— Я лично собираюсь надеть пальто, — скрипнул он зубами.
   Франческа улыбнулась.
   — Ты ревнуешь? — спросила она лукаво.
   Он резко повернулся к ней, и у него было такое выражение лица, что ей захотелось провалиться сквозь землю.
   — Не меня, — сказала она поспешно, едва не краснея при одной этой мысли. — Ей-богу, я совсем не то имела в виду.
   — А что? — спросил он спокойно и холодно.
   — Ну, просто… — Она обвела рукой цветы, столь очевидно свидетельствовавшие о ее внезапной популярности. — Мы оба преследуем одну и ту же цель в этом сезоне, ведь так?
   Он только непонимающе смотрел на нее.
   — Брак, — объяснила она. Боже! До чего же он был туп сегодня!
   — И что?
   Она нетерпеливо вздохнула:
   — Не знаю, приходила ли тебе эта мысль в голову, но я лично полагала, что из нас двоих это ты будешь подвергаться преследованиям как завидный жених. Я никак не думала, что и я… ну…
   — Будешь высоко котироваться на ярмарке невест?
   Нельзя сказать, что это была очень тактичная формулировка, но, в общем, она довольно точно передавала суть, так что Франческа только сказала:
   — Ну да, наверное.
   Мгновение он ничего не отвечал, только смотрел на нее со странным, даже каким-то кислым выражением, а затем вдруг спокойно заявил:
   — Надо быть полным идиотом, чтобы не хотеть жениться на тебе.
   На лице Франчески застыло изумление. Она совершенно не представляла, что ответить.
   — Это… это… то, что мне сейчас приятнее всего слышать.
   Он вздохнул и провел ладонью по волосам. Франческа решила, что не стоит сообщать ему, что изрядное количество ярко-желтой пыльцы оказалось на его черных волосах в результате этого.
   — Франческа, — сказал он, и лицо его стало утомленным. И оно выразило что-то еще.
   Сожаление?
   Не может быть. Майкл никогда ни о чем не сожалел, не тот он был человек.
   — Я никогда бы не стал завидовать твоему успеху. Ты… — Он откашлялся. — Ты имеешь право на счастье.
   — Я… — Все это было так странно, особенно после вчерашнего неприятного разговора. Как отвечать? Она не знала. А потому просто переменила тему: — Ничего, Майкл, будет и на твоей улице праздник.
   Он только посмотрел на нее недоуменно.
   — Праздник уже на твоей улице, собственно говоря, — торопливо продолжила она. — Вчера меня одолевали целые толпы твоих поклонниц, а вовсе не моих поклонников. Если бы женщины могли посылать цветы, мы бы сейчас были завалены цветами до потолка.
   Он улыбнулся, но глаза его не улыбались. Лицо его выражало не гнев, а… просто ничего.
   И она еще подумала: до чего же странно думать так о лице.
   — Кстати, о вчерашнем вечере, — проговорил он и принялся дергать свой белый крахмальный галстук. — Если какие-нибудь мои слова огорчили тебя…
   Она не сводила глаз с его лица. Это было лицо дорогого ей человека, и она знала его до мельчайших деталей. Четыре года, похоже, не смазали ее воспоминаний. Но что-то в его лице было теперь иным. Он изменился, но она никак не могла понять, как именно.
   И не могла понять почему.
   — Все в порядке, — заверила она его.
   — Как бы то ни было, — сказал он грубовато, — прими мои извинения.
   Но до самого вечера этого дня Франческа все думала, понимал ли он сам, за что извиняется. И она никак не могла отделаться от мысли, что и она как следует этого не понимает.

Глава 12

   …Это довольно смешно — писать тебе письмо. Но после стольких месяцев, проведенных на Востоке, мои представления о смерти и загробной жизни претерпели такие изменения, что преподобный Маклиш, прослышь он об этом, стал бы биться в припадке. Я так далеко от Англии, что можно делать вид, что ты все еще жив и можешь получить это письмо точно так же, как получал мои письма из Франции. Но порой кто-нибудь окликает меня по имени, и мне приходится вспоминать, что я теперь Килмартин, а ты пребываешь в местах, куда не доходит королевская почта.
