Страница:
– Вау-у-у!!!
У одной из лавочек, стоявшей рядом с тропой верблюжьего каравана, торговались доктор-терапевт Эдуард Юрьевич и его жена – старшая хирургическая сестра Ирина Евгеньевна.
Они обернулись на восторженный клич молоденького третьего помощника, увидели доктора Ивлева и переводчицу Закревскую на последнем пятом верблюде и потрясенно переглянулись.
– Это уже вообще черт знает что!.. – возмутилась Ирина Евгеньевна.
Эдуард Юрьевич осторожно выждал, когда караван отойдет от них подальше, и тихо сказал жене:
– Все-таки раньше, при Советской власти, когда за границей на берегу нам разрешали ходить только «тройками», все было намного приличнее. Вспомни, Ирочка, – «тройка» на каждого накладывала ответственность за свое поведение за рубежом, ну и... некоторые обязанности по отношению к другим товарищам.
Ирина Евгеньевна удивленно посмотрела на мужа. Видно было, что вторую половину его фразы о «некоторых обязанностях по отношению к другим товарищам» она услышала от Эдуарда Юрьевича впервые...
Ко второй половине дня к судну со всех сторон стали стекаться пассажиры и отпущенные на берег члены команды.
По трапу поднимались в таком порядке: первой шла усталая и счастливая Таня Закревская в какой-то немыслимой шапочке с козырьком и с огромным роскошным букетом неведомых тропических цветов...
За ней, точно в такой же шапочке, шел доктор Тимур Петрович Ивлев в черных очках на обгоревшем и уже облупившемся носу...
Третьим, легко шагая сразу через две ступеньки, точно с таким же букетом цветов, как и у Тани, поднимался боцман Алик Грачевский. Кроме букета, Алик бережно нес на весу какой-то таинственный, подарочно обернутый и обвязанный яркими шелковыми лентами, квадратный пакет. А за спиной у него болталась явно пустая сумка...
На судне, у трапа, всех возвращающихся встречал старший пассажирский помощник Константин Беглов. Весело и мило приветствовал пассажиров на любом языке, делал комплименты пожилым дамам, симпатично льстил старикам, еле передвигающим ноги по ступеням трапа, превосходно и от-точенно играл роль радушного хозяина, переполненного счастьем от возвращения гостей в «его» дом.
И, только увидев Таню Закревскую и доктора Ивлева, поднимающихся на борт судна, холодно улыбнулся:
– Как погуляли?
– Превосходно! – ничуть не скрывая своего восторга, ответила Таня. – Мне дарили цветы, меня катали на верблюде... Сказка!
Солнце садилось в островную бухту.
«Федор Достоевский» собирался к выходу из порта этого прелестного городка, и его почти незаметно, медленно и осторожно разворачивали два мощных буксира.
Замкнутый прямоугольник порта, ограниченный северным и южным волноломами, между которыми виднелся неширокий проход в открытый океан, в эти предвечерние часы был «густо заселен».
Еще два буксира потихоньку огтягивали от стенки мола либерийский супертанкер...
Кроме всего, основная часть противоположной береговой стены порта была занята местным яхт клубом.
Чуть ли не все пассажиры «Достоевского» высыпали на палубы всех этажей левого борта. Отход судна из порта, как и его приход к новой пристани, всегда вызывал оживление...
По пассажирскому коридору первого класса в белом халате быстро шел Тимур Петрович Ивлев. За ним, еле поспевая, тоже в халате, со стетоскопом на шее и с переносным кардиографом в руке, почти бежал терапевт Эдуард Юрьевич. Следом вприпрыжку мчалась фельдшер Луиза со специальным врачебным чемоданчиком на «все случаи жизни и смерти»...
Только что в корабельной медицинской части раздался тревожный звонок пассажирского администратора. Пассажир первого класса из триста двадцатой каюты подданный Великобритании мистер Джеффри Бриджес, вернувшись с прогулки, нетрезвый засел в баре, где ему стало плохо. Мойщик посуды и дежурный официант проводили его в каюту, где мистера Бриджеса при них же, в туалете каюты, обильно вырвало кровью коричневого цвета. «Не сможет ли доктор Ивлев срочно навестить мистера Джеффри Бриджеса?..»
Тимур быстро шел по коридору, проглядывая номера кают.
– Триста двадцатая! – Тимур резко остановился и без стука распахнул дверь каюты.
На небольшом диване возле приоконного столика, скорчившись, сидел Джефф Бриджес. Старый одинокий английский пьянчужка, который так нравился канадско-украинской тридцатипятилетней невинной девушке Галю Сердюк и который недавно в верхнем баре из чисто политических разногласий времен Второй мировой войны затеял драку со стариком немцем...
Валялся на полу телефон, на столике стояла бутылка с остатками виски, пустой стакан старик держал в руке.
Лицо у него было серое, глаза полузакрыты. Приподнял слегка голову, увидел Тимура и еле выговорил:
– А, док... Подыхаю... – Он показал стаканом на верхнюю часть живота. – Вот сюда как ножом ударили... И спать хочется...
Тимур вынул у него из пальцев стакан, нащупал пульс на запястье и быстро приказал Эдуарду Юрьевичу и Луизе:
– Кардиограмму! Давление!..
На корабельном мостике в чрезвычайно ответственные минуты швартовки или выхода из порта всегда много людей. Сейчас здесь находились капитан Николай Иванович Потапов, старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов, вахтенный помощник у рукоятей машинного телеграфа, рулевой, еще один штурман и пожилой испанец – лоцман порта.
Все разговоры и команды шли на английском. Только рулевой, изредка повторив команду по английски, дублировал ее на русский язык.
Лайнер был уже развернут носом к выходу в океан между волноломами.
Лоцман-испанец, прищурившись, посмотрел вперед, что-то прикинул в уме и спросил у Николая Ивановича:
– Капитан, вы не будете возражать, если мы отдадим кормовой буксир? Он нам больше не нужен.
– О'кей! – согласился Николай Иванович и негромко сказал старшему помощнику Петру Васильевичу Конюхову: – Стоп, машина! Прямо руль.
Старпом, чуть громче, повторил это вахтенному помощнику, вахтенный помощник, еще громче, – рулевому...
– Стоп подруль! – скомандовал капитан. – Носовому буксиру – выходи прямо... Тащи вперед!
Цепочка передачи команды капитана поскакала по мостику на английском языке, докатилась до матроса-рулевого, и тот продублировал команду по-русски.
– Кормовому – отдать буксир! – приказал Николай Иванович Потапов.
Снова на мостике на разные голоса прозвучала команда капитана, старший помощник вышел на левое открытое крыло мостика и увидел, как с кормы «Федора Достоевского» в воду упал толстый стальной трос.
