Он посадил Стафу на колени, правой рукой обнял Арифа и беседовал с мальчиками о верблюдах и прочих диковинках, пока не позвали к столу. За ужином ребята сидели непривычно притихшие, женщины тоже молчали. Должно быть, вид у Аарона был свирепый. Домочадцы решили дать ему передышку.
Ничего, потерпят. Он и в самом деле нуждается в тишине.
Конечно, затишье продлилось недолго. Но не женщины были тому виной.
Стук в дверь заставил Аарона вздрогнуть. Он встревожился еще сильнее, когда увидел на пороге Рейху с Насифом. Он отступил, дал им дорогу. Не говоря ни слова, они прошли в комнату Выглядели супруги прескверно. Мертвенно побледнев, Лейла медленно поднялась им навстречу, глаза ее расширились от ужаса — точно вместе с подругой страх вступил к ней в дом.
Однако Лейла поддержала Рейху, усадила ее. Насиф пристроился рядом с женой, напротив Аарона. Довольно было одного взгляда — каждый понял, что знает другой. Миш отвела мальчиков в сторону.
— Рейха рассказала вам вещи, о которых разумнее было молчать, — заговорил Насиф. — Сегодня она получила хороший урок К ней приходили Живые. Теперь, нравится вам это или нет, вы тоже впутаны в это дело. Живые не отступятся.
Рейха не отрывала глаз от сжатых в отчаянии рук.
— Прошлой ночью она приходила сюда. Нынче утром они пришли к ней. Живым известно, что Рейха была на улице Чар, но неизвестно, где именно. Они хотели выпытать, где и кого она видела. Один из их людей, очень важный для Союза человек, был убит, ночью, здесь, на улице Чар, и примерно в то же время. У Живых есть основания полагать, что в смерти его повинна женщина.
— Отец бел-Сидека! — вырвалось у Аарона.
— Что?
— Один пожилой ветеран живет тут поблизости, чуть выше — Атаман, — вставила Рахеб.
Аарон с укором взглянул на нее, покачал головой.
— Немолодой человек, хромой. Был ранен при Дак-эс-Суэтте. Сегодня утром по дороге на работу я заметил толпу у его дома и из любопытства подошел. Бел-Сидек сказал, что отец его скончался этой ночью. Меня это не удивило — все время, как они переехали сюда, старик не вставал с постели.
— Бел-Сидек, — задумчиво пробормотал Насиф. — Похоже на то. Человек, что приходил к Рейхе, тоже хромой. Она видела его раньше, но не запомнила. Он-то всех нас знает. Он не верит, будто Рейха в самом деле кого-то убила. Не сомневается, что она приходила повидать Лейлу. Но он хотел доказательств.
Сидевший напротив человек смущал Аарона. К такому Насифу он не привык. Спокойный, собранный, деловитый, полностью владеет собой. Аарон не знал, как воспринимать эту перемену.
— Рейха уперлась, — продолжал Насиф, — отказалась отвечать, пока они не вернут Зуки.
— А они отказались, потому что тогда не смогут держать в руках тебя.
— Ошибаешься. Потому что, если верить калеке, у них его нет.
— Как так?
— Именно. Накануне вечером Живые показали мне Зуки, а сегодня утром отрицали, что мальчик у них. И похоже, человек этот говорил искренне. Имей Живые такое преимущество, они бы не преминули воспользоваться им. С другой стороны. Рейхе показалось, что она узнала одного из явившихся вместе с калекой: прошлым вечером он приходил за мной.
Аарон начал проникаться отвращением к этому неизвестному дотоле Насифу. Что-то он затеял нехорошее.
— Какие-то скрытые процессы внутри Союза? Одна из фракций действует, не посвящая в свои планы других членов команды?
— К чему ты ведешь, Насиф?
— Просто думаю вслух. Размышляю. Без всякого сомнения, человек, приходивший за мной вчера, и тот, что был с бел-Сидеком сегодня, — одно и то же лицо, некто Хадрибел. По рангу — второй из Живых в округе Шу. Он получает распоряжения от бел-Сидека. А бел-Сидек сказал, по крайней мере подразумевал, что покойный был главнее него. Так что же это за старик на самом деле? И кто посмел убить его?
— Хватит, Насиф. Я тебя раскусил и не позволю себя использовать. У тебя была возможность убрать меня и выйти сухим из воды. Ты ее упустил. Второго шанса не будет.
Насиф нахмурился, прикинулся непонимающим.
— Почти двести человек из нашей башни пережили плен и геродианские лагеря. Большинство из них вернулись в Кушмаррах. Некоторые работают на верфи. Помнишь Большого Тери? Скверного Тери, как его иногда называли. Как, ты думаешь, поступит Тери, если кое-кто шепнет ему, что ворота открыл наш старый приятель Насиф?
Насиф, казалось, встревожился.
— Перестань, Аарон! — пыталась остановить мужа Лейла.
— Спокойно. Раскинь-ка мозгами. Сперва он заставит меня наслушаться своих предположений. А потом? Потом исхитрится подать знак геродианам, они схватят меня — вот сообщение и передано. Если же старина Аарон наложит на себя руки после того, как из него выбьют все, что сочтут интересным, тем лучше. Избавившись от Аарона, Насиф избавится от человека, который представляет для него угрозу.
Лейла взглянула на сидевшего с непроницаемым лицом Насифа, потом на Рейху. Та по-прежнему не отрывала глаз от сцепленных рук, только вздрагивала, точно глотала невидимые слезы.
— Рейха?
Молчание.
Рахеб проковыляла к камину, начла разводить огонь. Было так тихо, что, казалось, слышно, как скрипят ее старые кости.
У Аарона сжало горло, он боялся, что вместо слов до Насифа донесется лишь скрежет.
— Оставшиеся в живых ребята из нашей роты не принадлежат к Союзу. Ничего похожего, Насиф. Но они давно уже обдумали, что сделают, доведись им изловить предателя, открывшего ворота башни. Времени у них было достаточно, предлагались разные варианты. Последний — содрать с него кожу и пустить побегать по улицам в таком виде.
Аарон сам себя не узнавал. Он сроду никому не угрожал.
— Я молчал шесть лет — ради Рейхи и Зуки. Но теперь, отказав мне и моей семье в таком же уважении и заботе, так потерял право на это молчание. Тебе придется купить его. Ты уйдешь из моего дома и из моей жизни, забудешь о нашем существовании. Если когда-либо в каком-либо разговоре ты посмеешь назвать мое имя, я позабочусь, чтоб наши товарищи узнали, кто их предал.
Насиф коротко глянул на него, понял, что слова тут бессильны, и поднялся.
Рахеб резко повернулась к нему. Костлявой старческой рукой она схватила огромный грязный нож для резки мяса и бросилась на Насифа. Аарон не успел вовремя удержать старуху. Лезвие распороло рукав и оставило длинную глубокую царапину на левой руке Насифа.
Это было странное и жуткое зрелище. Никто не издал ни звука. С бледными лицами и полными ужаса глазами домочадцы смотрели, как Аарон разоружает тещу. Та сразу же перестала сопротивляться.
— Шестьдесят тысяч жизней на твоей совести, Насиф бар бел-Абек, — отчеканила они и плюнула изменнику в лицо. Рейха, вся съежившись, пыталась осмотреть руку мужу. — Шестьдесят тысяч проклятий на твою могилу, да пошлет тебе Арам скорую и мучительную кончину.
Насиф попятился к выходу. Рейха распахнула перед ним дверь. Они вышли. Аарон повернул ключ в замке.
Никто не говорил ни слова, только тихонько сопела Лейла. Рахеб снова хлопотала по хозяйству. Перепуганные мальчики уцепились за юбку Миш. Аарон подобрал с пола нож, воткнул его в дверь и оставил там, сам не понимая смысла этого символического жеста. Потом он попытался успокоить сыновей.
— Бегите к мамочке, обнимите ее покрепче. Ей сейчас это очень нужно.
Ариф и Стафа послушались. Похоже, им сразу полегчало. Аарон смотрел на ребятишек — и внутренне цепенел от ужаса.
— Аарон, — робко окликнула Миш.
— Да?
— Когда я говорила с Йосехом… Его брат, Ногах, он оставался на ночь в переулке Тош. Он говорит, что видел женщину, необыкновенную красавицу. Она спускалась с холма и на несколько минут остановилась у нашей двери. А потом скрылась в тумане.
— Ну? — На душе у Аарона стало еще тревожнее.
— Тот человек говорил, что отца господина бел-Сидека, наверное, убила женщина. Если Ногах видел красавицу, значит, то была не Рейха.
— Верно.
Кто-то постучал в дверь.
Страх воцарился в доме Аарона.
Бел-Сидек и шагу за порог не сделал, как увидел предателя с женой. Они выходили из дома плотника. Что еще? Мало ему неприятностей? Теперь негодяй будет шляться где ему вздумается?
Бел-Сидек укрылся в тени дома, и парочка прошла мимо, не заметив его. Они были чересчур поглощены собой. Женщина передвигалась с видимым усилием — очевидно, утренний допрос не прошел ей даром. Предатель как-то странно держал левую руку — точно поранил ее.
В любой момент могли начать собираться атаманы. Но дело это нуждалось в расследовании. Бел-Сидек покорно вздохнул, доковылял до двери плотника, постучался.
Дверь распахнулась, но лицо открывшего ее человека выражало такую холодность, что бел-Сидек отшатнулся.
— Можно войти?
— Нельзя.
Откровенная грубость ответа ошарашивала. Как тут поступить?
Плотник сам лишил себя преимущества — шагнул за порог, прикрыл дверь и заговорил первым:
— Нам не интересны эти игры старины. Все равно, вы в них играете или еще кто. Оставьте нас в покое.
— Кушмаррах…
Плотник плюнул под ноги бел-Сидеку.
— Вы — это еще не Кушмаррах. Воры и вымогатели, пытающие женщин и похищающие детей, не смеют говорить от имени Кушмарраха. — Он сплюнул снова.
Бел-Сидек не смог сдержать копившийся весь день гнев.
— Аарон, мы ни одного ребенка и пальцем не тронули!
— Вы глупы, если верите в это. Глупец, не понимающий, что творят подчиненные за его спиной, и потому еще более опасный. Непонимание — страшнее тысяч кинжалов. Убийца с ножом перережет человеку глотку, а дурак — погубит целый город.
— Аарон…
— Задайтесь наконец вопросом: пусть Живые не похищают детей, как смогли они показать отцу украденного у него ребенка? Когда найдете ответ, поделитесь со мной, если сочтете нужным Возможно, тогда я соглашусь поговорить с вами.
Бел-Сидек не знал, что сказать. Плотник вел себя так необычно, был так расстроен… Должно быть, произошло нечто экстраординарное, выведшее его из равновесия.
— Аарон…
— Убирайтесь. Оставьте нас в покое. Вы не знаете меня, я не знаю вас.
— Хорошо, Аарон, хорошо. Не настолько же я глух к доводам разума. — Кроме того, нет времени хорошенько надавить на этого упрямца.
— Рад слышать — если это правда. Одну вещь я все же должен вам сказать. Дартарский воин, который прятался ночью в переулке Тош, в полночь видел там женщину. Дартарин не знает ее. Но по его описанию — подобной красавицы он отродясь не видывал. Дартары большие чудаки, но не до такой же степени, чтоб счесть красавицей Рейху, подругу моей жены. Покойной ночи.
Бел-Сидек с минуту постоял перед захлопнувшейся за плотником дверью. Единственная мысль была в его голове — Живые проиграли войну даже здесь, в этом квартале, где люди имеют все основания ненавидеть завоевателей.
Он развернулся и начал с трудом подниматься в гору. Это поучительное поражение необходимо обсудить при встрече с атаманами.
Эйзел вышел из трактира Мумы вскоре после захода солнца. Несколько маневров — и он убедился, что люди полковника Бруды по-прежнему у него на хвосте. Эйзел засек четверых. Ничего себе! Значит, есть и еще, более ловкие. Похоже, он допустил серьезный промах.
Эйзел не стал принимать никаких особых мер предосторожности, только самые обычные — как человек, который вовсе не ожидает слежки. Пускай расслабятся, почувствуют себя уверенно. Встряску он им устроит позже, когда действительно понадобится.
Эйзел свернул было на Священный проспект, широкую улицу на полкилометра севернее улицы Чар, ведущую от порта к акрополю. Но тут же пришлось дать задний ход: проспект запрудили геродианские солдаты, немедленно подвергавшие допросу любого, кто осмеливался попасться им на глаза. Эйзел подивился происходящему, но выяснять, что стряслось, не было времени.
Шпики Бруды неотступно следовали за ним узкими переулками: до поры до времени Эйзел не мешал им. Ничего интересного они все равно не узнают.
Однако, не дойдя чуть-чуть до дома бел-Шадука, он легко отделался от слежки: свернул за угол и влез на крышу.
Эйзел пробежал над несколькими домами — до места, откуда мог наблюдать за окнами бел-Шадука.
Из них лился необычный яркий свет. Как правило, кушмаррахане ложились спать с наступлением темноты, стремясь ради экономии обходиться естественным освещением. Значит, предположения Эйзела подтвердились.
— Не думал я, что ты сваляешь такого дурака, старина Ишабел, — пробормотал он.
Вскоре свет в окнах потускнел. Кто-то выглянул из дома. Не заметил ничего подозрительного. Вышел. А вслед за тем целая шайка, больше семи человек. Они разошлись в разные стороны. Но не вызывало сомнений, что цель у всех одна.
И Эйзел отлично знал какая. По крышам он торопливо направился на юг. Так проще, чем красться за ними, рискуя привлечь к себе внимание.
— Безмозглый чурбан, — ругался он. — Видать, она посулила ему изрядный куш.
По пути Эйзел не встречал помех. Здешние атаманы, повелители крыш, нынче затаились в своих норах. Что бы это значило? Хочется надеяться, что дело в погоде: мелкий холодный дождь не располагал к прогулкам.
Еще до появления банды Ишабела ему удалось занять самую выгодную для наблюдения за улицей Чар позицию. Даже хватило время разведать наиболее удобные пути к отступлению — своему и их.
Дурачина всерьез намерен попытаться. Что ж, зрелище обещает быть захватывающим. Эйзел приготовился насладиться им. Одно плохо — место превосходное, тактически безупречное, но чертовски сырое.
Генерал Кадо в третий раз, буква за буквой, перечел письмо Розана. Полковник Бруда не отрываясь смотрел в окно.
Ему нравилась не по сезону пасмурная, холодная погода: она многих удержит дома этой ночью, и передвижение войск может пройти почти незамеченным.
— И вы всему этому готовы поверить? — спросил Кадо.
— Всему — и ничему. Я полагаю. Розан сообщил нам то, во что верит сам. Но не исключено, что он был обманут.
— Наш Розан представляется мне все более и более загадочной личностью. Он рассказал мне, что выучился по-геродиански в бытность свою матросом. Однако многие ли, даже среди купечества, умеют читать и писать на родном языке, не говоря уже об иностранном?
— Он славно поработал на нас.
— Знаю, знаю. Вот наглядное тому доказательство — если хоть половина из этого правда. — Кадо нервно мял в руках письмо. — Генерал Ханно бел-Карба, который, предполагалось, шесть лет как мертв, убит с помощью колдовства, и в ту же ночь Живые перерезали мортиан Сулло в поместье женщины, мнящей себя вдовой бел-Карбы. Нашего агента Розана избрали в почетный караул на похоронах — и он имел возможность осмотреть и опознать тело. И вы готовы поверить…
— Я ничего не могу опровергнуть. Утверждения Розана не противоречат донесениям человека, посланного следить за ним.
— Но не каждую же минуту он был под наблюдением.
— Не каждую. Он весьма осторожен. Всегда.
— Он пишет, что чувствует слежку, и не будем ли мы так добры избавить его от опеки. Живые, мол, могут заподозрить неладное: они считают его чересчур мелкой сошкой, не достойной подобной чести.
Бруда усмехнулся.
— Он всегда был нахальным ублюдком.
— Скользким ублюдком.
— Но полезным.
— Это не важно. Я никогда не смогу до конца доверять человеку, не служившему в армии, не прошедшему проверку боем. Он не пришел к нам добровольно. Он лишь перевербованный кушмарраханский агент.
Бруда по-прежнему вглядывался в темноту за окном.
— Продолжайте слежку.
— Конечно. Хотя бы из личного любопытства — мне никак не удается выяснить, кто он и откуда взялся.
Кадо проворчал что-то себе под нос и перечел письмо еще раз.
— Выходит, Сулло послал свою ведьму отомстить за мортиан?
Бруда покачал головой.
— Нет. Мелковато. Два деяния далеко не равноценны. Если Сулло действительно убил бел-Карбу, то не из-за мортиан. Думаю, он знать о них не знал, пока не открыл тот сундук.
— Гм? Складно говорите. Продолжайте.
— Вы знаете Сулло. Представьте, он приезжает в Кушмаррах — и сразу такой подарок: бел-Карба жив и возглавляет Союз. Более того, он узнает, где скрывается старик. Что, по-вашему, предпринял бы Сулло?
Ответ напрашивался сам собой.
— Захватил бы Ханно во что бы то ни стало, а нас бы потребовал убрать как не справляющихся со своими обязанностями.
— Но он этого не сделал.
— Не сделал. Следовательно, ставки еще выше?
— Возможно. — Бруда забарабанил пальцами по оконному стеклу, обдумывая свою теорию. Собственно, он занимался этим не переставая — с тех пор как в первый раз прочел послание Розана. — Помните, убийство в Харе. То, на днях. Говорят, убитый был атаманом округа.
Кадо пробурчал что-то в знак согласия.
— В Харе сложилось мнение, что убрали его Живые, а вовсе не грабители. За то, что он использовал положение в Союзе для личного обогащения, тратил деньги на шлюх, а не на борьбу с Геродом. Смерть его должна служить предостережением остальным атаманам, доказательством, что виновным не уйти от карающей руки Живых.
— И что дальше?
— Слушайте. Мартео Сулло высоко метит. Он стремится к почестям. Хочет занять видное положение в правящих имперских кругах. Мне пришло в голову, что кто-то из Живых предложил ему сотрудничество в обмен на устранение несговорчивого старика. А связь с подобной организацией, которую повсеместно поддерживают все недовольные режимом, весьма ценна для человека амбициозного и не особо честного.
— Может быть. — Генерал Кадо в пятый раз просмотрел письмо. Оно навело его на еще одну интересную мысль. — Предположим, Сулло в самом деле в чем-то замешан. Но как схватить его за руку?
— А зачем? Я сам создам доказательства.
— Каким образом?
— Мы велим Розану убрать Сулло, подражая способам казни, которые используют Живые. Подумайте, какой шум поднимется из-за предавшего Союз атамана.
Кадо расхохотался и, поднявшись, тоже подошел к окну. Бруда задумчиво наблюдал за сбегавшими по стеклу струйками воды.
— А вы хитрее, чем я думал.
— Мы избавимся от Сулло, а заодно внесем разлад в ряды Живых. Они начнут подозревать друг друга, выслеживать, искать негодяя.
— Словом, одним выстрелом двух зайцев. Неплохо, неплохо, — усмехнулся Кадо. — Дайте мне день все обдумать. Посмотрим, не упустили ли мы чего.
В дартарском лагере, приняв несколько излишние даже меры предосторожности, Фа'тад ал-Акла заперся с десятью наиболее доверенными своими командирами. Каждый из них провел бок о бок с Орлом не меньше десяти лет. Фа'тад выслушал доклады по лабиринту. Две веши не вызывали сомнения. Первое — легенды о квартале Шу не имеют под собой ни малейшей почвы. И второе — обитатели лабиринта близки к отчаянию и вскоре начнут сопротивляться.
Орел наконец поведал командирам, чего добивается. Они ужаснулись — и восхитились его безрассудной смелостью. Реакция эта порадовала Фа'тада. Он был озорным старым забиякой.
Бега, один из братьев Джоаба, излишне твердо, пожалуй, стоящий двумя ногами на земле, с сомнением покачал головой:
— Я не каменщик. Не знаю, подействует раствор как надо в такую погоду?
Шел несильный, но занудливый, ни на минуту не прекращающийся дождик.
Фа'тад тоже не знал. Впрочем, это несущественно. Почти все выходы из лабиринта уже замазали и заложили камнями. Завтра каменщики поступят так же с ведущими на крыши ходами. Останутся лишь несколько, самые важные.
В Шу Йосех отошел от входа в переулок Тош, отыскал Ногаха. — Пойди-ка взгляни, — прошептал он. — Похоже, сейчас что-то случится.
В крепости Зуки очнулся в первый раз со времени своей встречи с Чаровницей. Он был смущен и перепуган, хотя мало что понял. Но даже эти воспоминания были смутными, как будто он грезил наяву. Какие-то неведомые места, события… Все такие странные, непонятные — мозг мальчика отказывался воспринимать их. И вдобавок неприятное чувство, словно внутри поселился кто-то еще, чужой и страшный.
Откуда-то донесся удар грома.
Через секунду Зуки снова погрузился в спасительное забытье.
Торго беспокойно шагал по своим покоям. Он был встревожен, испуган.
Происходило нечто необычайное. Он ничего не понимал. Он нуждался в помощи Чаровницы. Она бы подсказала, что делать. — Но евнуху не удавалось разбудить госпожу.
Эйзел не являлся за мальчиком. Он опаздывал, сильно опаздывал. Приближалось назначенное Ишабелу время. Выполнил ли он приказ?
У себя дома в Шу Сису бел-Сидек совещался с атаманами. Он хотел, чтобы каждый назвал своего возможного преемника.
На улице Чар Ишабел бел-Шадук подал условный знак.
Глава 14
Мальчики, утомленные дневными событиями и постоянным возбуждением, наконец уснули. Но женщины не смыкали глаз. Аарон тоже сомневался, что ему удастся заснуть. Между тем было уже поздно, а погода улучшалась, и назавтра предстоял рабочий день.
Еще один, потом — выходной. Аарон надеялся, что его геродианские хозяева уладят свои политические разногласия и вернутся к строительству кораблей.
Он поднялся задуть свечу.
Кто-то постучал в дверь.
Аарон выругался про себя. Не послать ли их к черту? Но в следующую минуту он осознал, что и Рейха, и бел-Сидек стучали иначе — не так резко, властно. Аарон почувствовал легкое головокружение. Ему опять стало страшно.
Стук повторился. Лейла, ее мать и Миш сели на постелях и уставились на Аарона.
С тех пор как дартары вплотную занялись лабиринтом, на улице Чар не случалось никаких происшествий. Только законченный тупица мог решиться на преступление под надзором дюжины воинов, расположившихся на углу переулка Тош.
Аарон подошел к двери, недоуменно глянул на торчавший из нее нож. Он не вынимал его, совсем забыл об этом, а женщины тем паче: последние день-два они делали вид, что Аарон единственный в доме господин и повелитель.
Он отодвинул засов, потянул дверь на себя, набрал в легкие побольше воздуха, чтоб обругать незваного гостя…
Дверь резко подалась, ударила Аарона в грудь. Дыхание у него перехватило, он шлепнулся на пол. Двое мужчин проникли в дом. Один перешагнул через протянутую ногу Аарона и занял позицию у противоположной стены. Вслед за первыми ворвались еще двое. Последний из них приставил нож к горлу ошеломленного хозяина.
Закричали женщины.
— Проклятие! Хватайте его, живо! — пролаял остановившийся на пороге человек.
— Куда он, черт побери, запропастился? Ага!
— Вот он! — отозвался другой.
— Ариф! Нет! — завизжала Лейла.
Миш кошкой напрыгнула на спину бандита, угрожавшего Аарону. Воспользовавшись замешательством противника, Аарон вскочил и попытался захлопнуть дверь. Но наткнулся на загородившего выход предводителя.
Старуха Рахеб с размаху опустила тяжелый горшок на голову человека у стены.
Аарон выхватил из двери нож и ударил им вооруженного врага. Он не помнил, чему его учили в армии. В голове вообще не было ни одной мысли — только ужас и гнив. Он почувствовал, как нож вошел в тело, между ребер.
Один из уцелевших еще бандитов отшвырнул Лейлу на другой конец комнаты. Второй схватил Арифа, развернулся, ударил Рахеб ногой в живот и кинулся к двери. Товарищ его пытался поднять приятеля, которого старуха успела огреть по голове.
Аарон подобрал оброненный раненым нож и стал в дверях. Он прочел страх в глазах не выпускавшего Арифа человека — страх, что не удастся отсюда выбраться.
Краем двери Аарона ударило в спину, а бандит с Арифом на руках нанес ему неловкий, но сильный удар в шею и вырвался наружу. Оттуда раздавался отчаянный крик:
— Иш! Тревога!
Последний из нападавших бросил свою ношу и тоже поспешил к выходу. По дороге он злобно пнул Аарона в лицо.
Не прошло и минуты, Аарон пришел в себя и снова схватился за нож. Из носа и рта текла кровь, но, подгоняемый воплями сына, он, прихрамывая, выбрался на улицу.
Когда раздались крики, Йосех и Ногах только вступили в переулок. Они сразу же вернулись взглянуть, что происходит.
— Сюда, идите сюда! — позвал Ногах уже углубившихся в переулок дартар, и братья побежали по улице вниз, в сторону, откуда раздавались крики.
Навстречу им выскочил укрывавшийся в тени человек.
— Иш! Тревога! — Он попытался проскочить мимо дартар, но Ногах выхватил саблю и зарубил его на месте.
Йосех был вооружен копьем. В следующую секунду он метнул его в тащившего Арифа похитителя. Йосех не успел подумать о мальчике и, бросок оказался безупречен — копье поразило негодяя в самое сердце.
Ребенок сопротивлялся изо всех сил, но второй похититель подхватил его. Еще один появился на пороге. Сверху, из темноты, на помощь им спешили другие, вслед за Йосехом из переулка высылали дартары.
Схвативший мальчонку разбойник потянулся к поясу в точности таким же движением, как тот человек в переулке. Йосех закрыл глаза ладонью, криком попытался предостеречь остальных.
Ослепительная вспышка. Вопли. Йосех отнял руку от лица и кинулся вперед. Мужчина с мальчиком тоже опустил руку и, видимо, был изумлен, что за ним гонится дартарин с ножом.
Рука его снова зашарила по поясу. Йосех снова закрыл лицо. Крики становились все оглушительнее: дартары, выскочившие из переулка позже и потому не ослепленные огненным порошком, нападали на всех не одетых в черное прохожих. Стонали раненые. Снаряжение похитителей явно не было рассчитано на схватку с воинами, вооруженными мечами и копьями.
— Не убивайте всех! Захватите пленных! — кричал Ногах.