Страница:
- Если хотите участвовать, я дам указание новому командующему флотом
Мигелю Буиса.
- Конечно, раз операция состоится, я хотел бы участвовать в ней.
- Прекрасно. А шампанское разопьем после похода. Если, конечно,
встретимся... - сказал Прието со своей обычной иронической улыбкой.
Шампанское полагалось по случаю назначения его министром. А встретимся
ли? Шла война, и операция предстояла боевая...
Но зачем эта операция проводилась? Прието утверждал, что для помощи
баскам и астурийцам. После того как мятежники захватили Сан-Себастьян и
Ирун, Астурия и Бискайя были отрезаны от Франции и не получали оттуда ни
продовольствия, ни боеприпасов. Однако что мог изменить в этом отношении
флот? Его поход на север был весьма рискованной операцией, а главное,
покидая Средиземное море, республиканские корабли переставали блокировать
порты Гибралтара и тем самым облегчали мятежникам переброску войск из Африки
в Испанию.
В первый период после мятежа корабли Фрацко не осмеливались выходить в
море. Мятежников выручала лишь итальянская авиация, по воздуху перевозившая
войска из Африки. Надо полагать, что вместе с сухопутными силами
республиканский флот тогда мог еще попытаться захватить порты в Гибралтаре.
Это оказало бы огромное влияние па весь ход войны. Но увы... флот ушел на
север.
Свою роль сыграло обстоятельство, что север с давних пор служил опорой
испанских социалистов. Прието являлся депутатом города Бильбао, и потому на
севере находилось немало его приверженцев. Предпринимая Северный поход, дон
Индалесио хотел продемонстрировать свое внимание к ним. А как эта операция
отразится на общем ходе войны, он не думал или не представлял себе.
Приказ о выходе на север был получен эскадрой в середине сентября. Его
начали широко обсуждать на кораблях. План перехода разрабатывался в
Центральном комитете флота с участием командиров. Особенно детально
обсуждали строй кораблей, их курсы, время, более удобное для прорыва через
Гибралтар.
К 20 сентября вся эскадра сосредоточилась в Малаге - самом южном
республиканском порту па Средиземном море. Настроение команд было боевое.
Оно еще больше поднялось, когда на рейд вошел и присоединился к эскадре
крейсер "Мендес Нуньес". Застигнутый мятежом в Африке, в Рио-де-Оро, он
сумел прорваться в Средиземное море, чтобы воевать на стороне республики.
Громкое "ура", возгласы "Вива ла република!", доносившиеся to всех
кораблей, были наградой мужественной команде крейсера. На рейде стояли уже
десять крупных кораблей, готовые к походу. Среди них линкор "Хайме 1" с его
внушительными двенадцатидюймовыми орудиями, крейсера "Либертад" и
"Сервантес" и шесть эсминцев.
Из Малаги вышли вечером 21 сентября, чтобы подойти к Гибралтару в
темноте. Вскоре на горизонте появился немецкий крейсер. Он шел параллельно
республиканской эскадре, явно следя за ее движением.
Когда корабли приблизились к самой узкой части Гибралтарского пролива -
между Сеутой и Альхесирасом, - на мостике "Либертада" стало как-то
напряженно тихо. Наступил решительный момент. Поступили сведения, что
мятежники установили по обе стороны пролива батареи крупного калибра. Курс
эскадры проложили с таким расчетом, чтобы пройти на возможно большем
расстоянии от Сеуты, прижимаясь к английскому Гибралтару, а затем также на
большой дистанции миновать Альхесирас, но эти дистанции ограничивались
узкостыо пролива. А какова дальность огня новых фашистских батарей, никто не
знал.
Командующий флотом М. Буиса нервно ходил но мостику. Глаза его с
тревогой следили за эскадрой. Он был храбрым человеком и не испугался бы
принять бой па своем корабле со значительно более сильным противником. Но
сейчас он чувствовал ответственность за весь флот.
Буиса не принадлежал к касте родовых дворян, моряки знали его
республиканские взгляды и за это уважали. Высокий, худой и молчаливый, он
умел слушать. Сам же был немногословен. Речь его звучала отрывисто и резко,
как короткие очереди пулемета. Выпустив их, Буиса снова погружался в
молчание. До гражданской войны он командовал вспомогательным судном.
Командовать эскадрой ему было трудно.
Над проливом стояла густая, черная ночь. Ее прорезали только прожектора
береговых укреплений. Иногда луч на несколько секунд останавливался на том
или ином корабле. Казалось, вот-вот последует залп. Но батареи молчали.
По-видимому, корабли проходили вне досягаемости их орудий.
Так миновали Сеуту. Потом за кормой остался и ярко освещенный
множеством огней английский Гибралтар. Корабли повернули налево, удаляясь от
Альхесираса. Все почувствовали облегчение. Впереди открывалась ширь
Атлантического океана. Когда эскадра оказалась на траверзе Кадиса, многие
моряки стояли на палубе, безмолвно вглядываясь в даль. Еще недавно тут была
их база, сюда они возвращались из походов. Здесь жили их семьи, друзья.
Теперь эти места захватили мятежники. Что же происходило там?
Другой день эскадра провела спокойно, вдали от берегов и оживленных
морских путей. Только мертвая зыбь покачивала корабли. В центре соединения
шел, часто пуская густые черные клубы дыма, линкор "Хайме 1" Огромный,
вооруженный тяжелыми орудиями, он выглядел особенно грозно.
Немногие понимали, что этот устаревший тихоходный корабль плохо
приспособлен к современному бою. При встрече с противником он только мешал
бы быстроходным крейсерам и эсминцам, был бы для них обузой. Перед походом
раздава.л11сь здравые голоса, предлагавшие оставить линкор в Картахене. Но
это предложение отвергли самым решительным образом. Особенно громко шумели
анархисты, которых было много среди членов команды "Хайме 1".
Обстановка вновь стала напряженной, когда эскадра приблизилась к
главной военно-морской базе мятежников - Эль-Ферролго. Это было место
наиболее вероятной встречи с противником. Но, как мы и предполагали,
мятежники не осмелились выйти и принять бой. Она имела уже достаточно
кораблей, но не были уверены в командах. Так прошла вторая половина дня...
- Авионес (самолеты)! - раздался под вечер крик сигнальщика.
Боевая тревога подняла моряков. Зенитные орудия нервно вращались, ища
цель. Но в небе был виден один самолет-разведчик. Он шел, пересекая курс
эскадры, стремясь установить, куда она направляется.
Трудно было сказать, что последует за этим. На мостике крейсера
"Либертад", где размещался Центральный комитет флота, стало необычно
оживленно и шумно.
Центральный комитет в те дни был верховным органом управления морскими
силами. Его заседания проходили бурно. По любому поводу возникали горячие
споры. Высказываться имели право все, никто не мог остановить говорящего.
Когда требовалось принимать быстрые решения, такие дебаты очень осложняли
управление эскадрой. Меньше всех говорил сам командующий Буиса. Он лишь
изредка вставлял короткие замечания.
Следовало ждать нападения авиации. Зенитная защита эскадры была слаба,
а мятежники, по слухам, получили из Италии много новых самолетов "капрони".
Ударом с воздуха фашисты могли причинить флоту тяжелый урон. Но по каким-то
причинам они все же не напали на корабли.
Мы удалились от опасного района. Наконец на горизонте показались
высокие горы Астурии. Взяли курс на гавань Хихон.
Эскадра едва уместилась в маленьком порту. Перед нами открылся город,
выглядевший мрачновато даже в солнечный сентябрьский день: строгие и
довольно однообразные серые дома, ни высоких зданий, ни ярких красок.
Причалы были заполнены народом, пришедшим встретить эскадру. Население с
радостью приветствовало моряков, хотя эта радость и не выражалась так бурно,
как в южных портах: сказывался более сдержанный характер северян.
На крейсер "Либертад" прибыли губернатор Белармино Томас - социалист,
из горняков, и комиссар Гонсалес Пенья. Они особенно радовались оружию,
которое им доставил флот.
- Теперь мы уже наверняка возьмем Овьедо. Ведь это надо сделать до
осенних дождей. Лица гостей выражали решимость и непреклонность. Овьедо,
главный город Астурии, захваченный мятежниками, был тогда осажден с трех
сторон. Его атаковали не один раз. Полковник Аранда, командовавший мятежным
гарнизоном, доносил Франке, что ему вот-вот придется капитулировать, если он
не получит серьезной помощи. Но республиканцам не хватало военного опыта,
чтобы завершить окружение и сломить противника.
Комиссар Пенья, узнав, что я компанеро русо - русский товарищ, - крепко
пожал мне руку и от имени астурийцев стал горячо благодарить в моем лице всю
нашу страну. Он вспомнил о помощи, оказанной Советским Союзом астурийским
горнякам в 1934 году, когда реакционное правительство Испании учинило
кровавую расправу над ними. Многие горняки нашли тогда убежище в Советской
стране.
Пенья предложил поехать на подступы к Овьедо, чтобы своими глазами
посмотреть, как там сложились дела. Полчаса езды на машине - и мы
остановились возле небольшого домика комендатуры. Здесь нам посоветовали
переодеться:
- Наденьте высокие сапоги, иначе завязнете в грязи. И плащи - для
маскировки.
Чтобы попасть в предместье Овьедо Лугонес, надо было проехать несколько
сот метров по открытой простреливаемой местности. Тут мы пошли на маленькую
хитрость. Так как за шквальным огнем обычно следует некоторое затишье, то
машины останавливались на открытом участке и выжидали, не последуют ли еще
выстрелы. Затем, выбрав подходящий момент, снова неслись полным ходом и
успевали пересекать простреливаемый участок, прежде чем на дороге снова
начинали рваться снаряды.
С наблюдательного пункта в Лугонесе мы видели улицы Овьедо. Цепочки
окопов с той и другой стороны отчетливо определяли линию фронта.
Когда мы покидали наблюдательный пункт, Педро Прадо, пренебрегая
опасностью, вышел на открытую площадку. Прежде чем успели оттащить его за
рукав, несколько пуль уже просвистели над головой Педро.
А в двухстах метрах от наблюдательного пункта, возле дома, беспечно
играли дети. Сюда снаряды не залетали. Недели через две после того, как мы
побывали под Овьедо, там развернулись упорные бои. О них живо рассказывал
потом Михаил Кольцов. Республиканцы ворвались в город, и когда, казалось,
победа была уже обеспечена, их наступательный порыв ослабел, они перешли к
обороне, а затем оставили занятые позиции.
Мы вернулись из-под Овьедо в Хихон. Час спустя сидели в маленьком
ресторанчике, пробуя знаменитый астурийский сидр. Официант поднял бутылку
высоко чад головой и направил струю в кружку, которую держал в другой руке.
Струя описывала длинную дугу. Мне объяснили, что сидр в бутылке еще не
совсем готов для питья. Надо, чтобы он вспенился, ударяясь с высоты о край
кружки, тогда приобретет нужный "букет".
Хотя мы в Хихоне всерьез обсуждали вкус и выдержанность сидра и, сидя в
ресторанчике, попивали его, на каждом шагу там чувствовалась близость
фронта. В городе в тот вечер были приняты все меры на случай налета авиации.
Настроение жителей, особенно рабочих, было боевое.
Совсем иную картину увидели мы в Сантандере. Проехав всего триста
километров вдоль берега, мы словно попали в другую страну, где ничего и не
слышали о войне. На набережной было полно гуляющих. По широкой косе, ведущей
к бывшему королевскому дворцу, мчались машины, шли нарядно одетые люди.
Прежде в Сантандере была летняя резиденция Альфонса XIII. Испанские
аристократы по старой привычке приехали туда на лето, где их застала
гражданская война. Симпатии всей этой публики были отнюдь не на стороне
республиканцев, никто и не старался скрывать этого.
Странные вещи можно было увидеть в ту пору в Испании. На фронтах лилась
кровь, а защитники республики проявляли порой удивительное благодушие. Так,
команда крейсера "Мендес Нуньес", мужественно прорвавшаяся в Средиземное
море, чтобы присоединиться к флоту, оставшемуся верным правительству,
позволила всем офицерам-мятежникам сойти на берег в Рио-де-Оро. Офицеры тут
же отправились к Франке. Сантандерские власти прекрасно знали, что в городе
полно монархистов, но аристократы и богачи беспрепятственно получали
заграничные паспорта и спокойно отправлялись на иностранных пароходах: кто
за границу, а кто и прямо в лагерь мятежников.
Врагов республиканской Испании в этом городе было более чем достаточно.
Вскоре мы сами в том убедились. Мне и моему спутнику, члену Центральною
комитета флота Хативе, пришлось по дороге в Бильбао заночевать в Сантандере:
шофер жаловался на неисправность машины. Мы остановились в гостинице. Номера
нам предоставили весьма неохотно.
Когда вечером мы спустились в ресторан, меня поразил грубый тон
официанта и враждебность богато разодетой публики. Только мы уселись, как
ужинавшие за соседними столиками стали демонстративно уходить. Вокруг нас
образовалась пустота. Хатива горячо объяснялся с официантом и хозяином
ресторана. Я не сразу разобрал, в чем дело. Тон разговора становился все
более резким. Когда Хатива вытащил из кармана пистолет, я понял, что
назревает крупный скандал. Оказалось, какие-то господа, сидевшие в
ресторане, были шокированы моно Хативы и требовали вывести нас. Хозяин,
угождая им, старался нас выпроводить. Смягчился он только тогда, когда
Хатива напомнил ему о республиканских эсминцах. вошедших в гавань
Сантандера, и пообещал прийти сюда с матросами, чтобы навести порядок.
Враждебность местной публики чувствовали не мы одни. Моряки на эсминцах
не без горечи шутили:
- Может, прежде чем идти в Бильбао, надо бы обстрелять Сантандер?
Наутро мы уехали в Бильбао - столицу страны басков.
Бильбао, огромный город на севере Испании, показался мне до странности
похожим на наш Ленинград. Возможно, потому, что в Бильбао мостов не меньше,
чем в Ленинграде, или же потому, что стояла хмурая, совсем ленинградская
погода. Тяжелые тучи висели над крышами, сеял мелкий дождь... Баски не
жаловались на погоду - привыкли, к тому же дождь предохранял их от налетов
авиации. Бильбао уже не раз бомбили итальянские "капронц".
Фронт проходил километрах в шестидесяти от города. Баски были полны
решимости бороться за свободу, но не имели оружия. Один из членов
правительства Басконии, рассказывая о том, как они остро нуждаются в оружии
и продовольствии, сетовал:
- Франция отказывает нам во всем необходимом, а немцы и итальянцы
открыто помогают Франке! Их самолеты поддерживали мятежников при наступлении
на Ирун и Сан-Себастьян. По существу, не мятежники, а иностранные интервенты
взяли эти города.
В порту Бильбао мы увидели много испанских судов, стоявших на приколе;
они не решались выходить в море. Регулярные рейсы продолжали совершать
только французские и английские транспорты, вывозившие из страны басков
руду. Обратно они приходили порожняком. Деньги, вырученные за товары,
оседали в парижских и лондонских банках.
Я был первым советским представителем, посетившим север Испании. Отсюда
мне надо было при первой возможности выбраться в Мадрид, чтобы рассказать
нашим товарищам, какова обстановка. Снова возвратился в Сантандер, откуда
должен был идти на Мадрид самолет. Перелет предстоял сложный и рискованный,
по выбора не было.
Летели мы над территорией, запятой мятежниками. Несколько автоматов,
выставленных в окна пассажирского "Дугласа", должны были защищать его от
вражеской авиации. Конечно, мы понимали, насколько это иллюзорно...
Погода нас обманула. Над Сантандером стояли густые облака, но едва мы
пролетели горы и оказались над вражеской территорией, облачной пелены как не
бывало. Я посматривал на свой чемоданчик, лежавший на полке. В нем хранились
записи для доклада Розенбергу и Гореву. Как быть с ними, если самолет
подобьют или он совершит вынужденную посадку? Но все обошлось благополучно.
Новости, которыми меня встретил Мадрид, были нерадостными - пал Толедо.
Уезжая из Бильбао, я рассчитывал скоро возвратиться. Но не пришлось.
Меня пригласил Горев.
- В ближайшее время по просьбе республиканского правительства должны
прийти из Советского Союза транспорты с оружием. Вам следует организовать их
прием в Картахене или другом порту на Средиземном море.
- Как же быть с эскадрой? - спросил я посла,.которого считал своим
непосредственным начальником.
- Необходимо встретить первый транспорт. Сейчас это, пожалуй, самое
важное, а эскадра не сегодня завтра уйдет из Бильбао, - ответил он.
Действительно, с первого дня пребывания на севере эскадра столкнулась с
непредвиденными трудностями - недоставало топлива, базы были не
приспособлены, усилились налеты вражеской авиации, а зенитного прикрытия не
было. Отсутствовали и истребители. Авиация мятежников могла почти
беспрепятственно, днем и ночью, совершать налеты на эскадру. К тому же в
конце сентября в Средиземном море появились крейсера мятежников, вышедшие из
Эль-Ферроля. Они угрожали коммуникациям республиканцев. Вот тогда-то и стала
очевидной ошибочность Северного похода: корабли, не совершив ни одной
серьезной операции, были вынуждены возвращаться обратно...
Первый советский транспорт "Комсомол" уже грузился в Севастополе.
Вопрос о том, где лучше ему ошвартоваться для разгрузки, не пришлось
обсуждать: Картахена была единственным портом, относительно защищенным от
противника с моря и с воздуха.
Я побеседовал еще раз с Прието у него на квартире и собрался в путь.
Вылетел из Мадрида в тот самый день, когда республиканский флот
отправился с севера на свою главную базу. Разными путями я и мои друзья,
испанские моряки, начали свой путь в Картахену.
Рано утром сел на самолет, шедший в Аликанте. Оттуда до Картахены можно
было доехать на машине за два часа. Старенький "Потез" забрал полтора
десятка пассажиров и с трудом оторвался от земли. Спутники мои, в
большинстве иностранцы, спешили выбраться из осажденного Мадрида.
Над горами самолет сильно болтало. Пассажиры чувствовали себя плохо.
Пожилая француженка умоляла хоть чем-нибудь помочь ей, а муж ее, совсем
старый, безмолвно сидел рядом, едва сохраняя сознание и цепляясь за ручки
кресла.
Я думал о том, что ждет меня в Картахене, о той роли, которую должен
был играть республиканский флот в этой затянувшейся войне.
Бывает так, что в ходе войны на флот ложится на первый взгляд
малозаметная, но тяжелая работа, от которой зависит успех на сухопутных
фронтах. А со стороны кажется, будто бы флот бездействует.
Конвоировать транспорты с грузами, заботиться о том, чтобы в пути на
них не напал противник и они смогли доставить военное снаряжение,
продовольствие, - вот что стало главной задачей республиканского флота. Это
было далеко не легко, не просто и совсем не безопасно. Эскадра, выполняя
свою трудную задачу, находилась в море в любую погоду, днем и ночью. Часто
от моряков требовалось большое мужество. Они принимали на себя удары врага,
порой сами вызывали их, отвлекая противника от транспортов. Но обо всем этом
мало кто знал. О таких боевых делах стараются не распространяться, о них не
сообщают в сводках: надо строго соблюдать военную тайну. На моряков,
случалось, даже роптали: "Что делает флот?"
В такой сложной обстановке командование должно обладать большой
выдержкой. Рассказывают, у японского адмирала Того во время русско-японской
войны сожгли дом. Воинственно настроенным фанатикам казалось, что адмирал
избегает боев, не хочет действовать активно. Война началась, как известно,
внезапно - японские миноносцы напали на русские корабли, стоявшие на внешнем
рейде Порт-Артура, торпедировали два царских броненосца и крейсер. Но за
этим многообещающим первым успехом последовало затишье. Японцы блокировали
русский флот в Порт-Артуре. Того выжидал благоприятной обстановки. Шли
месяцы. "Почему Того больше не топит русские корабли?" - возмущались
любители громких побед. Адмирала ругали, потом пустили и "красного петуха".
Между тем своим кажущимся бездействием Того терпеливо обеспечивал господство
на море, что в результате привело к последующим успехам...
Как будут развиваться дальнейшие события в Испании, в большой степени
зависело от доставки республиканцам оружия. Его привозили морем в Картахену.
Военным кораблям приходилось изо дня в день быть в готовности вести бой с
флотом и авиацией мятежников. Но в день моего приезда в Картахену
республиканская эскадра в базу еще не прибыла. Гавань выглядела непривычно
пустынной.
Командир базы Антонио Руис встретил меня приветливо. Он явно скучал и
был рад новому человеку. А мне нужно было деликатно выяснить готовность
порта к приему транспортов.
Я начал издалека. Заметил, что война затягивается и правительство
поступает правильно, занимаясь организацией Народной армии... Дон Антонио
перебил:
- Война затягивается? Но пуеде сер - не может быть. Мятеж или удается
сразу, или обречен на провал. Франке быстро победить не смог, значит...
- Однако военная сила и организованность действий пока на стороне
мятежников. С этим надо считаться. Дон Антонио отмахнулся от моих доводов.
Он был в веселом и даже немного легкомысленном настроении. Мне пришлось
приоткрыть свои карты:
- Армии понадобится много оружия; откуда бы оно ни шло, прибывать
будет, очевидно, морем в Картахену.
Только тогда он всерьез заинтересовался. Мы долго сидели над картой
Средиземного моря. Разбирая возможные маршруты, я старался показать дону
Антонио, что мятежники, владея Гибралтаром и островом Мальорка, смогут
перехватывать транспорты, если те будут следовать без конвоя.
Республиканский флот скоро вернется в Картахену. Значит, ему придется
конвоировать транспорты.
- Как пойдет работа в базе и в порту, когда прибудет сразу несколько
транспортов?
Никакого плана на этот счет мой собеседник, конечно, не имел. Раньше из
Картахены вывозили фрукты, руду, свинец. Ввоз был небольшой, и таких
тяжелых, громоздких грузов, как пушки, танки, самолеты, здесь никогда не
принимали. Порт был к этому не подготовлен. Довольно быстро я выяснил, что
мы сразу столкнемся с нехваткой транспортных средств - вагонов, открытых
платформ. Грузовиков с прицепами совсем не было.
- Как вы думаете выйти из этого трудного положения? - спросил я дона
Антонио.
- Позовите ко мне сеньора Матео, - распорядился он.
Вскоре пришел полковник Матео - высокий худощавый старик с печальными
глазами. Это был, пожалуй, первый офицер, одетый строго по форме.
Я отошел в сторону, не желая вмешиваться в разговор дона Антонио с
подчиненным. По ответам Матео понял, что он хорошо осведомлен о положении
дел в базе. Позже я убедился, что это был очень деловой человек, находивший
выход из любого трудного положения.
В начале мятежа полковник потерял единственного сына. Анархисты под
предлогом того, что им нужны были винтовки для защиты республики, напали на
правительственный склад оружия. Молодой офицер Матео пытался удержать их. Но
анархисты набросились па него с криками: "Фашист, мятежник!" Он был убит на
посту. Матео-отец тяжело переживал эту трагедию, но она его не сломила. На
службе он был энергичен, деловит и немногословен. Сколько раз базе
приходилось трудно: то грузов поступало больше, чем рассчитывали, то не
могли быстро разгрузить транспорты с оружием. Мы всегда обращались к Матео,
и не было случая, чтобы он не предпринял действенных мер.
...Мне нужно было еще о многом переговорить с доном Антонио, но он не
привык задерживаться на службе и просиял, когда вестовой доложил: "Комида
листе". Обед подан, значит, пора прекращать дела. Я успел лишь договориться,
что на другое утро мы вместе побываем в базе и осмотрим все собственными
глазами.
Весь следующий день мы ездили на коче гранде - большой адмиральской
машине. Побывали в Арсенале, выбрали причал для разгрузки первого
транспорта. Несколько суток спустя у этого причала разгружался наш теплоход
"Комсомол". Доставленные первые советские танки двинулись из Арсенала своим
ходом.
В Арсенале многое поразило меня. Оказывается, на его территории
находились судостроительные мастерские "Конструктора Навель", принадлежавшие
сметанному англо-испанскому акционерному обществу. Правление общества
находилось в Лондоне. Оттуда оно и осуществляло руководство. Этому же
обществу принадлежал судостроительный завод в Эль-Ферроле, захваченный
мятежниками. Общество объявило, что оно вне политики. Однако в Эль-Ферроле
спешно достраивали для Франке новые крейсера - "Канариас" и "Балеарес" -
кстати, они очень скоро вышли в море и воевали против республиканцев, - а в
Картахене тормозилась достройка двух почти готовых эсминцев и двух подводных
лодок. Задерживалась поставка из Англии машин, хотя за них уже давно было
уплачено.
Даже вода, которую получала база, была в руках англичан. Она поступала
из Мурсии по водопроводу, принадлежавшему английской фирме. Именно во время
войны вдруг стало не хватать воды в Картахене. Англичане заявляли, что
устарели насосы. Из Лондона должны были привезти новые, но пресловутый
"комитет по невмешательству" запрещал отправлять их в Испанию.
Начальник Арсенала дон Патрицио Касадо подчинялся Лондону, а не
Мадриду. Прежде чем решать какой-нибудь сложный вопрос, он говорил своей
Мигелю Буиса.
- Конечно, раз операция состоится, я хотел бы участвовать в ней.
- Прекрасно. А шампанское разопьем после похода. Если, конечно,
встретимся... - сказал Прието со своей обычной иронической улыбкой.
Шампанское полагалось по случаю назначения его министром. А встретимся
ли? Шла война, и операция предстояла боевая...
Но зачем эта операция проводилась? Прието утверждал, что для помощи
баскам и астурийцам. После того как мятежники захватили Сан-Себастьян и
Ирун, Астурия и Бискайя были отрезаны от Франции и не получали оттуда ни
продовольствия, ни боеприпасов. Однако что мог изменить в этом отношении
флот? Его поход на север был весьма рискованной операцией, а главное,
покидая Средиземное море, республиканские корабли переставали блокировать
порты Гибралтара и тем самым облегчали мятежникам переброску войск из Африки
в Испанию.
В первый период после мятежа корабли Фрацко не осмеливались выходить в
море. Мятежников выручала лишь итальянская авиация, по воздуху перевозившая
войска из Африки. Надо полагать, что вместе с сухопутными силами
республиканский флот тогда мог еще попытаться захватить порты в Гибралтаре.
Это оказало бы огромное влияние па весь ход войны. Но увы... флот ушел на
север.
Свою роль сыграло обстоятельство, что север с давних пор служил опорой
испанских социалистов. Прието являлся депутатом города Бильбао, и потому на
севере находилось немало его приверженцев. Предпринимая Северный поход, дон
Индалесио хотел продемонстрировать свое внимание к ним. А как эта операция
отразится на общем ходе войны, он не думал или не представлял себе.
Приказ о выходе на север был получен эскадрой в середине сентября. Его
начали широко обсуждать на кораблях. План перехода разрабатывался в
Центральном комитете флота с участием командиров. Особенно детально
обсуждали строй кораблей, их курсы, время, более удобное для прорыва через
Гибралтар.
К 20 сентября вся эскадра сосредоточилась в Малаге - самом южном
республиканском порту па Средиземном море. Настроение команд было боевое.
Оно еще больше поднялось, когда на рейд вошел и присоединился к эскадре
крейсер "Мендес Нуньес". Застигнутый мятежом в Африке, в Рио-де-Оро, он
сумел прорваться в Средиземное море, чтобы воевать на стороне республики.
Громкое "ура", возгласы "Вива ла република!", доносившиеся to всех
кораблей, были наградой мужественной команде крейсера. На рейде стояли уже
десять крупных кораблей, готовые к походу. Среди них линкор "Хайме 1" с его
внушительными двенадцатидюймовыми орудиями, крейсера "Либертад" и
"Сервантес" и шесть эсминцев.
Из Малаги вышли вечером 21 сентября, чтобы подойти к Гибралтару в
темноте. Вскоре на горизонте появился немецкий крейсер. Он шел параллельно
республиканской эскадре, явно следя за ее движением.
Когда корабли приблизились к самой узкой части Гибралтарского пролива -
между Сеутой и Альхесирасом, - на мостике "Либертада" стало как-то
напряженно тихо. Наступил решительный момент. Поступили сведения, что
мятежники установили по обе стороны пролива батареи крупного калибра. Курс
эскадры проложили с таким расчетом, чтобы пройти на возможно большем
расстоянии от Сеуты, прижимаясь к английскому Гибралтару, а затем также на
большой дистанции миновать Альхесирас, но эти дистанции ограничивались
узкостыо пролива. А какова дальность огня новых фашистских батарей, никто не
знал.
Командующий флотом М. Буиса нервно ходил но мостику. Глаза его с
тревогой следили за эскадрой. Он был храбрым человеком и не испугался бы
принять бой па своем корабле со значительно более сильным противником. Но
сейчас он чувствовал ответственность за весь флот.
Буиса не принадлежал к касте родовых дворян, моряки знали его
республиканские взгляды и за это уважали. Высокий, худой и молчаливый, он
умел слушать. Сам же был немногословен. Речь его звучала отрывисто и резко,
как короткие очереди пулемета. Выпустив их, Буиса снова погружался в
молчание. До гражданской войны он командовал вспомогательным судном.
Командовать эскадрой ему было трудно.
Над проливом стояла густая, черная ночь. Ее прорезали только прожектора
береговых укреплений. Иногда луч на несколько секунд останавливался на том
или ином корабле. Казалось, вот-вот последует залп. Но батареи молчали.
По-видимому, корабли проходили вне досягаемости их орудий.
Так миновали Сеуту. Потом за кормой остался и ярко освещенный
множеством огней английский Гибралтар. Корабли повернули налево, удаляясь от
Альхесираса. Все почувствовали облегчение. Впереди открывалась ширь
Атлантического океана. Когда эскадра оказалась на траверзе Кадиса, многие
моряки стояли на палубе, безмолвно вглядываясь в даль. Еще недавно тут была
их база, сюда они возвращались из походов. Здесь жили их семьи, друзья.
Теперь эти места захватили мятежники. Что же происходило там?
Другой день эскадра провела спокойно, вдали от берегов и оживленных
морских путей. Только мертвая зыбь покачивала корабли. В центре соединения
шел, часто пуская густые черные клубы дыма, линкор "Хайме 1" Огромный,
вооруженный тяжелыми орудиями, он выглядел особенно грозно.
Немногие понимали, что этот устаревший тихоходный корабль плохо
приспособлен к современному бою. При встрече с противником он только мешал
бы быстроходным крейсерам и эсминцам, был бы для них обузой. Перед походом
раздава.л11сь здравые голоса, предлагавшие оставить линкор в Картахене. Но
это предложение отвергли самым решительным образом. Особенно громко шумели
анархисты, которых было много среди членов команды "Хайме 1".
Обстановка вновь стала напряженной, когда эскадра приблизилась к
главной военно-морской базе мятежников - Эль-Ферролго. Это было место
наиболее вероятной встречи с противником. Но, как мы и предполагали,
мятежники не осмелились выйти и принять бой. Она имела уже достаточно
кораблей, но не были уверены в командах. Так прошла вторая половина дня...
- Авионес (самолеты)! - раздался под вечер крик сигнальщика.
Боевая тревога подняла моряков. Зенитные орудия нервно вращались, ища
цель. Но в небе был виден один самолет-разведчик. Он шел, пересекая курс
эскадры, стремясь установить, куда она направляется.
Трудно было сказать, что последует за этим. На мостике крейсера
"Либертад", где размещался Центральный комитет флота, стало необычно
оживленно и шумно.
Центральный комитет в те дни был верховным органом управления морскими
силами. Его заседания проходили бурно. По любому поводу возникали горячие
споры. Высказываться имели право все, никто не мог остановить говорящего.
Когда требовалось принимать быстрые решения, такие дебаты очень осложняли
управление эскадрой. Меньше всех говорил сам командующий Буиса. Он лишь
изредка вставлял короткие замечания.
Следовало ждать нападения авиации. Зенитная защита эскадры была слаба,
а мятежники, по слухам, получили из Италии много новых самолетов "капрони".
Ударом с воздуха фашисты могли причинить флоту тяжелый урон. Но по каким-то
причинам они все же не напали на корабли.
Мы удалились от опасного района. Наконец на горизонте показались
высокие горы Астурии. Взяли курс на гавань Хихон.
Эскадра едва уместилась в маленьком порту. Перед нами открылся город,
выглядевший мрачновато даже в солнечный сентябрьский день: строгие и
довольно однообразные серые дома, ни высоких зданий, ни ярких красок.
Причалы были заполнены народом, пришедшим встретить эскадру. Население с
радостью приветствовало моряков, хотя эта радость и не выражалась так бурно,
как в южных портах: сказывался более сдержанный характер северян.
На крейсер "Либертад" прибыли губернатор Белармино Томас - социалист,
из горняков, и комиссар Гонсалес Пенья. Они особенно радовались оружию,
которое им доставил флот.
- Теперь мы уже наверняка возьмем Овьедо. Ведь это надо сделать до
осенних дождей. Лица гостей выражали решимость и непреклонность. Овьедо,
главный город Астурии, захваченный мятежниками, был тогда осажден с трех
сторон. Его атаковали не один раз. Полковник Аранда, командовавший мятежным
гарнизоном, доносил Франке, что ему вот-вот придется капитулировать, если он
не получит серьезной помощи. Но республиканцам не хватало военного опыта,
чтобы завершить окружение и сломить противника.
Комиссар Пенья, узнав, что я компанеро русо - русский товарищ, - крепко
пожал мне руку и от имени астурийцев стал горячо благодарить в моем лице всю
нашу страну. Он вспомнил о помощи, оказанной Советским Союзом астурийским
горнякам в 1934 году, когда реакционное правительство Испании учинило
кровавую расправу над ними. Многие горняки нашли тогда убежище в Советской
стране.
Пенья предложил поехать на подступы к Овьедо, чтобы своими глазами
посмотреть, как там сложились дела. Полчаса езды на машине - и мы
остановились возле небольшого домика комендатуры. Здесь нам посоветовали
переодеться:
- Наденьте высокие сапоги, иначе завязнете в грязи. И плащи - для
маскировки.
Чтобы попасть в предместье Овьедо Лугонес, надо было проехать несколько
сот метров по открытой простреливаемой местности. Тут мы пошли на маленькую
хитрость. Так как за шквальным огнем обычно следует некоторое затишье, то
машины останавливались на открытом участке и выжидали, не последуют ли еще
выстрелы. Затем, выбрав подходящий момент, снова неслись полным ходом и
успевали пересекать простреливаемый участок, прежде чем на дороге снова
начинали рваться снаряды.
С наблюдательного пункта в Лугонесе мы видели улицы Овьедо. Цепочки
окопов с той и другой стороны отчетливо определяли линию фронта.
Когда мы покидали наблюдательный пункт, Педро Прадо, пренебрегая
опасностью, вышел на открытую площадку. Прежде чем успели оттащить его за
рукав, несколько пуль уже просвистели над головой Педро.
А в двухстах метрах от наблюдательного пункта, возле дома, беспечно
играли дети. Сюда снаряды не залетали. Недели через две после того, как мы
побывали под Овьедо, там развернулись упорные бои. О них живо рассказывал
потом Михаил Кольцов. Республиканцы ворвались в город, и когда, казалось,
победа была уже обеспечена, их наступательный порыв ослабел, они перешли к
обороне, а затем оставили занятые позиции.
Мы вернулись из-под Овьедо в Хихон. Час спустя сидели в маленьком
ресторанчике, пробуя знаменитый астурийский сидр. Официант поднял бутылку
высоко чад головой и направил струю в кружку, которую держал в другой руке.
Струя описывала длинную дугу. Мне объяснили, что сидр в бутылке еще не
совсем готов для питья. Надо, чтобы он вспенился, ударяясь с высоты о край
кружки, тогда приобретет нужный "букет".
Хотя мы в Хихоне всерьез обсуждали вкус и выдержанность сидра и, сидя в
ресторанчике, попивали его, на каждом шагу там чувствовалась близость
фронта. В городе в тот вечер были приняты все меры на случай налета авиации.
Настроение жителей, особенно рабочих, было боевое.
Совсем иную картину увидели мы в Сантандере. Проехав всего триста
километров вдоль берега, мы словно попали в другую страну, где ничего и не
слышали о войне. На набережной было полно гуляющих. По широкой косе, ведущей
к бывшему королевскому дворцу, мчались машины, шли нарядно одетые люди.
Прежде в Сантандере была летняя резиденция Альфонса XIII. Испанские
аристократы по старой привычке приехали туда на лето, где их застала
гражданская война. Симпатии всей этой публики были отнюдь не на стороне
республиканцев, никто и не старался скрывать этого.
Странные вещи можно было увидеть в ту пору в Испании. На фронтах лилась
кровь, а защитники республики проявляли порой удивительное благодушие. Так,
команда крейсера "Мендес Нуньес", мужественно прорвавшаяся в Средиземное
море, чтобы присоединиться к флоту, оставшемуся верным правительству,
позволила всем офицерам-мятежникам сойти на берег в Рио-де-Оро. Офицеры тут
же отправились к Франке. Сантандерские власти прекрасно знали, что в городе
полно монархистов, но аристократы и богачи беспрепятственно получали
заграничные паспорта и спокойно отправлялись на иностранных пароходах: кто
за границу, а кто и прямо в лагерь мятежников.
Врагов республиканской Испании в этом городе было более чем достаточно.
Вскоре мы сами в том убедились. Мне и моему спутнику, члену Центральною
комитета флота Хативе, пришлось по дороге в Бильбао заночевать в Сантандере:
шофер жаловался на неисправность машины. Мы остановились в гостинице. Номера
нам предоставили весьма неохотно.
Когда вечером мы спустились в ресторан, меня поразил грубый тон
официанта и враждебность богато разодетой публики. Только мы уселись, как
ужинавшие за соседними столиками стали демонстративно уходить. Вокруг нас
образовалась пустота. Хатива горячо объяснялся с официантом и хозяином
ресторана. Я не сразу разобрал, в чем дело. Тон разговора становился все
более резким. Когда Хатива вытащил из кармана пистолет, я понял, что
назревает крупный скандал. Оказалось, какие-то господа, сидевшие в
ресторане, были шокированы моно Хативы и требовали вывести нас. Хозяин,
угождая им, старался нас выпроводить. Смягчился он только тогда, когда
Хатива напомнил ему о республиканских эсминцах. вошедших в гавань
Сантандера, и пообещал прийти сюда с матросами, чтобы навести порядок.
Враждебность местной публики чувствовали не мы одни. Моряки на эсминцах
не без горечи шутили:
- Может, прежде чем идти в Бильбао, надо бы обстрелять Сантандер?
Наутро мы уехали в Бильбао - столицу страны басков.
Бильбао, огромный город на севере Испании, показался мне до странности
похожим на наш Ленинград. Возможно, потому, что в Бильбао мостов не меньше,
чем в Ленинграде, или же потому, что стояла хмурая, совсем ленинградская
погода. Тяжелые тучи висели над крышами, сеял мелкий дождь... Баски не
жаловались на погоду - привыкли, к тому же дождь предохранял их от налетов
авиации. Бильбао уже не раз бомбили итальянские "капронц".
Фронт проходил километрах в шестидесяти от города. Баски были полны
решимости бороться за свободу, но не имели оружия. Один из членов
правительства Басконии, рассказывая о том, как они остро нуждаются в оружии
и продовольствии, сетовал:
- Франция отказывает нам во всем необходимом, а немцы и итальянцы
открыто помогают Франке! Их самолеты поддерживали мятежников при наступлении
на Ирун и Сан-Себастьян. По существу, не мятежники, а иностранные интервенты
взяли эти города.
В порту Бильбао мы увидели много испанских судов, стоявших на приколе;
они не решались выходить в море. Регулярные рейсы продолжали совершать
только французские и английские транспорты, вывозившие из страны басков
руду. Обратно они приходили порожняком. Деньги, вырученные за товары,
оседали в парижских и лондонских банках.
Я был первым советским представителем, посетившим север Испании. Отсюда
мне надо было при первой возможности выбраться в Мадрид, чтобы рассказать
нашим товарищам, какова обстановка. Снова возвратился в Сантандер, откуда
должен был идти на Мадрид самолет. Перелет предстоял сложный и рискованный,
по выбора не было.
Летели мы над территорией, запятой мятежниками. Несколько автоматов,
выставленных в окна пассажирского "Дугласа", должны были защищать его от
вражеской авиации. Конечно, мы понимали, насколько это иллюзорно...
Погода нас обманула. Над Сантандером стояли густые облака, но едва мы
пролетели горы и оказались над вражеской территорией, облачной пелены как не
бывало. Я посматривал на свой чемоданчик, лежавший на полке. В нем хранились
записи для доклада Розенбергу и Гореву. Как быть с ними, если самолет
подобьют или он совершит вынужденную посадку? Но все обошлось благополучно.
Новости, которыми меня встретил Мадрид, были нерадостными - пал Толедо.
Уезжая из Бильбао, я рассчитывал скоро возвратиться. Но не пришлось.
Меня пригласил Горев.
- В ближайшее время по просьбе республиканского правительства должны
прийти из Советского Союза транспорты с оружием. Вам следует организовать их
прием в Картахене или другом порту на Средиземном море.
- Как же быть с эскадрой? - спросил я посла,.которого считал своим
непосредственным начальником.
- Необходимо встретить первый транспорт. Сейчас это, пожалуй, самое
важное, а эскадра не сегодня завтра уйдет из Бильбао, - ответил он.
Действительно, с первого дня пребывания на севере эскадра столкнулась с
непредвиденными трудностями - недоставало топлива, базы были не
приспособлены, усилились налеты вражеской авиации, а зенитного прикрытия не
было. Отсутствовали и истребители. Авиация мятежников могла почти
беспрепятственно, днем и ночью, совершать налеты на эскадру. К тому же в
конце сентября в Средиземном море появились крейсера мятежников, вышедшие из
Эль-Ферроля. Они угрожали коммуникациям республиканцев. Вот тогда-то и стала
очевидной ошибочность Северного похода: корабли, не совершив ни одной
серьезной операции, были вынуждены возвращаться обратно...
Первый советский транспорт "Комсомол" уже грузился в Севастополе.
Вопрос о том, где лучше ему ошвартоваться для разгрузки, не пришлось
обсуждать: Картахена была единственным портом, относительно защищенным от
противника с моря и с воздуха.
Я побеседовал еще раз с Прието у него на квартире и собрался в путь.
Вылетел из Мадрида в тот самый день, когда республиканский флот
отправился с севера на свою главную базу. Разными путями я и мои друзья,
испанские моряки, начали свой путь в Картахену.
Рано утром сел на самолет, шедший в Аликанте. Оттуда до Картахены можно
было доехать на машине за два часа. Старенький "Потез" забрал полтора
десятка пассажиров и с трудом оторвался от земли. Спутники мои, в
большинстве иностранцы, спешили выбраться из осажденного Мадрида.
Над горами самолет сильно болтало. Пассажиры чувствовали себя плохо.
Пожилая француженка умоляла хоть чем-нибудь помочь ей, а муж ее, совсем
старый, безмолвно сидел рядом, едва сохраняя сознание и цепляясь за ручки
кресла.
Я думал о том, что ждет меня в Картахене, о той роли, которую должен
был играть республиканский флот в этой затянувшейся войне.
Бывает так, что в ходе войны на флот ложится на первый взгляд
малозаметная, но тяжелая работа, от которой зависит успех на сухопутных
фронтах. А со стороны кажется, будто бы флот бездействует.
Конвоировать транспорты с грузами, заботиться о том, чтобы в пути на
них не напал противник и они смогли доставить военное снаряжение,
продовольствие, - вот что стало главной задачей республиканского флота. Это
было далеко не легко, не просто и совсем не безопасно. Эскадра, выполняя
свою трудную задачу, находилась в море в любую погоду, днем и ночью. Часто
от моряков требовалось большое мужество. Они принимали на себя удары врага,
порой сами вызывали их, отвлекая противника от транспортов. Но обо всем этом
мало кто знал. О таких боевых делах стараются не распространяться, о них не
сообщают в сводках: надо строго соблюдать военную тайну. На моряков,
случалось, даже роптали: "Что делает флот?"
В такой сложной обстановке командование должно обладать большой
выдержкой. Рассказывают, у японского адмирала Того во время русско-японской
войны сожгли дом. Воинственно настроенным фанатикам казалось, что адмирал
избегает боев, не хочет действовать активно. Война началась, как известно,
внезапно - японские миноносцы напали на русские корабли, стоявшие на внешнем
рейде Порт-Артура, торпедировали два царских броненосца и крейсер. Но за
этим многообещающим первым успехом последовало затишье. Японцы блокировали
русский флот в Порт-Артуре. Того выжидал благоприятной обстановки. Шли
месяцы. "Почему Того больше не топит русские корабли?" - возмущались
любители громких побед. Адмирала ругали, потом пустили и "красного петуха".
Между тем своим кажущимся бездействием Того терпеливо обеспечивал господство
на море, что в результате привело к последующим успехам...
Как будут развиваться дальнейшие события в Испании, в большой степени
зависело от доставки республиканцам оружия. Его привозили морем в Картахену.
Военным кораблям приходилось изо дня в день быть в готовности вести бой с
флотом и авиацией мятежников. Но в день моего приезда в Картахену
республиканская эскадра в базу еще не прибыла. Гавань выглядела непривычно
пустынной.
Командир базы Антонио Руис встретил меня приветливо. Он явно скучал и
был рад новому человеку. А мне нужно было деликатно выяснить готовность
порта к приему транспортов.
Я начал издалека. Заметил, что война затягивается и правительство
поступает правильно, занимаясь организацией Народной армии... Дон Антонио
перебил:
- Война затягивается? Но пуеде сер - не может быть. Мятеж или удается
сразу, или обречен на провал. Франке быстро победить не смог, значит...
- Однако военная сила и организованность действий пока на стороне
мятежников. С этим надо считаться. Дон Антонио отмахнулся от моих доводов.
Он был в веселом и даже немного легкомысленном настроении. Мне пришлось
приоткрыть свои карты:
- Армии понадобится много оружия; откуда бы оно ни шло, прибывать
будет, очевидно, морем в Картахену.
Только тогда он всерьез заинтересовался. Мы долго сидели над картой
Средиземного моря. Разбирая возможные маршруты, я старался показать дону
Антонио, что мятежники, владея Гибралтаром и островом Мальорка, смогут
перехватывать транспорты, если те будут следовать без конвоя.
Республиканский флот скоро вернется в Картахену. Значит, ему придется
конвоировать транспорты.
- Как пойдет работа в базе и в порту, когда прибудет сразу несколько
транспортов?
Никакого плана на этот счет мой собеседник, конечно, не имел. Раньше из
Картахены вывозили фрукты, руду, свинец. Ввоз был небольшой, и таких
тяжелых, громоздких грузов, как пушки, танки, самолеты, здесь никогда не
принимали. Порт был к этому не подготовлен. Довольно быстро я выяснил, что
мы сразу столкнемся с нехваткой транспортных средств - вагонов, открытых
платформ. Грузовиков с прицепами совсем не было.
- Как вы думаете выйти из этого трудного положения? - спросил я дона
Антонио.
- Позовите ко мне сеньора Матео, - распорядился он.
Вскоре пришел полковник Матео - высокий худощавый старик с печальными
глазами. Это был, пожалуй, первый офицер, одетый строго по форме.
Я отошел в сторону, не желая вмешиваться в разговор дона Антонио с
подчиненным. По ответам Матео понял, что он хорошо осведомлен о положении
дел в базе. Позже я убедился, что это был очень деловой человек, находивший
выход из любого трудного положения.
В начале мятежа полковник потерял единственного сына. Анархисты под
предлогом того, что им нужны были винтовки для защиты республики, напали на
правительственный склад оружия. Молодой офицер Матео пытался удержать их. Но
анархисты набросились па него с криками: "Фашист, мятежник!" Он был убит на
посту. Матео-отец тяжело переживал эту трагедию, но она его не сломила. На
службе он был энергичен, деловит и немногословен. Сколько раз базе
приходилось трудно: то грузов поступало больше, чем рассчитывали, то не
могли быстро разгрузить транспорты с оружием. Мы всегда обращались к Матео,
и не было случая, чтобы он не предпринял действенных мер.
...Мне нужно было еще о многом переговорить с доном Антонио, но он не
привык задерживаться на службе и просиял, когда вестовой доложил: "Комида
листе". Обед подан, значит, пора прекращать дела. Я успел лишь договориться,
что на другое утро мы вместе побываем в базе и осмотрим все собственными
глазами.
Весь следующий день мы ездили на коче гранде - большой адмиральской
машине. Побывали в Арсенале, выбрали причал для разгрузки первого
транспорта. Несколько суток спустя у этого причала разгружался наш теплоход
"Комсомол". Доставленные первые советские танки двинулись из Арсенала своим
ходом.
В Арсенале многое поразило меня. Оказывается, на его территории
находились судостроительные мастерские "Конструктора Навель", принадлежавшие
сметанному англо-испанскому акционерному обществу. Правление общества
находилось в Лондоне. Оттуда оно и осуществляло руководство. Этому же
обществу принадлежал судостроительный завод в Эль-Ферроле, захваченный
мятежниками. Общество объявило, что оно вне политики. Однако в Эль-Ферроле
спешно достраивали для Франке новые крейсера - "Канариас" и "Балеарес" -
кстати, они очень скоро вышли в море и воевали против республиканцев, - а в
Картахене тормозилась достройка двух почти готовых эсминцев и двух подводных
лодок. Задерживалась поставка из Англии машин, хотя за них уже давно было
уплачено.
Даже вода, которую получала база, была в руках англичан. Она поступала
из Мурсии по водопроводу, принадлежавшему английской фирме. Именно во время
войны вдруг стало не хватать воды в Картахене. Англичане заявляли, что
устарели насосы. Из Лондона должны были привезти новые, но пресловутый
"комитет по невмешательству" запрещал отправлять их в Испанию.
Начальник Арсенала дон Патрицио Касадо подчинялся Лондону, а не
Мадриду. Прежде чем решать какой-нибудь сложный вопрос, он говорил своей