Кормовой буксир стал отставать от лайнера, наматывая этот длинный и, наверное, очень тяжелый трос на какой-то свой специальный агрегат...
Сквозь проход через волноломы было видно, как в штормующем океане к порту подходит большое пассажирское судно...
Но так и не сумел найти, дав себе слово, что в ближайшее время он обязательно проконсультируется с кем нужно и поменяет это безликое булыжное слово «агрегат» на подлинное название того мудрого механизма. Кажется, если ему не изменяет память, оно называлось «кабестан»... А может быть, он что-то и путает.
Во всяком случае, сейчас у него просто нет времени ни на поиски своих бестолково разбросанных записей, ни на какие-либо консультации!
Сейчас у Мартова в рукописи параллельно происходили невероятно сложные процессы – выход огромного русского круизного лайнера из акватории порта в уже опасно взволнованный океан...
...именно в то время, когда в триста двадцатой каюте этого же корабля погибал шестидесятитрехлетний англичанин Джеффри Бриджес...
– А сердечко-то у него слабенькое...
Джеффри Бриджес уже лежал на диване и тяжело дышал с клокочущим хрипом. На неподвижной руке – манжета прибора для измерения давления.
Луиза следила за стрелкой тонометра, одновременно прослушивая пульс Бриджеса через свой стетоскоп.
– Давление? – быстро спросил Тимур.
– Девяносто пять на шестьдесят, – тут же сказала Луиза.
– Промедикацию, Луиза! – бросил Ивлев, не сводя глаз с серого лица англичанина. – Эдуард Юрьевич! Немедленно сюда дек-стюардов с носилками, и к нам, на стол... И сразу же звоните Ирине Евгеньевне – пусть готовит операционную.
– Что вы?! Что вы, Тимур Петрович!.. – испугался Эдуард Юрьевич. – Так у нас не делается!.. Нужно немедленно доложить капитану...
– У него внутреннее кровотечение и прободение язвы. Пока будем докладывать – мы его потеряем!
В бюро информации и переводов Лялька Ахназарова, как всегда, вязала что-то невероятно яркое и красивое. Теперь из фирменного полиэтиленового пакета с логотипом фирмы «Посейдон» к Лялькиным спицам тянулись уже с десяток разноцветных нитей.
Таня Закревская переводила на немецкий язык план завтрашнего распорядка дня для пассажиров.
Рядом с ней стояла администратор пассажирской службы в повседневной форме и говорила в телефонную трубку:
– Есть дек-стюардов с носилками в триста двадцатую, Тимур Петрович! Слушаюсь, Тимур Петрович!..
Замерли Лялькины спицы, перестал шуршать пластиковый мешок с клубками, Таня Закревская бросила перевод, испуганно подняла глаза на администратора пассажирской службы:
– Господи... Что случилось?..
... На мостике вахтенный помощник доложил капитану:
– За кормой чисто!
– М-гу... Понял. – Николай Иванович посмотрел вперед, перевел вопросительный взгляд на лоцмана-испанца.
– Капитан, мы уже набрали приличный ход, – сказал ему лоцман. – Можем отдать носовой буксир. Не возражаете?
– О'кей, – согласился Николай Иванович и повернулся к старшему помощнику: – Петр Васильевич, отдайте носовой буксир.
– Есть отдать носовой буксир, – ответил Петр Васильевич Конюхов и скомандовал в уоки-токи: – Отдать носовой буксир!
Голый Джефф Бриджес, укрытый простынями, уже лежал на операционном столе корабельного медицинского пункта.
Глаза его были закрыты, руки раскинуты в стороны и пристегнуты к выдвижным подставкам, похожим на маленькие самолетные крылья.
На одной руке спящего Джеффа – стационарный тонометр, передающий состояние давления на большой дисплей, во второй руке – игла, прозрачная трубка-капельница...
Ирина Евгеньевна застегивает белый клеенчатый фартук на спине Тимура Ивлева. Тимур уже в шапочке, в маске, руки в перчатках.
– Давление? – спрашивает Тимур.
– Падает... – тихо говорит Эдуард Юрьевич.
– Луизочка! Готовьте протеин, плазму... Чего побольше, – почти спокойно говорит Тимур.
– Тимур Петрович! – умоляюще говорит Эдуард Юрьевич. – Может, вызовем вертолет с берега?.. Пусть его там оперируют, в стационаре... Зачем нам-то это нужно?!
Но Тимур даже внимания не обращает на причитания своего коллеги.
– Ирина Евгеньевна! Полиглюкин, реополиглюкин – в обе руки ему!.. Луизочка! Немедленно – однопроцентный раствор хлористого кальция... Двести миллилитров. Эдуард Юрьевич, сколько потребуется времени, чтобы сейчас, во время отхода, связаться с берегом, вызвать вертолет и транспортировать больного в клинику?
На мгновение Эдуарду Юрьевичу показалось, что ему удалось уговорить главного...
– Ну, час... Час пятнадцать – не больше! – бодро ответил он.
– За час его уже не станет, – жестко сказал Тимур. – Ирина Евгеньевна! Викасол внутривенно... Эдуард Юрьевич, быстрее одевайтесь и мойтесь! Мне нужны еще руки. Будете ассистировать.
– Я?! Что вы!.. Я же терапевт... Я...
От дикого перепуга Эдуард Юрьевич был почти в обморочном состоянии. Он растерянно озирался, руки его производили какие-то нелепые движения, и в ожидании своего спасения он умоляюще смотрел на жену...
И тогда Ирина Евгеньевна – старшая хирургическая сестра, проплававшая на пассажирских судах вместе с мужем больше двадцати лет, презрительно посмотрела на своего благоверного и жестко сказала шефу:
– Тимур Петрович! Вы же видите – он не сможет.
– Что же делать? – впервые растерялся Тимур. – Нам нужны еще руки...
Тут Ирина Евгеньевна воспользовалась тем, что она была намного старше своего главного врача, и просто спросила:
– А может, справимся, а, Тимур?
– Давайте попробуем, Тимур Петрович! – решительно сказала Луиза.
– Нет, – ответил им Тимур Ивлев. – Мы не имеем права рисковать. Что же делать? Что же делать...
– Идея! – воскликнула Ирина Евгеньевна. – Зовите того старого немца-хирурга, который к нам с Таней Закревской приходил!..
Это предложение совсем подкосило Эдуарда Юрьевича и ввергло его в полную панику:
– Что же вы делаете?!! – тоненько завыл он. – Что вы такое вытворяете?! Вы даже не представляете, что вы сейчас на себя берете!..
– Да заткнись ты, Эдик! – крикнула Ирина Евгеньевна. – Не суйся! Иди отсюда... Не до тебя сейчас. Зовите немца, Тимур! С переводчиком...
На мостике лоцман-испанец уже закончил свою работу по выводу судна из порта и уже собирался покинуть лайнер.
Он складывал свои карты и лоции в объемистый потертый портфель и говорил капитану Николаю Ивановичу Потапову:
– Ситуация довольно простая, Николай: видишь, на подходе к порту ждет «Леонардо да Винчи»? Он милях в трех... Но он вас пропустит. Вы меня сдадите с левого борта. Прикроете. Справа идет сильная зыбь, и наш катер там подойти не сможет. А как только «Леонардо» войдет, начнет выходить супертанкер. На нем лоцманский флаг, видишь?
Николай Иванович внимательно слушал лоцмана, кивал головой и смотрел, как два буксира отводят супертанкер от причала.
– Пока его развернут, – сказал лоцман, – вы как раз успеете пройти...
– "Леонардо" собирается здесь ночевать? – спросил капитан.
– Да. Он швартуется на сутки. У них там экскурсии заказаны. Поездки на вулкан... Короче – обычное дело. Обыкновенный круиз. Как у тебя, так и у него...
– Понятно, Анхель, – улыбнулся Николай Иванович. – Спасибо!
– Не за что. Наша работа. Вы крутанетесь вокруг этого маяка вправо и... Семь футов под килем! А теперь, с твоего позволения, я пойду. – Лоцман взял со штурманского стола свой старый портфель.
Капитан сделал незаметный знак вахтенному. Тот мгновенно вытащил откуда-то фирменный «посейдоновский» полиэтиленовый пакет с яркими обозначениями трех морских туристических фирм – русской, немецкой и английской. В пакете были традиционная балалайка, бутылка «Столичной», большая многодетная матрешка и черный павлово-посадский платок с красными розами.
Капитан взял пакет из рук штурмана и передал его лоцману.
– Поклонись жене. Тут кое-какой сувенирчик для нее...
Лоцман заглянул в пластиковый пакет, смущенно проговорил:
– О, Николай!.. Каждый раз... Большое спасибо!
Вытащил из пакета бутылку водки «Столичная». С удовольствием повертел ее перед глазами, спросил капитана:
– Но это-то, я надеюсь, для меня?
Капитан протянул руку лоцману, рассмеялся и сказал:
– Это точно – для тебя. – И тут же распорядился: – Вахтенный помощник! Проводить лоцмана!
– Есть проводить лоцмана! – И вахтенный помощник капитана обнял лоцмана за плечи: – Полный вперед!..
– Салюд, компаньерос! – сказал всем лоцман на прощание по-испански.
И вместе со штурманом покинул мостик...
... В корабельной операционной по одну сторону стола с неподвижным распростертым Джеффом Бриджесом стоял Тимур Ивлев, по другую – доктор Зигфрид Вольф. Тоже, как и Тимур, в зеленой шапочке, халате, фартуке и маске.
Слева от изголовья несчастного Джеффа, у наркозного аппарата, – Луиза. У столика с хирургическими инструментами и перевязочным материалом – Ирина Евгеньевна.
В ногах Бриджеса расположилась Таня Закревская. Перед ней стоял белый вертящийся стул, и Таня держалась руками за его высокую спинку.
Как и у всех в операционной, волосы ее были убраны под стерильную зеленую шапочку, на ней был халат, маска, на ногах зеленые бахилы. Все ей было впору. Только халат оказался великоват – с большого мужского плеча. Размера на два больше, чем требовалось. И поэтому Таня выглядела в нем нелепо и жалко. А может быть, она так выглядела оттого, что невероятно нервничала...
Все разговоры в операционной шли через Таню или синхронно дублировались ею для доктора Вольфа, когда кто-нибудь обращался друг к другу по-русски.
– Полиглюкин и реополиглюкин ввели? – спросил доктор Вольф.
– Да, – кивнул Ивлев.
– Попробуйте еще викасол внутривенно, – посоветовал Вольф.
Он вместе с Тимуром уже обрабатывал йодом и спиртом будущее операционное поле на теле бессознательно и неподвижно лежащего Джеффри Бриджеса.
– Уже ввели, – сказала Ирина Евгеньевна.
– А хлористый кальций?
– Тоже, – ответила Вольфу Луиза.
– О, вы серьезные ребята! – рассмеялся доктор Вольф. – Он уже вошел в наркоз?
Луиза приподняла веки Бриджеса, проверила его зрачки.
– Все в порядке.
– Тогда командуйте, Тимур, – сказал Вольф Ивлеву. – Я постараюсь быть вам полезен.
Для скорости перевода Таня опускала такие русские слова, как «доктор Вольф говорит», или немецкие – «доктор Ивлев вас спрашивает». Она сразу же переводила речь говорящего на обращение от первого лица, и на мгновение Тимуру это показалось даже забавным. Возникало ощущение, что в операционной сейчас все разговаривают только одним голосом. Голосом Тани Закревской...
– Внимание, Луиза. Поехали, Ирина Евгеньевна. Скальпель... – спокойно проговорил Тимур Ивлев.
Ирина Евгеньевна длинным пинцетом подала Тимуру скальпель.
Таня Закревская полуобморочно покачнулась и вцепилась в спинку белого вертящегося стула...
Лоцманский катер стоял у левого борта, прикрытый громадой «Федора Достоевского» от волн сильной зыби, идущей из открытого океана.
Испанец спускался вниз по специальному лоцманскому трапу к катеру. Провожавший его вахтенный помощник и матрос палубной команды на веревке опускали за ним его портфель и фирменный «посейдоновский» пластиковый пакет с традиционными российскими сувенирами...
На мостике нервничал капитан.
Вопреки предсказаниям лоцмана ситуация с каждой минутой все больше и больше усложнялась. И не из-за лоцманской ошибки, а только лишь из-за внезапно изменившейся метеорологической обстановки. Что в этих широтах для Николая Ивановича Потапова не было неожиданным сюрпризом. Здесь, в этом райском местечке, можно было ждать от погоды чего угодно...
Внимание капитана было напряжено до предела. Ему приходилось держать в поле зрения сразу несколько объектов, разнесенных на достаточно большие расстояния.
Видел Николай Иванович, с какой силой разбиваются волны о портовый мол; одним глазом следил за итальянским «пассажиром» – «Леонардо да Винчи», который готовился войти в порт; прямо перед ним заканчивал разворот супертанкер для выхода из гавани...
И капитан Потапов понимал, что в этих условиях – плюс все сильнее и сильнее разгуливающаяся непогода – ему необходимо было как можно быстрее выводить свое судно из акватории порта!
– Лоцман сошел? – напряженно спросил капитан.
Старший помощник вышел на левое крыло, увидел отваливающий от борта «Достоевского» лоцманский катер и доложил:
– Лоцманский катер отошел. Все чисто.
– Средний вперед! Право на борт! – облегченно вздохнул Потапов.
Судовые машины заработали втрое мощнее, судно завибрировало, вышло на волну, и за его кормой будто взорвался огромный пенящийся бурун воды...
От внезапной вибрации всего корабля, попавшего в резонанс взревевшим двигателям, в операционном отсеке медчасти со стола Ирины Евгеньевны грохнулось что-то стеклянное на пол, зазвенели осколки... Сдвинулись со своих мест разложенные на стерильных салфетках хирургические инструменты.
Доктор Вольф не удержался на месте, покачнулся. Зажим повис у него в руке. Ирина Евгеньевна подхватила его под спину, удержала у операционного стола.
Фартуки хирургов были уже заляпаны кровью, белые перчатки стали бурыми, кровавые марлевые тампоны наполняли таз...
– Эдуард Юрьевич! Звоните на мостик! – в бешенстве закричал Тимур. – Пусть немедленно прекратят эту идиотскую тряску!!! У меня больной на столе!..
В соседнем с операционной помещении, раздавленный ужасом происходящего там – за тонкой переборкой, сидел Эдуард Юрьевич, обхватив руками седую голову.
– Ты нас слышишь, черт бы тебя побрал, Эдик?!! – снова раздался крик из операционной. Но это уже кричала Ирина Евгеньевна...
– Слышу, – тихо произнес Эдуард Юрьевич и, как приговоренный к казни, трясущейся рукой поднял телефонную трубку...
На мостике старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов стоял с телефоном внутренней корабельной связи в руке, а капитан бушевал:
– Что они, ошалели там?! Почему не доложили раньше?
– Внутреннее кровотечение, – сказал старпом. – Больной погибал...
– О, мать их в душу!.. – простонал капитан и резко скомандовал: – Прямо руль! Стоп, машины!
Команда продублировалась всеми находящимися на мостике, лязгнул машинный телеграф.
По инерции судно стало разворачивать.
... На баке насторожилась швартовая команда. Боцман Алик Грачевский выслушал очередной приказ, услышанный им через уоки-токи, и тут же ответил мостику:
– Есть стоять у правого якоря!
А на капитанском мостике было видно, что Николай Иванович взял себя в руки и уже ровным голосом отдал команду:
– Полный назад! Руль прямо. Сигнал.
Корабль задрожал. Раздались три коротких гудка. По морским международным правилам, «Федор Достоевский» оповестил всех вокруг, что судно дало «полный ход назад»...
В полном недоумении засуетились и задвигались пассажиры на всех палубах. Стали переглядываться, пытаясь понять – что происходит...
– Отдать правый якорь, – приказал капитан. – Две смычки в воду!
И тут, на удивление всех шестисот пассажиров и к изумлению почти всей команды лайнера, загрохотала якорная цепь, и многотонный якорь, величиной с грузовой автомобиль, стремительно полетел вниз...
Старший помощник с мостика отдал в уоки-токи распоряжение:
– На корме следить за дистанциями до яхт!
Вместе с Аликом Грачевским и кормовой командой этот приказ принял и примчавшийся сюда тот самый молоденький третий помощник, который восторженно вопил на берегу при виде верблюжьего каравана с Таней Закревской и главным доктором...
– Есть следить за дистанциями! До ближайшей яхты сорок метров... – взволнованно кричал он в свой уоки-токи. – Тридцать метров!.. Двадцать...
Корму теплохода разворачивало, и казалось, еще мгновение, и многоэтажный двухсотметровый «Достоевский» раздавит эти белоснежные роскошные яхты, как слон ореховую скорлупку.
– Пятнадцать метров!!! – Молоденький третий помощник держал уоки-токи у самого рта и напряженно следил за прохождением кормы лайнера.
Но вот судно медленно проскользило всего метрах в четырех от ближайшей яхты, опасность столкновения миновала, и третий помощник звонко и радостно доложил:
– Прошли чисто!
И не в силах сдержать мальчишеского восторга, он даже нечаянно добавил в уоки-токи:
– Вау-у-у!..
– Пронесло... – тихо проговорил на мостике взмокший от напряжения старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов.
И тут же в радиотелефон ворвалась испуганная английская речь с испанским акцентом:
– Капитан! Николай!.. Что вы делаете?! Здесь нельзя бросать якорь! – кричал ошеломленный лоцман со своего катера.
А в операционной, ни на секунду не умолкая, по-русски и по-немецки звучал слабый голос Тани Закревской, который был одновременно к голосом Тимура Ивлева, и доктора Вольфа, и Ирины Евгеньевны, и Луизы...
Бедная Таня, почувствовавшая себя дурно еще в самом начале операции, сейчас стояла, намертво вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула, чтобы не грохнуться без чувств на пол операционной.
Все, о чем говорилось вокруг операционного стола, Та.ня воспринимала только на слух. Глаза ее были или крепко зажмурены, или она отводила их в сторону, а еще лучше было просто смотреть в потолок. Лишь бы не видеть всего того, что сейчас происходило с этим несчастным и, как казалось Тане Закревской, уже совсем неживым стариком Бриджесом...
– Ох, шайзе... Сколько крови в брюшной полости! – удивился доктор Вольф.
Глядя в белый потолок операционной, Таня привычно и машинально заменила немецкое ругательство «шайзе» на «черт» и почувствовала, что теряет последние силы...
– Да... Не по возрасту этот дурак жрал столько виски! Раздолбай английский... – пробормотал Тимур. – Тампон!
Двумя пинцетами Ирина Евгеньевна подала ему тампон – многократно сложенную марлевую салфетку сантиметров восемьдесят длиной и сантиметров шесть в ширину.
– Зажим! – попросил доктор Вольф.
Тут же в его руке оказался хирургический зажим. Ирина Евгеньевна работала безукоризненно!
– Луизочка! Солнце мое, чтоб тебя!.. Не молчи! Пульс, давление? Ирина Евгеньевна! Еще тампон... Луиза, что с давлением?
– Нормально, Тимур Петрович. Держится.
– Спасибо... Зигфрид, перекройте здесь сосуд.
– Ирина! Другой зажим, – сказал доктор Вольф. – Этот плохо работает...
У одной из лавочек, стоявшей рядом с тропой верблюжьего каравана, торговались доктор-терапевт Эдуард Юрьевич и его жена – старшая хирургическая сестра Ирина Евгеньевна.
Они обернулись на восторженный клич молоденького третьего помощника, увидели доктора Ивлева и переводчицу Закревскую на последнем пятом верблюде и потрясенно переглянулись.
– Это уже вообще черт знает что!.. – возмутилась Ирина Евгеньевна.
Эдуард Юрьевич осторожно выждал, когда караван отойдет от них подальше, и тихо сказал жене:
– Все-таки раньше, при Советской власти, когда за границей на берегу нам разрешали ходить только «тройками», все было намного приличнее. Вспомни, Ирочка, – «тройка» на каждого накладывала ответственность за свое поведение за рубежом, ну и... некоторые обязанности по отношению к другим товарищам.
Ирина Евгеньевна удивленно посмотрела на мужа. Видно было, что вторую половину его фразы о «некоторых обязанностях по отношению к другим товарищам» она услышала от Эдуарда Юрьевича впервые...
Ко второй половине дня к судну со всех сторон стали стекаться пассажиры и отпущенные на берег члены команды.
По трапу поднимались в таком порядке: первой шла усталая и счастливая Таня Закревская в какой-то немыслимой шапочке с козырьком и с огромным роскошным букетом неведомых тропических цветов...
За ней, точно в такой же шапочке, шел доктор Тимур Петрович Ивлев в черных очках на обгоревшем и уже облупившемся носу...
Третьим, легко шагая сразу через две ступеньки, точно с таким же букетом цветов, как и у Тани, поднимался боцман Алик Грачевский. Кроме букета, Алик бережно нес на весу какой-то таинственный, подарочно обернутый и обвязанный яркими шелковыми лентами, квадратный пакет. А за спиной у него болталась явно пустая сумка...
На судне, у трапа, всех возвращающихся встречал старший пассажирский помощник Константин Беглов. Весело и мило приветствовал пассажиров на любом языке, делал комплименты пожилым дамам, симпатично льстил старикам, еле передвигающим ноги по ступеням трапа, превосходно и от-точенно играл роль радушного хозяина, переполненного счастьем от возвращения гостей в «его» дом.
И, только увидев Таню Закревскую и доктора Ивлева, поднимающихся на борт судна, холодно улыбнулся:
– Как погуляли?
– Превосходно! – ничуть не скрывая своего восторга, ответила Таня. – Мне дарили цветы, меня катали на верблюде... Сказка!
Солнце садилось в островную бухту.
«Федор Достоевский» собирался к выходу из порта этого прелестного городка, и его почти незаметно, медленно и осторожно разворачивали два мощных буксира.
Замкнутый прямоугольник порта, ограниченный северным и южным волноломами, между которыми виднелся неширокий проход в открытый океан, в эти предвечерние часы был «густо заселен».
Еще два буксира потихоньку огтягивали от стенки мола либерийский супертанкер...
Кроме всего, основная часть противоположной береговой стены порта была занята местным яхт клубом.
Чуть ли не все пассажиры «Достоевского» высыпали на палубы всех этажей левого борта. Отход судна из порта, как и его приход к новой пристани, всегда вызывал оживление...
По пассажирскому коридору первого класса в белом халате быстро шел Тимур Петрович Ивлев. За ним, еле поспевая, тоже в халате, со стетоскопом на шее и с переносным кардиографом в руке, почти бежал терапевт Эдуард Юрьевич. Следом вприпрыжку мчалась фельдшер Луиза со специальным врачебным чемоданчиком на «все случаи жизни и смерти»...
Только что в корабельной медицинской части раздался тревожный звонок пассажирского администратора. Пассажир первого класса из триста двадцатой каюты подданный Великобритании мистер Джеффри Бриджес, вернувшись с прогулки, нетрезвый засел в баре, где ему стало плохо. Мойщик посуды и дежурный официант проводили его в каюту, где мистера Бриджеса при них же, в туалете каюты, обильно вырвало кровью коричневого цвета. «Не сможет ли доктор Ивлев срочно навестить мистера Джеффри Бриджеса?..»
Тимур быстро шел по коридору, проглядывая номера кают.
– Триста двадцатая! – Тимур резко остановился и без стука распахнул дверь каюты.
На небольшом диване возле приоконного столика, скорчившись, сидел Джефф Бриджес. Старый одинокий английский пьянчужка, который так нравился канадско-украинской тридцатипятилетней невинной девушке Галю Сердюк и который недавно в верхнем баре из чисто политических разногласий времен Второй мировой войны затеял драку со стариком немцем...
Валялся на полу телефон, на столике стояла бутылка с остатками виски, пустой стакан старик держал в руке.
Лицо у него было серое, глаза полузакрыты. Приподнял слегка голову, увидел Тимура и еле выговорил:
– А, док... Подыхаю... – Он показал стаканом на верхнюю часть живота. – Вот сюда как ножом ударили... И спать хочется...
Тимур вынул у него из пальцев стакан, нащупал пульс на запястье и быстро приказал Эдуарду Юрьевичу и Луизе:
– Кардиограмму! Давление!..
На корабельном мостике в чрезвычайно ответственные минуты швартовки или выхода из порта всегда много людей. Сейчас здесь находились капитан Николай Иванович Потапов, старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов, вахтенный помощник у рукоятей машинного телеграфа, рулевой, еще один штурман и пожилой испанец – лоцман порта.
Все разговоры и команды шли на английском. Только рулевой, изредка повторив команду по английски, дублировал ее на русский язык.
Лайнер был уже развернут носом к выходу в океан между волноломами.
Лоцман-испанец, прищурившись, посмотрел вперед, что-то прикинул в уме и спросил у Николая Ивановича:
– Капитан, вы не будете возражать, если мы отдадим кормовой буксир? Он нам больше не нужен.
– О'кей! – согласился Николай Иванович и негромко сказал старшему помощнику Петру Васильевичу Конюхову: – Стоп, машина! Прямо руль.
Старпом, чуть громче, повторил это вахтенному помощнику, вахтенный помощник, еще громче, – рулевому...
– Стоп подруль! – скомандовал капитан. – Носовому буксиру – выходи прямо... Тащи вперед!
Цепочка передачи команды капитана поскакала по мостику на английском языке, докатилась до матроса-рулевого, и тот продублировал команду по-русски.
– Кормовому – отдать буксир! – приказал Николай Иванович Потапов.
Снова на мостике на разные голоса прозвучала команда капитана, старший помощник вышел на левое открытое крыло мостика и увидел, как с кормы «Федора Достоевского» в воду упал толстый стальной трос.
Кормовой буксир стал отставать от лайнера, наматывая этот длинный и, наверное, очень тяжелый трос на какой-то свой специальный агрегат...
Сквозь проход через волноломы было видно, как в штормующем океане к порту подходит большое пассажирское судно...
* * *
... Мартов оторвался от компьютера и стал лихорадочно рыться в своих записях и заметках, пытаясь найти настоящее морское название того самого агрегата, который наматывает буксирные тросы на мощных портовых суденышках, помогающих огромным кораблям войти и выйти из гавани...Но так и не сумел найти, дав себе слово, что в ближайшее время он обязательно проконсультируется с кем нужно и поменяет это безликое булыжное слово «агрегат» на подлинное название того мудрого механизма. Кажется, если ему не изменяет память, оно называлось «кабестан»... А может быть, он что-то и путает.
Во всяком случае, сейчас у него просто нет времени ни на поиски своих бестолково разбросанных записей, ни на какие-либо консультации!
Сейчас у Мартова в рукописи параллельно происходили невероятно сложные процессы – выход огромного русского круизного лайнера из акватории порта в уже опасно взволнованный океан...
...именно в то время, когда в триста двадцатой каюте этого же корабля погибал шестидесятитрехлетний англичанин Джеффри Бриджес...
* * *
... Эдуард Юрьевич внимательно просмотрел кардиограмму Бриджеса и сочувственно сказал Тимуру Ивлеву:– А сердечко-то у него слабенькое...
Джеффри Бриджес уже лежал на диване и тяжело дышал с клокочущим хрипом. На неподвижной руке – манжета прибора для измерения давления.
Луиза следила за стрелкой тонометра, одновременно прослушивая пульс Бриджеса через свой стетоскоп.
– Давление? – быстро спросил Тимур.
– Девяносто пять на шестьдесят, – тут же сказала Луиза.
– Промедикацию, Луиза! – бросил Ивлев, не сводя глаз с серого лица англичанина. – Эдуард Юрьевич! Немедленно сюда дек-стюардов с носилками, и к нам, на стол... И сразу же звоните Ирине Евгеньевне – пусть готовит операционную.
– Что вы?! Что вы, Тимур Петрович!.. – испугался Эдуард Юрьевич. – Так у нас не делается!.. Нужно немедленно доложить капитану...
– У него внутреннее кровотечение и прободение язвы. Пока будем докладывать – мы его потеряем!
В бюро информации и переводов Лялька Ахназарова, как всегда, вязала что-то невероятно яркое и красивое. Теперь из фирменного полиэтиленового пакета с логотипом фирмы «Посейдон» к Лялькиным спицам тянулись уже с десяток разноцветных нитей.
Таня Закревская переводила на немецкий язык план завтрашнего распорядка дня для пассажиров.
Рядом с ней стояла администратор пассажирской службы в повседневной форме и говорила в телефонную трубку:
– Есть дек-стюардов с носилками в триста двадцатую, Тимур Петрович! Слушаюсь, Тимур Петрович!..
Замерли Лялькины спицы, перестал шуршать пластиковый мешок с клубками, Таня Закревская бросила перевод, испуганно подняла глаза на администратора пассажирской службы:
– Господи... Что случилось?..
... На мостике вахтенный помощник доложил капитану:
– За кормой чисто!
– М-гу... Понял. – Николай Иванович посмотрел вперед, перевел вопросительный взгляд на лоцмана-испанца.
– Капитан, мы уже набрали приличный ход, – сказал ему лоцман. – Можем отдать носовой буксир. Не возражаете?
– О'кей, – согласился Николай Иванович и повернулся к старшему помощнику: – Петр Васильевич, отдайте носовой буксир.
– Есть отдать носовой буксир, – ответил Петр Васильевич Конюхов и скомандовал в уоки-токи: – Отдать носовой буксир!
Голый Джефф Бриджес, укрытый простынями, уже лежал на операционном столе корабельного медицинского пункта.
Глаза его были закрыты, руки раскинуты в стороны и пристегнуты к выдвижным подставкам, похожим на маленькие самолетные крылья.
На одной руке спящего Джеффа – стационарный тонометр, передающий состояние давления на большой дисплей, во второй руке – игла, прозрачная трубка-капельница...
Ирина Евгеньевна застегивает белый клеенчатый фартук на спине Тимура Ивлева. Тимур уже в шапочке, в маске, руки в перчатках.
– Давление? – спрашивает Тимур.
– Падает... – тихо говорит Эдуард Юрьевич.
– Луизочка! Готовьте протеин, плазму... Чего побольше, – почти спокойно говорит Тимур.
– Тимур Петрович! – умоляюще говорит Эдуард Юрьевич. – Может, вызовем вертолет с берега?.. Пусть его там оперируют, в стационаре... Зачем нам-то это нужно?!
Но Тимур даже внимания не обращает на причитания своего коллеги.
– Ирина Евгеньевна! Полиглюкин, реополиглюкин – в обе руки ему!.. Луизочка! Немедленно – однопроцентный раствор хлористого кальция... Двести миллилитров. Эдуард Юрьевич, сколько потребуется времени, чтобы сейчас, во время отхода, связаться с берегом, вызвать вертолет и транспортировать больного в клинику?
На мгновение Эдуарду Юрьевичу показалось, что ему удалось уговорить главного...
– Ну, час... Час пятнадцать – не больше! – бодро ответил он.
– За час его уже не станет, – жестко сказал Тимур. – Ирина Евгеньевна! Викасол внутривенно... Эдуард Юрьевич, быстрее одевайтесь и мойтесь! Мне нужны еще руки. Будете ассистировать.
– Я?! Что вы!.. Я же терапевт... Я...
От дикого перепуга Эдуард Юрьевич был почти в обморочном состоянии. Он растерянно озирался, руки его производили какие-то нелепые движения, и в ожидании своего спасения он умоляюще смотрел на жену...
И тогда Ирина Евгеньевна – старшая хирургическая сестра, проплававшая на пассажирских судах вместе с мужем больше двадцати лет, презрительно посмотрела на своего благоверного и жестко сказала шефу:
– Тимур Петрович! Вы же видите – он не сможет.
– Что же делать? – впервые растерялся Тимур. – Нам нужны еще руки...
Тут Ирина Евгеньевна воспользовалась тем, что она была намного старше своего главного врача, и просто спросила:
– А может, справимся, а, Тимур?
– Давайте попробуем, Тимур Петрович! – решительно сказала Луиза.
– Нет, – ответил им Тимур Ивлев. – Мы не имеем права рисковать. Что же делать? Что же делать...
– Идея! – воскликнула Ирина Евгеньевна. – Зовите того старого немца-хирурга, который к нам с Таней Закревской приходил!..
Это предложение совсем подкосило Эдуарда Юрьевича и ввергло его в полную панику:
– Что же вы делаете?!! – тоненько завыл он. – Что вы такое вытворяете?! Вы даже не представляете, что вы сейчас на себя берете!..
– Да заткнись ты, Эдик! – крикнула Ирина Евгеньевна. – Не суйся! Иди отсюда... Не до тебя сейчас. Зовите немца, Тимур! С переводчиком...
На мостике лоцман-испанец уже закончил свою работу по выводу судна из порта и уже собирался покинуть лайнер.
Он складывал свои карты и лоции в объемистый потертый портфель и говорил капитану Николаю Ивановичу Потапову:
– Ситуация довольно простая, Николай: видишь, на подходе к порту ждет «Леонардо да Винчи»? Он милях в трех... Но он вас пропустит. Вы меня сдадите с левого борта. Прикроете. Справа идет сильная зыбь, и наш катер там подойти не сможет. А как только «Леонардо» войдет, начнет выходить супертанкер. На нем лоцманский флаг, видишь?
Николай Иванович внимательно слушал лоцмана, кивал головой и смотрел, как два буксира отводят супертанкер от причала.
– Пока его развернут, – сказал лоцман, – вы как раз успеете пройти...
– "Леонардо" собирается здесь ночевать? – спросил капитан.
– Да. Он швартуется на сутки. У них там экскурсии заказаны. Поездки на вулкан... Короче – обычное дело. Обыкновенный круиз. Как у тебя, так и у него...
– Понятно, Анхель, – улыбнулся Николай Иванович. – Спасибо!
– Не за что. Наша работа. Вы крутанетесь вокруг этого маяка вправо и... Семь футов под килем! А теперь, с твоего позволения, я пойду. – Лоцман взял со штурманского стола свой старый портфель.
Капитан сделал незаметный знак вахтенному. Тот мгновенно вытащил откуда-то фирменный «посейдоновский» полиэтиленовый пакет с яркими обозначениями трех морских туристических фирм – русской, немецкой и английской. В пакете были традиционная балалайка, бутылка «Столичной», большая многодетная матрешка и черный павлово-посадский платок с красными розами.
Капитан взял пакет из рук штурмана и передал его лоцману.
– Поклонись жене. Тут кое-какой сувенирчик для нее...
Лоцман заглянул в пластиковый пакет, смущенно проговорил:
– О, Николай!.. Каждый раз... Большое спасибо!
Вытащил из пакета бутылку водки «Столичная». С удовольствием повертел ее перед глазами, спросил капитана:
– Но это-то, я надеюсь, для меня?
Капитан протянул руку лоцману, рассмеялся и сказал:
– Это точно – для тебя. – И тут же распорядился: – Вахтенный помощник! Проводить лоцмана!
– Есть проводить лоцмана! – И вахтенный помощник капитана обнял лоцмана за плечи: – Полный вперед!..
– Салюд, компаньерос! – сказал всем лоцман на прощание по-испански.
И вместе со штурманом покинул мостик...
... В корабельной операционной по одну сторону стола с неподвижным распростертым Джеффом Бриджесом стоял Тимур Ивлев, по другую – доктор Зигфрид Вольф. Тоже, как и Тимур, в зеленой шапочке, халате, фартуке и маске.
Слева от изголовья несчастного Джеффа, у наркозного аппарата, – Луиза. У столика с хирургическими инструментами и перевязочным материалом – Ирина Евгеньевна.
В ногах Бриджеса расположилась Таня Закревская. Перед ней стоял белый вертящийся стул, и Таня держалась руками за его высокую спинку.
Как и у всех в операционной, волосы ее были убраны под стерильную зеленую шапочку, на ней был халат, маска, на ногах зеленые бахилы. Все ей было впору. Только халат оказался великоват – с большого мужского плеча. Размера на два больше, чем требовалось. И поэтому Таня выглядела в нем нелепо и жалко. А может быть, она так выглядела оттого, что невероятно нервничала...
Все разговоры в операционной шли через Таню или синхронно дублировались ею для доктора Вольфа, когда кто-нибудь обращался друг к другу по-русски.
– Полиглюкин и реополиглюкин ввели? – спросил доктор Вольф.
– Да, – кивнул Ивлев.
– Попробуйте еще викасол внутривенно, – посоветовал Вольф.
Он вместе с Тимуром уже обрабатывал йодом и спиртом будущее операционное поле на теле бессознательно и неподвижно лежащего Джеффри Бриджеса.
– Уже ввели, – сказала Ирина Евгеньевна.
– А хлористый кальций?
– Тоже, – ответила Вольфу Луиза.
– О, вы серьезные ребята! – рассмеялся доктор Вольф. – Он уже вошел в наркоз?
Луиза приподняла веки Бриджеса, проверила его зрачки.
– Все в порядке.
– Тогда командуйте, Тимур, – сказал Вольф Ивлеву. – Я постараюсь быть вам полезен.
Для скорости перевода Таня опускала такие русские слова, как «доктор Вольф говорит», или немецкие – «доктор Ивлев вас спрашивает». Она сразу же переводила речь говорящего на обращение от первого лица, и на мгновение Тимуру это показалось даже забавным. Возникало ощущение, что в операционной сейчас все разговаривают только одним голосом. Голосом Тани Закревской...
– Внимание, Луиза. Поехали, Ирина Евгеньевна. Скальпель... – спокойно проговорил Тимур Ивлев.
Ирина Евгеньевна длинным пинцетом подала Тимуру скальпель.
Таня Закревская полуобморочно покачнулась и вцепилась в спинку белого вертящегося стула...
Лоцманский катер стоял у левого борта, прикрытый громадой «Федора Достоевского» от волн сильной зыби, идущей из открытого океана.
Испанец спускался вниз по специальному лоцманскому трапу к катеру. Провожавший его вахтенный помощник и матрос палубной команды на веревке опускали за ним его портфель и фирменный «посейдоновский» пластиковый пакет с традиционными российскими сувенирами...
На мостике нервничал капитан.
Вопреки предсказаниям лоцмана ситуация с каждой минутой все больше и больше усложнялась. И не из-за лоцманской ошибки, а только лишь из-за внезапно изменившейся метеорологической обстановки. Что в этих широтах для Николая Ивановича Потапова не было неожиданным сюрпризом. Здесь, в этом райском местечке, можно было ждать от погоды чего угодно...
Внимание капитана было напряжено до предела. Ему приходилось держать в поле зрения сразу несколько объектов, разнесенных на достаточно большие расстояния.
Видел Николай Иванович, с какой силой разбиваются волны о портовый мол; одним глазом следил за итальянским «пассажиром» – «Леонардо да Винчи», который готовился войти в порт; прямо перед ним заканчивал разворот супертанкер для выхода из гавани...
И капитан Потапов понимал, что в этих условиях – плюс все сильнее и сильнее разгуливающаяся непогода – ему необходимо было как можно быстрее выводить свое судно из акватории порта!
– Лоцман сошел? – напряженно спросил капитан.
Старший помощник вышел на левое крыло, увидел отваливающий от борта «Достоевского» лоцманский катер и доложил:
– Лоцманский катер отошел. Все чисто.
– Средний вперед! Право на борт! – облегченно вздохнул Потапов.
Судовые машины заработали втрое мощнее, судно завибрировало, вышло на волну, и за его кормой будто взорвался огромный пенящийся бурун воды...
От внезапной вибрации всего корабля, попавшего в резонанс взревевшим двигателям, в операционном отсеке медчасти со стола Ирины Евгеньевны грохнулось что-то стеклянное на пол, зазвенели осколки... Сдвинулись со своих мест разложенные на стерильных салфетках хирургические инструменты.
Доктор Вольф не удержался на месте, покачнулся. Зажим повис у него в руке. Ирина Евгеньевна подхватила его под спину, удержала у операционного стола.
Фартуки хирургов были уже заляпаны кровью, белые перчатки стали бурыми, кровавые марлевые тампоны наполняли таз...
– Эдуард Юрьевич! Звоните на мостик! – в бешенстве закричал Тимур. – Пусть немедленно прекратят эту идиотскую тряску!!! У меня больной на столе!..
В соседнем с операционной помещении, раздавленный ужасом происходящего там – за тонкой переборкой, сидел Эдуард Юрьевич, обхватив руками седую голову.
– Ты нас слышишь, черт бы тебя побрал, Эдик?!! – снова раздался крик из операционной. Но это уже кричала Ирина Евгеньевна...
– Слышу, – тихо произнес Эдуард Юрьевич и, как приговоренный к казни, трясущейся рукой поднял телефонную трубку...
На мостике старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов стоял с телефоном внутренней корабельной связи в руке, а капитан бушевал:
– Что они, ошалели там?! Почему не доложили раньше?
– Внутреннее кровотечение, – сказал старпом. – Больной погибал...
– О, мать их в душу!.. – простонал капитан и резко скомандовал: – Прямо руль! Стоп, машины!
Команда продублировалась всеми находящимися на мостике, лязгнул машинный телеграф.
По инерции судно стало разворачивать.
... На баке насторожилась швартовая команда. Боцман Алик Грачевский выслушал очередной приказ, услышанный им через уоки-токи, и тут же ответил мостику:
– Есть стоять у правого якоря!
А на капитанском мостике было видно, что Николай Иванович взял себя в руки и уже ровным голосом отдал команду:
– Полный назад! Руль прямо. Сигнал.
Корабль задрожал. Раздались три коротких гудка. По морским международным правилам, «Федор Достоевский» оповестил всех вокруг, что судно дало «полный ход назад»...
В полном недоумении засуетились и задвигались пассажиры на всех палубах. Стали переглядываться, пытаясь понять – что происходит...
– Отдать правый якорь, – приказал капитан. – Две смычки в воду!
И тут, на удивление всех шестисот пассажиров и к изумлению почти всей команды лайнера, загрохотала якорная цепь, и многотонный якорь, величиной с грузовой автомобиль, стремительно полетел вниз...
Старший помощник с мостика отдал в уоки-токи распоряжение:
– На корме следить за дистанциями до яхт!
Вместе с Аликом Грачевским и кормовой командой этот приказ принял и примчавшийся сюда тот самый молоденький третий помощник, который восторженно вопил на берегу при виде верблюжьего каравана с Таней Закревской и главным доктором...
– Есть следить за дистанциями! До ближайшей яхты сорок метров... – взволнованно кричал он в свой уоки-токи. – Тридцать метров!.. Двадцать...
Корму теплохода разворачивало, и казалось, еще мгновение, и многоэтажный двухсотметровый «Достоевский» раздавит эти белоснежные роскошные яхты, как слон ореховую скорлупку.
– Пятнадцать метров!!! – Молоденький третий помощник держал уоки-токи у самого рта и напряженно следил за прохождением кормы лайнера.
Но вот судно медленно проскользило всего метрах в четырех от ближайшей яхты, опасность столкновения миновала, и третий помощник звонко и радостно доложил:
– Прошли чисто!
И не в силах сдержать мальчишеского восторга, он даже нечаянно добавил в уоки-токи:
– Вау-у-у!..
– Пронесло... – тихо проговорил на мостике взмокший от напряжения старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов.
И тут же в радиотелефон ворвалась испуганная английская речь с испанским акцентом:
– Капитан! Николай!.. Что вы делаете?! Здесь нельзя бросать якорь! – кричал ошеломленный лоцман со своего катера.
А в операционной, ни на секунду не умолкая, по-русски и по-немецки звучал слабый голос Тани Закревской, который был одновременно к голосом Тимура Ивлева, и доктора Вольфа, и Ирины Евгеньевны, и Луизы...
Бедная Таня, почувствовавшая себя дурно еще в самом начале операции, сейчас стояла, намертво вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула, чтобы не грохнуться без чувств на пол операционной.
Все, о чем говорилось вокруг операционного стола, Та.ня воспринимала только на слух. Глаза ее были или крепко зажмурены, или она отводила их в сторону, а еще лучше было просто смотреть в потолок. Лишь бы не видеть всего того, что сейчас происходило с этим несчастным и, как казалось Тане Закревской, уже совсем неживым стариком Бриджесом...
– Ох, шайзе... Сколько крови в брюшной полости! – удивился доктор Вольф.
Глядя в белый потолок операционной, Таня привычно и машинально заменила немецкое ругательство «шайзе» на «черт» и почувствовала, что теряет последние силы...
– Да... Не по возрасту этот дурак жрал столько виски! Раздолбай английский... – пробормотал Тимур. – Тампон!
Двумя пинцетами Ирина Евгеньевна подала ему тампон – многократно сложенную марлевую салфетку сантиметров восемьдесят длиной и сантиметров шесть в ширину.
– Зажим! – попросил доктор Вольф.
Тут же в его руке оказался хирургический зажим. Ирина Евгеньевна работала безукоризненно!
– Луизочка! Солнце мое, чтоб тебя!.. Не молчи! Пульс, давление? Ирина Евгеньевна! Еще тампон... Луиза, что с давлением?
– Нормально, Тимур Петрович. Держится.
– Спасибо... Зигфрид, перекройте здесь сосуд.
– Ирина! Другой зажим, – сказал доктор Вольф. – Этот плохо работает...