Аарон присел на корточки. Любопытно, какое впечатление произведут на девушку шрамы и татуировки? Он с улыбкой наблюдал, как она пытается смыть и их тоже.
Опять женский вопль — на сей раз Лейла. Ариф очутился рядом с отцом и положил ручонку ему на плечо. Аарон приобнял сынишку. Где-то на заднем плане ручьем разливался Стафа: мать успела перехватить и запереть его.
Аарон смотрел на Миш, а сам думал, с чего вдруг взбесилась толпа. Знай люди, кто перед ними, на него, а не на дартар, обратился бы их гнев.
Над ними нависла тень всадника. Аарон поднял глаза — и встретился с другими глазами, влажными серыми глазами старого ястреба. Джоаб.
Что-то треснуло в Аароне, как яичная скорлупа. Ядовитая ненависть выплеснулась наружу.
Конница Джоаба смяла ряды кушмаррахан в долине Чордан. Отец и братья Аарона не вернулись из того боя, Аарон затрясся, руки и ноги не слушались его. Он медленно поднимался, готовясь к прыжку. Из горла вырвался звук, похожий на тот, что издает кошка, проглотившая клубок шерсти.
В серых глазах промелькнуло удивление, почти страх.
Аарон поймал не себе взгляд бел-Сидека. Калека стоял в стороне и с недоумением смотрел на него.
Темная, застилавшая взор пелена распалась. Аарон передернул плечами, заставил себя оторваться от Джоаба, схватил Арифа и потащил к дому. — Пошли, Миш, — бросил он на ходу.
Миш безропотно последовала за ними, по тону Аарона почувствовав, что не стоит пускаться в излюбленные ею пререкания.
Йосех проводил девушку печальным, удивленным взглядом.
— Что стряслось с этим человеком? — спросил Джоаб. — Я подумал, он вцепится мне в глотку.
— Наверное, вы как-то обидели его, — отозвался Меджах, — годков этак шесть назад.
Джоаб сердито взглянул вслед чудаку-вейдин.
— Что тут вообще-то происходит? Тяжело ранены?
— Несколько тумаков, в остальном — полный порядок, — ответил Йосех.
Он рассказал Джоабу о стычке с похитителем детей. Из переулка вынырнул Ногах и, слушая доклад брата, беспокойно переминался с ноги на ногу.
Генерал наконец закрыл широко распахнутую дверь. Он был вне себя от возбуждения и бормотал проклятия. Эйзел чисто случайно избежал гибели. Кроме того, эти ублюдки Джоаб с Фа'тадом через какое-то время могли заинтересоваться, что понадобилось преступнику на улице Чар.
Эйзел никогда не допускает ошибок. Во всяком случае, не допускал на памяти старика. С ним самим ничего не случится. Но порыв, побудивший Эйзела в тактических целях воспользоваться именем Живых, мог с точки зрения стратегической обернуться сущим кошмаром.
Эйзел не виноват. Виноват он, предводитель Живых, который слишком часто стал прибегать к услугам лучшего своего бойца. Возможно, кто-нибудь уже обратил внимание на постоянные посещения Эйзела. Это надо прекратить, невзирая на все неудобства. Нельзя допустить, чтоб похитителя детей связывали с домом бел-Сидека или с Союзом. Дурная слава чревата провалом движения. Живым следует отречься от Эйзела, осудить его и требовать наказания наглеца, посмевшего запятнать их честное имя. Эйзел ловок, он сумеет избежать неприятностей.
Генерал взглянул на свой письменный стол. Для него это как другой конец света: стол стоял у противоположной стены. Надо написать Эйзелу, предупредить его, что придется потерпеть, что на какое-то время он будет объявлен вне закона.
Потихоньку, по стеночке, старик начал пробираться к столу. Жаль, что не на кого опереться. Слаб он стал, бремя слишком тяжело для его старых плеч. Но разве решится он на откровенный разговор с атаманами? Многие из них будут напуганы, даже оскорблены — правда, все по разным причинам.
Зенобел или Карза? Может быть. Если поговорить с ними не спеша, обстоятельно, развернуть план во всей красе, раскрыть двойной смысл всех уловок — тогда их не отвратят некоторые непривлекательные, отвратительные даже средства, к которым прибегает Союз в настоящий момент.
Слишком много сил отнял у старика путь до двери. На обратную дорогу их не хватило.
Бел-Сидек впервые не жалел о своей искалеченной ноге. Будь он здоров, пришлось бы кинуться в гущу свалки, не ждать, пока поостынут страсти, хаос отступит и участники драки начнут прислушиваться к доводам разума.
Но хотя волнение несколько поутихло, состояние толпы немало обеспокоило бел-Сидека. Люди продолжали злиться. В глубине души они стыдились и потому отказывались признать, что позволили разбойнику одурачить себя. Уверения бел-Сидека принимались в штыки.
Он не посмел настаивать и заковылял к дому. Ортбал Сагдет доказал, что участники движения могут наживаться на нем, но чтобы подобные злодеи в собственных грязных целях… Нет, это уж из рук вон.
Бел-Сидек ворвался в дом с твердым намерением произнести перед Генералом целую гневную речь.
— Сэр! Арам милостивый! — Бел-Сидек выронил кастрюлю с кашей, которую нес на ужин, и опустился на колени. — Сэр?
— Бел-Сидек? — прохрипел старик.
— Да, сэр. Я здесь, сэр.
— Плоть изменила духу. — Старик задыхался. — Отведи меня к письменному столу.
Бел-Сидек поднял его — старик был легонький словно перышко.
— Что вы собираетесь делать, сэр?
— Выглянул на улицу… услышал крик. Подумай только, бел-Сидек, тот зверюга, похититель детей, воспользовался нашим именем, чтобы избежать дартарского правосудия. Куда мы катимся? К чему это приведет? К письменному столу, я сказал.
Бел-Сидек опустил его на кровать.
— Слишком много говорите, сэр. Молчите и отдыхайте.
— К письменному столу. Это приказ.
— В таком случае считайте, что я взбунтовался. По крайней мере до этого вы дожили, радуйтесь.
— Мы должны выразить свое отношение. Этого человека необходимо схватить. Люди и так готовы обвинить нас во всех злодеяниях.
— Диктуйте, я обо всем позабочусь.
Старик продиктовал приказ и лишь тогда отвернулся к стене. Упрямый старый придурок. Надо же выдумать такое — встал без посторонней помощи. В лучшем случае он, мог переломать свои хрупкие старческие косточки.
Бел-Сидек занялся ужином. Беспокойство не оставляло его. Сегодня ночью ему опять нужно к Мериэль. Но очевидно, что кто-то должен пасти Генерала: у старика определенно мутится в голове, его нельзя оставлять без присмотра. Однако встретиться с Мериэль тоже необходимо. Он должен распорядиться размещением оружия на ее складе. Опасно хранить его в одном месте.
Хадрибел. Новый атаман Хара еще не переехал из Шу. И в затруднительной ситуации с геродианским агентом, занявшим высокое Положение в Союзе, он кое-чем помог.
Да, Хадрибел. Он отлучится на несколько минут и приведет Хадрибела.
Глава 10
Эйзел мрачно обдумывал донесения Мумы — трактирщик все новости узнавал первым. Особенно занимали Эйзела дурные вести.
В Эстанедо смерти забили похитителя детей. Не хочется идти, но выбора нет. Если Агмед или бел-Шадук сваляли дурака и попали в беду, в крепости должны знать об этом. И немедленно.
Эйзел почти желал, чтоб опасения его оправдались. Такой удар заставит Чаровницу призадуматься.
Он оттолкнул стул, вскочил. День клонился к вечеру. Эйзел повернул на восток; он выбирал окольные пути, укромные переулки. Все главные улицы были заняты дартарами — они направлялись к Осенним воротам, в свой лагерь за чертой города. Эйзелу сегодня не хотелось больше сталкиваться с дартарами: руки чесались изувечить парочку-другую проклятых кочевников, а это было бы в высшей степени неразумно.
Ему не нужно было рыскать по Эстану: то, что искал Эйзел, находилось в другом месте — у Козлиного ручья, на пустырях близ Старой стены. Это место геродиане отвели под свалку мусора. Мух и крыс развелось видимо-невидимо. Впрочем, немало их было и до завоевания Кушмарраха. В те времена отходы и всякий ненужный хлам просто выкидывали из окон в надежде, что дождевые потоки смоют грязь. К западу от акрополя так поступали и поныне.
Одна из самых больших мусорных куч служила зловещим целям: сюда на съедение стервятникам бросали трупы преступников.
К соседней куче сносили нежеланных младенцев — пусть подыхают, а может, и пригодятся кому. За последние дни здесь собралось несколько заморышей. Проходя мимо, Эйзел подумал: а не было бы лучше, если б в свое время он тоже попал на эту своеобразную выставку.
Тело он нашел. Смеркалось, но Эйзел разглядел все, что хотел, и повернул назад.
Садат Агмед — и вид у него теперь совершенно безобидный.
Не успел Йосех поужинать, явился Мо'атабар.
— Фа'тад срочно требует его к себе, — обратился он к Меджаху: Ногах с Фаруком и еще несколькими членами отряда остались в городе, спрятавшись в лабиринте. — Тебя тоже.
Меджах что-то недовольно пробурчал в ответ, Йосех вторил ему.
— А сегодня ты совсем не трусишь, братишка, — заметил Меджах после ухода Мо'атабара.
— Да болит все, Не до Фа'тада. — Йосех вздрогнул, но не от боли: в лагере допрашивали пленных, кое-кто отказывался понимать по-хорошему, и дартарам приходилось прибегать к увесистым доводам.
Однако по пути к штабу Фа'тада Йосех несколько изменил свое мнение о подобных методах допроса. В конце концов, должна же от подонков быть хоть какая-то польза. Яхада молча пропустил братьев в шатер и указал, где сесть. Фа'тад выслушивал доклады командиров.
— У него был тот же порошок? — спросил он.
— Да, видимо, он опорожнил два пакета, — ответил неизвестный Йосеху дартарин. — Наши люди подоспели позже. Впрочем, ножом он тоже орудовал вовсю. Порезал дюжину человек, двое вряд ли выживут.
Фа'тад сердито заворчал.
— Он был дартарином.
Фа'тад заворчал снова и стал мрачнее тучи. «Может, у него несварение желудка?» — подумал Йосех.
— Один из наших людей узнал разбойника. Его звали Садат Агмед из рода ал-Хадида. Отщепенец.
— Припоминаю. Вороват был и как что — сразу за нож хватался. Тело обыскали?
— Ничего не нашли, кроме золота. Три слитка было зашито в штанах, а в рукавах — еще больше.
— Выходит, похищать детей — прибыльное занятие. Итак, мы уже столкнулись с двумя бандитами, промышляющими этим делом, и оба — вооружены одним и тем же колдовским, но не очень сильным зельем. Сколько их всего? Кто покупает у них детей? И что они с ними делают?
Командиры только плечами пожимали: пока не схватишь кого-нибудь из похитителей живьем, ни черта не узнаешь.
— Расскажи о другом, — велел Фа'тад Йосеху. Йосех изложил дневные события. Меджах — со спины верблюда ему было видно лучше — дополнил картину.
— Один вывод точно напрашивается, — вмешался Джоаб, — в Шу мы зря теряем время. Тот человек сказал, что он — член Союза Живых, и тогда толпа набросилась на наших парней.
Йосех удивленно взглянул на Джоаба — он ничего об этом не слышал.
— Значит, Живые. Мы пока не станем трогать их, Джоаб Пусть берут с нас пример и не рыпаются.
— Ничего себе не трогать! Ведь мы хотим отнять у Живых ночь — их время.
— Твоя правда.
— К тому же Кадо скоро разнюхает, что наши воины остались в городе на ночь.
— Верно. Но рассуди: мы мешаем преступникам вершить свои темные делишки, а Герод приказывает оставить их в покое. Кто выигрывает в глазах кушмаррахан?
— Повторяю, твоя игра для меня чересчур тонка, — возразил Джоаб. — По-моему, нужно выйти на офицеров Союза и договориться с ними.
— Ставки куда выше, дружище. — Ал-Акла только сейчас осознал, что в шатре посторонние. — Йосех, Меджах, вы свободны, спасибо. Я не забуду ваше усердие.
Братья поднялись. Йосех успел расслышать слова Джоаба:
— Одному из парней пришло в голову, что мы могли бы нарядить наших людей в костюмы вейдин.
— А лица?
— Я как-то не подумал, что лица выдадут нас, — смущенно пробормотал Йосех, когда они шли обратно через лагерь.
— Ничего, парень, с возрастом поумнеешь.
Генерал услышал, как открылась входная дверь, услышал шаги. Но то не были шаги хромого, волочащего ногу бел-Сидека. Старику стало страшно, но уже через минуту он слабой улыбкой приветствовал Хадрибела.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Превосходно.
— Бел-Сидек очень обеспокоен. Он сказал…
— И эту старую суетливую бабу я назначил своим преемником! Нынче вечером боги смилостивились надо мной.
Старик ни на секунду не забывал, что надо доставить Насифа в указанное Эйзелом место.
— У меня для тебя есть поручение, Хадрибел. Оно должно быть выполнено: бел-Сидек отказался, а промедление может привести к провалу движения. Прежде всего отведи меня к письменному столу.
Хадрибел замялся было, но потом послушался. Генерал быстро нацарапал послание Эйзелу и заговорил снова:
— Ступай к Карзе и попроси его ко мне. Поторопись, и тогда почти все время, что ты будешь ходить по другим делам, со мной просидит он, и совесть тебя не замучит.
— По другим делам, сэр?
— Да. Передашь вызов Карзе, а после займешься предателем Насифом бар бел-Абеком. Завяжешь ему глаза и доставишь на место, где его примет у тебя наш человек. — Старик подробно изложил где и как, строго-настрого наказав даже не пытаться разглядеть этого таинственного человека, близко к нему не подходить. — Он — самое ценное мое достояние, я не желаю рисковать, вдруг, упаси Арам, кто-нибудь случайно выдаст его Покончив с предателем, снесешь записку на постоялый двор Мумы. — Пришлось растолковать Хадрибелу, — где это находится. — Отдай записку Муме в собственные руки, никому другому. Потом возвращайся. Постучи. Если Карза еще не уйдет, он откроет, и ты посидишь подождешь, " займешься чем-нибудь. Если же он не ответит, просто зайдешь и пробудешь со мной до возвращения бел-Сидека. Ясно?
— Вполне.
— Отлично. Тогда доведи меня до кровати и отправляйся. Обессиленный, старик рухнул на постель и сразу же погрузился в глубокий сон. Очнулся он, лишь когда пришел Карза. Пришел, чтобы услышать сокровенные тайны Живых.
В клетке вдруг наступила зловещая тишина. Она-то и заставила Зуки очнуться, встревоженно оглядеться кругом. Он увидел, что в дверь вошел великан и что направляется он прямиком к нему.
У Зуки бешено заколотилось сердце. Он обмочился. Он судорожно всхлипывал. Хотел вскочить, бежать, но ноги не слушались.
Великан поднял его и понес прочь из клетки, через огромные залы — в просторную комнату, освещенную лишь двумя свечами в углу.
Великан усадил Зуки между свечами и предупредил.
— Не двигайся, малыш, пока не скажут, а то пожалеешь. Но Зуки и без того оцепенел от ужаса.
В сумерках по пыльной проселочной дороге, что проходила мимо дома вдовы национального героя Кушмарраха, генерала Ханно бел-Карбы, ехала разукрашенная с нелепой яркостью запряженная осликом тележка. Возничий остановился рядом со старухой, которая сидела на обочине и горько плакала. Вокруг суетились несколько слуг, чью верность мортианам не удалось поколебать ни угрозами, ни тумаками.
— Помогите ей сесть в телегу, — велел им возничий.
Один из слуг — он трясся от страха — нерешительно спросил:
— Кто вы?
— Старый друг ее мужа. Я приехал, чтобы доставить вас в безопасное место.
Властный вид и тон незнакомца развеяли сомнения слуг. Они подняли свою хозяйку и усадили в тележку, а сами пошли следом.
Они проехали около четырех километров и свернули в лес, один из немногих еще не вырубленных жадными геродианами. Среди леса на поляне был разбит лагерь. Там люди в странных черных кафтанах и штанах мазали друг другу лица древесным углем. Они с почетом встретили путников, окружили их заботой и вниманием.
Изгнанников удобно устроили и вкусно накормили, а возничий тем временем расспрашивал о выселявших их мортианах. Он тоже переоделся в черное и позволил вымазать себе лицо.
Старуха не проронила ни слова и не отрывала глаз от костра.
— Все готово, Нейк? — спросил возничий.
— Да, атаман.
— Тогда приступим. Старуха подняла глаза.
— Вы те, что называют себя Живыми?
Атаман едва заметно кивнул, но не ответил прямо.
— Вы вернетесь домой, высокочтимая госпожа, вернетесь еще до восхода солнца, — только и сказал он.
Эйзел опоздал — из-за не в меру дотошных и любопытных сыновей Мумы. Но шпион был на месте — с мешком на голове, а сопровождающий — на почтительном расстоянии от него, как и договаривались. Все по плану.
Человек с завязанными глазами подскочил от прикосновения Эйзела.
— Пошли, — прошептал тот.
Пленник повиновался, хотя представления не имел, куда они направляются. Эйзел огляделся — нет ли слежки, но ничего не заметил. По ночам акрополь точно вымирал, не слышно было даже геродианских часовых, стоявших на своих постах. Он провел подопечного через Черный ход Судьбы.
Торго ждал их. Он поманил Эйзела за собой. Странно, но евнух не проявлял обычной своей раздражительности. Эйзел наморщил лоб.
Торго провел его в большую комнату. Мальчишка сидел в дальнем углу между двумя свечами, и вид у него был весьма жалкий.
— Я сниму колпак, и ты увидишь своего мальчонку, — прошипел Эйзел. — Ничего не делай, ничего не говори, не оборачивайся Понял?
Шпион кивнул.
Эйзел сдернул мешок.
Несчастный весь напрягся, судорожно сглотнул, но сумел взять себя в руки. Эйзел не торопил его — пускай любуется. Наконец предатель кивнул снова — довольно. Эйзел надел мешок и повел его прочь из комнаты.
Торго закрыл за ними дверь, прошептал:
— Я разбудил госпожу. Она желает тебя видеть. Я пригляжу за ним. — В шепоте евнуха послышались знакомые злобные нотки.
— Хорошо. Мне тоже нужно переговорить с ней. Где?
— В алтаре.
Эйзел пожал плечами, оставил шпиона с Торго и пошел к Чаровнице.
Она стояла у тела мужа. Лицо Чаровницы светилось безумной решимостью, от чего красота ее казалась еще ярче. Но все равно заметно было, что женщина эта безмерно устала, что она изнемогает.
Незачем вести себя вызывающе. Хватит и сообщения о гибели Садата Агмеда.
Чаровница обернулась, но не сняла руки с хладного трупа Накара.
— Торго сказал, что твой Генерал смеет угрожать мне.
— Он не мой, госпожа. Я просто передаточное звено, мостик между вами.
— Но какое право он имеет…
— Во-первых, право здравого смысла. Твоя спешка начинает привлекать к нам внимание. И во-вторых, примитивное и первобытное право сильного. Без него у тебя ни черта не выйдет.
— Мы обдумаем это. Но ты, ты со мной, Эйзел? Или ты и правда покинул меня?
— Я никогда не покину свою госпожу. Никогда. Но я отказываюсь поганить все дело излишней торопливостью.
— Проклятие! Ты будешь выполнять мои приказания…
— Госпожа! Сегодня убили Садата Агмеда. Кровь отхлынула от ее щек.
— Откуда тебе известно это имя?
— Знать — моя профессия. Поэтому я до сих пор жив. С минуту Чаровница смотрела на Эйзела тяжелым взглядом. Но постепенно она сникала, съеживалась, превращаясь в обычную усталую женщину, какой и была на самом деле.
— Расскажи мне об этом.
— Он пытался похитить ребенка в Эстане — и провалился. Толпа погналась за ним и забила до смерти. Завтра это разнесется по всему Кушмарраху.
Чаровница вздохнула.
Пора двигать, подумал Эйзел.
— Сегодня я был на улице Чар, делал распоряжения насчет этого шпиона и пытался уговорить Генерала не наезжать на тебя. На обратном пути я наткнулся на дартар, с которыми имел стычку на днях. Хоть я и оказался счастливее Агмеда, многие запомнили мою физиономию.
Чаровница снова вздохнула.
— Я вынуждена уступить. Если Судьба действительно существует, действия наши ничего не меняют. Скажи Генералу, что этот мальчик пройдет испытание следующим. Заберете его завтра ночью. — Она погладила по голове мертвого возлюбленного, как мать гладит больного ребенка.
Эйзел поклонился.
— Благодарю тебя, госпожа.
Не вполне уверенный в победе, он вернулся к своему подопечному.
Эйзел решил доставить шпиона домой через лабиринт: меньше вероятности кого-нибудь встретить.
Но он не сделал и десяти шагов, как осознал, что рядом, в темноте, кто-то есть. Чутье не подвело Эйзела, он почувствовал запах лошади и верблюда. Остановившись, он развернул, подопечного к себе лицом.
— Мы напоролись на засаду. Сейчас я сниму колпак, и ты побежишь, побежишь изо всех сил. Дуй прямо к дому, а я их отвлеку. — Он дал шпиону пинка. Тот побежал. Дартары двинулись за ним.
Эйзел зажмурился, одной рукой закрыл глаза, а другой метнул в преследователей пакет с огненным порошком.
Послышались крики.
Эйзел выхватил нож и ринулся на врагов. Их было трое, но на помощь спешили другие. Эйзел плюнул, развернулся и быстрыми шагами направился к постоялому двору Мумы.
Если они попадутся ему еще раз — темной ночкой да когда он будет не настолько измотан, пусть пеняют на себя. Он покажет проклятым дикарям, как рыскать по его лабиринту. Им неделю придется собирать останки наглого верблюжатника.
Ночь была тиха, огни погашены. Сопели ребятишки, похрапывали женщины, но Аарон и глаз не сомкнул. Стоило ему погрузиться в сон, что-то словно выталкивало его на поверхность:
Он чувствовал рядом с собой тепло Лейлы, а грязные мыслишки носились вокруг Миш… Временами ему становилось стыдно своих неслыханных позорных желаний, но не эти мимолетные уколы совести мешали Аарону уснуть. Главной причиной было происшествие на улице, оно напоминало, что мир и покой — лишь видимость, а за ними — сплошной мрак и ужас. Не успеет он закрыть глаза, кошмар обрушится на него.
У двери послышалось какое-то шебуршание, Аарон не сразу разобрал, что это стук. Более удивленный, чем испуганный, он пошел взглянуть, в чем дело.
— Рейха? Что стряслось?
— Мне надо поговорить с Лейлой. Больше у меня никого нет.
— Входи. — Рейха проскользнула в дом. Аарон окинул взглядом подернутую туманом улицу. — Где Насиф? — У него в голове не укладывалось, как это женщина, тем более робкая Рейха, осмелилась глубокой ночью в одинвчку бродить по кварталу Шу.
— Разбуди Лейлу. Пожалуйста. И я сразу все расскажу.
— Я не сплю. — Лейла села на постели. Рахеб тоже зашевелилась. Аарон понял, что старуха не спит, только притворяется.
— Шш… — Приложив палец к губам, он увлек Лейлу к камину.
Там они и устроились. Аарон поворошил угли, подбросил новых — разжег небольшой огонь, чтоб было уютнее. Рейха, похоже, места себе не находила от беспокойства.
— Не знаю, как начать, — заговорила она. — Это для меня так ново и, наверное, опасно. Но мне необходимо выговориться. Обещайте, что никому не расскажете. Пожалуйста, обещайте. Лейла? Аарон?
Лейла кивнула.
— Конечно.
Аарон не отвечал. Он хорошо относился к Рейхе, но…
— Аарон?
Лейла выразительно взглянула на мужа.
— Извини, Рейха, отвлекся. Конечно, обещаю. Где же Насиф?
— Те похитители детей — они увели его куда-то, сказали, что покажут Зуки. Они хотят заставить Насифа плясать под свою дудку.
— Но…
— Мне нужно быть дома до возвращения Насифа, поэтому позволь сперва досказать. Ладно?
— Конечно, мы слушаем, — заверила Лейла.
— Порой я что-то подозревала, но до конца никогда не верила, пока он сам не признался. Насиф — член Союза Живых и занимает в нем очень высокое положение. Только что его повысили еще, теперь он третий или четвертый человек в Шу. Но, кроме того, он офицер геродианской армии, вступил в нее сразу после завоевания Кушмарраха. Он полковник, и в обязанности его входит вести слежку за Живыми.
— И он все тебе рассказал? — изумился Аарон.
— Тише, — одернула его Лейла, — детей разбудишь.
— Да, рассказал, сегодня утром. Нарушил клятвы и рассказал. Объяснил, что не может больше скрывать — из-за Зуки. Сказал, Живым стало известно, что он геродианский офицер, и поэтому они украли Зуки: теперь Насиф у них в руках и должен лгать генералу Кадо и шпионить за геродианами.
Аарону показалось, что тон у нее до странности спокойный. Но нрав у Рейхи был вялый, и вещи, которые она не могла понять или изменить, принимались ею как данность. Он передернул плечами и выругался про себя.
— Зачем ты рассказываешь нам, зачем испытываешь судьбу? — спросила Лейла. — Нам с Аароном не за что любить геродиан.
— Я совсем запуталась. Мне нужно, чтоб кто-нибудь помог мне разобраться.
Они помолчали. Аарон сочувствовал Рейхе, но никакие слова не могли исцелить ее раны.
— Похоже, я вас не очень-то удивила, — наконец заметила она.
Лейла положила руку на руку мужа.
— Мы давно подозревали. Насиф порой чудно вел себя.
— Вот оно что…
— Чего ты хочешь, Рейха? — снова спросила Лейла.
— Не знаю! Ничего не знаю. Хочу получить обратно своего сыночка. Насиф сказал, только бы вернуть Зуки, тогда геродиане вывезут нас куда-нибудь в безопасное место, где ему больше не придется ни за кем шпионить.
Аарон не знал, не напрасны ли надежды Рейхи. Может, и не напрасны. Огромную империю Герода объединяла лишь странная, суровая и аскетичная религия. Если Насиф исповедует их веру, вполне вероятно, новые хозяева переселят его вместе с семейством в одну из федераций, он получит гражданство и будет иметь немногим меньше прав, чем коренные геродиане.
— Чем мы можем помочь, Рейха? Чуть что — и мы окажемся между двумя огнями, между геродианами и Живыми. Не знаю, как Лейла, но я, признаюсь, не хочу связываться ни с теми, ни с другими. Я должен в первую очередь заботиться о своей собственной семье.
— Аарон! — воскликнула Лейла.
— Ума не приложу, как тебе быть. Может, Лейла подскажет. У нее-то голова ясная, а я вечно чего-нибудь не то сморожу. Талдычить тебе о долге, выдвигать требования тоже не хочу, у вас и так бед предостаточно.