Страница:
– Да вы по-английски сначала выучились бы разговаривать!
Могучий Сердюк растерянно заморгал и обиженно засопел.
Зная своего отца, Галю очень испугалась за пожилого и пьяного Бриджеса. Под столом с низко свисающей крахмальной скатертью Галю тревожно положила свою руку на огромный, инстинктивно сжавшийся кулак отца и еле слышно прошептала ему:
– Не трогай его, папочка!..
– Та ты шо, доню... Чи я сказывся, чи шо?.. – почему-то по-украински печально прошептал ей отец.
Но тут официантка принесла всем тарелки с удивительно красивой едой – превосходное мясо с зеленью и неведомыми гарнирами, разложенными в нежнейших запеченных корзиночках-тарталетках.
– Каждый раз говорить, что я этого не ем?!! – взбесился Бриджес.
Вот теперь его пьяный голос услышал весь ресторан. Почти смолкли разговоры за столами. В воздухе повисло нервное напряжение.
И тогда в попытке как-то разрядить обстановку добрый папа Сердюк мягко сказал:
– Я сейчас все улажу. У мистера Бриджеса, вероятно, больной желудок...
– Да что вы лезете повсюду?!! – заорал взбешенный англичанин.
Уже не владея собой, он резко сбросил тарелку с мясом нa пол. Официантка заплакала. В ресторане воцарилась гнетущая тишина.
И тогда из-за стола тяжело встал огромный канадский Сердюк. Поднялись со своих мест и его двухметровые жена и дочь.
У стола возникла молодая женщина в корабельной униформе – администратор ресторана.
– Пожалуйста, пересадите нас за другой стол, – попросил ее папа Сердюк по-английски. – Так будет безопасней для мистера Бриджеса.
Своими прекрасными серыми глазами Галю Сердюк с невыразимой жалостью смотрела на старого и пьяного Джеффри Бриджеса...
А Бриджес увидел рядом со своим столом администратора ресторана и тут же потребовал:
– Водки!
После чего вынул из кармана пиджака газету и демонстративно уткнулся в нее в ожидании исполнения его приказания.
Ресторан словно очнулся от оцепенения, зашумел на разных языках: «Какая наглость!..», «Его нужно вывести...», «Это невыносимо!..»
Администратор ресторана вынула из кармана мобильный телефон внутренней служебной связи, сказала в микрофон:
– Старшего пассажирского помощника в ресторан.
Беглов появился в ресторане так быстро, словно стоял за дверью. Он мгновенно оценил обстановку, подошел к столу Бриджеса и строго приказал плачущей официантке:
– Прекратить! Уронила?
– Он сбросил... Все время пьяный...
– Язык?
– Английский...
И тогда Костя Беглов, старший пассажирский помощник капитана, отвечающий своей головой за все, что могло бы произойти с гостями круизного лайнера «Федор Достоевский» судовладельческой компании «Посейдон», на превосходном английском языке сказал мистеру Джеффри Бриджесу:
– Прошу прощения, сэр, но вы забыли, что находитесь на борту российского теплохода, который живет только по российским законам и в любой точке земного шара является частью своего государства. Ваши действия оскорбительны не только для администрации судна, сэр, но также и для пассажиров.
Все сидящие за столами ресторана одобрительно зашумели, зашушукались. Администратор ресторана уже пересаживала огорченных Сердюков за другой стол.
– Мы настоятельно просим вас соблюдать правила приличий, сэр. Ибо дурное расположение вашего духа не может быть основанием для того, чтобы портить путешествие другим, – говорил Костя Беглов. – Достаточно ли понятно я говорю, сэр?
Бриджес с трудом встал из-за стола, бросил газету на скатерть и, покачиваясь, направился к выходу. В дверях он на секунду задержался и с недоброй улыбкой сказал Беглову:
– Ужин – в каюту. И водку!
– Превосходно, сэр, – ответил Беглов и тут же распорядился: – Ужин мистеру Бриджесу – в каюту. Водку – запрещаю.
И только Галю Сердюк неотрывно и нежно смотрела вослед уходящему, всеми презираемому, пьяненькому и от этого очень агрессивному Джеффри Бриджесу, и в ее больших серых глазах читалась неистребимая вековая славянская бабья жалость к нетрезвому мужику...
После чего Сергей Александрович вскрывал новый тубус и доставал оттуда следующие карты – с дальнейшим маршрутом лайнера.
Но одной картой... Вернее, очень хорошей копией подлинной карты, к счастью Мартова, уже рассекреченной, Сергей Александрович был снабжен еще в Нью-Йорке самим Солом Гринспеном, гордостью пенсионного клана американского Интерпола. Естественно, с официального разрешения его бывшего, но и поныне действующего начальства.
Это была не больше и не меньше копия карты Стенли Уоррена и Чарли. Карта залива Принцессы Дайяны с полной и тщательной разработкой операции, которая должна была навсегда убрать с международного морского круизного рынка любое участие российских пассажирских судов в этом бизнесе. Без малейших сожалений о последствиях этой грядущей катастрофы. Ибо глава концерна, маленький, толстенький, с короткими ручками и ножками, желчно остроумный и предельно расчетливый, всемогущий и всесильный Отто Фриш, не переваривал сантименты!..
Вот когда Мартов предоставил «Федору Достоевскому» право самостоятельно плыть к Канарским островам, а сам разложил перед собой интерполовскую копию карты залива Принцессы Дайяны, куда теплоход должен был прийти всего через полторы недели...
И увидел Сергей Александрович на этой карте четко проложенный новый маршрут «Федора Достоевского»...
У горловины узкого залива увидел смещенный вправо маяк, который при входе в залив должен был остаться у русского лайнера с левого борта...
Увидел точно размеченные глубины, обозначения подводных рифов, замеры воды над ними во время приливов и отливов...
А потом достал записи своих разговоров с Солом Гринспеном, вчитался в них (уже в который раз!) самым внимательным образом и снова погрузился в созерцание этой жутковатой карты...
Да так... что изображение на карте вдруг неожиданно стало принимать реальные очертания, а надтреснутый голосок старого Сола придал этому ощущению состояние присутствия в происходящих в эту минуту событиях...
И глазам Сергея Александровича Мартова явился мощный быстроходный современный буксир под названием «TORNADO»...
Его коллега стоял вместе с Чарли у борта буксира, промерял глубины ручным лотом и монотонно выкрикивал цифры замеров так, чтобы его голос был слышен на мостике.