Из письма графа Кшшартина его покойному двоюродному брату, предыдущему графу, написанного годи два месяца спустя после его отъезда в Индию, дописанного до конца и затем преданного медленному сожжению на пламени.
 
   Не то чтобы ему нравилось вести себя как осел, думал Майкл, сидя в своем клубе и медленно покачивая бренди в бокале, но в последнее время он все время вел себя именно так — по крайней мере когда Франческа была поблизости.
   Ну хоть вот на этом балу в честь дня рождения ее матери — она была так счастлива за него, так довольна, что он промолвил слово «любовь» в ее присутствии, а он взял и оборвал ее.
   Потому что прекрасно знал, какое направление примут ее мысли, знал, что она уже торопится забежать вперед и выбрать для него идеальную женщину, в то время как истина-то заключалась в том…
   Истина была такой жалкой, что и словами не выразишь.
   Но он извинился, и, хотя мог бы сейчас поклясться чем угодно, что никогда больше не позволит себе подобной резкости, не исключено, что в будущем ему еще придется извиняться не раз, и Франческа скорее всего припишет это неуравновешенности его характера, невзирая на то что он всегда был примерно добродушен и уравновешен при жизни Джона.
   Он залпом допил бренди. Да пропади все пропадом!
   Что ж, скоро со всей этой чепухой будет покончено. Она подыщет себе кого-нибудь, выйдет за этого парня замуж и съедет из Килмартин-Хауса. Они, разумеется, останутся друзьями — не тот Франческа человек, чтобы рассчитывать на что-то иное, — но он перестанет видеть ее каждый день за завтраком. Он будет видеть ее даже реже, чем до смерти Джона. Новый муж не позволит ей проводить так много времени в обществе другого мужчины, пусть и двоюродного брата ее бывшего мужа.
   — Стерлинг! — раздался вдруг чей-то голос, и сразу последовало неловкое покашливание, которым всегда предварялись слова: — То есть я хочу сказать — Килмартин. Извини.
   Майкл поднял голову и увидел сэра Джеффри Фаулера, давнего своего знакомца еще по Кембриджу.
   — Ничего, — отозвался Майкл, указывая на кресло напротив.
   — Замечательно видеть тебя снова, — заговорил сэр Джеффри, усаживаясь. — Надеюсь, путешествие было благополучным?
   Они обменялись еще парой общепринятых любезностей, а затем сэр Джеффри перешел к делу.
   — Насколько я понял, леди Килмартин присматривает себе нового мужа, — сказал он.
   Майкл почувствовал себя так, словно его ударили под дых. Он вовсе не забыл про ужасную выставку цветов в его гостиной, но слышать это заявление из уст постороннего было омерзительно.
   Да еще постороннего, который был молод, недурен собой и явно подыскивал себе невесту.
   — Э-э… да, — выдавил наконец Майкл. — Кажется, действительно подыскивает.
   — Великолепно. — Сэр Джеффри даже руки потер в предвкушении, чем вызвал у Майкла непреодолимое желание залепить приятелю оплеуху. Но он только заметил брюзгливо:
   — Ей есть из чего выбирать.
   Но сэра Джеффри, похоже, это нисколько не волновало.
   — Ты дашь ей приданое?
   — Что? — рявкнул Майкл. Боже правый! Ведь он теперь ее ближайший родственник! Вероятно, ему еще придется и передавать ее жениху во время венчания.
   О, черт!
   — Так дашь? — гнул свое сэр Джеффри.
   — Разумеется, — отрезал Майкл.
   Сэр Джеффри от удовольствия причмокнул.
   — Ее брат также намерен дать за ней приданое.
