Джулия КУИН
КОГДА ОН БЫЛ ПОРОЧНЫМ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Март 1820 года
Лондон, Англия
Глава 1
…Я бы не сказал, что мне здесь весело, но не так уж и плохо. Все-таки здесь есть женщины, а если есть женщины, то как же мне скучать?
Майкл Стерлинг — его кузену Джону, графу Килмартину. Отправлено из расположения 52-го гвардейского пехотного полка во время Наполеоновских войн.
В жизни всякого человека есть некий поворотный момент. Момент столь значительный, переживаемый с такой ясностью и остротой, что человеку кажется, будто его сильно ударили в грудь, да так, что дышать стало нечем, — и вот уже человек знает, именно абсолютно точно знает, так, что нет ни малейшей тени сомнения, что жизнь его никогда уже не будет прежней.
Для Майкла Стерлинга такой момент наступил, когда он впервые увидел Франческу Бриджертон.
Всю жизнь он был занят тем, что бегал за женщинами или же коварно позволял женщинам, которые бегали за ним, поймать себя в силки, а потом ловко оборачивал ситуацию в свою пользу, и становился победителем, и ласкал, и целовал, и спал с ними, но никогда не впускал ни одну в свое сердце, а тут взглянул только раз на Франческу Бриджертон и влюбился так быстро и так сильно, что удивительно, как он сумел устоять на ногах.
К несчастью для Майкла, однако, Франческе оставалось носить фамилию Бриджертон лишь тридцать шесть часов — встретились они впервые, увы, на праздничном ужине по случаю ее предстоящей свадьбы с его двоюродным братом.
Жизнь — большая насмешница, думал Майкл, когда был в настроении выбирать выражения.
В иных случаях он использовал совсем другое слово.
А он редко был в настроении выбирать выражения с тех пор, как влюбился в жену своего двоюродного брата.
О, он прекрасно скрывал свои чувства. Нельзя было допустить, чтобы заметили, что он не в духе. А то, чего доброго, какая-нибудь проницательная душа может — Боже упаси! — начать допытываться, как он поживает. А Майкл, хотя по праву гордился своей способностью притворяться и обманывать (ведь он, в конце концов, соблазнил бессчетное количество женщин, ухитрившись при этом ни разу не получить вызова на дуэль), никогда прежде не был влюблен. И стоит заметить, что если и бывают в жизни мужчины моменты, когда он от прямых расспросов может потерять лицо, то это, вероятно, как раз такой случай.
Так что он много смеялся, продолжал веселиться и соблазнять женщин, стараясь не обращать внимания на то, что, ложась с ними в постель, все чаще и чаще норовит закрывать глаза. И он совсем перестал ходить в церковь, потому что теперь нечего было и думать молиться о спасении своей души. Не говоря уже о том, что приходская церковь возле Килмартина была воздвигнута в 1432 году и ее дряхлые стены ни за что не смогли бы выдержать прямое попадание молнии.
А ведь Бог, реши Он вдруг покарать какого-нибудь грешника, вряд ли нашел бы кандидатуру лучше Майкла Стерлинга.
Майкл Стерлинг, Великий Грешник.
Он так и представлял себе эти слова на визитной карточке. Он бы даже и заказал себе такие карточки — это была как раз шуточка в его духе, — если бы не был уверен, что g подобная выходка убьет его мать.
Может, он и повеса, но не станет мучить женщину, которая родила его.
Странно, что прежде он в своих связях с другими женщинами никогда не видел ничего греховного. И сейчас не видел. Все эти женщины, разумеется, сами желали того же — невозможно обольстить женщину, которая не желает быть обольщенной, если, разумеется, не путать обольщение с изнасилованием. Необходимо было, чтобы женщина сама хотела, а если желания не было и Майкл ощущал хотя бы намек на неловкость, то он поворачивался и уходил. Страсть его никогда не была настолько сильной, чтобы он оказался неспособным быстро и решительно ретироваться.
Кроме того, он не соблазнил ни одной девственницы и никогда не спал с замужними женщинами. Ах, ну хорошо, не следует врать самому себе, даже если живешь двойной жизнью, — конечно, он спал с замужними женщинами, и с очень многими, но только с теми, чьи мужья были совсем уж подлецы, и только если на свет уже были произведены два наследника мужского пола, даже три, если один из мальчиков казался слабеньким.
У всякого мужчины есть какие-то свои правила поведения.