Там, на специальном штурманском столе, рядом с главным ходовым компьютером лежала эта самая карта. Отмечая замеры глубин, которые сообщали Чарли и человек Фриша, Стенли Уоррен тщательно и профессионально наносил их на свою карту и говорил Лорану:
– Итак, Анри, назовем это генеральной репетицией. Запомните, Лоран, на вашей карте всех этих отметок не будет. Как только вы доведете русских вот до этой точки, вы должны будете довернуть на пять – восемь градусов влево, пока у вас в створе не совместится вон та высокая скала с оконечностью мыса... – И Уоррен скомандовал рулевому по-испански: – Лево – пять!
Рулевой молча кивнул, и перед глазами Стенли и Анри Лорана высокая скала перекрыла оконечность мыса...
– Вы меня поняли? – спросил Стенли Уоррен у Лорана.
– Я эту узкость знаю как самого себя, – огрызнулся Лоран.
– А я в этом и не сомневаюсь. Иначе был бы выбран другой лоцман.
– О Боже!.. Что же вам помешало это сделать?! – простонал Лоран.
– Только мое дружеское расположение к вам. Вы получите кучу денег и после соблюдения некоторых безопасных для вас формальностей сможете уехать со своей дочерью куда угодно... Внимание! Смотрите влево, Лоран! Видите на берегу красненький домик и дальше – ретранслятор на холме?
– Вижу.
– Вот когда ретранслятор и домик сойдутся в створе, вы будете обязаны скомандовать «Прямо – норд!» и пустить судно вперед, оставляя маяк с левого борта. Слышите? Точно на норд! Иначе три-четыре градуса левее – и судно по своей осадке сможет пройти эту глубину. Там по фарватеру четырнадцать метров...
– Какой кошмар! – с отвращением пробормотал Лоран.
– Прямо – норд! – по-испански скомандовал Уоррен рулевому. – Анри, я послежу за показаниями эхолота, а вы, пожалуйста, отметьте на карте эти ориентиры – красный домик и ретранслятор на холме. И не бойтесь запачкать руки, Лоран! Вам платят большие деньги.
Глядя вперед и сверяясь с показаниями компаса, рулевой усмехнулся. Наверное, он недурно понимал и английский язык...
Анри Лоран проставил отметки на карте и поднял глаза. И увидел впереди белый, пенный, завивающийся бурун над подводным рифом!
– Внимание, рифы!!! – мгновенно прокричал он рулевому. – Прямо по носу – бурун! Лево руля! Черт вас, проклятых, подери!..
Перепуганный рулевой резко рванул штурвал, судно на всем ходу бросило влево, и бурун, клокочущий над подводной скалой, неумолимо и убийственно торчащей со дна залива, прошел с правой стороны «Торнадо».
Стенли отпрянул от приборов, медленно вытер мгновенно взмокшее испуганное лицо. Перевел дух, негромко сказал Лорану:
– Не хватало нам самим напороться... Спасибо, Анри.
– А пошли бы вы все... – злобно проговорил Лоран.
На мостик поднялся удивленный Чарли:
– Что случилось?
Не желая объясняться, Стенли махнул рукой и, все еще не придя в себя от испуга, сказал:
– Чарли, давайте сверим ваши промеры глубин с показаниями эхолота...
– Сейчас, – ответил ему Чарли и повернулся к Анри Лорану: – Месье Лоран, вы давно видели своего друга доктора Краузе?
Лоран насторожился:
– Позавчера. А что?
– Произошла неприятность, – сочувственно сказал Чарли. – Сегодня ночью доктор Мартин Краузе умер от сердечного приступа.
Рулевой с интересом скосил глаза на замершего Анри Лорана.
Лоран помолчал, а потом тихо, севшим голосом, проговорил с нескрываемой ненавистью:
– Это вы его убили...
– Нет, – очень спокойно ответил ему Чарли. – Нет, месье Лоран. Доктора Мартина Краузе убили вы. Наверное, он просто не выдержал той душещипательной истории, которую вы ему рассказали позавчера вечером.
«...над вымыслом слезами обольюсь...»
Так ведь и вымысла-то не было тут никакого! Просто вспомнил о том, что четыре года тому назад в одном из затерянных уголков земного шара убили хорошего и доброго человека...
И это после трех с половиной тысяч погибших в Нью-Йорке...
После нескончаемых взрывов по всей России, по всему миру, уносящих в небо десятки тысяч человеческих жизней.
После раскола возмущенной Земли и вырвавшегося из берегов разъяренного Океана, где жертвы людские исчислялись уже сотнями тысяч!
А вот написал Мартов о смерти одного доктора Мартина Краузе.
В этот поздний час в баре было людно и шумно.
Негромко, под сурдинку, играл оркестр. Босиком танцевала захмелевшая молодая француженка, сдержанно и чуточку старомодно двигались в танце пожилые пары...
Несколько старых немцев были в национальных баварских костюмах – расшитые суконные жилеты, кожаные штаны по колено – «ледерхозы», высокие шерстяные чулки грубой вязки и тяжелые горные ботинки. У некоторых на головах – войлочные шляпки с коротким фазаньим пером за лентой.
Все они сидели за одним столом, где не было живого места от тучи пивных кружек. Обнявшись, немцы громко и не очень трезво пели и довольно слаженно раскачивались в такт своей собственной песне, не имевшей никакого музыкального отношения к мелодии оркестра...
Около стойки бара, за офицерским столом, сидели Таня Закревская, Тимур Петрович Ивлев и старый хирург из Гамбурга – доктор Зигфрид Вольф.
Со стаканом джина в руке, доктор Вольф что-то горячо и увлеченно втолковывает Тимуру Ивлеву, а Таня тут же переводит:
– Доктор Вольф говорит, что, по его расчетам, будущее принадлежит инвазивной хирургии... А что такое инвазивная хирургия, Тимур Петрович?
– Танюшечка... Вы не могли бы называть меня просто – Тимур? А то Тимур Петрович звучит, по-моему, ужасно!.. Все равно что Иван Мухамедович.
– С удовольствием, Тимур! – тут же согласилась Таня. – Хотя ничего ужасного в Тимуре Петровиче я не вижу... Положите мне, пожалуйста, в мартини еще кусочек льда и объясните наконец, что такое инвазивная хирургия, Тимур... Так лучше?
Ивлев благодарно поцеловал Тане руку, щипчиками вытащил из толстенького термоса кубик льда и осторожно опустил его в Танин широкий стакан с мартини. И сказал ей:
– А вот это я вам потом как-нибудь объясню. Скажите доктору Вольфу, что сейчас у нас в России инвазивная хирургия получила очень широкое применение. Хотя я считаю, что в целом ряде экстренных случаев без широких открытых полостных операций все равно не обойтись...
