Кунин Владимир Владимирович. Кыся в Америке (Кыся - 3)

   Я сел, почесал в затылке задней лапой и пошел спать к Тимуру.
   Хотел я его было спросить, кто такой "Вагиф" или что это, а он на меня лапу... То есть руку забросил, придавил меня и сразу заснул. Я покрутился малость и тоже задрых. И больше мне до утра, слава Богу, ни хрена не снилось.
   - "Ребята! Когда проснетесь, обязательно позавтракайте. Оставляю вам пять долларов. Надеюсь, хватит. Закончите свои дела, сразу же заезжайте ко мне в участок. Я буду там весь день. Может быть, сумею освободиться раньше, - привезу вас домой на машине. Тим! Не забудь слегка подогреть молоко Мартыну. Холодное не давай - вредно. Мама", - читал мне Тимур записку, оставленную Рут на столе в кухне.
   - Она настоящий полицейский? - спросил я Тимура уже за завтраком.
   - А ты думал! Будь здоров, еще какой!.. Называется "сотрудник по связям с общественностью".
   - А почему я не чувствую запах оружия в доме? - удивился я.
   - Потому что оружие она оставляет на работе. В специальном сейфе. Поедем за ней - я тебе все там покажу. Я в этом участке, знаешь, сколько раз был?!.. Меня там все знают!
   Я вспомнил русских милиционеров, немецких полицейских - даже когда они были не в форме, а в обычных шмотках, от них всегда пахло оружием. И я сказал об этом Тимуру.
   - Ей не обязательно таскать с собой "пушку", - ответил Тимур. - Она уже год вкалывает специалистом-психологом по общине бухарских евреев нашего района. А там в основном сплетни. Разборки - редкость. И вообще... Кыся! Кончай жрать, поехали! Нам еще до Нью-Джерси добираться часа два.
   Опять из-за этого проклятого рюкзака и уже ненавистного мне мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани, запретившего перевозку домашних животных в автобусах и метро (здесь это называется сабвей!), я ни хрена не увидел Нью-Йорка!..
   Пока шли от дома до сабвея, я еще что-то посмотрел. Даже узрел небольшой магазинчик, исторгавщий поразительный букет запахов - рыбы и мяса, сладостей и фломастеров, копченых колбас и презервативов... Это я называю только знакомые мне запахи! Но самое забавное, что вывеска на магазинчике была, кажется, написана по-русски. Я хоть и не умею читать, но хорошо знаю русские буквы, которых нет в остальных языках. Так вот, там, сдается мне, почти все было написано на русском. И потом, я вспомнил, как Рут ночью обронила фразу, что Тим шляется в какие-то русские магазинчики и треплется там по-русски.
   Да! Самое главное!.. Когда мы выходили из дома, до меня донеслась такая мощная концентрация Котово-Кошачьих запахов, которая могла идти от одновременного скопления моих коллег и дальних родственников числом не менее пятидесяти!
   Причем запах этот был не случайной компашки, а устойчиво отлаженного коллектива, обитающего в районе этого дома с незапамятных времен.
   По запаху всегда можно узнать - случайно ли он возник или, как говорят у нас, "прописан тут постоянно"? Так вот этот запах был "прописан" здесь просто всегда...
   Я ведь и ночью, когда "пользовал" ту самую беленькую Кошечку-грязнульку, чувствовал этот запах. Но то ли был вымотан до предела предыдущим днем, то ли, "находясь в Кошке", перестаешь на все остальное обращать внимание, но такой силы запаха я не ущучил. А тут - будто по носу шарахнули! Интересненько.
   Кстати, интересненько еще и другое: не подхватил ли я от моей Первой Американочки что-нибудь настораживающее и идущее вразрез с моей врожденной чистоплотностью? Чистоплотностью, постоянно находящейся в противоречиях с моими же половыми запросами. Например, блохи - как наилучший вариант. О худших даже подумать страшно!..
   Пока от "худших вариантов" Боженька милостивый меня как-то уберегал. Может, и здесь не оставит?
   Да, так вернемся к мэру Нью-Йорка, Рудольфу Джулиани.
   Как истинный нью-йоркец и Прирожденный Горожанин, Тимур повесил на мэра еще кучу всяких претензий: проезд в метро, мерзавец, повысил до полутора долларов!.. Вместе с губернатором Джорджем Патаки заставил финансовый комитет Управления пассажирского транспорта Нью-Йорка и Нью-Джерси - место, куда мы сейчас направляемся, и куда иначе, как через туннели под Гудзоном или по мостам не проедешь, - поднять плату за проезд этих мостов и туннелей с шести долларов до семи! Правда, в оба конца...
   - Это еще хорошо, что мама служит в полиции! - возмущенно воскликнул Тимур вслух по-русски. - Им там каждый год выдают такой специальный пропуск на машину, и она, как сотрудник полиции, в любое время дня и ночи может поставить машину, где она хочет! И бесплатно ездить через эти мосты и туннели. Сколько хочет. Пропуск этот каждый год другого цвета... В прошлом году, к примеру, был красный, в этом - зеленый...
   Но самое страшное обвинение Рудольфу Джулиани Тимур предъявил за то, что тот из-за своей "вонючей демократией показухи" прошелся вместе с гомосеками и лесбиянками на традиционном городском параде!
   - С кем, с кем?.. - переспросил я, не видя ничего предосудительного в каких-то традиционных парадах. - С кем, ты сказал?
   - Ну, с педрилами! - злобно прошипел Тимур. - С мужиками, которые в задницу друг друга... Понял? И с бабами, которые лижутся!..
   Какое-то время, пока Тимур мне рассказывал про повышения цен в Нью-Йорке на транспорт, я полагал, что он все это говорит "с чужого взрослого голоса". Я думал, что у двенадцатилетнего пацана - в силу отсутствия жизненного опыта, комплекса своих мальчишичьих интересов, из-за извечной детской тяги к подражанию и "обезьянничанию", как говорил Шура, - это всего лишь желание казаться взрослее. Желание - чисто ребяческое, но от этого не менее сильное.
   Последнее обвинение мэру Нью-Йорка этот двенадцатилетний русский американец с татарским именем решительно и жестоко предъявил СВОИМ СОБСТВЕННЫМ ГОЛОСОМ. Тут он, к несчастью, обладал и страшным трагическим опытом, и неотъемлемым правом рано повзрослевшего Человека.
   - Правда, он не антисемит, как некоторые, - уже мягче сказал Тимур, будто за это кое-какие грехи он прощал мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани.
   И наивно представив себе, что я, прожив шесть лет бок о бок с Шурой Плоткиным, мог не знать, что такое "антисемит", Тимур добавил:
   - Тут надо быть справедливым - он не против евреев, а за...
   Мне так осточертело сидеть в этом тесном рюкзаке, что я был счастлив, когда мы вылезли из метро в Манхеттене на Сорок второй улице и какое-то время ждали автобуса на Нью-Джерси.
   Мой "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял в порту "Элизабет" у четвертого контейнерного причала, и хоть я понимал, что все фантастическое несбыточно, но никак не мог отогнать мысль, что Шура все-таки явился в порт, нашел Мое судно и сейчас сидит у Мастера в его каюте, и они, в ожидании меня, неторопливо потягивают неразбавленный "Джек Дэниельс" со льдом из широких квадратных стаканов. Эти стаканы буфетчица Люся когда-то купила на свою нищенскую валютку в Марселе в подарок Мастеру...
   Навыдумывал я себе такую картинку и почти поверил в ее реальность. От этого опять задергался, занервничал, засуетился. Если вообще можно засуетиться в тесном рюкзачке с моими габаритами. Поэтому в ожидании автобуса я нахально высунул голову из рюкзака и несколько раз глубоко вдохнул несвежий, но холодный воздух Сорок второй улицы. Помню, у Шуры Плоткина еще книжка такая была про эту улицу. Называлась "Сорок вторая параллель".
   Тимур - вот чуткий чертенок! - мое состояние прочувствовал моментально. Даже сказал:
   - Представляешь, Кыся, мы приезжаем в порт, находим твое судно, а там... А там тебя уже ждут! А?.. Тогда мы втроем ищем тот корабль, который нужен мне, я там кое о чем договариваюсь, и мы все вместе едем за мамой в Квинс... Как идейка?
   - Отличная.
   Я решил прикинуться дурачком, и чтобы хоть немного снять напряжение ожидания, спросил, немилосердно фальшивя:
   - Что за корабль тебе нужен, и о чем ты собираешься там договариваться?
   Но тут подошел наш автобус. Тимур запихнул мою голову в рюкзак, перекинул его через плечо и, бормоча по-Шелдрейсовски: "Потом расскажу...", влез в автобус.
   Когда мы устроились и рюкзак со мной перекочевал со спины Тимура на его колени, он мне "туда" сказал:
   - Я тебе расскажу, но ты будешь про это молчать как рыба!
   - Лучше как Кот, - попытался я сострить.
   - Как рыба, - жестко повторил Тимур.
   - Нет вопросов!.. - пообещал я тут же.
   Я последнее время стал жутко много врать! Нет, давая сейчас обещание, я не собирался потом рассказывать историю, которую я уже знал, кстати, каждому встречному и поперечному. Но я заметил, что искренности и открытости во мне за последние несколько месяцев жизни не в России сильно поубавилось.
   - Ну, слушай... - сказал Тимур. - Они с Фредом, который умер еще до меня, всю жизнь копили на отдельный дом. Хотели выплатить за него сразу побольше, чтобы сильно не залезать в кредитные долги банку. Там знаешь какие проценты?!.. Кошмар! Понял?
   - Нет.
   - Ну, неважно. Потом мама тебе объяснит. А тут Фред умер. И мама все эти деньги заплатила за меня в Москве. Все пятнадцать штук, которые они на дом копили... Представляешь?!.. Нашли, бляди, бизнес! Нов Москве - цветочки... На Украине торговля малолетками идет вообще как в колбасной лавке. По русскому телевизору еще в России передавали, что у хохлов малышня шла всего по семьсот баксов за штуку! Их потом вывозили в Италию, и там уже америкашкам толкали по тридцать и даже по пятьдесят тысяч долларов!.. Так что мы с мамой еще хорошо отделались. А может, они полицейского постеснялись так уж напаривать?..
   Я тут же вспомнил слова Шуры, который однажды сказал, что нам, русским, никто в мире вообще не указ! Мы на всех болт забили. По принципу - что русскому здорово, то немцу - смерть. Поэтому вряд ли кто-нибудь у нас так уж постеснялся американской полисменки. Просто красивая баба приглянулась...
   - А она получает лишь сорок тысяч в год! Это на руки, считай, всего двадцать пять. По две с хвостиком в месяц... Машина, квартира, жратва, шмотки... Только за квартиру тысячу, не греши - отдай!.. А питание па двоих сколько стоит? Мне на одежду... Каждые полгода приходится новое докупать. Расту же... Ей нужно одеться. Нужно выглядеть?! Ты видал, какая она красивая. Мне каждый день на карманные расходы... И остается у нас...
   Тимур помолчал, а потом плюнул на приличия и сказал те слова, которыми он пользовался в своем подмосковном тюремном интернате. Для более точной обрисовки их финансовой ситуации эти слова показались ему наиболее выразительными:
   - И остается у нас - два ни хуя и мешок дыма!.. А мне в Израиль надо до смерти... Там меня Маша Хотимская ждет. И я ее так люблю, что у меня все сны - только про нее... Смотри, Мартын, ты обещал! Чтобы никто никогда...
   - Ну, сказано же! - оборвал его я. - Давай дальше.
   - Вот... Так могу я прийти к своей матери и сказать: "Мама, дай мне шестьсот долларов на билет в Израиль и обратно"? Нет. Не могу. Эти бабки я должен сам заработать! А как?.. Я и придумал - найти израильское судно и упросить капитана взять меня летом туда и обратно юнгой. Как в "Острове сокровищ". Правда, наш школьный географ мистер Гринспен, по нашему "Гринштейн", сказал мне, что теперь юнгов на кораблях нет. Но я думаю, что, если хорошо попросить, может быть, и возьмут? А?..
   Я мало сталкивался с Детьми и Котятами. И никогда не испытывал к ним ни умиления, ни любопытства. Так... Иногда жалко их было, но не более. Но тут я был несколько ошарашен такой смесью абсолютно противоположных черт характера в одном двенадцатилетнем Человечке! Он до копейки (или как это здесь называется?..) просчитывает бюджет своей семьи и в то же время бредит девочкой, живущей на другой стороне глобуса! Нежно гордится своей приемной матерью-полунегритянкой и хладнокровно злобен и жесток в бою с Собаками!..
   Наивный и Мудрый, Маленький и Взрослый.
   Девять лет жил страшной российской, кровавой жизнью и только три года нормальной - американско-мальчишичьей. И сумел из двух таких разных Жизней вобрать в себя только лучшее.
   Если, конечно, не считать того, что в родимом матерном он может переплюнуть и Шуру Плоткина, и Водилу, вместе взятых!
   Пауза слегка затянулась, и поэтому я торопливо сказал:
   - Если хорошо попросить - обязательно возьмут!
   Я попытался сказать это с максимально выразительной уверенностью, хотя уверенности у меня не было ни на грош.
   - Мало того, - сказал я. - Сейчас мы приедем в порт, найдем сначала "Академика Абрама..." ...Не пугайся, так мое судно называется. Я попрошу Мастера Александра Ивановича, и он нам, то есть тебе, поможет! Он как-то говорил, что старые Капитаны всех стран хорошо знают друг друга. Может, у него и найдется здесь какой-нибудь израильский кореш!..
   - Ну, отпад! - восхитился Тимур. - Фантастика!..
   Когда идет полоса непрухи - так кажется, что она никогда не кончится...
   НЕ БЫЛО НИКАКОГО "АКАДЕМИКА АБРАМА..." НА ЧЕТВЕРТОМ КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИЧАЛЕ!
   Стоял вместо него какой-то турецкий пароходишко, втрое меньше моего "Академика...", а у причала, вдоль железнодорожных рельсов, - штук двести наших контейнеров.
   Их я узнал и по запаху, и по виду.
   Мы с Тимуром обегали обе стороны "Элизабетинского канала", куда швартуются корабли из разных стран, обследовали все прилегающие к каналу улочки, начиная с Терминал-стрит.
   Мы побывали почти во всех кабачках и забегаловках Арабиа-стрит, Вомбей-стрит, Кадис-стрит, Дакарстрит, Мак-Лестера, на улицах Египта, Фформозы... Мы даже до Измир-стрит доскакали! А это уже в самом конце канала.
   Мало ли, думали мы, - может, Шура не нашел, как и мы, наше судно и сейчас сидит где-нибудь в кафе и с горя водку трескает. Но Шуры не было нигде.
   Не было и "Академика Абрама Ф. Иоффе"...
   Тимур предложил смотаться на автобусе в соседний порт Нью-Арк. Может быть, туда мое судно перегнали? Но что-то подсказывало мне, что судна нет и там. И я попросил Тимура зайти в какую-нибудь портовую контору - к тем же диспетчерам, о которых мне вчера еще говорил Мастер, - и выяснить, где же наш "Академик Абрам..."? А заодно узнать - не пришел ли в порт какой-нибудь пароход из Израиля.
   - Ну, ты голова, Мартын! - с уважением сказал Тимур.
   Совет был действительно неплохим. Он исключал нашу неквалифицированную беготню по причалам.
   В управлении портом "Элизабет" Тимур повел себя так настойчиво и четко, что всякие ответные хихикания прекратились уже после второй его фразы.
   К нам вышел какой-то большой начальник и сказал, что русский контейнеровоз "Академик Абрам Ф. Иоффе" был вынужден ночью уйти в Бостон, в Массачусетский залив, так как основная часть грузов была необходима в том порту, а не в этом.
   Ошибка же произошла и по вине русских властей, неверно сориентировавших фирму, на которую работает это судно и, в не меньшей степени, по вине американских идиотов, неправильно составивших документы на распределение груза по портам Америки.
   Так что, если переводить весь этот международный бардак на интернациональный язык спортивного матча Америка - Россия, то он думает, что справедливым будет счет: один - один, в ничью пользу!
   И добавил, что уже много лет знает Капитана этого судна, и искренне сожалеет о том, что здесь этот Капитан потерял своего любимого Кота. Капитан даже хотел было оставить судно у причала хотя бы до утра, в надежде, что к утру Кот вернется.
   Но выяснилось, что задержка груза для Бостона обойдется судну в такую сумму, что Капитан, полностью отвечая за свой экипаж и их семьи, позволить себе этого не смог.
   Я так огорчился, так огорчился, что чуть ли не наполовину высунулся из рюкзака, встал там на задние лапы, а передние положил на плечи Тимура.
   - Тот самый Кот? - спросил начальник.
   - Да, сэр, - сказал Тимур.
   - Превосходно! - обрадовался начальник. - Я сегодня же отправлю его в Бостон. Через час один мой сотрудник едет туда по делам, а по хайвею - это практически три часа пути. Он и передаст Кота на русское судно. А тебе за Кота выплачивается премия!
   Начальник достал из кармана десять долларов и протянул их Тимуру:
   - Держи. Твоя десятка.
   - Благодарю вас, сэр, - ответил Тимур, но не взял доллары. Дело в том, что у этого Кота еще куча дел в Нью-Йорке. И он просто хотел попрощаться с капитаном. Но если этот капитан еще раз приплывет в Нью-Йорк...
   - Моряки говорят - "придет", а не "приплывет"! - поправил я его по-Шслдрейсовски.
   - То есть - придет в Нью-Йорк, - повторил Тимур, и я видел, как все вокруг улыбнулись, а начальник насторожился.
   Неужели он просек нашу незримую связь?
   - ...то, пожалуйста, передайте ему наш номер телефона.
   Тимур продиктовал номер своего телефона и добавил:
   - Но если вас что-то не устраивает, сэр, вы можете позвонить в Квинс, в сто двенадцатый полицейский участок и попросить сержанта Рут Истлейк. Это моя мама. Она вам подтвердит мои слова. Кстати, и телефон участка тоже можете передать капитану. Вдруг он еще раз приплы... придет в Штаты, а нас не окажется дома.
   - Разумно. Диктуй, сынок, - сказал начальник,
   Тимур продиктовал телефон участка. Начальник записал.
   - На всякий случай, как тебя зовут?
   - Тим Истлейк, сэр.
   Начальник опять протянул десять долларов Тимуру:
   - Твоя десятка. Ты ее честно заработал.
   - Спасибо, сэр, - не ломаясь и без малейшего стеснения Тимур спокойно взял десять долларов и спросил: - Мы можем идти?
   - Конечно, Тим. - Начальник пожал руку Тиму и погладил меня по голове, чего я, не скрою, ужасно не люблю.
   - Ты что, сдурел?!.. - прошептал я на ухо Тимуру. - А Израиль?!..
   - Ох, сэр! - спохватился Тимур. - Совсем из головы выскочило... Скажите, пожалуйста, нет ли у вас в порту сейчас какого-нибудь парохода из Израиля?
   - Нет, тынок. И в ближайшее время не предвидится. А тебе очень нужно?
   - Да, сэр.
   Начальник достал из бумажника свою визитную карточку (у Шуры тоже были такие. Он ими ужасно хвастал!..) и протянул ее Тимуру:
   - Позвони мне через месяц. Может быть, я сумею тебе чем-нибудь помочь.
   И тут мне в голову неожиданно пришла здравая мыслишка!
   - Спроси, нельзя ли поговорить с русским капитаном по радио или телефону? - прошипел я поШелдрейсовски в ухо Тимуру.
   - Простите, сэр, - сказал Тимур. - А нельзя ли связаться с русским капитаном каким-нибудь способом? Мы заплатим.
   - Не надо платить, - коротко сказал начальник. - Пошли ко мне.
   В кабинете начальника у окна в углу стоял американский флаг. На столе в красивой рамочке - фотография женщины и трех девочек. Кроме компьютера и обычного телефона стоял пульт с кнопками, размером с Шурину пишущую машинку.
   Начальник нажал на пульте одну кнопку и сказал в какую-то решеточку на пульте:
   - Бостон. Порт. "Академик Иоффе". Каюту капитана или мостик. Если отсутствует - Старшего помощника.
   Внутри пульта что-то щелкнуло, нежно взвыло, и послышалась негромкая ритмическая трескотня. Затем - пауза, короткий слабый гудочек, и сразу же хрипловатый голос моего Мастера по-английски:
   - Хелло! "Академик Иоффе". Слушаю.
   - Мастер! "Элизабет" приветствует тебя, - сказал начальник в решеточку и поманил нас с Тимуром к столу. - Тут с тобой хотят поговорить...
   Я моментально выпрыгнул из рюкзака и дрожащим от волнения Шелдрейсовским голосом сказал в решеточку на пульте:
   - Мастер... Это я - Мартын... Кыся.
   - Кыся!!! Друг ты мой бесценный!.. Да где же ты, мать твою? Я уже не знал, что подумать!.. - закричал Мастер по-русски.
   Краем глаза я видел, что хозяин кабинета был слегка охреневшим - он думал, что с Мастером будет говорить Тимур. Тем более что меня он НЕ СЛЫШАЛ, но чувствовал, что я что-то говорю. А тут капитан "Академика..." еще и кричит что-то по-русски!
   Начальник растерянно посмотрел на Тимура, а тот в ответ только руками развел - дескать, и такое бывает, сэр...
   - Мастер, пожалуйста, говорите со мной по-английски, а то здесь, кажется, небольшой перепуг, - сказал я. - И вообще, не волнуйтесь. У меня все в порядке...
   - О'кей, о'кей!.. - Мастер перешел на английский. - Стив! Я тебе очень признателен за эту связь!.. Мне это было чрезвычайно важно...
   - Я это вчера видел, - сказал начальник. - Говорите друг с другом. Не теряйте времени.
   - Кыся! Как ты там? Что ты там? Встретил своего Шуру?
   - Нет, Мастер. Но в это дело мы уже подключили полицию Квинса. - Мне показалось, что так мой ответ будет звучать весомее.
   Тимур не выдержал и добавил в решетчатый микрофон пульта:
   - А они, наверное, свяжутся потом с Бруклином. С их полицией. Потому что...
   - Это еще кто? - удивился Мастер.
   - Это мой новый друг, Мастер. Бывший москвич. Я пока у него поживу. Пока не найдем Шуру.
   Тимур снова влез в разговор:
   - Мы вам здесь все наши телефоны оставили! Так что, если в следующий раз...
   - Понял, - уже спокойным голосом прервал его Мастер. Мартын! Кыся ты мой дорогой. Тебе тут все передают привет. И "маслопупы", и "рогачи", и все мои помощники. Обнимают тебя, скучают, а вот Люся тебя даже целует...
   Тут же раздался голос Люси. Наверное, она была в каюте капитана.
   - Кысичка! Лапочка моя...
   - Ну, все, все! - строго оборвал ее Мастер. - Я тебе жму лапу, Мартын. Эй, парень! Москвич! Ты смотри там... Помоги Мартыну.
   - Не волнуйтесь, сэр. Все будет о'кей.
   - Мартын! Спасибо тебе за все! Ты меня понимаешь?
   - Да. И вам спасибо, Мастер. До свидания...
   - Стив! - крикнул Мастер из решеточки пульта. - У меня нет слов! Но я сегодня же пришлю тебе пару бутылок "Джека Дэниельса"!.. Конец связи.
   Я никогда в жизни не был в полиции.
   Те столкновения с полицией, которые происходили у меня в Германии, совершались на свежем воздухе у таможни в Кильском порту, или под открытым ночным небом на автобане Гамбург Мюнхен, или в миллионерском районе Мюнхена - Грюнвальде, под крышей нашего с Фридрихом фон Тифенбахом дома...
   Вот в милиции я бывал!
   Правда, всего один раз. Которого мне вполне хватило для исчерпывающей полноты впечатлений.
   Года четыре тому назад Шура Плоткин решил всерьез заняться моим образованием. Мы с ним уже постигли Конрада Лоренца, собственно говоря, Лоренца постигал Шура. Он тщательно изучал схемы выражений морды Котов, соответствующие их сиюсекундному настроению. А я специально для него корчил рожи, чтобы он мог отгадать - что я думаю в этот момент и что произойдет в следующее мгновение.
   Но уже доктора Ричарда Шелдрейса мы штудировали вдвоем, тренируя друг друга, помогая друг другу и зачастую поначалу не понимая друг друга. Однако потом все наладилось. Не сразу, но наладилось.
   Следующим этапом моего образования было - постижение прекрасного. Так сказать, прикосновение к искусству во всех формах.
   Начали мы с живописи. Шура сначала показывал мне репродукцию, а потом разругивал ее, говоря, что это, дескать, образец препошлейшего социалистического реализма.
   Я тупо разглядывал картинку и ловил себя на предательской мысли, что в этой картинке мне почти все очень нравится! Я на ней все-все понимал. А для Котов, оказывается, это самое главное.
   Когда же Шура, захлебываясь от восторга, совал мне под нос другую репродукцию и говорил, что это блистательный шедевр французского импрессионизма, вершина мирового искусства, но смотреть ее нужно издалека, ибо она написана в модной тогда манере и технике "пуантилизма", то есть из сочетания разноцветных точек, которые сливаются в единый зримый образ лишь при взгляде с достаточного расстояния, - я покорно отходил к противоположной стенке комнаты и искренне скорбел о том, что еще не дорос до понимания подлинного искусства...
   Мое тяготение к фотографии, реализму и телевидению Шура считал проявлением полного жлобства, унаследованного мною от какого-то своего далекого Кошачьего предка-хама.
   Подтверждением своей теории о некотором количестве хамских генов в моей крови Шура посчитал я то, что я умудрился заснуть в своем кресле во время исполнения Первого концерта Чайковского. Тем более что эту пластинку Шура поставил на проигрыватель специально для меня!..
   На этом с музыкой было покончено.
   Но и это не остановило Шуру в своем просветительском стремлении, в желании привить мне некий внешний интеллектуализм. Когда Шура говорил "внешний", он имел в виду мою ВНУТРЕННЮЮ духовную наполненность. Ибо, как утверждал Шура, действительно ВНЕШНИЕ интеллектуальные черты моей роже можно было придать только лишь при помощи полутора десятков пластических операций. И то за результат никто не поручится.
   Венцом Шуриных попыток сыграть в "Пигмалиона и Галатею" когда-то он перессказал мне этот незамысловатый сюжетец - был, конечно, наш культпоход в Эрмитаж.
   Накануне в Ленинград прилетел из Варшавы старый Шурин приятель - польский журналист Сташек. И остановился у нас, заявив, что они лучше пропьют с Шурой деньги, выданные ему редакцией на гостиницу, чем бросят их в "ненасытную глотку Социализма" !
   Наверное, денег было не так уж много, потому что хватило их всего на трое суток беспробудной пьянки у нас на кухне, во время которой я, на всякий случай, взял себе три отгульных дня. И дома практически не появлялся.
   Мне было вполне достаточно того, что, прогуливаясь по своему родному пустырю, я слышал из раскрытых окон нашей квартиры нестройное хоровое пение в два мужских пьяных голоса, густой русский мат с польским акцентом и дамские взвизги обид и восторгов...
   На третий день наступило затишье. Я уселся в траве напротив парадного входа нашего дома и стал ждать дальнейшего развития событий. То, что они последуют незамедлительно, я уже чувствовал и чисто Шелдрейсовским образом, и собственной интуицией, заложенной в меня моими хамскими предками.
   И действительно, вскоре раскрылась дверь и на волю выполз очень аккуратненько одетый, но опухший Шура Плоткин с прозрачными и бессмысленными глазками. В руках он держал сверток с запахом жратвы.