Но это… Это выходило за всякие рамки. Было совершенно неприемлемо. Это был такой проступок (а у него проступков и так было немало), который окончательно сделал бы его душу черной или по крайней мере — и это все исходя из предположения, что он найдет в себе силы воздержаться от поступков, если уж не от желания, — довольно черноватой. Потому что это… это…
Он желал жену двоюродного брата своего.
Он желал жену Джона.
Джона!
Джона, который был для него больше чем брат, больше чем любой родной брат, если б у него такой был. Джона, чья семья взяла его к себе после того, как умер его отец. Джона, чей отец воспитал его и научил быть мужчиной. Джона, с которым…
Ах, да что там! Можно было целую неделю перечислять причины, по которым он отправится прямехонько в ад за то, что его угораздило влюбиться именно в жену Джона. И все это нисколько не меняло главного.
Он ее никогда не получит.
Никогда он не получит Франческу Бриджертон Стерлинг.
Впрочем, подумал он, развалившись на софе в гостиной Джона и Франчески, закинув ногу на ногу и глядя на хозяев дома, которые, расположившись в противоположном конце гостиной, смеялись и строили друг другу глазки самым омерзительным образом, выпить еще стаканчик ему можно.
— Пожалуй, я выпью, — объявил он, опустошая стакан одним глотком.
— Ты о чем это, Майкл? — спросил Джон. Ну и слух у него, черт возьми!
Майкл изобразил на лице улыбку отменного качества и приветственно поднял свой стакан.
— Просто жажда мучит, — объяснил он с видом записного жизнелюбца.
Они сидели в гостиной Килмартин-Хауса, дома в Лондоне, который не следовало путать с Килмартином (не Хаус, и не Касл, а просто Килмартин) в Шотландии, где они с Джоном выросли, а также с домом Килмартин-Хаус в Эдинбурге — до чего же неизобретательны были предки, часто думал Майкл; был еще Килмартин-Коттедж (если можно считать дом в двадцать две комнаты коттеджем), Килмартин-Эбби и, разумеется, Килмартин-Холл. Непонятно, почему никому не пришло в голову назвать для разнообразия хотя бы одну из резиденций собственной фамилией: «Стерлинг-Хаус», по мнению Майкла, звучало бы вполне прилично. Но, надо полагать, тщеславным — и лишенным воображения — Стерлино гам прежних времен так вскружило голову новоприобретенное графство, что они и подумать не могли присвоить какое-либо другое имя своей собственности.
Майкл фыркнул. Удивительно еще, что он при всем этом не пьет чай «Килмартин», сидя в кресле «Килмартин». Собственно говоря, так оно и было бы, если бы его бабушка ухитрилась найти способ торговать своим чаем и своей мебелью, не унижаясь вместе с тем до такого недворянского занятия, как торговля. Суровая старуха так гордилась семьей, будто была самой что ни на есть урожденной Стерлинг, а не получила это имя после замужества. С ее точки зрения, графиня Килмартин (то есть она сама) была нисколько не менее важной особой, чем иной более титулованный люд, и часто она с неудовольствием фыркала, когда к обеденному столу ее вели после какой-нибудь скороспелой маркизы или герцогини.
Разве что королева, думал Майкл бесстрастно. Вот перед королевой его бабушка, надо полагать, преклоняла колени, хотя он никак не мог себе представить, чтобы старуха оказала уважение другой особе женского пола.
Впрочем, бабушка Стерлинг одобрила бы Франческу Бриджертон. Конечно, старуха все равно стала бы страшно задирать нос из-за того, что отец Франчески был всего-навсего виконт, но Бриджертоны были очень старой и невероятно популярной — а когда на них находил подходящий стих, то и влиятельной — семьей. Плюс ко всему спину Франческа держала прямо, манера общения у нее была горделивая, юмор коварный и с подковыркой. Если бы она была лет на пятьдесят старше и не так хороша собой, то вполне могла бы подружиться с бабушкой Стерлинг.
Да, теперь графиней Килмартин была Франческа, и она была женой его двоюродного брата Джона, который был на год его младше, но относились к нему в семье всегда как к старшему, ведь Джон, в конце концов, был наследником. Их отцы были близнецами, но отец Джона явился на свет на семь минут раньше отца Майкла.
Эти семь минут определили всю жизнь Майкла — а ведь самого его тогда еще и на свете не было!
— Ну, так что же нам придумать на вторую годовщину свадьбы? — спросила Франческа, переходя в его часть гостиной и усаживаясь возле фортепьяно.
— Что ты захочешь, — отозвался Джон.
Франческа повернулась к Майклу. Глаза ее были потрясающего синего цвета, даже при свете свечей. А может, он просто помнил, какие они синие. Ему даже сны в то время снились в синих тонах. «Синий Франчески» — вот как бы следовало назвать этот цвет.
— Майкл? — По тону ее было ясно, что она окликает его не в первый раз.
— Извини, — сказал он и чуть скривился в улыбке. Никто не воспринимал его серьезно, когда он так улыбался, в чем, разумеется, и была соль. — Прослушал.
— У тебя есть какие-нибудь идеи? — спросила Франческа.
— Насчет чего?
— Насчет празднования второй годовщины нашей свадьбы. Если бы она пронзила его сердце стрелой, то ему не было бы так больно. Но он только небрежно пожал плечами, так как до омерзения хорошо умел имитировать небрежность.
— Это годовщина не моей свадьбы, — напомнил он ей.
— Я знаю, — сказала она. Он не смотрел на нее, но по тону мог бы предположить, что она закатила глаза.
Однако на самом деле она не закатывала глаза. Майкл был совершенно уверен в этом. Он до болезненности хорошо узнал все повадки Франчески за эти два года и знал, что глаза она не закатывает. Когда она была настроена иронично, или саркастично, или коварно, она все это выражала голосом, да еще странным изгибом губ. Ей не было никакой нужды закатывать глаза. Она просто смотрела на вас очень прямо, и ее рот чуточку кривился, и…
Майкл нервно сглотнул и быстро отпил из стакана. Не слишком-то это достойно — так долго думать об изгибе губ жены своего двоюродного брата.
— Уверяю тебя, — продолжала между тем Франческа, бездумно водя пальцами по клавишам фортепьяно, но не нажимая на них, — что я прекрасно помню, за кем я замужем.
— Нисколько не сомневаюсь, — пробормотал он.
— Прости, что?
— Говори, говори, — сказал он.
Она брюзгливо поджала губы. Ему доводилось видеть эту гримаску на ее лице достаточно часто, особенно когда она разговаривала со своими братьями.
— Я спрашиваю совета у тебя, — сказала она, — потому что ты так часто веселишься.
— Я часто веселюсь? — переспросил он, понимая, впрочем, что именно так выглядит в глазах света — не зря же его прозвали Веселый Повеса. Однако слышать это из ее уст было ужасно. Значит, и она считала его человеком легковесным.
И тут же он почувствовал себя еще хуже, потому что это, возможно, было правдой.
— Ты не согласен? — осведомилась она.
— Вовсе нет, — пробормотал он. — Просто удивлен, что у меня спрашивают совета относительно празднования годовщины свадьбы, хотя я, очевидно, обделен талантами во всем, что касается брака.
— Ничего тут нет очевидного, — сказала она.
— Ну, теперь ты пропал, — посмеиваясь, заметил Джон. Он развернул утренний выпуск «Тайме» и откинулся в кресле.
— Ты же еще не пробовал брак, — заметила Франческа. — Так откуда же тебе знать, есть у тебя талант к нему или нет?
Майкл сумел изобразить самодовольную ухмылку:
— По-моему, это вполне ясно для всех, кто меня знает. Кроме того, какая мне необходимость жениться? У меня нет ни титула, ни собственности…
— У тебя есть собственность, — перебил его Джон, доказывая тем самым, что он хоть и спрятался за своей газетой, а к разговору прислушивается.
— Очень небольшая собственность, — уточнил Майкл, — которую я буду только счастлив оставить вашим детям, тем более что собственность эта была выделена мне Джоном.
Франческа бросила взгляд на мужа. Майкл совершенно точно знал, что она сейчас думает: Джон выделил ему эту собственность, потому что хотел, чтобы у брата было что-то — ну, цель в жизни. Когда Майкл уволился из армии несколько лет назад, он оказался совершенно не у дел. И хотя Джон никогда не говорил об этом прямо, Майкл знал, что его двоюродный брат чувствует себя виноватым из-за того, что не сражался за Англию на континенте, что оставался дома, в то время как Майкл подвергался опасности.
Но Джон был наследником графского титула. Его долгом было жениться, плодиться и размножаться. Никто и не ждал, что он отправится на войну.
Майклу не раз приходило в голову, что пресловутая собственность — небольшое поместье, довольно-таки красивый и удобный дом и двадцать акров земли — была для Джона чем-то вроде епитимьи, которую он сам на себя наложил. И он подозревал, что Франческа того же мнения.