Таня Закревская стала было переводить слова Тимура Ивлева доктору Вольфу, как вдруг...
...около стойки бара послышался звон разбитого стекла, возня, хриплые выкрики...
Два старых человека – вечно пьяный англичанин Джеффри Бриджес и очень старый толстый лысый немец, жалко и неумело вцепившись друг в друга, злобно кричали каждый на своем языке...
– Вы бомбили Лондон, Плимут, Глазго!.. – брызгая слюной, орал багровый Джефф Бриджес. – Вы со своей вонючей аккуратностью методически разрушали наши города! Варвары!.. Бездарности паршивые!!!
И пьяный Бриджес все старался ткнуть немцу кулаком в лицо.
Немец же, так же безуспешно пытаясь ударить англичанина, орал по-немецки:
– Да если бы не русские, мы бы вас вообще с лица земли стерли!.. Весь ваш дерьмовый островок!..
Тимур моментально бросился разнимать стариков.
Старый немец изловчился и схватил за горлышко бутылку со стойки бара, но тут уже бармен перехватил руку немца и намертво прижал ее к стойке. Схватил трубку телефона и прокричал в микрофон:
– Срочно двух дек-стюардов в верхний бар!
Тимур с трудом оторвал грузного пьяного Бриджеса от старика немца и оттащил его в сторону. Но Бриджес все еще рвался в драку и орал на весь бар, на всю Атлантику:
– Отпустите меня! Отпустите меня, док!.. Почему вы меня держите?! Вы же русский! Они же вашу страну до Волги сожгли!!! А вы их теперь по морям катаете?! Идиоты!!! История вас ничему не научила, кретины!.. Отпустите меня сейчас же!..
В бар влетели дек-стюарды – двое рослых парней в элегантной вечерней форме палубной команды.
Пьяного Джеффа Бриджеса увели в одну дверь, старика немца – в другую. От сквозняка взлетели занавески на окнах...
Грянул оркестрик. Таня с нескрываемым интересом разглядывала Тимура, словно увидела его впервые. А доктор Зигфрид Вольф показал Тимуру поднятый большой палец...
– А вы молодец! – сказал Ивлев бармену. – Такая реакция...
– Вы тоже – будьте-нате, док! – Бармен уже протирал белоснежным полотенцем только что вымытые бокалы. – Обычное дело, доктор. Немец и англичанин. Пока темы за стойкой нейтральные – все хорошо, прекрасная маркиза. А как подопьют...
Бармен перегнулся через стойку, оглянулся – не слышит ли кто, и тихо, только одному Тимуру, почти шепотом сказал:
– Слушайте, Тимур Петрович, ведь столько лет прошло!.. Столько лет! А в каждом круизе – одно и то же...
... Ранним желтым солнечным утром теплоход «Федор Достоевский» стоял у пассажирского портового причала в почти экваториальной островной гавани.
Это был прекрасный, насквозь курортный архипелаг из нескольких чудесных островов вулканического происхождения, весьма успешно соперничающий с такими мировыми курортами, как Канарские острова, Гавайские, как туристические архипелаги у берегов Южной Америки.
А здесь до Африки было рукой подать. Миль сто – не больше...
Судно казалось совсем опустевшим. Пассажиры-туристы и свободная от вахты команда были на берегу – кто на заранее организованных экскурсиях, кто просто так шатался по уже раскаленному утренней жарой городку, кто посиживал под тентами кафе, глазея по сторонам.
А кто-то торчал у сувенирных лавок, выстроившихся прямо на затейливой мозаике из разноцветных больших мраморных плит, которыми была вымощена прогулочная набережная, с геометрической точностью усаженная пыльными волосатыми пальмами.
Лавки были увешаны пестрыми домоткаными ковриками, сумками, бусами, «липовыми» амулетами, солнечными очками и прочей туристской мелочевкой, сотворенной тайваньскими или гонконгскими умельцами.
Прямо под ногами на мраморных плитах толпились забавные африканские фигурки, вырезанные из очень твердого темного дерева. Они были сделаны как раз с той мерой условности, которая придавала им неординарную и очень привлекательную ироничность, сразу приковывающую к себе внимание потенциальных покупателей.
Всеми этими псевдонародными «промыслами» торговали крикливые чернокожие парни, карнавально разодетые в яркие бурнусы и обвешанные устрашающими ожерельями крокодиловых клыков, изготовленных в какой-нибудь далекой китайской артели, наверное, из той же пластмассы, из которой обычно штампуются мирные белые пуговицы для недорогих кофточек.
А еще на мускулистых черных руках этих пареньков золотом сверкали десятидолларовые «Ролексы» и платиновые «Сейко», пятидолларовые «Лонжин», «Тиссо», «Омега»... На металлических браслетах, на кожаных ремешках (опять-таки из «натуральной» змеиной кожи!), по десять – двенадцать штук на левой и на правой руках.
Старший пассажирский помощник Константин Беглов стоял, опершись о фальшборт у самого трапа, скучающе поглядывал вниз на вахтенного матроса.
На душе было скверно. Впервые в жизни от него ушла женщина. А то, что она ушла от него окончательно, Беглову стало ясно почти с первых же дней рейса. Еще до того унизительного разговора в лифте...
Ах, как не привык Костя к подобным резким разворотам в своей корабельной жизни!.. На берегу все было ясно и прочно. А вот здесь...
Здесь Костя явно чего-то не просчитал. Как говорится – завалил ухо.
До начала этого рейса в его жизни на судне всегда было все так отлажено, все так бесперебойно срабатывало, что теперь от неожиданности Беглов даже растерялся. Это он-то – абсолютно уверенный в себе, в своем профессионализме, своей неотразимости, в умении выглядеть достойно в любой, самой экстремальной, самой невыгодной, ситуации!
Сзади подошел тучный, взмокший от жары Борис Владимирович Сладков – главный механик судна. Мрачная бородатая физиономия, маленькие, лукавые, веселые глаза. Толстой волосатой рукой Сладков с удовольствием сжимал запотевшую ледяную бутылочку колы.
– Тоскуешь? – прихлебывая из горлышка, спросил Сладков.
– С чего бы это? – тут же легко усмехнулся Беглов. – Мне, Боренька, тосковать не от чего.
– Всем всегда есть от чего хоть немножко потосковать. Иначе перестаешь ощущать мелкие житейские радости. Когда очень хорошо, то это тоже не очень хорошо, – туманно проговорил Сладков и протянул Беглову бутылочку с колой: – На-ко вот, хлебни. Холодненькая!..
– Не хочу, спасибо. Сейчас хлебнешь, потом весь день будешь хлебать что ни попадя. А ты чего не на берегу?
– Жду представителя техслужбы порта. А ты?
Беглов зажмурился, запрокинул голову, подставил лицо прямо под солнечные лучи.
– Неохота. Пыльно, скучно. И вообще...
Сладков попил немножко холодной колы, сказал, глядя вниз на прильнувший к теплоходу городок:
– Ладно тебе. Жмешься небось?
Беглов опустил голову, открыл глаза, посмотрел вдаль, ответил спокойно, как человек, которому среди своих совершенно нечего скрывать:
– И это есть. Автомобильчик пора менять. С дачей моя дурочка завелась как сумасшедшая. Сына хочу в Англию на учебу спровадить... А это все – деньги. Ты в который раз здесь?
Сладков пожал плечами:
– А черт его знает... Уж и не помню. За двадцать два года-то по морям, по волнам...
– Вот и у меня одиннадцатый заход сюда. Понял? – жестко проговорил Беглов. – Это пусть наш доктор тут по островам гуляет. Он всего в четвертый рейс вышел – ему все в новинку...
Через пыльную торговую площадь, заставленную яркими лавками и магазинчиками, шел караван из пяти облезлых прогулочных верблюдов.
Первого верблюда вел босоногий хозяин этого аттракциона. Остальные верблюды шли по площади, как альпинисты в горах – в связке. К первому верблюду был привязан второй, ко второму – третий и... так далее.
Караван замыкали две огромные хозяйские собаки, которые моментально усмиряли любое верблюжье проявление свободолюбия. На каждом верблюде сидели пристегнутые широкими брезентовыми ремнями два человека в специальных металлических сиденьях с плоскими нечистыми подушками.
Первый верблюд спесиво нес по одну сторону своего горба фрау Голлербах, по другую – доктора Вольфа.
На втором – мистрис Маргарет Сердюк из Канады (сама очень смахивающая на добрую симпатичную верблюдицу...) и святой отец Ричард Роуз, наблюдая за которым в эти минуты невозможно было углядеть даже крупицы возвышенного назначения его профессии.
На третьем верблюде восседали счастливая Галю Сердюк и полупьяный, но добродушно настроенный Джефф Бриджес с небольшой плоской бутылкой виски в кожаном чехольчике с ремешком через плечо.
Галю смущенно и неумело строила ему свои прекрасные глазки, а старый проспиртованный Бриджес пьяненько похохатывал и предлагал ей выпить, от чего она с неподдельным ужасом отказывалась наотрез, изредка боязливо оглядываясь на четвертого верблюда, над которым в гордом одиночестве возвышался огромный папа Пол Сердюк.
Так как для папы Сердюка не нашлось достойного противовеса, то верблюжий хозяин усадил его верхом на самое могучее животное, подложив под невероятный зад Пола две подушки, а ноги его гулливерского размера поставил в железные кресла, как в стремена...
На замыкающем процессию пятом верблюде в легкомысленных шортах, в рубашке с короткими рукавами и кроссовках с толстыми белыми носками раскачивался счастливый главный врач круизного лайнера «Федор Достоевский» – доктор Тимур Ивлев.
По другую сторону изрядно вытертого верблюда сидела развеселая Таня Закревская.
– Я здесь уже третий раз, но на верблюдах еще никогда не каталась!.. Тимур, я вам так благодарна!.. – говорила Таня.
– А я в свои первые три рейса все как-то обходил этот райский уголок, – отвечал ей Тимур. – И вот сегодня у меня день детских открытий! Тропики, эти острова, верблюды, вы!..
Рядом с их верблюдом шел недовольный боцман Алик Грачевский с большой пустой сумкой через плечо.
– Договорились же, что пойдем все вместе, а вы... Ну, как маленькие!
– Ну, Алик, солнышко!.. – ворковала сверху Таня. – Ну не сердись ты, ради Бога... Ну не катались мы никогда на верблюдах! Имеем право?
– Нет, – говорил Алик, упрямо шагая рядом с верблюдом. – Когда твоя коллега – и подруга Лялька Ахназарова в свой собственный день рождения сейчас в слезах лежит в каюте, считая, что тридцатник – это конец жизни, ты не имеешь права кататься на этом вонючем животном! Тем более что ты мне обещала помочь выбрать ей подарок! А кроме всего прочего, здесь вся электроника втрое дешевле, чем где бы то ни было... Вам что, неизвестно, что эти острова – зона беспошлинной торговли?
– Алик! – сверху сказал доктор Ивлев. – Плюнь на беспошлинную торговлю – думай о прекрасном!..
– А подарок для Ляльки мы тебе обеспечим! Да такой, что она сразу пойдет навстречу твоим гнусным домогательствам!.. – весело крикнула Таня.
Караван двигался мимо небольших магазинчиков, где в толпах праздношатающегося прилетевше-приплывшего сюда народа виделись знакомые лица судового экипажа. Молоденький третий помощник, кажется, уже слегка под хмельком, шел с двумя веселенькими официантками корабельного ресторана и несколькими ребятами из машинной команды.
Они заметили караван верблюдов, степенно шагающий мимо них, увидели раскачивающихся в ужасно неудобных железных стульчиках своего главного доктора Тимура Петровича Ивлева и шефа судового бюро информации и переводов Татьяну Закревскую и пришли в неописуемый восторг.
– Мо-лод-цы!.. – закричали они хором на весь остров. – Мо-лод-цы!!!
Тимур и Таня по-восточному прижали руки к груди и дурашливо раскланялись, чем вызвали не менее дурашливый, но искренний вопль юного штурмана:
Могучий Сердюк растерянно заморгал и обиженно засопел.
Зная своего отца, Галю очень испугалась за пожилого и пьяного Бриджеса. Под столом с низко свисающей крахмальной скатертью Галю тревожно положила свою руку на огромный, инстинктивно сжавшийся кулак отца и еле слышно прошептала ему:
– Не трогай его, папочка!..
– Та ты шо, доню... Чи я сказывся, чи шо?.. – почему-то по-украински печально прошептал ей отец.
Но тут официантка принесла всем тарелки с удивительно красивой едой – превосходное мясо с зеленью и неведомыми гарнирами, разложенными в нежнейших запеченных корзиночках-тарталетках.
– Каждый раз говорить, что я этого не ем?!! – взбесился Бриджес.
Вот теперь его пьяный голос услышал весь ресторан. Почти смолкли разговоры за столами. В воздухе повисло нервное напряжение.
И тогда в попытке как-то разрядить обстановку добрый папа Сердюк мягко сказал:
– Я сейчас все улажу. У мистера Бриджеса, вероятно, больной желудок...
– Да что вы лезете повсюду?!! – заорал взбешенный англичанин.
Уже не владея собой, он резко сбросил тарелку с мясом нa пол. Официантка заплакала. В ресторане воцарилась гнетущая тишина.
И тогда из-за стола тяжело встал огромный канадский Сердюк. Поднялись со своих мест и его двухметровые жена и дочь.
У стола возникла молодая женщина в корабельной униформе – администратор ресторана.
– Пожалуйста, пересадите нас за другой стол, – попросил ее папа Сердюк по-английски. – Так будет безопасней для мистера Бриджеса.
Своими прекрасными серыми глазами Галю Сердюк с невыразимой жалостью смотрела на старого и пьяного Джеффри Бриджеса...
А Бриджес увидел рядом со своим столом администратора ресторана и тут же потребовал:
– Водки!
После чего вынул из кармана пиджака газету и демонстративно уткнулся в нее в ожидании исполнения его приказания.
Ресторан словно очнулся от оцепенения, зашумел на разных языках: «Какая наглость!..», «Его нужно вывести...», «Это невыносимо!..»
Администратор ресторана вынула из кармана мобильный телефон внутренней служебной связи, сказала в микрофон:
– Старшего пассажирского помощника в ресторан.
Беглов появился в ресторане так быстро, словно стоял за дверью. Он мгновенно оценил обстановку, подошел к столу Бриджеса и строго приказал плачущей официантке:
– Прекратить! Уронила?
– Он сбросил... Все время пьяный...
– Язык?
– Английский...
И тогда Костя Беглов, старший пассажирский помощник капитана, отвечающий своей головой за все, что могло бы произойти с гостями круизного лайнера «Федор Достоевский» судовладельческой компании «Посейдон», на превосходном английском языке сказал мистеру Джеффри Бриджесу:
– Прошу прощения, сэр, но вы забыли, что находитесь на борту российского теплохода, который живет только по российским законам и в любой точке земного шара является частью своего государства. Ваши действия оскорбительны не только для администрации судна, сэр, но также и для пассажиров.
Все сидящие за столами ресторана одобрительно зашумели, зашушукались. Администратор ресторана уже пересаживала огорченных Сердюков за другой стол.
– Мы настоятельно просим вас соблюдать правила приличий, сэр. Ибо дурное расположение вашего духа не может быть основанием для того, чтобы портить путешествие другим, – говорил Костя Беглов. – Достаточно ли понятно я говорю, сэр?
Бриджес с трудом встал из-за стола, бросил газету на скатерть и, покачиваясь, направился к выходу. В дверях он на секунду задержался и с недоброй улыбкой сказал Беглову:
– Ужин – в каюту. И водку!
– Превосходно, сэр, – ответил Беглов и тут же распорядился: – Ужин мистеру Бриджесу – в каюту. Водку – запрещаю.
И только Галю Сердюк неотрывно и нежно смотрела вослед уходящему, всеми презираемому, пьяненькому и от этого очень агрессивному Джеффри Бриджесу, и в ее больших серых глазах читалась неистребимая вековая славянская бабья жалость к нетрезвому мужику...
* * *
По мере прохождения «Федором Достоевским» своего маршрута по страницам «Путешествия на тот свет» его уже «отработанные» мореходные карты, подаренные Мартову московскими хозяевами судовладельческой фирмы «Посейдон» – Юрием Краско и Анатолием Берманом в качестве вспомогательного материала, скручивались Сергеем Александровичем в тугой рулон и засовывались на антресоли в квартирной кладовке. Или запихивались на нижние полки книжных стеллажей, где скапливалось всякое ненужное барахло, вышвырнуть которое к чертям собачьим было безумно жаль!..После чего Сергей Александрович вскрывал новый тубус и доставал оттуда следующие карты – с дальнейшим маршрутом лайнера.
Но одной картой... Вернее, очень хорошей копией подлинной карты, к счастью Мартова, уже рассекреченной, Сергей Александрович был снабжен еще в Нью-Йорке самим Солом Гринспеном, гордостью пенсионного клана американского Интерпола. Естественно, с официального разрешения его бывшего, но и поныне действующего начальства.
Это была не больше и не меньше копия карты Стенли Уоррена и Чарли. Карта залива Принцессы Дайяны с полной и тщательной разработкой операции, которая должна была навсегда убрать с международного морского круизного рынка любое участие российских пассажирских судов в этом бизнесе. Без малейших сожалений о последствиях этой грядущей катастрофы. Ибо глава концерна, маленький, толстенький, с короткими ручками и ножками, желчно остроумный и предельно расчетливый, всемогущий и всесильный Отто Фриш, не переваривал сантименты!..
Вот когда Мартов предоставил «Федору Достоевскому» право самостоятельно плыть к Канарским островам, а сам разложил перед собой интерполовскую копию карты залива Принцессы Дайяны, куда теплоход должен был прийти всего через полторы недели...
И увидел Сергей Александрович на этой карте четко проложенный новый маршрут «Федора Достоевского»...
У горловины узкого залива увидел смещенный вправо маяк, который при входе в залив должен был остаться у русского лайнера с левого борта...
Увидел точно размеченные глубины, обозначения подводных рифов, замеры воды над ними во время приливов и отливов...
А потом достал записи своих разговоров с Солом Гринспеном, вчитался в них (уже в который раз!) самым внимательным образом и снова погрузился в созерцание этой жутковатой карты...
Да так... что изображение на карте вдруг неожиданно стало принимать реальные очертания, а надтреснутый голосок старого Сола придал этому ощущению состояние присутствия в происходящих в эту минуту событиях...
И глазам Сергея Александровича Мартова явился мощный быстроходный современный буксир под названием «TORNADO»...
* * *
... На ходовом мостике «Торнадо» стояли трое: Стенли Уоррен, Анри Лоран и рулевой. Им оказался молодой человек из большого «крайслера». Один из тех двоих, которые привезли Стенли и Чарли в фиорд Лорана и доктора Краузе, а позже, закусывая сандвичами с пивом, записывали разговоры лоцмана с доктором права, не выходя из своего автомобиля...Его коллега стоял вместе с Чарли у борта буксира, промерял глубины ручным лотом и монотонно выкрикивал цифры замеров так, чтобы его голос был слышен на мостике.
Там, на специальном штурманском столе, рядом с главным ходовым компьютером лежала эта самая карта. Отмечая замеры глубин, которые сообщали Чарли и человек Фриша, Стенли Уоррен тщательно и профессионально наносил их на свою карту и говорил Лорану:
– Итак, Анри, назовем это генеральной репетицией. Запомните, Лоран, на вашей карте всех этих отметок не будет. Как только вы доведете русских вот до этой точки, вы должны будете довернуть на пять – восемь градусов влево, пока у вас в створе не совместится вон та высокая скала с оконечностью мыса... – И Уоррен скомандовал рулевому по-испански: – Лево – пять!
Рулевой молча кивнул, и перед глазами Стенли и Анри Лорана высокая скала перекрыла оконечность мыса...
– Вы меня поняли? – спросил Стенли Уоррен у Лорана.
– Я эту узкость знаю как самого себя, – огрызнулся Лоран.
– А я в этом и не сомневаюсь. Иначе был бы выбран другой лоцман.
– О Боже!.. Что же вам помешало это сделать?! – простонал Лоран.
– Только мое дружеское расположение к вам. Вы получите кучу денег и после соблюдения некоторых безопасных для вас формальностей сможете уехать со своей дочерью куда угодно... Внимание! Смотрите влево, Лоран! Видите на берегу красненький домик и дальше – ретранслятор на холме?
– Вижу.
– Вот когда ретранслятор и домик сойдутся в створе, вы будете обязаны скомандовать «Прямо – норд!» и пустить судно вперед, оставляя маяк с левого борта. Слышите? Точно на норд! Иначе три-четыре градуса левее – и судно по своей осадке сможет пройти эту глубину. Там по фарватеру четырнадцать метров...
– Какой кошмар! – с отвращением пробормотал Лоран.
– Прямо – норд! – по-испански скомандовал Уоррен рулевому. – Анри, я послежу за показаниями эхолота, а вы, пожалуйста, отметьте на карте эти ориентиры – красный домик и ретранслятор на холме. И не бойтесь запачкать руки, Лоран! Вам платят большие деньги.
Глядя вперед и сверяясь с показаниями компаса, рулевой усмехнулся. Наверное, он недурно понимал и английский язык...
Анри Лоран проставил отметки на карте и поднял глаза. И увидел впереди белый, пенный, завивающийся бурун над подводным рифом!
– Внимание, рифы!!! – мгновенно прокричал он рулевому. – Прямо по носу – бурун! Лево руля! Черт вас, проклятых, подери!..
Перепуганный рулевой резко рванул штурвал, судно на всем ходу бросило влево, и бурун, клокочущий над подводной скалой, неумолимо и убийственно торчащей со дна залива, прошел с правой стороны «Торнадо».
Стенли отпрянул от приборов, медленно вытер мгновенно взмокшее испуганное лицо. Перевел дух, негромко сказал Лорану:
– Не хватало нам самим напороться... Спасибо, Анри.
– А пошли бы вы все... – злобно проговорил Лоран.
На мостик поднялся удивленный Чарли:
– Что случилось?
Не желая объясняться, Стенли махнул рукой и, все еще не придя в себя от испуга, сказал:
– Чарли, давайте сверим ваши промеры глубин с показаниями эхолота...
– Сейчас, – ответил ему Чарли и повернулся к Анри Лорану: – Месье Лоран, вы давно видели своего друга доктора Краузе?
Лоран насторожился:
– Позавчера. А что?
– Произошла неприятность, – сочувственно сказал Чарли. – Сегодня ночью доктор Мартин Краузе умер от сердечного приступа.
Рулевой с интересом скосил глаза на замершего Анри Лорана.
Лоран помолчал, а потом тихо, севшим голосом, проговорил с нескрываемой ненавистью:
– Это вы его убили...
– Нет, – очень спокойно ответил ему Чарли. – Нет, месье Лоран. Доктора Мартина Краузе убили вы. Наверное, он просто не выдержал той душещипательной истории, которую вы ему рассказали позавчера вечером.
* * *
... Вот когда сегодняшнему Мартову и самому стало как-то уж очень тошнехонько и грустно...«...над вымыслом слезами обольюсь...»
Так ведь и вымысла-то не было тут никакого! Просто вспомнил о том, что четыре года тому назад в одном из затерянных уголков земного шара убили хорошего и доброго человека...
И это после трех с половиной тысяч погибших в Нью-Йорке...
После нескончаемых взрывов по всей России, по всему миру, уносящих в небо десятки тысяч человеческих жизней.
После раскола возмущенной Земли и вырвавшегося из берегов разъяренного Океана, где жертвы людские исчислялись уже сотнями тысяч!
А вот написал Мартов о смерти одного доктора Мартина Краузе.
* * *
... В ночной бар теплохода не доходил шум судовых машин, а удары волн слышались далеко внизу. Досаждал верхнему ночному бару только ветер. Стоило приоткрыть входные двери, как в баре тревожно взлетали занавески на окнах...В этот поздний час в баре было людно и шумно.
Негромко, под сурдинку, играл оркестр. Босиком танцевала захмелевшая молодая француженка, сдержанно и чуточку старомодно двигались в танце пожилые пары...
Несколько старых немцев были в национальных баварских костюмах – расшитые суконные жилеты, кожаные штаны по колено – «ледерхозы», высокие шерстяные чулки грубой вязки и тяжелые горные ботинки. У некоторых на головах – войлочные шляпки с коротким фазаньим пером за лентой.
Все они сидели за одним столом, где не было живого места от тучи пивных кружек. Обнявшись, немцы громко и не очень трезво пели и довольно слаженно раскачивались в такт своей собственной песне, не имевшей никакого музыкального отношения к мелодии оркестра...
Около стойки бара, за офицерским столом, сидели Таня Закревская, Тимур Петрович Ивлев и старый хирург из Гамбурга – доктор Зигфрид Вольф.
Со стаканом джина в руке, доктор Вольф что-то горячо и увлеченно втолковывает Тимуру Ивлеву, а Таня тут же переводит:
– Доктор Вольф говорит, что, по его расчетам, будущее принадлежит инвазивной хирургии... А что такое инвазивная хирургия, Тимур Петрович?
– Танюшечка... Вы не могли бы называть меня просто – Тимур? А то Тимур Петрович звучит, по-моему, ужасно!.. Все равно что Иван Мухамедович.
– С удовольствием, Тимур! – тут же согласилась Таня. – Хотя ничего ужасного в Тимуре Петровиче я не вижу... Положите мне, пожалуйста, в мартини еще кусочек льда и объясните наконец, что такое инвазивная хирургия, Тимур... Так лучше?
Ивлев благодарно поцеловал Тане руку, щипчиками вытащил из толстенького термоса кубик льда и осторожно опустил его в Танин широкий стакан с мартини. И сказал ей:
– А вот это я вам потом как-нибудь объясню. Скажите доктору Вольфу, что сейчас у нас в России инвазивная хирургия получила очень широкое применение. Хотя я считаю, что в целом ряде экстренных случаев без широких открытых полостных операций все равно не обойтись...
Таня Закревская стала было переводить слова Тимура Ивлева доктору Вольфу, как вдруг...
...около стойки бара послышался звон разбитого стекла, возня, хриплые выкрики...
Два старых человека – вечно пьяный англичанин Джеффри Бриджес и очень старый толстый лысый немец, жалко и неумело вцепившись друг в друга, злобно кричали каждый на своем языке...
– Вы бомбили Лондон, Плимут, Глазго!.. – брызгая слюной, орал багровый Джефф Бриджес. – Вы со своей вонючей аккуратностью методически разрушали наши города! Варвары!.. Бездарности паршивые!!!
И пьяный Бриджес все старался ткнуть немцу кулаком в лицо.
Немец же, так же безуспешно пытаясь ударить англичанина, орал по-немецки:
– Да если бы не русские, мы бы вас вообще с лица земли стерли!.. Весь ваш дерьмовый островок!..
Тимур моментально бросился разнимать стариков.
Старый немец изловчился и схватил за горлышко бутылку со стойки бара, но тут уже бармен перехватил руку немца и намертво прижал ее к стойке. Схватил трубку телефона и прокричал в микрофон:
– Срочно двух дек-стюардов в верхний бар!
Тимур с трудом оторвал грузного пьяного Бриджеса от старика немца и оттащил его в сторону. Но Бриджес все еще рвался в драку и орал на весь бар, на всю Атлантику:
– Отпустите меня! Отпустите меня, док!.. Почему вы меня держите?! Вы же русский! Они же вашу страну до Волги сожгли!!! А вы их теперь по морям катаете?! Идиоты!!! История вас ничему не научила, кретины!.. Отпустите меня сейчас же!..
В бар влетели дек-стюарды – двое рослых парней в элегантной вечерней форме палубной команды.
Пьяного Джеффа Бриджеса увели в одну дверь, старика немца – в другую. От сквозняка взлетели занавески на окнах...
Грянул оркестрик. Таня с нескрываемым интересом разглядывала Тимура, словно увидела его впервые. А доктор Зигфрид Вольф показал Тимуру поднятый большой палец...
– А вы молодец! – сказал Ивлев бармену. – Такая реакция...
– Вы тоже – будьте-нате, док! – Бармен уже протирал белоснежным полотенцем только что вымытые бокалы. – Обычное дело, доктор. Немец и англичанин. Пока темы за стойкой нейтральные – все хорошо, прекрасная маркиза. А как подопьют...
Бармен перегнулся через стойку, оглянулся – не слышит ли кто, и тихо, только одному Тимуру, почти шепотом сказал:
– Слушайте, Тимур Петрович, ведь столько лет прошло!.. Столько лет! А в каждом круизе – одно и то же...
... Ранним желтым солнечным утром теплоход «Федор Достоевский» стоял у пассажирского портового причала в почти экваториальной островной гавани.
Это был прекрасный, насквозь курортный архипелаг из нескольких чудесных островов вулканического происхождения, весьма успешно соперничающий с такими мировыми курортами, как Канарские острова, Гавайские, как туристические архипелаги у берегов Южной Америки.
А здесь до Африки было рукой подать. Миль сто – не больше...
Судно казалось совсем опустевшим. Пассажиры-туристы и свободная от вахты команда были на берегу – кто на заранее организованных экскурсиях, кто просто так шатался по уже раскаленному утренней жарой городку, кто посиживал под тентами кафе, глазея по сторонам.
А кто-то торчал у сувенирных лавок, выстроившихся прямо на затейливой мозаике из разноцветных больших мраморных плит, которыми была вымощена прогулочная набережная, с геометрической точностью усаженная пыльными волосатыми пальмами.
Лавки были увешаны пестрыми домоткаными ковриками, сумками, бусами, «липовыми» амулетами, солнечными очками и прочей туристской мелочевкой, сотворенной тайваньскими или гонконгскими умельцами.
Прямо под ногами на мраморных плитах толпились забавные африканские фигурки, вырезанные из очень твердого темного дерева. Они были сделаны как раз с той мерой условности, которая придавала им неординарную и очень привлекательную ироничность, сразу приковывающую к себе внимание потенциальных покупателей.
Всеми этими псевдонародными «промыслами» торговали крикливые чернокожие парни, карнавально разодетые в яркие бурнусы и обвешанные устрашающими ожерельями крокодиловых клыков, изготовленных в какой-нибудь далекой китайской артели, наверное, из той же пластмассы, из которой обычно штампуются мирные белые пуговицы для недорогих кофточек.
А еще на мускулистых черных руках этих пареньков золотом сверкали десятидолларовые «Ролексы» и платиновые «Сейко», пятидолларовые «Лонжин», «Тиссо», «Омега»... На металлических браслетах, на кожаных ремешках (опять-таки из «натуральной» змеиной кожи!), по десять – двенадцать штук на левой и на правой руках.
Старший пассажирский помощник Константин Беглов стоял, опершись о фальшборт у самого трапа, скучающе поглядывал вниз на вахтенного матроса.
На душе было скверно. Впервые в жизни от него ушла женщина. А то, что она ушла от него окончательно, Беглову стало ясно почти с первых же дней рейса. Еще до того унизительного разговора в лифте...
Ах, как не привык Костя к подобным резким разворотам в своей корабельной жизни!.. На берегу все было ясно и прочно. А вот здесь...
Здесь Костя явно чего-то не просчитал. Как говорится – завалил ухо.
До начала этого рейса в его жизни на судне всегда было все так отлажено, все так бесперебойно срабатывало, что теперь от неожиданности Беглов даже растерялся. Это он-то – абсолютно уверенный в себе, в своем профессионализме, своей неотразимости, в умении выглядеть достойно в любой, самой экстремальной, самой невыгодной, ситуации!
Сзади подошел тучный, взмокший от жары Борис Владимирович Сладков – главный механик судна. Мрачная бородатая физиономия, маленькие, лукавые, веселые глаза. Толстой волосатой рукой Сладков с удовольствием сжимал запотевшую ледяную бутылочку колы.
– Тоскуешь? – прихлебывая из горлышка, спросил Сладков.
– С чего бы это? – тут же легко усмехнулся Беглов. – Мне, Боренька, тосковать не от чего.
– Всем всегда есть от чего хоть немножко потосковать. Иначе перестаешь ощущать мелкие житейские радости. Когда очень хорошо, то это тоже не очень хорошо, – туманно проговорил Сладков и протянул Беглову бутылочку с колой: – На-ко вот, хлебни. Холодненькая!..
– Не хочу, спасибо. Сейчас хлебнешь, потом весь день будешь хлебать что ни попадя. А ты чего не на берегу?
– Жду представителя техслужбы порта. А ты?
Беглов зажмурился, запрокинул голову, подставил лицо прямо под солнечные лучи.
– Неохота. Пыльно, скучно. И вообще...
Сладков попил немножко холодной колы, сказал, глядя вниз на прильнувший к теплоходу городок:
– Ладно тебе. Жмешься небось?
Беглов опустил голову, открыл глаза, посмотрел вдаль, ответил спокойно, как человек, которому среди своих совершенно нечего скрывать:
– И это есть. Автомобильчик пора менять. С дачей моя дурочка завелась как сумасшедшая. Сына хочу в Англию на учебу спровадить... А это все – деньги. Ты в который раз здесь?
Сладков пожал плечами:
– А черт его знает... Уж и не помню. За двадцать два года-то по морям, по волнам...
– Вот и у меня одиннадцатый заход сюда. Понял? – жестко проговорил Беглов. – Это пусть наш доктор тут по островам гуляет. Он всего в четвертый рейс вышел – ему все в новинку...
Через пыльную торговую площадь, заставленную яркими лавками и магазинчиками, шел караван из пяти облезлых прогулочных верблюдов.
Первого верблюда вел босоногий хозяин этого аттракциона. Остальные верблюды шли по площади, как альпинисты в горах – в связке. К первому верблюду был привязан второй, ко второму – третий и... так далее.
Караван замыкали две огромные хозяйские собаки, которые моментально усмиряли любое верблюжье проявление свободолюбия. На каждом верблюде сидели пристегнутые широкими брезентовыми ремнями два человека в специальных металлических сиденьях с плоскими нечистыми подушками.
Первый верблюд спесиво нес по одну сторону своего горба фрау Голлербах, по другую – доктора Вольфа.
На втором – мистрис Маргарет Сердюк из Канады (сама очень смахивающая на добрую симпатичную верблюдицу...) и святой отец Ричард Роуз, наблюдая за которым в эти минуты невозможно было углядеть даже крупицы возвышенного назначения его профессии.
На третьем верблюде восседали счастливая Галю Сердюк и полупьяный, но добродушно настроенный Джефф Бриджес с небольшой плоской бутылкой виски в кожаном чехольчике с ремешком через плечо.
Галю смущенно и неумело строила ему свои прекрасные глазки, а старый проспиртованный Бриджес пьяненько похохатывал и предлагал ей выпить, от чего она с неподдельным ужасом отказывалась наотрез, изредка боязливо оглядываясь на четвертого верблюда, над которым в гордом одиночестве возвышался огромный папа Пол Сердюк.
Так как для папы Сердюка не нашлось достойного противовеса, то верблюжий хозяин усадил его верхом на самое могучее животное, подложив под невероятный зад Пола две подушки, а ноги его гулливерского размера поставил в железные кресла, как в стремена...
На замыкающем процессию пятом верблюде в легкомысленных шортах, в рубашке с короткими рукавами и кроссовках с толстыми белыми носками раскачивался счастливый главный врач круизного лайнера «Федор Достоевский» – доктор Тимур Ивлев.
По другую сторону изрядно вытертого верблюда сидела развеселая Таня Закревская.
– Я здесь уже третий раз, но на верблюдах еще никогда не каталась!.. Тимур, я вам так благодарна!.. – говорила Таня.
– А я в свои первые три рейса все как-то обходил этот райский уголок, – отвечал ей Тимур. – И вот сегодня у меня день детских открытий! Тропики, эти острова, верблюды, вы!..
Рядом с их верблюдом шел недовольный боцман Алик Грачевский с большой пустой сумкой через плечо.
– Договорились же, что пойдем все вместе, а вы... Ну, как маленькие!
– Ну, Алик, солнышко!.. – ворковала сверху Таня. – Ну не сердись ты, ради Бога... Ну не катались мы никогда на верблюдах! Имеем право?
– Нет, – говорил Алик, упрямо шагая рядом с верблюдом. – Когда твоя коллега – и подруга Лялька Ахназарова в свой собственный день рождения сейчас в слезах лежит в каюте, считая, что тридцатник – это конец жизни, ты не имеешь права кататься на этом вонючем животном! Тем более что ты мне обещала помочь выбрать ей подарок! А кроме всего прочего, здесь вся электроника втрое дешевле, чем где бы то ни было... Вам что, неизвестно, что эти острова – зона беспошлинной торговли?
– Алик! – сверху сказал доктор Ивлев. – Плюнь на беспошлинную торговлю – думай о прекрасном!..
– А подарок для Ляльки мы тебе обеспечим! Да такой, что она сразу пойдет навстречу твоим гнусным домогательствам!.. – весело крикнула Таня.
Караван двигался мимо небольших магазинчиков, где в толпах праздношатающегося прилетевше-приплывшего сюда народа виделись знакомые лица судового экипажа. Молоденький третий помощник, кажется, уже слегка под хмельком, шел с двумя веселенькими официантками корабельного ресторана и несколькими ребятами из машинной команды.
Они заметили караван верблюдов, степенно шагающий мимо них, увидели раскачивающихся в ужасно неудобных железных стульчиках своего главного доктора Тимура Петровича Ивлева и шефа судового бюро информации и переводов Татьяну Закревскую и пришли в неописуемый восторг.
– Мо-лод-цы!.. – закричали они хором на весь остров. – Мо-лод-цы!!!
Тимур и Таня по-восточному прижали руки к груди и дурашливо раскланялись, чем вызвали не менее дурашливый, но искренний вопль юного штурмана: