– Работа мне нужна, но у вас я ее не просил, – ответил я как можно тверже. Поднимать лапки вверх перед каждым встречным я не намерен.
   – Ну-ну, не будем вдаваться в детали. Это же детали, не так ли?
   – Как посмотреть, – не стал я уступать.
   – Так вы согласны?
   – На что?
   – Поработать на нас.
   – Нет.
   Его брови только на мгновение удивленно шевельнулись, а потом вернулись на привычное место, вернув лицу начальственную суровость и невозмутимость.
   – Потрудитесь объясниться.
   – Пока что ваша работа для меня кот в мешке. Я просто ничего не знаю про нее, а потому не могу и согласиться.
   – Ну да, ну да. Ну что, в целом работа для вас знакомая. Только, – он посмотрел в окно, за которым проносились пригородные постройки, – не в седле, а в качестве тренера. Думаю, для вас это не проблема, не так ли?
   – Не проблема.
   Я столько лет с массимо, что, честно говоря, уже пару лет назад подумывал сменить жокерский камзол на тренерскую куртку. Но потом передо мной замаячил Большой приз. Домаячился.
   – Хорошо. Это главное. Теперь об оплате.
   – Сначала я бы хотел поговорить о месте работы и прочих деталях вроде срока контракта и его условий.
   – Для вас это имеет значение? Ведь, насколько я знаю, у вас нет семьи, так что в этом смысле вас ничего не сдерживает.
   – Это имеет значение для оплаты. Точнее, для ее размера.
   Я был нагл, но кое-какой опыт в переговорах у меня имелся, к тому же Шанк настойчиво советовал мне торговаться. Вот я и торговался.
   – К сожалению, тут есть проблемы.
   – Какие, например?
   Я говорил и удивлялся собственной наглости. Впрочем, не слишком сильно. Как бы там ни было, я не простой жокер, а чемпион. Пусть теперь и бывший.
   – Дело в том, что если я вам расскажу все детали, то у вас не будет возможности отказаться.
   – Говорите.
   – Вы, конечно, слышали о программе «Сотрудничество»?
   Он меня за дурака держит, что ли? Я, конечно, всегда был далек от космоса, но уж это-то каждый знает. Если без подробностей, в которых я и сам-то не очень, то речь идет о том, что Земля как цивилизация последние лет триста, что ли, яростно сближается с другими цивилизациями Вселенной, контакт с которыми удалось установить. Ну, если на мой взгляд, то что ж. Разумно. Чего делить-то? Воевать с ними, что ли? И из-за чего? Договариваться надо, сотрудничать. А страсти можно на ипподроме выплескивать, для чего жокеры и иже с ними и существуют.
   – Естественно. Но какое это ко мне имеет отношение?
   – На одной из планет нужен тренер хорошего класса. Это пока все, что я могу вам сказать.
   Вот уж чего-чего, а такого я ну никак не ожидал. Поэтому некоторое время пребывал в растерянности. Космос? Мне? Зачем? Я привык жить здесь, на Земле. Больше того, именно в Европе. У меня есть свой, пусть и не очень большой, дом, есть друзья, привычки… Да много чего у меня есть и чего бросать я не собираюсь. Если уж серьезно посмотреть на проблему, то и с деньгами я разберусь. Напрячься, понятное дело, придется, но выход все же есть. Нет, не хочу.
   – Нет.
   Он сочувственно качнул головой.
   – Я же вас предупреждал, – сказал он.
   – Отвезите меня назад.
   – Конечно. К главному входу желаете? Только хочу сказать сразу, чтобы потом не было ко мне претензий. При анти-клуб я вам сказал? Сказал. Так вот. Через несколько минут к ним в руки могут попасть снимки, на которых вы садитесь в машину, принадлежащую известному… – Он пожевал бледными губами. – Игроку. Фамилия Барашкович вам знакома? Он еще известен как Бек.
   Эта фамилия мне знакома. Как и всякому в нашем деле. Минимум пятерых ходоков от него я отшил. Без грубостей, конечно. Но тем не менее отшил. И видел его неоднократно. Фон Дитрих на него ну никак не походил. Зато машина – вполне может быть. Ах ты и сука, Шанк! Теперь же фанаты меня просто на конфетти разорвут. Натурально. Достаточно появиться мне в городе или его окрестностях.
   – Ладно. Можно считать, вы меня почти поймали.
   – Почти?
   Этот вопрос я просто проигнорировал.
   – Цена. Срок. Условия.
   Не прошло получаса, как мы договорились. Он на меня давил, что естественно, говорил о безвыходности и возвращался к Беку, но я торговался и, скажу не хвалясь, успешно. Если не говорить о цифрах, то свои материальные проблемы я решил и решил на много лет вперед, так что теперь все мои кредиторы заткнуться.

2.

   Более унылого места я в жизни не видел. Выжженные скалы, с одной стороны обрывающиеся в глубокий каньон, по дну которого мчится река, рыжий, почти красный песок, палящее солнце, редкие кустики жесткой травы у подножий скал, каменные осыпи. Пустыня. Тоска. Когда я это увидел, то подумал, что мои трехмесячные мытарства, включая обучение, распухшую от уколов задницу и перелет с тремя пересадками, были ни к чему. Просто даром потерянное время плюс немалые деньги. К счастью, не мои.
   Лагерь, которого не было видно с места посадки, оказался не многим веселее. Сплошная, без просветов, но с бойницами ограда из бронированных пластикатных плит, поверху украшенная коробочками видеокамер наружного наблюдения, при виде которой приходило на ум, что личный состав базы держит круглосуточную оборону, домики по внутреннему периметру, по крайней мере в трех из которых угадывались постройки хозназначения, два минитрактора у ворот. Сопровождающий, встретивший меня у спускаемого модуля и назвавшийся Рэмом, показал на открывшийся перед нами лагерь и сказал с оттенком легкой гордости в голосе:
   – Отличное место. Мух и прочей нечисти нет, аборигены в эти места не заглядывают. Курорт!
   – А почему мух нет?
   – Так верхотура же! Их ветром отсюда сдувает.
   – Ну а кондиционеры-то есть?
   – Обижаешь, Макс. И кондиционеры, и бар с холодильником, и душ. Все как положено.
   – Душ, это хорошо, – без особого энтузиазма согласился я, разглядывая лагерь, когда мы вошли внутрь, миновав массивные ворота. В принципе, мне все было понятно. Загон для массипо, навес, кузница, сарай для корма, склад инвентаря. Не то, конечно, что наши ипподромы, но, в принципе, все по уму, чувствуется рука специалиста. Только вот что-то ни одного массипо не видно.
   – А где животинки? – спросил я.
   – Кто?
   – Ну, массипо где?
   – А-а, лошадки, – догадался и по-своему перевел Рэм. – Пасутся. К вечеру пригонят. Ну, пошли к начальству? Типа знакомиться будем.
   – Может сначала вещички где оставим?
   – Не, сначала к начальству.
   Собственно, всех вещей у меня была маленькая наплечная сумка и чемодан, почти сундук, так называемый мультимолекулярный багажный отсек. Ну или что-то в этом роде. Я с таким впервые только пару месяцев назад столкнулся. Во всех этих штуках я не больно силен, для меня главное научиться на правильные кнопки нажимать. Но суть в общих чертах я уяснил. Кладешь в такой сундук – метр на ноль восемь и на ноль шесть – бутылку шампанского и, скажем, коробку конфет, закрываешь внутреннюю крышку и нажимаешь клавишу «вложить». Сундук что-то там раскладывает, выворачивает наизнанку или еще что-то делает, открываешь – приемная камера пуста. Так можно туда набить чуть ли не тонну всякой всячины. По крайней мере инструктор говорил примерно о таком количестве, если не ошибаюсь, и при этом общий вес сундука практически не увеличивается и это хорошо, потому что он и без того довольно тяжеленький. А нужно подарочный набор достать – обратная операция. Нажимаешь клавишу «достать», потом находишь на дисплее «шампанское 1 бут.» и «конфеты 1 кор.», «Исполнение» и – пожалуйста. Угощайте даму! И так можно хоть на женский батальон запасов сделать. Жаль, не знал о такой штуковине раньше, а то обязательно бы ею обзавелся для домашних нужд. Хотя сундук этот наверняка дорогой, как черт знает что.
   Неказистый снаружи домик внутри оказался вполне приличным офисом с исправно работающим кондиционером. Стол, кресла, какая-то аппаратура. И начальник – коротко стриженый господин лет сорока с уверенным выражением на лице. Почему-то при виде его я вспомнил фон Дитриха. У того тоже было оч-чень уверенное лицо.
   – Прибыл? Ну, садись. А ты, Рэм, свободен пока. Я Ларусс. Ребята Кингом кличут. Тебе представляться не обязательно – я все уже знаю, – он кивнул на экран компьютера на стене. – Ну, чего там?
   – Где?
   – В чемодане, где ж еще. Наркота, оружие и прочее в наличии?
   – Досматривать будете?
   – Зачем? Сам все скажешь. А нет… Контракт помнишь? Если нарушишь, мало не покажется. Так как?
   – Ничего такого.
   – А выпивка?
   – Есть немного.
   Тут я слукавил. Это «немного» тянуло не меньше, чем на центнер.
   – Ладно. Ребят угостишь. Только не увлекайся там. И вообще. – Он неопределенно покрутил пальцами у виска.
   – Понял.
   – Хорошо. Ну что, сегодня можешь отдыхать, осваивайся, осматривайся. А завтра к лошадкам. Ну, ступай, некогда. Мне еще груз принимать.
   – До свидания.
   – Ага, давай.
   Ну я и дал. То есть вышел из прохладного помещения на жару, где, устроившись в тенечке на корточках, меня поджидал Рэм, водя прутиком в пыли под ногами. Вид у него был абсолютно безмятежный и даже ленивый. Он чем-то напоминал бездельника из трущоб, которому ну совсем нечем заняться и он просто поджидает свой случай в лице другого такого же, у которого вдруг да найдется несколько монет на выпивку или на дозу ширева, после чего он обязательно затеет драку или разобьет витрину магазина даже не столько для того, чтобы поживиться, а просто, потому что ему глубоко противны все те, кто имеет то, чего у него нет и никогда не будет. То есть Рэм совсем не походил на отважного первопроходца, который только одним своим присутствием на чужой планете олицетворяет подвиг. Во всяком случае на Земле, по фильмам и книгам, мне все это виделось иначе.
   – Ну, представился? Тогда пошли устраиваться. – Он поднялся. – Пока поживешь со мной, а там, если захочешь, получишь отдельные апартаменты.
   – Ладно, – пожал я плечами.
   Он пошел вперед, даже не сделав попытки помочь мне тащить сундук. Странные здесь нравы.
   Сказать правду, я предполагал, что база, как и многие другие внеземные поселения, будет, что называется, адаптированной. За прошедшие месяцы я много таких слов нахватался, это же означало воплощение некой концепции, согласно которой на планетах с разумной жизнью поселения землян внешне должны напоминать местную архитектуру, по меньшей мере хотя бы в общем повторять ее характерные черты. На этот счет существует очень сложная и мощная теория, которую я даже не пытался осилить, для чего мне стоило только увидеть ее объем. Да и не мое это дело. Мое – с животинками работать да обучать людей с ними обходиться. Но если база была создана с соблюдением этого принципа, то, выходит, что местный люд здорово агрессивен.
   Меня просветили, что аборигены в своем развитии находятся чуть ли не в первобытном веке. То есть у них есть деревни, кое-какие орудия, которыми они обрабатывают землю и рубят деревья, но все это – примитив. Несмотря на наличие некого сельского хозяйства, оно у них вторично, и по большей части они занимаются собирательством. Словом, примитив. Так что для налаживания контактов следовало бы строить что-то подобное тому, что существует на планете. Деревенские избы, по крайней мере снаружи, или что там у них имеется. Здесь же был металл, бронепластикат и камень, причем все очень агрессивно, я бы даже сказал нарочито, подчеркнуто агрессивно. Лично мне это именно так увиделось. Да и само место, выбранное для устройства базы, было, мягко говоря, странным. В горах, на верхотуре, как орлиное гнездо или рыцарский замок, хозяин которого постоянно ожидает нападения. Словом, это мало подходило под идеологию проекта «Сотрудничество», про который мне как-то часов семь рассказывал помощник фон Дитриха, проводя вводный курс.
   – Ну вот, располагайся, – сказал Рэм, первым войдя в довольно просторную комнату и небрежным жестом предлагая полюбоваться на мое новое место жительства. Пахло здесь крепким мужским одеколоном и табаком.
   Довольно просторное помещение для двоих, с собственным санузлом, двумя кроватями и двумя же тумбочками, шкафами, стульями, одним столом и одним экраном, висящем на стене над ним. Без излишеств, но все необходимое, в сущности, есть.
   – Это моя лежанка, – показал он влево. – Твоя, значит, та.
   Правая кровать, то есть моя, была не застелена. Понятно, слуг здесь нет.
   – А где белье?
   – Ты разве с собой не привез? – удивился он.
   – Пошутил? – хмуро поинтересовался я.
   – Ладно, не пухни. В шкафу возьми. Это мой запасной. Потом получишь на складе и отдашь. Ну, гостинцы привез?
   – Тебе?
   Мне он начинал сильно не нравиться.
   – Ага. – Рэм плюхнулся на кровать. – И мне тоже. Ты проставляться-то думаешь? Ну давай, чего там у тебя в нычке-то.
   Здесь, оказывается, не только архитектура агрессивная, но и коллектив. Контактеры, участвующие в проекте по сближению цивилизаций, мне представлялись как-то иначе. Человечней, что ли. Ученые там, всякие умные, профессионально добрые люди.
   – А карманы тебе не показать?
   – Надо будет, покажешь, – небрежно, как о само себе разумеющемся, сказал он.
   Когда процесс общения переходит на такой уровень, нужно брать ситуацию на себя. Ну, я и взял. Подошел к нему и врезал в ухо. Не слишком сильно, но, честно говоря, и не особо сдерживаясь.
   Я в конюшнях с детства, а следовательно, с детства среди тренеров, жокеров, букмекеров, кидал, карманников, всякого рода жуликов и прочего люда, который живет только одним – надеждой на удачу. И в погоне за этой удачей страсти порой разгораются такие, что в ход идут не только слова или даже кулаки, но кое-что похлеще. Помню, как намоих глазах из денника выносили зарезанного жокера дядю Вову. Был он, конечно, жуликоват и жаден, но его смерть произвела на меня, тогда еще совсем мальчишку, очень сильное впечатление. Ипподромные меж собой говорили, будто его убили по приказу одного букмекера, за то, что дядя Вова его кинул на деньги, а следствие – много лет спустя я, когда появилась возможность, поинтересовался – пришло к выводу, что жокер погиб от руки психически ненормального болельщика, в пух проигравшегося на бегах. Что ж, одно другого не исключает. Но это крайний случай. А вот всяких драк и угроз… Словом, проходил. Поэтому церемониться я не стал.
   Видно, у Рэма тоже были еще те университеты, потому что ни удивленно восклицать, ни пучить глаза, ни даже бежать к начальству не стал. Скатившись с кровати, он живо принял боевую стойку и двинулся на меня, перекосив лицо в неестественной, неживой улыбке. Говорят, в подобные моменты моя физиономия не несет печать христианского смирения.
   – Знакомитесь? – грохнуло у меня за спиной.
   Я отскочил в сторону, постаравшись занять такую позицию, чтобы видеть сразу обоих. Мне отчего-то казалось, что с новичком тут нянчиться не будут, и вошедший скорее встанет на сторону Рэма, нежели на мою.
   Вошедший имел на лице черную бородку, а в руке до боли мне знакомый скаковой крюк.
   – Ага, – нагло ответил Рэм. – Обмениваемся этими, как их? Верительными грамотами.
   – Наша война там, – сказал бородач, ткнув крюком куда-то в сторону. – Понятно? И заканчивай тут бузу устраивать. А то скажу Кингу, он живо тебя обратно определит. Так это ты что ли тренер? – спросил он уже персонально меня.
   – Ну я.
   – Что, решил здесь остановиться?
   – Да, в общем…
   – Понятно. Тренерский бокс там. Проводи его, – велел он Рэму. – И сразу ко мне – работа есть. А к тебе я позже зайду.
   Последние слова были снова обращены ко мне. Сказал и вышел, как-то очень выразительно, с намеком на ходу помахивая крюком. Суровый мужик. И Рэм ему ни слова не возразил.
   Однако ж круто у них тут. Кинг, Рэм. А этот, случаем, не Македонский? Или даже Чингисхан. Впрочем, одного Хана я уже знавал, хватит их с меня.
   – Ну, веди, Вергилий.
   – Чего? Какой еще Гилий? Ты смотри у меня.
   – Уже видел. И чемоданчик захвати. Отработаешь за обиан.
   – Я тебе не шестерка, шмотье твое таскать.
   – Бутылка бурбона, – пообещал я. – Настоящего, не синтетика.
   – Две! – выбросил он вперед два пальца, демонстрируя немалую заинтересованность и азартность.
   – Как хочешь, – шагнул я к сундуку, но он опередил меня.
   – Ладно, договорились.
   Домик, в который он меня привел, стоял недалеко от загона, почва в котором была вытоптана огромными копытами массипо. Что ж, правильно, тренер должен жить ряжом со своими подопечными. Впрочем, меня это устраивало. Как и то, что домик или, как его здесь называют, бокс оказался одноместным.
   – А кто это? – спросил я, когда мы вошли внутрь и Рэм первым делом включил кондиционер.
   – Кто?
   – Тот, с бородой.
   – Этот? Да-а, Густав это.
   – А кто он?
   – Ну, типа авторитета здесь.
   Лексикон Рэма почти не оставлял сомнения в характере его университетов. Странно видеть здесь такого типа. Или это он так придуривается?
   Водрузив сундук на кровать, я начал набирать на нем код, чтобы открыть, а Рэм уже пристроился у меня за спиной.
   – Ты чего?
   – А что?
   – Куда лезешь, говорю? – церемониться с ним я больше не собирался. – Отвали отсюда.
   – Да я ничего, – изобразил он обиду. Но – отошел. И уже издали спросил. – Слышь, а ты курево привез?
   – Обойдешься.
   На одной из пересадок из-за отсутствия попутного рейса меня на несколько дней поселили в местной гостинице, в номере которой я обнаружил бар с немалым количеством спиртного. Правда немалым это количество было, если исчислять его в бутылках, а не в литрах, потому что все емкости как одна были по сто грамм. Рассудив, что так как за меня платит компания, то и этот расход потянет, кое-что из бара я выпил, а остальное прихватил с собой, сунув в свой безразмерный сундук, решив, что такого рода сувениры всегда могут пригодиться. И, надо сказать, пригождались. Как и сейчас.
   Когда я выставил на стол такую бутылочку, Рэм заметно обалдел.
   – Ты чего?
   – Бурбон, как и обещал. А что?
   – Да это же, в натуре, фигня какая-то! На понт меня берешь?
   – Умойся сначала, какой понт? Бурбон есть? Есть! Какие проблемы? Или передумал? Тогда как хочешь. Я и сам выпью.
   Я потянулся было к столу, но Рэм меня опередил, схватив «малек».
   – Ну, тренер, гляди! – пригрозил он.
   – А говорил, не шестеришь, – ухмыльнулся я.
   Вряд ли он по-настоящему смирился с произошедшим. Но, и тут я отдаю ему должное, быстро взял себя в руки.
   – Ладно, уел ты меня. Баш на баш, я не в претензии. Но проставиться все равно придется. Без этого никак. Иначе ребята обидятся. А здесь это знаешь, не там. Здесь мы вот так! – продемонстрировал он крепко сжатые в кулак пальцы.
   И тут я сделал ошибку, сказав:
   – Не бойся, проставлюсь.
   – Смотри, ты сказал.
   И ушел, унося с собой «малек».
   На новом месте я устроился быстро. Свежее постельное белье я нашел в шкафу, бритва и зубная щетка у меня с собой. Большего пока не нужно.
   Уже через четверть часа я вышел наружу с целью обследовать место, в котором мне предстоит провести по меньшей мере год. Да и вообще нужно определиться что здесь и как. Где, например, столовая, и какой у нее график работы. Последний раз я ел еще на орбите, а это было часов десять тому назад.
   Метров в десяти от меня находился загон, с которого доносились родные с детства запахи, а по другую сторону его шел уже знакомый мне бородач Густав. Правда, теперь уже без крюка. Я кивнул ему, приветствуя, но тот, кажется, этого не заметил. Во всяком случае на мое приветствие он не ответил.
   Я решил начать знакомство с лагерем со своего рабочего места. Черт, как же, оказывается, я соскучился по всему этому! Даже сваленный в кучу навоз казался мне родным после тесноты кораблей, служебных коридоров и даже гостиниц. Честно сказать, последний час я откровенно радовался жизни, ровно с того момента, когда моя нога ступила на твердую почву, а легкие получили порцию настоящего воздуха, пусть и несколько горячего. Но это деталь, как и приблатненно-хамоватый Рэм. Я вырос на просторах, пусть зачастую эти просторы бывали ограничены заборами ипподромов, но все равно это не шло ни в какое сравнение с размерами зажатых стенами офисов и даже словно вырубленными в городской толще улицами, сплошь забитыми людьми и всякого рода техникой.
   Стойла массипо тоже были выполнены из бронепластика, и это, в общем, правильно, хотя с точки зрения гигиены и морального состояния животинок я бы лично выбрал толстые бревна, как то делают на лучших ипподромах и массостанциях. Но здесь не Земля, и приходится считаться не только с большой массой и физической силой животинок, но и теми условиями, в которых приходится работать.
   Все денники были пусты, но в одном из дальних от входа я различил какие-то звуки и пошел на них, пошел намеренно медленно, не только давая глазам привыкнуть к полумраку, царящему здесь, но и впитывая в себя здешнюю атмосферу, которая хотя и отличалось от того, к чему я привык дома, однако ж была куда роднее, чем окружающие лагерь скалы и сама атмосфера непонятной агрессии.
   Чем ближе я подходил, тем больше убеждался, что там кто-то поет. Ну, не совсем поет, а как бы бубнит себе под нос, фальшиво вытягивая какую-то мелодию. Но, как я не напрягал слух, слов было не разобрать. Тум-тум-турум-бум. Что-то в этом роде.
   То, что я увидел в очередном деннике, я совсем не ожидал. Здоровенный детина выше меня, наверное, на голову, просто громадный, стоял на стремянке около массипо редкой для них вороной масти и что-то делал с ним, а животинка – видно это было совершенно отчетливо – дрожала крупной дрожью. Я в жизни не видел, чтобы массипо так трясло! И второе, что я увидел, это то, что ноги животинки охватывают толстые металлические кольца, переходящие в цепи, которые закреплены в толстых скобах на стенах.
   – Эй! – окликнул я, не понимая, что происходит.
   Эхо прошлось по огромному пустому помещению.
   – А? – обернулся детина.
   И это был второй шок меньше чем за минуту. Не сказать, что я уж совсем никогда не видел дебилов. Приходилось пару раз. Ну и в журналах, конечно, на иллюстрациях к статьям о страшной судьбе и жизни пораженных дебилизмом людей. Только там это было, как бы это сказать, отстраненно, что ли. Неприятно, где-то даже страшно, но, в общем, издалека. Тогда, как я теперь понял, при всем этом присутствовало подспудное чувство, что от всего этого можно отстраниться и забыть если не через минуту, то через десять. Забыть и не вспоминать. А тут этонаходилось рядом, прямо передо мной. И не через десять минут, ни через час я этого не забуду. Потому что это надолго.
   – Что ты делаешь?
   – Я?
   – Ну не я же!
   – Так это… Как его? Лечу. Да, лечу.
   Лечит? А может и правда? Почему нет? А лицо… Ну что лицо. Мало ли какие лица бывают. Скажем, после аварии и неудачной пластической операции. Может, ветеринар? Только говорит он как-то странно для ветеринара. И при этом лечении животинку бьет, как в лихорадке.
   – А ну слезай.
   И он слез. Послушно и поспешно. Вроде бы даже с удовольствием. Ну уж с готовностью – точно. Здоровый, явно сильный, очень сильный физически, он явил вдруг просто детское, как говорится, ангельское послушание. В руках у него была большая пластиковая емкость, наполовину заполненная чем-то желтым, и обыкновенная малярная кисть.
   И тут я увидел еще одно. Ботинки этого детины – размер так на сорок шестой – вместо шнурков были завязаны проволокой. Обычным алюминиевым электропроводом. Только не на бантик завязан, а небрежно закручен на концах. Ветеринар…
   – Это что у тебя? – строго спросил я, показывая на банку.
   – Так лечу я, – улыбнулся он мне.
   От этой улыбки, обнажившей огромные, прямо-таки нечеловеческой величины зубы, мне стало не по себе. Почему-то подумал, что как раз этими зубами он и перекусывает завязки на своих ботинках с металлическими заклепками. Такая, знаете, рабочая обувь, способная выдержать большие нагрузки. Впрочем, я помню, раньше у нас на конюшнях многие уборщики и прочий обслуживающий персонал долгое время использовали ботинки с металлическими носками, какие применяют в сталелитейной промышленности для предотвращения травм ног из-за падения на них очень тяжелых предметов. Давление копыта взрослого массипо на ногу человека эквивалентно полутора тоннам. Потом для нас стали изготавливать специальную обувь.
   – А ну дай, – протянул я руку, и в нее послушно легла тяжеленькая емкость объемом литра так на три. Впрочем, полупустая.
   Я даже не успел поднести ее к лицу, как в нос шибанул резкий запах, в котором, как мне показалось, присутствовала нотка перца. Впрочем, вскоре я перестал ее чувствовать, как и остальные запахи. Я принялся чихать. А «ветеринар» смотрел на меня и продолжал улыбаться. По-моему, ему было весело.
   – Держи, – проговорил я между чихами, тыльной стороной ладони вытирая слезы.
   Тут я заметил то, что просто повергло меня в шок. На внутренней стороне обручей, охватывающих ноги вороного, были шипы! И из-под них сочилась кровь.
   Есть такое выражение «взлетел пулей наверх». Это означает предельную скорость передвижения по вертикали. Так вот, я по той стремянке взлетел ракетой, преодолевающей земное притяжение, которая, как известно, многократно превышает скорость пули.
   Такого я не видел сроду. И отчего-то сразу вспомнился Хан с его садистскими замашками.
   На теле массипо были не просто раны. Их, в конце концов, я навидался. Это были обнаженные куски мяса, густо помазанные ядовито-желтым. И они не были следами крюка – уж чего-чего, а их-то я могу узнать. Навидался. Это… Даже не знаю. Саблей рубили, что ли? А потом смазывали ядовитой дрянью, от которой живая плоть разве что не дымилась.