Но она никогда не спросит мужа об этом. Франческа удивительно хорошо понимала мужчин — возможно, из-за того, что выросла с братьями. Франческа знала совершенно точно, чего не следует спрашивать у мужчины.
Это несколько беспокоило Майкла. Он полагал, что скрывает свои чувства очень хорошо, но что, если она знает? Она никогда в жизни не заговорит об этом, разумеется, никогда даже не намекнет. Видимо, они с ней по иронии судьбы в этом отношении схожи: если Франческа заподозрит, что он влюблен в нее, она ни за что ни в чем не изменит манеру общения с ним.
— Думаю, вам следует отправиться в Килмартин, — вдруг сказал Майкл.
— В Шотландию? — спросила Франческа, легонько нажимая на клавишу си-бемоль. — Когда вот-вот начнется сезон?
Майкл встал, внезапно охваченный желанием уйти. Ему вообще не следовало приходить.
— Отчего же нет? — спросил он небрежным тоном. — Ты обожаешь это место. Джон обожает это место. И путешествие туда не покажется таким уж долгим, если рессоры у кареты хорошие.
— А ты поедешь? — спросил Джон.
— Думаю, нет, — ответил Майкл несколько резко. Еще не хватало присутствовать на годовщине их свадьбы! Это только напомнит ему лишний раз о том, чего он никогда не будет иметь. И вдобавок усилит его вину. Напоминания о ней были излишни: он жил с чувством вины каждый день.
«Не желай жены двоюродного брата своего».
Должно быть, Моисей просто забыл записать эту заповедь.
— У меня много дел здесь, — сказал Майкл.
— В самом деле? — спросила Франческа, и в глазах ее вспыхнул интерес. — И что это за дела?
— Ах, ну, знаешь, — сказал он с кривой усмешкой, — всякие хлопоты и приготовления, чтобы вести рассеянный и бесцельный образ жизни.
Франческа поднялась.
О Господи! Она поднялась и шла прямо к нему. Вот это было хуже всего — когда она дотрагивалась до него.
Она положила руку ему на плечо. Майклу потребовалась вся сила воли, чтобы не вздрогнуть.
— Мне не нравится, когда ты так говоришь, — сказала она.
Майкл посмотрел через ее плечо на Джона, который держал газету достаточно высоко, чтобы можно было сделать вид, что он увлечен чтением.
— Опять будешь устраивать мою судьбу? — спросил Майкл довольно недобро.
Она отстранилась.
— Мы любим тебя.
«Мы». Не «я», не «Джон», а «мы». Ненавязчивое напоминание о том, что они единое целое. Джон и Франческа. Лорд и леди Килмартин. Она вовсе не вкладывала такого смысла в свои слова, но он услышал именно это.
— И я люблю вас, — сказал Майкл, покорно ожидая, что сейчас для него начнутся казни египетские.
— Знаю, — отозвалась она, не замечая его страданий. — Ты лучший из двоюродных братьев. Но я хочу, чтобы ты был счастлив.
Майкл бросил на Джона взгляд, в котором явственно читалось: «Спасай!»
Джон перестал притворяться, что читает, и опустил газету.
— Франческа, дорогая, Майкл — взрослый человек. Он обретет свое счастье с кем сочтет нужным. Когда сочтет нужным.
Франческа поджала губы, и Майкл сразу понял, что она рассердилась. Ей не нравилось, когда ей перечили, да и мысль, что она не может организовать свой мирок и людей, населяющих его, удовлетворительным для себя образом, вызывала раздражение.
— Надо познакомить тебя с моей сестрой, — сказала она. Боже всемогущий!
— Я знаком с твоей сестрой, — быстро сказал Майкл. — Я знаком со всеми твоими сестрами, даже с той, что еще в пеленках.
— Она вовсе не в… — Франческа смолкла на полуслове и даже зубами скрипнула. — Признаю, что Гиацинта вряд ли подходит, но Элоиза…
— Я не женюсь на Элоизе, — отрезал Майкл.
— Я не говорю, что ты должен жениться, — сказала Франческа. — Просто потанцуй с ней раз-другой.
— Я уже танцевал с Элоизой, — напомнил Майкл. — И думаю, этого достаточно.
—Но…
— Франческа, — подал голос Джон. Сказал он это мягко, но смысл был совершенно ясен: «Прекрати».
Майкл готов был расцеловать его за столь своевременное вмешательство. Джон, разумеется, полагал, что просто избавляет своего двоюродного братца от бессмысленного женского приставания, он никак не мог знать правды, а именно, что братец его тем временем пытается определить, какова же будет степень вины, если испытывать любовь к жене двоюродного брата и сестре собственной жены.
Боже всемогущий, жениться на Элоизе Бриджертон! Франческа что же, смерти его хочет?
— Надо бы нам пойти прогуляться, — вдруг сказала Франческа.
Майкл глянул в окно. Последние отблески дневного света давно погасли.
— Не поздновато ли для прогулки? — спросил он.
— Нет, если гулять в сопровождении двух сильных мужчин, — сказала Франческа, — кроме того, улицы Мейфэра прекрасно освещены. Ничего с нами не случится. — Она обернулась к мужу: — Что скажешь, дорогой?
— У меня сегодня вечером назначена важная встреча. — Джон сверился с карманными часами. — Но ты сходи прогуляйся с Майклом.
Еще одно доказательство того, что Джон представления не имеет о чувствах Майкла.
— Вы вдвоем всегда прекрасно проводите время, — добавил Джон.
Франческа обернулась к Майклу и улыбнулась, тем самым проникая еще чуть глубже в его сердце.
— Пойдешь со мной? — спросила она. — Просто умираю, как мне хочется глотнуть свежего воздуха, раз уж дождь прекратился. И я весь день чувствовала себя как-то не в своей тарелке.
— Ну разумеется, — ответил Майкл, так как было общеизвестно, что у него-то никогда не бывает важных назначенных встреч. Он старательно придерживался рассеянного образа жизни.
Кроме того, он не мог устоять перед ней. Он знал, что следовало бы держаться на расстоянии, знал, что нельзя позволять себе оставаться с ней наедине. Разумеется, он никогда не даст воли своим желаниям, но зачем же подвергать себя такой пытке? После прогулки он, как обычно, окажется один в своей постели, совершенно раздавленный чувством вины и желанием, почти в равной мере.
Но когда она улыбалась ему, он просто не в силах был сказать «нет». И он определенно не обладал настолько сильной волей, чтобы отказать себе в возможности общения с ней в течение часа.
Потому что ее присутствие — это все, чем ему суждено наслаждаться. Никогда не будет ни поцелуя, ни многозначительного взгляда. Ни любовного шепота, ни стонов страсти.
Все, что он мог получить, — это общение с ней и ее улыбку, и он, убогий идиот, жаждал получить хотя бы это.
— Только подожди минуточку, — сказала она, приостановившись в дверях. — Мне надо взять плащ.
— Ты там побыстрее, — сказал Джон. — Уже восьмой час.
— В случае чего Майкл защитит меня, — сказала Франческа с беспечной улыбкой, — но ты не волнуйся, я быстренько. — И она одарила мужа шаловливой улыбкой. — Я всегда быстренько.
Майкл отвел глаза, так как его двоюродный брат залился краской при этих словах. Господь свидетель, он и в самом деле не желал знать, что именно означала эта фраза: «Я всегда быстренько». К несчастью, это могло означать множество разных, в том числе и восхитительно сексуальных, вещей. И скорее всего следующий час он проведет, перебирая в уме эти вещи, воображая, что они происходят с ним…
Он попытался ослабить тугой галстук. Может, удастся отвертеться от этой увеселительной прогулки с Франческой. Может, удастся улизнуть домой и принять ванну со льдом. Или, еще того лучше, найти какую-нибудь доступную женщину с длинными каштановыми волосами. А если повезет, то и с синими глазами.
— Извини, пожалуйста, — сказал Джон, едва Франческа вышла.
Майкл вскинул на него глаза. Не может быть, чтобы Джон извинялся за намек, оброненный Франческой!
— Она тебя все время пилит, — добавил Джон. — Но ты еще молод. Зачем тебе спешить с женитьбой?
— Ты моложе меня, — заметил Майкл в основном из духа противоречия.
— Да, но я повстречал Франческу. — Джон беспомощно пожал плечами, как если бы это все объясняло. И разумеется, это действительно все объясняло.
— Я не против, пусть себе пилит, — сказал Майкл.
— Ну конечно, против. Я вижу по твоим глазам.
В этом-то и была вся проблема. Джон мог видеть по его глазам. Ни один человек в мире не знал его лучше. Если что-то тревожило Майкла, Джон всегда замечал это. Чудо заключалось в том, что Джон не догадывался, почему Майкл так огорчен.
— Я скажу ей, чтобы она оставила тебя в покое, — сказал Джон, — хотя ты должен понимать, что она пристает к тебе только потому, что любит тебя.
Майкл изобразил натянутую улыбку. Выговорить он, разумеется, не сумел ни слова.
— Спасибо, что согласился пойти с ней прогуляться, — сказал Джон, поднимаясь. — Она сегодня весь день сама не своя из-за дождя. Говорит, что ей сегодня как-то душно в четырех стенах.
— Когда у тебя встреча? — спросил Майкл.
— В девять, — ответил Джон. Они вышли в прихожую. — Я встречаюсь с лордом Ливерпулем.
— По парламентским делам?
Джон кивнул. Он очень серьезно относился к своему членству в палате лордов. Майкл часто думал: а сам бы он стал придавать такое значение исполнению этого долга, родись он лордом?
Возможно, и нет. Но с другой стороны, какое это имеет значение?
Он посмотрел на брата и увидел, что тот трет левый висок.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Выглядишь ты немного… — Он не закончил фразу, поскольку не мог бы сказать, как именно выглядит Джон. Как-то не так. Вот все, что ему было ясно.
И он знал Джона. Знал досконально. Возможно, лучше, чем его знала Франческа.
— Дьявольски болит голова, — пробормотал Джон. — Весь день мучаюсь.
— Может, послать за опийной настойкой? Джон покачал головой:
— Ненавижу эту дрянь. У меня от нее в голове туман, а мне ради встречи с Ливерпулем нужно сохранять ясность мысли.
Майкл кивнул и сказал:
— Ты какой-то бледный. — Почему он сказал это, он и сам не знал. Джон все равно бы не согласился принять опий.
— В самом деле? — спросил Джон и, поморщившись, сильнее прижал пальцы к виску. — Думаю, мне стоит прилечь. Выезжать мне только через час.
— Вот и правильно, — негромко сказал Майкл. — Хочешь, я пойду скажу прислуге, чтобы тебя разбудили?
Джон покачал головой:
— Я сам попрошу своего камердинера.
И тут как раз Франческа стала спускаться по лестнице, закутанная в длинный бархатный плащ темно-синего цвета.
— Добрый вечер, господа, — сказала она, явно наслаждаясь тем, что внимание мужчин приковано к ней. Но, дойдя до последней ступеньки лестницы, она нахмурилась. — Что-то случилось, дорогой? — спросила она Джона.
— Просто голова болит, — сказал он. — Пустяки.
— Тебе следует лечь, — сказала она. Джон слабо улыбнулся:
— Я вот только что сказал Майклу, что именно так и собираюсь поступить. И прикажу Симонсу разбудить меня, а то как бы не опоздать на мою встречу.
— С лордом Ливерпулем? — осведомилась Франческа.
— Да. В девять.
— Это насчет «Шести актов»? Джон кивнул:
— Да, и возвращения к золотому стандарту. Я же рассказывал тебе за завтраком.
— Только, пожалуйста… — Она смолкла, улыбнулась, тряхнула головой. — Ну, ты знаешь, что я чувствую.
Джон улыбнулся, наклонился и запечатлел нежный поцелуй на губах жены.
— Я всегда знаю, что ты чувствуешь, дорогая моя. Майкл сделал вид, что смотрит в другую сторону.
— Не всегда, — сказала она, ласково поддразнивая мужа.
— Всегда, когда это имеет значение, — сказал Джон.
— Ну, это верно, — признала она. — Итак, прощай моя затея изобразить из себя даму, исполненную таинственности.
Джон поцеловал ее снова.
— Мне ты больше нравишься в виде открытой книги. Майкл откашлялся. Непонятно, почему ему было не по себе, ведь Джон и Франческа вели себя как обычно. Они были, по мнению света, идеальной парой, на диво гармоничной и трогательно влюбленной.
— Уже поздно, — сказала Франческа. — Надо идти, если уж я решила подышать свежим воздухом.
Джон кивнул и прикрыл глаза на мгновение.
— Ты точно не заболел?
— Со мной все в порядке, — сказал он. — Только голова болит.
Франческа взяла Майкла под руку.
— Обязательно прими опий, когда вернешься со своей встречи, — сказала она, оглянувшись, когда они уже были в дверях. — Сейчас ты, конечно, принимать его не станешь.
Джон устало кивнул и пошел вверх по лестнице.
— Бедный Джон, — сказала Франческа, когда они вышли из дома и холодный ночной воздух пахнул им в лицо. Она сделала глубокий вдох, затем вздохнула. — Терпеть не могу, когда голова болит. У меня от головной боли всегда такое ужасное состояние.