого высокого холма в окрестностях Килмартина. Тяжело дыша от изнеможения, она глянула в темнеющее небо, стараясь определить по его виду, сколько сейчас может быть времени и не собирается ли дождь.
   Уже поздно, а что до дождя, то очень может быть.
   Она нахмурилась. Пора бы уже и домой.
   Идти было не так уж далеко, только спуститься с холма и перейти луг. Но к тому времени, когда она добралась до величественного портика, украшавшего фронтон дома, уже начало моросить и ее лицо все было в мелких каплях дождя. Она сняла шляпку и как следует встряхнула, радуясь, что не забыла нацепить ее перед выходом — не всегда она была так предусмотрительна, — и совсем уж собралась подняться к себе в спальню, где намеревалась полакомиться печеньем и шоколадом, как перед ней явился Дэвис, дворецкий.
   — Миледи? — заговорил дворецкий, явно желавший привлечь ее внимание.
   —Что?
   — У вас гость.
   — Гость? — Франческа почувствовала, как лоб ее прорезают морщины. Почти все, кто навещал ее в Килмартине, уехали в Эдинбург или Лондон, так как сезон уже начался.
   — То есть не то чтобы гость, миледи.
   Майкл. Наверняка он. Кто же еще? И нельзя сказать, что она была так уж удивлена. Ей приходило в голову, что он может последовать за ней, хотя она-то думала, что он или последует за ней сразу же, или не поедет вообще. Теперь, по прошествии недели, можно считать себя в относительной безопасности в смысле его ухаживаний.
   Думая о безопасности, она прежде всего подразумевала собственную реакцию на эти ухаживания.
   — Где он? — спросила Франческа Дэвиса.
   — Его сиятельство? Она кивнула.
   — Ждет вас в Розовой гостиной, миледи.
   — Давно ждет?
   — Нет, миледи.
   Франческа кивком отпустила дворецкого, а затем на непослушных ногах стала спускаться в гостиную. И отчего ей так нехорошо и страшно? Ведь это просто Майкл, не кто-нибудь!
   Только вот, подумала она, и сердце у нее упало, никогда уже он не будет для нее просто Майклом.
   Однако не то чтобы она вовсе была не готова к этой встрече. Миллион раз, не меньше, обдумывала она, что сказать. Правда, все заготовленные банальности и объяснения казались неубедительными теперь, когда перед ней встала необходимость произнести их вслух.
   «Как хорошо, что ты приехал, Майкл», — например, могла бы она сказать, притворяясь, что ничего не произошло.
   Или: «Ты должен знать, что все останется по-прежнему», — хотя, разумеется, все решительно переменилось.
   Или же она могла бы дать волю своей ироничной натуре и начать разговор так: «Ну до чего же все глупо вышло, даже не верится!»
   Только вот было очень сомнительно, что хоть один из них счел бы происшедшее глупым.
   Так что она просто смирилась с мыслью, что ей придется импровизировать, и шагнула через порог прославленной и прелестной Розовой гостиной замка Килмартин.
   Он стоял у окна — может, ее высматривал? — и даже не обернулся, когда она вошла. Он выглядел усталым с дороги, одежда помята, волосы взъерошены. Разумеется, он не скакал верхом всю дорогу до Шотландии — только полный дурак был способен на такое. Но ей довольно приходилось путешествовать в обществе Майкла, чтобы догадаться, что он скорее всего сидел с возницей на передке большую часть пути. Он всегда терпеть не мог закрытые кареты, в каких только и совершались длительные переезды, и часто предпочитал снег и дождь на передке тесному обществу остальных пассажиров внутри.
   Она не стала окликать его по имени. Могла бы и окликнуть, конечно. Не так-то много времени выигрывала она своим молчанием — все равно он скоро обернется. Но она хотела использовать эти мгновения, чтобы привыкнуть к его присутствию, убедиться, что дыхание ее не участилось и что она не выкинет чего-нибудь по-настоящему глупого: не разрыдается, например, или, хуже того, не зальется дурацким нервным смехом.
   — Франческа, — сказал он, не оборачиваясь.
   Видимо, он как-то почувствовал ее присутствие. Франческа широко раскрыла глаза, хотя чему тут было удивляться? С тех самых пор как он оставил армию, он постоянно демонстрировал редкостное, почти кошачье умение чувствовать, что происходит рядом. Вероятно, это и помогло ему выжить во время войны. Вряд ли враг мог подобраться к такому человеку стыла.
   — Да, — отозвалась она. А затем, так как ей показалось, что следует сказать еще что-нибудь, добавила: — Надеюсь, путешествие было приятным?
   Он обернулся.
   — В высшей степени приятным.
   Она нервно сглотнула, стараясь не обращать внимания на то, как он хорош собой. Еще в Лондоне у нее при виде его дыхание перехватывало, но здесь, в Шотландии, он казался другим. Более диким, более примитивным.
   Гораздо более опасным для ее души.
   — Что-нибудь случилось в Лондоне? — спросила она в тщетной надежде, что, может быть, визит его объясняется какой-нибудь прозаической причиной. Потому что если он приехал только из-за нее, тогда, черт возьми, есть чего пугаться.
   — Ничего не случилось, — ответил он, — хотя я действительно прибыл гонцом, привез тебе новость.
   Она вскинула голову, ожидая продолжения.
   — Твой брат только что обручился.
   — Колин? — изумленно спросила она. Этот ее братец был так сильно привержен холостяцкой жизни, что она не слишком-то и удивилась бы, узнай, что счастливчик, готовящийся вступить в брак, — это ее младший брат Грегори, хоть он и был почти десятью годами моложе Колина.
   Майкл кивнул:
   — С Пенелопой Федерингтон.
   — С Пенелопой? Вот это да, вот это сюрприз! Но приятный. Думаю, они прекрасно подойдут друг другу.
   Майкл сделал шаг к ней. Руки его были сцеплены за спиной.
   — Я подумал, что тебе будет интересно об этом узнать. А письмо, конечно, написать было нельзя?
   — Спасибо, — сказала она. — Я очень благодарна тебе за заботу. Давненько у нас в семье не было свадеб. С тех самых пор…
   «Как я вышла замуж». Оба прекрасно поняли, что она собиралась сказать.
   Молчание повисло в комнате. Наконец она нарушила его, сказав:
   — Да, много времени прошло. Мама, должно быть, в полном восторге.
   — В общем, да, — подтвердил Майкл. — Так я понял со слов твоего брата. Сам я не имел возможности встретиться с ней.
   Франческа откашлялась, затем взмахнула рукой, пытаясь сделать вид, что чувствует себя совершенно свободно в этой странной ситуации, и спросила:
   — Ты надолго?
   — Я еще не решил, — сказал он и приблизился к ней еще на один шаг. — Это… это зависит…
   Она нервно сглотнула.
   — От чего?
   Он преодолел уже половину расстояния, разделявшего их.
   — От тебя, — сказал он тихо.
   Она поняла его слова, по крайней мере ей так показалось, но меньше всего ей сейчас хотелось вспоминать, что произошло в Лондоне. Она сделала шаг назад — всего один, дальше пятиться было некуда, дальше получилось бы уже бегство из комнаты — и притворилась, что неверно поняла его.
   — Ну что за глупости! — сказала она. — Килмартин принадлежит тебе. Ты имеешь право приезжать и уезжать, когда тебе угодно. Я тебе не указ.
   Его губы изогнулись в усмешке.
   — Ты так думаешь? — проговорил он.
   И тут она заметила, что он опять сократил расстояние между ними наполовину.
   — Я пойду прикажу приготовить тебе спальню, — поспешила сказать она. — Ты какую хочешь?
   — Не имеет значения.
   — Тогда графские покои, — сказала она, прекрасно сознавая, что несет уже полную чепуху. — Так будет правильно. А я перееду в спальню дальше по коридору. Или даже в другое крыло, — добавила она, замявшись.
   Он сделал еще шаг к ней.
   — Возможно, в этом нет никакой необходимости.
   Она метнула на него недоумевающий взгляд. Что это он говорит? Уж не думает ли он, что один лондонский поцелуй дает ему право свободно пользоваться дверью, соединяющей спальню графа и спальню графини?