Кунин Владимир Владимирович. Кыся в Америке (Кыся - 3)

   Живодер и Кошкодав, хитрый и жестокий Собаколов, прошедший по тысячам трупов несчастных Кошек, Котов и Собаков!.. Продававший живых Животных на смерть в Ленинградские научные институты, собственноручно умерщвлявший и обдиравший шкурки с Бедных Котов и Собаков, а потом выделывавший эти шкурки и торговавший ими на Калининском рынке Выборгской стороны города Ленинграда, ныне Санкт-Петербурга... Где из этих шкурок наши питерские умельцы сооружали потом уродливые зимние шапки-ушанки...
   В идеально сшитом смокинге этот растленный убийца, вонючий и трусливый базарный торгаш в прошлом, ныне владелец фантастически дорогого пятизвездочного отеля для Собак и Котов очень богатых иностранцев, наезжающих в Санкт-Петербург, наихитрющая и, к сожалению, очень неглупая и проворотистая сволочь, выплеснутая "наверх", вероятно, даже в Думу, мутной волной "обновления власти", сейчас стояла в двух шагах от меня и, трусливо оглядываясь по сторонам, шепотом говорила очень полному молодому человеку с почти интеллигентным лицом и тоже в смокинге:
   - Если сейчас эти американские мудозвоны подпишут нам те семьдесят пять миллионов долларов, которые они уже обещали на развитие моего ДЗПДЖ - "Движения Защиты Прав Домашних Животных", - я тогда вообще на все хуй положил!.. И ты у меня будешь в таком порядке, что тебе и не снилось... Понял?
   - Понял, Иван Афанасьевич. Вы все хорошо помните, что должны сказать на банкете?
   - Шо я, недоношенный? Или меня по пьянке делали?!.. Обижаешь, Вася!
   И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ В МОЛОДОМ И ПУХЛОМ ЧЕЛОВЕКЕ Я УЗНАЛ ПРЕОБРАЖЕННОГО ВАСЬКУ, БЫВШЕГО ТУПОГО И НЕПОВОРОТЛИВОГО ПОМОЩНИКА ПИЛИПЕНКО, ЧЬИ РУКИ БЫЛИ ПО ЛОКОТЬ В КРОВИ СОТЕН СОБАК, КОШЕК И КОТОВ...
   Ах, недаром меня что-то тревожило!.. Ведь чувствовал я что-то должно было произойти, кого-то я должен был встретить... Печенками чуял, кончиком хвоста, усами, топорщащимся загривком... Но чтобы это был ПИЛИПЕНКО?!! Или ВАСЬКА?!..
   А может, мне все это снится?.. Может, я вот сейчас открою глаза - и никакого Пилипенко, никакого Васьки в Вашингтоне... Только Сокс и Ларри Браун. А больше никого. И все это мне пригрезилось на нервной почве, от усталости...
   - Ты чего, Кыся?!.. - искренне встревожился Сокс. - Что с тобой?
   - Тебе нехорошо, Мартын? - спросил Ларри.
   - Нет, нет, ребята... Все в полном порядке! Только не торопитесь. Пусть вот эти двое у второй колонны сначала пройдут, - я показал на Пилипенко и Ваську. - Не хочу, чтобы они меня видели.
   - Ты знаешь их? - тут же спросил меня Ларри Браун.
   - Когда-то встречались...
   - Секунду, парни! - и Ларри Браун наклонился к лацкану своего смокинга и тихо проговорил в шов: - Вторая колонна. Двое. Одному - невысокому - около пятидесяти, второму - толстому, молодому - лет тридцать. Информацию срочно!
   Ларри присел на корточки, вынул из уха маленькую штучку на проводе, и мы все трое немедленно услышали:
   - Старший - Депутат Государственной Думы России от Санкт-Петербурга, глава "Движения защиты прав домашних Животные", видный деятель России по охране Животного мира, Молодой - депутат Русской Думы от Вологодской области, генеральный директор филиала этого "Движения" в Вологде. Подробности?
   - Не нужны, - сказал Ларри и отключился от этой замечательной службы информации. - Ты, наверное, ошибся, Мартын. Или видел их когда-нибудь по телевизору.
   Сокс подождал, когда Ларри поднимется во весь рост, и тихо спросил меня так, чтобы Ларри не слышал:
   - Кто это, Кыся? - и показал на Пилипенко.
   - Это самый плохой и страшный Человек на свете, - так же тихо ответил я ему.
   - Хочешь, я его сейчас обоссу? Мне за это ничего не будет! тут же великодушно предложил Сокс.
   - Нет, Сокс. Не нужно. Я что-нибудь сам придумаю. У меня с ним старые счеты...
   И тут Ларри сказал:
   - Все, ребятки, все! Они уже в Банкетном зале... Валите, пареньки, прямо туда, к креслу Президента. Иди, Мартын. Сокс знает, он покажет куда...
   - А ты? - спросил я, испугавшись теперь остаться без такой верной охраны, как Ларри Браун.
   - Там и без меня хватит, Кыся, - ласково сказал Ларри. - Я вас здесь подожду.
   И мы с Соксом по стеночке, по стеночке проскочили в Банкетный зал к Президентскому креслу.
   Ах, как прекрасен был этот Банкетный зал!
   И если бы не присутствие в нем Пилипенко и Васьки, я восхитился бы этим залом еще сильнее. И уж наверняка гораздо подробнее смог бы рассказать про круглые столы, накрытые очень красивыми красными скатертями с широкими золотыми полосами... И низкий, плотный, с удивительным вкусом подобранный букет разноцветных роз на каждом столе в короткой красивой вазе... И по четыре длинные свечи в очень высоких подсвечниках - чтобы пламя от свечей не слепило бы сидящих за столом...
   Как успел сообщить мне Сокс, за столами сидели по десять Человек. Четверо русских и пятеро американцев. И один синхронный переводчик.
   В каждом столе были встроены микрофоны. Человек, который захочет выступить и сказать что-то Людям, мог не напрягать голос. А может быть, и не только для этого...
   И, конечно, если бы не Пилипенко и Васька, я смог бы по достоинству оценить и замечательное красное вечернее платье Хиллари, и прелестную мордочку Челси.
   Но вообще, оглядев всех Женщин, сидящих в Банкетном зале Белого Дома, я все равно продолжал бы утверждать, что, если бы Рут Истлейк была бы сейчас здесь - даже в своих обычных джинсах и кофте с широкими рукавами, - она была бы самой КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ в этом зале!
   Честно говоря, все это я увидел потом. А сейчас я торчал под столом между ног Президента и его дочери Челси, а Соксу подставили такой специальный высокий стульчик типа нашего детского, в котором маленький ребенок мог бы сидеть за одним столом со взрослыми.
   Когда Билли предложил мне занять место на этом стульчике рядом с Соксом, я отказался, сказав, что мне отсюда пока что удобнее будет подсказывать ему, правду говорит Человек или нет. И Президент со мной согласился.
   На самом же деле до поры до времени я не хотел "светиться" перед Пилипенко и Васькой. Что могло бы произойти, если бы они сейчас увидели меня, я даже себе не представлял - ни логическими раскладами, ни Котово-интуитивными...
   Я знал одно: мне нужно было дождаться выступления Пилипенко!
   Поэтому я не очень-то вслушивался в приветственную речь Клинтона. Он произносил ее не за столом, а встав за маленькую синюю трибунку с какой-то странной красивой картинкой. Сокс мне потом объяснил, что это был герб Соединенных Штатов Америки. Ну, как у нас раньше глобус с кривым ножом и молотком в веночке из засохшей перепеленутой травы со звездочкой наверху...
   Трибунка стояла точненько под портретом Президента Авраама Линкольна. Мне последнее время сильно везет на имена с двумя "А" - ААрон Маймонидес. АврААм Линкольн.
   Про Линкольна мне рассказывал все тот же Сокс. Сокс вообще был буквально набит кучей сведений и подробностей о вещах, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться. И я ему был очень признателен. Не только за объяснения. Еще и за то, что Сокс рассказывал мне все это без пижонства, ничем не подчеркивая своего превосходства и исключительности. А такое дорогого стоит!
   И я ему простил его чуточку преувеличенное внимание к чужим миллионам.
   Наверное, Президент говорил не слишком официальную речь, потому что за столами то и дело вспыхивал смех, звучали веселые аплодисменты и не было той подозрительной чопорности, которая всегда сопровождает выступление нашего Президента.
   Кое-кто даже позволял себе ироничные реплики из зала, и тогда уже смеялся сам Билли Клинтон и все вокруг него.
   Где-то каким-то образом я понимал, что это был прекрасно отрепетированный спектакль для русских. Так сказать, торжество демократизма напоказ, навынос, про который у вас, дескать, в России только болтают, а мы в Америке этим воздухом демократии живем и дышим!
   Но так ли плох хорошо срепетированный спектакль?
   Неужели злобные выкрики и драки в нашей Думе, или японском парламенте, или в Английском, которые видят миллионы несчастных Котов и Людей всего мира на экранах своих телевизоров, лучше?!
   ...Выступил и Посол России в Америке, вполне симпатичный мужик с превосходным английским языком.
   Говорил он, стоя у своего стола, с бокалом в руке, и нужно было отдать должное этому тренированному господину: в своем ответном слове Он с успехом повторил непринужденный стиль речи Президента Клинтона, чем еще сильнее развеселил присутствующих.
   Получилось что-то типа маленького соревнования - ах, вы нам спектакль?!.. А мы вам - ансамбль песни и пляски! Один-один в общую пользу нашей с вами дружбы...
   В конце своей светской речи Посол поблагодарил всю Президентскую семью, шутливо поклонился Соксу и сказал, что присутствие на этой встрече Первого Кота Америки совершенно естественным образом заставляет Посла вспомнить о Братьях наших Меньших и предоставить слово депутату Государственной Думы президенту Всероссийского общества "Движение Защиты Прав Домашних Животных", старому петербуржцу, человеку с золотым и отзывчивым сердцем, ИВАНУ ПИЛИПЕНКО!..
   - Все врет! - сказал я из-под стола Клинтону.
   - Понял...! - ответил мне Президент Америки.
   Тут мне стало жалко Посла России - уж больно он мне понравился, и я добавил:
   - Скорее всего, введен в заблуждение этим мерзавцем Пилипенко...
   - Я так и подумал, - сказал мне Клинтон поШелдрейсовски под стол. - Ты знаком с этим Пилипенко?
   - Не то слово!.. - чуть не заорал я.
   Хиллари и Билли переглянулись, а Челси, великолепно владевшая Шелдрейсовским языком, тревожно спросила меня:
   - Что же теперь будет?
   - Сейчас... Сейчас я что-нибудь придумаю... - сказал я, и вдруг одна неожиданно пришедшая мне в голову мысль убедила меня в том, что Рут Истлейк была совершенно права! Я действительно ГЕНИАЛЬНЫЙ КОТ! Вот такой скромный, обыкновенный, домашний ГЕНИИ...
   А мыслишка-то была препростейшая! На кой хрен мне потом всем доказывать, что Пилипенко и Васька - душегубы и гнусные, отвратительные типы, что они хотят украсть семьдесят пять миллионов долларов, которые им сейчас выдадут легковерные америкашки на якобы "Защиту прав домашних Животных"?!
   Кто мне поверит?!! Чем я это могу доказать? И получится, что я - со своими запоздалыми обличениями - в говне, а они, как говорил Шура, - в бантике. То есть в полном порядке!
   Ну уж херушки вам, господа Пилипенки! Вы сейчас нам сами все про себя расскажете!.. Все, все, до самой последней точечки.
   Сейчас, господа деловые американцы, вы бесплатно получите такой стриптиз, который вам не покажут ни за какие ваши миллиарды!..
   Пилипенко уже стоял за своим столом, как раз напротив стола Президента и, обращаясь к Соксу, уже что-то лепетал такое сладенько-сахарное, изредка прикрывая глаза в особо проникновенных местах.
   А я снизу, из-под стола, видел, как у Сокса непроизвольно и неосознанно прижались уши к затылку, напряглась спина, вытянулся и замер хвост. Только самый его кончик трясся, выдавая внутреннюю истерику Сокса. Ну, не дурак же Кот! Чувствует же, кто перед ним!.. В отличие от Людей нам, Котам, это дано свыше.
   - Сокс!.. - тихо сказал я по-Животному. - Сокс! Не дергайся, возьми себя в лапы. Сейчас, когда этот подонок, в восторге от самого себя, в очередной раз прикроет глаза, ты моментально спрыгивай вниз, а я взлечу на твое место. Понял? И следи за ним внимательно! Важно эту сменку сделать тогда, когда он прикроет свои бесстыжие зенки...
   - Что это - "зенки"?.. - не понял Сокс.
   - Иди в жопу со своими вопросами! Потом объясню. Делай, что велят!
   - О'кей!.. - сказал Сокс.
   А Пилипенко в это время говорил:
   - ...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал на благо...
   - Пошел!!! - скомандовал мне Сокс.
   Он спрыгнул вниз со своего высокого стульчака, а я взлетел наверх на его место. Сделали мы это совершенно одновременно. Даже встретились в воздухе!..
   И когда Пилипенко открыл глаза, на месте Сокса ОН УВИДЕЛ МЕНЯ!!!
   Я сидел точно так же, как Сокс, - мордой к нему, в упор глядя ему в глаза.
   Пилипенко не мог оторвать от меня взгляда и закрыть рот. Он так и стоял с широко распахнутой пастью и отвисшей нижней челюстью. И от него за версту воняло "Столичной", выпитой перед банкетом, скорее всего, в отеле.
   В его медово-липком и гладком вранье возникла тревожная, тяжелая, как булыжник, пуза. Весь Банкетный зал Белого Дома с недоумением смотрел на Ивана Афанасьевича Пилипенко, а я в это время МЫСЛЕННО И НАСТОЙЧИВО ВНУШАЛ ЕМУ:
   "НЕ ОТВОДИ ГЛАЗА В СТОРОНУ. СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО. ВНИМАТЕЛЬНО СМОТРИ... СОСРЕДОТОЧЬСЯ НА ТОМ, ЧТО Я БУДУ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ. СЛУШАЙ МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО!"
   Пилипенко согласно попытался кивнуть мне головой, но вместо кивка у него получился какой-то нелепый рывок подбородком...
   - Ты чо, Иван Афанасьевич?! - испуганным шепотом спросил его Васька и проследил за мертвеннонеподвижным взглядом Пилипенко...
   ...И ТОЖЕ УВИДЕЛ МЕНЯ!!!
   - А-аа! И в ужасе коротко всхлипнул Васька и сам зажал себе рот двумя руками.
   - Врача!.. Вызовите доктора!.. - вскрикнул кто-то.
   "Рано, - сказал я Клинтону. - Никакого врача!"
   И Президент поднял руку, призывая всех к тишине.
   "СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, - говорил я, вкладывая в свой "посыл" все свои силы, всю свою волю, всю мощь моего существа, дарованного мне Природой, - ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ? ВГЛЯДИСЬ В МОЕ РВАНОЕ УХО, В МОИ ШРАМЫ НА МОРДЕ... УЗНАЛ?"
   Вино у Пилипенко мелко выплескивалось из бокала - так у него тряслись руки!.. Не отрывая от меня глаз, он с трудом закрыл рот (мне даже показалось, со скрипом!..) и дрожащим голосом, все еще не веря своим глазам, выдавил из себя вслух:
   - Вы... Господин фон Тифенбах из Мюнхена?..
   Когда Банкетный зал услышал, как Пилипенко назвал меня "господином фон Тифенбахом", по столам пошел гул.
   - Нет, нет! - громко возразил тот старый Конгрессмен из-за дальнего стола. - Это не Фридрих фон Тифенбах. С фон Тифенбахом мы кончали Гарвард. Я его хорошо помню... Этот Кот на Фридриха не похож!.. Они просто приятели.
   "НЕТ, Я НЕ ФОН ТИФЕНБАХ ИЗ МЮНХЕНА, - неслышно, но явственно сказал я Пилипенко. - Я НАПОМНЮ ТЕБЕ, КАК ТЫ САМ КОГДА-ТО НАЗВАЛ МЕНЯ, КОГДА ОТЛАВЛИВАЛ В ЛЕНИНГРАДЕ, НА ГРАЖДАНКЕ, НА ПУСТЫРЕ, САЧКОМ, ПОМНИШЬ?.. ТЫ СКАЗАЛ ТОГДА, ЧТО Я, КОТЯРА ТОГО САМОГО ЖИДА, КОТОРЫЙ В ГАЗЕТЫ ПИШЕТ!"
   Я заметил, что Васька тоже ВОСПРИНЯЛ МОЙ ГИПНОТИЧЕСКИЙ ПОСЫЛ и стал тихо сползать под большой круглый стол, прикрываясь скатертью.
   Но на него никто не обращал никакого внимания. Глаза всех сидящих в Банкетном зале, всей охраны, всех официантов были прикованы только к Пилипенко и ко мне.
   Все понимали, что у меня с Пилипенко происходит какой-то диалог, но меня, кроме Пилипенко и Васьки, НЕ СЛЫШАЛ НИКТО. А ответы Пилипенко СЛЫШАЛИ ВСЕ!
   "ВСПОМНИЛ? - спросил я, и Пилипенко снова попытался мне кивнуть. - А ТЕПЕРЬ ПРОДОЛЖАЙ СВОЮ РЕЧЬ О ПРАВАХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ. НО ТОЛЬКО СО ВСЕМИ ПОДРОБНОСТЯМИ!"
   Нет, Пилипенко был Человеком не слабым! Сил у него было невпроворот. Вон куда смог даже забраться, в ДУМУ! Но сейчас во мне сил было побольше...
   "ГОВОРИ!!!" - приказал я ему.
   И Пилипенко продолжил свою речь с абсолютно той же фразы, на которой остановился, увидев меня:
   - ...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал наиболее гуманному способу УМЕРЩВЛЕНИЯ Кота, Кошки или Собаки!.. С Котом - попроще. Его просто засовываешь в мешок, желательно коленкоровый, чтобы он не мог тебя оцарапать когтями, а потом сквозь мешок сворачиваешь ему голову. Только хрустнет - и ладушки!.. С Собаками - сложнее. С риском для собственной жизни Собаке приходится просто перерезать глотку... Это если их брать на шкурки... А если для науки, то везешь в институт на Васильевский остров - никакой мороки, сдаешь их в лабораторию и получаешь бабки. Копейки, клянусь вам! Вы просто не представляете себе, как плохо у нас сейчас с наукой! Ой, что я говорю!
   "НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, ИДИОТ!" - подхлестнул его я.
   Переводчики молотили как бешеные! Американцы не могли отвести испуганных глаз от разговорившегося Ивана Афанасьевича, а все наши сгорали от стыда так, что мне их даже жалко стало. Наверняка там были и очень неплохие ребята. Особенно было жалко Посла. Они-то уедут, а ему тут оставаться!.. А тут еще все наши с надеждой смотрели на него.
   - Депутату плохо! - решительно сказал Посол. - Он не понимает, что говорит!..
   "ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ПИЛИПЕНКО? ТЫ ВСЕ ПОНИМАЕШЬ?" - спросил я.
   - Как это я "не понимаю"?.. - обиделся Пилипенко на Посла. Прекрасно я понимаю!.. В институте так мало платили, что на бензин для "Москвича" не хватало... А вот уже там, в науке, их убивали всего одним укольчиком...
   "ТЕПЕРЬ РАССКАЖИ ПРО ШКУРКИ, ПРО ШАПКИ..." - приказал я ему.
   - А чего? Хорошо выделать шкурку Кота - дело, я вам скажу, очень даже тонкое!.. Пока Кота обдерешь, еще так наеб... Извиняюсь! Намучаешься... Здесь что важно? Мездру не попортить! Иначе никто у тебя на Калининском рынке эту шкурку не купит. Считай, деньги на ветер! А мы...
   Неожиданно в мозгу Пилипенко произошел незамеченный мною поворот, и он ласково сказал:
   - Наша забота о "Меньших наших братьях", как правильно сказал наш уважаемый Посол, не знает границ, не имеет границ, и поэтому те семьдесят пять мильонов долларов, обещанных нам нашими братскими организациями Америки, будут огромным подспорьем для всего нашего общего дела - "Защиты прав домашних животных!.."
   "НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, СВОЛОЧЬ, - сказал я ему. - ТЕПЕРЬ ПРО ШАПКИ!"
   - А шо "про шапки"? Шо "про шапки"?!.. - сварливо отмахнулся от меня Пилипенко. - Вы чо себе мыслите, что на шапках можно было много заработать?!.. Я их шил, эти шапки? Да ни в жисть! Мое дело было маленькое - поймать Кота или Пса, умерщвлить его, шкуру аккуратненько содрать, храни Господь, мездру не попортить, выскрести ее до кондиции, потом на специальные распялочки, а сушить тоже наука целая: пересушишь - она, шкура вот ихняя, к примеру...
   Пилипенко показал сначала на меня, потом посмотрел на семью Президента Клинтона, поискал глазами Сокса, не увидел его и, льстиво улыбаясь Президентскому столу, продолжил:
   - Или, к примеру, вашего Котика, мистер Президент... Ежели их шкурки на распялочках пересушить - они же ломкие станут, хрупкие... Какая же из них шапка? Еще и морду могут набить за такие шкурки. Это я к примеру говорю...
   Я почувствовал, что слегка ослабил нить КОНТРОЛЯ, и Пилипенко зациклился всего на одной стороне своей прошлой деятельности и совсем забыл о своем сегодняшнем высоком общественно-государственном положении. И тогда я ему сказал:
   "НЕ ОТВОДИ ОТ МЕНЯ ГЛАЗА, ПИЛИПЕНКО. СМОТРИ НА МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО... И ПРОДОЛЖАЙ, ПРОДОЛЖАЙ, ПОДОНОК!"
   - Про что? - доверчиво спросил меня Пилипенко.
   По Банкетному залу уже шел непрекращающийся возмущенный ропот.
   "ПРО ВСЕ СЕГОДНЯШНЕЕ!" - сказал я.
   - А сегодня всем нужно платить... - грустно ответил мне вслух Пилипенко. - Хозяевам города платишь, бандитам - платишь, тем, кто охраняет меня от бандитов, - тоже платишь! А в Думу, в депутаты, как вы себе мыслите?.. За красивые глаза берут? Всем только доллары и подавай! Вы чо думаете, господа американцы, мы эти доллары у вас от хорошей жизни просим?!.. Не-е-ет! Мне, к примеру, лично уже ни хера не требуется. Я ежели эти семьдесят пять мильонов от вас получу, то на самого себя всего мильонов десять-двенадцать страчу. Не больше. Я тута один домик у вас в Майями присмотрел, так вот... Ну, и обстановка, конечно. Не без этого... Автомобильчики надо поменять! А все остальное - только на развитие нашего общего дела, Богом клянусь!..
   Тут Пилипенко залпом опрокинул в рот оставшееся в бокале шампанское, вынул длинную зажженную свечу из высокого золотого подсвечника, закусил ею с полыхавшего конца, и хрястнул бокал об пол в мелкие дребезги...
   А потом истово перекрестился четыре раза - один раз слева направо, второй - справа налево, третий - как-то наискосок, а четвертый умудрился перекреститься - снизу вверх!
   Зал так и ахнул!.. Но на этом выступление Пилипенко не кончилось.
   Он плавно выполз из-за стола и, приплясывая, поводя плечами и широко разводя руками в стороны, в танце поплыл между банкетными столами.
   Ко всему прочему, он пел. Нещадно перевирая мотивы, он аккомпанировал сам себе, наиболее близкими его сердцу песнями, сливая их воедино: Боже, Царя храни! Сильный, державный... Где ты, родимый?.. Вставай, проклятьем заклейменный Союз нерушимый республик свободных! Гремя огнем, сверкая блеском стали В лесу родилась Сарочка, В лесу она росла, Зимой и летом черная Жидовочка была...
   - Боже мой! Мистер Президент! Он же сошел с ума!.. закричал кто-то из наших российских депутатов на очень неплохом английском языке. - Пожалуйста, распорядитесь вызвать врача!..
   - И полицию! - достаточно громко потребовала вдруг Челси.
   Я попытался привстать, но почувствовал, что лапы мои подламываются от полного и дикого опустошения! Я только успел сказать:
   - Полицию - для него, а врача - для меня...
   И без чувств упал на руки Президента.
   Сокс мне потом рассказывал, что, после того как меня нафаршировали кучей лекарств ободряющеуспокаивающего действия, первую половину ночи я метался во сне, вскрикивал, разговаривал на всех языках - по-Шелдрейсовски, по-Животному, мешал русский с испанским, немецкий с английским и даже пытался говорить на идиш пополам с ивритом...
   А вторую половину - спал серьезно, внимательно и сосредоточенно. Изредка нервно подрагивал хвостом, непроизвольно дергал задними лапами и частенько поплакивал во сне...
   Когда мы с ним сопоставили мое бессознательное поведение с тем, что мне снилось в первую половину, а потом и во вторую половину ночи, то это мое соннообморочное состояние нашло точное подтверждение.
   Как сейчас помню - всю первую половину я задыхался от кошмаров!..
   ...Я с ужасом бродил - по какому-то незнакомому мне старопетербургскому двору-колодцу...
   Двор был весь пересечен вкривь и вкось натянутыми веревками... А на этих веревках, на специальных ПИЛИПЕНКОВСКИХ распялочках висели и сушились ШКУРКИ ВСЕХ МОИХ ЗНАКОМЫХ КОТОВ, КОШЕК И СОБАК!..
   Вот шкурка той самой рыжей поблядушки, с которой все и началось еще на пустыре у нашего с Шурой дома в Ленинграде...
   Вот шкурка моего самого закадычного дружка Бесхвостого Кота-Бродяги...
   Висели на распялках, сколько глаз видит, сотни шкурок, содранных с Кошек, с которыми я когда-либо вступал в интимные отношения...
   Из некоторых шкурок даже запах этих несчастных Кошек еще не выветрился!.. Например, в шкурке той французской Кошечки Лолы, которую я оприходовал в кустиках автозаправочной станции на автобане Гамбург-Мюнхен, сохранился даже запах ее французских духов!..
   Боже мой!.. А это-то что?! Какой кошмар!.. Господи!.. Я же сейчас сойду с ума!.. На нескольких веревках я увидел распялки с Собачьими шкурами, в которых узнал всех близких мне Собаков!!!
   Вот маленькая, чистенькая коричневая гладенькая шкурка карликового Пинчера Дженни из Грюнвальда, с которой у меня был такой нежный роман...
   Вот огромная шкура немецкого полицейского Овчара Рэкса... Как он-то дал себя отловить этой сволочи Пилипенко?!
   Мамочки родные! Тут и Крольчиха, которую я сдуру трахнул в Оттобруне! А вот висит роскошная, но МЕРТВАЯ шкура Лисицы! Бедной и гордой и так влюбленной в меня Лисицы...
   Какой ужас! Боже мой... Значит, они все мертвы?!
   А это еще что?!! Откуда здесь, в петербургском дворе, висят шкурки моих новых знакомых американцев - Кота Хемфри, бывшего сотрудника публичной библиотеки Нью-Йорка?! А вот на распялке шкурка этой Беленькой, Пушистенькой из Квинса, последние дни жившей у мистера Бориса Могилевского. Она же готовилась стать МАТЕРЬЮ МОИХ КОТЯТ!..
   А когда на соседних распялках я увидел старенькую вытертую шкуру пожилого еврейского Собака Арни-Арона из Брайтона и черно-белую Шкурку Первого Кота Америки Сокса, я чуть вообще с ума не сошел!!!
   Сволочи, сволочи, сволочи!.. Антисемиты, подонки, мерзавцы!.. Злобные, безжалостные, омерзительные твари! НеЛюди!.. Где вы - Пилипенко, Васька?!
   Господи! Боже мой, Всемилостивейший!.. Помоги мне, Господи, пережить все это!..
   Сотвори чудо, дай мне хоть ненадолго стать величиной с ТИГРА! Я не хочу БЫТЬ ТИГРОМ, пойми меня, Господи... Я хочу остаться САМИМ СОБОЙ, КОТОМ МАРТЫНОМ, КЫСЕЙ, наконец! Но я хочу отловить Пилипенко и Ваську... Я не буду сдирать их вонючие, пропитанные алкоголем, невежеством и подлостью шкуры... Я ПРОСТО РАСТЕРЗАЮ ИХ В МЕЛКИЕ КЛОЧЬЯ И РАЗБРОСАЮ ОКРОВАВЛЕННЫЕ КУСКИ ИХ НЕЧЕЛОВЕЧЬЕГО МЯСА И КОСТЕЙ ТАК ДАЛЕКО В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ, ЧТОБЫ НИ ОДИН ДОКТОР НИКОГДА НЕ СМОГ БЫ СОБРАТЬ ИХ В ЖИВУЮ ПЛОТЫ
   ЧТОБЫ ДАЖЕ ПЯТИСОТЛЕТНИЙ ВЕЛИКИЙ ИСПАНСКИЙ ВРАЧ И ФИЛОСОФ МАЙМОНИДЕС НИКОГДА НЕ СМОГ БЫ ИМ ПОМОЧЬ ВОЗРОДИТЬСЯ ЗАНОВО!!!
   И вот тут, наверное, наступила вторая половина ночи. Потому что пошло что-то связанное с Маймонидесом...
   ...Но сначала я увидел, как Шура выходит из своего Нью-Йоркского дома на Оушен-авеню, прощается с Собаком Арни, и слышу, как он говорит Арни, что сейчас едет в Нью-Джерси, в порт Элизабет, встречать своего ближайшего друга. И понимаю, что речь идет обо мне...
   Потом вижу Шуру на автобусной остановке...
   Он стоит один-одинешенек, ждет прихода автобуса и поглядывает на часы.
   А потом вдруг начинает задыхаться, растерянно оглядывается по сторонам, никого не видит и медленно опускается на скамейку, стоящую у автобусной остановки...
   Он расстегивает теплую куртку... Слабеющими пальцами пытается оттянуть ворот свитера, чтобы вздохнуть поглубже, но это ему не удается...