   — Стерлинги сами позаботятся о леди Килмартин, — чопорно сказал Майкл.
   — И Бриджертоны, кажется, тоже, — пожал плечами сэр Джеффри.
   Майкл заскрежетал зубами.
   — Ну что ты дуешься? — заметил сэр Джеффри. — С двойным приданым тебе удастся сбыть ее с рук в один момент. Тебе ж наверняка не терпится избавиться от этакой обузы.
   Майкл склонил голову, прикидывая, с какой стороны было бы ловчее вмазать сэру Джеффри по носу.
   — Наверняка заботы о вдове лежат на тебе тяжким бременем, — безмятежно продолжал сэр Джеффри. — Одни наряды, должно быть, обошлись в целое состояние.
   Майкл в это время решал вопрос, какая кара предусмотрена законом за удушение лица рыцарского звания. Наверно, ничего страшного.
   — И потом, когда ты сам женишься, — размышлял вслух сэр Джеффри, очевидно, не замечавший, что Майкл разминает пальцы, примериваясь к его шее, — твоя новая графиня не захочет жить с ней под одной крышей. Две курицы в одном доме — это уж слишком, верно?
   — Верно, — натянуто согласился Майкл.
   — Ну хорошо, — сказал сэр Джеффри, вставая. — Рад был поговорить с тобой, Килмартин. Мне пора. Надо бежать и рассказать все Шивли. Не то чтобы я жаждал опекать собственных соперников, но раз уж это все равно не останется тайной, то я вполне могу выступить в роли доброго вестника.
   Майкл бросил на него негодующий взгляд, но сэр Джеффри был слишком возбужден новостью, чтобы заметить это. Майкл посмотрел на свой стакан. Нуда. Он же допил бренди. Дьявольщина!
   Он подал знак официанту, чтобы ему принесли еще, и откинулся в кресле, намереваясь погрузиться в чтение газеты, которую взял, придя в клуб, но прежде чем он успел хотя бы просмотреть заголовки, он услышал, как его окликают снова. Он постарался скрыть раздражение и поднял глаза.
   Тревелстэм. Даритель желтых роз. Майкл почувствовал, как пальцы его принялись мять и комкать газетный лист.
   — Килмартин! — начал виконт.
   — А, Тревелстэм! — отозвался Майкл. Они были знакомы, не близко, но достаточно для того, чтобы дружеский разговор не показался странным. И Майкл жестом ука зал на кресло напротив: — Присаживайся.
   Тревелстэм сел, поставил на стол свой неполный стакан.
   — Как поживаешь? — спросил виконт. — Что-то тебя не видно после возвращения.
   — Неплохо, — буркнул Майкл. Учитывая, что ему приходилось общаться с дурнями, желающими жениться на Франческе ради ее приданого! То есть, собственно говоря, двойного приданого. Слухи распространяются так быстро, что Тревелстэм вполне мог узнать радостную новость от сэра Джеффри.
   Тревелстэм был несколько более утонченным человеком, чем сэр Джеффри. И потому сумел поддерживать светский разговор на протяжении целых трех минут, расспрашивая Майкла о путешествии в Индию, о впечатлениях и так далее, и так далее. Но затем он, разумеется, перешел к вопросу, который его на самом деле интересовал.
   — Сегодня днем я нанес визит леди Килмартин, — начал он.
   — В самом деле? — промычал Майкл. Он не возвращался домой с тех пор, как ушел утром. Меньше всего ему хотелось присутствовать при том, как Франческа будет принимать парад воздыхателей.
   — Да. Какая очаровательная женщина!
   — Бесспорно, очаровательная, — отозвался Майкл, радуясь, что ему наконец принесли бренди.
   Но радость его сразу померкла, когда он понял, что бренди не только принесен, но уже и выпит им две минуты назад. Тревелстэм откашлялся.
   — Полагаю, тебе известно, что я намереваюсь добиваться благосклонности леди Килмартин.
   — Теперь мне это определенно известно. — Майкл не сводил глаз со своего стакана, размышляя, не осталось ли на донышке двух-трех капель.
   — Я не знал, следует ли мне поставить в известность тебя или ее брата о моих намерениях.
   Майкл знал, что Энтони Бриджертон, старший брат Франчески, был вполне способен отсеять неподходящих, по его мнению, женихов сестры, но тем не менее сказал:
   — Я вполне удовлетворен.
   — Очень, очень хорошо, — пробормотал виконт, отхлебывая из своего стакана. — Я…
   — Тревелстэм! — загудел над ними новый голос. — И Килмартин здесь!
   Это был лорд Хардвик, крупный мясистый мужчина, который был если не совсем пьян, то и не вполне трезв.
   — Хардвик! — воскликнули оба молодых человека в знак приветствия.
   Хардвик потянул кресло, которое противно заскребло ножками по полу, и подсел к их столу.
   — Счастлив видеть, счастлив видеть! — задиристо гремел он. — Роскошный вечер, не находите? Просто дивный. Дивный!
   Майкл, не имевший ни малейшего представления о том, что именно так восхитило лорда Хардвика, согласно кивнул. Не расспрашивать же его было; уж если в чем Майкл был уверен, так это в том, что он сейчас не в состоянии выслушивать объяснения.
   — Тистлуэйтс еще принимает пари на собак ее величества, и… ах да! Слыхал, слыхал новость про леди Килмартин. Очень интересно поговорили сегодня, — сказал он, кивая одобрительно. — Очень интересно. Терпеть не могу, когда в клубе тихо.
   — И как поживают собаки ее величества?
   — Итак, траур сняли, насколько я понял.
   — Собаки сняли траур?
   — Нет, леди Килмартин! — ликующе захохотал Хардвик. — Ха-ха-ха! Ловко сказано, Килмартин!
   Майкл знаком дал понять официанту, что следует принести еще бренди. Ему необходимо было выпить.
   — Вчера она была в синем, кроме шуток, — сказал Хардвик. — Все видели.
   — И выглядела прелестно, — добавил Тревелстэм.
   — Верно, верно, — согласился Хардвик. — Отличная женщина. Я бы сам за ней приударил, если б на шее у меня уже не висела моя законная леди Хардвик.
   Ну хоть за это благодарение Богу, подумал Майкл.
   — И сколько она оплакивала старого графа? — спросил Хардвик. — Шесть лет?
   Учитывая, что «старому графу» было в момент смерти всего двадцать восемь лет, такое замечание можно было бы счесть и оскорбительным, но, думал Майкл, какой смысл пытаться изменить ошибочные взгляды и дурные манеры человека столь преклонных лет, как лорд Хардвик? Тем более что, судя по грузности и краснорожести почтенного лорда, он вполне способен был отправиться к праотцам в любую секунду. Даже прямо сейчас — если повезет.
   Он бросил взгляд на него через стол. Нет, все еще живехонек.
   Вот дьявольщина!
   — Четыре года, — ответил он немногословно. — Мой двоюродный брат умер четыре года назад.
   — Ну, четыре, шесть — какая разница? — пожал плечами Хардвик. — Все равно слишком долго для вдовицы носить черное.
   — По-моему, леди Килмартин уже некоторое время назад стала носить полутраур, — вставил Тревелстэм.
   — Да? В самом деле? — Хардвик сделал добрый глоток, затем довольно неряшливо вытер губы носовым платком. — Ну, если подумать, для нас-то это было все одно. Ей был не нужен новый муж — до вчерашнего дня.
   — Не нужен, — подтвердил Майкл, в основном потому, что Хардвик умолк на несколько секунд.
   Мужчины устремятся к ней, как пчелки на мед, совершенно как пче-е-елки, — сообщил лорд Хардвик с видом пророка, протянув последнее слово так, что казалось, будто в нем с полдюжины «е». — Как пчелки на мед, вот увидите. Все знают, насколько предана она была старому графу. Буквально все.
   Майклу принесли его бренди. Ну слава Богу!
   — И про нее не ходило никаких сплетен с тех пор, как умер ее муж, — добавил Хардвик.
   — Что неудивительно, — чопорно заметил Тревелстэм.
   — Не то что про некоторых других вдов. — Хардвик снова хлебнул из стакана, плотоядно хохотнул и добавил, ткнув Майкла локтем в бок: — Если вы понимаете, о чем я.
   Майкл просто тянул бренди.
   — Это вроде как… — Хардвик наклонился над столом, челюсти его заходили, на лице появилось сладострастное выражение. — Это вроде как…
   — Господи Боже мой, ну сколько можно размусоливать?! — пробормотал себе под нос Майкл.
   — А? — отозвался Хардвик.
   Майкл только злобно уставился на него в ответ.
   — Так я объясню вам, что это такое — жениться на такой вдове, — сообщил Хардвик с похотливой ухмылкой. — Это все равно что заполучить девственницу, которая знает, что делать.
   Майкл непонимающе уставился на него.
   — Что вы сейчас сказали? — спросил он очень спокойно.
   — Я сказал…
   — Я бы на вашем месте, лорд Хардвик, не стал этого повторять, — поспешил вмешаться Тревелстэм, тревожно косясь на мрачную физиономию Майкла, которая темнела на глазах.
   — А? Но что же здесь обидного? — хмыкнул Хардвик и допил залпом свой бренди. — Она была замужем, так что понятно, что она не нетронутая девица, но она же не…
   — Замолчите, — проскрежетал Майкл.
   — А? Но все так говорят.
   — Не в моем присутствии, — отрезал Майкл. — Если, конечно, дорожат своим здоровьем.
   — Ну, это все же лучше, чем говорить, что она уже не девственница, — хохотнул лорд Хардвик. — Если вы понимаете, о чем я.
   Майкл кинулся на него.
   — Боже правый! — завопил лорд Хардвик, опрокидываясь на пол. — Да что с вами, Килмартин?
   Майкл и сам толком не понимал, как его руки оказались на горле старого лорда, но ощущение ему определенно нравилось.
   — Не смейте больше никогда, — прошипел он, — и имени ее произносить! Вы поняли?
   Хардвик отчаянно закивал, но движение это вовсе перекрыло доступ воздуха, и щеки старого лорда стали наливаться пурпуром.
   Майкл отпустил старика и поднялся, обтирая ладони одну о другую, словно пытался стряхнуть с них что-то мерзкое.
   — Я не потерплю, чтобы о леди Килмартин говорили в столь неуважительных выражениях, — отрезал он. — Понятно?
   Лорд Хардвик снова кивнул. Закивали и многие из собравшихся вокруг них зрителей.
   — Вот и хорошо, — буркнул Майкл, решив, что теперь самое время убраться из клуба. Можно было надеяться, что, пока он доберется до дома, Франческа уже ляжет спать. Или она будет спать, или в гостях у кого-нибудь. Что угодно, лишь бы только не видеть ее.
   Он направился к выходу, но, уже выходя в прихожую, услышал, как его снова окликают по имени. Он резко обернулся, гадая, кто бы мог быть этот безумец, решившийся докучать ему, когда он в таком состоянии.
   Это был Колин Бриджертон. Брат Франчески. Черт!
   — Килмартин! — начал Колин, и на его приятном лице появилась полуулыбка.
   — А, Бриджертон.
   Колин небрежным жестом указал на опрокинутый стол и сказал:
   — Очень впечатляющее зрелище.
   Майкл ничего не ответил. В присутствии Колина ему всегда становилось как-то не по себе. Они оба пользовались примерно одинаковой репутацией — считались отчаянными повесами. Но в то время как Колин ходил в любимчиках у всех светских маменек, умилявшихся его очаровательным манерам, к Майклу отношение было (вернее сказать, прежде было — до того, как он унаследовал титул) более настороженное.
   Но Майкл давно уже подозревал, что за внешней жизнерадостностью Колина таится нечто посущественнее — возможно, потому и подозревал, что они были схожи в столь многих отношениях. И Майкл, живший в постоянном страхе, что кто-нибудь догадается о его истинных чувствах к Франческе, часто думал, что догадаться может как раз этот ее брат.
   — Я тихонько попивал себе виски, когда поднялся весь этот шум, — сказал Колин, жестом предлагая Майклу пройти в отдельный салон. — Заходи, посидим.
   Майклу хотелось сейчас только одного — убраться из проклятого клуба. Но Колин был братом Франчески, а значит, и ему приходился в некотором смысле родственником, так что в отношениях с ним необходимо было соблюдать хотя бы видимость любезности. Так что он скрипнул зубами и прошел в салон, твердо решив, что выпьет не больше одной порции и удалится через десять минут.
   — Неплохой вечер, верно? — сказал Колин, когда Майкл уселся. — Если не принимать во внимание Хардвика и все прочее. — Он откинулся в кресле с небрежной грацией и добавил: — Хардвик — осел.
   Майкл коротко кивнул, стараясь не обращать внимания на то, что брат Франчески, по своему обыкновению, внимательно наблюдает за ним, сохраняя на лице выражение очаровательной невинности. Вот Колин чуть склонил голову набок — так, подумалось Майклу, словно он собирался заглянуть собеседнику в душу под новым углом.
   — Пропади оно все пропадом, — буркнул Майкл и позвонил, вызывая официанта.
   — Что именно? — поинтересовался Колин.
   Майкл медленно повернул голову и посмотрел на него.
   — Не желаешь ли еще выпить? — проговорил он настолько отчетливо, насколько это возможно сквозь стиснутые зубы.
   — Пожалуй, действительно стоит, — ответил Колин, так и лучась дружелюбием и жизнерадостностью.
   Майкла этот фасад ничуть не обманул.
   — У тебя имеются планы на сегодняшний вечер? — спросил Колин.
   —Нет.
   — И у меня тоже никаких — так уж случилось, — проговорил Колин.
   Проклятие! Опять. Неужели это так много — желать побыть в одиночестве?
   — Спасибо, что вступился за честь Франчески, — сказал Колин спокойно.
   Первым порывом Майкла было прорычать, что он ни в каких благодарностях не нуждается: защищать честь Франчески было его долгом в той же степени, как и всякого из Бриджертонов, но зеленые глаза Колина смотрели уж слишком проницательно сегодня, и потому он просто кивнул.
   — Твоя сестра заслуживает того, чтобы о ней говорили уважительно, — сказал он наконец, убедившись, что способен заставить себя говорить ровно и гладко.
   — Ну разумеется, — согласился Колин и чуть наклонил голову.
   Официант принес напитки. Майкл с большим трудом сдержал желание опустошить свой стакан одним глотком, но все же отхлебнул он довольно много, так что спиртное обожгло Горло.
   Колин же, напротив, с довольным вздохом откинулся в своем кресле.
   — Великолепное виски, — сказал он с чувством. — Лучшее, что есть в Британии, в сущности. На Кипре ничего подобного раздобыть невозможно.
   Майкл только хмыкнул в ответ. Большего, похоже, и не требовалось.
   Колин отпил еще, явно смакуя напиток.
   — А-а, — протянул он, ставя стакан. — Виски — это почти так же хорошо, как женщина.
   Майкл хмыкнул снова и поднял стакан к губам. И тут Колин сказал:
   — Тебе бы следовало просто-напросто жениться на ней, и все.
   Майкл едва не задохнулся.
   — Извини, что ты сказал?
   — Что тебе следует жениться на ней, — сказал Колин и пожал плечами. — Что тут сложного?
   Глупо было надеяться, что Колин имеет в виду не Франческу, а кого-нибудь другого, но Майкл все же предпринял отчаянную попытку отбиться и сказал самым холодным тоном, на какой только был способен:
   — И кого, позволь спросить, ты имеешь в виду? Колин поднял брови:
   — Разве так необходимо играть в эти игры?
   — Я не могу жениться на Франческе, — вырвалось у Майкла.
   — Почему же нет?
   — Потому что… — И он оборвал себя на полуслове. Потому что были сотни причин, по которым он не мог жениться на Франческе, и ни об одной из этих причин он не мог говорить вслух. Так что он просто сказал: — Она была замужем за моим двоюродным братом.
   — Насколько мне известно, с точки зрения закона это не является препятствием.
   Да, но с точки зрения морали являлось, и каким! Он желал Франческу так долго, любил ее, казалось, целую вечность — даже когда Джон был жив. Он обманывал своего брата самым низким образом и не станет усугублять этот обман, похищая его жену.
   Это бы завершило тот гнусный круг, в котором он оказался, став графом Килмартином, унаследовав титул, который никак не должен был принадлежать ему. Ничто из этого не должно было принадлежать ему. И если не считать тех злосчастных сапог, которые он заставил Риверса забросить в гардеробную, Франческа осталась единственным из всего принадлежавшего некогда его двоюродному брату, что он не сделал своим.
   Смерть Джона принесла ему сказочное богатство. Эта смерть дала ему власть, престиж и графский титул.
   Если смерть брата даст ему еще и Франческу, то как он сможет и дальше цепляться за жалкую надежду, что никогда, даже во сне, не желал брату смерти?
   Как он сможет жить в мире с самим собой после этого?
   — Но должна же она выйти замуж за кого-нибудь, — заметил Колин.
   Майкл поднял глаза на своего собеседника и только тут сообразил, что молчал, погруженный в свои мысли, уже довольно долго. И что Колин все это время внимательно наблюдал за ним. Он пожал плечами, стараясь изобразить светскую непринужденность, хотя и подозревал, что это нисколько не обманет человека, сидящего напротив него в кресле.
   — Она поступит так, как пожелает, — сказал он. — Она всегда поступает так, как хочет.
   — Она может сделать опрометчивый выбор, — сказал Колин. — Ведь она торопится родить детей, пока еще не слишком стара.
   — Она не слишком стара!
   Верно, но она думает, что стара. Или тревожится о том, что другие сочтут ее старой. Ведь она не смогла зачать от твоего двоюродного брата, в конце концов. По крайней мере не смогла выносить благополучно.
   Майклу пришлось вцепиться в край стола, чтобы подавить порыв вскочить на ноги. Хотя почему замечание Колина привело его в такую ярость, он и сам не знал и не смог бы выразить в словах, будь рядом с ним хоть сам Шекспир в качестве помощника.
   — Если она станет делать выбор поспешно, — заметил Колин едва ли не небрежно, — она может выбрать человека, который станет для нее тираном.
   — Это Франческа? — спросил Майкл насмешливо. Может, какая-нибудь другая женщина и могла оказаться настолько глупой, но только не его Франческа.
   Колин пожал плечами:
   — Такие вещи случаются.
   — Даже если и так, — парировал Майкл, — она никогда не останется в таком браке.
   — А у нее будет выбор?
   — Ты говоришь о Франческе, — сказал Майкл. И это действительно все объясняло.
   — Полагаю, в определенном смысле ты прав, — признал Колин и отхлебнул виски. — Она всегда сможет укрыться у Бриджертонов. Уж мы-то никогда не станем принуждать ее вернуться к жестокому супругу. — Он поставил стакан на стол и откинулся в кресле. — Кроме того, это вообще все отвлеченные рассуждения, не так ли?
   Что-то странное появилось в тоне Колина, что-то скрытое и провоцирующее. Майкл быстро поднял глаза, не в силах удержаться от того, чтобы всмотреться в лицо собеседника и понять, к чему тот клонит. Затем спросил: