Страница:
Несомненно. И, кстати, наверняка фатально.
На юг мы полетели вчетвером. То есть впятером, если считать и
ободранную ленивую ворону, восседающую на кончике гоблиновой леталки. Гоблин
летел самостоятельно, но его движения ограничивали буксирная веревка и
страховочные ремни, каждым из которых он был привязан к одному из спутников.
Мы сказали ему, что сделали так ради его безопасности, но даже мертвый он
сохранил достаточно ума, чтобы раскусить наше вранье. Мы не хотели, чтобы он
сбежал, если Хадидас одержит над ним верх.
За прошедшее время Гоблин значительно окреп. Он теперь мог следить за
собой без посторонней помощи и справляться со многими другими несложными
делами. Его словарь увеличился примерно до тридцати слов. И он уже мог на
несколько минут отложить копье Одноглазого, не рискуя разбудить затаившегося
внутри него демона.
Мы мчались под голубыми небесами, щеголяя струящимися на тридцать ярдов
черными балахонами, так низко, что наводили панику на пасущийся скот, а
детишек заставляли бежать с поразительными рассказами к недоверчивым
родителям. Девочки распевали песни и улюлюкали, развлекаясь на всю катушку.
Весна могла наступить в любую минуту. А с такими детками она могла
обернуться сезоном приключений.
С весной начнутся и дожди. Частые яростные грозы промочат все насквозь.
Я дважды ненадолго отклонялся от маршрута. В первый раз заглянул в
Деджагор, где жизнь приобрела некое подобие нормальной и никто не скорбел о
кончине одной из самых знаменитых дочерей этого города. За пределами
гарнизона хорошо если один из тысячи знал, что Дрема называла Деджагор своим
домом.
Второе путешествие я предпринял, отыскивая следы пребывания Нефов в тех
местах, где, как мне показалось, я видел их прежде. Но ничего не нашел.
А поскольку никаких признаков того, что эти призраки находятся на
равнине, не имелось, то я практически не сомневался, что видел тогда не
настоящих Нефов, а нечто иное.
Тобо предположил, что если мне не померещилось, то видел я кого-то из
его приятелей, примеряющих новое обличье.
Он считал, что некоторые из них занимаются этим просто ради
развлечения. Фольклор Страны Неизвестных Теней эту мысль подтверждал. Более
того, подобные приколы пользовались огромной популярностью.
Поэтому Нефы, скорее всего, станут меньшей проблемой, чем я опасался.
Но все равно проблемой. Если только они действительно не оказались в
ловушке, пробравшись в мир Ворошков.
Панда, встретивший нас у врат, лишил меня и этой надежды.
- Они на равнине, Капитан. Являются каждую ночь, все воют и о чем-то
умоляют.
- А вы, ребята, устроились тут как дома. - Парни успели построить для
себя целую деревушку с женщинами и домашним скотом. И те и другие уже
дожидались потомства.
- Лучшее задание за всю жизнь, Капитан.
- Что ж, вот ваша лафа и кончилась. - И я выдал длинную череду
приказов. А потом я, мои дочурки, моя приятельница белая ворона и мой
мертвый друг пролетели через врата. И, хотя я никого не увидел, мне все же
показалось, что я ощутил присутствие Нефов.
Равнина пестрела тысячами пятен грязного снега. Ветер намел возле
каменных столпов целые сугробы с западной стороны. Морозный воздух жестоко
кусал щеки. Погоду на равнине определял какой угодно мир, но только не мой.
А выглядела она какой-то запущенной, словно ее обитатели перестали следить
за порядком.
Внутри безымянной крепости запустения оказалось поменьше. Вони тут уже
не было - очевидно, Баладитай тут прибрался, когда явившиеся к Шевитье в
гости Ворошки улетели. Но зато здесь явно попахивало мертвечиной.
- Нужен свет, - сказал я девочкам. Все еще кое в чем соперничая, обе
торопливо сотворили парочку светящихся шариков - вроде блуждающих огоньков.
Похоже, этому трюку первым делом учится любой начинающий чародей.
И мы сразу увидели источник запаха. Баладитай заснул за своим рабочим
столом, но так и не проснулся. В холодном сухом воздухе его тело неплохо
сохранилось.
Я опечалился, но не удивился. Баладитай был стар еще тогда, когда я
только родился.
Аркана и Шукрат что-то сочувственно пробормотали.
- Очень некстати, - буркнул я, разглядывая останки архивариуса. - Я
рассчитывал, что он поможет мне поговорить с Шевитьей.
- Привет, солдатик, - весело произнесла откуда-то из темноты ворона. -
Ищешь, где бы хорошо провести время?
- Ах да. Есть еще и ты, - отозвался я, бродя в поисках масла, чтобы
заправить лампу Баладитая. - Еще не все потеряно. Но ничего и не найдено.
- Что? - пронзительно взвизгнула ворона. Я снова поразился тому, как
она ухитряется разговаривать таким количеством голосов, используя для этого
горло птицы.
. - Доверие. - Я вспомнил времена, когда любая ее фраза пугала меня до
полусмерти. И решил, что фамильярность порождает.., нечто. Общение с ней уже
стало для меня почти привычным. - С чего ты вообще решила, что я стану
доверять тебе хоть в чем-то? Мою храбрость подкрепляло сознание того, что
она похоронена и пребывает в своеобразной коме.
- Шевитья не даст мне солгать.
Да, как же. Можете назвать меня циником, но я вбил себе в голову, что
за все эти годы голем, возможно, вмешивался в нашу жизнь больше, чем Кина. И
что его манипуляции невозможно отделить от происков богини. И вообще не
исключено, что он такой же обманщик, какой становилась Кина, придумывая
уловки для приближения конца света.
- Ну хорошо. Ты ведь дала мне слово, верно? И меня это устраивает.
Богиня знает, что мы здесь? И что я задумал?
- Ее внимание обращено не на вас. Девочки тем временем сменили меня,
наполняя и зажигая лампы. Хорошие они девочки. Научились о себе заботиться и
все делать самостоятельно. И еще они с уважением и восхищением наблюдали,
как папочка работает. Или, во всяком случае, гадали, что это на меня нашло,
раз я разговариваю с полудохлой на вид вороной. А та мне отвечает, словно
разумная.
- Если научишься читать и писать на таглиосском, - сказал я Аркане, -
то сама все поймешь, потому что сможешь прочесть Анналы.
- Нет уж, папуля, спасибо. Даже не старайся. Я сказала "нет" вчера,
снова говорю сегодня и отвечу "нет" завтра. Потому что не собираюсь влезать
в ваши отрядные дела глубже, чем уже залезла.
Суврин тоже так говорил, слово в слово. Попал он к нам в плен, а стал
Капитаном Отряда.
- А на меня можешь даже не смотреть, - заявила Шукрат.
Про Шукрат я не думал. И не стану. А вот из Арканы, на мой взгляд,
летописец мог бы получиться. Если она согласится попробовать. У нее
подходящий характер, чтобы работать в команде.
- Ну, сезон вербовки закончен? - осведомилась ворона.
- Пока, - Я уставился в темноту, стараясь получше разглядеть голема.
Света не Хватало. Но демон вроде бы спал.
Или, во всяком случае, не проявлял к нам интереса. И это меня
озадачило, потому что я пришел его освободить.
Я пожал плечами. Его безразличие мне не помешает.
Я отвел Гоблина на другой конец огромного зала, где восседал Шевитья,
подальше от чужих ушей. Если бы я прихватил с собой лампу, то увидел бы,
насколько точно пол в зале отображает все детали равнины за стенами
крепости.
- Кина думает очень медленно, - повторил я для Гоблина основные выводы.
- Поэтому нам нужно все сделать быстрее, чем она сообразит, что мы уже
здесь, что мы собираемся нанести ей удар и что у нас есть оружие -
достаточно мощное, чтобы ее прикончить. - Копье Одноглазого здесь постоянно
мерцало. По нему проворно скользили ниточки света, складываясь в
непредсказуемые узоры. Лезвия наконечника стонали, разрезая воздух.
Казалось, копье чувствует, что его принесли домой.
Никто не смог бы спорить, что это копье - шедевр особого рода
искусства. И никто не смог бы отрицать, что, создавая этот шедевр,
Одноглазый достиг таких высот вдохновения, каких не видел за всю свою
долгую, но довольно жалкую жизнь.
Многие из шедевров искусства попадают в ту же категорию: единственный
триумф гения своего создателя.
- Как только мы доберемся до черной завесы поперек лестницы, она начнет
осознавать опасность. И тебе придется действовать быстро. Разгонись как
следует, чтобы вонзить в нее копье как можно глубже. Копье Страсти оказалось
недостаточно мощным, чтобы ее убить. Но оно для этого и не предназначалось.
Зато копье Одноглазого создано специально для богоубийства. Можешь его так и
называть - Богоубийца. Сам знаешь. Ты ведь был рядом с ним почти все время,
пока он над ним работал. А когда мы оказались в Хсиене, он только им и
занимался.
Гоблин тоже там был. Но тот Гоблин был живым, а не духом, запертым в
оболочке из плоти, которую он носил всю жизнь. И этот Гоблин как минимум
часть своей псевдожизни был агентом того самого монстра, которого он же
собирается убить. Или покалечить. Или хотя бы вывести из себя.
Сомнения принялись кружить вокруг меня подобно невидимым друзьям Тобо,
но я продолжал говорить, объясняя снова и снова, почему именно он -
единственный из нас, кто может нанести удар. И он счел мои доводы
убедительными. Или же сам принял такое решение, а надежды и желания
остальных для него уже ничего не значили.
Гоблин уселся на свой летательный столб.
Я подал свою леталку вперед, чтобы увидеть кончик его столба с именем
прежнего владельца и еще раз убедиться, что точно знаю, на чьем столбе он
сидит.
- Тогда полетели вниз, - сказал я. - Я полечу сразу за тобой. Твой
столб настроен так, что вернется сам, если ты потеряешь сознание. - Гоблин
это знал, потому что стоял рядом, когда Шукрат это проделывала. - Если у
тебя ничего не получится, то я быстро подлечу к тебе, схвачу и вытащу
обратно. Если хочешь, я прихвачу лишнюю сотню ярдов веревки и привяжу ее к
твоим страховочным ремням, а конец обвяжу тебе вокруг пояса.
Гоблин взглянул на меня так, словно подумал: "Напрасно стараешься". Он
уже настроил себя на самоубийственную миссию, убежденный, что лишь
уничтожение собственной плоти избавит его от паразита и позволит обрести
покой.
Всю эту чепуху я сочинял на ходу. Я не знал точно, чего на самом деле
хочет Гоблин или чего надеется достичь в той фальшивой жизни, которую ему
навязали. У меня не очень-то получалось угадывать мотивы его поступков, еще
когда он был жив. Но единственное, что я знал наверняка, - он стал калекой.
Для него работать без Одноглазого - все равно что без одной руки.
И он хотел уничтожить Кину. В этом я никогда не сомневался.
В результате нашего долгого и трудного спора я наконец-то с досадой
уяснил, что Гоблина не очень-то интересует поддержка на тот случай, если у
нас ничего не получится. А требовалась ему подстраховка, чтобы наверняка
довести дело до конца, даже если он потерпит неудачу.
Сам не знаю, почему я потратил столько времени на выяснение и уточнение
программы Гоблина. Наверное, потому, что я сосредоточился на идее, что все
должно быть проделано именно так, как я хотел. А Гоблин мне почти все это
уже говорил в разное время, когда у меня имелось настроение его спрашивать.
Поскольку сам я не намеревался идти на самопожертвование, мне было
нелегко преодолеть свою циничную натуру - особенно по отношению к Гоблину,
который всю жизнь привык потакать только своим желаниям.
Гоблин взял копье Одноглазого и повторил то, что я ему уже сказал, но
не сделал:
- Пора отправляться вниз, Костоправ. - Он произнес эти слова единым и
совершенно четким предложением.
Я уселся на леталку. Последняя проверка. Я все еще не был уверен, что
готов на такое.
За Тобо могла приглядывать лишь Госпожа, но она не проявляла к этому
особого интереса. За Госпожой мог приглядывать лишь чудо-мальчик. А у него
на уме было совсем другое. И слишком многое из этого другого уже было
помечено печатью тьмы.
Ни Шукрат, ни Костоправ, ни Госпожа не обратили на это внимания. А ночи
в городе уже утратили свое традиционное шумное очарование. Некоторые даже
начали сравнивать новую эпоху с теми временами, когда Протектор натравливала
на город свору Теней-убийц - просто чтобы спустить с поводка невидимый ужас.
И тот факт, что сейчас, в отличие от прошлых лет, практически никто не
погибал, остался неотмеченным.
Неизвестные Тени развлекались на всю катушку, запугивая живых. Равно
как и Тобо, обнаруживший, что волен поступать, как ему хочется.
Но только не во сне.
В снах Тобо начала преследовать женщина. Прекрасная нюень бао,
выглядевшая воплощением печали.
Сердцем Тобо понимал, что это его мать - такая, какой она была в
молодости, еще до встречи с его отцом. Обычно она появлялась не одна. Иногда
ее сопровождала молодая, еще не сгорбленная бабушка Гота. А иногда другая
женщина - всегда спокойная, всегда улыбающаяся, но выкованная из более
прочной стали, чем Бледный Жезл - меч дядюшки Доя. Эта женщина - скорее
всего его прапрабабушка Хонь Тэй - всегда молчала. Но один ее
неодобрительный взгляд говорил больше, чем сотня слов Сари.
Переполнявшее Тобо желание мстить оказалось неприемлемым для всех этих
женщин, сотворивших и сформировавших его.
Тобо так и не смог понять, то ли к нему являются духи его предков - а
такая возможность полностью укладывалась в религиозные представления нюень
бао, - то ли эти женщины есть продукт некого пораженного совестью уголка его
сознания. Но наполнившая его тьма уже стала настолько сильной, что появилось
желание избавиться от них.
Никто из женщин не желал, чтобы за них мстили.
- Ты лишь навредишь себе, - предупреждал дух Сари. - Если ты и дальше
будешь идти по этому пути, то угодишь в ловушку. Забудь о своей боли. Обними
свою истинную судьбу и позволь ей возвысить тебя.
Хонь Тэй всматривалась в него глазами, похожими на холодные стальные
шарики, соглашаясь, что он стоит на перепутье. И что ему предстоит сделать
выбор, который определит всю его оставшуюся жизнь.
Разумеется, он знал, что слова, произносимые женщинами-духами, да и
сами они, - почти наверняка метафоры.
Когда Тобо просыпался, совесть его не тревожила. Поэтому он старался не
спать.
Но недосыпание еще сильнее затуманивало ясность его суждений.
Ночной народец неизменно докладывал Тобо одно и то же: Аридата Сингх не
покидает свой рабочий кабинет. Он работает днем и ночью и почти без сна,
отчаянно стремясь сохранить целостность таглиосского мира. Борьба за
предотвращение анархии должна была всего за несколько дней измотать его и
поколебать решимость. Многие на его месте уже начали бы резать глотки, лишь
бы порядок восстановился быстрее, а отчаяние отступило. Аридата же побеждал
противников разумными доводами и открытостью. Он ни с кем не вел секретных
переговоров. И обязательно называл тех, кто отказывался вести городские дела
открыто.
Имена обструкционистов становились известны всем. А люди, пережившие
осаду и пожары, уже не прощали традиционного кучкования по фракциям и
кланам.
Произошло прежде немыслимое. Нескольких человек из высших каст жестоко
избили. В толпе видели шадаритов, поощрявших насилие. Однако над этим никто
не стал задумываться. А Аридата Сингх, похоже, об этом даже не узнал.
Стояла глубокая ночь, но поток людей, приходивших и покидавших казармы
Городских батальонов, где находился штаб Аридаты Сингха, все еще не иссяк,
хотя и превратился в тонкий ручеек. Здание начал медленно окутывать темный
туман. Людей охватывала сонливость. Из тени в тень крались живые тени. На
мгновение то там, то сям можно было увидеть человечков или маленьких
животных - но заметить их не смог бы уже никто.
Среди всей этой кутерьмы вышагивал Тобо - настолько усталый, что у него
слипались глаза, и настолько уверенный в себе, что не прихватил леталку и не
защитился черным балахоном. Настолько уверенный, что не перепроверил
донесения Неизвестных Теней.
Он собирался войти, свершить возмездие и уйти незамеченным. И судьба
Аридаты Сингха останется великой и ужасной тайной.
Тайный народец ничего не мог ему поведать о кабинете Аридаты. Они не
могли в него проникнуть, потому что в нем отсутствовали окна, а дверь всегда
плотно закрыта. Но часовые перед ней сейчас храпели.
Тобо толкнул дверь. Слегка скрипнув, она распахнулась. Он вошел,
взволнованно дыша, и увидел трех человек: двое спали на стульях, один
уткнулся лицом в стол.
- Плохо, - пробормотал Тобо, заметив потенциальных свидетелей. Впрочем,
это его сейчас не волновало.
- Совсем плохо, - проговорил Аридата, выпрямляясь за столом.
Тобо успел лишь услышать, как сзади что-то зашуршало, и тут же нечто
тяжелое ударило его по затылку с такой силой, что треснула кость. И он
рухнул во тьму, зная, что его предали, что он угодил в ловушку. Неизвестные
Тени рассеялись во все стороны, превращая Таглиос в город ночных кошмаров.
Сари, Гота и Хонь Тэй уже поджидали Тобо на другом берегу сознания. И
все трое заявили ему, что случившееся - дело исключительно его рук. Он мог
бы этого избежать, просто поступив правильно.
Его предупреждали. Но он не прислушался.
Никогда еще Тобо не видел Сари в такой глубокой печали.
После того, как Костоправ улетел, Госпожа несколько дней легко
справлялась с искушением. Она постоянно напоминала себе, что ей нужно лишь
продержаться до его возвращения. К тому времени Дщерь Ночи уже перестанет
быть мессией Обманников. И превратится просто в Бубу.
Рассудок велел Госпоже быть терпеливой. Но эмоции не знают терпения. И
грозили захлестнуть ее с головой. И, несмотря на опыт всей ее долгой жизни,
эмоциям удалось одолеть самоконтроль.
Она сломалась всего через четыре дня.
Госпожа быстро выглянула в коридор, желая убедиться, что ей никто не
помешает, затем уселась на стул возле кровати дочери. Отыскала кончик
цепочки заклинаний, не дающих девушке проснуться, и принялась ее
распутывать. Работала она быстро и сноровисто. Она изучала оковы Бубу все
эти четыре дня.
И чары спали с такой легкостью, как если бы она сплела их сама.
Госпожа действовала с не свойственной ей наивной торопливостью. Та ее
часть, что закалилась в суровом реальном мире, высмеивала детскую
непосредственность другой половины. Таков мир. Ее мир. Реальный мир. И нет
оснований ожидать от него хоть чего-то хорошего.
Глаза Бубу распахнулись с механической внезапностью. Они оказались того
же цвета, что и раньше, но они не были ее глазами. Или глазами Костоправа.
Они оказались холоднее, чем глаза Госпожи в те моменты, когда она творила
наивысшую жестокость. То были глаза змеи, нага. Или божества. На мгновение
Госпожа застыла подобно мыши, угодившей под взгляд змеи. Потом проговорила:
- Я неисправимый романтик. А суть романтизма - в непоколебимой
убежденности в том, что в следующий раз все окажется иным. - И она
попыталась перехватить инициативу, пока девушка была еще слишком слаба
физически, чтобы действовать.
Но Госпожи уже коснулась ее аура "люби меня". Однако настолько
незаметно, что поначалу она этого даже не осознавала. Пока не стало слишком
поздно.
На Госпоже не было одеяния Ворошков. И укрыться от бури оказалось
негде.
Где-то внутри нее возникла слабая, медленно нарастающая вибрация. Она
видела, как вместе с ее усилением Дщерь Ночи постепенно наполняется силой
богини. А в вибрации она ощутила оттенок злорадства. Она поняла, что ее
нерастраченные материнские чувства обнаружены и подвергнуты манипуляциям.
Очень тонким и очень долгим. Настолько тонким, что она ни о чем не
подозревала. Но, что еще хуже, настолько тонким, что она оказалась не готова
адекватно отреагировать на любую неудачу.
Тем не менее она была женщиной с несгибаемой волей, и у нее были века
для тренировки этой воли.
Имелся лишь один ответный ход.
Госпожа мгновенно приняла самое жестокое решение в своей жизни. Она
будет сожалеть о нем всегда, но она знала, что лишь это решение оставит
наименее болезненные раны.
Госпожа из Чар веками училась выполнять даже жуткие решения быстро и
столько же лет - мириться с их последствиями.
Она вынула из-за пояса напоминание о ее кратком пребывании в должности
Капитана Черного Отряда. Рукоятку кинжала венчал серебряный череп с
единственным рубиновым глазом. Этот рубин всегда казался живым. Госпожа
медленно подняла лезвие, пристально глядя в глаза Дщери Ночи. Ощущение
присутствия между ними Кины непрерывно нарастало.
- Я люблю тебя, - ответила Госпожа на вопрос, никогда не заданный и
живущий лишь в сердце девушки. - И буду любить тебя вечно. Всегда. Но я не
позволю тебе сотворить такое с моим миром.
Госпожа могла это сделать, несмотря ни на что. Ей доводилось убивать,
еще когда она была моложе ребенка, лежащего под ее ножом. И по менее веским
причинам.
Она ощутила, как в нее прокрадывается безумие. Попыталась
сосредоточиться.
Она могла убить, потому что была абсолютно уверена - ничего лучшего она
сделать не сможет.
И Кина, и Дщерь Ночи отчаянно пытались сломить ее несокрушимую волю. Но
кинжал неумолимо приближался к груди девушки. А Дщерь Ночи превратилась в
загипнотизированную жертву, будучи не в силах поверить, что лезвие в руках
Госпожи продолжает опускаться.
Кончик кинжала коснулся одежды. Пронзил ее, отыскал плоть, затем ребро.
Госпожа переместила вес тела, чтобы вогнать лезвие между костями.
Она ничего не успела ощутить. Удар - ей показалось, что ее ударили по
голове справа - оказался настолько мощным, что отшвырнул ее на несколько
футов и впечатал в стену. Сомкнулся мрак. И на мгновение она увидела сон, в
котором она пыталась задушить свое дитя, а не пронзить кинжалом.
Когда несостоявшуюся убийцу отбросило к стене, Дщерь Ночи ощутила, как
ее грудь залило пламя. Она закричала. Но мучительная боль исходила не от
раны. Причиной стал черный взрыв в ее сознании, внезапная волна острых
осколков тысяч мрачных снов, скрежет более пронзительный, чем десять тысяч
острящих мечи точильных камней, ярость столь безбрежная и кроваво-безумная,
что ее можно было назвать Пожирателем Миров.
Этот удар оказался настолько силен, что и ее подбросил вверх и в
сторону. Она упала, распростершись поперек неподвижного тела родной матери.
Но она этого не знала. Потому что потеряла сознание задолго до того, как ее
телом овладело земное притяжение. В комнате резко запахло старой смертью и
кладбищенским тленом.
Гоблин отчаянно рвался вперед. Мне дважды хотелось крикнуть ему, чтобы
он летел не так быстро. Он мчался вдоль темной лестницы с такой скоростью,
что я за ним не поспевал. Хотя на мне было черное одеяние Ворошков,
скользящие удары о стены слишком действовали мне на нервы.
Мы не спустились даже до ледяной пещеры, где лежала Душелов, когда я не
выдержал и крикнул, чтобы он остановился. И - чудо из чудес - на сей раз
Гоблин меня услышал. И выслушал. И отреагировал, когда я сказал, что нам
придется вернуться.
- Что? - Его шепот отозвался эхом, точно в старинном склепе.
- Мы не можем спускаться в темноте. Потому что забьем себя до потери
сознания быстрее, чем окажемся внизу. Или, по крайней мере, зашибемся так,
что перестанем соображать.
Гоблин издал звук, означающий неохотное согласие. Он и сам испытал
парочку весьма неприятных столкновений.
- Поэтому нам нужно вернутся за лампами. - И почему я позабыл о столь
очевидном? Наверное, потому, что был слишком занят, упорно размышляя над
разными тонкостями и мелочами.
На лестнице было так тесно, что мы не смогли развернуть леталки.
Пришлось двигаться задним ходом. Подъем оказался медленным, неловким и
иногда болезненным. А когда мы добрались до начала лестницы, то ощутили еще
большую неловкость.
Нас поджидали девочки и белая ворона. С таким ехидным видом, что не
заметить это было невозможно. Дамы были одеты по-походному. Аркана
помахивала фонарем.
На мгновение я ощутил совершенно необоснованную тревогу, потому что не
прихватил с собой костюм Жизнедава. Он отлично подошел бы к ситуации. Но
нужды в нем не было никакой.
Эти доспехи всегда были только костюмом, и ничем иным.
Шукрат тоже помахала фонарем. И засмеялась.
- Ни слова! - прорычал я.
- Разве я что-то сказала?
- Нет, зато подумала, дражайшая дочурка. Она подняла фонарь повыше,
чтобы лучше разглядеть, во что я одет. Черная ткань моего балахона совершала
медленные текучие движения, восстанавливая обширные повреждения.
- Ты не услышишь от меня ни слова, о ветеран. Ты ведь знаешь Шукрат.
Она уважает старших, даже когда они совершают ошибки. Но сейчас я рассмеюсь.
Только, пожалуйста, не делай поспешных выводов и не думай, будто я смеюсь
над тобой. Аркана хохотала еще громче, чем Шукрат. Гоблин издал серию
звуков, быстро исчерпав свой словарь.
- Он прав. Давайте сюда фонари. Нам нужно покончить с этим делом. - Я
надеялся, что моя идиотская забывчивость не стала той мелочью, которая нас
погубит. И что это последняя мелочь, о которой я по своей тупости позабыл.
Гоблин взял у Шукрат фонарь и снова направился вниз. Теперь он уже не
так торопился. Возможно, его жажда мести начала слабеть.
Я взял фонарь Арканы. Белая ворона уселась на кончик моей леталки. И не
успел я сказать, что поездка со мной может оказаться неудачной идеей, как
Шукрат зажгла другой фонарь и стала помогать Аркане зажигать еще один.
На юг мы полетели вчетвером. То есть впятером, если считать и
ободранную ленивую ворону, восседающую на кончике гоблиновой леталки. Гоблин
летел самостоятельно, но его движения ограничивали буксирная веревка и
страховочные ремни, каждым из которых он был привязан к одному из спутников.
Мы сказали ему, что сделали так ради его безопасности, но даже мертвый он
сохранил достаточно ума, чтобы раскусить наше вранье. Мы не хотели, чтобы он
сбежал, если Хадидас одержит над ним верх.
За прошедшее время Гоблин значительно окреп. Он теперь мог следить за
собой без посторонней помощи и справляться со многими другими несложными
делами. Его словарь увеличился примерно до тридцати слов. И он уже мог на
несколько минут отложить копье Одноглазого, не рискуя разбудить затаившегося
внутри него демона.
Мы мчались под голубыми небесами, щеголяя струящимися на тридцать ярдов
черными балахонами, так низко, что наводили панику на пасущийся скот, а
детишек заставляли бежать с поразительными рассказами к недоверчивым
родителям. Девочки распевали песни и улюлюкали, развлекаясь на всю катушку.
Весна могла наступить в любую минуту. А с такими детками она могла
обернуться сезоном приключений.
С весной начнутся и дожди. Частые яростные грозы промочат все насквозь.
Я дважды ненадолго отклонялся от маршрута. В первый раз заглянул в
Деджагор, где жизнь приобрела некое подобие нормальной и никто не скорбел о
кончине одной из самых знаменитых дочерей этого города. За пределами
гарнизона хорошо если один из тысячи знал, что Дрема называла Деджагор своим
домом.
Второе путешествие я предпринял, отыскивая следы пребывания Нефов в тех
местах, где, как мне показалось, я видел их прежде. Но ничего не нашел.
А поскольку никаких признаков того, что эти призраки находятся на
равнине, не имелось, то я практически не сомневался, что видел тогда не
настоящих Нефов, а нечто иное.
Тобо предположил, что если мне не померещилось, то видел я кого-то из
его приятелей, примеряющих новое обличье.
Он считал, что некоторые из них занимаются этим просто ради
развлечения. Фольклор Страны Неизвестных Теней эту мысль подтверждал. Более
того, подобные приколы пользовались огромной популярностью.
Поэтому Нефы, скорее всего, станут меньшей проблемой, чем я опасался.
Но все равно проблемой. Если только они действительно не оказались в
ловушке, пробравшись в мир Ворошков.
Панда, встретивший нас у врат, лишил меня и этой надежды.
- Они на равнине, Капитан. Являются каждую ночь, все воют и о чем-то
умоляют.
- А вы, ребята, устроились тут как дома. - Парни успели построить для
себя целую деревушку с женщинами и домашним скотом. И те и другие уже
дожидались потомства.
- Лучшее задание за всю жизнь, Капитан.
- Что ж, вот ваша лафа и кончилась. - И я выдал длинную череду
приказов. А потом я, мои дочурки, моя приятельница белая ворона и мой
мертвый друг пролетели через врата. И, хотя я никого не увидел, мне все же
показалось, что я ощутил присутствие Нефов.
Равнина пестрела тысячами пятен грязного снега. Ветер намел возле
каменных столпов целые сугробы с западной стороны. Морозный воздух жестоко
кусал щеки. Погоду на равнине определял какой угодно мир, но только не мой.
А выглядела она какой-то запущенной, словно ее обитатели перестали следить
за порядком.
Внутри безымянной крепости запустения оказалось поменьше. Вони тут уже
не было - очевидно, Баладитай тут прибрался, когда явившиеся к Шевитье в
гости Ворошки улетели. Но зато здесь явно попахивало мертвечиной.
- Нужен свет, - сказал я девочкам. Все еще кое в чем соперничая, обе
торопливо сотворили парочку светящихся шариков - вроде блуждающих огоньков.
Похоже, этому трюку первым делом учится любой начинающий чародей.
И мы сразу увидели источник запаха. Баладитай заснул за своим рабочим
столом, но так и не проснулся. В холодном сухом воздухе его тело неплохо
сохранилось.
Я опечалился, но не удивился. Баладитай был стар еще тогда, когда я
только родился.
Аркана и Шукрат что-то сочувственно пробормотали.
- Очень некстати, - буркнул я, разглядывая останки архивариуса. - Я
рассчитывал, что он поможет мне поговорить с Шевитьей.
- Привет, солдатик, - весело произнесла откуда-то из темноты ворона. -
Ищешь, где бы хорошо провести время?
- Ах да. Есть еще и ты, - отозвался я, бродя в поисках масла, чтобы
заправить лампу Баладитая. - Еще не все потеряно. Но ничего и не найдено.
- Что? - пронзительно взвизгнула ворона. Я снова поразился тому, как
она ухитряется разговаривать таким количеством голосов, используя для этого
горло птицы.
. - Доверие. - Я вспомнил времена, когда любая ее фраза пугала меня до
полусмерти. И решил, что фамильярность порождает.., нечто. Общение с ней уже
стало для меня почти привычным. - С чего ты вообще решила, что я стану
доверять тебе хоть в чем-то? Мою храбрость подкрепляло сознание того, что
она похоронена и пребывает в своеобразной коме.
- Шевитья не даст мне солгать.
Да, как же. Можете назвать меня циником, но я вбил себе в голову, что
за все эти годы голем, возможно, вмешивался в нашу жизнь больше, чем Кина. И
что его манипуляции невозможно отделить от происков богини. И вообще не
исключено, что он такой же обманщик, какой становилась Кина, придумывая
уловки для приближения конца света.
- Ну хорошо. Ты ведь дала мне слово, верно? И меня это устраивает.
Богиня знает, что мы здесь? И что я задумал?
- Ее внимание обращено не на вас. Девочки тем временем сменили меня,
наполняя и зажигая лампы. Хорошие они девочки. Научились о себе заботиться и
все делать самостоятельно. И еще они с уважением и восхищением наблюдали,
как папочка работает. Или, во всяком случае, гадали, что это на меня нашло,
раз я разговариваю с полудохлой на вид вороной. А та мне отвечает, словно
разумная.
- Если научишься читать и писать на таглиосском, - сказал я Аркане, -
то сама все поймешь, потому что сможешь прочесть Анналы.
- Нет уж, папуля, спасибо. Даже не старайся. Я сказала "нет" вчера,
снова говорю сегодня и отвечу "нет" завтра. Потому что не собираюсь влезать
в ваши отрядные дела глубже, чем уже залезла.
Суврин тоже так говорил, слово в слово. Попал он к нам в плен, а стал
Капитаном Отряда.
- А на меня можешь даже не смотреть, - заявила Шукрат.
Про Шукрат я не думал. И не стану. А вот из Арканы, на мой взгляд,
летописец мог бы получиться. Если она согласится попробовать. У нее
подходящий характер, чтобы работать в команде.
- Ну, сезон вербовки закончен? - осведомилась ворона.
- Пока, - Я уставился в темноту, стараясь получше разглядеть голема.
Света не Хватало. Но демон вроде бы спал.
Или, во всяком случае, не проявлял к нам интереса. И это меня
озадачило, потому что я пришел его освободить.
Я пожал плечами. Его безразличие мне не помешает.
Я отвел Гоблина на другой конец огромного зала, где восседал Шевитья,
подальше от чужих ушей. Если бы я прихватил с собой лампу, то увидел бы,
насколько точно пол в зале отображает все детали равнины за стенами
крепости.
- Кина думает очень медленно, - повторил я для Гоблина основные выводы.
- Поэтому нам нужно все сделать быстрее, чем она сообразит, что мы уже
здесь, что мы собираемся нанести ей удар и что у нас есть оружие -
достаточно мощное, чтобы ее прикончить. - Копье Одноглазого здесь постоянно
мерцало. По нему проворно скользили ниточки света, складываясь в
непредсказуемые узоры. Лезвия наконечника стонали, разрезая воздух.
Казалось, копье чувствует, что его принесли домой.
Никто не смог бы спорить, что это копье - шедевр особого рода
искусства. И никто не смог бы отрицать, что, создавая этот шедевр,
Одноглазый достиг таких высот вдохновения, каких не видел за всю свою
долгую, но довольно жалкую жизнь.
Многие из шедевров искусства попадают в ту же категорию: единственный
триумф гения своего создателя.
- Как только мы доберемся до черной завесы поперек лестницы, она начнет
осознавать опасность. И тебе придется действовать быстро. Разгонись как
следует, чтобы вонзить в нее копье как можно глубже. Копье Страсти оказалось
недостаточно мощным, чтобы ее убить. Но оно для этого и не предназначалось.
Зато копье Одноглазого создано специально для богоубийства. Можешь его так и
называть - Богоубийца. Сам знаешь. Ты ведь был рядом с ним почти все время,
пока он над ним работал. А когда мы оказались в Хсиене, он только им и
занимался.
Гоблин тоже там был. Но тот Гоблин был живым, а не духом, запертым в
оболочке из плоти, которую он носил всю жизнь. И этот Гоблин как минимум
часть своей псевдожизни был агентом того самого монстра, которого он же
собирается убить. Или покалечить. Или хотя бы вывести из себя.
Сомнения принялись кружить вокруг меня подобно невидимым друзьям Тобо,
но я продолжал говорить, объясняя снова и снова, почему именно он -
единственный из нас, кто может нанести удар. И он счел мои доводы
убедительными. Или же сам принял такое решение, а надежды и желания
остальных для него уже ничего не значили.
Гоблин уселся на свой летательный столб.
Я подал свою леталку вперед, чтобы увидеть кончик его столба с именем
прежнего владельца и еще раз убедиться, что точно знаю, на чьем столбе он
сидит.
- Тогда полетели вниз, - сказал я. - Я полечу сразу за тобой. Твой
столб настроен так, что вернется сам, если ты потеряешь сознание. - Гоблин
это знал, потому что стоял рядом, когда Шукрат это проделывала. - Если у
тебя ничего не получится, то я быстро подлечу к тебе, схвачу и вытащу
обратно. Если хочешь, я прихвачу лишнюю сотню ярдов веревки и привяжу ее к
твоим страховочным ремням, а конец обвяжу тебе вокруг пояса.
Гоблин взглянул на меня так, словно подумал: "Напрасно стараешься". Он
уже настроил себя на самоубийственную миссию, убежденный, что лишь
уничтожение собственной плоти избавит его от паразита и позволит обрести
покой.
Всю эту чепуху я сочинял на ходу. Я не знал точно, чего на самом деле
хочет Гоблин или чего надеется достичь в той фальшивой жизни, которую ему
навязали. У меня не очень-то получалось угадывать мотивы его поступков, еще
когда он был жив. Но единственное, что я знал наверняка, - он стал калекой.
Для него работать без Одноглазого - все равно что без одной руки.
И он хотел уничтожить Кину. В этом я никогда не сомневался.
В результате нашего долгого и трудного спора я наконец-то с досадой
уяснил, что Гоблина не очень-то интересует поддержка на тот случай, если у
нас ничего не получится. А требовалась ему подстраховка, чтобы наверняка
довести дело до конца, даже если он потерпит неудачу.
Сам не знаю, почему я потратил столько времени на выяснение и уточнение
программы Гоблина. Наверное, потому, что я сосредоточился на идее, что все
должно быть проделано именно так, как я хотел. А Гоблин мне почти все это
уже говорил в разное время, когда у меня имелось настроение его спрашивать.
Поскольку сам я не намеревался идти на самопожертвование, мне было
нелегко преодолеть свою циничную натуру - особенно по отношению к Гоблину,
который всю жизнь привык потакать только своим желаниям.
Гоблин взял копье Одноглазого и повторил то, что я ему уже сказал, но
не сделал:
- Пора отправляться вниз, Костоправ. - Он произнес эти слова единым и
совершенно четким предложением.
Я уселся на леталку. Последняя проверка. Я все еще не был уверен, что
готов на такое.
За Тобо могла приглядывать лишь Госпожа, но она не проявляла к этому
особого интереса. За Госпожой мог приглядывать лишь чудо-мальчик. А у него
на уме было совсем другое. И слишком многое из этого другого уже было
помечено печатью тьмы.
Ни Шукрат, ни Костоправ, ни Госпожа не обратили на это внимания. А ночи
в городе уже утратили свое традиционное шумное очарование. Некоторые даже
начали сравнивать новую эпоху с теми временами, когда Протектор натравливала
на город свору Теней-убийц - просто чтобы спустить с поводка невидимый ужас.
И тот факт, что сейчас, в отличие от прошлых лет, практически никто не
погибал, остался неотмеченным.
Неизвестные Тени развлекались на всю катушку, запугивая живых. Равно
как и Тобо, обнаруживший, что волен поступать, как ему хочется.
Но только не во сне.
В снах Тобо начала преследовать женщина. Прекрасная нюень бао,
выглядевшая воплощением печали.
Сердцем Тобо понимал, что это его мать - такая, какой она была в
молодости, еще до встречи с его отцом. Обычно она появлялась не одна. Иногда
ее сопровождала молодая, еще не сгорбленная бабушка Гота. А иногда другая
женщина - всегда спокойная, всегда улыбающаяся, но выкованная из более
прочной стали, чем Бледный Жезл - меч дядюшки Доя. Эта женщина - скорее
всего его прапрабабушка Хонь Тэй - всегда молчала. Но один ее
неодобрительный взгляд говорил больше, чем сотня слов Сари.
Переполнявшее Тобо желание мстить оказалось неприемлемым для всех этих
женщин, сотворивших и сформировавших его.
Тобо так и не смог понять, то ли к нему являются духи его предков - а
такая возможность полностью укладывалась в религиозные представления нюень
бао, - то ли эти женщины есть продукт некого пораженного совестью уголка его
сознания. Но наполнившая его тьма уже стала настолько сильной, что появилось
желание избавиться от них.
Никто из женщин не желал, чтобы за них мстили.
- Ты лишь навредишь себе, - предупреждал дух Сари. - Если ты и дальше
будешь идти по этому пути, то угодишь в ловушку. Забудь о своей боли. Обними
свою истинную судьбу и позволь ей возвысить тебя.
Хонь Тэй всматривалась в него глазами, похожими на холодные стальные
шарики, соглашаясь, что он стоит на перепутье. И что ему предстоит сделать
выбор, который определит всю его оставшуюся жизнь.
Разумеется, он знал, что слова, произносимые женщинами-духами, да и
сами они, - почти наверняка метафоры.
Когда Тобо просыпался, совесть его не тревожила. Поэтому он старался не
спать.
Но недосыпание еще сильнее затуманивало ясность его суждений.
Ночной народец неизменно докладывал Тобо одно и то же: Аридата Сингх не
покидает свой рабочий кабинет. Он работает днем и ночью и почти без сна,
отчаянно стремясь сохранить целостность таглиосского мира. Борьба за
предотвращение анархии должна была всего за несколько дней измотать его и
поколебать решимость. Многие на его месте уже начали бы резать глотки, лишь
бы порядок восстановился быстрее, а отчаяние отступило. Аридата же побеждал
противников разумными доводами и открытостью. Он ни с кем не вел секретных
переговоров. И обязательно называл тех, кто отказывался вести городские дела
открыто.
Имена обструкционистов становились известны всем. А люди, пережившие
осаду и пожары, уже не прощали традиционного кучкования по фракциям и
кланам.
Произошло прежде немыслимое. Нескольких человек из высших каст жестоко
избили. В толпе видели шадаритов, поощрявших насилие. Однако над этим никто
не стал задумываться. А Аридата Сингх, похоже, об этом даже не узнал.
Стояла глубокая ночь, но поток людей, приходивших и покидавших казармы
Городских батальонов, где находился штаб Аридаты Сингха, все еще не иссяк,
хотя и превратился в тонкий ручеек. Здание начал медленно окутывать темный
туман. Людей охватывала сонливость. Из тени в тень крались живые тени. На
мгновение то там, то сям можно было увидеть человечков или маленьких
животных - но заметить их не смог бы уже никто.
Среди всей этой кутерьмы вышагивал Тобо - настолько усталый, что у него
слипались глаза, и настолько уверенный в себе, что не прихватил леталку и не
защитился черным балахоном. Настолько уверенный, что не перепроверил
донесения Неизвестных Теней.
Он собирался войти, свершить возмездие и уйти незамеченным. И судьба
Аридаты Сингха останется великой и ужасной тайной.
Тайный народец ничего не мог ему поведать о кабинете Аридаты. Они не
могли в него проникнуть, потому что в нем отсутствовали окна, а дверь всегда
плотно закрыта. Но часовые перед ней сейчас храпели.
Тобо толкнул дверь. Слегка скрипнув, она распахнулась. Он вошел,
взволнованно дыша, и увидел трех человек: двое спали на стульях, один
уткнулся лицом в стол.
- Плохо, - пробормотал Тобо, заметив потенциальных свидетелей. Впрочем,
это его сейчас не волновало.
- Совсем плохо, - проговорил Аридата, выпрямляясь за столом.
Тобо успел лишь услышать, как сзади что-то зашуршало, и тут же нечто
тяжелое ударило его по затылку с такой силой, что треснула кость. И он
рухнул во тьму, зная, что его предали, что он угодил в ловушку. Неизвестные
Тени рассеялись во все стороны, превращая Таглиос в город ночных кошмаров.
Сари, Гота и Хонь Тэй уже поджидали Тобо на другом берегу сознания. И
все трое заявили ему, что случившееся - дело исключительно его рук. Он мог
бы этого избежать, просто поступив правильно.
Его предупреждали. Но он не прислушался.
Никогда еще Тобо не видел Сари в такой глубокой печали.
После того, как Костоправ улетел, Госпожа несколько дней легко
справлялась с искушением. Она постоянно напоминала себе, что ей нужно лишь
продержаться до его возвращения. К тому времени Дщерь Ночи уже перестанет
быть мессией Обманников. И превратится просто в Бубу.
Рассудок велел Госпоже быть терпеливой. Но эмоции не знают терпения. И
грозили захлестнуть ее с головой. И, несмотря на опыт всей ее долгой жизни,
эмоциям удалось одолеть самоконтроль.
Она сломалась всего через четыре дня.
Госпожа быстро выглянула в коридор, желая убедиться, что ей никто не
помешает, затем уселась на стул возле кровати дочери. Отыскала кончик
цепочки заклинаний, не дающих девушке проснуться, и принялась ее
распутывать. Работала она быстро и сноровисто. Она изучала оковы Бубу все
эти четыре дня.
И чары спали с такой легкостью, как если бы она сплела их сама.
Госпожа действовала с не свойственной ей наивной торопливостью. Та ее
часть, что закалилась в суровом реальном мире, высмеивала детскую
непосредственность другой половины. Таков мир. Ее мир. Реальный мир. И нет
оснований ожидать от него хоть чего-то хорошего.
Глаза Бубу распахнулись с механической внезапностью. Они оказались того
же цвета, что и раньше, но они не были ее глазами. Или глазами Костоправа.
Они оказались холоднее, чем глаза Госпожи в те моменты, когда она творила
наивысшую жестокость. То были глаза змеи, нага. Или божества. На мгновение
Госпожа застыла подобно мыши, угодившей под взгляд змеи. Потом проговорила:
- Я неисправимый романтик. А суть романтизма - в непоколебимой
убежденности в том, что в следующий раз все окажется иным. - И она
попыталась перехватить инициативу, пока девушка была еще слишком слаба
физически, чтобы действовать.
Но Госпожи уже коснулась ее аура "люби меня". Однако настолько
незаметно, что поначалу она этого даже не осознавала. Пока не стало слишком
поздно.
На Госпоже не было одеяния Ворошков. И укрыться от бури оказалось
негде.
Где-то внутри нее возникла слабая, медленно нарастающая вибрация. Она
видела, как вместе с ее усилением Дщерь Ночи постепенно наполняется силой
богини. А в вибрации она ощутила оттенок злорадства. Она поняла, что ее
нерастраченные материнские чувства обнаружены и подвергнуты манипуляциям.
Очень тонким и очень долгим. Настолько тонким, что она ни о чем не
подозревала. Но, что еще хуже, настолько тонким, что она оказалась не готова
адекватно отреагировать на любую неудачу.
Тем не менее она была женщиной с несгибаемой волей, и у нее были века
для тренировки этой воли.
Имелся лишь один ответный ход.
Госпожа мгновенно приняла самое жестокое решение в своей жизни. Она
будет сожалеть о нем всегда, но она знала, что лишь это решение оставит
наименее болезненные раны.
Госпожа из Чар веками училась выполнять даже жуткие решения быстро и
столько же лет - мириться с их последствиями.
Она вынула из-за пояса напоминание о ее кратком пребывании в должности
Капитана Черного Отряда. Рукоятку кинжала венчал серебряный череп с
единственным рубиновым глазом. Этот рубин всегда казался живым. Госпожа
медленно подняла лезвие, пристально глядя в глаза Дщери Ночи. Ощущение
присутствия между ними Кины непрерывно нарастало.
- Я люблю тебя, - ответила Госпожа на вопрос, никогда не заданный и
живущий лишь в сердце девушки. - И буду любить тебя вечно. Всегда. Но я не
позволю тебе сотворить такое с моим миром.
Госпожа могла это сделать, несмотря ни на что. Ей доводилось убивать,
еще когда она была моложе ребенка, лежащего под ее ножом. И по менее веским
причинам.
Она ощутила, как в нее прокрадывается безумие. Попыталась
сосредоточиться.
Она могла убить, потому что была абсолютно уверена - ничего лучшего она
сделать не сможет.
И Кина, и Дщерь Ночи отчаянно пытались сломить ее несокрушимую волю. Но
кинжал неумолимо приближался к груди девушки. А Дщерь Ночи превратилась в
загипнотизированную жертву, будучи не в силах поверить, что лезвие в руках
Госпожи продолжает опускаться.
Кончик кинжала коснулся одежды. Пронзил ее, отыскал плоть, затем ребро.
Госпожа переместила вес тела, чтобы вогнать лезвие между костями.
Она ничего не успела ощутить. Удар - ей показалось, что ее ударили по
голове справа - оказался настолько мощным, что отшвырнул ее на несколько
футов и впечатал в стену. Сомкнулся мрак. И на мгновение она увидела сон, в
котором она пыталась задушить свое дитя, а не пронзить кинжалом.
Когда несостоявшуюся убийцу отбросило к стене, Дщерь Ночи ощутила, как
ее грудь залило пламя. Она закричала. Но мучительная боль исходила не от
раны. Причиной стал черный взрыв в ее сознании, внезапная волна острых
осколков тысяч мрачных снов, скрежет более пронзительный, чем десять тысяч
острящих мечи точильных камней, ярость столь безбрежная и кроваво-безумная,
что ее можно было назвать Пожирателем Миров.
Этот удар оказался настолько силен, что и ее подбросил вверх и в
сторону. Она упала, распростершись поперек неподвижного тела родной матери.
Но она этого не знала. Потому что потеряла сознание задолго до того, как ее
телом овладело земное притяжение. В комнате резко запахло старой смертью и
кладбищенским тленом.
Гоблин отчаянно рвался вперед. Мне дважды хотелось крикнуть ему, чтобы
он летел не так быстро. Он мчался вдоль темной лестницы с такой скоростью,
что я за ним не поспевал. Хотя на мне было черное одеяние Ворошков,
скользящие удары о стены слишком действовали мне на нервы.
Мы не спустились даже до ледяной пещеры, где лежала Душелов, когда я не
выдержал и крикнул, чтобы он остановился. И - чудо из чудес - на сей раз
Гоблин меня услышал. И выслушал. И отреагировал, когда я сказал, что нам
придется вернуться.
- Что? - Его шепот отозвался эхом, точно в старинном склепе.
- Мы не можем спускаться в темноте. Потому что забьем себя до потери
сознания быстрее, чем окажемся внизу. Или, по крайней мере, зашибемся так,
что перестанем соображать.
Гоблин издал звук, означающий неохотное согласие. Он и сам испытал
парочку весьма неприятных столкновений.
- Поэтому нам нужно вернутся за лампами. - И почему я позабыл о столь
очевидном? Наверное, потому, что был слишком занят, упорно размышляя над
разными тонкостями и мелочами.
На лестнице было так тесно, что мы не смогли развернуть леталки.
Пришлось двигаться задним ходом. Подъем оказался медленным, неловким и
иногда болезненным. А когда мы добрались до начала лестницы, то ощутили еще
большую неловкость.
Нас поджидали девочки и белая ворона. С таким ехидным видом, что не
заметить это было невозможно. Дамы были одеты по-походному. Аркана
помахивала фонарем.
На мгновение я ощутил совершенно необоснованную тревогу, потому что не
прихватил с собой костюм Жизнедава. Он отлично подошел бы к ситуации. Но
нужды в нем не было никакой.
Эти доспехи всегда были только костюмом, и ничем иным.
Шукрат тоже помахала фонарем. И засмеялась.
- Ни слова! - прорычал я.
- Разве я что-то сказала?
- Нет, зато подумала, дражайшая дочурка. Она подняла фонарь повыше,
чтобы лучше разглядеть, во что я одет. Черная ткань моего балахона совершала
медленные текучие движения, восстанавливая обширные повреждения.
- Ты не услышишь от меня ни слова, о ветеран. Ты ведь знаешь Шукрат.
Она уважает старших, даже когда они совершают ошибки. Но сейчас я рассмеюсь.
Только, пожалуйста, не делай поспешных выводов и не думай, будто я смеюсь
над тобой. Аркана хохотала еще громче, чем Шукрат. Гоблин издал серию
звуков, быстро исчерпав свой словарь.
- Он прав. Давайте сюда фонари. Нам нужно покончить с этим делом. - Я
надеялся, что моя идиотская забывчивость не стала той мелочью, которая нас
погубит. И что это последняя мелочь, о которой я по своей тупости позабыл.
Гоблин взял у Шукрат фонарь и снова направился вниз. Теперь он уже не
так торопился. Возможно, его жажда мести начала слабеть.
Я взял фонарь Арканы. Белая ворона уселась на кончик моей леталки. И не
успел я сказать, что поездка со мной может оказаться неудачной идеей, как
Шукрат зажгла другой фонарь и стала помогать Аркане зажигать еще один.